Дэвон: Сладострастные сновидения

Глава 6

— Лорд Самнер, видите ли вы среди присутствующих в этом зале того или ту, кто покушался на вашу жизнь? — спросил прокурор в том пышном стиле, который был принят в английском судопроизводстве. Звонкий, глубокий тембр его голоса никак не соответствовал тщедушной фигуре человечка в длинном, завитом парике, больше похожего на борзую.

— Да, я вижу, — ответил Самнер, направив палец в сторону Дэвон, сидевшей на скамье подсудимых.

— И это та самая женщина, которая нагло призналась, что она и есть печально прославившаяся воровка, известная под кличкой «Тень»?

— Да, это она.

Головы всех сидящих в зале повернулись к молодой женщине, которая сама призналась, что она не кто иная, как Тень. По залу прошел тихий шепот: присутствующие разделились на тех, кто считал ее виновной, и тех, кто это оспаривал. То и дело слышалось: «Не может быть…» и «Конечно, виновна…» — пока не раздался громкий стук молотка председателя суда и его твердый возглас:

— Тихо, а то распоряжусь очистить зал от публики!

Как расшалившиеся дети, на которых наорал учитель, все дружно выпрямились на своих местах и закрыли рты.

— И вы застали ее за актом ограбления?

— Да, я застал ее, — без колебаний подтвердил Нейл. Он рассеянно дотрагивался время от времени до своей забинтованной руки, не спуская глаз с Дэвон. В глазах его и во всем выражении его красивого лица читалось явное отвращение.

Она сидела с опущенной головой, жирные пряди немытых волос почти закрывали лицо. И что он в ней раньше находил? Теперь она выглядела так, как и должна была выглядеть дочь шлюхи. Когда на ней не было обычных для дам высшего света аксессуаров, все могли видеть, какова она подлинная — Дэвон Макинси. Нейл улыбнулся. Это была сладостная месть.

Прокурор взмахнул рукавом черной мантии в сторону Дэвон и обратился к трем судьям, сидящим за столом на возвышении.

— Ваша честь, вы и вы, вина этой женщины очевидна и доказана. Свидетель застиг ее на месте преступления, во время самого акта воровства, а затем, когда попытался предать ее в руки правосудия, она совершила на него нападение. В результате мы, лояльные граждане короны и Англии, возможно, навсегда потеряли этого храброго солдата. Ее попытка убить лорда Самнера, вполне вероятно, лишит его возможности принять участие в войне против революционеров в колониях. Его рука настолько сильно обожжена, что он, видимо, останется инвалидом на всю жизнь. Это ужасное преступление требует соответствующего ему наказания. Его требует и сам лорд Самнер. Посмотрите на него — славного, доблестного воина — одного из лучших воинов Англии — и скажите мне — неужели преступление, совершенное этой женщиной, не требует самого сурового приговора, который вы можете вынести? Я прошу определить для подсудимой меру наказания в виде смертной казни через повешение.

Дэвон вздрогнула, но больше ничем не обнаружила своей реакции на услышанное. С того момента, когда двери Ньюгейта захлопнулись за ней, она уже знала, что ее ожидает. И за несколько дней процесса, наблюдая за выражениями лиц судей, она все меньше сомневалась в том, каково будет их решение.

Каждый из судей — они все были в мантиях и париках — уже заранее признал ее виновной — еще до того, как они рассмотрели все материалы дела. В их глазах она изменница, она изменила тем нормам и правилам, которые определялись ее принадлежностью к своему классу и к своему полу. Пощады от них ждать не приходилось.

Хантер Баркли со своего места в глубине зала не сводил взгляда с женщины, сидевшей на скамье подсудимых. В ней трудно было узнать ту элегантную молодую леди, которую он оставил на улице, перед подъездом ее лондонского дома, всего несколько недель тому назад. Когда ее ввели в зал и заперли в клетке, как какое-то животное, он подумал, что это кто-то совсем другой, незнакомый. Только когда она подняла голову, он узнал Дэвон Макинси.

Да, она похудела. Кожа, правда, по-прежнему безупречна. Но нет и следа той одухотворенности, которая так восхищала его. Господи, да он и виделся-то с нею всего два раза в жизни! Он покосился на молодого парня, стоявшего рядом с ним. Почему он позволил этому Уинклеру вовлечь себя в это дело? Кто она ему? Правда, она знала его тайну и могла поставить под сомнение успех его миссии в Англии.

