Дикое желание любви

Глава 9

Широкая излучина реки сверкала в предрассветных лучах. Весной Миссисипи из-за повсеместного таяния снегов на территории Луизианы разлилась и вышла из берегов. Кэтрин, стоя на земляной насыпи среди своих коробок и узлов, смотрела по сторонам и всюду видела лодки, которые половодье подняло гораздо выше береговой черты находившегося позади нее города. Прямо перед глазами Кэтрин было пришвартовано огромное судно, украшение реки, на котором они должны будут проделать тридцать пять миль вверх по течению. Дальше по реке растянулись небольшие плоскодонные баржи, прозванные лодочниками «ковчегами». Полдюжины суден из разных стран стояли на якоре в глубоком месте канала. Лодки поменьше покачивались у причалов или были вытянуты на берег; в их числе оказались каноэ из березовой коры, пироги из полых стволов деревьев и небольшие плоскодонные гребные лодки, именуемые «макино». Был там и паром, и лодка с веслами, и маленький сложенный парусник, подозрительно похожий на индийскую шлюпку из Новой Англии. Была даже шаланда с колесом-топчаком в центре, куда можно было впрячь быка, чтобы тот приводил лодку в движение.

Продрогнув, Кэтрин плотнее укуталась в плащ, прячась от поднимающегося со стороны реки холодного ветра. Позади нее лежал город, почти полностью погруженный в темноту, если не считать мерцания недогоревших уличных фонарей то тут, то там. В этот час все было неподвижно. Вокруг стояла необычная тишина. Даже мужчины, загружающие большую баржу, понижали голос. Пройдет некоторое время, и поднимется солнце, которое прогреет воздух, рассеет туман, нависший, как вуаль, над кронами растущих вдоль реки деревьев, и, возможно, прогонит эту охватившую ее апатию.

— Кэтрин! Почему ты здесь стоишь? Поднимайся на борт. Моя служанка скоро приготовит кофе.

Фанни Бартон с широкой доброжелательной улыбкой на полных губах выглянула из грузового отсека судна. Услышав голос сестры, из-за коробок появился Джилс, чтобы придержать трап и подать Кэтрин руку, когда она спрыгнула на палубу.

— Не знаю, о чем думал Раф, оставив тебя там стоять, — усмехнувшись, сказал он. — В глупом же положении он мог бы оказаться, если бы мы тебя забыли! Думаю, он отправился к Соланж и мадам Тиби — проверить, не промокли ли их новые наряды.

Фанни поддержала его:

— Да, я слышала их перебранку.

Она произнесла это с такой необычной для нее интонацией, что Кэтрин решила, будто девушка хотела выразить ей поддержку. Секунду спустя эта мысль показалась ей маловероятной. Вне всяких сомнений, этот жест был вызван естественным гостеприимством и свойственными ей хорошими манерами.

— Это твои коробки? — Джилс указал на оставленные на пристани вещи.

Она утвердительно кивнула, и он отправил двоих слуг погрузить все на борт. Кэтрин указала на картонку, которую попросила занести в ее каюту, а после с удивлением наблюдала, как светловолосый великан, который вскоре станет ее соседом, небрежно велел отнести остальное в каюту ее мужа и сложить в углу.

— Спасибо, — сказала она, с достоинством повернувшись к паре. — Вы очень добры.

Джилс улыбнулся ей.

— Это честь для меня, — откровенно произнес он. — И я пошутил, насчет того что мы могли тебя забыть. В действительности Раф попросил меня присмотреть за тобой, поскольку сестра задержала его дольше, чем он ожидал. Соланж не любит путешествовать на лодке, поэтому становится капризной и немного…

— Слово, которое ты подыскиваешь, дорогой брат, звучит так: «раздраженной», — прокомментировала Фанни. — Прости, если это звучит жестоко, но так и есть. Соланж требовательна и придирчива и прежде, чем мы отчалим от пристани, начнет жаловаться на морскую болезнь и желать, чтобы всем было так же плохо.

— Как ты, наверное, догадалась, — сказал Джилс, и открытый взгляд его ясных голубых глаз диссонировал с унылым тоном, — Фанни и Соланж не ладят друг с другом.

— Потому что меня не впечатляют ее надменные манеры, на которые, как она считает, все должны обращать внимание, и потому что я не скрываю своего сочувствия ее одиночеству, из-за которого все это притворство? — спросила Фанни.

— Твоя привычка говорить то, что думаешь, здесь ни при чем, — пробормотал Джилс.

