Деловое соглашение

ГЛАВА ВОСЬМАЯ

Той же ночью Джонни стоял на веранде своей комнаты, глубоко задумавшись. Было уже далеко за полночь. В нескольких шагах от него, свернувшись калачиком на кровати, крепко спала Эммелин. Сегодняшнее пиршество измучило ее. Пытаясь соответствовать шумному веселью Брубейкеров, она очень устала. Джонни верил ей. Он считался лучшим танцором в семье, а искреннее желание Эммелин научиться танцевать и любопытство сделали ее самой притягательной женщиной на вечеринке.

Джонни все смотрел на опустевшую гладь бассейна, слабо освещенную несколькими светильниками. Образ Эммелин, плавно изгибающейся под звуки хулы, возникал у него перед глазами. От неослабного внимания со стороны мужской части семьи она раскраснелась и была очаровательна. Сузив глаза, Джонни припомнил, как флиртовали с его женой его собственные кузены, и подавил непривычный прилив ревности. Она же беременна! Эти идиоты совсем потеряли разум? Родные братья, впрочем, тоже были не лучше. Все они, включая младшего Хэнка, вертелись вокруг Эммелин, гордясь каждой неуклюжей шуточкой. Хэнк, тот вообще прилепился к невестке, вместе с нею получая первые уроки исполнения хулы. Даже родители Эммелин в конце концов вступили в танцевальный круг. Пиджак мистера Артура куда-то подевался, как и башмаки миссис Артур. Джонни был готов держать пари, что ее родителям это понравилось больше, чем они готовы признать. Большой Дедди был сегодня в ударе. К счастью, его отвлекали и другие обязанности. И тем не менее каждый раз, когда Джонни с Эммелин собирались улизнуть, он вопил:

— В круг, в круг, дети мои!

Отец был неутомим.

— Мальчик, — он сунул сыну в руки бутылку с ароматическим маслом, — гавайские женщины всегда пользуются этим. — Он кивнул в сторону Эммелин и добавил: — Беременные женщины очень чувствительны.

Джонни пришлось подчиниться. Прикоснувшись к разгоряченной коже жены и ощутив под пальцами изгибы ее тела, бедняга явственно осознал, что сейчас на него обрушится небо.

Джонни повел плечами, стараясь ослабить напряжение. Эту пытку можно было бы перетерпеть, если бы Большой Дедди остановился. Но судьба не была благосклонна к Джонни.

— Подай ей шезлонг, сын, а сам сядь рядышком и растирай ей ноги. Беременным женщинам это очень нравится, — командовал отец.

А через тридцать минут он опять кричал:

— Джонни, принеси мороженого для Эммелин. Беременные женщины очень это любят. И не забудь ягоды! Она выглядит немного печальной в своем кресле… Послушай, сын, почему бы тебе не растереть плечи твоей милой женушке? Женщинам в положении нравится такое внимание…

Джонни передернул плечами и уставился на жену. Конечно, отец знает, что нравится беременным. Он прошел через это целых девять раз. С таким опытом не поспоришь. Хотя ощущение тела Эммелин под пальцами осталось только в воспоминании, это держало Джонни в напряжении. Не желая показать истинных чувств, Джонни выполнял энергичные распоряжения Большого Дедди весь вечер, пока не испугался, что лопнет от подавляемого желания. Он судорожно вцепился в перила, чтобы не броситься в постель к Эммелин. Да, семья создавала ему массу сложностей в отношениях с ней. Он стал перебирать в уме причины, по которым не должен влюбляться в свою жену.

Прежде всего, она беременна, беременна от другого. Хотя с некоторых пор он стал думать о будущем ребенке как о своем собственном, однако реальность была другой. Возможно, Эммелин не предполагает его присутствия рядом с собой после рождения ребенка, и этот факт необходимо было учитывать. Кроме того, тот мерзавец, который воспользовался ее невинностью и бросил, остался неизвестен. Теперь Эммелин с подозрением относилась ко всем мужчинам. Джонни помнил, что она приняла его предложение выйти за него замуж без восторга.