Он снова остановил задумчивый взгляд на скамье подсудимых. Интересно, а почему она не выдала его — ведь это могло облегчить ее участь? От Уинклера он узнал, что она провела три недели в камере для обыкновенных уголовниц. Из того, что он знал о Ньюгейте, этого срока было достаточно, чтобы сойти с ума. Корпус считался одним из самых жутких.

Еду давали дважды в день, уголовницы дрались за нее как собаки.

Хантер почувствовал, как его сердце сжимается от боли. Вспомнил их словесную баталию на балу у леди Хит. Она соблюдала условия их соглашения, хотя, решись она выступить с доносом на него — и ей, по крайней мере, была бы обеспечена одиночная камера и несколько лишних порций пищи. Самоотверженная девушка — уже одно это оправдывает попытку спасти ей жизнь. И Хантер сделает все для этого.

Конечно, было затронуто и чувство любопытства. Неужели она действительно решилась стать воровкой, чтобы, заполучив некоторую толику денег, подхватить на крючок какого-нибудь богача и выйти за него замуж? Это было все, что он смог выудить насчет Дэвон от ее кривоногого друга. Как только Хантер касался прошлого Дэвон, этот коротышка отделывался какими-то пустыми фразами. Мол, он не собирается говорить о делах своей хозяйки в ее отсутствие. Наверное, он сам был соучастником ее ночных походов, а потому и предпочитал держать язык за зубами. Хантер, впрочем, особенно и не настаивал. Он не особенно хотел и сам признаваться — в том числе и самому себе — какие именно мотивы были определяющими в его собственном решении прийти ей на помощь.

— Ну, видел? Ты собираешься что-нибудь сделать? Или так и будешь смотреть, как они ее пошлют в Тайберн? Надо же их как-то остановить!

Хантер снова покосился на суетливого парня рядом с ним. Его волнение понятно, но он не может сейчас прервать заседание. Это бессмысленно. Надо подождать до приговора.

Может быть, речь о казни и не пойдет. Тогда уж легче будет ее вытащить. Он же уже говорил об этом Уинклеру.

Уинклер опустил свои лохматые брови.

— Ну что же ты! Сам обещал помочь, а теперь смотришь, как они ее пошлют на виселицу, и ничего не делаешь!

Хантер потерял терпение. Он схватил коротышку (он был на голову ниже его) за шиворот и выволок его из зала. Притиснул к стене. Впился в него своими голубыми глазами — они буквально метали искры.

— Я тебе уже сказал, что я намерен делать. Заметь: это ты пришел ко мне за помощью, не я к тебе. Я вообще совсем не уверен, смогу ли спасти ее, а тем более вернуть ей волю — даже со всеми дядиными связями. И не уверен, кстати, что хочу в это ввязываться. Я ее видел всего два раза в жизни, и то не при самых приятных обстоятельствах. Но в одном я уверен: я больше не собираюсь слышать твое нытье! Можешь придумать что-нибудь получше, давай, действуй сам!

Весь пыл оставил Уинклера, он как-то весь увял.

— Она мне как сестра. Мы выросли вместе, я и Хиггинс — это все, что у нее осталось теперь — после того, как старая леди на прошлой неделе отошла, — Уинклер вырвал воротник из рук Хантера и с трудом проглотил комок в горле. — Дэвон даже и не знает про бабушку. Старую леди уже давно похоронили, а они даже не пустили к ней меня или Хиггинса, чтобы сказать ей об этом. Это ее убьет, когда она узнает про бабулю.

Хантер похлопал Уинклера по плечу.

— Мне понятны твои чувства, пойми и мои.

Уинклер кивнул головой.

— Прости, спасибо, что согласился хоть попытаться помочь Дэвон. Все остальные ее знакомые из этих, из благородных, даже не захотели принять меня и выслушать. Как будто ее и не знали.

— Ну, это тоже можно понять, — откровенно выразил свое мнение Хантер, — она же их всех дурачила.

Уинклер пожал плечами.

— У нее были на то свои причины. Но она не хотела никому никакого зла.

— Может быть. Но врагов у нее теперь достаточно. Если мы ее вытащим оттуда, ей все равно придется уехать из Лондона.

