Династия Дунканов

XI

Я покинула кладбище, обогнула дальний конец ряда домиков и вошла на широкое поле с коротко скошенной сочной травой. Здесь я чувствовала себя в полной безопасности, так как никто не мог бы тут лежать, поджидая меня, и потом выскочить, нападая. Мягкая трава пружинила под ногами, и я казалась окруженной мирной тишиной.

Мысли мои вернулись к чудесным дням в Сент-Луисе, исполненным радости и ожиданием многообещающего будущего. А потом жажда славы одного капитана парохода и беспечность его команды изменили все.

Случись это до моей встречи с Дэвидом, я была бы теперь совершенно одинока. Он дал мне жизненные силы вынести скорбь утраты и затем встретить лицом к лицу эту странную, неожиданную опасность, которая мне угрожает. Обширное открытое пространство было с трех сторон ограничено лесом, порой густым, а в других местах редким. Дальше был участок пастбища, где я каталась верхом с Уолтером. И я не встревожилась, увидев всадника, показавшегося на одной из верховых троп. Уолтер обычно сутулился в седле, и его легко было узнать. Он не нравился мне из-за своих бессмысленных выходок, порой просто опасных, но никакой иной угрозы от него не исходило, поскольку он хотел жениться на мне и, стало быть, скорее должен был оберегать меня, чем вредить.

Он ехал спокойно, пока не достиг примерно середины открытого пространства. Тут он издал дикарский вопль, пришпорил лошадь и помчался ко мне со всей скоростью, на какую был способен жеребец.

Я полагала, что Уолтер красуется. Я остановилась и ждала его, думая, что он когда-нибудь сломает себе шею. Он не останавливался! Я вдруг осознала, что он не замедлял ход и не сворачивал, чтобы проехать мимо меня. Он всячески старался действительно меня сбить.

Я отскочила в сторону, и как раз вовремя. Уолтер сдержал лошадь, быстро повернул ее и снова поехал ко мне. Я снова изо всех сил побежала, а когда очень близко позади себя услышала топот копыт, отвернула в сторону. Всякий раз, когда жеребец проскакивал мимо меня, Уолтер его осаживал, поворачивал, поднимая на дыбы, и вновь устремлялся за мной.

Я старалась двигаться по прямой к густому лесу, окаймлявшему открытое пространство. Лишь там я была бы в относительной безопасности, но мои шансы достичь леса казались слабыми. У меня не было времени задуматься, почему Уолтер так старался убить меня, я знала только, это было именно так, и моя жизнь зависела от того, сумею ли я увернуться от его лошади.

Я снова отвернула, так что лошадь едва не опрокинула меня. Теперь я уже приблизилась к лесу, и во мне затеплилась надежда на спасение. Отсюда я уже не могла позволить себе уворачиваться, я должна была бежать прямиком к лесу. Значит, надо было собрать все остатки сил. И я заставила себя бежать быстрее. Уолтер, повернув лошадь, хлестал ее плеткой, чтобы она ускорила бег и догнала меня.

Я подумала, что успеваю достичь леса, и в мозгу была безумная надежда на то, что если мне это удастся, Уолтер не сумеет вовремя удержать лошадь и врежется в гущу леса. Я отважилась оглянуться, чтобы посмотреть, далеко ли он. Нога обо что-то споткнулась, должно быть, о камень. Какая разница, обо что, ведь в результате я упала головой вперед и скользнула по траве, движимая сумасшедшей скоростью бега.

Я попыталась подняться. Бесполезно. Всадник и лошадь были почти надо мной. Сейчас я буду убита. У меня не оставалось ни одного шанса выжить. Лошадь за полминуты затопчет меня насмерть.

Я видела покрытую пеной морду животного, видела дикие покрасневшие глаза, видела, как поднялись его передние ноги, когда оно встало на дыбы, — и потом копыта опустились, но в ярде от меня, припавшей к земле. Уолтер перегнулся через седло и смеялся, пока слезы не покатились по его лицу.

Я быстро поднялась и, не очень стараясь сохранить достоинство, шагнула, чтобы встать рядом с дрожавшей лошадью.

