Цвет диких роз

Глава 4

Когда началось полночное шоу, Мэриголд все еще чувствовала себя так, словно из нее выпустили воздух… с того момента, как Джон ушел спать.

— Почему Джон так настроен против меня? — спросила она.

— Он ничего против тебя не имеет. Просто смущается, но это пройдет.

— Я знаю, дело не только в этом. Не бойтесь меня обидеть, я хочу знать.

— Чай еще остался?

Наполнив чашку бабули, Мэриголд с нетерпением ждала ответа.

— Он не против тебя настроен… я уже говорила, что Джон был женат. Лет десять назад. Да, — кивнула бабушка, заметив ее удивление. — Он был молод, но готов к браку, он всегда хотел работать на ферме и иметь семью. Его родители погибли в автокатастрофе, когда Джону было тринадцать, и это нанесло ему серьезную травму, особенно если учесть, что из родственников у него осталась только я.

Умно ли она поступила, заставив бабулю говорить о внуке, неожиданно подумала Мэриголд. Она пробудет здесь самое большее пару месяцев, и как бы сильно ее ни интересовал скромный фермер, ей лучше в это не вмешиваться. Разве она сейчас делает не то же самое, что делает с ней ее семья: постоянно вмешивается, желает она того или нет? Хотя она всех безумно любила, они доводили ее до белого каления. Однако ее интерес уже подогрет, да и вмешательством это не назовешь. Ей просто любопытно.

— А какое отношение имеет бывшая жена Джона ко мне? — спросила Мэриголд, не успев прикусить язык.

— Именно женщины вроде тебя заставляют его нервничать.

— Не понимаю.

— Мне кажется, ты напоминаешь ему Фрэнсис.

— А… — Теперь до нее дошло. — Я похожа на нее?

— Нет… — Поправив очки, бабушка оглядела Мэриголд с головы до ног. — Фрэнсис выше, крупнее, рыжая. Но, как и ты, обожала модно одеваться. Городскую жизнь предпочитала ферме, что вполне естественно, поскольку она выросла в городе. Фрэнсис бросила его через два месяца после свадьбы.

— Через два месяца? — Мэриголд была потрясена.

Бабушка кивнула.

— Она сказала, что в деревне ей скучно. Что не хочет здесь жить.

— Бедный Джон.

— Только не показывай, что жалеешь его, — грустно засмеялась старая дама.

— А я и не жалею. Только поражаюсь, что его жена оказалась такой недалекой… Теперь я вижу, почему ему трудно со мной общаться. — Некоторое время Мэриголд обдумывала услышанное и наконец сказала: — Я знаю, что мне делать. Пока я здесь, я собираюсь доказать ему, что не все городские женщины такие, как она. Джон убедится, что может на меня рассчитывать.

— Но какой в этом прок?

— Что плохого, если он изменит свое мнение? Он не может жить, испытывая неприязнь ко всем женщинам, которые напоминают ему Фрэнсис.

Похоже, бабулю она не убедила.

— Я хочу, чтобы у него осталось обо мне хорошее впечатление.

Мэриголд кивнула, чтобы добавить убедительности своим словам. Больше всего ее беспокоила отчужденность Джона. Она пыталась говорить себе, что это не имеет значения, но увы. Изменить его мнение удастся, если она будет держаться непринужденно и не лезть ему в душу.

Она замерла, вспомнив желание, которое заметила сегодня утром в глазах Джона, и реакцию своего тела. Мэриголд судорожно вздохнула. Это больше не повторится.

Она только хочет, чтобы он был о ней хорошего мнения. Если она родилась и выросла в городе, это совсем не означает, что она такая же пустышка, как Фрэнсис. Ни в коем случае. Да она из кожи вылезет, чтобы показать, чего стоит.

Джон зацепил тюк прессованного сена и подтащил к себе, чувствуя, как напряглись мышцы. Чтобы снять напряжение, он повернул голову и краем глаза заметил какое-то движение.

Мэриголд с корзинкой для яиц как раз открывала калитку куриного загончика и, подняв глаза, махнула ему рукой.

