Девушка с конфетной коробки. Книга 1

Глава 1

Под конец экзаменационной сессии в коридорах Элидианского магического университета творилось что-то невообразимое. Студенты всё ещё метались из деканатов на кафедры и обратно в деканаты, пытаясь сдать задолженности и исправить неуды, а в это время уже начали прибывать абитуриенты и тоже скитались по коридорам, налетая на всех встречных и спрашивая, где здесь приёмная комиссия.

Алана толкнули не три, и даже не четыре раза. Это ему ещё повезло: не будь на нём мантии и значка магистра, кто-нибудь обязательно затеял бы с ним ссору и предложил выяснить отношения силовым методом. Но, увидев приметы преподавателя, оголтелые студенты шарахались в стороны и давали пройти.

Магистр Алан Баррский шёл по коридорам родного учебного заведения и про себя ругался нехорошими словами. Зачем ему понадобилось сюда переться? Вообще зачем он сейчас приехал в Элидиану? Забыл, какое сегодня число? Ещё пара декад и сюда можно было бы явиться, чувствуя себя в полной безопасности. Но ему захотелось совместить приятное с полезным. Нет, скорее одно полезное с другим. Получить доступ в королевскую библиотеку и посоветоваться с бывшим научным руководителем до того, как он отбудет в отпуск. Посоветовался, называется.

С библиотекой заминки не возникло, пропуск туда уже лежал в нагрудном кармане рубашки. А вот архимаг Эндор Кассийский подозрительно обрадовался появлению своего бывшего ученика. Заподозрив неладное, Алан хотел было быстро откланяться, но хитрюга-наставник ухватил его за рукав.

— Кстати, дорогой, хотел тебя попросить. Я бы не стал, если бы это было не твоё направление, но тут как раз тебе по профилю… Не в службу, а в дружбу. В магическую аномалию в Драконьих горах отправляется группа аспирантов изо всех стран Девятки сразу. Практика у них такая. Я должен был возглавить, да что-то прихворнул. Не мог бы ты меня заменить?

Алану очень хотелось послать Эндора в драконью задницу, но… Есть у магов одно непререкаемое правило: учителям не отказывают. Поэтому он глубоко вдохнул, прогнал рвущееся с уст проклятие и ответил:

— Да, учитель, конечно.

Это было вчера. А сегодня он как полный идиот бегает по административному зданию родного университета и ищет сорок первый кабинет в секторе А3. Родное учебное заведение оказалось магической аномалией похлеще Драконьих гор и Горячих болот. Кабинеты с таким номером он легко нашёл в знакомых секторах А1 и А2. А вот что такое сектор А3 никто не мог точно сказать. Даже всё знающие секретарши деканов затруднились с ответом. Одна, правда, вспомнила, что сектор А3 вроде как имеет отношение к аспирантам, но вот где его искать…

Алан когда-то был аспирантом именно здесь, в Элидиане, но про сектор А3 слышал впервые. Так что через три часа кружения по административному корпусу он готов был порвать каждого, кто к нему сунется, если только этот некто не нёс ему благую весть о местонахождении вожделенного сектора.

Помог как всегда случай. На него в очередной раз наскочил какой-то мальчишка и тут Алану удалось ловко схватить того за ухо.

— Ой, отпустите, дяденька маг, — заныл паршивец.

По обращению стало ясно, что это всего-навсего абитуриент, да ещё и деревенский. Алан уже приготовился произнести сентенцию: «больше тут не носись как угорелый», и разжать пальцы, но вдруг, сам не зная почему, сказал:

— Отпущу, если знаешь, где тут сектор А3.

— Знаю, знаю, дяденька маг, — заверещал мальчишка, — только это не тут. На улицу надо выйти и направо за угол повернуть. Там лесенка такая будет…

Пальцы магистра разжались и парнишка исчез, но это было уже неважно. Значит, надо выйти на улицу… Ну, Эндор, ну сволочь старая! Даже такой малости не мог подсказать!

Деревенский не обманул. Откуда знал, непонятно, но сказал всё точно. В торце здания нашлась непрезентабельная лесенка, ведущая на второй этаж. Она упиралась в скромную дверь с латунной табличкой «Сектор А3». Больше никаких пояснений. Хоть бы написали: «Отдел по работе с аспирантами» или вообще список служб повесили. Нет, ничего.

