Девушка из универмага

Глава I. Дверь к нимфам.

На море был ужасный день, ужасный даже для пассажи­ров нового роскошного заокеанского парохода «Монарх».

Вся наиболее изысканная публика разошлась из огромной столовой. У всех лица выглядели зелеными и поблекшими, и уже одна только мысль о музыке за столом вызывала приступы морской болезни.

Питер Рольс никогда и ни при какой погоде не бывал болен. Он обладал многими симпатичными качествами и сам был симпатичным, хотя его лучшие приятели, называвшие его «Петро», считали его юношей с некоторыми странностями. Ему было жаль знакомых ему мужчин и девушек, в том числе и своей сестры, лежавших на палубе в креслах или ушедших прилечь в свои каюты. Но что касается его самого, то ярость волн наполняла его чувством созвучного им беспокойства. Хотя Питер никогда не отличался боль­шим воображением, но теперь ему хотелось узнать, что скажет ему эта пенящаяся буря, и прокричать ей свой ответ.

Но, так как волны не давали ему никакого ответа, он решил спуститься в гимнастический зал, чтобы нагулять себе аппетит к завтраку. Очевидно, он был очень рассеян, потому что дверь, которую он открыл, оказалась дверью не в гимнастический зал, но куда же еще — чорт возьми!

На минуту ему показалось, что он находится в своей каюте и предается грезам. Ибо комната, в которую он заглянул, не могла быть комнатой парохода, даже такого, как «Монарх», на котором имелись все самые современные усовершенствования и предметы роскоши. Ведь чудесные создания, находившиеся там, никак нельзя было отнести к усовершенствованиям или к роскоши. Питеру пришла мысль, что он открыл дверь в хрустальный замок, населенный исключительно нимфами. Он подумал о нимфах, потому что существа, изображаемые на картинах под этим именем, выше, гибче, изящнее, красивее и имеют более длинные ноги, чем юные представительницы женского пола человеческой породы. В комнате было пять таких существ; и, хотя было всего 11 часов утра, они были одеты в бальные наряды. Только на сцене Питер видел такие платья и таких женщин.

Он услышал свой собственный вздох и, после того, как он и ветер захлопнули дверь, ему показалось, что он произнес: «Прошу извинения». Впрочем, он был настолько сму­тен, что не мог с уверенностью сказать, не пробормотал ли он: «Боже мой!».

С минуту он в нерешительности простоял перед дверью, сгорая желанием снова открыть ее и убедиться, действи­тельно ли это живые девушки. Но, нет, он не должен этого делать. Он почти склонен был поверить, что это были воско­вые фигуры, если бы они не двигались, но они двигались.

Они сидели, откинувшись, в креслах и на диванах, и уставились на него глазами, когда открылась дверь. Одна из них засмеялась. Питер захлопнул дверь под звуки ее смеха. У него сохранилось смутное впечатление, что кресла, ди­ваны и ковер были бледно-серого цвета, а платья нимф — удивительных цветов, переливались золотом, серебром и бриллиантами, сверкая, как тропические цветы на бесцвет­ном фоне. И у него не было уверенности, что роль стен не выполняли сплошные зеркала. И потому он не мог наверное сказать себе, видел ли он всего только пять нимф или в пять раз больше.

Конечно, Питер Рольс знал, что высокие, поразительно красивые существа не были нимфами и грезой, хотя они и были сильно декольтированы и имели на своих роскошных волнистых волосах жемчуг и бриллианты в 11 часов бур­ного утра на борту океанского парохода. И все-таки он был бы счастлив, если бы мог понять, кто они и что они делают и этой зеркальной комнате, без всякой обстановки, кроме большой ширмы, нескольких кресел и одного — двух диванов.

Питер ломал себе голову над этим вопросом. Он задавал себе вопрос, не пойти ли спросить свою сестру, Эну, об этих загадочных видениях, так как, если даже она не знает этого, она, как женщина, сможет высказать какое-нибудь предпо­ложение. Если бы она не страдала так от морской болезни, она бы, вероятно, посмеялась, и, может быть, рассказала об этом лорду Райгану.

Что касается до самих видений, то только одна из пяти была достаточно развита, чтобы рассмеяться по поводу того, что их приняли за нимф. Из всех них она одна знала, что значит слово «нимфа». И притом она могла смеяться всегда, как бы плохо ей ни было, и как бы ни была она больна. В этот день она, действительно, очень плохо себя чувствовала. Они все страдали от морской болезни, но все-таки она не могла удержаться от смеха.

— Скажите на милость, над чем вы зубоскалите? — ворчливо спросила самая высокая и стройная из нимф, одетая в прозрачное желтое платье, как только она смогла открыть рот после приступа тошноты.

