Дитя любви

НА ОСТРОВЕ ЛЮБВИ

Когда Джоселин уехал, как будто камень упал с нашей души, потому что мать написала, что она с отцом возвращается, и мы были уверены, что, будь Джоселин еще здесь, один из них точно бы заметил, что происходит нечто необычное.

Карла предупредили, чтобы он следил за своими словами, но, поскольку он знал, что все уже закончилось, его внимание теперь переключилось на нового сокола, которого он приобрел и сейчас обучал с помощью одного из лесничих. Разговоры Карла крутились только вокруг этой птицы.

Ли показал письмо, которое получил от Харриет. В Эйот Аббасе все хорошо, писала она. Ей пришлось отложить свой визит в Лондон, о котором она и Грегори подумывали. С Бенджи все в порядке. Он просто влюбился в нового гостя — мужчину, с которым она несколько лет назад играла. Он еще молод и, естественно, играет только роли подростков и никогда еще не выступал как настоящий взрослый актер, бедный мальчик, но он весьма забавен, и с ним весело. Он хорошо вошел в семью, и она не знает, долго ли он у нее будет гостить. Она счастлива принимать его, да Ли и сам знает, как ей нравятся гости, когда они приезжают к ней в деревню. Грегори слегка простудился и все время спрашивает, когда кто-нибудь из нас соберется навестить их…

Ли довольно похлопал по письму:

— Ей можно доверять. Той ночью ко мне в спальню пришла Кристабель. Она выглядела прелестно в своем волнении.

— Присцилла, мне хотелось бы поговорить с тобой, — сказала она. — Прости, что прихожу в такое время, но мне хотелось, чтобы мы были одни. Ты не возражаешь?

— Конечно, нет! — ответила я. Она опустилась в одно из кресел.

— Я заметила кольцо у тебя на пальце, — сказала она. — Где оно сейчас?

— Ли заставил меня спрятать его. — Я не стала ей говорить, что, когда ношу платья с высоким воротником, оно висит у меня на шее, на цепочке.

Она подняла брови, и таинственная улыбка заиграла на ее подвижных губах.

— Это кольцо подарил тебе Джоселин? Я кивнула.

— Я думаю, он влюблен в тебя!

— Почему?

— Это было весьма очевидно, и потом в тот день, когда произошел этот случай с собаками, он наверняка сказал тебе что-то?

— Я знаю, это прозвучит очень глупо, но он просил моей руки…

Она понимающе улыбнулась.

— Это очень романтично! — произнесла она. — Я могу понять тебя, потому что…

Теперь пришла моя очередь выслушивать ее. Она выпалила:

— Ничего подобного раньше со мной не случалось! Я постоянно думала, смогу ли я вернуться в тот дом священника, а теперь… теперь я должна остаться здесь! Я должна присоединиться к вашей семье!

— Что ты имеешь в виду? Ты уже входишь в нашу семью! Все мы смотрим на тебя как на верную подругу, особенно после того, что мы вместе пережили!

— Это странно, но все это: опасность, дружеская поддержка… С нами что-то произошло!

— С тобой, Кристабель?

— Да, со мной и с Эдвином!

— Ты хочешь сказать, вы любите друг друга?

— Я люблю его!

— Тогда и он тебя тоже любит! О, как же я это не заметила?! Это же так очевидно!

— Так же очевидно, как с тобой и Джоселином!

— О, Кристабель, ты выглядишь такой счастливой!

— Я и в самом деле счастлива! Это так много значит для меня! Дело не только в Эдвине: любить его, знать, что и он меня любит! Есть еще много другого… Ну, может, мне не следует об этом думать, но если бы ты росла в тех же условиях, что и я…

— Я понимаю, но все изменится. Все станет другим для тебя, но главное — у тебя есть Эдвин! Он уже говорил с тобой? Просил твоей руки?

— Он высказывал мне свою любовь уже тысячу раз! Да, он говорил мне это!

Эдвин совсем не такой, чтобы относиться к этому легкомысленно, подумала я, он не Ли. Если Эдвин влюбился, это должно быть серьезно. Я ни разу не слышала, чтобы слуги хихикали над ним, как над Ли.

— Я так рада за тебя! — сказала я. — Ты будешь как бы моей сестрой! Теперь тебе не придется думать об отъезде. О, Кристабель, я так рада, что ты приехала к нам!

