Девочка для генерала

Глава 1

Катя старалась не плакать.

Нельзя.

Хватит.

Сегодня она пойдет на допрос к Потапову, а он её…

Она даже слов не могла подобрать. Знала, что если скажет что-то не то, проявит лишнюю эмоцию, её сразу же едва ли не пинком, заламывая руки, отправят в камеру.

В лучшем случае.

В худшем…

Его сальные глаза слишком часто останавливались на её груди. Да и намеки уже не были намеками.

Поэтому крепилась, как могла.

Ждала адвоката. А тот что? Развел руками.

– Ваша вина, Екатерина, полностью доказана.

– Да там и доказывать ничего не надо… Я во всем призналась.

– Непреднамеренное убийство.

– Дождь был… И он вылетел…

– Екатерина Викторовна, я всё понимаю, – устало говорил её адвокат, а ей хотелось кричать.

Выть.

Биться о стену.

А что толку…

Ей грозил срок за непреднамеренное убийство.

Всё.

Ей хотелось бы понять адвоката, что заходил к ней с безразличным выражением на лице и уставшими глазами. Он защитник от государства, работает за копейки. И таких как она у него несколько десятков. Лица пустые, незапоминающиеся, с одними и теми же историями и словами: «Невиновен… невиновна…» Для него – это работа. Для тех, кто сидит напротив стола – жизнь. Потерянные годы.

Катя держалась, как могла.

Она-то как раз понимала и полностью осознавала свою вину, только легче от этого не было.

Хуже, намного хуже…

Она убила человека. Раз.

Сядет – два.

Ей ещё повезло, в камере она сидела одна. Маленький плюс в бесконечной череде минусов.

Лязгнул замок, заставивший Катю вздрогнуть и сжаться от испуга. От надвигающейся беды.

– Тарасова, на выход, – проскрежетал равнодушный голос конвоира.

Странное предчувствие не покидало Катю с утра – сегодня что-то будет. Случится. Плохое.

Тот же Потапов. Когда она уходила от него два дня назад, он так мерзло улыбался.

– Что у тебя там с медицинскими анализами, Тарасова? – его вопрос настиг её, когда она стояла у двери.

Катя замерла, саму холодный пот прошиб.

Обернулась и тихо спросила в ответ:

– А причем тут мои меданализы, Егор Васильевич?

Сальные глаза снова остановились на её груди.

– Да так.

Она не могла видеть его руки, находящейся под столом. Но отчего-то ей показалось, что он поправил ширинку. Она могла, конечно, ошибаться, но его взгляд скользкий, мерзкий прилип к её коже.

Между ними тогда повисла пауза. Тяжелая, неприятная.

Катю отвели в камеру, и она, не спавшая уже несколько суток, вообще не сомкнула глаз. Ей всё казалось, что сейчас явится Потапов и начнет её насиловать. Катя говорила себе, что они живут в правовом государстве, что не могут люди в погонах беспределить. То время прошло… Сейчас можно написать жалобу в прокуратуру и…

Кого она обманывала?

Катя накрутила себя до предела.

Поскорее бы суд и колония.

Она стояла на негнущихся ногах. Вчера её отводили мыться. Холодной водой.

А ещё её осматривали. Врач. Хорошо, что женщина. Осматривали тщательно.

– Девственница что ли? – пробубнила она, недовольно сводя брови.

– Да, – глухо бросила Катя, краснея от стыда и морщась от боли. С ней не церемонились.

– Твою же мать… Детка, ты охренела?

Катя опешила, услышав подобное заявление от медицинского сотрудника. Женщина была в возрасте, около шестидесяти, не меньше. С прокуренным голосом, но вполне миловидная.

– Простите?…

– Ты понимаешь, куда попала? Мля, ты хоть бы нормального мужика попробовала бы! А тут… Не, я хренею! Реально девочка… Тебе сколько годков?

– Двадцать.

– Твою же мать… Девочка, ну держись. Жалко мне тебя. По-бабьи.

Катя выпрямила спину и постаралась выдать искреннюю улыбку.

– Я верю, что всё будет хорошо.

– Верь, деточка… Верь. Потому что только чудо… – она замолчала. – Если узнают наши… Они же, черт, ставки будут делать, кто тебя… А не указать в доках я не могу.

