Цыганская магия

Глава 4

По пути Летиция думала, что пока все идет гладко.

Встала она не слишком рано — специально для того, чтоб повидать Кирила за завтраком. Затем, когда он ушел, прибежала Стефани с запиской и просьбой передать ее Кирилу.

— Я только на минутку! — запыхавшись, сказала она. — Мама весь дворец перевернула вверх дном, все скребут и чистят к приезду короля, который, я уверена, вовсе не заметит ее стараний. Она же уверена в обратном.

Служанки и слуги так и метались по комнатам. Дворецкий бесконечно придирался и ругал их за то, что убирают они не настолько безупречно, чтоб великая герцогиня, проведя шелковым платочком, не обнаружила пыли.

Подобное происходило довольно часто, особенно по весне, и доводило половину дворцовой челяди до слез.

— Кирил благополучно добрался до дома? — шепотом спросила Стефани, оставшись наедине с Летицией.

— Да, он вышел к завтраку, — ответила та. — Но, Стефани, ты не должна подвергать его такому риску слишком часто. Ты же прекрасно понимаешь, что произойдет, если его поймают.

— Знаю, знаю! — воскликнула Стефани с самым несчастным видом. — И не перестаю думать о том, что если ты… не спасешь меня, Летиция, придется… выходить замуж… за короля… и я… никогда больше не увижу… Кирила!

На глаза ее снова навернулись слезы, и Летиция сказала:

— А теперь возвращайся во дворец. Если кузина Августина узнает, что ты здесь из-за Кирила, неприятностей не избежать.

Эти слова так перепугали Стефани, что бедняжка, торопливо поцеловав кузину, бегом припустилась обратно, словно маленький испуганный зверек.

И снова Летиция вознесла Богу молитву, чтоб он помог ей спасти Стефани и Кирила от несчастья. Затем она направилась в комнату матери.

Принцесса Ольга имела привычку вставать довольно поздно и, по настоянию дочерей, завтракала в постели.

Девушки по очереди носили ей наверх приготовленный Гертрудой завтрак, и вот теперь принцесса сидела в постели. Она выглядела очень посвежевшей и даже помолодевшей.

— Доброе утро, милая! — поздоровалась она с дочерью. — Надеюсь, ты нашла, что подарить фрейлейн? Если, конечно, не раздумала навестить ее.

— Нет, не раздумала, мама. Я отвезу ей шарф, который Стефани подарила мне на Рождество, — ответила Летиция. — Я его ни разу не надевала. И еще карандашный портрет Кирила, который сделала Гетти. Он там не очень похож, но уверена, фрейлейн все равно понравится.

— Конечно, понравится, — сказала принцесса Ольга. — Но, дорогая, старайся ехать осторожнее, не гони! И возвращайся не слишком поздно, иначе я буду волноваться.

— Постараюсь пораньше, — обещала Летиция. Она наклонилась, поцеловала мать и уже подошла к двери, когда принцесса Ольга крикнула вслед:

— Густав за тобой присмотрит. Очень славный и надежный человек.

Летиция не ответила, надеясь, что чем позднее мать узнает о том, что Густав вовсе не собирается сопровождать ее, тем лучше. Тогда можно будет притвориться, что она не слышала этих последних слов.

Она поспешила к конюшням, где Густав седлал для нее Кахо.

Летиция заранее отдала Густаву сверток с платьем, который теперь был привязан сзади к седлу, отчего Кахо выглядел несколько необычно.

Но она надеялась, что их никто не увидит, да у нее и не было иного способа перевезти наряд, который может понадобиться вечером.

Густав подтянул подпругу, и Летиция сказала:

— Ее высочество думает, что ты сегодня меня сопровождаешь, Густав, так что уж постарайся не попадаться ей на глаза без крайней надобности.

Густав понимающе усмехнулся.

— Мне и без того надо сегодня в лавку, — сказал он. — А когда вернусь, постараюсь не попадаться ее высочеству на глаза. Так что она и знать не будет, где я.

— Спасибо, Густав! — пылко воскликнула Летиция и поскакала со двора.

День стоял чудесный, ясный, но с ветерком, а оттого не слишком жаркий.

Птицы заливались, бабочки порхали над цветами, и при виде этой идиллической картины казалось, что в мире нет и не может быть зла и несправедливости.

Но Летиции было слишком хорошо известно, что зло существует, и лишь слова воеводы, до сих пор звучавшие в ушах, оставляли слабую надежду на то, что беда поправима.

По дороге путь к замку Тхор занимал четыре часа, но Летиция знала, что, если скакать напрямик, можно добраться почти вдвое быстрее.

Ей все же придется заехать к фрейлейн Собески. Но добравшись до маленькой уютной деревушки, где жила ее старая гувернантка, девушка знала, что находится теперь всего в получасе езды от замка.