— Я расскажу об этом вашему отцу, — сказала я. — Вы, без сомнения, ненормальны.

Смех прекратился, и Уолтер наклонился, холодно и напряженно говоря мне:

— Пакуйте ваши вещи и убирайтесь отсюда. Мы не хотели вас здесь видеть. Уезжайте и не возвращайтесь. Если этого не сделаете, в следующий раз я вас действительно затопчу.

Я отступила на два маленьких шага, испуганная злобой в его голосе.

— Почему, — спросила я. — Скажите мне почему?

— Вы просто уезжаете, вот и все.

— Ваш отец говорит, что я должна выйти за вас. Что на это скажете?

— Я этого не хочу. Не хочу жениться на вас. Вот почему вам надо уехать, пока папа нас еще не поженил. Все, чего я хочу от людей, это чтобы оставили меня в покое. Это все, чего я хочу, — остаться один.

Я сказала:

— Уолтер, слезьте с лошади, если намерены продолжить со мной разговор.

— Не желаю больше разговаривать.

— Нет, желаете. Потому что мне известна причина, по которой вы хотите избавиться от меня.

Он выпрыгнул из седла и подошел, чтобы посмотреть мне в лицо.

— Да? Вы знаете причину?

— Вы по-прежнему любите Мари, — ответила я.

— Кто вам это сказал? — почти выкрикнул он, так как внезапная ярость лишила его самообладания. Я испугалась, что он придет в неистовство. Надо было умиротворить его. Этот человек был непредсказуем, а, следовательно, опасен.

— Правильно, что вы должны любить ее, — сказала я. — Я на вашей стороне.

Его ярость исчезла так же быстро, как и возникла.

— Правда, Джена?

— Вы бы не женились на ней, если бы не любили. А она не вышла бы за вас, если бы не знала, что вы будете заботиться о ней и любить.

— Никто другой никогда не понимал…

— Вы не хотели, чтобы она уехала.

— Но она покинула меня. Она сказала, что не может со мной жить.

— Вы уверены, что она сказала именно так? — спросила я, по-прежнему стараясь смягчить и успокоить его. — Может быть, она сказала вам, что не может больше жить здесь?

— Не знаю. Я думал, она имела в виду меня. — Он утратил уверенность и стал лучше управляем.

— Уолтер, когда ваш отец решил, что Мари виновата в том, что не может быть потенциальной матерью его внука, он больше не хотел, чтобы она здесь жила и ясно по этому поводу выразился. Это от него она убежала, а не от вас.

— Вы так думаете? Честно? — спросил он, прося об утвердительном ответе.

— Кажется совсем ясным, что это именно так. Перед тем как уехать она еще что-нибудь сказала?

— Нет, ничего.

— Вы знали, что она уезжает?

— Нет. Я бы постарался ее удержать.

— Она просто ушла? Сама по себе?

— Не знаю. Меня здесь не было. Папа отправил меня по делу в свою контору. Я отсутствовал всю вторую половину дня, а когда вернулся, ее уже не было. Я тогда этого даже не знал. До тех пор, пока не пошел спать и не стал ее искать. Обыскал весь дом… Ее не было.

— Она не оставила никакого письма, ни записки?

— Ничего. Просто ушла.

— Она взяла что-нибудь с собой? Деньги, драгоценности, одежду?

— Она просто открыла дверь и вышла. Именно так я себе это представлял.

— И больше вы ни слова от нее не слышали?

— Никогда.

— Уолтер, вы не пытались найти ее? Не разыскивали, не задавали вопросов, не говорили с родственниками?

— Ее родственники не пожелали впустить меня в дом. Они сказали, что это я виноват. Я осмотрел всю плантацию. Думал, вдруг с ней произошел несчастный случай. Я никого не просил помочь мне, потому что мне было стыдно. Когда женщина покидает мужа, это всегда его вина, а не ее.

— Значит, стараясь сделать так, чтобы моя лошадь меня сбросила, сухая ветвь дерева на месте прыжка, дикая гонка в тот день, когда мы ехали в город в оперу… все это затем, чтобы я испугалась и уехала. Не так ли?