Магистр дёрнул за ручку и оказался в тамбуре, который при появлении магистра осветился призрачным голубым светом. Свет мигнул, Алан моргнул и открыл глаза уже в тёмном коридоре, обшитом по старой моде дубовыми панелями. Понятненько, сектор находится не в здании, а где-то далеко и проход в него устроен через новомодный туннельный портал.

Где-то впереди был виден свет. Алан прошёл мимо нескольких запертых дверей без табличек и ясно разглядел: коридор заворачивал и вот там-то и было светло. А ещё оттуда раздавались голоса.

Ещё несколько шагов и Алан Баррский оказался в просторном холле, в котором и находился нужный ему сорок первый кабинет, ключ от которого лежал сейчас у него в кармане. В холле толпились люди. Необычные, надо сказать. Только некоторые из них носили мантии, принятые в Элидиане. Про большинство сразу можно было сказать: иностранцы. Одеты непривычно и держатся скованно. Они либо липли к доскам, вывешенным на стене, либо совали носы в приоткрытую дверь кабинета номер сорок, поэтому не заметили появления магистра. А он и не желал привлекать к себе внимания раньше, чем выяснит, во что ввязался. Поэтому Алан накинул на себя усовершенствованный полог незаметного и по стеночке добрался до нужного места. Вошёл и понял: сороковой и сорок первый кабинеты представляли собой смежные помещения. Тот, куда проник Алан, был предназначен для начальника, а в том, куда совали нос иностранные маги, должна была сидеть секретарша. Только вот у Эндора не было никакой секретарши. Не могло быть, по рангу не положено.

Тогда кто? Тот самый «гениальный администратор», которого Эндор ему обещал? Похоже на то.

В кабинетах начальников всегда устанавливалась система подслушивания, поэтому Алану не надо было подходить и прислонять ухо к двери, даже заклинание не понадобилось. Он просто сел за стол, открыл верхний ящик и достал оттуда коробочку с серьгой. Не успел вдеть, как в ухе раздалось:

— Уважаемый господин, послушайте меня внимательно.

Голос был женский: глубокое, звучное драматическое сопрано. Таким бы в королевской опере петь, а его обладательница взывает к какому-то недоумку, который гневно ей возражает:

— Сама подумай: мне уже не раз определяли размер дара, зачем мне делать это снова? Зачем? Или ты такая непонятливая?

В ответ тот же звучный и абсолютно спокойный голос:

— Уважаемый господин, я действую по инструкции. Она требует от меня конкретных действий. Без определения размера вашего дара на шаре Хорна я не могу оформить ваши документы.

Мужчина, видимо, борется с ней уже давно, потому что тон у него усталый и чуть ли не плаксивый:

— Ты совсем тупая, да? Я же сто раз объяснил: я принц Александр. Ко мне не могут применяться всякие там инструкции. Я вообще делаю любезность, что соглашаюсь участвовать в этой дурацкой экспедиции. Так что давай забудем всё, что мы тут друг другу наговорили и ты наконец заполнишь мне бумаги на основании того, что я тебе уже предоставил.

Вероятно, девушка тоже устала от наглости и тупости принца, но отвечала ему терпеливо, не срываясь на хамство.

— Уважаемый принц Александр, в моей инструкции ничего не сказано о том, что для принцев надо делать исключения, поэтому я не могу сделать его для вас. Я дорожу моей работой и стараюсь выполнять её хорошо. И что вы так боитесь этого шара Хорна? Всего одна минута, а я с чистой совестью смогу вставить данные в таблицу.

В последней фразе прозвучала лукавая ирония, или Алану послышалось?

Туту вступил другой голос:

— Да бери уже ты эту стекляшку в руки, Александр! Она же по-другому не может! Думаешь уговорить? А смысл? Охота тебе тратить время на тупых блондинок? Давно бы уже подержался за шарик и пошли бы в трактир.

— Ну, чтобы время зря не терять…, - протянул тот, кто назвался принцем Александром.

— Двести шестьдесят восемь по шкале Хорна или две тысячи семьсот свечек, — отчеканила девушка, — Спасибо, принц Александр, я всё записала. Вы свободны, пригласите следующего.