Домик фрейлейн Собески располагался почти у самого подножия горы, на которой высился замок, скрытый разросшимися деревьями.

Деревенька была очень славная, а небольшие домики с белыми стенами и красными черепичными крышами, как казалось Летиции, очень удачно дополняли и украшали пейзаж и придавали ему несколько сказочный облик.

Дом, где поселилась удалившаяся на покой фрейлейн Собески, был чуть побольше остальных и окружен садом, пестревшим самыми разнообразными цветами.

Летиция привязала Кахо к деревянной изгороди, прошла по узенькой тропинке между клумбами к входной двери и постучала.

Она слышала, как старушка отодвинула кресло, в котором сидела, и медленно, прихрамывая, пошла открывать.

Распахнув дверь, она издала радостный и удивленный возглас:

— Летиция! Дорогая! Вот уж сюрприз! Я тебя не ждала!..

— А мне вдруг страшно захотелось вас увидеть, — сказала Летиция.

— Должно быть, ты заехала по дороге в замок? Хочешь повидать короля Виктора, который прибывает сегодня вечером, не иначе…

Летиция не стала возражать и вошла в маленькую кухоньку, начищенную словно одна из медных сковородок, висевших на стене.

— Ну расскажи, как вы поживаете, — сказала фрейлейн Собески. — А я тем временем приготовлю тебе чашечку кофе.

Старушка захлопотала у плиты, а Летиция принялась рассказывать о Кириле, о том, какие платья они с Мари-Генриеттой шьют себе, готовясь к балу.

И лишь после того как фрейлейн Собески поставила перед ней на стол кофе, девушка сказала:

— А я привезла вам небольшой подарок. Надеюсь, что понравится.

— О, как это мило с твоей стороны, девочка моя! — воскликнула фрейлейн Собески. — Я слышала, как нелегко вам после смерти отца, знаю, что вы считаете каждый пенни…

— Откуда вам это известно? — спросила Летиция.

— Должна сознаться, дорогая, я стала прислушиваться к сплетням, — сказала старушка. — Любой, приехавший сюда из города, рассказывает, как ужасно обращается с вашей семьей великая герцогиня.

— Вот уж не думала, что об этом все говорят!

Фрейлейн взглянула на нее и после паузы заметила:

— Ты уж прости меня за то, что я пересказываю то, о чем лучше умолчать, но твои отец и мать были всегда так добры ко мне. И одна мысль о том, что их дети могут быть несчастливы, просто непереносима!

Летиция поняла, что притворяться смысла не имеет, раз уж фрейлейн Собески и без того многое известно.

И она рассказала ей, как ненавидит их великая герцогиня, как их всеми путями и способами стараются отвадить от дворца и не разрешают принимать участие в праздниках и развлечениях.

— Но это жестоко! Жестоко! — сердито воскликнула фрейлейн. — То же самое рассказывают и люди, знавшие и любившие твоего отца! Они и тебя, несомненно, полюбили бы, если б узнали получше.

Летиция вздохнула.

— Тут уж ничего не поделаешь, — заметила она. — Единственное, что остается, — следовать вашему совету. Помните, как вы говорили нам в детстве? «Терпи и улыбайся!»

Фрейлейн Собески рассмеялась.

— О, ты была такой шустрой девчонкой! Настоящая разбойница, ни минуты на месте! Вечно падала с деревьев или с лестницы. Я чувствовала себя точно на иголках, только и ждала от тебя новых сюрпризов.

Летиция понимала, что нынешнее ее приключение куда более рискованное, и пусть даже она ниоткуда не упадет, неприятности может нажить нешуточные. Но она сочла, что благоразумнее будет не говорить об этом фрейлейн Собески.

Допив кофе, Летиция спросила:

— Вы не возражаете, если я побуду у вас еще немного? Просто не хочется слишком рано появляться в замке.

Фрейлейн Собески была в восторге.

— Ну конечно же, дитя мое дорогое! — воскликнула она. — А лошадь можешь поставить в стойло на заднем дворе. Вернее, это не стойло, а так, маленький навес, но там ей будет удобно.

Летиция отвела Кахо под навес, а вернувшись, увидела, что фрейлейн уже приготовила ей ленч.

Он состоял из омлета — яйца были свежайшие, старушка держала своих кур в клетке на заднем дворе, — из сочных овощей, кусочка мягкого домашнего сыра и клубники. Летиция нашла еду восхитительно вкусной.

Они беседовали о старых добрых временах, и время пролетело незаметно. Настала пора прощаться.

Но перед тем как проводить Летицию, фрейлейн Собески рассказала девушке нечто очень важное и интересное.

— Я слышала, — сказала гувернантка, — что король Виктор настаивал на том, чтобы его сегодняшний приезд прошел без излишних формальностей.