— Над нами самими, — отвечала девушка, видение в се­ребристом платье, которая могла всегда смеяться.

— Над нами? Я не понимаю, что в нас смешного? — проворчала мечта, отливавшая малиновым и пурпурным, цветом.

— Мне делается хуже, когда я слышу ваш смех, — засто­нала особа в розовом.

— Я бы хотела, чтобы мы все лежали, как мертвые, в особенности мисс Чайльд, — брюзжала последняя из пяти, в черном, со всевозможными оттенками синего.

— Очень жаль! Я постараюсь не смеяться, пока море не успокоится — оправдывалась мисс Чайльд. — Я смеялась не специально над кем-нибудь из вас, а скорее над общим на­шим положением: над нами, разодетыми, подобно звездам русского балета, с жемчугом в волосах, и похожими на больных собак…

Неосторожное напоминание о болезни вызвало у девушек еще приступы. Когда им стало легче, они прилегли на своих диванах или откинулись на креслах, с бледными лицами, закрыв глаза. И именно в этот момент Питер Рольс стре­мительно распахнул дверь. У всех у них кружилась голова, но удивление при виде мужчины, и притом не пароходного служителя, было столь велико, что на несколько минут по­действовало, как лекарство. Ничего неприличного не про­изошло ни с одной из пяти, пока красивая черная голова не исчезла снова, и дверь не закрылась.

— Мужчина! — вздохнув, произнесла мисс Девере, высо­кая девушка в золотистом газовом платье из желтого ши­фона.

— Да, дорогая. Интересно знать, что ему здесь нужно! — прошептала мисс Карроль, девушка в розовом.

— Можно подумать, что он хотел посмотреть на нас, — заметила мисс Тиндаль, особа в зеленом.

— Красив ли он? — имела мужество спросить мисс Ведрин, девушка в черном, с прекрасными рыжими волосами и длинными черными ресницами.

— Право, не знаю, милочка, — отвечала мисс Девере, си­девшая ближе всех к двери. — Не было времени, чтобы раз­глядеть его. Я только что подумала: Боже мой, неужели нам придется показываться, а потом: нет, слава Богу, это — муж­чина, и вдруг он вошел.

— Что бы мы делали, если бы вошла женщина, и нам пришлось бы показываться? — спросила мисс Ведрин, глав­ной специальностью которой были ее профиль и длинная белая шея.

— Это была бы не женщина; только чудовище может думать в подобную погоду о платьях, — произнесла золото­волосая мисс Карроль. — Подумать только: изображать из себя модель! Я бы не смогла. Я бы просто свалилась и умерла.

— Мне кажется, я никогда не сочувствовала так жи­вотным в ноевом ковчеге, как теперь, — сказала смешливая мисс Винифред Чайльд, которую дома звали просто уменьшительным именем «Вин», — можно ясно представить себе бедных животных в ковчеге, выступающих процессией и вы­ставляющих на показ свои шкуры, полосы или пятна, по­добно нам.

— Говорите, пожалуйста, только о себе, если вы гово­рите о пятнах, — сказала мисс Девере, которая, как и остальные, никогда не обращалась к мисс Чайльд, как к ан­гличанке, со словом «милочка».

— Я имею в виду леопардов, — пояснила та, — но я боюсь, что то, что нас привело в хорошее настроение, было лишь минутным возбуждением.

— Какое еще возбуждение? — с негодованием спросили все разом.

— От того, что в комнату заглянул мужчина.

— И вы называете это возбуждением? Где вы жили до сих пор?

— Ну, хорошо, пусть будет удивление. Но разве было бы лучше, если бы вместо него вошла мадам?

Картина, вызванная в их уме этим вопросом, была столь ужасна, что они содрогнулись, позабыв о своем легком не­удовольствии против мисс Чайльд, которая была, в сущно­сти, не так уже плоха и имела только странные взгляды на вещи и смеялась тогда, когда у других не было оснований для смеха.

— Слава Богу, мадам — плохой мореплаватель, — восклик­нула мисс Девере.

— Благодаря Господу, и все остальные женщины на паро­ходе плохие мореплаватели, — добавила Вин.

— Если бы мадам чувствовала себя хорошо, она бы счи­тала, что мы должны себя чувствовать так же, — сказала мисс Карроль. — О, нам сейчас достаточно плохо, но если бы она была здорова, было бы в миллион раз хуже.

— Что может быть хуже того, что есть, — жалобно спросила мисс Тиндаль, потому что как раз в это время пароход сильно качнуло, благодаря огромной волне.

— Зачем только оставили мы наши счастливые дома? — горевала мисс Ведрин.