Принц Александр с таким неслабым резервом и отвратным характером? Алан на мгновение задумался. Затем сообразил: один из сальвинских принцев. Те так гордятся, что происходят от эльфов, что на всех норовят смотреть не просто сверху вниз, а с высокой башни. Хотя с чего бы это? Последнюю тысячу лет сальвинская магическая научная мысль не сдвинулась с места. Скорее наоборот. Они утратили многие тайны эльфов, но сами ничего нового не выдумали. На их фоне даже затхлая Шимасса может считаться оплотом научной мысли.

Так, плевать на принца. Дело не в нём. Хотя именно в нём. Практика? Аспиранты, среди которых сальвинский принц? Что-то картинка не складывается. В какую историю втравил его Эндор?

Алан вырвал из уха подслушивающую серьгу и раскрыл толстенную папку, ожидавшую его в центре стола. Сверху на ней не было никаких наклеек, а вот внутри на первом листе значилось: «Отдел магического сотрудничества, молодёжная секция. Международная молодёжная научная экспедиция по изучению аномалии реки Ласерн».

А ниже: «Руководитель: архимаг Эндор Кассийский». Последние два слова зачёркнуты и сверху написано от руки «магистр Алан Баррский. Внизу место для росписи. Если сейчас Алан возьмёт перо и поставит там свой росчерк, то имя Эндора просто исчезнет, на этом месте будет красоваться его, Алана, прозвание.

Первое желание было плюнуть, пойти к Эндору и отказаться. Ну и что, что учителю не отказывают. Всё когда-то случается в первый раз.

Аномалия реки Ласерн!

Проклятый Эндор! Он скрыл самое главное: куда отправляется экспедиция. Драконьи горы, Драконьи горы! Ласерн — это же скука! Детские игрушки! Опять Валариэтанский отдел международных связей мутит. Придумал очередную показуху. Ласернская аномалия описана вдоль и поперёк. Дурацкое место, где маги не могут колдовать. Ведьмы — пожалуйста, а маги — нет. Почему — известно, драконы постарались: разрисовали камни окрестных скал и пожалуйста. Всё давно описано и изучено. Он там побывал ещё студентом и не нашёл ничего интересного. Та аномалия, которой Алан занимался сейчас и из-за которой приехал в Элидиану, была гораздо интереснее. Но туда он международный молодняк не потащил бы ни за какие коврижки. Загадят, затопчут.

Придётся водить экскурсии по Ласерну и смотреть, как придурки вроде этого Александра зарисовывают в альбомы древние драконьи руны.

Проклятый Эндор! Послать бы его подальше!

Но выхода не было. Раз уж Алан сюда пришёл, значит, подпишет всё как миленький и будет руководить этой дикой ордой до самого финала. Эх, пропало лето.

Он перелистнул несколько страниц и попал на список участников. Экспедиция действительно международная. По обычаям Валариэтана только имена, молодняк ещё не заработал себе прозваний.

Александр Сальвинский, Левкипп и Эвмен — это у нас Сальвиния. Будущая головная боль. Смешно, но принцу вместо фамилии вписали название его страны. А ведь у династии есть название рода, весьма звучное — Дорталион.

Так, что там дальше?

Эйно, Райо, Кальо — парни из Мангры, где до недавнего времени магия была под запретом. С магами из Мангры Алан никогда не имел дела и подозревал, что квалификация у них не очень.

Рианна, Дейдра и Зелинда — ведьмы из Ремолы. Вот это интересная группочка. Об участии ремольских ведьм в своей экспедиции он мог только мечтать. Может, кого-нибудь из них удастся уговорить поехать с ним на следующий год?

Гойко, Йован и Радован — ребята из Шимассы. Молодо-зелено. Опыта у них нет, а вот энтузиазма хоть отбавляй. Обычно тамошние парни отличаются прекрасной физической формой и неприхотливы в еде. Обузой не будут.

Луис, Родриго и Адриано — маги из Кортала. Алан сердито фыркнул. Как любой элидианец Кортал он недолюбливал и подозревал его жителей в самом плохом.

Ральф, Томас и Хольгер — гремонцы. Наверняка не очень грамотные, но зато старательные парни. Алан последние несколько лет изучал аномалию на границе Гремона и империи, так что к местным жителям относился хорошо.

Берта, Валент, Дидье — элидианские аспиранты. Хорошо! Со своими найти общий язык всегда легче, чем с чужими. Про них хотя бы известно как они выучены. Хорошо бы эта Берта оказалась ведьмой, её будет уговорить легче, чем ремольских дамочек.