— Это был перелом во всей моей жизни! — Она радостно засмеялась, совсем, как ребенок. Она была уже не той девушкой, что приехала в наш дом несколько месяцев назад. Создавалось впечатление, будто стена, которую она возвела вокруг себя, чтобы скрывать свои чувства, начинает рушиться. — Господи, как я была напугана, когда приехала сюда! — продолжала она. — Я помню, как мы сидели внизу и я разговаривала с твоими родителями… — Незаметная тень пробежала по ее лицу. — Как ты думаешь, твои родители одобрят выбор Эдвина?

В этом я не была уверена: я помнила разговоры о Мерридью и Эгхэмах. Отношение моих родителей к Кристабель сначала заставило меня серьезно задуматься. Отец, казалось, беспокоился, как она приживется у нас, и был очень внимателен к ней, выказывая ей, по-моему, больше внимания, чем это было необходимо. Мать в отличие от него всегда была очень тактична со всеми, кто приезжал к нам в дом, но мне показалось, она приняла ее с подозрением, и я неоднократно замечала, что она задается вопросом, почему мой отец привез ее к нам?

Нет, я ничего не могла ответить на ее вопрос, но и не хотела тревожить Кристабель, поэтому сказала:

— Я уверена, они хотят Эдвину только счастья, да и сам Эдвин уже почти взрослый!

Ее мой ответ, похоже, удовлетворил, и следующие полчаса наш разговор крутился вокруг опасного приключения, что выпало на нашу долю, после чего мы посмеялись над нашими напрасными страхами и поздравили друг друга с удачным исходом.

Но после ее ухода я почувствовала, что мое радостное настроение постепенно стало улетучиваться. Я подумала, какие будут последствия для нас обеих:

Кристабель и Эдвин, который еще не достиг совершеннолетия и которому, скорее всего, придется столкнуться с протестами родителей, и я, влюбившаяся в беглеца, который сейчас скрывался под вымышленным именем.

Мои родители вернулись домой, и, как это обычно происходило в таких случаях, по этому поводу был устроен пир. В результате дом заполнили запахи вкусных пирогов и жареного мяса. Элен хлопотала без конца, проникнувшись своей значительностью. Пришла помочь даже Частити, и все закрутилось.

Мы собрались в зале, чтобы поприветствовать их, — я, Карл, Эдвин, Ли и Кристабель, стоящая позади остальных. Мать горячо обняла меня. Отец небрежно скользнул по мне взглядом, зато внимательно изучил Карла. Все мы немного беспокоились за Карла, хотя и предупредили его, чтобы он был поосторожнее. Но его мысли занимал лишь сокол! Да, появился еще один новый интерес — у собаки Поллукс скоро должны были родиться щенки! Я ощутила, как во мне вновь оживают старые обиды. Отец выглядел так прекрасно, он так отличался от всех остальных мужчин, я действительно гордилась им! Каждый раз, когда я встречалась с ним после долгой разлуки, мне так хотелось получить от него хотя бы один-единственный одобрительный взгляд, чтобы хоть капельку интереса он проявил ко мне. Но нет, этого никогда не происходило: он знал, что я его дочь, помнил мое имя, но, думаю, даже не знал, сколько точно мне лет, — зато знал все о Карле!

Первыми его словами были:

— Кажется, сын подрос на несколько дюймов!

— На один с половиной, — сказал Карл. — Можешь проверить по буфету!

Он говорил о буфете в классной комнате, на котором всю жизнь отмечали его рост. Там были метки роста и других мужчин нашей семьи — Эдвина и самого отца, так как оба они росли и воспитывались в Эверсли. Мечтой Карла было перерасти отца, порой мне казалось, что и отцу хочется того же. Я почувствовала обиду, что девушкам уделяется тут столь малое внимание, и была почти рада, что участвовала в том, чего бы он, по моему мнению, не одобрил.

— Это хорошо! Скоро станешь таким же высоким, как и я! — сказал отец.

— Я буду еще выше, — похвастался Карл. Такое нравилось отцу, и он одобрительно похлопал брата по плечу. Мать взяла меня под руку. Она всегда старалась поддержать меня и загладить явное пренебрежение отца, но лучше бы она притворялась, будто вообще не замечает этого.