Джон скривился, но поднял руку в ответном приветствии и вернулся к работе. Значит, прилив энергии связан с тем, что он увидел Мэриголд, а не с тем, что он хочет закончить укладку тюков до дождя.

Джон снова посмотрел в сторону уходившей девушки. Сегодня она была в маленьком облегающем черном платье, абсолютно неподходящем для фермы, черных резиновых сапогах (его сапогах) и огромной соломенной шляпе, украшенной цветами. Он ждал, когда его охватит привычное раздражение, связанное с ее одеждой, но почувствовал лишь тепло, разбираться в происхождении которого он не имел ни малейшего желания.

Мэриголд жила на ферме уже две недели, и он скрепя сердце вынужден был признать, что, несмотря на его сомнения, она каким-то образом вписалась в обстановку. Ни разу не сказала, что скучает по городу, ни разу не посетовала на недостаток магазинов или общения. Более того, она, похоже, не теряла самообладания, даже когда он заходил в дом в грязных ботинках, не жаловалась на запах навоза, который был неотъемлемой частью жизни на ферме. Он никак не мог разгадать ее.

Хотя качество стряпни не улучшилось, но Мэриголд кормила его трижды в день, как и обещала. Ухаживала за курами, приносила им корм, наливала свежей воды, собирала яйца, как и предполагалось. Правда, не в строго определенное время, но несушки ни разу не остались голодными. Он должен быть удовлетворен ее присутствием здесь. Тогда почему он этого удовлетворения не испытывал?

Посмотрев на зловещего вида грозовую тучу, Джон отбросил ненужные мысли и вернулся к работе. До дождя нужно многое успеть.

Через десять минут он лениво привалился к сладко пахнущему сену, наблюдая, как Мэриголд выпалывает сорняки; корзину с яйцами она уже отнесла в дом. С его места у амбара ему открывался прекрасный вид на огород, примыкавший к южной стене дома.

Похоже, что Мэриголд работает с удовольствием. Он слышал, как она тихонько напевает, а движения у нее решительные и энергичные. Платьице, на которое материи пошло не больше чем на носовой платок, подчеркивало все изгибы фигуры — полную грудь, тонкую талию и округлые, женственные бедра. Его взгляд задержался на них, и мысли сбились с пути истинного…

Вот идиот. Не снимая рукавицы, Джон провел ладонью по лбу. До дождя нужно многое успеть. Он вытащил из тележки еще один тюк сена. Хотя он больше не смотрел на Мэриголд, ее образ стоял у него перед глазами, и его это тревожило, потому что до сих пор он не был настолько озабочен женщиной. Даже Фрэнсис.

Прошедшие две недели ему не удавалось полностью избегать Мэриголд, как он надеялся, однако Джон взял себе за правило уходить сразу после завтрака на работу и не возвращаться домой до ужина, пока совсем не стемнело. Даже имея возможность приходить на ленч, он не приходил.

Утренние встречи были достаточным испытанием для его чувств. Мэриголд настояла на том, чтобы каждое утро составлять ему компанию за завтраком и собирать для него ленч. Джон вынужден был признать, что, если бы его не тянуло к ней, он, вероятно, получал бы от этих минут удовольствие. Хотя он всегда любил побыть с утра в тишине и покое, он почти с нетерпением ждал ее фальшивого пения и ее безостановочной болтовни в течение этого часа, предшествующего работе. Между ними словно возник негласный уговор избегать обсуждения личных вопросов.

Он продолжал твердить себе, что благодаря этому его план не завязывать личных отношений в какой-то мере срабатывает. Он действительно не хотел о ней знать. Не хотел слышать о ее семье, бизнесе, который к ней перейдет, или о том, были ли в ее жизни мужчины.

Бабушка и Мэриголд ладили великолепно, что ничуть его не удивляло. Обе любили эклектику и нелепость в одежде. Бабуля пребывала в отличном настроении, чего Джон совсем не ожидал, учитывая, как ненавистно ей состояние беспомощности.

Он принял решение мириться с присутствием Мэриголд до тех пор, пока не срастется бабулина лодыжка. Она будет готовить, убирать, следить за курами и огородом. Будет жить в доме, а он постарается и дальше избегать ее, предотвращая тем самым опасность того, что его гормоны возобладают над его здравым смыслом.