— Да… Только без ветви у каменной стенки. Я не клал ее туда. Вы не можете сказать, что это сделал я.

— Хорошо. Верю вам на слово. Остальное было для того, чтобы устранить меня, чтобы я не смогла выйти за вас — после того, как ваш отец сказал, что намерен добиться официального объявления Мари умершей.

— Да. Я просил его не делать этого. Я хотел, чтобы он повременил. Мари вернется. Знаю, что вернется. Она не ненавидит меня. Если бы она захотела вернуться, я бы предложил жить с нею в городе, а не здесь, на плантации. Я бы пошел работать и не имел бы ничего общего с отцом. Я его ненавижу. Маму я тоже ненавижу, потому что она хочет того же, что делает папа. Кого беспокоит продолжение фамилии Дунканов? Не меня. Что до меня, она может умереть со мной, и Бог с ней.

— Известна ли вам какая-нибудь причина, по которой кому-то была бы выгодна моя смерть? — спросила я.

— Я не хотел убить вас, — поспешно сказал он. — Клянусь, не хотел. Мог бы, но не настолько вас ненавижу. Если бы вы просто уехали…

— Я не спрашивала, пытались ли вы убить меня. Я имела в виду, есть ли кто-то еще, кто мог бы желать моей смерти?

Он тяжело покачал головой из стороны в сторону.

— Не знаю. Какой прок от вашего убийства?

— Хотела бы я знать, Уолтер.

— Вы намерены сообщить папе о моем поступке? — Теперь в его голосе был оттенок беспокойства.

— Нет, если пообещаете мне никогда больше не повторять подобного.

— Обещаю. Это была глупость. Я делаю много глупостей, но я не хочу навредить вам. Никогда!

— Тогда я ничего не скажу. Но нам надо договориться об одной вещи. Вы не женитесь на мне, а я никогда не выйду за вас.

— Торжественно это подтверждаю. Ведь я хочу, чтобы вернулась Мари. Как вы думаете, Джена, она вернется?

— Не знаю. Я ее не знала, но говорят, она была очень красива.

Он закрыл глаза, словно пытаясь вызвать в памяти ее образ.

— Да, это так. О, она была так красива, что дыхание перехватывало. Никогда не думал, что она выйдет за меня. Но она вышла. Это говорит о том, что она, наверно, любила меня.

— Конечно, любила. — Про себя я удивлялась, как человек с репутацией волокиты и игрока может быть столь наивным. Мне подумалось, что эта его репутация мошенника построена на песке. Действительно, Уолтер медленно мыслил и действовал. Его репутация азартного игрока основывалась, должно быть, на том, что он неизменно проигрывал. Его истинная натура и ум были едва скрыты под тонким покровом искушенности, которую он каким-то образом приобрел. Не бояться нужно было этого человека, а испытывать к нему сочувствие.

— Я ничего не скажу с том, что вы пытались напугать меня, — еще раз пообещала я.

Он кивнул, снова вскочил в седло и уехал. Все еще дрожа, я направилась к усадьбе, теперь уверенная в том, что для меня небезопасно выходить из дома. Я чувствовала наверняка, что все остальное случившееся со мной — не дело рук Уолтера. Но тогда чьих же?

Я осознала, что единственный способ положить конец настояниям Клода Дункана относительно сохранения рода Дунканов — это вернуть Мари. Клоду было бы гораздо труднее добиться развода, чем официального признания смерти. Уолтер не повинуется ему, если речь пойдет о разводе, и, возможно, Клод это знал или понимал.

Остаток дня был спокойным и скучным. Одетта держалась от меня стороной. Намеренно или нет, я не знала. Аугуста, по всей видимости, все еще была занята своей работой, а Селина — поскольку я ни разу не видела ее за весь день — должно быть, решила провести его в постели, как это иногда делала.