Летиция навострила уши, а фрейлейн продолжала:

— Сын одной моей знакомой, который живет по соседству, служит у принца Кловики, владельца земель в этой части Овенштадта. И вот этот человек рассказал мне, что принц собирается встретить его величество в замке.

Летиция слышала о принце Кловики и знала, что этот старичок живет в чудесном замке, доставшемся ему в наследство, но замок этот находится слишком далеко отсюда, чтобы королю Виктору было удобно остановиться в нем на пути к дворцу великой герцогини.

— А с принцем, — продолжила фрейлейн Собески, — прибудет и лорд-канцлер как представитель правительства. С премьер-министром король встретится завтра во дворце и с великой герцогиней тоже.

— Конечно, с великой герцогиней, — подхватила Летиция. — Это ведь она организовала визит короля в Овенштадт!

— Да, я слышала, — кивнула фрейлейн, — к тому же он вроде бы холост. Наверняка ее высочество рассчитывает, что он сделает предложение принцессе Стефани.

Летиция ничуть не удивилась, что старой гувернантке известно и это — амбиции и расчеты великой герцогини были слишком очевидны.

— Вы считаете, его величество будет хорошим мужем Стефани? — спросила девушка.

— Ну, он для нее, пожалуй, староват, — заметила фрейлейн. — И потом, о нем рассказывают разные истории, уж не знаю, есть в них истина или нет…

— Какие истории?

— Ах, мне не хотелось бы пересказывать их. Но суть их сводится к тому, что он очень красив и все дамы находят его неотразимым.

— Как мужчину или короля? — спросила Летиция.

— О, все короли безусловно обладают определенной притягательностью и блеском уже хотя бы в силу своего положения… — заметила старушка. — Но, прослужив во дворцах всю свою жизнь, я поняла, что очень многие из них одиноки и несчастны. А еще о короле Викторе я слышала, что он очень циничен.

— Циничен? — воскликнула девушка. — Но в чем это выражается?

— Мне говорили, — ответила фрейлейн, — что еще с молодости на нем лежит любовное заклятие, и преодолеть его ему так и не удалось.

Летиция не ожидала услышать ничего подобного.

— Как интересно! — ахнула она. — Расскажите, пожалуйста, поподробнее.

— Мне рассказала об этом одна женщина, — продолжала фрейлейн Собески. — Живет она в Звотане, но иногда приезжает навестить меня на несколько дней. Она служила гувернанткой в семье одного из родственников короля.

— Любовное заклятие!.. — задумчиво, словно про себя, повторила Летиция.

— Так вот, она говорила, что из-за этого одна понравившаяся ему девушка не приняла его ухаживаний, так как знала, что это бессмысленно.

Усмехнувшись, старушка добавила:

— Должно быть, теперь эта девушка чувствует себя довольно глупо. Ведь он совершенно неожиданно стал королем Звотаны.

— Если этой девице нужно было его положение, а не он сам, — заметила Летиция, — то тогда ему просто повезло, что он ее потерял.

Фрейлейн улыбнулась.

— Рада убедиться, дорогая, что ты осталась той же неисправимо романтичной особой, какой была всегда! Не теряй своих идеалов, и тогда, уверена, ты обязательно найдешь себе столь же обаятельного и знатного мужа, каким был твой покойный отец.

— Да, очень хотелось бы, — ответила Летиция. — Но таких, как папа, совсем немного.

— Вот тут, пожалуй, ты права. Найти второго принца Павла будет трудновато, — вздохнула фрейлейн. — Но как знать, как знать!.. Надеюсь, и милая маленькая принцесса Стефани тоже будет счастлива в браке.

— Я тоже надеюсь, — неуверенно ответила девушка и про себя вознесла молитву, чтоб мужем Стефани стал Кирил.

Когда дневная жара спала и тени удлинились, Летиция попрощалась с фрейлейн Собески и, оседлав Кахо, направилась в горы, к замку.

Отъезжая, она отметила, как величественно и красиво выглядит он, возвышаясь над долиной в обрамлении поросших лесом горных склонов.

К замку вела довольно извилистая дорога, и, глянув вниз с высоты, девушка увидела, что на плоском выступе скалы разместился цыганский табор.

Это была маленькая ровная площадка, окруженная зелеными склонами, и Летиция знала, что на протяжении многих поколений цыгане располагались табором именно здесь.

Остановив Кахо, девушка стала наблюдать, как одна за другой съезжают с извилистой дороги на зеленую лужайку пестрые кибитки.

Кибитки образовали полукруг, а в центре осталось свободное пространство, где вечером цыгане разведут костер.

Потом запоют скрипки, и искрометные и завораживающие мелодии достигнут стен замка, и его обитатели будут слушать, и сердца их замрут от восторга.

Несколько лет назад, приехав в замок Тхор, они не увидели здесь табора.