Именно в тот момент Кате стало по-настоящему страшно. До тех слов она ещё до конца не осознавала, что ей грозит и что предстоит испытать.

Вопрос Потапова про медицинские анализы тоже был неспроста. Капитан всё знал. Катя была уверена на сто процентов.

И её вели к нему.

Зачем? Вот в чем соль вопроса.

Она дала показания и не раз. Рассказала всё подробно обо всем. Всё признала.

И снова её вызывали.

Катя говорила себе, что с ней ничего плохого не сделают. Не имеют права. Если только пальцем тронут, она на суде всё скажет. Расскажет подробности, а дальше…

Стоп, Катя. Она оборвала поток истеричных мыслей, приподнимаясь и направляясь к двери.

– Руки.

Конвоир был молодым. Кате отчего-то казалось, что с ней должны работать женщины. Не мужчины. Или это в колонии уже одни женщины? Да и то сомнительно.

Сглотнув застрявший в горле ком и шатаясь не то от усталости, не то от осознания полной беззащитности, Катя встала спиной к конвоиру и сложила руки. С ней обращались, как с преступницей. Да, она, наверное, такой в их глазах и была… Но, черт возьми, она же не сознательно! Она…

– Пошли.

Её негрубо толкнули в плечо. Захотелось зашипеть от боли и обиды. Никакой человечности, нормального отношения.

В первые сутки Кате намекали, что, если у неё есть деньги или те родственники, которые готовы прийти и заплатить, будет всё иначе. Будет другой адвокат и опера более лояльные. У Кати никого не было. Все деньги, что копились несколько лет, она потратила на машину, которую и разбила.

На которой и сбила человека.

У неё ничего не осталось.

– Звонить кому-нибудь будете?

Качнула головой.

– Одна что ли?

– Одна.

– О, как даже интересно, – и Потапов пометил карандашом в папке.

Зачем?

Одни вопросы, на которые ей никто не собирается давать ответы.

Ей даже одежду сменную не дали. Да, наверное, и не положено. Она кое-как застирывала трусики, и надевала их прямо мокрыми. Хорошо, что на ней было платье, проветривалось, и они относительно быстро сохли. Но у Кати уже начало покалывать внизу живота. Скорее всего, придатки. Ей только воспаления не хватало. Но другого выхода оставаться хотя бы в интимной зоне относительно чистой не было.

Когда её вывели из камеры, она напряглась сильнее. На улице темно, маленькое окно, что находилось через три метра от её камеры, показало, что наступили сумерки. Разве допросы оперативники проводят на ночь глядя? Время нерабочее.

Ещё один нюанс, что пугал и навевал неприятные мысли. Настораживающие.

Катя шла, переставляя ноги. Ей нельзя размякать и показывать слабость. В полиции работаю люди, которые с годами становятся чёрствыми к проблемам других. Иначе – никак. Сама система не подразумевает слабых. Тут рулит сила и безучастность. Нельзя каждую историю пропускать через себя, долго не выдержишь.

Но как же хотелось сочувствия! Маленькой толики понимания. Чтобы взбодриться, поверить в лучшее, не вгонять себя в пучину отчаяния.

– Руслан Анатольевич, сюда, пожалуйста…

Мужские голоса раздались из-за угла, и они показались Кате чем-то нереальным и очень далеким. Если разобраться, то она запоздало подметила, что в здании тишина. Наверное, не вечерело, а дело близилось к ночи. А этот Руслан Анатольевич важная шишка, раз его провожают и обращаются с такой учтивостью.

Проверка вышестоящих чинов? Опять же в такой час? И когда большинство, если не девяносто процентов работников, разошлись по домам? Странно.

Катя, услышав приближающиеся шаги, подняла голову.

Как раз чтобы увидеть, как по другому коридору идут трое мужчин. Два конвоира и… заключенный.

Хотя последнего заключенным назвать язык не поворачивался. Катя замерла. Невольно. Как впрочем и конвоир, что шёл не сзади, а сбоку от неё. Краем глаза она даже отметила, что он вытянулся. Казалось, ещё мгновение, и честь отдаст.

Такое возможно?