Теперь, когда они вернулись, жизнь в доме вновь вернулась в прежнюю колею, и я поняла, как трудно было бы нам прятать Джоселина, будь они тогда рядом с нами. В тот день я надела на шею перстень, а вечером, надев платье, открывающее шею и руки, сняла кольцо и аккуратно спрятала его в ящик, под белье.

Спускаясь по лестнице, я встретила мать, и она начала рассказывать мне о новых прическах, которые сейчас носили при дворе.

— Сейчас в моде распущенные локоны, прикрывающие лоб. Не думаю, что это тебе пойдет, но мне понравилась одна прическа, когда волосы, перехваченные лентой, окаймляют лицо. Ту прическу с локонами называют «сердцеедка», подразумевая, что она очень кокетлива. — Она повернулась ко мне и тронула мои светло-каштановые волосы, которые были очень густыми, но, к сожалению, не вились.

— О, — сказала вдруг она, — что это у тебя за след на шее? А, понимаю, это от цепочки, но я не видела не тебе сегодня цепочку?

— Я… я… э… она была на мне, — сказала я, надеясь, что не покраснела при этом.

— Но, дорогая, я действительно не видела ее!

— О, я надевала ее… ненадолго!

Вот еще одно доказательство того, что надо быть осмотрительной. Она могла начать сомневаться и тогда бы поняла, что я ношу цепочку под платьем. А зачем девушке надевать золотую цепочку и не показывать ее при этом?

За обедом отец рассказал нам о том, что делается при дворе. Монмут, казалось, был уверен в том, что заставит своего отца признать его как наследника.

— Что будет лучше всего, — сказал отец. — Тогда этот Йорк уберется обратно, где ему и место!

— Ты говорил с королем об этом? — спросил Эдвин.

— Я? Мой дорогой друг, Карл не будет слушать ни меня, ни кого-либо другого! Мне бы посоветовали — обернув, конечно, все в шутку, — заниматься своим делом, и, кто знает, может, вскоре король охладел бы ко мне? Нет, Карл знает, что делает, и никто ему перечить не посмеет. Сейчас он настаивает на том, что никогда не был женат на Люси Уолтер и, следовательно, Монмут — внебрачный сын!

— В этом случае, — сказал Ли, — нашим следующим королем станет Яков.

— Некоторые будут не согласны с этим, ибо это означает католицизм.

— А что Титус Оутс?

— Он все еще в Уайтхолле, против него много голосов. Он явно не самый популярный человек в стране!

— Как ты думаешь, если он выйдет из фавора, преследование католиков прекратится? — спросила я.

Отец повернулся ко мне, и всем своим телом я ощутила его холодный оценивающий взгляд. Я вновь почувствовала горечь: как бы мне хотелось, чтобы он посмотрел на меня с интересом! Он пожал плечами.

— Карла это совсем не интересует. Он самый терпеливый человек на земле и не любит суетиться по пустякам.

— Тогда почему же он ничего не предпримет? — нетерпеливо воскликнула я.

— Слишком ленив, — сказал Ли, — но он уберег королеву! Оутс уже, наверное, точил на нее топор.

— Он настоящий зверь! — вырвалось у меня.

— Все пройдет, — сказала моя мать. — Так всегда бывает.

— Да, — горячо подтвердила я, — но тем временем за людьми охотятся, их убивают! Это жестоко!

— Ходят слухи, что король и сам католик, — вставила Кристабель.

За столом на несколько секунд воцарилась полная тишина. Потом отец промолвил:

— Он никогда открыто этого не признавал. Он слишком изворотлив и умен. Он знает, народ этого не примет, а король не должен разочаровывать своих подданных. Но следующим на престол должен взойти твердый протестант. Этим человеком должен стать Монмут!

— Но герцог Йорк никогда не позволит этого, — сказала мать. — И, кроме того, не думаю, что мы поступаем разумно, говоря о вещах, о которых нам ничего не известно. Мы получили длинное письмо от Харриет. Она пока остается в деревне, у нее гостит какой-то забавный молодой человек, актер.

— У Харриет всегда гостят забавные молодые люди, и неизменно — актеры, — холодно сказал отец. Он не любил Харриет, а она невзлюбила его: он был одним из тех немногих мужчин, которые не хотели восхищаться ею.

— А когда вам, юноши, снова на службу? — обратился он к Эдвину и Ли.

