Цыганская кровь

2

Тори задумалась, внимательно наблюдая за ним. Мужчина, которому пришло в голову сказать то, что она услышала, женщине, выглядевшей как жертва стихийного бедствия, явно ненормален. Она решила отделаться шуткой.

— Я не могу допустить такой охоты, когда у меня пусто в желудке, — мягко возразила она.

— Хорошо, сейчас мы это уладим, — весело ответил он, продолжая орудовать у плиты.

Поскольку Тори еще не приобрела кухонного стола, они завтракали за импровизированным столом, устроенным из ящиков. Девон Йорк продолжал ее расспрашивать, и их разговор представлял собой нечто вроде своеобразного диалога.

— Вы любите домашних животных?

— Да, очень.

— У вас есть какое-нибудь животное?

— Нет.

— Под каким знаком зодиака вы родились?

— Господи, вы снова за свое.

— Но, согласитесь, что ваши односложные ответы не слишком содержательны. Так какой у вас знак?

— Телец.

— Теперь меня не удивляют ваши краткие ответы.

— Что вы хотите этим сказать?

— Все Тельцы таковы. Тихие, спокойные, они предпочитают односложные ответы. — Он задумчиво изучал ее. — Вообще-то я удивлен тем, что вам удалось немного расслабиться, у вас в самом деле было отвратительное утро.

— Да, это так.

Он усмехнулся:

— Но теперь вы обрели прежнее равновесие.

— Да, начинаю приходить в себя. Кстати, какой у вас знак?

— Стрелец, — как всегда весело ответил он. Сама не зная почему, она повторила это слово про себя, словно стараясь его запомнить.

— А чем отличаются Стрельцы?

— Своим обаянием. — Сказав это, Девон встал и отнес тарелки в раковину.

Она заметила с сарказмом:

— Да, от скромности вы не умрете.

Он открыл воду, продолжая убирать со стола.

— Конечно, нет. Рыцарю с робким сердцем никогда не покорить прекрасную даму.

— Вы снова за свое?

— Но я всегда такой.

Тори вздохнула. Она наблюдала, как Девон закатывает рукава рубашки — пиджак он сбросил на ящик еще раньше — и погружает руки в мыльную пену. Она поймала себя на мысли о том, в какой позе могла бы написать его, и тут же сердито отогнала ее прочь. Но у нее буквально чесались руки, ей хотелось немедленно сделать набросок углем или карандашом.

— Вы так рассматриваете меня, — заметил он.

— Просто рассматриваю сердце, изображенное на вашем рукаве, — спокойно объяснила она.

Он застенчиво улыбнулся:

— В мире нельзя спрятать две вещи: любовь и кашель.

— Вы сумасшедший.

— О, меня еще и не так называли.

— Наверное, они хорошо вас знали.

— Вот это да! С вашими односложными ответами и остротами вы просто неподражаемы!

— Что поделаешь — опыт, — словно со стороны услышала собственный голос Тори. — Опыт общения с мужчиной, достаточно острым на язык, чтобы обрезаться самому, — закончила она раздраженно, возмущенная собственной неспособностью отделаться от болезненных воспоминаний.

Неожиданно Тори поймала на себе испытующий взгляд его зеленых глаз. Взгляд был так красноречив, что она поняла, что готова переменить свое мнение о Девоне Йорке. Вот еще один субъект, который достаточно остер на язык, чтобы порезаться самому, подумала она и вдруг ощутила, как всю ее наполняет усталость. Девон быстро заговорил. В его глазах не было и следа поразившей ее проницательности, они снова искрились весельем.

— Я оттачиваю свое остроумие на бессловесных животных, — важно сообщил он. — Таким образом, я кажусь самому себе сообразительнее, чем на самом деле.

Эта чушь так поразила Тори, что, не успев напустить на себя равнодушный вид, она не выдержала и рассмеялась.