Причем было это не зимой — зимой цыгане никогда не останавливались в горах, — а весной.

Летиция помнила, как они с Кирилом были разочарованы, когда, доехав до площадки, обнаружили, что она пуста.

Потом отправились домой обедать и уже почти закончили есть, когда мать, приподняв руку, вдруг сказала:

— Послушайте!

Только тут услышали они звуки скрипок, и Кирил с горящими глазами воскликнул:

— Цыгане! Так и знал, что они нас не подведут! Они выбежали на террасу, с которой открывался совершенно восхитительный вид на долину.

Внизу, прямо под ними, они увидели мерцание костра, а слух тут же уловил пение скрипок, звон цимбал и бренчание тамбуринов, напоминавшее звяканье колокольчиков.

От этих звуков Летицию так и подмывало пуститься в пляс, и вот несколько секунд спустя она, Кирил и Мари-Генриетта, настежь распахнув окна, танцевали на натертом до блеска паркете баронского зала.

Отец послал цыганам денег. Получив их, они встали и долго махали ему. А затем заиграли серенаду, а потом народную песню, исполнявшуюся в полку, где служил принц Павел.

Все это было очень трогательно, и Летиция, как и сейчас, подумала тогда, что цыгане — настоящие их друзья и что даже великая герцогиня никогда не сможет помешать любить их.

Теперь же она, пришпоривая Кахо, мчалась по узкой, извилистой дорожке, пока наконец не подъехала к табору.

Воевода уже ждал ее, и Летиция догадалась, что о ее приезде его заранее оповестили востроглазые цыганята.

Она поздоровалась с ним и передала Кахо на попечение молодых парнишек, которые, она знала, будут старательно заботиться о таком замечательном жеребце.

— Я все подготовил, как вы просили, ваше высочество, — сказал воевода.

— Вы очень добры, — ответила Летиция по-цыгански.

Улыбнувшись, воевода подвел ее к красиво расписанной кибитке.

— Она в полном вашем распоряжении, — сказал он, — и вы можете пользоваться ею сколько угодно, ваше высочество.

Летиция еще раз поблагодарила его и, войдя в кибитку, убедилась, что внутри она тоже украшена.

Стены были расписаны орнаментом с цветами и птицами, окна занавешены пестрой тканью, а на полу лежал ковер ручной работы, достойный украсить любые дворцовые покои.

Одна из цыганок принесла Летиции ее сверток. Летиция развернула его и достала свой цыганский наряд.

Женщина так и ахнула от восторга:

— Ну и красота! Любая благородная дама вроде вас будет выглядеть в нем в точности, как одна из нас! Нет, скорее как какая-нибудь из наших русских сестер!..

— Именно так мне и хотелось бы выглядеть, — заметила Летиция. — Танцовщицей!

Она захватила и пышную нижнюю юбку, которую собиралась надеть под более длинную верхнюю.

К счастью, обе они были куплены в те дни, когда семья их еще не знала нужды, и были просто восхитительны.

Летиция сняла костюм для верховой езды и с помощью цыганки облачилась в нижнюю юбку, блузку с длинными рукавами и красную шелковую верхнюю юбку, расшитую бесчисленными сверкающими блестками.

Ее тонкую талию обхватил черный корсаж, и цыганка выпустила из-под выреза пышные оборки блузки, отчего девушка стала казаться еще изящнее и элегантнее.

Цыганка вынула у нее из прически шпильки, и волосы тяжелой темной волной упали на плечи.

Она расчесывала их до тех пор, пока, казалось, каждый волосок не затрещал от электричества и не зажил какой-то своей, отдельной жизнью.

Потом цыганка обвязала волну черных волос красными лентами и покрыла голову Летиции красным платком с пришитыми к нему по краям золотыми монетками.

Может, от возбуждения, а возможно, от того, что этот красный платок необыкновенно шел ей, глаза девушки стали казаться просто огромными на узком личике, а кожа — ослепительно белой, особенно рядом со смуглокожей цыганкой.

Наконец Летиция надела крохотные красные туфельки с завязками, украшенными золотыми монетками, и браслеты на запястья и щиколотки.

Цыганка отступила на шаг и захлопала в ладоши.

— О, такая благородная дама, а в точности похожа на цыганку!

— Ты уверена?

— Да. И очень красивая. Цыганка, но только не венгерская, а русская!

— Этого я и добивалась, — пробормотала Летиция.

Одевалась она довольно долго и, выйдя из кибитки, увидела, что воевода ждет ее.

— Его величество прибыл, — сказал он. Летиция наряжалась столь самозабвенно, что почти уже забыла о короле.

— Так он уже в замке? — воскликнула она.

— Да. И встречен двумя джентльменами, с которыми еще трое слуг. Сам его величество прибыл в сопровождении лишь двоих людей.