И на сладкое.

Элиастен, Линдор и Сандорион — из Дарсы. По именам видно, что все они — потомки эльфов. Дарса когда-то была эльфийским государством. Чудо, что удалось их залучить. В своё время король Дарсы подписал валариэтанское соглашение, но страна эта так и осталась закрытой. Редко-редко кто оттуда появляется на Острове магов, но и то ненадолго. Так что эти парни — сами по себе аномалия.

Все девять королевств представлены. Ах, нет, только восемь. Из Лиатина никого. Не доросли ещё.

Ну хорошо. А что там Эндор говорил про гениального администратора? Девушка сумела без крика и скандала уломать сальвинского принца сделать то, что он считал уроном собственной чести. Это само по себе говорило о многом. Голос у неё приятный. Надо посмотреть, как она ведёт дела и пообщаться.

Алан пригладил волосы, поправил мантию и сунул руку в свою безразмерную сумку. Девушек принято угощать конфетами, а у него как раз имелся запас. Вкуснейший шоколад из Гремона и коробка красивая. «Гремонская красавица» называется. Действительно, нарисована фантастически красивая девица в гремонском вкусе: блондинка с томными голубыми глазами и нежнейшей молочно-белой кожей. Внизу художник подписал: «портрет Труди Вюрцль», явно хотел придать правдоподобия этому идеальному образу. Магистр Баррский накупил таких коробок чтобы дарить всем подряд. Вчера своему сволочному учителю вручил, а сегодня настал черёд администраторши.

Алан встал из-за стола, подошёл к двери в секретарскую и осторожно приотворил её. Хорошо сделал, что не стал лихо распахивать! Первая, кого он увидел, была та самая девушка с конфетной коробки. Она сидела за столом и старательно заполняла бумаги, время от времени поднимая глаза на высокого рыжеватого парня, стоявшего перед ней.

Алан отступил на шаг и сунул коробку обратно в сумку. Дарить барышне её собственный портрет на коробке с конфетами — это чересчур. Пусть даже сходство случайное, но девушка может принять за намёк и обидеться. А может это и впрямь её портрет?

Раз уж он разузнал всё, что хотел, то стоит выйти в коридор и войти сюда снова. Не тайно, а нормально, обычным образом. Заодно и познакомиться с девушкой. Если она назовётся Труди Вюрцль… Кстати, Труди — это скорее всего Гертруда.

Он выбрался в коридор и увидел троих здоровенных блондинов, которые стояли у двери в секретарскую, толкали друг друга в бок, но не входили, а шипели:

— Ты видел?

— Нет, а ты видел? Как это может быть?

— Это же не она? Или она?

Гремонцы, — определил про себя Алан. Увидели ту же картину что и он, и обомлели. Будем рассуждать логически. Не может эта девушка быть прототипом той, с коробки. Она совсем юная. Конфеты очень популярные и продаются в Гремоне давно. Может, родственница? Дочь или внучка знаменитой Труди?

Скинул полог незаметного и упругой походкой прошествовал мимо парней из Гремона прямо в секретарскую. Девушка с конфетой коробки вскинула на него взгляд, оценила преподавательскую мантию и значок магистра, поднялась из-за стола и произнесла своим звучным голосом:

— Магистр Алан Баррский, если не ошибаюсь? Временный администратор Адель Мансель к вашим услугам.

Уф, не она!

Последнее время я часто думала о том, с какого момента моя жизнь пошла наперекосяк. И каждый раз моя мысль возвращалась к тому моменту, когда заезжему художнику вздумалось написать мой портрет. Это было ещё в школе, в старшем классе. Его привела наша учительница рисования и с трепетом представила как своего учителя. Нам он не понравился и мы не поняли, зачем учительница привела в класс противного старикашку с красным носом и лицом запойного пьяницы.

Он обвёл весь класс нашей женской гимназии мутным, но сальным взглядом и сказал госпоже Матильде:

— Ну и цветничок у тебя тут, Тильда! Позволь, я посижу в уголке, порисую с натуры.

После урока противный старикашка ушёл, так и не показав никому, что же он там нарисовал. Мы почему-то решили, что ничего. Это была ошибка. Примерно через декаду я увидела учителя госпожи Матильды у нас дома. Он пришёл к отцу и предложил ему купить портрет дочери.