— При чем, — медленно возразила его сестра, криво улыбнувшись. — Но довольно. Кэтрин, когда на этой неделе я разговаривала с твоей мамой, она дала мне понять, что в Альгамбру с тобой поедет служанка. Ее поездка отсрочена?

— Нет, — ответила Кэтрин, и ее улыбка погасла. — Она не едет.

Когда мама предложила ей взять с собой Деде в качестве личной прислуги, Кэтрин не испытала особого энтузиазма. И только после того как Рафаэль категорически запретил няне с ними ехать, она начала осознавать, как одиноко ей будет в новом доме мужа. Кэтрин попыталась объяснить ему свои чувства, но он остался непреклонен. Если она будет нуждаться в услугах служанки, он найдет ей кого-то на плантации, но этой хмурой ведьмы в его доме не будет.

— Не расстраивайся, — сказала Фанни. — Она, конечно, могла бы составить компанию моей горничной, но так в каюте будет больше места для других женщин.

— Ты сказала, что разговаривала с моей мамой? — безучастно спросила Кэтрин.

— Кажется, это произошло на следующий день после свадьбы. Мне нужно было посоветоваться, сколько брать в дорогу готовой еды.

Значит, Рафаэль еще тогда запланировал отъезд на плантацию. Он только сделал вид, что хотел обсудить это с ней, а на самом деле просто прибегнул к уловке. Ему повезло, что Кэтрин оказалась такой сговорчивой. Если бы она не согласилась, он бы получил еще одну возможность продемонстрировать свою власть. А если бы она взбунтовалась, он даже мог бы применить силу, похитив ее, как шутил. Ничто бы его не остановило.

Джилс с беспокойством посмотрел на ее бледное лицо и сказал:

— Может, ты хочешь прилечь в каюте? Прости, что вытащил тебя из постели еще до рассвета, но нужно отчалить как можно раньше. Не люблю плыть по реке в темноте.

— И я не люблю, — согласилась Фанни, показательно передернув плечами. — Особенно если это не нужно. Радуйся, что тебе не пришлось, как мне, прошлой ночью спать на борту. Даже в окружении двадцати мужчин и Джилса я не чувствовала себя в безопасности. Знаешь, всякие там речные пираты… Мне снились тридцать или сорок ужасно порочных, кровожадных мужчин — или животных, — нападающих, калечащих и выцарапывающих друг другу глаза только из-за желания подраться. Можете представить, что они сделают со своими жертвами.

— Ты не позволила Кэтрин ответить мне, — многозначительно напомнил сестре Джилс.

Фанни взглянула на нее.

— Я вовсе не хотела тебя пугать. Уверена, что мы в безопасности. Ты устала?

Из каюты донесся громкий раздраженный женский голос. С таким соседством возможность отдохнуть была маловероятной, и Кэтрин решила перебороть сонливость.

— Хорошо! — воскликнула Фанни. — Значит, ты останешься и составишь мне компанию. Мы можем посидеть за чашечкой кофе здесь, на крыше грузового отсека, и познакомиться поближе. Кажется, я вижу, как его несут.

Судно было около четырнадцати футов в ширину, пятидесяти в длину и осадкой менее пяти футов. Грузовой отсек, одна часть которого была выделена под каюту для женщин, находился в центре, а по обеим сторонам от него шел узкий дощатый настил, расширяющийся у носовой части и кормы. Дорожки были загромождены шестами в половину длины судна, по десять с каждой стороны. На корме собрался экипаж — негры в простой одежде, которые сидели на корточках спиной к планширю[73] и неспешно пили горячий кофе с ромом. На носовой палубе располагался брашпиль, который, как объяснила Фанни, использовался для устойчивости лодки в быстрой стремительной воде и не давал ей сесть на мель.

Пока они осматривались, из грузовой кабины вышел Рафаэль и присоединился к Джилсу у брашпиля. Они сосредоточенно изучали развернутую карту — темная голова резко контрастировала со светлой.

Кэтрин отвела взгляд в сторону, крепче сжав в руках чашку с кофе и наслаждаясь ее приятным теплом. Желая изобразить беззаботность, она спросила первое, что пришло в голову:

— В котором часу мы прибудем в Альгамбру?

— Джилс надеется попасть домой до темноты. Раф, когда навещал нас примерно месяц назад, говорил, что дорога заняла у него всего пятнадцать часов. Мой брат, разумеется, из самых дружеских побуждений, решил побить его рекорд. У Рафа есть собственное судно и опытная команда. У Джилса нет. Те мужчины на задней палубе — новички, он купил их недавно на замену тем, кого мы потеряли; в этом году у нас была суровая зима, многих унесла пневмония и малярия, а некоторые попросту сбежали. Но мужчины есть мужчины, и использование рабов сделает победу Джилса более приятной.