Летиция улыбнулась. На это она и рассчитывала. Чем меньше людей будет в замке, тем проще ей привести в исполнение свой план.

— Мои мальчики наблюдают за замком, — сказал воевода. — За всем, что там происходит. Они доложили, что через несколько минут его величество сядет обедать.

Летиции было известно — хотя воевода ей об этом не говорил, — что принц Кловики в замке не останется, а возвратится домой.

А это означало, что выехать ему придется пораньше, так как путь предстоит не близкий. И тогда король останется один.

Она также знала, что лорд-канцлер терпеть не мог засиживаться допоздна, к тому же завтра его ждал довольно утомительный день. Так что он наверняка отправится отдыхать пораньше и вряд ли станет докучать королю беседами.

Итак, все складывалось самым благоприятным для нее образом. Несмотря на это, она нервничала и боялась.

Очевидно, это отражалось на ее лице, потому что воевода, окинув ее испытующим взором, заметил:

— Страх всегда разрушителен. Верьте в себя и ничего не бойтесь!

— Постараюсь, — пробормотала Летиция.

— Если судьба будет к нам благосклонна, все получится. Все-все сбудется…

Воевода произнес эти слова медленно, с какой-то особой убежденностью в голосе, и повел Летицию к костру. Девушка поняла, что ее приглашают разделить трапезу.

Им с воеводой подали кресла, остальные же расселись прямо на земле. Едой обносили молоденькие цыганки.

Она знала, что цыгане в еду добавляют свежую зелень и разные ароматные травки, и ей даже показалось, что она различает вкус некоторых из них. Но как называются все эти приправы, придающие мясу столь восхитительный вкус и аромат, понятия не имела. После тушеного мяса подавали засахаренные фрукты с медом.

День померк, на небе высыпали звезды, и стала всходить луна. Летиция поднялась.

— Так вы будете ждать моего сигнала?

Воевода последовал ее примеру, тоже поднялся и ответил:

— Сделаем все в точности так, как вы просили, ваше высочество!

Заметив на лице девушки нерешительность, он добавил:

— Мы благословляем вас! И высшие волшебные силы тоже на вашей стороне. Они предоставят вам защиту и покровительство.

Именно это ей и хотелось услышать, и, улыбнувшись воеводе, Летиция отошла от костра, причем цыгане словно вовсе и не замечали ее и не смотрели ей вслед с любопытством.

Со свойственным только им чутьем они понимали, что это может смутить девушку.

Дойдя до края плоского выступа, Летиция начала подниматься к замку по ступенькам, вырубленным в скале. Только тут она почувствовала, что за ней по пятам следует маленький цыганенок, которому, видимо, поручено охранять ее.

Шел он молча и не пытался поравняться с ней, и девушка догадалась, что паренек послан воеводой для придания ей чувства уверенности.

Ступени были довольно крутыми, а потому поднималась она по ним медленно и, лишь оказавшись наверху, поняла, что стоило ей оступиться, и она полетела бы в бездну.

Дойдя до террасы, куда выходили открытые окна замка, она скрылась в тени густого цветущего кустарника.

Летиция знала, что именно здесь начинается потайная тропинка, ведущая к замку, которой, будучи детьми, они часто пользовались, потому что она была идеальным укрытием, особенно во время игры в прятки.

В средние века замок Тхор был хорошо укреплен — тогда у Овенштадта имелось немало врагов; несколько раз здесь находили убежище члены королевского семейства, скрывавшиеся от бесчинствующих орд мародеров, которые могли отнять у них не только имущество, но и саму жизнь.

Но в конечном счете овенштадтцы всегда одерживали победу, ибо противник перекрывал основной подступ к крепости, полагая, что он является единственным, в то время как к ней вели несколько потайных троп, известных лишь членам королевской семьи.

Итак, Летиция пробиралась сквозь кустарник к боковому входу.

Девушке понадобилось немало времени, чтобы оборвать плющ, которым заросла дверь. Наконец она смогла открыть ее, вошла и двинулась по проходу, ведущему, насколько она помнила, к одной из угловых башен.

Вокруг стояла непроницаемая тьма, и ей пришлось идти на ощупь.

Затем впереди забрезжил свет, пробивавшийся сквозь стрельчатые окна башни, через которые первые защитники замка стреляли в противника из луков.

Теперь вниз, по винтовой лестнице, со стертыми от времени ступеньками. Она спускалась все ниже и ниже, пока не убедилась, что находится на уровне первого этажа. Над ним располагались банкетный зал и гостиная.

А здесь, на первом, — спальня короля.

В ней стояла кровать под роскошным балдахином. Во время приезда в замок тут спали или великий герцог, или отец.

Рядом со спальней находился небольшой, но очень уютный будуар. Детям без особого разрешения входить туда запрещали.

— Мне необходима комната, где я мог бы спокойно почитать, — шутливо говорил отец. — Весь остальной замок — в полном вашем распоряжении, эта же комната — моя.