— Она и так собиралась. Но теперь нет ни старой леди, ни дома — куда же ей деваться?

— Это не мое дело. Да, может быть, и не ее тоже — если судьи не смягчатся, — сказал Хантер, глядя на высокие двери, которые вели в зал суда. Доказательств против нее более чем достаточно — перспективы отнюдь не ободряющие..

Шум в зале сразу прекратился, когда трое судей вновь вошли в зал и заняли места за своим столом. Удар молотка — заседание возобновилось. Судья передал какой-то листок клерку. Тот приказал Дэвон встать и выслушать приговор.

Дэвон поднялась на ноги. Спина — прямая, голова — высоко поднята. Она снова ушла в свою куколку — как она это делала ребенком, когда хотела защититься от обид и несправедливостей. Невидящим взором она глядела на публику, заполнявшую зал. Она не видела ни Хантера, ни Уинклера, которые тревожно и напряженно ждали зачтения приговора.

Клерк сделал глубокий вдох и победоносно оглядел зал. Он был преисполнен чувства собственной значимости.

— Согласно полномочиям, которыми мы располагаем в соответствии с нашим статусом, мы нашли, что подсудимая, Дэвон Макинси, виновна в покушении на убийство и воровстве. Она приговаривается к смертной казни через повешение. Двенадцатого числа этого месяца приговор будет приведен в исполнение. Она будет отправлена в Тайберн и повешена за шею, пока не умрет.

Дэвон почувствовала, как все под ней зашаталось. Она думала, что она уже достаточно подготовила себя к самому худшему, но когда она услышала эти слова, зал начал медленно вращаться перед ней, лица закружились в каком-то бешеном хороводе, слились в одну серую пелену. Глаза у нее закатились, и она упала на пол в глубоком обмороке.

— Ну, ну! Назад! — послышались крики стражников, когда Хантер и Уинклер, работая локтями, пробились к скамье подсудимых. — Заключенной не разрешено разговаривать ни с кем.

— Неужели не видите, ей нужен врач! — рявкнул Хантер, бессильно наблюдая, как стражники поволокли бесчувственное тело прочь.

— Сейчас придет в себя. Мало кто остается на ногах, когда услышит насчет петельки. Сразу в коленках слабеют, — поделился стражник своим богатым опытом. Он загородил дорогу Хантеру. Вот и все.

Уинклер открыл было рот, Хантер остановил его: спорить бесполезно. Не стоит устраивать скандала. У него менее двадцати четырех часов, чтобы найти способ спасения для Дэвон; не стоит рисковать — арестуют их, и они вообще ничего не смогут сделать.

Уинклер набычился, но возражать не стал. Только когда они оказались в экипаже Хантера, он вымолвил:

— Завтра ее повесят.

— Если мы хотим, чтобы этого не случилось, мне придется попотеть, — задумчиво произнес Хантер, откинувшись на бархатную спинку сиденья и устало проводя рукой по темным волосам. У него не было готового плана спасения Дэвон. Если бы ей дали срок — пусть самый большой, ее можно было выручить — купить документ об освобождении, но в данной ситуации даже дядя с его связями, пожалуй, не поможет. Он взглянул на парня, сидящего напротив. — Это будет чудом, если мы ее отсюда вытащим, Уинклер. У Дэвон очень влиятельные враги.

Слабый свет от единственного в камере окошка падал на Дэвон. Она почувствовала чью-то руку на своем плече. Это была Монахиня. Их перемирие продолжалось, каждая из сторон старалась избегать столкновения. Чего ей теперь от нее надо? Уж не пришло ли время платить по счету?

— Мы слышали, ты от нас скоро уходишь.

Дэвон слабо кивнула. Ее куколка теперь порвана и раздавлена. Оказалось, что к смерти она все-таки внутренне не готова. Отчаянно хотелось жить.

Глаза Дэвон наполнились слезами. Вот она уже ничего не видит вокруг. Вдруг она почувствовала, что Монахиня сочувственно гладит ее по плечу. Дэвон обратила к ней свой удивленный, какой-то стеклянный взгляд и выразила свои чувства как-то легко и просто.

— Я не понимаю.