Это было особенно трудно, поскольку он ни в чем не мог ее обвинить. Мэриголд его не поощряла. Раз или два у нее вроде бы мелькнула искорка интереса, но потом он понял, что она просто была сама собой — жизнерадостной и дружелюбной.

Он сказал себе, что рад отсутствию интереса с ее стороны, однако внутренний голос твердил, что он лукавит, ему хочется, чтобы ее тянуло к нему так же, как его к ней. В этом не было никакого смысла, поскольку она ясно дала понять, что вернется в город, чтобы принять руководство Компанией, это для нее очень важно, И разве он этого не принял?

Джон стащил с тележки последний тюк.

Он снова отыскал взглядом Мэриголд. Она работала, склонившись над грядкой, и он с трудом заставил себя отвернуться, чтобы не видеть ее соблазнительно обтянутые платьем ягодицы. Жаль, что тюки закончились.

Когда Мэриголд услышала на веранде шаги Джона, по спине у нее пробежал холодок, сердце заколотилось. К счастью, в этот момент раздался телефонный звонок, и она быстро схватила трубку, радуясь возможности отвлечься. Звонила ее мать.

Мэриголд с удовольствием слушала последние семейные новости, хотя не могла полностью сосредоточиться на разговоре. Пока мать говорила, она невольно отмечала про себя каждое движение Джона. Вот скрипнула скамья, на которую он сел, тихий шорох, это он развязывал шнурки, потом стук поставленных ботинок.

— Чудесно, ма, Как папа? — Мэриголд притворилась, будто поглощена беседой и даже не подозревает, что Джон Гудинг вошел в кухню.

Она стояла к нему спиной, но, почувствовав на себе его взгляд, инстинктивно выпрямилась, по телу пробежал холодок предчувствия. Ей очень хотелось обернуться. Совсем не потому, что это был Джон, просто ей нравилось, как он или любой другой работающий мужчина выглядит после напряженного трудового дня. Не чистым и ухоженным, как все эти конторские служащие, а немножко грязным, немножко потным, кожа отливает здоровым блеском, который придает только работа на свежем воздухе.

С притворным воодушевлением Мэриголд расспрашивала об остальных членах семьи, но, похоже, не слышала ни единого слова матери.

Почему Джон не идет в душ? Покалывание в затылке свидетельствовало о том, что он смотрит именно туда. Пальцы у нее задрожали, и она крепче сжала телефонную трубку, не собираясь поддаваться искушению взглянуть на него.

Она уже расспросила о каждом из родственников, когда наконец услышала шаги Джона, направлявшегося по коридору к ванной комнате. Мэриголд облегченно вздохнула и отбросила назад длинные, распущенные волосы.

— Что такое? — спросила мама. — Работы слишком много?

— Нет. Конечно, работа не такая уж легкая, но мне здесь нравится.

Как ни удивительно, это было правдой, а ведь она всегда считала себя истинной горожанкой. Но с первых же дней Мэриголд работала не за страх, а за совесть, желая произвести на Джона впечатление, и обнаружила, что получает от своего труда больше удовлетворения, чем ожидала. Правда, немного разочаровывало, что он словно не замечает, много или мало она делала.

Теперь он был слишком вежлив, слишком сдержан. За исключением тех непонятных случаев, когда она ловила на себе его странный задумчивый взгляд, от которого у нее замирало сердце. Когда они сидели вдвоем за завтраком, Мэриголд частенько поглядывала на его руки, желая, чтобы он прикоснулся к ней, и ловила себя на том, что разглядывает его чувственный рот, задаваясь вопросом, каким может оказаться поцелуй этих губ.

Когда мама наконец выговорилась, Мэриголд повесила трубку, радуясь, что разговор окончился, и чувствуя себя виноватой за то, что едва слушала.

— Ты говорила по телефону.

