Дикие Сердца в Атлантиде

Глава 9

Кэт знала, в какую именно минуту Бастиен принял решение. Она увидела, что его глаза изменились, заметила, как они потемнели от жара, похожего на тот, что охватил ее. В изумлении смотрела, как усики воды засверкали вокруг него и запульсировали блестящим сине-зеленым светом. Почти упала на колени, когда он направился к двери.

Что она выпустила на волю и почему испытывала веселье, а не страх? Она задрожала от перспективы испытать страсть в объятиях воина, который вышел прямо из легенды. Она услышала, как стукнула дверь, и этот звук заставил ее испытать волны шока.

Схватившись крепко за халат у горла, она даже не подумала отступать. Она хотела его, — о, Господь в небесах, как она хотела его, — и он пришел.

Шел по коридору к ней с надменной гордостью воина и смертельной угрозой хищника. Она не знала, что ее возбудило сильнее. Кошка внутри нее прорычала смешанное возмущение и желание, а женщина издала низкий, горловой стон.

Он остановился всего в нескольких дюймах и посмотрел на нее. Его челюсть напряглась от усилий, которых ему стоило остаться на месте; чтобы удержаться и не дотронуться до нее. Страсть в его глазах впилась в нее, и она почувствовала, как вся тает, и как стекает теплая, кремовая влажность на ее бедра. Он еще ничего не сказал, но неясная, трепещущая дрожь, пробежавшая по его телу, ободрила ее. Это не дикарь, который берет, не спрашивая разрешения. Он хотел ее, но он ждал.

Знание того, какую власть она имеет над этим воином из старинного пророчества, возбудило ее больше, чем когда-либо прежде, и она положила руки на его грудь, чтобы удержаться на ногах.

— Да, — прошептала она. — Да.

Бастиен услышал ее капитуляцию и откинул голову назад, прорычал о своем обладании. Он и раньше передавал ярость молнии, но никогда не знал жгучего пламени, горящего в его крови. Голод отдавался и в его, и в ее пульсе, он услышал, как ее сердцебиение ускоряется, когда потянулся к ней. Наконец, наконец, он зарылся руками в ее богатство восхитительных волос и нежно обхватил ладонью ее затылок, притягивая ее к себе.

— Кэт, — промурлыкал он. — Леди Кэт, ты говоришь мне «да»? Если так, то ты будешь моей на эту ночь.

Она смотрела на него, и форма ее глаз удлинилась, а зрачки изменились. Секреты женственности и ее двойственной натуры отразились в этих глазах.

— Да, Бастиен. Я говорю «да». Мне нужно почувствовать себя живой.

Он помолчал, почти обезумев от ее слов.

— Я не собираюсь воспользоваться твоей скорбью, миледи, — резко сказал он. — Как житель Атлантиды, я могу вызвать холодный душ еще на часик другой, чтобы уменьшить огонь, который ты во мне вызываешь.

Она улыбнулась при видении, которое появилось в ее разуме, и покачала головой, потом приложила палец к его губам.

— Нет, атлантиец. Я говорю тебе «да» не из-за своей скорби, а от потребности, которую я испытываю в тебе, — она опустила голову, потом подняла, чтобы встретиться с ним взглядом. — Потребности, которую я почувствовала, когда впервые встретила тебя два года назад.

Смелость и желание, сияющие в ее глазах, освободили его от сдержанности, и он поднял ее на руки. Наклонил голову, чтобы поцеловать ее, зная, что, делая это, он пропадет. Когда их губы соприкоснулись, камень в его душе отпустил поток, похожий на тот, который ведет жителя Атлантиды к его судьбе.

Больше, больше.

Тлеющее благоразумие попыталось выплыть на поверхность, приведя с собой мысли о Посейдоне, Конлане и Атлантиде. Обязанность, честь, миссия.

Но желание затопило благоразумие. Влечение одержало победу над логикой. Ради Богов, ему нужна была она, а он не испытывал такой потребности во вкусе женщины за все четыреста лет.

Он ворвался языком в ее рот и поцеловал ее со всем отчаянным желанием, которое она в нем вызывала, и что самое удивительное, — она поцеловала его в ответ.

Разум Кэт бушевал от его ощущения, от его жара и стальных мускулов под кожей, трепещущих от ее прикосновений. Она задержала дыхание при первом прикосновении его губ и потерялась. Ее дыхание, его дыхание, они смешались в поцелуе, который длился дольше вечности, короче мысли. Пойманная силой его могучих рук, она растаяла рядом с ним, скользнула в его силу, охотно отдала ему свою душу.

Это было ее мгновение, независимо от того, что могло за этим последовать. Он принадлежал ей, даже если всего лишь на одну ночь. Она улыбнулась в его губы, а ее кошка внутри замурлыкала. На мгновение пойманные в свете звезд, охваченные желанием, две стороны ее двойственной натуры смогли быть вместе, как одна.

— Значит, ты — моя на эту ночь? Ты охотно отдаешь себя моей заботе? — спросил он, нет, потребовал ответа.

Сильное желание в его голосе унесло все оставшиеся сомнения в своих потоках. Она была желанной, и желала. Ничто не чувствовалось настолько верным для нее в этот момент, когда ее тело находилось в объятиях воина.

— Я твоя, — ответила она, отступая от контроля и полностью доверяя ему. — Я твоя.

Бастиен больше не спрашивал. Он получил позволение, теперь настал его черед брать. Брать и давать, и, наконец, прекратить эту муку желания, которая охватила его с тех пор, как он впервые увидел ее лицо, испуганное, но полное мрачной решимости, два года назад.