— Ждем указаний, — ответил Ли. — Думаю, уже недолго осталось.

— Расскажите нам, чем вы здесь занимались, пока нас не было, — сказала мать.

Возникла неловкая пауза, которую прервал громкий смех отца.

— Похоже, Белла, — сказал он, — что они здесь что-то натворили!

Мы все дружно рассмеялись, по-моему, довольно фальшиво, после чего я сказала:

— Мы ездили верхом, один раз даже устроили пикник…

— Удачную погоду вы выбрали, — посочувствовал отец.

— Ну, это был особый пикник! — воскликнул Карл.

И тут же на нем скрестились предупреждающие взгляды четырех пар глаз. Он потупился.

— Вообще-то, конечно, ничего особенного, — пробурчал он. — Так, пикник как пикник.

— Да, совсем ничего особенного, — сказала мать. — В ноябре!

И я снова подумала, как повезло, что нам удалось переправить Джоселина к Харриет до их возвращения!

Слуги в таком доме, как наш, — шпионы. Им известно, чем мы занимаемся каждую минуту. Они очень строго относятся к распорядку дня, и стоит нам хоть чуточку отклониться от правил, как это сразу подмечается. Я проходила мимо комнаты Салли Нулленс, когда вдруг услышала ее беседу с Эмили Филпотс, и, как я сразу поняла, речь шла о Кристабель. Я, обуреваемая стыдом, подошла послушать.

— Какое бесстыдство! Кем она себя здесь считает? Попомни мои слова, разве я не говорила сразу, только она появилась, что знаю эту породу? Искательница приключений — вот и все! — Это была Эмили Филпотс.

Потом вступила Салли Нулленс:

— Так, значит, она навострила коготки на моего лорда Эдвина? Быть такого не может! Каким милым ребенком он был — не то, что Ли. И если это в самом деле так…

— Так, знаю я, за кем она охотится! Мнит себя леди Эверсли! Да если такое случится, я не сниму траур до самой могилы! Так и поступлю, Салли, точно говорю тебе!

— Что-то здесь не то! Если ее привезли сюда для того, чтобы…

— Да что ты говоришь! Не похоже это на него, так беспокоиться об образовании Присциллы. Он никогда на нее внимания не обращал!

— Вот это правда! Помню, как он расстроился, когда она родилась. Он-то мальчика хотел, но когда Карл появился, гордый ходил, как пес о двух хвостах! А теперь он привез сюда ее! И что это он так в ней заинтересован? Неужели, ты, действительно, думаешь, что…

— Именно, Салли, так и думаю!

— И что он скажет, когда его подружка захочет выйти замуж за лорда Эдвина?

— А ему что? Он же Эдвину не отец! Посмеется, и только!

Я хотела войти и надавать им оплеух. Злобные старухи, да как они посмели говорить такое о Кристабель и моем отце! Какая глупость! Никогда бы не поверила, что Кристабель — любовница отца, как выдумывают эти две старые карги! Но я сдержалась и тихо удалилась, больше подслушивать мне не хотелось.

Вечером, после того, как все разошлись по своим комнатам, я принялась с беспокойством размышлять над тем, что пришлось мне услышать. Я думала, есть ли в этом хоть крупица правды? Я не могла поверить в такое о Кристабель и отце. Узнай я, что у него есть любовница, я бы не очень удивилась, но я была абсолютно уверена в том, что он слишком уважает мою мать и слишком увлечен ею, чтобы привезти такую женщину в свой дом. Салли и Эмили — просто две завистливые старухи, чья злоба питается обидой. Впрочем, я их понимала: время, когда они были полезны, миновало, и теперь они ненавидели весь мир.

Я была полна страха за Джоселина и гадала, что же будет? Сколько он сможет оставаться у Харриет? Его пребывание там — лишь временное решение наших проблем.

Я достала из ящика цепочку, на которой висело кольцо. Сняв его с цепочки, я надела перстень себе на руку и залюбовалась им. Да, это кольцо сразу же бы заметили. Ли был прав. И дело было не только в искусно вызолоченном кресте, вытравленном на ляпис-лазури, — внутри перстня было выгравировано имя семьи. Стоило только поближе рассмотреть его, как все становилось ясно.