Голос Джона заставил ее резко обернуться. Сердце у нее забилось где-то в горле. Он пришел прямо из душа, и его вид на пару секунд лишил Мэриголд дара речи. Он хоть представляет, насколько мужественен, неотразим и безумно хорош? Ее взгляд переместился с его потемневших мокрых волос на загорелое лицо, потом на губы — полные и чувственные.

— Мне позвонила мама, — наконец с усилием ответила Мэриголд.

Собственный голос показался ей чужим.

— Ты, должно быть, скучаешь по семье, — заметил Джон, немало удивив ее.

Она пожала плечами, ей стало неловко от его заботы.

— Да, хотя я слишком занята, чтобы постоянно об этом думать.

— Я хотел поблагодарить тебя за то, как много ты работаешь здесь.

Жаркая волна от его взгляда прошла по всему телу Мэриголд, задержавшись внизу живота. Похвала смутила ее, но ей было гораздо приятнее, чем она хотела бы признать.

— Мне тут нравится. Нравится работать.

Она начала собирать волосы, чтобы они не мешали, пока она закончит приготовление ужина.

— Не надо. — Джон стоял так близко, что она почувствовала запах его мыла и отметила, что он побрился. Глаза у него приобрели цвет горького шоколада.

— Что?

— Не убирай волосы, — хрипло пояснил он.

Джон ее хочет, осознала потрясенная Мэриголд. Сердце у нее бешено забилось, ноги стали ватными от невысказанной мольбы в его взгляде.

— Твои… волосы. Ты почти никогда их не распускаешь, а они такие красивые.

Прежде чем она успела как-то отреагировать, Джон протянул к ней руку, провел по волосам. Она так живо ощутила его прикосновение, словно прижалась к нему всем телом. Целых две недели у нее было такое чувство, словно он нарочно избегает ее, и вот теперь в одно мгновение они стали близки, как…

Джон убрал руку, но их взгляды скрестились.

Безумие. Она здесь на работе, и отношения со старомодным однолюбом в ее обязанности не входили.

Мэриголд заставила себя отступить.

— Мама передала привет. Бабуле-она-тоже-переда-ет-привет. Кстати-о-бабуле-мне-надо~ее-разбудить, — выпалила она и, крайне взволнованная, бросилась вон из кухни.

Высидеть ужин оказалось делом нелегким. Мэриголд сожгла бифштексы и не дожарила картофель. Ей, правда, было все равно, поскольку она щедро поливала соусом все, что ела. Если бы она еще могла есть.

Джон, занятый своими мыслями, ковырялся в тарелке, пока бабуля расспрашивала Мэриголд о звонке ее матери. Возможно, Мэриголд только показалось, но чем оживленнее она говорила, тем замкнутее становился Джон. То ли его тоже беспокоило случившееся между ними до ужина, или он просто был не в настроении, потому что начался дождь? Ведь смена погоды задержит сенокос. Мэриголд обрадовалась, когда зазвонил телефон.

— Я подойду, — быстро сказала она.

Женский голос попросил Джона. Не позволив себе даже подумать, кто она такая, Мэриголд передала ему трубку. Их руки встретились, легкое касание пальцев, но оно пронзило ее до пяток. Внутри у Мэриголд все заныло, и она заставила себя отвернуться, не взглянув на Джона.

Потом начала убирать со стола, прилагая все усилия, чтобы не слышать его голос. Но не успел он повесить трубку, как их взгляды опять встретились.

— Это Нина Помпер, наша соседка. — Он посмотрел на бабушку. — У нее свиньи разбежались. Они там с Перси.

Он недовольно скривил губы, а бабуля нахмурилась.

— Бедный, милый Перси. Надеюсь, они его не испугали.

«Кто такой Перси?» — подумала Мэриголд, однако спросить не успела, потому что Джон уже выходил на веранду.

— Муж Нины в отъезде, а сама она не может с этим справиться. — Джон накинул дождевик.

— Я вам помогу, — услышала Мэриголд свой голос. Вот еще одна возможность доказать ему, что горожанки отнюдь не неженки.

Секунду поколебавшись, он покачал головой:

— Нет, на улице сыро.