Он очень обрадовался ее реакции и, смешно взмахнув посудным полотенцем, отвесил ей низкий поклон со словами:

— Выходите за меня замуж, я вас очень прошу. — И добавил серьезным тоном: — Мне необходим ваш смех, и вы удивительно умеете слушать.

Тори молча смотрела на него.

— Я жду ответа, — напомнил Девон.

— Но у меня есть условие. — Тори помедлила и почти нежно сказала: — Я готова выйти за вас, если четвертого июля, в День независимости, в Майами выпадет снег.

— Ничего не скажешь, очень остроумный отказ.

— Я подумала, что он должен вам понравиться.

Девон задумчиво потер переносицу.

— У меня такое чувство, — сказал он, — что все это начинает походить на какое-то состязание.

Тори вдруг охватила досада. Что она наделала, зачем только впустила в свой дом этого Девона Йорка?

— Скажите, а вам не нужно возвращаться обратно, в свою пустыню? — осторожно спросила она.

Он улыбнулся:

— Нет, не нужно.

— А как же ваша работа?

— У меня гибкое расписание.

— Уж не рассчитываете ли вы поразвлечься здесь во время своего отпуска? — жестко спросила она.

— Мне бы такое и в голову не пришло.

Тори подозрительно уставилась на него.

— Я вам не верю.

— Я заметил, что вы вообще очень недоверчивы.

Она резко возразила:

— Я не слишком хорошо, знаю вас, чтобы доверять, но вполне достаточно, чтобы опасаться.

— Весьма вам благодарен за это признание.

Тори сделала вид, что не заметила его иронии.

— Хорошо. Возможно, у вас действительно много свободного времени, но мне совершенно необходимо заняться делами: распаковать вещи, привести в порядок дом — и потом приняться за работу.

— Чем вы занимаетесь? — поинтересовался он.

— Я — художница, — после небольшой паузы ответила она скучным тоном.

Он пристально взглянул на нее.

— В самом деле? И что вы пишете?

Тори снова недовольно отметила про себя, уже во второй раз, пытливый взгляд его необычных глаз.

— Главным образом пейзажи и натюрморты.

— И в большинстве этих ящиков — картины? Верно? — спросил он, взмахом руки обводя заваленную вещами комнату.

— Совершенно верно.

— О, да вы плодовитая художница.

Тори вскинулась:

— Я много работаю!

Но он уже снова переменил тему, загораясь новой идеей:

— Да ведь вам нужно помочь распаковаться!

— Нет-нет, — начала Тори, но он не дал ей договорить.

— Я могу собрать вашу кровать и расставить мебель, и никто лучше меня не умеет таскать ящики и вешать картины. Во дворе тоже много работы, а в подвале у вас протекает труба. У меня есть ключ от дома Филиппа — это недалеко отсюда, и я могу взять там инструменты и газонокосилку.

— Хватит!

Тори буквально задохнулась от внезапно охватившего ее панического ужаса. Она посмотрела на этого сумасшедшего, высокого, незнакомого ей человека и со страхом подумала, что он, пожалуй, собирается обосноваться здесь. Стараясь говорить спокойно, она все же решила его остановить:

— Видите ли, я очень ценю вашу помощь, но я привыкла сама о себе беспокоиться, и мне это нравится.

— Так было до моего появления у вас, — возразил он рассудительным тоном.

Тори боролась со своими чувствами.

— Но мне не нужна ваша помощь, — взяв себя в руки, отрезала она.

Ее слова огорчили его, но Тори не могла понять, было ли это огорчение искренним или притворным.

— Я хочу, чтобы вы позволили мне помочь вам, — произнес он печально. — Дело в том, что я сейчас совсем один, а кроме Филиппа и Анжелы, я никого в округе не знаю.

Тори чувствовала, что еще немного — и она уступит, но ничего не могла с собой поделать. И все из-за его улыбки, раздраженно подумала она, настоящей улыбки искусителя, в которой коварно соединились обаяние, неуверенность, озорство и вызов.

— Так я могу помочь? — с надеждой спросил Девон, заметив почти машинальный, безвольный жест ее руки.