— Значит, это судно твоего брата?

— Да. Он купил его у торговца, который привез на нем товар из Луисвилла. Мне бы хотелось, чтобы он оставил его. Я смогла бы украсить его шторами, диванными подушками, покрасить и подрисовать позолоту, чтобы наши поездки в Новый Орлеан стали комфортнее. Джилс говорит, что это напоминает ему корабль Клеопатры. Он намерен разобрать его; наверное, отдаст в кузню или куда-нибудь еще.

Раздался громкий приказ. Один из мужчин спрыгнул на пристань, бросил трап ожидавшему матросу, отвязал канат с якорем и забрался обратно на борт.

— Думаю, нам лучше уйти отсюда, — сказала Фанни и спрыгнула со своего места, когда мужчины начали греметь вехами[74] у них под ногами и занимать места у борта.

Девушки перешли в носовую часть судна. Отойдя как можно дальше, они наблюдали за происходящим, в то время как лодка начала движение.

Двадцать человек, по десять с каждой стороны, опускали в воду шесты, пока те не достигали дна, размещали плечи в вилке наверху шестов и тянули их, идя в сторону кормы. Когда крайнему в ряду человеку было уже некуда двигаться, они резко разворачивались и бежали назад через верх грузового отсека к носу, чтобы начать все сначала, перемещаясь вдоль лодки.

Позади медленно таяла линия горизонта Нового Орлеана, исчезали из виду покрытые шифером скошенные крыши домов, верхушка Кабильдо с плоскими перилами и круглые башни-близнецы собора. Держась рукой в перчатке за планширь, Кэтрин неподвижно наблюдала, как все это растворяется вдали.

Когда полностью рассвело, позади остались почти все населенные места. Проходили часы, прежде чем можно было отчетливо разглядеть поверхность суши или дымящиеся трубы, проглядывающие между покрытыми серым испанским мхом деревьями. Над рекой за ними долго летели чайки, в тихих водах маленьких притоков они видели каролинок[75] и диких уток, плавающих недалеко от берега. Мимо то и дело пролетали синие журавли и коричневые пеликаны. У болот деревья были белыми от гнездящихся там цапель. Их жалобные крики придавали таинственности молчаливому лесу, обрамляющему реку с двух сторон. К воде медленно подходили черепахи и плавно скользили вниз, а величавые белые цапли снова и снова, хлопая тяжелыми, серебрящимися на солнце крыльями, взмывали над верхушками деревьев.

Из-за половодья их путь порой пролегал по зарослям, судно шло близко от берега, цепляя кусты и небольшие деревья у края воды. Когда наступило утро, все сели за трапезу, состоявшую из холодных бутербродов с ветчиной или цыпленком и большого количества горячего кофе, приготовленного на жаровне в женской каюте. Когда солнце приблизилось к зениту, рабы покрылись потом от напряжения и стали снимать с себя рубашки. Те, на ком были туфли, давно разулись и, оставшись босиком и в одних брюках, живо орудовали шестами, порой затягивая матросскую песню, которая помогала им слаженно работать.

Среди рабов был немолодой мужчина, и Кэтрин, заметив изысканный узор на его одежде, подумала, что он был слугой в доме, а значит, не привык к такому тяжелому труду. Она увидела, что он начал спотыкаться, а когда в конце концов мужчина упал на колени, Кэтрин озабоченно устремилась вперед, но Рафаэль ее опередил. Поймав шест, прежде чем его унесло сильным течением, он поддержал мужчину за плечи. Через секунду порядок был восстановлен. Мужчину разместили на задней палубе в тени брезентового навеса, и служанка Фанни за ним присматривала.

Небрежно бросив через плечо вызов Джилсу, Рафаэль схватил дополнительный шест. Джилс, после секундного колебания, отправил одного из рабов на противоположную сторону отдохнуть в тени, а сам с ухмылкой принял вызов и тоже взял шест. Оба мужчины убеждали свою команду поднажать, чтобы сторона борта соперника отклонилась от курса и повернула к берегу. Вскоре они тоже разделись до пояса, налегая на шесты, смеясь и выкрикивая шутливые издевки в адрес соперника.