Но теперь он понимал, что его мотивы продолжать их партнерство изменились. Он сдавленно простонал. Его сердце билось слишком сильно. Как она сможет поверить в истинность его чувств? Она уже раз обожглась. Сможет ли она снова открыть свое сердце любви? Да, удача пока не на его стороне. Эммелин точно выразила свою позицию вчера. Двенадцать месяцев, и все. Деловые отношения, никаких амуров. Договор о разводе и счет на имя ребенка должны быть оформлены к концу этого года. Эти условия были высказаны именно ею, и в тот момент Джонни считал, что все правильно. Однако теперь… Впрочем, ее до сих пор передергивало всякий раз, как он прикасался к ней. Эммелин явно чувствовала себя жертвой. Любое его прикосновение напоминало ей о мужчине, который так унизил ее. А физическое сходство Джонни с этим мерзавцем только усугубляло ситуацию.

В бессильной ярости он сжал челюсти. Он чувствовал, что готов убить подлеца, надругавшегося над Эммелин. Наконец, решив, что хватит вести бессмысленную борьбу с собственным демоном, Джонни отпустил перила. И в этот момент он услышал жалобный плач и задыхающийся от страха голос Эммелин:

— Нет!.. Нет!

Она разметалась на постели, погруженная в беспокойный сон, явно во власти какого-то кошмара. Простыни сбились, а просторная футболка закрутилась вокруг тела. В свете луны, пробивавшемся сквозь кружево облаков, Джонни увидел, что ее глаза открыты и полны ужаса.

— Ты обещал!.. — Руки Эммелин взметнулись и ухватились за рубашку Джонни, склонившегося над ней. С силой, которой он не ожидал, Эммелин притянула его к себе.

Внезапно Джонни оказался лежащим рядом с ней. Он попытался мягко освободиться, стараясь не разбудить ее: где-то слышал, что разбудить человека, которого мучает кошмар, очень плохо — можно нанести непоправимый ущерб психике. Однако медицинский ли это факт или досужая болтовня? Пока он думал, какое решение принять, Эммелин, рыдая и всхлипывая, попыталась ударить его.

— Эй! — вскрикнул Джонни, отводя ее руку. — Эммелин, детка, — продолжил он осторожно, чтобы не напугать ее еще сильнее, — тебе приснилось что-то плохое… О-ой! — Ее кулак заехал ему прямо по челюсти. — Осторожно!

Он попытался включить лампу, в надежде, что свет выведет бедняжку из кошмара, но выключатель находился с другой стороны кровати. Ее рука ухватила его за воротник прежде, чем он успел дотянуться до кнопки.

— Ах ты, трус!

Наконец свет залил постель. Эммелин оказалась прямо под лампой и внезапно замерла. Все еще во власти ужаса, она моргнула и растерянно посмотрела вокруг. Увидев Джонни, медленно протянула руку и коснулась его лица.

Он позволил дотронуться до него, хотя все еще опасался нападения.

— Джонни?.. — Было ясно, что она пытается найти что-то реальное, чтобы защититься от мрачной картины, привидевшейся ей. Слезы катились у нее по щекам, и Эммелин вытирала их углом простыни.

— Да, — ответил он. — Тебе приснился дурной сон.

Она поняла, что ударила его, и тонкими пальцами провела по его горящей челюсти.

— О Джонни!

— Я должен был разбудить тебя. Тебе лучше? Что с тобой?

Трясущейся рукой она коснулась воротника его рубашки, обнаружив, что пуговицы оторваны.

— Это тоже я?

— Ну да. Тебе, видимо, приснился кошмар.

Ее глаза наполнились слезами. Она выглядела такой потерянной и несчастной. Понимая, что поступает неправильно, Джонни решил последовать зову сердца.

— Дорогая. — Он нежно обнял ее за талию и прижал к себе. Эммелин икнула и устроилась около него, как ребенок, растворяясь в его объятиях. Теплая мокрая щека прижалась к его груди. — Тише, детка, — шептал он, поглаживая ее волосы. — Это был просто сон. Все уже кончилось.

