Девочка бандита (СИ)

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ТРЕТЬЯ

— Подожди меня, пожалуйста, в машине, — попросила я, как только Искандер заглушил двигатель во дворе дома.

Я сидела рядом с ним, впервые на соседнем сиденье.

Взволнованная и полная противоречивых чувств, я даже не заметила, как мы приехали.

— А что так? — тигриные глаза чуть сощурились.

— Просто, — я, понимая, что лучше сказать, как есть, тяжело вздохнула. — Я стесняюсь. Не хочу чтобы ты видел моего отца… Таким. Обещаю, я недолго.

— Ладно, — Искандер кивнул и указал взглядом на дверь, — иди.

— Спасибо, — я выдавила из себя улыбку и поспешила выйти из машины.

Пальцы мои дрожали, когда я открывала дверь, и сердце, забившись в тревоге, заставило меня несколько раз прерывисто вздохнуть, как только я пошла в сторону подъезда.

Дверь за мной закрылась, и меня окружили знакомые запахи.

Сигаретный дым, пыль… Все это было знакомо мне с детства. Тут я жила, а вот теперь — наверное, последний раз поднимаюсь по этой лестнице.

Слезы подступили к моим глазам.

Как бы я не злилась на бабушку и отца, все же, это не убавляло чувства тоски. Эта тоска появилась так внезапно, что застала меня врасплох.

Что за противоречие? Почему я не понимаю себя? Почему, вместо того, чтобы злиться, ощущаю себя так, словно предала родных?

Подойдя к знакомой двери, я не спешила открывать её. По старой привычке, я прислушивалась, пытаясь понять, какая атмосфера сейчас была в квартире.

Но ничего, кроме едва доносившегося звука включённое тв, не услышала.

Дрожащими пальцами я достала ключи и провернула их в замочной скважине. Тихо, стараясь не привлекать внимания, я открыла дверь, шагнула внутрь, но запирать её не стала.

И снова замерла.

Скользнув взглядом по коридору, я не нашла никаких визуальных изменений, но это не избавило меня от чувства того, что все переменилось. Стало каким-то другим. Серым и давящим.

Разувшись, я поспешила на кухню.

В глаза бросились крошки хлеба, размазанные по столу, а нос уловил неприятный запах пригоревшего молока. Видимо, бабушка опять варила папе манку.

Я глянула в раковину — в ней стояла немытая посуда и кастрюлька с потемневшим дном.

Какая гадость!

Распахнув кухонный шкафчик, я прошлась взглядом по полкам в поисках маминого бокала.

Но его не было.

Сердце кольнула неприятная догадка, о которой я не хотела думать прямо сейчас. Присев на корточки перед другим шкафчиком, я распахнула дверцы и, шаря рукам, начала искать пропажу.

Банки, бутылки из-под водки, пакеты, крышки…

Где же он?!

Взор мой зацепился за мусорное ведро, стоящее под раковиной. Подавив брезгливость, я наклонилась к нему и увидела крошечный осколок от любимого бокала. Я узнала его лишь потому, что там был такой же цвет, как ягодки на нем.

Схватив ведро, наполненное картофельной кожурой, кусками старого хлеба и еще чем-то отвратительно пахнущим, я тряхнула его, отчего содержимое сдвинулись, и, наконец, увидела остальные осколки маминого бокала.

Маминого. Бокала.

Словно ужаленная, я подскочила и рванула в зал.

Взор мой впился в бабушку. Она, разместившись в кресле, с интересом смотрела на экран тв и делала вид, что не замечает меня. Судя по доносившимся оттуда звукам, там шла юмористическая передача.

Только вот мне совсем было не до веселья.

— Кто разбил мамин бокал? — гневно вопросила я.

— Лиза, — бабушка нехотя оторвала взор от экрана и посмотрела на меня. — Во-первых, здравствуй. Тебя что, не учили, что сначала надо здороваться?

Её гребаный учительский тон ощутился мной, как высокомерное нравоучение.

— Кто разбил мамин бокал? — проигнорировав слова бабушки, повторила я.

— Это так важно для тебя? — бабушка поднялась. — Если бы было важно, ты бы забрала его еще вчера.

— Я забыла про него, — сдерживаясь от того, чтобы сказать что-то более грубое, ответила я.

— То что важно — не забывают, — бабушка осуждающе улыбнулась. — Не нужно было так спешить.

Словно не из-за неё вчера я убежала. Словно не она била меня, бросая грязные слова.

— Значит, это сделала ты, — я смерила её взглядом, в который вложила все то, что думала о случившемся.

— Я! — бабушка поджала губы, и они превратились в тонкую линию. — Нечего хранить вещи этой шлюхи. Не хочу, чтобы что-то напоминало о ней!