Клод и Лаверн оба были в новоорлеанской конторе плантации, так что я была предоставлена сама себе. Некоторое время я провела за чтением, также за изучением имущества, оставленного Мари, ища возможный ключ к разгадке ее исчезновения. Я не нашла ничего. Меня поддерживали мысли о том, что завтра вечером мне предстоит быть в театре и увидеть Дэвида дирижирующим на премьере новой оперы. Я знала, что он несколько дней репетировал, и молилась, чтобы он раз и навсегда проявил себя и получил контракт, которого желал.

Назавтра я была еще счастливее, так как теперь уже скоро должна была увидеть Дэвида. Планы Клода не изменились. Он, я и Лаверн намеревались ехать в театр. Селина для этого не совсем хорошо себя чувствовала, а Аугуста без объяснения причин просто сообщила, что предпочла бы остаться дома.

Ранним утром Клод решил ехать в город, а мы с Лаверном должны были встретиться с ним в отеле за ужином, прежде чем отправиться в оперу. В середине дня я была готова и нетерпеливо ждала, пока оденется Лаверн. Наконец мы в одном из экипажей пустились в путь.

Я всегда полагала, что могу доверять Лаверну. Ничто из того, что я по секрету ему сообщала, пока не достигало ушей Клода. Чем больше я размышляла о странном поведении Уолтера и о причинах, которые его к этому побуждали, тем больше меня все это занимало. Мне хотелось услышать еще чье-то мнение, мнение человека, не связанного кровными узами с семьей Дунканов.

Лаверн выслушал меня. Я рассказала ему, как Уолтер старался запугать меня, чтобы я уехала, и о варварской попытке убить меня, затоптав лошадью.

— В Уолтере, — сказал Лаверн, — сидят, как часто кажется, два разных человека. Я видел его за карточной игрой, выказывавшим немалую смелость при блефовании и более здравые суждения о картах и людях, чем вы могли бы в нем предположить. Он также обычно ищет женского общества, и если дамы надо добиваться, уговаривать, то тем лучше. В такие моменты он может быть обходительным и истинным джентльменом. С другой стороны, ему нравятся глупые штучки вроде тех, какие он выкидывал с вами. Я видел его дурным настолько, чтобы быть в состоянии убить кого-либо, и кротким настолько, чтобы стоять на коленях. Не знаю, что с ним делать. Своего отца он тоже ставит в тупик.

— Которая же его часть преобладает и управляет его тайными помыслами? — спросила я.

— Откуда мне знать? Из того, что он говорил, я сомневаюсь в одном. Он утверждает, что любил Мари и хочет ее вернуть. Это ложь. Он ненавидел ее за то, что она пилила его, постоянно напоминала о том, что он ее не обеспечивает, оставляя это на отца. Когда Клод поскупился на деньги для нее, она как никогда резко набросилась на Уолтера и приказала добыть ей еще денег. Что, как она знала, было невозможно, если только Уолтер не начнет работать, — а такой участи он боялся, как смерти.

— Она убежала, потому что ненавидела больше всех Уолтера? Или еще больше его отца?

— Она страстно ненавидела Клода, так как он, узнав, что она не даст ему внуков, едва замечал ее. Уолтер, с другой стороны, терпел ее придирки, полагая, что она может претендовать на большее, чем желал предоставить ей Клод. Скажем так, она не любила ни того, ни другого.

Я помолчала, удовлетворись раздумьями о только что рассказанном Лаверном и смотря на меньшие плантации, мимо которых мы проезжали, время от времени помахивая работникам и держа перчатки у носа, чтобы вдыхать поменьше красной пыли, облаком поднимавшейся всякий раз, как копыто лошади ударяло о дорогу.

— Думаете ли вы, что мистер Дункан будет каким-то образом принуждать меня к замужеству с Уолтером? — спросила я.

— Боюсь, что так, моя дорогая.

— Не думаю, что ему это удастся при всех его деньгах и могуществе. Он не может заставить нас с Дэвидом разлюбить друг друга.

— Совершенно верно, — признал Лаверн, — но он способен даже на этом нажить капитал. Он расчетливый человек, который привык находить лазейки, дающие ему перевес во всех делах. Я видел его загнанным в угол врагами, без единого шанса выскользнуть. Во всяком случае, так казалось. Но он благодаря своему уму всегда выпутывался. Ни при каких обстоятельствах не смотрите на него как на человека уязвимого.

