Антон же не стал дальше развивать свою мысль, справедливо решив, что действие более актуально. Он схватил меня в охапку и закружил по комнате.
— Антон Павлович, поставьте меня на место! — взвизгнула почти истерично я. На подобные полеты на мужских руках я точно готова не была.
— Нет! — твердо ответил он, продолжая кружить и коварно улыбаться.
— В смысле, нет? И как долго будет длиться? — уточнила я, не понимая его мотивов.
— А пока ты мне не поклянешься, что прибудешь на венчание и без раздумий ответишь «Да!», — объяснение было очень простым и не оставляло выбора. От замужества мне точно не отвертеться.
Осталось только вдыхать и согласно кивать. А хотела ли я этого?
— Я не слышу твоих слов! — он остановился, но продолжал держать меня на руках. Я же внезапно поняла, какое это восхитительное чувство, вот так вот быть в объятиях сильного и горячего мужчины. И что самое главное, мужчины, в которого влюблена. Вряд ли кто-то другой вызвал бы подобный спектр эмоций и чувств.
Я посмотрела в желтые глаза, не к месту хихикнула, прикрыла рот рукой, вздохнула и прошептала:
— Да!
— Я не слышу! — возмутился он.
— Да! — крикнула я громче.
— Не слышу! — его губы разъехались в залихватской улыбке.
— Антон Ягр, я люблю тебя! — крикнула я во всю мощь моих легких, боюсь, перебудив весь дом. Только влюбленным прощается очень многое. Надеюсь, папенька поймет.
Оборотень наконец-то поставил меня на пол и впился в губы поцелуем, пуская по телу дружную стайку мурашек. И чем сильнее он прижимал меня к себе, тем сильнее разрастались эти мелкие существа, бегающие по моему телу. И когда я, казалось, совсем растаяла и готова растечься лужицей у его ног, он отстранился от меня. Я же, честно говоря, испугалась: не перегнула ли я палку со всем своим выпендрежем?
— Анна, — он приподнял мое лицо за подбородок, и нежно погладил кожу большим пальцем, — а сейчас ты мне честно-причестно ответишь, в чем же проблема? Почему ты мне не доверяешь?
Я поежилась и обняла себя за плечи. Без его объятий стало как-то сразу холодно. О погладил меня по рукам, согревая, но к себе так и не прижал.
— Где и когда я потерял твое доверие и понимание?
Я отошла от мужчины на шаг. Он мешал мне сосредоточится. Встретилась глазами с его глазами и прошептала:
— Помнишь, вот так вот ты меня уже однажды оттолкнул. И что после этого я могла думать? Как тебе доверять? Тем более знакомы мы без году неделя!
— Без году что? — удивился он.
— Недавно. Это поговорка из моего мира. Мы знакомы совсем недавно. И любой неосторожный шаг идет тебе в минус Как я могу безоговорочно доверять человеку, который однажды меня оттолкнул?
Он откровенно растерялся:
— Анечка, солнышко, прости… Но я же для тебя старался!
— Старался для меня? — криво усмехнулась я.
— Да, я е уже объяснял, что влюбился в тебя с первого раза. Но долг перед истиной парой мог заставить меня уйти к ней. А я совсем не желал тебе такой боли. Понимаешь? — уточнил он с изрядной долей горечи в голосе.
— Умом я все понимаю, но вот сердце до конца этого принять не может. Прости. Но ты сам завел этот разговор.
— Анна, ты же вышивальщица с даром менталиста. Ты можешь просто заглянуть в мою душу и увидеть все, что там твориться. И даже вышить все мои мысли и чувства. Я готов полностью перед тобой открыться. Проверь меня и поверь!
— Звучит очень заманчиво, — скривила я рот. — Да только я не умею этого делать. И тебе об этом прекрасно известно.
— Я не менталист и не вышивальщик. Но научить пользоваться тебя даром, думаю, смогу. Если ты, конечно, в этот раз не побоишься мне довериться. Оборотни тоже кое-что умеют.