У меня сдавило в груди от той злости, что хлынула из бабушки. А она, меж тем, продолжала:

— Твоя мать у меня сыночка хотела отнять! Разве я для этого Витю растила? Он у меня чуть ли не консерваторию закончил, но это Мария… — голос её перешел на крик. — Ненавижу! Хорошо, что она умерла! Хорошо, что я заставила её пойти сделать аборт! Иначе бы она и…

— Ты заставила её сделать аборт?! — я ошарашенно смотрела на бабушку и видела уже не её, а уродливого монстра.

До сегодняшнего дня я не знала точно, что именно стало причиной смерти мамы. Просто одним утром она ушла в больницу и не вернулась. Потому меня убеждали, что мама болела, но я до конца не верила в это.

— Да! — бабушка тряхнула головой. — А что ты предлагаешь? Как я должна была поступить? Твой отец не мог обеспечить не то что вас, но и себя! А Мария слишком мало работала, да потом, очередной декрет. Почему я должна была тащить эту лямку?

— Ты — чудовище! — разрыдавшись, закричала я. — Ненавижу тебя!

— Ненавидь! Сколько угодно! Я всё надеялась, что ты пойдешь в нашу породу, но ты слишком похожа на свою мать, чтобы быть нашей!

— Чтобы тебя Бог наказал! — я сжала кулаки.

Мне хотелось ударить это чудовище в халате, но моя совесть не позволяла этого.

— И ты мне про Бога говоришь? Шлюха, которая легла под того нерусского? — бабушка рассмеялась, и в её смехе послышались сумасшедшие нотки.

Понимая, что ей ничего не объяснить, я направилась на выход.

— Посмотрим, как ты запоешь, когда вернешься, когда приползешь обратно! — бросила бабушка мне в спину.

Я остановилась и резко обернулась.

Глядя в глаза той, от которой я все эти годы ждала ласки, поддержки, но так и не получившая этого, я поклялась:

— Я никогда не вернусь.

Не знаю, дело ли было в моей решительности, или чем-то другом, но я увидела, как у бабушки перекосилось лицо. Ужас отразился в её глазах, губы её беспомощно задрожали…

Такой я еще не видела.

На долю секунды моё сердце дрогнуло от сочувствия к ней, но память услужливо прокрутила в моей голове события, случившиеся там, в зале.

— Никогда! — пообещала я и поспешила к двери.

Раз-два, и обулась. Порывшись в кармане, куда по привычке положила ключи от квартиры, бросила их на тумбу. Они, звякнув, упали на пыльную поверхность.

В соседней комнате послышался какой-то шум. На пороге показался отец.

— Мать! Так это ты Марусю отправила в больницу? — взревел он, и на секунду мне показалось, что справедливость вот-вот восторжествует.

Бабушка прижала к груди ладони (этакий жест невинности) и ласково запела:

— Конечно, сыночка, я. Я же любила её, поэтому заботилась. Но больше всего — люблю тебя, мой Витенька! Хочешь, мама приготовит тебе супчик?

Папа, словно недоумок, кивнул головой, и я почувствовала, как отвращение к нему и бабушке заполнило мое сердце без остатка.

Ни слова не говоря, я покинула их.

Этих двух чужих людей, связанных странной любовью друг с другом.

Пока спускалась по лестнице, напряжение начало отпускать меня. И в тот момент, когда я вышла на улицу, меня уже охватило совсем иное чувство.

Опустошенность.

Осознание того, каким чудовищем оказалась бабушка, горечь от судьбы матери и отвращение к собственному отцу, лишили меня сил.

На последнем издыхании я доковыляла до машины. Села в неё. Закрыла дверь и расплакалась.

— Эй, — Искандер дотронулся до моей щеки, залитой слезами.

С огромным усилием я перевела на него взгляд, затуманенный болью.

— Что случилось?

— Нет бокала. Разбили бокал. Мамин бокал, — обреченно ответила я.

— Послушай, красота, — Искандер успокаивающе погладил меня по щеке, — это грустно, согласен. Но запомни, что гораздо важнее, что мама в твоем сердце. Это куда лучше, поверь мне — я знаю.

Не скажи Искандер, что потерял отца, я бы засомневалась в его словах.

Я поверила ему. Улыбнулась.

— Вот так лучше, улыбайся, милая, улыбайся, — Искандер одарил меня улыбкой и завел машину, — а теперь поехали праздновать твое совершеннолетие.

— Разве мы его еще не отпраздновали? — я непонимающе посмотрела на Искандера.

Меньше всего мне хотелось окунаться в веселье, но видимо, у него были совсем иные мысли по этому поводу.

— Мы только начинаем!