— Ага. Да я и сама ничего не секу. Кто ты мне? Никто. А вот гляжу на тебя, молодая, красивая. И все это — к чертям, в Тайберн! Тебе здесь не место, конечно. Ты неплохо блефанула с нами, суками, но ты не жестокая Бедняжка ты моя — как ты боролась за жизнь!

Дэвон сделала судорожный глоток. Хотелось броситься на шею к Монахине и выплакаться как следует. Ей нужно было человеческое тепло. Нужны были материнские руки — больше, чем когда-либо в жизни. Но нет, не стоит смущать Монахиню этими нюнями. Дэвон пожала руку старухе и отвернулась. Отошла в тень, уткнулась лицом в холодную сырую стену Слезы, долго сдерживаемые, наконец, прорвались наружу, и она впервые за много лет позволила себе вволю пореветь.

Монахиня бросила взгляд на окно: время! Скоро придут стражники и уведут с собой Дэвон. Вот она: маленькая одинокая фигурка в углу Монахиня дотронулась до пузырька с настойкой опия, который висел на шнурке, спускавшемся с шеи в укромное место между ее могучими грудями. Подошла к Дэвон — все-таки есть у нее к этой девице какая-то симпатия! — бросила подозрительный взгляд по сторонам, сняла с шеи шнурок с пузырьком и сунула его в руку Дэвон.

— Выпей-ка это, девка. Поможет Дэвон посмотрела на пузырек. Может быть, это даст ей более легкую смерть, чем на виселице?

Поняв, о чем думает Дэвон, Монахиня отрицательно замотала головой.

— Да нет, это только опий. Я принимаю его, когда нужно отключиться на время. Помогает забыть, где я и почему.

Дэвон открыла пузырек и поднесла его к губам. Желудок у нее был пустой, а нервы истощены до предела — действие спирта с опиумом было почти мгновенным. Взгляд ее глаз, направленных на старуху, стал сразу неверным и остекленевшим.

— Если бы это был яд! — пробормотала она, хватаясь за стену.

— О господи, девка! Будь сильной! Не давай этим подонкам такого удовольствия — не проси о пощаде! Все равно из этого ничего не выйдет, только толпу позабавишь!

Дэвон моргнула и выдавила кривую усмешку.

— Я не подведу, Монахиня. Ты хороший друг.

— Черт побери, на тебя это подействовало сильнее, чем я думала. Какие тут друзья, пыпочка, ты что? — рявкнула Монахиня.

— Ну, все равно, — пробормотала Дэвон — Уже поздно.

Раздался звук ключа, поворачиваемого в замке. В камере воцарилось молчание. Все испытывали что-то вроде незнакомого им чувства жалости. Мало кто даже обменялся парой слов с ней, пока она была здесь, но, пожалуй, каждая готова была сейчас предложить себя вместо нее. Все понимали, что, наверное, и им в свое время придется пройти по этим узким лестницам к телеге, ожидавшей внизу. Вошли стражники и грубо схватили ее за руки. Вот они уже уводят ее — только патетические рыдания Альмы прервали тяжелое молчание.

— Покажи им, что ты крепкий орешек! — выкрик Монахини слился с грохотом захлопнувшейся за Дэвон двери камеры — И не проси пощады — не дай им поразвлечься!

Последние слова монахини отозвались в ушах Дэвон каким-то неясным шепотом. Она мечтательно взглянула на голубое небо. Облачка, такие легкие — вот так легко у нее сейчас в голове. Она улыбнулась. Какой чудесный день! Медик и священник, сопровождавшие на казнь каждого осужденного, печально переглянулись: вот и еще одна жертва помешательства!

— Какой чудесный день! — эти слова вибрировали в мозгу Дэвон, когда стражники сажали ее в телегу и привязывали к борту — чтобы не сбежала. В своем наркотическом кайфе она не слышала улюлюканий и шуточек, раздававшихся из толпы, собравшейся по обе стороны булыжной мостовой и сопровождавшей ее на всем пути к месту назначения. Слишком чудесный день, чтобы обращать на это внимание.

Казни всегда привлекали массу зевак — и бедняков, и богачей. Какое это было развлечение — наблюдать последние минуты жизни осужденного! Многие обращались к толпе с настоящими речами, где описывали всю свою жизнь, начиная с самого детства, рассказывали о семье и своих прегрешениях, о том, как дошли до жизни такой. Некоторые плакали, другие веселили присутствовавших; порой даже раздавались аплодисменты. Никто не знал, во что выльется очередная казнь-представление.