Взглянув на него, она тихо, словно про себя, сказала:

— Ладно. А почему бы и нет?

— Потрясающе. Так вы Виктория?

— Что? — Она опять не понимала, о чем он говорит.

— Ваше имя — сокращенное от Виктории?

— Совсем нет.

— Интересно.

— Знаете что? — Тори потерла виски. От всего этого у нее разболелась голова. — Не могли бы вы мне оказать любезность?

— Только попросите.

— Уходите, пожалуйста.

Девон оскорбленно замолчал. Вздохнув, Тори сказала:

— Я не могу сегодня разрешить вам здесь остаться. В другой раз, возможно, но не сейчас.

Он подумал и недоверчиво спросил:

— Значит ли это, что я могу вернуться сюда к обеду?

Тори просто онемела от такого нахальства, но, взяв себя в руки, строго сказала:

— Если только принесете обед с собой или сами его приготовите.

Девон удивленно поднял брови:

— Спасибо за любезное приглашение.

— Пожалуйста. Спасибо и вам — за завтрак. До свидания.

С обычной своей веселостью Девон быстро опустил рукава рубашки, накинул пиджак и вышел, попросив на прощанье не сердиться на него.

Оставшись одна, Тори долго сидела, держа в руке недопитую чашку кофе. Машинально сделав глоток, она чуть не подавилась из-за внезапно охватившего ее приступа смеха. Прокашлявшись и перестав смеяться, Тори поднялась с кресла и поставила чашку на стол. Она думала о том, что для нее было бы лучше не продолжать знакомства с Девоном Йорком. Тори могла бы привыкнуть к нему, а поскольку она уже дважды имела возможность убедиться в том, что за внешностью этого беззаботного весельчака скрывается острый, проницательный ум, привыкнуть к обществу Девона Йорка было бы для нее в самом деле очень опасно.

В одиннадцать утра у входа раздался звонок. Тори подумала, что вернулся Девон, но она ошиблась. Открыв дверь, она увидела рассыльного, в руках у которого была огромная корзина красных роз на длинных стеблях, какие обычно дарят новобрачным. Такого количества цветов Тори никогда не видела. Еще не придя в себя от изумления, она отнесла корзину в гостиную и поставила ее на низкий столик у французского балкона, выходившего во внутренний дворик-патио. При этом она заметила, во-первых, что цветы были сделаны из шелка, и что, во-вторых, в них была вложена записка.

Это была небольшая карточка, заполненная по-мужски твердым, почти геометрическим почерком, выдававшим руку умного и практичного человека. Когда-то Тори пришлось в творческих целях, да и из простого любопытства, познакомиться с графологией, она увлекалась ею и теперь и, прежде чем прочитать записку, по привычке обратила внимание на почерк.

Тори подумала, что если бы не знала наверняка, кто написал записку, то никогда бы не предположила, что это почерк Девона Йорка. Писал явно очень умный, высокообразованный, немногословный, практичный и последовательный в своих поступках мужчина. Каждая черточка здесь дышала уверенностью в себе, твердостью, гордостью, граничащей с высокомерием, пунктуальностью, непогрешимой логикой, математическим расчетом, абсолютным самоконтролем.

В общем мало что напоминало ей в этой записке того обходительного незнакомца, который весело готовил для нее утром завтрак.

Тори нахмурилась и прочла записку. То были строки английского поэта Джона Донна:

Тори поставила карточку на полку камина и с минуту задумчиво смотрела на нее. Потом перевела взгляд на висевшее над камином зеркало.

Она увидела отражение женщины с длинными черными, как вороново крыло, волосами, свободно падающими на плечи и обрамляющими покрытое золотистым загаром лицо, придавая ему очертания сердца. На нем слишком большими казались глаза, обычно серые, которые могли быть то зелеными, то синими, то фиолетовыми, то карими. Чуть вздернутый нос тоже был очень хорош, хотя и не нравился самой хозяйке. Необычность ее внешности придавали слегка выступавшие скулы, унаследованные — так же, как иссиня-черные волосы и склонность к самоуглублению — от далеких цыганских предков.