Потом Катя обратила внимание не на другого заключенного. А тоже на конвоиров. Они держались обособленно, словно подходить к нему не решались. На дистанции, не нарушающей личного пространства. Не менее четырех шагов. На их лицах не было озлобленности, скучающего выражения или наоборот циничного. Катя уже видела такое. Здесь же иное. Лица сдержаны, сосредоточены. Даже немного испуганы. Бред, конечно, и всё же…

Катя перевела взгляд на заключенного.

Лучше бы она этого не делала.

– Руслан Анатольевич, – к нему обратился её конвоир, тем самым привлекая внимания к ним и невольно заставляя его посмотреть в их сторону.

Первое, что бросилось в глаза Кате – рост и осанка мужчины. Военная выправка, широкие плечи, мощные. Идеально белая футболка обтягивала их, не скрывая, а напротив, подчеркивая силу и рельеф. Отчего-то мелькнула ещё одна мысль, что тут большая заслуга не спортзала. Что сила и мощь мужчине дана от природы, а он умело пользовался материалом, развивал, усиленно работал над собой. Чтобы не быть слабым. Ни в коем случае.

Рост не менее метра восьмидесяти пяти. Такой же мощный торс, бедра, обтянутые льняными брюками. Упругие ягодицы, подтверждающие её предположения о любви мужчины к спорту. Длинные ноги.

На лицо Катя посмотрела в последнюю очередь. Видимо, инстинкт самосохранение, обострившийся в стрессовых экстремальных условиях, хотел её поберечь. Тщетно.

Когда девушка слышит или читает фразу «высеченное из камня», то не придается смыслу особого значения. Расплывчатое и больше непонятное, без определенности. Теперь Катя в реальности столкнулась с человеком, глядя на которого невозможно применить другое описание. Именно высеченное. Резкое, по-мужски суровое. И в то же время красивое. Высокие скулы, широкие брови, глубоко посаженные глаза. Нос с горбинкой, не то ли от рождения, не то ли от полученных ранее травм. Жесткая линия губ. Тяжелый подбородок, заросший небольшой аккуратной бородкой или запущенной щетиной. Но запущенность и этот мужчина никак не сочетались. Скорее, первое.

Кате надо было отвернуться. Это она потом поймет, намного позже. Не когда холодные, как сталь, глаза остановятся на ней.

Мазнут, вроде бы секунда-две. Даже не задержатся толком.

А Катя на всю жизнь запомнит эти сумасшедшие, совершенно не поддающиеся логике ощущения. Словно её просканировали всю, от головы до пят. Да что тело… Её душу. Взяли, бесцеремонно вынули и сжали в кулаке. Крепко. Катя моргнула и перевела взгляд за спину мужчины. На те самые руки. Тоже сильные, и, кстати, сжатые в кулаки. Широкие кожаные браслеты на обеих руках, поверху – наручники. Надеть на этого мужчину наручники – все равно что посадить тигра в клетку… и забыть закрыть дверь.

Он выйдет, найдет обидчика и не оставит после себя ничего. Ни единого следа.

Он производил ошеломляющее впечатление. Даже на Катю, для которой мужчины никогда не играли особо важной роли в жизни. Не то, чтобы они ей не интересовались или она ими… Некогда было.

Этот же оглушал. Да, именно так. От его мощной, впечатляющей фигуры исходила столь сильная аура подчинения, властности, что невольно пробирала дрожь. Кто он? И почему находится в полиции, в наручниках? Такие руководят и отдают приказы. И пусть побережется тот, кто решит не подчиниться.

Катя сглотнула и отвела взгляд в сторону. Хватит. Насмотрелась. У самой проблем столько, что не разгрести, а она неприлично пялится на другого человека, также попавшего в беду. Хотя опять и не скажешь, что он попал в беду. Скорее, остерегались те, кто его сопровождал.

– Руслан Анатольевич… там ждут, – Катя заставила себя не смотреть на чужих конвоиров, но не могла не отметить почтение и сдержанность говорившего.

Не прост новый осужденный.

А ещё в голове прозвучал тревожный звоночек. Назойливый. Странное ощущение дежавю подкралось к девушке. Откуда оно? С чем связано? С мужчиной – точно. И как? Такое чувство, что она где-то его видела, пусть и мельком, мазком. Катя мысленно одернула себя. Посидит ещё в камере с неделю, и не такой бред будет мерещится.