Когда они приблизились к концу улицы Марилебоун Лейн, толпа стала гуще. Густые вязы создавали тень — зрителям было не жарко. За шиллинг можно было забраться на специально подогнанные телеги, чтобы рассмотреть все получше. Но эту роскошь могли позволить себе немногие. Дэвон по-прежнему не обращала внимания ни на кого и на что, что-то напевая про себя.

— Будь я проклят, она, по-моему, совсем свихнулась, — произнес один из стражников, развязывая ей руки и подталкивая ее, чтобы она слезала. — Как будто на прогулку собралась.

— Какой чудесный день! — пробормотала Дэвон, улыбнувшись ему.

— Да, подходящий для повешения, — отозвался стражник, грубо подталкивая ее к эшафоту.

— Повешения? — недоуменно переспросила Дэвон, внезапно принявшись ковырять землю каблуком.

— Да, да, сука ты этакая! Ты думаешь, зачем мы сюда собрались! Подышать свежим воздухом?

Она несколько раз моргнула, с каким-то неясным ощущением, что вроде бы что-то не так. Она потрясла головой, чтобы рассеять туман, который застилал ей глаза и мешал сосредоточиться. Но это лишь привело к тому, что перед глазами заплясали какие-то темные тени. Она вытянула руку и вцепилась в мускулистое плечо своего стража: как бы не упасть!

— Ну, давай, давай, сука! Что мне тут целый день с тобой лясы точить? У меня работа, — заорал он, подталкивая ее к ступенькам эшафота.

Она пошла как сомнамбула. Зачем они пригласили столько гостей в Макинси-Холл? А вот какая-то фигура в капюшоне, скрывавшем лицо. Она улыбнулась ему. Конечно, бабушка решила устроить бал-карнавал! Она задумчиво закрыла глаза, пытаясь вспомнить, какой же костюм она выбрала для себя.

Так она стояла, слегка покачиваясь, как деревце на ветру, а палач тем временем уже накинул ей петлю на шею.

— Как это ее уже отправили в Тайберн? Ее должны были казнить не раньше двух! — Хантер свирепо глядел на тюремщика, едва сдерживаясь, чтобы не пустить в ход кулаки. — Господи, какая неразбериха!

— Ну, какая разница — часом раньше, часом позже? — тюремщик непонимающе пожал плечами. — Мне место надо было побыстрее освободить.

— Разница-то есть, — Хантер угрожающе потряс какой-то бумагой у него перед глазами. — Дурак! Молись, чтобы я успел вовремя, а то всю жизнь будешь оплакивать свою спешку. — Тот не успел еще и слова сказать, а Хантер уже выскочил из кабинета Тюремщик, не обращая особого внимания на угрозу, поднял бумагу и начал читать Выражение лица сразу изменилось, едва он увидел подпись. Зрачки расширились, он судорожно сглотнул. Сам король подписал прошение о помиловании! Смертная казнь заменялась пожизненной ссылкой в Виргинию, приговоренная передавалась в распоряжение некоего Хантера Баркли. Вот это да! Тюремщик вытер капельки холодного пота, выступившего на лбу и верхней губе. Ему не остаться здесь начальником, если девчонку повесят…

Хантер прыгнул в седло и пустил коня с места в карьер. Прохожие шарахались в сторону, чтобы не попасть под копыта черного жеребца. Не обращая внимания на ругательства, он несся вперед, подковы высекали искры из булыжной мостовой. Как нож в сливочное масло он врезался в толпу, окружавшую Тайберн.

Сердце Хантера замерло, когда он увидел маленькую фигурку, слегка покачивавшуюся под тяжестью пеньковой веревки на шее. До нее было еще так далеко! Вот сейчас палач выбьет скамейку у нее из-под ног, и все будет кончено! Он чуть не вскрикнул от этой мысли.

— С дороги! — Хантер вытащил саблю из ножен и пришпорил жеребца. Раздались крики несчастных, оказавшихся слишком близко от его копыт. Крики эти привлекли внимание палача, и он помедлил. Хантер налетел на него до того, как тот еще мог разобраться в его намерениях. Секунда — и разрубленная саблей веревка падает к ногам Дэвон. Палач и стражники врассыпную бросились прочь Хантер развернул жеребца, подхватил Дэвон, посадил ее перед собой на седло и снова послал жеребца в галоп.