Тори знала, что как две капли воды походит на свою прапрабабушку по отцовской линии, которая была цыганкой. Она бережно хранила ее портрет, написанный маслом, потому что чувствовала внутреннюю близость к этой женщине. Тори еще предстояло распаковать портрет и повесить его на стену.

Она снова придирчиво посмотрела на свое отражение. Как художница Тори не могла не знать, что красива от природы, но, как и всякая женщина, любила заниматься собой. Она подумала: как будет удивлен Девон, когда увидит ее снова. Жалкое, ноющее существо, каким она предстала перед ним утром, мало чем напоминало женщину, чье лицо отражалось сейчас в зеркале. Тори относилась к тем представительницам прекрасного пола, которые утром, встав с постели, выглядят отнюдь не лучшим образом. По утрам ее бледное, с безжизненным взглядом лицо никак не могло претендовать на особую привлекательность. Только после чашечки кофе и душа, походив немного по комнате, она начинала чувствовать себя по-человечески.

Это огорчало ее, потому что всю свою жизнь она старалась развеять распространенное мнение, будто бы все художники — рассеянные, вздорные существа, ведущие беспорядочный образ жизни и равнодушные к одежде. Тори гордилась своим умением логически мыслить, преданностью профессии художника, которой она занялась по призванию, и в то же время совсем не хотела быть «синим чулком».

Отступив назад, она продолжала изучать свое отражение в зеркале. Чересчур худа, критически заметила она про себя. В чем только душа держится! Хрупкость фигуры подчеркивал свитер ручной вязки из мягкой шерсти с отворачивающимся воротником типа «хомут». Тут похудеешь, подумала Тори. Напряженная работа, все время жара, к тому же она никогда особенно не заботилась о еде. Однако, несмотря на свою хрупкую внешность, Тори была сильной и настойчивой.

Она провела ладонями по обтянутым джинсами стройным бедрам. Газель, с легкой грустью вспомнила она свое детское прозвище. Отец назвал ее так за длинные ноги и привычку вечно куда-то бежать. Из нее не получилось длинноногой, рослой девушки, как предрекали ей в детстве. Она была невысока и не любила спешить — это отнимало лишнюю энергию и вообще не имело, по ее мнению, никакого смысла.

Тори вздохнула и снова взяла в руки карточку, присланную Девоном. Она вдруг четко осознала, что самое лучшее для нее сейчас — закрыть двери и никогда больше не видеть этого человека, потому что, если то, что она узнала по его почерку, соответствует действительности, он — один из самых противоречивых и сложных людей, каких ей когда-либо приходилось встречать.

Тори не была склонна к абстрактным размышлениям, она больше доверяла своим впечатлениям о людях. Ее анализ основывался на многолетних наблюдениях и на том, что называют «художественной интуицией», хотя ей и не нравилось это определение. Она ошиблась лишь однажды: когда позволила своим чувствам пренебречь тем, что говорил ей разум.

Прежде чем поставить карточку на место, она снова задумалась, прикусив губу. Этот человек-загадка не выходил у нее из головы. Стараясь отогнать назойливые мысли, она принялась распаковывать вещи. Прежде всего, осторожно развернула старинную изящную вазу. Она, как и портрет прапрабабушки Магды, была частью доставшегося ей наследства. Сев по-турецки на пол рядом с грудой упаковочной бумаги и стружек, Тори взяла вазу и принялась ее разглядывать.

— Привет!

Тори сразу узнала этот низкий голос. Она оторвала взгляд от вазы и сказала с упреком:

— А еще говорили, что вы воспитанный человек!

— Я звонил в дверь, но вы, наверное, не слышали.

— Возможно, — согласилась Тори, но в ее голосе слышались нотки сомнения.

Он оглядел ее с ног до головы, и Тори с удовлетворением увидела восхищение в его зеленых глазах.