Мужчины больше не задерживались, последовали дальше по коридору.

– Что встала? Пошли, – очнулся от небольшого ступора и её конвоир.

Потапов был пьян.

Стоило Кате переступить порог его кабинета, как она поняла, что интуиция её не подвела.

– Катееерииина, – нараспев приветствовал её товарищ капитан.

За Катей с тихим хлопком закрылась дверь, отрезая её от внешнего мира. Наручники с неё никто не снял, хотя раньше всегда расстегивали.

Егор Потапов в одной рубашке сидел за столом. Китель висел на спинке кресла. Руки, переплетенные пальцами в замок, лежали поверх стола на каких-то бумагах.

– Добрый вечер, Егор Васильевич, – негромко произнесла Катя, по-прежнему стоя около двери.

Пройти её не приглашали.

Потапов посмотрел на неё, усмехнулся и вальяжно откинулся на спинку кресла. Вроде бы и красивым мужиком был Потапов, но Катя не могла отделаться от ощущения какой-то подсознательной брезгливости. Прямоугольный подбородок с дневной синеватой щетиной, тонкие губы, по-мужски крупный нос, брови вразлет. Глаза темно-синие, обрамленные густыми ресницами. Широкий нос. Черные волосы, в которых нет-нет да проскальзывала начинающая седина. На вид Потапову можно дать лет сорок-сорок пять. Ещё молодой мужчина. А вот руки Кате не нравились даже больше его глаз. Не проходящие ссадины на сбитых до крови костяшках наводили на нехорошие мысли, пугающие. До дрожи, до скручивания в животе, да и воспаленный, усталый и измученный мозг подкидывал одну картинку «краше» второй.

Катя была выжата, как сухой лимон. Морально и физически. Она уже не понимала, чего от неё хотят, потерялась во времени. Где-то осталась зацепка, что с ней происходит что-то неправильное, да и её дело ведут как-то сумбурно. Она, конечно, ничего не понимала в оперативных делах, расследованиях, обвинениях, но эта мысль её не отпускала.

– Проходи, Катерина. Присаживайся на… диван, – сказал Потапов и недобро усмехнулся, складывая руки на груди.

Да, точно пьян. Глаза помутнели, волосы растрепаны, да и запах алкоголя в кабинете присутствовал. Катя не пила, поэтому остро реагировала на спиртные пары.

Ничего не говоря, стараясь не смотреть на капитана, прошла на небольшой кожаный диван. Села.

Сидеть с заведенными за спину руками было некомфортно. Но она тешила себя иллюзией, что раз ей не сняли наручники, значит, разговор будет коротким.

Наивная.

– Что скажешь, Катя?

От мужского сального взгляда бросало в холодный пот. Если ранее на допросах Потапов хоть и окидывал её заинтересованным, нет, даже похотливым, взглядом, но опять же, мельком, из-под опущенных ресниц, сегодня вечером все маски и ширмы были сброшены.

– Я уже всё вам сказала, Егор Васильевич, – спокойно, немного отстраненно ответила она.

– Даааа… Сказала. Ты вообще очень покладистая девочка.

А вот и переход на «ты».

То, что недопустимо.

Катя снова постаралась не реагировать на провокацию.

Сидеть и молчать, пока не спросят.

Кричать и звать на помощь смысла не было.

Её привели к Потапову, потому что вызвал.

Для чего?

На этот вопрос лучше не отвечать.

Как и не вспоминать слова врача, что осматривала её.

«Девочка, ну держись. Жалко мне тебя. По-бабьи… Если узнают наши… Они же, черт, ставки будут делать, кто тебя…»

Катя не считала себя глупой, но додумывать, почему врачу стало её жалко, не желала.

Изнасилование – меньшее из бед, что свалились на неё за последнюю неделю.

Про то, что будет на зоне, она даже думать не могла.

– Простите? – ей всё же пришлось посмотреть в его сторону.

Потапов усмехнулся.

– Ну-ка, задери подол, Катерина. И покажи мне свои трусики. Знаешь, ни разу не видел трусики на целке. Они уже высохли, Катерина? Или они у тебя ещё мокрые после стирки?