— Я знаю. — Она с надрывом вздохнула. — Понимаешь, я никак не могу поверить, что позволила ему коснуться меня.

— И часто тебе такое снится?

— Да. Но последнее время стало хуже.

Джонни ласково отвел волосы с лица Эммелин. Он видел страдание в ее глазах и жалел, что не может избавить ее от этого.

— Хотел бы я что-нибудь сделать, чтобы помочь тебе.

Эммелин поуютнее устроилась рядом и подняла к нему лицо.

— Побудь со мной.

Он молча кивнул, не очень уверенный в себе. Джонни хотелось найти какие-то волшебные слова, которые навсегда уничтожат воспоминания о той ужасной ночи.

— Джонни! — позвала она голосом маленькой девочки.

— А?

— Ты не будешь сердиться, если мы оставим свет?

— Нет, конечно, нет.

Его глаза закрылись, когда он ощутил, как теплое мягкое тело, прижавшееся к нему, расслабилось, и Эммелин зевнула.

— Джонни?

— Да?

— Ты не мог бы остаться со мной? — Она облизнула губы. — И держать меня вот так, чтобы мне снова это не приснилось.

Джонни был удивлен. Он думал, что Эммелин меньше всего хочет быть в постели с мужчиной, настолько она напугана. Но страх заставляет людей делать странные вещи, рассудил он. А может быть, он для нее не мужчина?

Но что будет с ним самим, Джонни боялся и думать. Однако не имел в себе силы отказать ей.

— Хорошо.

— Спасибо. — Ласковый голос растаял в тишине.

Джонни вдохнул сладкий, свежий запах ее тела. Насколько пустым и безрадостным будет его существование, если Эммелин покинет его.

— Войдите! — услышала Эммелин голос Большого Дедди, стоя за дверью библиотеки и нервно потирая вспотевшие руки.

— Не помешаю? — спросила она. — Я могу прийти попозже, если вы заняты.

Войдя в библиотеку, она увидела Большого Дедди, который жевал сигару, просматривая финансовую полосу газеты. Он сидел в одном из громадных кожаных кресел, стоявших вокруг столика у больших французских окон, выходивших на веранду, и явно наслаждался уютом и уединением.

— Нет-нет, деточка, ты никогда мне не помешаешь. На самом деле я рад прерваться. Дела меня утомили. — Он свернул газету и бросил на столик, приглашая Эммелин устроиться в соседнем кресле.

Она неуверенно подошла и села. Ей казалось, что ее сердце готово выпрыгнуть из груди. Настало время раскрыть свою тайну. Хотя Джонни не видел необходимости рассказывать об их личных делах всем и каждому, Эммелин считала, что его родители должны знать — их сын не мог сделать что-нибудь недостойное, а тем более такое, из-за чего ей пришлось войти в их семью.

— Итак? — Лицо Большого Дедди покрылось тысячью морщинок от улыбки. — Какому счастливому событию я обязан удовольствием этого неожиданного визита моей юной невестки? — Он одобрительно посмотрел на нее.

Утонув в роскошном кресле, Эммелин нервно сжала руки и прикусила нижнюю губу, стараясь набраться мужества. Она должна раскрыть все обстоятельства своего появления в этом доме прежде, чем сбежит, сгорая от стыда.

Большой Дедди насупился и стал изучать ее лицо с выражением, которое заставило ее всю сжаться от страха.

— Ты выглядишь немного нервозно, милочка.

Непрошеные слезы брызнули из глаз Эммелин.

— Я должна вам признаться… — начала она и замолчала.

Большой Дедди внимательно посмотрел на свою сигару, ожидая, пока Эммелин возьмет себя в руки.

— Я знаю, как это бывает. Очень трудно, не так ли? Ты говори и не обращай внимания на меня. — Он издал смешок. — Вырастив девятерых детей, я слышал всяческие признания. И как видишь, все еще жив.

— Мой ребенок не от Джонни, — в ужасе услышала Эммелин свой голос как бы со стороны.

Большой Дедди задумчиво выпустил несколько колец дыма.