— Наверное, в этот раз придется вернуть доверие, иначе ничего хорошего из нашей семейной жизни не получится! Мне хватило примера Зиночки Плес. Я не хочу заниматься волонтерством от того, что моему мужу на меня наплевать, — горько посетовала я.
— Истинная пара для оборотня — это самое дорогое, что может быть на свете. Я готов умереть за тебя, — он стоял передо мной опустив руки и глядя прямо перед собой. Поза была незащищенной. И я поняла, что Антон действительно открыт передо мной.
— Что ж, учи! — слова прозвучали как приказ.
Он кивнул, словно замедленной съемке, и произнес:
— Смотри мне в глаза и повторяй за мной все движения и жесты, словно растворяешься во мне.
Я встала напротив и начала его зеркалить. Этому нас учили на курсе психологии. В какой-то момент показалось, что я сливаюсь с мужчиной. Но окончательного единения пока не происходило.
— А сейчас постарайся посмотреть на мир моими глазами. Что я вижу, что чувствую?
Растерянно оглянулась, но помощи ждать было не откуда. Этот урок я должна была пройти сама. Чужих мыслей и чувств в голову человеку не вложить. Впрочем, как и оборотням. Я оценила обстановку, прикинула, что видит Ягр, смотря в мою сторону. И попыталась посмотреть на мир его глазами.
И вдруг мир передо мной подернулся голубоватой дымкой. А затем дым растаял и изображение прояснилось и стало четче. Только увидела я не Антона, как ожидалось, а себя. Я смущенная и раскрасневшаяся стояла напротив и заглядывала детективу в лицо. И внезапно в мою голову хлынули его чувства.
Как можно ощущать чужую любовь, нежность, страх и, почему-то, стыд одновременно? А и по одиночке это непросто. Такой спектр эмоций вряд ли подвластен даже опытному психологу. А я видела и буквально чувствовала все разом, каждой клеточкой моего тела.
Страх потешил мое самолюбие. Он был ярко красным и горячим. Но не обжигающим, а вполне терпимым. Все же на зря я держала его светлость на коротком поводке, не давая расслабиться. Антон очень боялся меня потерять. Но если бы огонь страха был сильнее, я, наверное, могла бы в нем сгореть. Вот уж не думала, что сгорают не в пламени страсти, а в пламени страха. И пах он раскаленным песком. Так пахнет пустыня в солнечный полдень. Я это аромат в свое время привезла в воспоминаниях из Египта.
Любовь и нежность окутывали меня голубыми волнами, мягкими и ласковыми. Я не могу подобрать слов, чтобы описать эти ощущения. Пока их не почувствуешь сам, рассказать другому не получится. И пахли они смесью аромата ландышей и роз. Удивительное сочетание. В духах оно иногда встречается, но именно так не пахнет никогда. Все рано присутствуют химические нотки. Или я действительно хороших и дорогих духов не нюхала.
А вот стыд ввел меня в ступор. Чего он стыдился? Чего смущался? Стыд был серым и колючим. Он неприятно царапал то ли кожу, то ли душу. В состоянии измененного сознания это оказалось непонятным. И пах квашенной капустой. Очень яркий аромат и очень подходящий. Не подумала бы, что он может быть кислым.
— Если ты сейчас воткнешь иголку в ткань, то все мои эмоции вышьются на полотне, — донесся до меня глухой, словно из колодца, голос Ягра. Я отрицательно покачала головой. Это были эмоции, предназначенные лишь мне. И совсем не хотелось делать их достоянием общественности. Возможно, я когда-нибудь вышью его любовь. Но не боле того.
— Как выйти отсюда? — уточнила я. Это хоть и было волнительно и приятно, но очень тяжело. Словно я дрова рубила.
Нет, держать колун в руках мне никогда не доводилось. Но почему-то этот обыденный деревенский труд ассоциировался в моем мозгу с чем-то очень тяжелым и сугубо мужским.