Они часто поддразнивали отца, утверждая, что он уходит туда подремать, когда ему надоедает их болтовня. Летиция помнила здесь каждую вещь, каждую картину на стенах.

Известна была ей и потайная задвижка, с помощью которой можно открыть дверь в эту комнату.

Слегка надавив на нее, она почувствовала, как дверь подалась, и в ту же секунду услышала мужской голос:

— Что-нибудь еще, сэр?

— Нет, благодарю, — ответил второй голос, и она догадалась, что он принадлежит королю. — Мне еще нужно просмотреть кое-какие бумаги. После этого лягу спать.

— Но эти государственные бумаги такие длинные и запутанные, что читать их крайне утомительно. К. тому же завтра вам предстоит трудный день, ваше величество.

— Знаю, — ответил король. — И обещаю не слишком утруждать себя.

Тут оба они рассмеялись, и мужчина, заговоривший первым, сказал:

— Доброй ночи, сэр! Тут очень тихо и спокойно, и никто не будет вас отвлекать.

Затем Летиция услышала звук закрывшейся двери, а минуту спустя — тихий шелест бумаг.

Девушка медленно и почти неслышно прошла в будуар.

Отец часто жаловался, что по комнате гуляют сквозняки, считая, что ветер проникает сюда сквозь стрельчатые окна башни, а потому мать разместила в этом углу ширму.

Это была очень красивая ширма, сшитая ею собственноручно из кусков старинного гобелена, некогда украшавшего стену другого помещения замка, но со временем пришедшего в негодность и слишком обветшавшего, чтоб использовать его.

Мать почистила гобелен, вырезала самые лучшие и целые куски и сшила их, чтоб затянуть ширму.

Еще в детстве Летиция обожала разглядывать ее, объясняя совсем маленькой тогда Мари-Генриетте, какие изображены животные, показывая мужчин верхом на лошадях и дам в длинных платьях и высоких, странно заостренных шляпах, напоминающих колпаки.

Теперь же, затаив дыхание, Летиция обошла ширму и оказалась в комнате.

Она была освещена, но не масляными лампами, которые обычно использовали в замке, а свечами. Отец всегда предпочитал свечи.

По обе стороны от камина, в котором пылал огонь — ночи в горах всегда прохладны, — стояли два резных канделябра с огромными толстыми свечами.

Стены украшали серебряные канделябры, в каждом из которых горело по две свечи, еще одна, большая, стояла на столе, за которым сидел король. На коленях у него лежали бумаги.

Летиция молчала, и, наверное, целую минуту он не замечал ее присутствия.

Затем, почувствовав, по всей видимости, чисто интуитивно, что он не один, король оторвался от бумаг и на секунду окаменел.

Он взирал на нее в немом изумлении, и внезапно Летиция поймала себя на том, что и сама просто не в силах оторвать от него изумленных глаз.

Он был куда красивее, чем можно предположить или даже представить, зная, что в жилах его течет цыганская кровь. Волосы и глаза черные, а черты лица точеные, словно из мрамора.

Он был, несомненно, самым красивым мужчиной из всех, кого она когда-либо видела. Но было нечто необычное в его внешности.

Он не походил ни на кого, и Летиция подумала, что фрейлейн Собески, пожалуй, права, назвав его циником.

От носа к уголкам губ сбегали тоненькие морщинки, что придавало лицу выражение разочарованности и одновременно надменности.

Наконец он заговорил, и голос его звучал сухо и насмешливо:

— Ты настоящая или призрак?

— Настоящая, — ответила Летиция.

— В таком случае должен признать, — заметил король, — что гостеприимство в этом замке простирается даже дальше обычного.

В голосе его отчетливо звучали циничные нотки, а выражение темных глаз Летиция никак не могла прочесть.

Она подошла к нему поближе и сказала:

— Я цыганка, а значит, мы с вами одной крови.

— Что весьма прискорбно, как обычно говорят! — заметил король.

— В Звотане, возможно, принято так говорить, — сказала Летиция, — но я, как и другие цыгане, горжусь, что принадлежу к славному племени ромов.

— Откуда ты? — спросил король. — И как тебе удалось незаметно пробраться в замок, минуя охрану и слуг?

— Я хотела бы показать вашему величеству, где разбило свой табор племя кальдерашей, — сказала Летиция. — Они всегда находят прибежище и защиту под стенами замка.

С этими словами она подошла к окну.

Оно было закрыто, и, распахивая створку, она знала, что подает тем самым сигнал ожидавшим внизу кальдерашам.

Не успел король подняться и приблизиться к окну, возле которого она стояла, как снизу донеслись первые звуки скрипок.

Летиции была знакома мелодия, которую они играли. Песня о любви, полная страсти, томления и взывавшая к самым глубинам души.