Фанни бросила на Кэтрин взгляд, полный почти материнского умиления. Кэтрин едва улыбнулась в ответ. Наблюдая за игрой мышц под шрамами на спине Рафаэля, она испытывала странное чувство. Тонкая красная линия — вот и все, что осталось от пореза шпагой, который она зашила своими лучшими вышивальными стежками, и это пробудило померкнувшие в последнее время воспоминания.

— Становится довольно тепло, тебе не кажется? — спросила она, снимая перчатки и обмахиваясь ими.

— Да, очень, — согласилась Фанни, и ее голос оживился, после того как она бросила быстрый взгляд на Кэтрин. — Ты начинаешь краснеть от щек до кончика носа. Я уже настолько покрылась веснушками, что мне теперь все равно, но будет досадно, если обгорит такая прекрасная кожа. Кстати, сейчас Соланж переживает пик морской болезни — помни об этом, если хочешь зайти внутрь.

— Да, как раз хочу, — согласилась Кэтрин и ушла, даже не посмотрев в сторону Рафаэля.

Тусклый свет каюты с маленьким окном был облегчением после ослепительного блеска воды снаружи. Комната слишком нагрелась от солнца и стоявшей в углу жаровни, в ней было несколько душно, но терпимо. В этом крошечном помещении оказались очень низкие потолки, расположенные одна над другой койки у стен, а в углу — соломенный матрас и одеяло служанки. Пощупав лежавший на сетке кровати тонкий шуршащий матрас, Кэтрин подумала, что с радостью поменялась бы со служанкой местом.

Соланж лежала на нижней койке у окна. На лбу у нее была мокрая тряпка, а в руке зажат пузырек с нюхательной солью. Мадам Тиби сидела у ее ног, держа в руках маленький кусок ткани и быстро орудуя иголкой.

— Я знала, что наше одиночество было слишком приятным, чтобы длиться долго, — слабым голосом проговорила молодая девушка и отвернулась лицом к двери.

Кэтрин показалось, что на лице американки было написано жгучее желание поддеть Соланж.

— Как дела? — бодро спросила Фанни. — Не можем ли мы с Кэтрин что-нибудь сделать для тебя?

— Да, — еле слышно ответила Соланж. — Уйдите.

— Очень смешно, — откликнулась Фанни. — Но мы не собираемся жариться на солнце из-за твоих капризов.

— Капризов! — Соланж села на кровати, уставившись на них упрекающим взглядом, и ее черные глаза сверкали на бледном лице. — Я страдаю от mal de mer[76], — со злостью сказала она, — и душевной боли от осознания того, что моего брата вынудили жениться на этой… этой интриганке!

— Chérie… — предупреждающе произнесла мадам Тиби, но Соланж ее не слушала.

— Я не буду молчать. Все эти долгие недели я держала язык за зубами ради благополучия моего брата, потому что он попросил меня отнестись к этой особе по-дружески. Больше я не стану этого делать.

Кэтрин побледнела, услышав, что ее назвали интриганкой. Она бы никогда не отнесла подобное на свой счет и даже не вполне понимала значение этого слова.

— Соланж, — начала Фанни, — ты не знаешь, о чем говоришь.

Кэтрин покачала головой.

— Пусть продолжает. Это твой брат сказал, что его вынудили на мне жениться?

Соланж бросила взгляд на свою компаньонку, словно ища поддержки.

— Всем это известно, — попыталась оправдаться она. — С момента нашего приезда в Новом Орлеане ходили слухи еще кое о чем — о твоем безнравственном поступке, о твоей бесстыдной наглости явиться на квартеронский бал.

— Правда? — тихо переспросила Кэтрин.

— Да, правда. И я совершенно убеждена, что все произошло так, как ты и хотела: нашелся мужчина, клюнувший на твою странную красоту, и когда эта связь зашла слишком далеко, ты использовала его честь как возможность вынудить жениться на тебе.

— Это неправда, — прошептала Кэтрин.

— Нет? По какой же иной причине Рафаэль решил жениться на тебе сразу же по возвращении в город? Почему вытащил меня из дома, чтобы я одобрила его выбор и выказала уважение тебе и твоей матери, стареющей femme fatale[77]…

— Довольно, — сказала Кэтрин, и в ее тихом голосе чувствовалась такая угроза, что Соланж замолчала, хотя ее глаза все еще пылали ненавистью и возмущением.

Кэтрин продолжила:

— Сомневаюсь, что твое одобрение, Соланж, хоть на йоту изменило бы то, что я когда-то сделала или мечтала сделать. Что же касается моей мамы, то о ней мы не будем говорить ни сейчас, ни потом — впрочем, для тебя, полагаю, это более болезненная тема, чем для меня. Мой брак не касается никого, кроме меня и моего мужа. Если он удовлетворен, значит, тебе придется это принять.