— Прикрой ладонью глаза и потряси головой, — объяснил жених. Что я тут же и сделала. Ощущения в один миг исчезли. Я моргнула пару раз и уже четко увидела мужчину пред собой без облачков и колючего тумана. Он все также стоял руки по швам и встревоженно смотрел на меня:
— Анна, ты в порядке? — уточнил, убедившись, что я вышла из измененного состояния сознания.
— Почти! — слабо улыбнулась в ответ. — Но жутко устала. Никогда не думала, что это настолько тяжело.
— Черт, — хлопнул он себя ладонью по лбу. — Прости родная, я забыл тебе сказать, что нужно поставить блок от моих эмоций. Не вживаться в них, а смотреть как-бы со стороны.
Я медленно, словно во сне положила руки ему на грудь и прошептала:
— Нет. Зато теперь я знаю, как ты меня любишь. И ни за что и никому не отдам это воспоминание.
— Я рад и, наверное, счастлив, — он осторожно взял мои ладошки в свои руки и медленно поцеловал каждый пальчик. — Это самое дорогое, что ты мне сказала. Эмоции, а не золото или драгоценности, величайшая ценность в мире. Все достижения и подвиги делаются ради эмоций.
Я ненадолго призадумалась, а затем кивнула, соглашаясь с его необычной мыслью. А затем коварно улыбнулась и спросила:
— Антоша, а почему тебе было стыдно? Я что-то недопоняла.
— Почему было? — криво усмехнулся он. — Мне и сейчас стыдно, что я сразу тебя не разглядел. Я же почувствовал тебя и даже догадался, что для меня ты единственная во всех мирах. Но сам же прогнал все эти чувства прочь. И вот теперь расхлебываю последствия.
— Скажи, а я вот так смогу теперь читать любого человека? — мое любопытство забыло про усталость и подняло голову.
— Любого? — он задумался на секунду. — В будущем теоретически да. Но должно сойтись множество условий. Во-первых, ты моя истинная пара. А как известно у истинных и без дара возможно мысленное общение друг с другом. Поэтому я именно тот человек, с которого проще всего начинать.
Даже так? Я немного расстроилась мнимым обесцениваем моего дара. Однако Антон снова поднял мою самооценку:
— Хотя, они считывают лишь мысли, а эмоции только самые яркие. Почему-то считают, что их легче понимать. Но на практике все обстоит совсем иначе. Мыслеобразы — это такие сгустки концентрированные. Их легко улавливать. А вот эмоции размыты.
— Ага, — согласилась я со знанием дела. — Они как облачка или туман в зависимости от ощущения.
— Вот видишь, — улыбнулся он в ответ. — Во-вторых, человек может позволить тебе считать его потоки, а не захочет и закроется. И эту закрытость может преодолеть лишь опытный менталист. Тебе же еще предстоит учиться и учиться. И я тут же вспомнила его расслабленную и открытую позу, когда мы это начинали.
Они вздохнул и потер пальцем переносицу, словно собираясь с мыслями:
— И самое главное и страшное: когда ты постигнешь данную науку, то сможешь стирать воспоминания и чувства, менять мысли человека, внушая ему что-то новое.
— Например, внушить, что я должна украсть корону Российской империи? — во мне невовремя проснулся сыщик.
— А корона здесь причем? — удивился Антон.
— Это теоретически, — пожала в ответ плечами. — Просто к слову пришлось. Бывшими операми не становятся, оставаясь ими навсегда.
Кстати, я всегда видела, что идет человек без формы, но он мент или военный. И пресловутая выправка здесь не причем. У артистов балета она тоже есть. Но он никогда не будет похож на военного. Хотя, это вряд ли влияние дара. Некоторые мои земляки тоже утверждали о наличии такой особенности.
— Интересно, а что от моего дара нужно Севе Дворковичу?