Крики «Стой, во имя короля!», «Держите их!» — сопровождали Хантера, когда он гнал жеребца в сторону порта. Там его ждал корабль, экипаж был наготове. Мордекай поднимет якорь сразу же, как только они окажутся на борту.

Хантер бросил взгляд на Дэвон. Она мирно спала, прижавшись к его груди. Одной рукой она подперла щеку, густые ресницы скрывали ее таинственные зеленые глаза. Она выглядела совсем ребенком. Хантер покачал головой. Ее как будто ничто не трогает в этом мире! Как она могла уснуть в такой момент? Он оглянулся: преследователи отстали. Все вроде хорошо — кроме того, что все планы, которые он связывал со своим пребыванием в Лондоне, рухнули.

Хорошо еще, что он закончил все свои дела до начала суда. Теперь колонистам обеспечен непрерывный приток денег и оружия. Он хотел остаться еще на недельку, чтобы хоть немного, впервые за много лет отдохнуть и развлечься.

Он горько усмехнулся. Видимо, всю жизнь он будет устраивать судьбы других. Его родители умерли, когда ему было шестнадцать лет, и с тех пор каждый раз, когда он хотел выкроить время для себя, кто-нибудь оказывался в беде и надо было оказывать ему помощь. Да и вообще времени-то почти не оставалось: на его плечах был присмотр за сестрой, Сесилией, и за имением — Баркли Гроув. А тут еще умер отец Элсбет, и пришлось еще заниматься делами ее поместья — Уитмэн Плейс.

Хантер не жаловался на судьбу. Отец воспитал в нем чувство ответственности. С пяти лет он начал посвящать сына в дела управления имением, и ко времени смерти родителей Хантер знал все о плантации и остальных предприятиях Баркли в Америке. Но детства у Хантера почти что и не было…

Хантер снова взглянул на Дэвон. Вот и еще одна обуза! В лице появилось какое-то ожесточение. «Эти женщины! — подумал он почти в отчаянии. — Сколько с ними хлопот… Одна Сесилия стоит дюжины… Одна выходка за другой — терпения не хватает на эту шестнадцатилетнюю строптивицу!» Конечно, он ее разбаловал. Она была совсем ребенком, когда родители умерли, и он старался всячески ей угождать, чтобы она не ощущала потери.

Мысли Хантера перешли на других женщин в его жизни. Элсбет… В отличие от его сестры, она никогда и ничего не требовала. Но в результате Хантер считал себя еще более обязанным по отношению к ней. Еще когда они были детьми, все окружающие рассматривали их как пару, как будущих мужа и жену. Он тоже так считал. Пора устраивать свою жизнь, пора заводить семью и наследников. Жениться на Элсбет вполне разумно и с точки зрения деловых интересов. Объединив Баркли Гроув и Уитмэн Плейс, он станет крупнейшим плантатором Виргинии. Когда колонии завоюют независимость и возобновится торговля, он сделает огромные прибыли на табаке.

Он снова взглянул на покрытое грязью и пылью лицо Дэвон. По крайней мере, по отношению к ней он уже сделал достаточно. Хватит. Доберутся они до Баркли Гроув, и она начнет работать на плантации, как и остальные ссыльные. Так и кончатся их странные отношения. Она не выдала его тайну, он за это спас ее от смерти. Теперь он больше ничего ей не должен.

Лицо Хантера просветлело. Он улыбнулся и нежно провел рукой по щеке Дэвон. А ведь приятная обуза, ничего не скажешь! Длительное путешествие может оказаться очень и очень приятным, если она согласится отблагодарить за то, что он ее выручил. Улыбка стала шире. Наверняка согласится — особенно если узнает, что у него в руках все ее бумаги и сама жизнь.

Хантер почувствовал что-то вроде угрызений совести, но отогнал всякие мысли о том, что он замыслил недостойное дело. Дэвон Макинси — это его собственность, он вправе делать с ней, что хочет. А она наоборот не может ничего от него требовать или на что-нибудь рассчитывать.

Его охватила волна возбуждения. Он свободен — свободен чувствовать, свободен жить. Бессознательно он покрепче прижал Дэвон к себе. Он ей не принадлежит, а вот она — да, она — его!