— Да, мне останется молча наблюдать, как ты разобьешь его сердце и бросишь, как бросила Маркуса Фицджеральда.

— Не думаю… — начала Кэтрин, но растерялась, заметив на болезненном лице девушки торжествующее выражение.

— Нет? Маркус рассказал мне о твоем поведении: как ты покорила его своей красотой, кротостью и легкомысленными обещаниями, и в итоге он готов был исполнить любой твой каприз. Он рассказал мне, как ты его использовала, чтобы найти себе более подходящую игрушку, а потом прогнала, уничтожила своим предательством. Возможно, тебе будет неприятно узнать, что он нашел утешение рядом со мной? Это простое удовольствие, которое он никогда не испытывал с тобой. По его собственным словам, это блаженство, которое останется с ним на всю жизнь. Вскоре он намерен приехать с долгим визитом к родственникам его матери, Трепаньерам, которые живут менее чем в десяти милях от Альгамбры. Угадай цель его визита! Он собирается ухаживать за мной. Полагаю, то, что ты увидишь его полностью исцеленным от твоих злых чар благодаря моему влиянию, станет для тебя назиданием. Как ты будешь себя чувствовать, Кэтрин, когда придется приносить нам свои поздравления?

Кэтрин улыбнулась, и от этого легкого изгиба ее губ в черных глазах Соланж появилось озадаченное выражение.

— Я принесу мои самые искренние поздравления, если ты и в самом деле вызвала интерес у Маркуса Фицджеральда.

После обмена такими фразами оставаться в каюте было невозможно. Выйдя на солнце, Кэтрин вспомнила, что над койкой Соланж было маленькое окошко, и ей стало интересно, что из ее речи слышали мужчины. Не то чтобы она сказала что-то новое, но ей хотелось бы получить от Рафаэля какой-нибудь знак, пусть всего лишь улыбку, свидетельствующий о том, что он не станет потворствовать нападкам сестры и одобряет то, как она защищалась. Но ничего не было.

Кэтрин испытала признательность Фанни Бартон, когда она крикнула брату, чтобы он велел натянуть навес, потому что в каюте мало места. Была ли во взгляде Джилса подозрительность, когда он к ним повернулся? Она не могла понять. Однако это впечатление исчезло, когда он стал добродушно противиться требованиям сестры, намекая, что ему нечем платить за работу.

Когда они уселись под брезентовым тентом, Кэтрин повернулась к девушке, чтобы поблагодарить.

— Это очень мило с твоей стороны, учитывая все, что ты, должно быть, слышала о моем поведении.

Фанни резко махнула рукой.

— Не позволяй Соланж тебя огорчать. Из-за ревности она, как обычно, все преувеличивает. Даже в лучшие времена она не чувствовала себя счастливой.

— Правда?

— В течение последних лет она слишком часто и надолго оставалась одна, в результате чего утратила уверенность. По-моему, было неправильно оставлять ее одну на попечении только компаньонки, особенно такой, как эта мадам. Тем не менее ей ничем нельзя было помочь. Люди склонны избегать тех, кто связан с их трагедией. Как ни прискорбно, но это так. Я старалась поддерживать ее как могла, но потом у нее появилась какая-то детская страсть к Джилсу. Она ездила верхом встречать его в поле, следовала за ним, как котенок, который хочет, чтобы его погладили, и постоянно искала возможность остаться с ним наедине. Вскоре его это стало беспокоить, а она увлекалась все больше.

— Под трагедией ты подразумеваешь смерть ее матери? — спросила Кэтрин, не желая комментировать ситуацию, которая наверняка была всем неприятна.

— И отца тоже. К тому же ее единственного брата изгнали из города, объявив убийцей. Не хочу вмешиваться, но думаю, тебе необходимо понять, какие чувства Рафаэль испытывает к сестре. Конечно, не в моих силах на них повлиять, — поспешно добавила она.

— Продолжай.

— Мне кажется, что при общении с ней он постоянно испытывает чувство вины за то, что оставил ее, пусть и непреднамеренно. Он склонен оправдывать ее, потакать ее капризам и даже сносить ее выходки. Я считаю это ошибкой, но меня трудно назвать беспристрастным судьей. Этот ребенок меня раздражает, несмотря на то что больше всего нуждается в моем сочувствии. Но я не хочу, чтобы у тебя сложилось предвзятое мнение. Может так случиться, что, когда вы приедете в Альгамбру и ее самочувствие улучшится, вы станете близки, как сестры.