— Я не жалею об этом, — прошептала Вин.

— О чем?

— Что оставила свой мирный дом. Если бы у меня был таковой, я не была бы здесь.

В первый раз за все время она произнесла слово, отно­сящееся к ее прошлому. Но в эту минуту никто из них не мог думать ни о чем другом, кроме того, как пригото­виться к следующей волне.

Тем временем, в кафе, на веранде, Питер Рольс спраши­вал у своей сестры Эны, не знает ли она чего-нибудь относи­тельно пяти поразительно красивых девушек в вечерних платьях, находящихся в комнате с зеркальными стенами.

Эна Рольс не была в настроении отвечать на неуместные вопросы, в особенности, исходящие от ее брата, но здесь находились лорд Райган и его сестра, которые насторожились при упоминании о загадочном явлении. Она не могла просто любезно послать Питера к чорту и просить его не говорить ей пустяков, как сделала бы, если бы здесь не было посторонних.

— Пять поразительно красивых девушек в вечерних платьях! — повторил лорд Райган, который, подобно Питеру Рольсу, был хорошим мореплавателем.

Эне Рольс хотелось, чтобы он интересовался ею, а не пятью нелепыми особами в вечерних платьях, и потому она сразу ответила на вопрос Питера:

— Я полагаю, что это живые модели Надин. Мы все получили уведомление об их пребывании на пароходе и о ча­сах, когда они показывают новейшие моды. Вы видели уведомление, лэди Райган?

— Да, — отвечала молоденькая сестра лорда Райгана. — Оно на письменном столе в той миленькой гостиной, ко­торую вы уступили маме и мне.

Эна почувствовала себя вознагражденной за свою жерт­ву. Она и Питер заказали себе лучшие комнаты на «Мо­нархе», но когда лорд Райган с матерью и сестрой, сев на пароход в Куинстоуне, оказались в очень плохих комнатах, Эна уступила свои и Питера комнаты обоим дамам. Это был удачный повод завязать знакомство и приобрести их благо­дарность.

— Прислуга сказала мне, — заметила она, — что мадам Надин сняла на эту поездку помещение на пароходе и уставила его зеркальными шкафами и дверями, затратив на это большие средства. Я сомневаюсь, сможет ли она выручить эти деньги, если буря продолжится. Кто станет смотреть теперь на живые модели?

— Я, если они так прекрасны, как говорит ваш брат, — ответил лорд Райган, высокий, рыхлый, рыжеволосый ирлан­дец с веселыми глазами и крепкими челюстями. Это была первая титулованная особа, с которой Эна познакомилась, и она горячо молила бога, чтобы она была не последней.

Питеру вовсе не хотелось пожертвовать пятью светлыми нимфами ради удовольствия Райгана; он уже жалел, что за­говорил об их красоте, и потому сказал:

— Они скорее походили на умирающих, чем на живые модели, когда я видел их.

— Ну что же, можно пойти посмотреть, как они вы­глядят теперь, — заметил Райган. — Что вы скажете на это, мисс Рольс?

— Я не знаю, можно ли мужчинам входить туда, — про­изнесла она нерешительно.

— Какое же может быть препятствие? Разве не могу я купить платье с их фигуры для своей сестры?

— Вот прекрасная мысль! Ты пойдешь, дорогой мой? — подстрекнула младшая сестра.

— Пойду. Пойдемте, мисс Рольс, идем, Эйли. А вы Рольс, не пойдете с нами?

— Подождите до после завтрака, — сказала Эна. Она надеялась, что после еды кто-нибудь плохо себя почувствует, и они не захотят пойти.

— О, нет, — заявила лэди Эйлин О’Нейль. — После зав­трака мы, может быть, умрем, и, вероятно, так и будет, или же у Рагса переменится намерение насчет платья. Платья Надин должны быть замечательны. Ты знаешь, Рагс, все платья у нее имеют свои имена, например, «Заря», «Заход солнца», или «Весенняя любовь», или «Страсть в сумерках» и тому подобные поэтические названия.

Несмотря на уговоры Эйлин, Эна не решилась сопрово­ждать остальных; она чувствовала, что если поднимется и сделает несколько шагов, с ней может случиться нечто ужасное в присутствии титулованного молодого человека, и потому она сказала:

— Идите лучше без меня. Я не совсем хорошо себя чув­ствую, — и сделала глазами знак Питеру.

Последний постарался понять, не задавая глупых вопро­сов, подобно иным братьям, и стал торопить остальных идти в зеркальную комнату. Теперь она уже перестала быть таинственной, и все же сердце Питера Рольса сильно билось от волнения, когда лэди Эйлин О’Нейль постучалась в двери к нимфам.