— Я был готов к тому, что вы поработаете над собой, но все же не ожидал увидеть такую женщину.

— Благодарю за комплимент, — вырвалось у нее, прежде чем она заметила смешинку в его глазах.

— Вы удивительная женщина, Тори Майклз, — серьезно сказал он, и хотя глаза его по-прежнему смеялись, их выражение изменилось.

— С-с-спасибо, — повторила она, но уже не так уверенно, чувствуя, что в этом человеке таится опасность. — Это вы прислали цветы? — Она хотела переменить тему. — Очень красивые. Но зачем из шелка? Это же очень дорого.

Девон стал внимательно рассматривать вазу, которую она только что поставила на камин.

— Династия Минь, — тихо сказал он, словно не слышал ее.

— Нет, все же почему вы купили цветы из шелка? — повторила она, пропустив мимо ушей его замечание, свидетельствовавшее о том, что он разбирается в фарфоре.

— Потому что они вечны, — ответил он, глядя на нее сверху вниз.

— Вот оно что!

— А что вы думаете об этом? — указал Девон на присланную им карточку.

— Вы имеете в виду поэтический склад ваших мыслей?

— Я имею в виду мое предложение, — возразил он.

— Думаю, что вам следовало бы принять порошки от морской болезни.

Он добродушно рассмеялся:

— Вы полагаете, что я отправляюсь в море только за этим?

— Я полагаю, что ничем иным задуманное вами предприятие не закончится.

— Видите ли, я неплохой моряк и постараюсь добиться своего.

Решив, что их гипотетическое «морское путешествие» слишком затянулось, Тори повернулась и направилась к ящикам и коробкам, собираясь продолжить свою работу.

— Вы уверены в том, что не собираетесь вернуться в свою пустыню? — бросила она мимоходом.

— Уверен. Давайте я вам помогу. Да, я совсем забыл! — спохватился он и кинулся в прихожую. Вернувшись оттуда через несколько секунд с довольно объемистой коробкой, перевязанной огромным красным бантом, он передал ее Тори. Внутри коробки что-то шевелилось, а по бокам она заметила небольшие отверстия для воздуха.

— Что это?

— Подарок. Откройте коробку.

Тори села на ближайший ящик, осторожно взяла коробку себе на колени и взглянула на него:

— Оттуда никто не кинется на меня?

— Вполне может быть. Открывайте же, не бойтесь.

Тори осторожно сняла с коробки ленты, еще более осторожно подняла крышку и, заглянув внутрь, рассмеялась.

— Да он просто прелесть!

Ее слова относились к рыжему с полосатым узором котенку, с горящими ярко-зелеными глазами и необычными большими заостренными ушами. На шее у него тоже был завязан красный бант, уже истерзанный маленькими кошачьими зубками. Котенок быстро выбрался из коробки и, вскарабкавшись Тори на плечо, зарылся мордочкой в ее длинные волосы. Вскоре послышалось мягкое кошачье урчание.

— Где вы его достали? — спросила Тори, а затем добавила: — Это он или она?

— Он, — засмеялся Девон. — Мне дала его соседка Филиппа миссис Дженкинз, которая занимается разведением породистых кошек. Она подошла ко мне, когда я возился с инструментами, и спросила, не знаю ли я, кому нужен котенок. Конечно же, я сразу вспомнил о вас. Как только я увидел этого малыша, то понял, что именно это вам нужно. К тому же он недорого мне обошелся. — Вспомнив о чем-то, Девон расхохотался и объяснил ей, в чем дело: — Кажется, одной из элитных абиссинских кошек миссис Дженкинз удалось удрать из-под ее бдительного ока и стать объектом внимания ничем не примечательного кота. Правда, в его роду, возможно, были сиамские кошки. Миссис Дженкинз догадалась о происшедшем, услышав возню. В общем, этот малыш — единственный результат той памятной ночи. Вот такая история. Как вы собираетесь его назвать?