— Это маловероятно, — сухо сказала Кэтрин. — Соланж невзлюбила меня с первого взгляда.

— Неудивительно. Ты же всего на год или, самое большее, на два старше ее? Однако уже получила возможность вести тот образ жизни, о котором она грезит. Ты обладаешь красотой, о которой ей остается только мечтать. У тебя было много поклонников. Боже, да из-за всего этого даже я позеленела бы от зависти! Вдобавок ко всему ты вышла замуж за ее единственного брата.

— Кажется, за ее неприязнью скрывается нечто большее.

— Не позволяй всему этому расстраивать тебя. Согласна, Соланж — человек тяжелый, но, как я постоянно напоминаю себе, основная причина этого кроется в неестественной смерти ее родителей.

— Интересно… — Кэтрин осеклась, затем решительно продолжила: — Интересно, а ты могла бы рассказать мне о ее отце? Я что-то слышала об этом, но ничего не поняла, а спрашивать Рафаэля не хотела. Случившееся все еще причиняет ему заметную боль.

Фанни кивнула.

— Расскажу все, что знаю, хотя это совсем немного. Мужчины, как известно, с женщинами на такие темы не беседуют. Джилс — мой старший брат, но он так же, как и другие джентльмены, невероятно скрытен в подобных вопросах.

Они обменялись улыбками, и Фанни продолжила:

— Отец Рафаэля винил себя в смерти жены. Ты же знаешь…

— Да, мне рассказывали.

— В общем, его характер и до этого трудно было назвать прекрасным, но после ее самоубийства он окончательно испортился. Месье Наварро начал сильно пить, и алкоголь помутил его рассудок. Он не мог спокойно смотреть на Соланж, и бедняжка, когда он находился дома, постоянно сидела в детской комнате, даже когда выросла. Но именно на сына пришелся основной удар его пьяного гнева. Он не допускал даже малейшего прекословия. Любое сомнение в его приказах или вмешательство в его дела приводило к тому, что он хватался за кнут. Плантация стала приходить в упадок. Неудивительно, что, как только Рафаэль достаточно подрос и стал способен ему противостоять, он начал жить своей собственной бурной жизнью. Рабы, конечно, не могли просто сбежать. Все, что им оставалось, — это затаенный бунт: они работали спустя рукава, а когда рядом не было надсмотрщика, и вовсе бездельничали, воровали по мелочам, не заботились о животных на ферме и не следили за имуществом. Некоторые из рабов находились на Сан-Доминго, когда там то и дело вспыхивали восстания, и кое-что знали о военных переворотах. Это было чрезвычайно опасно. Скрытый бунт взбесил отца Рафаэля. Он ответил тем, что ужесточил дисциплину, но, после того как одного раба с Сан-Доминго выпороли, начался открытый мятеж. Тот человек с двумя друзьями скрылся на болотах, а через неделю, когда месье Наварро верхом на лошади возвращался мимо болота домой, на него напали, сбросили с седла и забили до смерти.

— Как ужасно, — вздохнула Кэтрин.

— Да. Восстание. Это самое ужасное, что может произойти там, где рабы. Тело отца обнаружил Раф. Как и все молодые люди его возраста, он отлично знал это болото, потому что часто там охотился. Лакея, который был тогда вместе с ним, он отправил за подмогой, а сам пошел на поиски убийц. Группа мужчин всю ночь обыскивала болото и на рассвете нашла Рафа. Он сообщил, что в их помощи больше нет необходимости: все, что нужно, уже сделано.

Кэтрин знала, что ее муж был безжалостным человеком, но эта история, даже рассказанная мягким голосом Фанни, поражала жестокостью. Но если американка поведала так много, значит, она его оправдывала.

— Некоторые не поняли поступка Рафа (их было меньшинство) и отнеслись к этому так же, как ты. Другие, среди которых и Джилс, осознавали, что действия Рафаэля предотвратили полноценное восстание. Пойми, Кэтрин, это было жестоко, но справедливо. Раф всегда беспристрастен, какова бы ни была цена.