Я прижала кольцо к губам, вспомнив пещеру и чувство, пронизавшее его голос, когда он сказал, что любит меня. Я вспомнила это, когда стояла в зале, а отец не обратил на меня никакого внимания. Как и Кристабель, как Салли Нулленс и Эмили Филпотс, как всем остальным людям в этом мире, мне очень хотелось быть любимой!

Послышался стук в дверь, и голос матери мягко позвал меня:

— Присцилла!

Я торопливо сдернула с пальца перстень и вместе с цепочкой запихала обратно в ящик. Мать вошла, и по ее глазам сразу стало понятно: ее что-то беспокоит.

— Еще не раздета? — нежно улыбнулась она. — Ты мне так нравишься в этом платье! Кружева на нем такие мягкие, нежные. Оно очень идет к твоим глазам! Правда, немного коротковато, надо сказать Частити, чтобы она надставила его. Ты растешь! — Она поцеловала меня. — Присцилла, я хочу поговорить с тобой!

Мое сердце затрепетало. Думаю, когда человек хранит какой-нибудь секрет, эта постоянная тревога неизбежна.

— Хорошо, — сказала я.

— Не бойся, сядь. У тебя все в порядке? Такое впечатление, что ты немножко… Я со страхом взглянула на нее.

— Немножко что?

— Нервничаешь! Ты уверена, что все хорошо?

— Да, у меня все в порядке.

— Ну и прекрасно! Это весьма деликатное дело, не знаю, чем все кончится…

— Что… что за дело? — слабо выдавила я из себя.

— Эдвин и Кристабель Конналт! Между ними что-то есть! Это надо прекратить!

— Почему? — спросила я.

— Это очень неприлично!

— Но раз они любят друг друга…

— Милая Присцилла, не будь такой наивной!

— Верить в любовь — значит быть наивной?

— Конечно, нет! Но эта гувернантка…

— Мамочка, она гувернантка, потому что надо же чем-то зарабатывать на жизнь. У нее хорошее образование, и она ничем не отличается от всех тех, кто приезжает сюда! Если Эдвин любит ее…

Лицо матери напряглось. Это было очень непохоже на нее — подобная строгость, и особенно забота об общественном мнении. Но я ее понимала. Она с подозрением относилась к Кристабель и к тому, как отец ввел ее в наш дом. Если бы оказалось правдой то, что Кристабель и мой отец — любовники, сразу становилось понятным, почему мать не хотела, чтобы она выходила замуж за ее сына. Сама я ни на секунду не верила в это, зная Кристабель, но лишь я одна была твердо уверена в этом, тогда как слуги думали иначе. А раз мать что-то подозревала, значит, и она в это верила?

— Это необходимо прекратить, — сказала она. — Она должна уехать!

— Куда она поедет? Ты даже не представляешь себе, что у нее дома, она рассказывала мне! — И я попыталась обрисовать моей матери кое-что из того, что рассказывала мне Кристабель. Моей целью было доказать ей, что просто невозможно, чтобы Кристабель была замешана во что-нибудь подобное — с моим ли отцом, с кем-нибудь еще.

Но мать, которая обычно, решив что-нибудь, твердо стоит на своем, меня не слушала. Я поняла, что она для себя уже все решила, — Эдвин на Кристабель не женится! Но решать надо Эдвину, а не ей, что я ей и сказала.

— Эдвин излишне чувствителен! — сказала моя мать. — И он всегда слушался меня.

— Это будет зависеть от того, что считает он, — возразила я. — Я знаю, он любит тебя нежно и всегда будет слушать, но, видишь ли, здесь дело касается Кристабель!

— Значит, дело зашло даже дальше, чем я опасалась, а ведь они знакомы друг с другом совсем недолго…

— Да, но то, что случилось… — Я вовремя прикусила язык. О, как бы рассердился Ли и как легко выдать тайну!

— А что случилось?

— Я имею в виду то, как Эдвин и Ли вернулись: в мундирах они смотрелись просто прекрасно, и все это было довольно романтично… — Весьма неубедительно я замяла этот вопрос.

— Я хотела проверить то, что мне рассказала Салли Нулленс.

— Так это дело рук Салли Нулленс! Болтливая старуха!

— Ты несправедлива к Салли. Она любит Эдвина, беспокоится о нем и не хочет, чтобы он попал в лапы авантюристки! И он еще слишком молод, чтобы жениться!