— О, он сам себя назовет, у кошек всегда так происходит. — Тори благодарно взглянула на человека, которого узнавала все больше и больше. — Огромное спасибо.

Девон пожал плечами:

— Просто я подумал, что дом без кошки — это не дом.

— Это что же, пословица такая?

— Если нет, то будет. — И снова уже привычным для нее жестом волшебника он извлек откуда-то пакетик молока. — В машине у меня есть еще кое-что для него: кошачья еда, подстилка и посудина. Пойду принесу.

Он вышел, а Тори подбежала к окну, раздвинула шторы и выглянула наружу. На дорожке около дома, прямо за ее серым «ягуаром», стоял небольшой крытый грузовик удивительно яркой раскраски, в котором Тори узнала грузовик Филиппа.

Она отнесла котенка на кухню и налила ему молока в блюдце — его первую пищу в новом доме.

Вошел Девон с банками кошачьей еды. Поставив их на стол, он спросил, указав на широкую посудину.

— А это куда?

— Думаю, в чулан. — Она махнула рукой в сторону небольшого чуланчика рядом с кухней.

Покончив с молоком, котенок решил познакомиться со своим новым жилищем и прямиком направился в гостиную, к заманчивому беспорядку из ящиков и упаковочного материала, будто специально устроенному для его забав. Тори шла за ним, завороженная его наивной прелестью.

Хотя в этот раз Тори была готова к приходу Девона и встретила его выспавшейся и бодрой, во всеоружии своей красоты, она неожиданно заметила, что ведет себя с ним так же, как во время его первого появления, и находится в каком-то легком дурмане, не в силах разрушить то оцепенение, во власти которого пребывала утром.

Эта мысль расстроила ее. Но тут она вдруг обнаружила неизвестно откуда появившуюся в гостиной большую плетеную корзину для пикника. Ее содержимым можно было накормить целую армию.

— Это обед, — объяснил он, входя в комнату, и, поймав ее изумленный взгляд, добавил: — Вы же сами велели мне либо принести его с собой, либо приготовить самому. Помните?

— Да, кажется, я говорила что-то вроде этого.

— Будем есть сейчас, или подождем немного?

— Когда хотите.

— Тогда сейчас. Я очень проголодался.

Тори охватило беспокойство, она чувствовала, что разговаривает с ним, как со старым знакомым.

— Коварный вы человек, — вырвалось у нее.

Девон, освобождавший от вещей центр комнаты, повернулся к ней и, глядя на нее чистыми, ясными глазами, спросил:

— Непонятно, в каком значении вы употребили это слово. Имеется в виду нечто, незаметно наносящее вред, или что-то очаровывающее и соблазняющее?

Тори не нашлась, что сказать, но про себя подумала: конечно, второе, очаровывающее и соблазняющее.

— Так что же вы? — Он ждал ответа.

Ничего не говоря, она стала доставать котенка из ящика со стружками, откуда он не мог выбраться сам.

— Я хочу показать ему, где его место.

— Тори, мне кажется, что вы уходите от ответа. — Она снова промолчала. — Кроме того, — продолжал он, — меня нельзя назвать коварным. Настойчивым — да. Или отзывчивым. Думаю, что скорее отзывчивый. Я люблю помогать другим.

Тори слушала и не знала, что ей больше сейчас хочется сделать: рассмеяться или запустить в него чем-нибудь. Но она только вздохнула и сказала:

— Пойду покажу новому жильцу его место.

— Хорошо, а я пока приведу здесь все в порядок.

Тори направилась в чулан. Разные мысли теснились в ее голове. Она не могла понять, кем на самом деле был Девон Йорк: добряком и весельчаком, или тем человеком, который запомнился ей при их первой встрече этим утром властным и проницательным взглядом ясных зеленых глаз. Она не могла решить, который из них был для нее наиболее опасен. Но в чем она уже не сомневалась, так это в том, что он вошел — правда, возможно, временно — в ее жизнь. И что бы там Тори ни говорила, она устала от одиночества.