Кэтрин отвела взгляд от серьезных серых глаз Фанни. Впереди навстречу неслась разлитая в весеннем паводке река. Ветки деревьев и вырванные с корнем стволы плыли по течению вместе с усеявшими поверхность воды опавшими листьями и кусочками коры. Теперь Кэтрин знала, что не ошиблась тогда, за свадебным ужином. Когда Фанни говорила о Рафаэле, на ее лице было такое выражение, а тембр ее голоса… Нет, ей все-таки показалось. То, что она увидела, было не более чем привязанностью к другу ее брата. Фанни Бартон нельзя судить по тем меркам, по которым она судила креолок. Их взгляды на жизнь, в том числе на мужчин и ухаживания, были разными, как и обычаи и религия.

Яркий солнечный свет подчеркивал несовершенства внешности мисс Бартон, и в его безжалостных лучах она выглядела старше, чем показалось Кэтрин при первом знакомстве. Похоже, ей было лет двадцать пять: от уголков ее глаз лучиками расходились заметные морщинки, а вокруг рта остались складочки после улыбки.

Жесткость, с которой Кэтрин оценивала внешность Фанни, вызвала в ней чувство вины, и она приветливо улыбнулась.

— Спасибо, что рассказала мне это. Я рискую выглядеть навязчивой, но не могу не задать тебе еще вопрос: чего мне ожидать в Альгамбре? Какой там дом? А земли? — Потом, решив, что это может выглядеть несколько странно, будто Рафаэль не захотел ей об этом рассказывать, она добавила: — У мужчины безнадежно выпытывать такого рода детали.

Лицо Фанни просияло, словно она тоже обрадовалась смене темы разговора.

— Ты же знаешь, что Али, личного лакея Рафа, отправили вперед заниматься приготовлениями к твоему приезду? Али больше, чем просто лакей. В течение многих лет он был для Рафаэля другом, секретарем и попутчиком в путешествиях. Да он вообще мастер на все руки! Если за дело взялся Али, ты можешь не переживать о том, какие условия тебе создадут в Альгамбре. Дом? Он построен в обычном стиле вест-индийских плантаторов: с тяжелыми ставням и глубокими галереями, защищающими от солнца и дождя, и высоким цоколем. Жилые комнаты в основном расположены на втором этаже с целью защиты от наводнений. От остальных усадеб Альгамбра отличается расположенным в центре внутренним двором, который, должно быть, и подсказал название первоначальному владельцу. Окна спален выходят во двор в испанском стиле, с коваными железными лестницами, которые, как говорят, были привезены из Мадрида, и фонтаном. Надеюсь, ты не будешь разочарована, что каменная раковина поддерживается лишь четырьмя львами, а не дюжиной?

Кэтрин покачала головой в ответ на это шутливое замечание.

— Слушаю тебя, и создается впечатление, что дом огромен.

— Больше, чем другие. Наверху находятся десять комнат, переходящих одна в другую для свободной циркуляции воздуха. Спереди расположена большая и маленькая гостиная, кабинет и комната для женщин, одновременно служащая залом для приемов, затем идут два крыла со спальнями, по три комнаты в каждом, которые образуют правильные углы вокруг внутреннего двора. Полагаю, ты привыкла к такому стилю, а вот мне, когда впервые туда приехала, он показался уродливым и мрачным, ужасным на вид. У нас в Новой Англии крыши домов скатные, чтобы не накапливался снег, и очень маленькие выступы, чтобы солнце могло прогревать комнаты. Но я быстро оценила преимущества галерей, когда стала жить за городом, в Кипарисовой Роще.

— Кипарисовая Роща — название твоего поместья?

Фанни кивнула.

— Оно построено на возвышенности возле огромного изгиба реки и, как и Альгамбра, находится между дубовой и кипарисовой рощами. Единственное, что мы изменили, — это кухня. В прошлом году там случился пожар, но, благодаря тому, что она стоит отдельно, сам дом не пострадал. Джилс все же не смог устоять и выложил новое здание кирпичом, красным кирпичом в новоанглийском стиле, из соображений безопасности. Должна признать, я считаю, что оно выглядит странно позади покрытого штукатуркой дома.

Они провели весь день за такого рода болтовней, стараясь избегать личных тем. Порой Кэтрин казалось, что в поведении Фанни ощущается некоторая скованность, но, учитывая ее дружелюбие и вежливость, глупо было обижаться на такую мелочь. В течение дня мужчин с шестами становилось все меньше, пока на ногах не осталось всего четырнадцать человек, тогда как другие были вынуждены передохнуть. Они все устали — это было понятно по их серым лицам и пустым глазам, хотя вскоре их должен был взбодрить крепкий ром, который они пили прямо из бочки. На стол накрывали, когда об этом просили, но ближе к заходу солнца Фанни поднялась со словами, что ей нужно проследить за приготовлением ужина.