— Так всегда бывает, когда идет дождь, — возразила Мэриголд, стараясь говорить непринужденно. Мысль о том, что она будет наедине с Джоном, заставила ее вздрогнуть от предвкушения. — Я не боюсь промокнуть.

— Ну, тогда… — Он не смотрел на нее.

— Ты один не справишься, Джон, — поддержала ее бабушка. — Пусть Мэриголд тебе поможет, дело пойдет быстрее. Эти несносные свиньи. Бедный Перси. Может, именно сейчас они его терроризируют.

Джон пристально взглянул на Мэриголд, и она постаралась, чтобы на ее лице не отразилось волнение, а сердце не стучало так бешено.

— Может, так будет и лучше, раз Нина не в состоянии помочь, — наконец проговорил Джон.

Он дал ей свой комбинезон, и, надевая его, Мэриголд старалась не думать о том, что они будут вдвоем.

Когда они приехали на ферму Помперов, она сразу поняла, почему хозяйка не сможет им помочь: ей осталось всего ничего до родов. Невысокая женщина с темно-рыжими волосами и румяным лицом не переставая благодарила их за то, что они пришли ей на выручку.

— Мы рады помочь, — отозвался Джон.

Мэриголд обратила внимание, что он не раз поглядывал на огромный живот Нины, и от его тоскливого взгляда сердце у девушки сжалось. Ей вдруг стало ясно, что он добрый, а его угрюмость была только оружием, с помощью которого он защищал себя от новых душевных травм, было также ясно, что Джон отчаянно хотел иметь семью. Почему же он не нашел себе хорошую женщину? Впрочем, он из тех мужчин, кто выбирает раз и навсегда. Значит, ей тем более не стоит вступать с ним в какие бы то ни было отношения, невзирая на всю ее тягу к нему.

— Ты уверена, что свиньи на моем лугу? — спросил Джон.

Нина кивнула и добавила:

— Гэри Норт видел их там, когда проезжал мимо.

— Мы с Мэриголд соберем их и подгоним к воротам, хорошо?

— Спасибо, — ответила Нина, пожелав им удачи.

— Ты еще не передумала? — спросил Джон, когда они шли к полю, но были еще недалеко от дома. — А то можешь вернуться в грузовик.

Мэриголд осторожно ступала, глядя под ноги. Моросящий дождь усиливался, и земля делалась все более скользкой от грязи.

— Нет, — ответила Мэриголд нарочито бодрым голосом. Подумаешь, большое дело — вернуть каких-то там свиней в загон! Однако через несколько минут она изменила свое мнение. Смеркалось, дождь превратился в настоящий ливень, и она была донельзя рада, когда они заметили беглянок на небольшом лугу. О свиньях Мэриголд ничего не знала и надеялась, что у них хватит совести подчиниться, поскольку она забыла надеть рукавицы Джона и у нее стали замерзать руки. Темный вечер начала августа с ветром и дождем напоминал октябрьский, но она скорее умрет, чем пожалуется Джону на испытываемые неудобства.

— Заходи с западной стороны, а я буду стоять здесь, где бык, — сказал он.

— Бык? — вскинула голову Мэриголд. Остатки уверенности в себе улетучились сразу и безвозвратно.

— Да, Перси. Мой призовой герефордский бык.

Проследив за, рукой Джона, она уткнулась взглядом в живую гору, зажмурилась и сделала глубокий вдох, говоря себе, что это шутки ее воображения. Никакое животное не может быть такого размера. Но когда Мэриголд открыла глаза, бык стоял на прежнем месте, такой же громадный, как и раньше. Джон что-то говорил, и она заставила себя прислушаться.

— Если мы погоним свиней с обеих сторон, они пойдут по центру поля к воротам. — Он помолчал и добавил: — Надеюсь. — Девушка спросила себя, не показалось ли ей, что в его глазах сверкнул дразнящий огонек. — Как только мы пригоним их сюда, мы окажемся в двух шагах от ворот.

Это походило на обсуждение футбольного матча, а не на возвращение в загон свиней, но Мэриголд кивнула.

— А… бы-бык…

— Перси? Да он просто котенок, не бойся.