Нашёл к кому прийти! В нашем городе все знали, что у Иоганна Вюрцля снега в зимний день не допросишься. Более скупого человека не найти. Он и мою маму вместе с братиком уморил: пожалел заплатить ведьме, чтобы роды приняла. Потом ругался: вторая женитьба обошлась ему дороже услуг повитухи, а Вилма не родила сыновей, только дочек. И добро бы был бедным. Нет, вполне зажиточный человек. Торговал отец полотном и постельным бельём, в своей гильдии числился уважаемым торговцем, его торговый дом процветал. Только вот работники у него не держались, слишком часто он задерживал им жалованье.

Вот к такому скупердяю и явился художник с портретом. Развернул тряпку, в которую был завёрнут холст на подрамнике, и продемонстрировал. Затем стал уговаривать отца: портрет такой красавицы, как его дочь, поднимет престиж семьи. Напрасное сотрясение воздуха: Иоганн выгнал старикашку, сказав, что и гаста не заплатит. Он ничего не заказывал, а всякие там, являющиеся без зова, в его доме имеют один шанс: быть спущенными с лестницы. Художник было стал спорить, и тут отец выполнил свою угрозу: выкинул-таки пьяницу за дверь.

Из окошка второго этажа я видела, как тот упал на камни мостовой и больно стукнулся. Затем приподнялся, показал нашему дому кулак и что-то прокричал. Чувствую, проклял папашу. Потом ушёл, ковыляя, и унёс портрет.

Отец счёл инцидент исчерпанным, а зря. Не прошло и двух декад, как во всех конфетных лавках появились коробки, на которых красовалась моя физиономия с подписью «Портрет Труди Вюрцль». Сами же конфеты назывались «Гремонская красавица». Художник подправил первоначальную работу: вместо школьного платья и фартука девушка на картинке носила полупрозрачную шемизетку и корсаж традиционного костюма.

До той поры шоколад в Гремоне продавался только заморский, это был первый местный опыт и вышел он более чем удачным. Коробки, несмотря на высокую цену, расходились как горячие пирожки, а вместе с ними и моя физиономия. Меня стали узнавать на улицах, тыкать пальцем. Это было невыносимо.

Ещё через две декады от меня отказался жених.

За Густава меня просватали ещё в детстве и я росла с сознанием, что вот за этого мальчика я выйду замуж когда вырасту. Он мне нравился. Высокий, симпатичный, внешне чем-то на меня похожий: тоже голубоглазый блондин. Его отец, как и мой, торговал тканями, только не полотном, а более дорогими и изысканными материями: сукном, драпом, велюром, а также тафтой, атласом и муаром. Господин Шнедель был гораздо богаче отца и поэтому в нашем доме считалось, что Густав — очень достойная партия и ему даже разрешалось гулять со мной в саду без присмотра взрослых. Скажу честно: мы пару раз целовались. Глупо, по-детски, но тем не менее. Места у нас очень патриархальные. Если бы кто узнал, случился бы скандал на весь город.

Мы с Густавом ждали только моего выпускного. Сразу после него должны были объявить о нашей свадьбе. И вот примерно за пять декад до этого события господин Шнедель пришёл к моему отцу и заявил, что помолвка расторгнута. Он не может позволить, чтобы портрет его невестки красовался на коробках с конфетами, которые может купить каждый.

Папаша ничтоже сумняшеся предложил ему выкупить права на изображение у конфетного фабриканта. Ага! Ни до, ни после я не слышала, чтобы так орали. Господин Шнедель поносил пресловутую жадность отца на все корки. Вопил, что папаша сам должен был думать головой и выкупить картину у художника, когда тот её принёс. Выходит, он знал, что старикашка сначала побывал у нас и лишь потом отправился к кондитерам? Отец оправдывался, но ничего не помогало. Я где-то понимала резоны Шнеделя и не слишком на него сердилась. Очевидно, что виноват был мой отец. Не зря я тогда чуяла беду.

После этого начались для меня тяжёлые дни. Всего ничего до заключительных экзаменов, надо сосредоточиться на них, а я только и делала, что плакала. До сего момента я считалась не только первой красавицей, но и лучшей ученицей в классе, гордилась этим, а тут забыла обо всём.