— Я могу помочь? — вставая, спросила Кэтрин.

— Нет-нет, для этого у меня есть служанка. Мне просто нужно найти домашний пирог с фруктами, который я приготовила специально для этого ужина, и кое-что бодрящее. Нам еще предстоит долгий путь. Кроме того, там есть место только для двух человек.

Кэтрин не стала возражать и приняла ее отказ. Ближе узнав Фанни, она предположила, что хозяйка лодки посчитала необходимым осведомиться и о других пассажирках.

Этим утром она вспоминала Новый Орлеан. Но его время прошло. Она осторожно подошла к носу лодки и остановилась около брашпиля, глядя вперед и положив руку на кабестан[78].

В сущности, это было ничем не примечательное путешествие. Однажды они едва не перевернулись, стараясь обогнуть огромную корягу, дерево без корня, преградившее им путь, но все же сумели обойти песчаные отмели и повернуть в правильном направлении. Мимо них вниз по реке проплыли две-три плоскодонки или плота, один из которых был с длинной кабиной, из трубы которой клубился дым. В другой раз они видели доверху наполненное меховыми шкурами каноэ, которым управлял индеец с женой. Он с любопытством глядел на них, проплывая мимо.

Услышав за спиной звук шагов, Кэтрин обернулась и увидела Джилса, который остановился, одной рукой держась за планширь.

— Думаю, ты волнуешься перед приездом домой… В Альгамбру, — исправился он.

Кэтрин согласилась и добавила приличествующую случаю фразу:

— Сегодняшнее путешествие доставило мне большое удовольствие.

— Погода благоприятная, да и удача оказалась на нашей стороне, — кивнув, ответил он.

— А отличный штурман?

Он слегка покраснел от ее комплимента.

— Не говори так, пока не доберемся до дома. Между нами и пунктом назначения осталось еще много воды.

Кэтрин улыбнулась, но ничего не ответила. Вдали за деревьями умирало солнце, прощаясь великолепным золотым погребальным костром. По мерцающей воде растягивались сине-фиолетовые тени. Их обдувал свежий ветерок с ароматом лесного папоротника и дикой жимолости, заглушающий сырой запах реки.

Стоявший рядом с ней мужчина протянул руку и слегка коснулся ее руки.

— Москиты, — пояснил он, показывая убитое насекомое. — Как только стемнеет, они сильно попортят нам жизнь. Фанни их ненавидит, и это то немногое, к чему она так и не смогла здесь привыкнуть.

— Некоторые люди восприимчивее к москитам, чем другие. Моя няня, например, раны от укусов на лице и руках обычно смазывает мятой и шалфеем, а также оставляет открытый пузырек с настойкой болотной мяты на окне своей комнаты… — Кэтрин умолкла, заметив, как вдруг напрягся этот крупный мужчина. Проследив за его взглядом, она увидела, что прямо на них несется другое судно.

На этом участке реки вполне хватало места для двух лодок. Двое или трое мужчин с шестами в руках замерли, наблюдая за сближением, а когда расстояние между суднами сократилось, к этим наблюдателям присоединились другие. Разглядев женщину с красивыми волосами, они начали кричать и жестикулировать, хотя их слова невозможно было разобрать.

На носу приближающейся лодки столпилось еще больше мужчин, скорее мужланов, одетых в штаны из оленьей кожи, шкуры и другую грубую одежду из выгоревшей на солнце ткани. У них были длинные тусклые волосы и бородатые лица, отчего они напоминали дикарей.

Кентуккийцы, с болью подумала Кэтрин, испуганно наблюдая, как лодка изменила курс и развернулась в их сторону. Джилс выпрямился и инстинктивно заслонил ее плечом, словно защищая. На большее у него не хватило времени, потому что сзади раздался громкий голос:

— Кэтрин, ступай вниз! Сейчас же.

Тон Рафаэля был жестким и осуждающим, но, взглянув на его застывшее лицо и шпагу в руке, Кэтрин поняла, что сейчас не время возражать. Она сделала, как ей было сказано.

Прошло несколько долгих минут — ужасных минут насмешек, оскорблений и свиста, которые становились все более резкими и непонятными. Затем голоса начали стихать. Либо мужчин не прельщала перспектива равной борьбы и вид обнаженных шпаг, либо они просто решили, что игра не стоит свеч, но в итоге встречная лодка прошла мимо, не задев их. Опасность растворилась вдали внизу реки и вскоре исчезла совсем.