— Так все-таки откуда ты? — спросил король. — Как, ты сказала, называется это племя?

— Кальдераши.

Настала пауза. Похоже, король старался вспомнить, что знает о них. Затем Летиция сказала:

— Они славятся работой по металлу, а еще… колдовством.

Почувствовав, что король заинтригован, она продолжила:

— А не хотели бы вы, ваше величество, увидеть, как мы творим свои колдовские заклинания? И не позволите ли мне показать цыганские танцы?

— Ты танцовщица? — спросил он.

Она кивнула.

— Как твое имя?

После секундной паузы Летиция ответила:

— Савийя.

Она почти физически ощутила, как напрягся король, казалось, ему неприятно, что она носит имя его прапрабабушки. Затем он спросил:

— Знаешь ли ты, как много значит для меня это имя?

— О, конечно! И почитаю за честь и горжусь, что меня назвали так же, как величайшую из цыганских танцовщиц!

Она поняла, что он польщен, и добавила:

— Правда, сама я не достигла такой славы, но буду чрезвычайно горда, если вы, ваше величество, позволите танцевать для вас… Только для вас одного, никого больше.

С этими словами она отошла от окна и приблизилась к камину, возле которого стоял с любопытством взирающий на нее король.

Он сказал:

— Ты очень красива, Савийя. И полагаю, немало мужчин уже говорили тебе об этом.

В голосе его, как показалось Летиции, снова прозвучал некий оттенок цинизма. Она ответила:

— Случилось так, что я не знакома с мужчинами вне нашего племени. Возможно, вашему величеству это неизвестно, но женщины-цыганки находятся под очень строгим вниманием и опекой, сначала отцов, затем — мужей.

— Ты хочешь сказать, что ты замужем? — спросил король.

Летиция улыбнулась.

— Нет.

— Тогда, должно быть, все мужчины вашего племени просто слепы! — Не сводя с нее глаз, он добавил: — Расскажи о себе. Ты меня заинтриговала.

— Но скрипки зовут нас, ваше величество!

— Прекрасно, — заметил король. — В таком случае поговорим позже. А теперь я готов идти любоваться твоим танцем. Я понимаю — ты хочешь, чтоб я пошел один?

— Вам нечего бояться. И не ваше положение защищает вас, а ваша кровь.

— Нет, честное слово, ты меня страшно заинтриговала, — сказал король. — Я всегда избегал цыган, поскольку в детстве меня постоянно дразнили моим происхождением, а позднее говорили об этом, как о страшном несчастье, чуть ли не соболезновали.

— Надеюсь, сегодня вы измените свое мнение, — сказала Летиция. — И поймете, какая это честь — быть праправнуком великой Савийи.

— Мне говорили, она была очень красива, — заметил король. — Однако не думаю, что красивее тебя.

Летиция улыбнулась и кокетливо стрельнула глазами из-под длинных ресниц. Затем подошла к двери и сказала:

— Я проведу ваше величество потайным ходом, так что никто вас не хватится.

Она тут же почувствовала, что эта фраза позабавила короля. И не только позабавила, но и еще больше заинтриговала. И вот, не теряя времени, девушка повела его по лестнице, выходившей на террасу.

С террасы вели в сад мраморные ступени, и она повела его той же тропинкой, по которой пришла сюда.

Затем они спускались по выдолбленным в скале крутым ступенькам, и Летиция чувствовала, с какой осторожностью ступает по ним король. А скрипки все играли, музыка становилась все громче — казалось, она проникает в самое сердце девушки, а ноги так и готовы пуститься в пляс.

И вот наконец они сошли с последней ступеньки, где их уже ждал воевода, который, как показалось Летиции, выглядел еще наряднее и величественнее, чем раньше.

Теперь шею его украшало сразу несколько золотых цепочек с искрящимися красными камнями — Летиция была уверена, что это рубины, — а на пальцах красовались массивные золотые перстни с такими же камнями.

— Могу ли я приветствовать ваше величество не как короля, а как одного из ромов? — с почтительностью произнес воевода.

— Счастлив присоединиться к вам, — просто ответил король.

Два кресла, в которых сидели воевода с Летицией во время ужина, сменили два высоких резных стула с подлокотниками, больше напоминающие троны.

Под ноги королю постелили ковер, а рядом поставили столик с изумительно красивым золотым кубком. Летиции уже доводилось пить из него.

Она увидела, как цыганка наполнила его вином, и не успели король с воеводой приветственно приподнять свои кубки, почувствовала, что кто-то тянет ее за рукав.

Это была та самая цыганка, которая помогала ей переодеваться. Не произнося ни слова, она сняла с девушки красный платок и заменила его головным убором из красных лент, украшенным золотом и драгоценными камнями. Даже в темноте было видно, как они сверкают и переливаются.