— Ему скоро исполнится двадцать один!

— Присцилла, милая моя, ты все еще витаешь в облаках! Эдвин несет имя великого рода, и он должен найти себе пару, соответствующую его положению в обществе!

— Я очень удивлена, слыша от тебя такие речи! Никогда не думала, что ты можешь быть такой жестокой и тщеславной!

— Я сделаю все, что в моих силах, чтобы Эдвин не женился на Кристабель Конналт! — твердо заявила мать.

— А с отцом ты это обсудила? — спросила я. Ее бросило в жар, и тогда я все поняла. Она в самом деле верила сплетне о том, почему отец привез Кристабель в нашу семью. Это доказывало, что даже сейчас мать не очень доверяет ему! Она холодно произнесла:

— Это твоего отца не касается: Эдвин ему не сын! Но тут она увидела, как я страдаю, и ее настроение изменилось. Она снова стала той любящей матерью, которую я всегда знала.

— Милое дитя, не расстраивайся ты так! Мне не следовало беспокоить тебя, но я подумала, что тебе известно больше, чем остальным, а у нас с тобой секретов друг от друга нет!

Я не ответила: слишком фальшиво бы прозвучало мое «да». О, насколько легко мне было в детстве!

— Забудь, — сказала она, — скоро Рождество, нам надо что-то придумывать! Я схватила ее руки в свои.

— Пожалуйста, не отсылай ее! — взмолилась я. — Она погибнет там… Этот дом викария… Он так жалок, холодный… мрачный… Пожалуйста, не прогоняй ее!

— У тебя доброе сердце, Присцилла! Верь мне, я сделаю все возможное, чтобы не повредить ни Кристабель, ни Эдвину.

Я бросилась в ее объятия, и, как всегда, она меня утешила. Я подумала: «Она привыкнет к Кристабель, и все будет хорошо».

Мать поцеловала меня и пожелала спокойной ночи. Когда она ушла, я села к трюмо и посмотрелась в зеркало. Интересно, заметила ли она перемены во мне? Может быть, для нее я была все той же маленькой девочкой — густые прямые волосы, слегка продолговатые карие глаза, маленький носик, широковатый рот, лицо, обязанное своей привлекательностью в основном той энергии, что кипела внутри меня. Но я видела отличие: в глазах появились таинственные искорки, которых раньше не было, новая твердость в линии губ. Да, последние недели изменили меня, и это было заметно, стоило только поближе присмотреться.

Я сняла платье — оно действительно было уже мало. Надев ночную рубашку, я вспомнила о перстне и цепочке, которые в спешке затолкала в ящик.

Я открыла шкаф. Вот цепочка, но кольца нигде не было видно!

Но оно должно быть там! Я вытащила все из ящика, но ничего не нашла.

Я же положила его туда, когда пришла мать! Я как будто обезумела: встав на колени, ощупала весь пол. Ничего!

Может, лучше поискать днем? Оно, наверное, просто выпало у меня из рук, тогда как я думала, что положила его в ящик? Я так спешила, и это единственное объяснение. Снова и снова я перебирала содержимое ящика. Ни следа перстня!

Наконец, я оставила попытки найти кольцо и с беспокойством на душе легла спать. Но заснуть я не могла: я была слишком расстроена приходом матери и потерей перстня.

Поднялась я, едва занялась заря, но, как я ни искала, перстня найти не смогла…

Во всем доме царило беспокойство. В саду я заметила, как мать о чем-то серьезно говорит с Эдвином. Немного позже я увидела, что она отправляет посланца. Интересно, куда?

Мне никак не давала покоя пропажа перстня, но об этом я никому не говорила, так как была уверена, что еще найду его, — куда же он мог деться из моей спальни?

Снова и снова перерывая спальню, с каждым разом я все больше отчаивалась.

Кристабель тоже нервничала. Она заметила отношение к ней матери. И четыре дня спустя, как я потеряла кольцо, Эдвин и Ли получили предписание возвращаться в свой полк. Я была уверена, что это дело рук матери, и послание, что она отправила с нарочным, было криком о помощи, адресованным одному из ее влиятельных друзей при дворе.