— Да, пожалуй, такого я еще не слышал. — Он помахал рукой, разгоняя дым. — Знаешь, я тоже должен тебе кое в чем признаться.

Эммелин уставилась на него, не понимая, как его признание может повлиять на ее судьбу.

— Вы?

— Ага. — Его улыбка была настолько добра, что Эммелин сразу поняла, почему он знает все о своих детях. — Мой секрет, милочка, заключается в том, что я ничуть не удивлен твоим признанием.

— В самом деле? — Эммелин была ошарашена.

— Да. Видишь ли, я знаю своего сына, который не может поступить безответственно. Он никогда не был увлечен Фелисити, но согласился жениться на ней по большей части именно потому, что чувствовал себя ответственным за всех нас и наше благополучие. А когда он познакомился с тобой, у него сразу появились веские причины взять на себя ответственность за тебя и ребенка. Теперь я понимаю, что он никогда не любил Фелисити так, как любит тебя.

Эммелин спрятала лицо в ладонях и разразилась слезами.

Хрустящий носовой платок размером с добрую скатерть опустился ей на колени.

— Ну-ну, дорогая, не надо так плакать. Хотя… если это несет облегчение, плачь на здоровье. Моя дорогая женушка проплакала все девять сроков, когда носила наших деток. Так что я до сих пор по привычке таскаю с собой громадные платки.

— Джонни не любит меня, — выдавила сквозь слезы Эммелин.

— Очень знакомые слова. Каждый раз, когда я разговариваю с женщиной в положении, слышу их. А теперь забудь об этой ерунде. Мой мальчик любит тебя, вне всякого сомнения. Поверь мне, я ведь настоящий эксперт по поведению мужчин, которые любят своих жен.

Не готовая спорить с добродушным патриархом семьи Брубейкер, Эммелин вяло улыбнулась и снова опустила глаза.

— Джонни не хочет, чтобы вы все знали. Он хочет, чтобы вы считали, что ребенок его.

— Насколько я понимаю, это так и есть.

— Вы не понимаете.

— Почему же?

Эммелин печально вздохнула. Боже, она недостойна иметь такого свекра.

— Так почему ты так думаешь? Мы, Мисс Кларисса и я, сразу, в тот день, когда с тобой встретились, предположили, что у тебя большие неприятности: ты была очень подавлена. Но я хочу, чтобы ты подумала вот над чем, когда пойдешь к себе. Для нас малыш, которого ты носишь, — такой же внук или внучка, как и остальные. Это уже Брубейкер так или иначе. Насколько я понимаю, ребенок будет твоим и Джонни, остальное нас не касается. Вы вместе, он любит тебя и ребенка — и только это важно.

Эммелин замерла, глядя ему в лицо и отмечая подозрительный блеск в глазах.

— Вы все знали, — прошептала она.

Приняв самый невинный вид, Большой Дедди подмигнул ей.

— Знал что?

— Что мы поженились только из-за малыша. Именно поэтому вы заставляли Джонни так ухаживать за мной? — Улыбка мелькнула на ее губах. — Вы велели ему сидеть рядом со мной, держать меня за руку, растирать ноги и все время приговаривали: «Беременные женщины любят это».

Большой Дедди пожал плечами и пыхнул сигарой.

— Иногда истинная любовь нуждается в том, чтобы ее немного приободрили.

— И поэтому вы явились к нам в отель на следующее утро после свадьбы? Чтобы проверить нас?

— Я не хотел, чтобы ты сбежала. Когда увидел тебя, сразу понял: ты — именно то, что надо, и станешь замечательной женой для моего мальчика.

— Ну, я не самая лучшая.

— Позволь Джонни самому судить об этом.

С этими загадочными словами Большой Дедди потушил сигару и подошел к Эммелин. Он по-отечески поцеловал ее в висок, взъерошил волосы и, что-то бурча себе под нос, покинул библиотеку.

Расчувствовавшись, Эммелин сидела в кресле и плакала. От печали или от радости — непонятно. Она не знала, что ждет ее впереди — счастье или горе.