Затем цыганка застегнула на ее шее монисто из золотых монет, вдела в уши Летиции большие серьги, тоже золотые, украшенные красными камнями, по всей видимости, рубинами.

Тем временем скрипки пели все громче, и Летиция увидела, как несколько молодых цыганок, взявшись за руки, закружились у костра.

По очереди, одна за другой, начали они выходить из этого круга и танцевать — сперва медленно и грациозно, потом их движения все убыстрялись и становились более резкими и даже какими-то ломанными.

Однако Летиция понимала, что эта музыка не для нее, и, набравшись терпения, ждала.

Наконец, когда бешеный танец закончился и танцовщицы отошли в тень, она поняла, что настал ее черед.

Музыка изменилась, звучала тише, мягче и как-то вкрадчивее. Летиция встала и направилась к костру, где уже пели цыгане.

Это была томительная и чувственная мелодия, и голоса певцов сплетались, казалось, с мерцанием звезд над головой и сиянием луны, посеребрившей склоны гор и стены замка.

Сперва звуки были нежны, мечтательны, точно звон серебряных колокольчиков, но по мере убыстрения темпа они становились все более страстными, ритмичными и возбуждающими. И Летиции показалось, что сердце ее выпорхнуло из груди и слилось с этой властно зовущей мелодией.

А ритм все убыстрялся, и вместе с ним и движения Летиции.

Каждый ее шаг, каждый жест, каждый поворот ее тела был так естественен, что, казалось, сама природа подсказывала ей, что и как надо делать.

Все более страстным и проникающим в самую душу становилось пение скрипок, а Летиция все кружилась у костра с необычайной грацией, а потом вдруг, словно подхваченная некой невидимой силой, взлетела, легкая точно перышко, и перепрыгнула через пламя.

Затем движения девушки замедлились, будто танцует и кружится в такт музыке не тело, а сама душа.

И когда этот трепет, это пульсирующее биение мелодии стало почти невыносимым, скрипки заиграли другую песню, более тихую и нежную, сравнимую по прелести своей разве что с сиянием радуги после грозы.

И тут Летиция, повинуясь некоему неслышному голосу, вдруг застыла возле костра, вскинула вверх руки, и все ее тело затрепетало, точно охваченное языками пламени.

Затем она запрокинула голову, глядя на звезды и словно призывая всех, кто видел ее в этот момент, обратить к небу свои взоры.

Так она стояла, замерев, совершенно неподвижно, а музыка таяла, становилась все тише, пока не стала похожа на еле слышный шепот, а вскоре и вовсе замерла, затихла где-то вдали. Какое-то время кругом царила полная тишина, затем король, не сделавший ни единого движения с момента начала танца Летиции, глубоко, всей грудью втянул воздух, точно до той поры вовсе не осмеливался дышать.

И лишь когда вновь тихо зазвучала музыка, он, казалось, очнулся и пригубил вина из кубка.

— Я и понятия не имел, насколько прекрасны цыганские танцы, — нарушив тишину, заметил он воеводе. — Уверен, Савийя — само совершенство! Нет в мире лучшей танцовщицы!..

— А если и есть, мне она неизвестна, — откликнулся воевода.

Король уже было собрался посетовать на то, что пропадает такой талант, но вовремя спохватился и не стал обижать цыган.

И вместо этого заметил:

— Просто с трудом верится. Похоже на сон.

Воевода усмехнулся.

— Завтра ваше величество будет говорить, что это и есть наше колдовство. Или же припишет это воздействию вина. И не поверит, что видел такое чудо своими глазами.

Король промолчал.

Он думал о том, что виденный им только что танец вызвал чувства, прежде ему неведомые и совершенно непостижимые.

Ему не хотелось признаваться в этом, и в то же время он знал, что, хотя не произнес ни слова, воевода догадывается о его мыслях и чувствах.

Стараясь поскорее вернуться к реальности и вновь обрести обычную для него самоуверенность, король заметил:

— Если это действительно было колдовство, то, сознаюсь, мне очень понравилось. Нельзя ли увидеть что-нибудь еще?

— Вы и вправду желаете этого, ваше величество?

— Ну разумеется! Я немало наслышан о цыганской магии, но ни разу не имел возможности наблюдать эти чудеса!

— У нашего племени есть очень своеобразный колдовской обряд, который может заинтересовать ваше величество. В том случае, если вы, конечно, не побоитесь принять в нем участие.

— Боюсь? Ну конечно же, я не боюсь! — воскликнул король.

— Вы уверены?

— Совершенно уверен.

Настала пауза. Затем король добавил:

— Конечно! Я просто мечтаю увидеть. Может, никогда больше не представится случая.

Воевода пристально взглянул на него и заметил:

— Колдовской обряд, о котором идет речь и в котором я приглашаю принять участие ваше величество, называется цыганской свадьбой!..