Он поднял ее с пола и, крепко сжимая руками ее округлые бедра, развернулся в направлении ее спальни. Она затаила дыхание, и он снова завладел е ртом, расхищая. Владея.

Моя. Голос в его голове требовал заявить о правах на нее, пометить ее, оставить свой знак.

Заботиться о ней, защищать, держать ее при себе долгие столетия его существования.

Тело мужчины требовало кое-чего более насущного и немедленного. Он еще больше затвердел, его член напрягся, прижимаясь к халату, который она носила, и он добрался до кровати. Медленно он позволил ей соскользнуть по своему телу. Потянулся, чтобы развязать пояс, который не позволял ему почувствовать ее влажную от душа кожу, прижатую к его нагретой плоти.

Когда он снял края халата с ее плеч, показалась кремовая кожа, отчего он едва не упал на колени перед ней. Он резко вздохнул, а потом немного подумал.

— Вот эта поза, — я на коленях, — кажется подходящим местом для меня при твоей красоте, леди Кэт, — промурлыкал он ей в волосы, прижимаясь к горлу, набухшим грудям, опускаясь на пол перед ней.

Она наклонилась и обхватила его голову руками, на ее бледном лице сияли огромные золотые глаза.

— Но…

— Тс, — прошептал он. — Позволь мне узнать секреты твоего тела. Позволь касаться тебя, пробовать на вкус, узнать тебя, — он поймал кончик ее груди ртом и лизал, сосал его, сначала нежно, потом сильнее, пока она не простонала и беспомощно не задвигала бедрами.

Тогда он перешел к ее другой груди, а на первой заменил свой рот пальцами, сначала нежно сжимая и легко пощипывая ее сосок, пока он сосал другой, пока снова не услышал ее стон, на сей раз она простонала его имя. Она зарылась пальцами в его волосы и потянула.

— Прошу, прошу.

Он посмотрел на нее, и мягкий румянец на ее коже в сочетании с жаром в ее глазах, заставил его потерять самообладание. Он больше не думал о нежном соблазнении, а только об обладании. О том, как он будет врезаться в нее настолько, что она никогда не избавится от него в себе.

О заявлении своих прав.

Он пальцем попробовал ее готовность, почти закричав от ощущения горячей влаги, которая встретила его в ее теле. Он снова склонил голову к соску и вошел в нее двумя пальцами. На сей раз закричала она, выгнувшись ему навстречу.

Одним движением он встал, поднял ее, потом повернулся и упал на кровать так, что она оказалась сверху. Он притянул ее голову к себе и снова завладел ее ртом, а его пальцы всё еще равномерно входили в нее. Потом он перевернулся так, чтобы оказаться на ее теле.

— Ты мне нужна сейчас, моя леди. Я должен принести извинения, что опять становлюсь поспешным юнцом, но я полагаю, что моя потребность быть внутри жара твоего тела больше, чем в следующем вздохе.

Она долгую минуту смотрела на него, ее тело трепетало от реакции на ее желание и на движение пальцем по жемчужине в средоточии ее жара. Он на мгновение задумался о тех тайнах, которые скрыты глубоко внутри этих янтарных глаз прежде, чем она медленно улыбнулась и подняла ноги, чтобы соединить их у него на спине.

— Мне ты тоже необходим, мой поэт-воин. И я припоминаю, что не одна я сдалась.

Он рукой направил головку члена в скользкую влагу ее входа, а потом положил руки на кровать по обе стороны от нее, чтобы наклониться и снова поцеловать.

— Рад, что я сдался, Кэт Фиеро, — прошептал он, а потом откинул голову назад и прорычал о своем обладании, войдя в нее одним ударом, не останавливаясь, пока не оказался погруженным до основания.

Она выгнулась навстречу его телу и закричала, и в этом сверхъестественном звуке слышалась и пантера, и женщина. Потом она вонзила ногти в его спину и вцепилась в него, выгибаясь одновременно с его толчками.

— О, да, прошу, сейчас, — говорила она, скорее требовательно, нежели умоляя.

— Да, mi amara, я рад повиноваться, — ответил он хриплым голосом от усилий говорить связно. Он входил в нее все сильнее и быстрее и почти обезумел от голода и отчаянной, ужасной страсти.

Зная, что противостоит самому Посейдону ради этой женщины.

Он почувствовал то мгновение, когда она подошла к взрыву; напрягшись вокруг него. Он вошел настолько твердый, его тело еще не было в таком состоянии.

И когда он поднял ее на край обрыва, она посмотрела ему в глаза, в его душу, и произнесла одно слово. Его имя.

— Бастиен, — прошептала она, и он оказался потерян.

Звезды, который определенно сияли в Атлантиде, освещая ее славные дни, взорвались у него перед глазами и в его крови, и на мгновение — долгое мгновение, неуловимое мгновение — он почувствовал ее внутри себя, когда драгоценные камни взорвались в его разуме, окрашивая его мир.

Во вселенской материи открылась щель, трещина в его пустом одиночестве, и она скользнула в нее, теплая и шелковистая, как летний дождь в океанских волнах. Ее сущность открылась ему, как развернутое ложе морских звезд, и она успокоила пустоту его окаменевшей души. Надежда встретилась с мрачной решимостью, сострадание с непреклонными обязательствами. Ее доброта вплелась в темные, разрушенные кусочки его темной души, и каким-то образом осветила дорогу к освобождению.

Он был потерян, и всё же она его нашла, и он никогда, никогда больше не станет прежним.