Лекция Лаверна была хорошо усвоена, но привела меня в большое уныние. Мне хотелось устроить так, чтобы увидеться с Дэвидом до спектакля, однако это было невозможно. Мы успеем только встретиться с Клодом, поужинать и вовремя приехать в театр.

Клод заказал столик, и главный официант в высшей степени почтительно провел нас к нему. Клод пришел спустя пятнадцать минут с видом человека, которого торопят деловые обязательства.

— Итак, — сказал он, — предстоит великий вечер. Все уверены, что он будет достоин памяти, ибо рождается новая опера и Новый Орлеан благодаря этому получает лучшее место на карте.

— Вы видели Дэвида, — спросила я.

— О, да, с полчаса тому назад. Прослушал часть увертюры. Она хороша. Дэвид сегодня вечером заслужит свой контракт, и, вероятно, если он попросит, — Клод медленно подмигнул мне, — его жалованье может оказаться даже большим, чем ему уже предложено.

— Буду откровенен, Клод, — сказал Лаверн. — Вы продолжаете настаивать на том, чтобы Джена вышла за Уолтера, хотя знаете, что она любит Дэвида. И вы помогаете Дэвиду занять теперь положение, при котором он легко сможет жениться на ней. Похоже, что ваши намерения противоречат вашим действиям.

— Возможно, — весело ответил Клод. Он пил свой виски как человек, которому необходимо поднять свой дух. — Я стараюсь быть честным. В этом случае я не веду дела против Дэвида за то, что он любит Джену. Однажды они даже могут найти себя способными пожениться.

— Как вы можете говорить такое? — с негодованием спросила я.

— О да, вы с Дэвидом когда-нибудь сможете пожениться. Но не прежде, чем вы дадите мне внука — предпочтительно мальчика. Я удовольствуюсь даже внучкой, хотя это было бы некоторым разочарованием.

Лаверн издал короткий резкий смешок.

— Зачем? Если вы возьмете в свои руки ее воспитание, как вы, несомненно, и сделаете, вы вырастите ее по своему образу и подобию и сделаете больше мужчиной, чем женщиной. Иногда, Клод, вы мне не нравитесь. Сейчас именно такой случай.

— Видите ли, — Клод громко рассмеялся и велел принести еще напитков, — я позволяю моим друзьям говорить все, что им заблагорассудится. Мне нравятся люди, откровенные со мной, но им тоже придется терпеть мои слова. Лаверн, к примеру, никогда не был женат. Он был кавалером очень многих приятных девушек и женщин, но до сей поры, я думаю, мысль о женитьбе даже не приходила ему в голову. Пока он не встретил вас, моя дорогая Джена. Но он знает, насколько вы недоступны. Я настаиваю на вашем замужестве с моим сыном, вы настаиваете на замужестве с Дэвидом, и, стало быть, бедный Лаверн остается третьим лишним. Ну как, я прав?

Он адресовал вопрос Лаверну, лицо которого сначала порозовело от смущения, а теперь запылало гневом, угрожавшем победить его здравомыслие. Он, кажется, успел вовремя одуматься, потому что взял себя в руки и допил стакан.

— Мой дорогой Клод, — сказал он. — Что мне следовало бы сейчас сделать, так это дать вам пощечину и прислать к вам секундантов. Однако принимая во внимание нашу старую дружбу и то, что ни один из нас не знает, за какой конец держать рапиру, и мы печально известны как скверные стрелки, то на дуэли могли бы причинить вред друг другу. Следовательно, я пропускаю мимо ушей сказанное вами и просто называю вас сумасшедшим.

Клод, как я и предполагала, откликнулся взрывом громкого смеха. Комментарий Лаверна заставил рассмеяться и меня, и сам Лаверн радостно присоединился к общему веселью. Но это было нечто такое, чего я прежде не осознавала. Раньше я смотрела на Лаверна как на человека, который может занять место папы, а не как на возможного поклонника… человека, который может видеть в Дэвиде соперника.