Ага, он просто котенок, а она, значит, кошачья мята? Сделав глубокий вдох, Мэриголд раздумывала, не признаться ли в собственной трусости и не вернуться ли в грузовик. Вместо этого она направилась к воротам, которые открыл Джон. Бык равнодушно посмотрел в их сторону, и она почувствовала, как у нее подогнулись ноги. Возможно, она слишком уж остро реагирует. Джон не позволил бы ей помогать, если бы думал, что она пострадает. Тем не менее, когда она подумала, что ей нужно одной идти по полю где пасется этот живой бульдозер, внутри у нее все похолодело.

Она уже приближалась к свиньям, но ее окликнул Джон.

— Если Перси направится в твою сторону, беги к забору. — Он говорил так спокойно, что она не знала, принимать ли его слова всерьез.

— Благодарю, — пробормотала она.

Земля была неровной, грызуны нарыли множество нор, потому смотреть в угасающем свете дня, куда идешь, одновременно следя за свиньями и быком, — задача не из легких.

И что она хочет доказать своим присутствием здесь? Бык по крайней мере, с облегчением отметила Мэриголд, занимался собственными делами. Огромный герефорд не обращал на нее ни малейшего внимания, зато свиньи в дальнем конце загона весьма пристально наблюдали за ее приближением.

Самым близким знакомством Мэриголд с этими животными были розовые тапочки, во плоти же они выглядели совсем не мягкими, не розовыми и не милыми, а очень грязными, очень большими и очень раздражительными, если судить по их неприветливым взглядам.

Тут их штук двадцать, включая трех свиноматок, громадных, как ванны. Одна масса вызвала у нее трепет, и она замедлила шаг. То ли это ее воображение горожанки, то ли все местные животные больше обычных?

Мэриголд остановилась, не зная, как приступить к осуществлению плана. Свиньи смотрели на нее, она смотрела на них и с тоской думала о тупиковой ситуации. Одна здоровущая свиноматка вдруг шагнула вперед, подняла рыло и уставилась глазами-бусинами на девушку, которую сковал леденящий холод, не имевший никакого отношения к холодному дождю.

Интересно, свиньи набрасываются на людей? Эти, во всяком случае, выглядели достаточно угрожающими. Вспомнив о Перси, она бросила взгляд через плечо. Всем известно, что быки нападают, однако герефорд мирно стоял в другом конце загона.

Джон уже прошел мимо него и теперь направлялся к ней, описав руками круг в воздухе. Мэриголд догадалась, что он велит ей гнать свиней.

И чего ей взбрело предложить свою помощь? Она с тоской вспомнила о теплой гостиной, горячем чае, орущем телевизоре и добродушном подшучивании бабушки. А все ради Джона. Чтобы доказать себе, поправилась она.

Сердце у нее застучало быстрее, и Мэриголд выбросила из головы все мысли. Она решительно двинулась к свиньям, раскинув руки и стараясь направить их между собой и Джоном. От стада с душераздирающим визгом оторвался поросенок и на негнущихся ножках кинулся вперед, подрагивая спиралькой хвостика.

Мэриголд застыла, сердце у нее подпрыгнуло, но малыш бросился по полю к Джону. Еще с полдюжины молодых свиней последовали его примеру, вызвав у Мэриголд серию маленьких сердечных приступов. Они тоже промчались мимо. Свиньи оказались не только очень грязными и большим, но еще очень шумными и резвыми.

Девушка набрала в легкие побольше воздуха, однако храбрости это ей не прибавило. Тем не менее Джон смотрел на нее, и она собиралась доказать, что трех свиноматок, огромных, как уборочная машина, недостаточно, чтобы напугать ее. Собрав все мужество, она снова двинулась вперед, споткнулась о чью-то нору, потеряла равновесие, но все-таки удержалась на ногах. Однако ее лихорадочные движения всполошили свиную команду, животные бросились врассыпную, в ушах зазвенело от режущего слух визга.

Кроме одной большой мамаши, все свиньи умчались. На секунду Мэриголд ощутила торжество, что сумела подойти к ним так близко, но свиноматка вдруг хрюкнула и рванулась вперед. Прямо на нее.