Все экзамены я пребывала в каком-то полубредовом состоянии, двигалась и говорила машинально, не думая. Как ни странно, сдала все предметы на отлично, даже не заметив как. Не зря наша классная дама всегда говорила, что у Вюрцль знания к мозгу гвоздями прибиты. Так что руководство школы, хоть и перешёптывалось за моей спиной, но аттестат с отличием зажимать не стало. Зато пострадала госпожа Матильда: её уволили за то, что привела на урок художника-пьяницу. Жестоко, но справедливо.

Когда я вышла из школы, прижимая к груди аттестат, меня у ворот встретил Густав. Рядом стоял экипаж, на котором он приехал. Мой бывший жених, ласково, как раньше, улыбаясь, сделал жест, приглашая меня внутрь кареты. Хорошо, что в эту минуту включилась соображалка и я, вместо того, чтобы туда сесть, задала вопрос:

— Густав, ты хочешь снова сделать мне предложение? Вопреки воле твоей семьи? Тогда правильно было бы обратиться к моему отцу, а не приглашать меня в сомнительную поездку.

Этот гад обиделся и выложил мне всё как на блюдечке.

Он, видите ли, до сих пор в меня влюблён, но после того, как с лёгкой руки скотины-художника моя репутация пошла демонам под хвост, жениться на мне не может. Это повредило бы торговле его отца. Зато предлагает пойти к нему в содержанки. Это торговле не повредит. И пусть я не беспокоюсь, содержание хорошее, ещё и дом в придачу.

Как я его тогда не убила, не знаю. Помню только, что его физиономию украсили царапины от моих ногтей, но не могу сказать почему: я всего лишь наградила его пощёчинами. С двух рук.

Так как это происходило у ворот нашей гимназии, а она стоит на главной площади, назавтра об этой сцене знал весь город.

Вот тогда-то я и узнала, что такое жизнь.

До этого всё по большому счёту было неплохо. Конечно, приходилось экономить на всём, чём можно и нельзя. Даже училась на отлично я не просто так, а чтобы папаше не пришлось платить за учение. Из-за скупости отца Вилма, моя мачеха, сама варила мыло, плела кружева, шила платья и держала кур той мелкой бионской породы, о которой говорят, что эти птички и на камнях прокормятся. Мне регулярно приходилось штопать чулки и крутить ручку крупорушки, а питались мы тем, что готовилось из мясных обрезков, которые приличные люди покупают дворовым псам, хотя денег у папаши хватило бы держать повара и баловать семью изысканными блюдами. Это казалось маленькой девочке лишением и унижением. Ха! Не знаю как там с лишениями, а унижения я хватила полной ложкой как раз в этот период. Дня не проходило, чтобы какой-нибудь скот не пришёл и не начал торговать меня у отца. Брак, естественно, никто не предлагал, только взять на содержание. Самым ужасным было то, что я отлично понимала: отец с удовольствием продал бы меня кому-нибудь, чтобы не держать в доме и не кормить больше. Удерживало его одно соображение: дочь-содержанка положила бы конец существованию торгового дома Вюрцль. После такого скандала гильдия не потерпела бы отца в своих рядах. Спасибо Вилме: она каждый день ездила папаше по мозгам, напоминая об этом обстоятельстве.

Так прошло лето, а в начале осени грянул гром: умерла моя бабушка, мама мамы. Я её плохо знала, она настолько не переваривала моего отца, что не желала появляться в его доме. А вот папаша возлагал на неё большие надежды. Даже назвал меня Гертрудой в её честь. Второе имя — Аделина — мне дали в честь другой бабушки, которую я не могла помнить, так как она умерла задолго до моего рождения.

Так вот. Бабушка Гертруда оставила завещание. Всё своё состояние (немаленькое) она оставила своей единственной внучке (мне), но обставила получение наследства такими условиями, что папаша от злости только скрежетал зубами.

В пространной преамбуле она писала, что всю жизнь мечтала учиться, но её мечте не суждено было сбыться. Поэтому внучка получит её денежки, если поступит в высшее учебное заведение всё равно какой направленности, окончит его и получит диплом. Если же она предпочтёт науке брак, то тогда деньги госпожи Гертруды Манцль останутся в банке ждать того её потомка женского пола, который выберет ученье. Количество поколений значения не имеет, но деньги могут переходить только по женской линии. Если же линия прервётся, а завещание так и не будет исполнено, то всё состояние старушки отойдёт Гремонскому королевскому училищу правоведения, в котором учился последний муж моей бабушки.

Остальные условия могут быть оглашены только наследнице и только в том случае, если она выразит желание учиться.

Когда я слушала это завещание, то впервые со дня, когда меня бросил Густав, хохотала. Правда, не вслух, а про себя. Бабушка Гертруда поставила папашу раком. Он-то надеялся на эти денежки, а теперь ни гаста не получит.

Но когда завещание было наконец зачитано и из конторы нотариуса мы пошли домой, я подумала о другом. Учиться — это выход. Вопрос только чему. Несмотря на то, что я закончила школу с отличием, особых склонностей ни к какой дисциплине у меня не было. Может, я бы выбрала то самое училище правоведения, но туда девушек не принимали. В Гремоне их вообще мало куда брали.

И тут я вспомнила о том, что родилась магом. Это обстоятельство до сих пор играло в моей жизни настолько незначительную роль, что я не придавала ему значения. Относительно небольшой резерв не позволял надеяться на то, что меня возьмёт к себе и обучит какой-нибудь знатный дом, поэтому папаша посоветовал выбросить бредни о магии из головы. В кои-то веки я его охотно послушалась.

В начальных классах гимназии мы с ещё двумя девочками посещали дополнительные занятия господина Манна, местного мага, который учил нас контролировать дар. С тех пор раз в декаду я ходила в его контору и сливала излишки магии в накопители. За деньги, разумеется, которые тут же загребал папаша. Хоть бы раз петушка на палочке мне купил.

Маленький резерв не позволял мне претендовать на обучение в Гремоне, недостаток подготовки закрывал путь в Элидианский университет. Зато недавно открытая высшая школа магии в соседнем Лиатине готова была принять даже такую, как я.

Если бы мой отец не был таким жмотом, я бы, наверное, никогда об этом не узнала, но он экономил на газетах и читал те, что развешивались на специальных стендах для неимущих. Так что по дороге от нотариуса домой он остановился почитать прессу, а я из-за его плеча как раз и увидела объявление Лиатинской школы. На другой же день, улучив момент, когда папаша занялся с поставщиком, сбегала к нотариусу, сказала, что хочу учиться магии и спросила, годится ли для этого Лиатинская высшая школа.

Он почему-то очень обрадовался и сообщил, что годится, лишь бы меня туда приняли. На время учёбы мне полагается вполне щедрое содержание, а впоследствии, хоть я и не смогу получить капитал в целом, но буду иметь право пожизненно пользоваться процентами и завещать всё кому пожелаю.

Что ж, для такой, как я, просто отличный вариант.

Оказалось, у бабушки имелось и ещё одно условие: для учёбы я должна была официально принять её фамилию. Вроде как подтверждение намерений. Я не очень поняла, зачем ей это было нужно, но не видела особой разницы между тем, чтобы быть Вюрцль или Манцль. Я вообще должна была стать Шнедель, так какая разница? Выразила согласие и получила от нотариуса бумагу, по которой в мэрии мне не должны были чинить препятствий. Обычно сменить фамилию можно только в браке, в других случаях нужно разрешение отца, но выполнение воли покойного даёт возможность обойти это условие.

Дома поговорила с Вилмой, она всегда была ко мне добра настолько, насколько это возможно. Мачеха меня поддержала, подарила новые туфли, которые ей были малы, и пообещала ничего не говорить отцу. До сих пор за это ей благодарна.

На следующий день с утра, стоило папаше уйти на работу, отправилась в мэрию и сменила фамилию, а уже вечером порталом перебралась в Лорну, столицу Лиатина. Нотариус ждал меня у дверей нашей ратуши, проверил бумаги и выдал аккредитив на фамилию Манцль в счёт моего полугодового содержания, так что денег хватило и на перемещение, и на гостиницу, и на многое другое.

Наутро в канцелярии школы выяснилось, что я едва не опоздала: приём документов заканчивался в этот день. К счастью, удалось проскочить в закрывающуюся дверь. Секретарь выдал мне список вступительных испытаний и сообщил, что, как иностранка, я прежде всего должна пройти собеседование у проректора по учебной работе.