Они уехали. Публично Эдвин так и не признался в любви к Кристабель и перед отъездом выглядел ужасно несчастным. По его глазам я поняла, что он колеблется и думает о тех невзгодах, что мать призвала на его голову. Я уверена, она предложила ему расстаться на время с Кристабель, чтобы он мог трезво оценить свои поступки: Эдвина было так легко убедить! То, что он искренне привязан к матери, я всегда знала: он никогда не будет счастлив, если расстроит ее чем-нибудь. И, когда он уехал, не попросив у Кристабель руки, зная Эдвина, я поняла, что он уже никогда этого не сделает! Бедняжка Кристабель! В ее глазах появилось отчаяние. Теперь она была еще более несчастна, чем до приезда Эдвина!

Готовиться к Рождеству мы начали довольно спокойно. В это время года у нас обычно гостила Харриет или мы у нее. В этом году она, однако, извинилась и написала, что приехать не сможет, — я была уверена, что из-за Джоселина. Когда Харриет играла какую-либо роль, она вкладывала в нее всю свою Душу.

Из Лондона приехали друзья родителей. Им нравилось проводить Рождество в деревне, поэтому весь день проходил в охоте и веселье. Однако их все-таки постигло разочарование: зима была не так холодна, чтобы покататься на коньках. Еда исчезала горами, были танцы и игры — в общем, все было, как обычно. Кристабель участвовала в этом наравне со всеми, будто она была нашей гостьей или членом семьи, и, держу пари, многие так и думали.

Приехали Мерридью вместе с Эгхэмами. Мать объяснила им, что так уж получилось, что Эдвин и Ли не могут быть с нами, — так жаль! Этот лорд Карлсон, генерал, отослал их по какому-то поручению, и как раз перед праздником! Вот уж она выскажет ему свою «благодарность», когда представится случай! Но я все поняла: она действительно поблагодарит его при встрече!

Спустя два или три дня после Рождества я зашла в комнату Кристабель: я подумала, что слишком печальной она выглядела этим вечером.

— Я решила проверить, все ли у тебя хорошо, — сказала я.

Она болезненно улыбнулась мне.

— Хорошо не будет никогда, Присцилла! — ответила она. — Мне следовало бы понять — было слишком хорошо, чтобы оказаться правдой!

Я попыталась успокоить ее. Иногда мне хотелось, чтобы Эдвин и Ли не приезжали вовсе. Будь здесь в то время мать, она бы заметила растущую привязанность Эдвина к девушке и сделала бы что-нибудь заранее, не доводя до трагедии.

А затем я вспомнила о восторге, что я испытала, когда Джоселин надел на мой палец свой перстень, и о страданиях, что я перенесла, когда потеряла его. Теперь мне казалось, что он завалился за шкаф, а его мне не отодвинуть — слишком тяжел. Это была последняя надежда. Во всяком случае, перстень там в безопасности, ибо до весенней уборки никто двигать шкаф не будет. А к тому времени гонения на католиков закончатся, и уже не будет иметь никакого значения, кто увидит кольцо! Так я успокаивала себя.

А потом я получила письмо от Харриет:

"Моя дорогая Присцилла!

С последней нашей встречи прошла, кажется, целая вечность. Я очень хочу, чтобы ты приехала и погостила у меня пару недель, можешь привезти с собой и эту милую Кристабель, о которой ты столько рассказывала мне в своих письмах. Я знаю, твоя мать возражать не будет. Мы устраиваем небольшой спектакль. Джон Фрисби — тот молодой человек, что гостит у меня сейчас, — просто прекрасен в своей роли, а одну из ролей я оставила специально для тебя. Я думаю, что ему вскоре придется уехать, а мне бы, очень хотелось, чтобы ты познакомилась с ним. Приезжай, дорогая Присцилла! Я пишу твоей матери…"

Милая Харриет, самая красивая женщина, которую когда-либо я видела! В молодости она, должно быть, была просто неотразимой, и, когда однажды я сказала ей об этом, она рассмеялась и возразила:

«Милая, никогда я не была столь неотразима, как сейчас! Я набралась опыта, и, думаю, искусство достаточно вознаградило меня!»

И правда — она накладывала грим с ловкостью непревзойденного художника, и лицо ее мигом менялось, сверкая красотой, которая с годами обычно исчезает.

С ее стороны было привычно так, без оглядки, с головой кинуться в эту авантюру. Я даже ревниво подумала, не влюбился ли в нее Джоселин, подобно остальным мужчинам?

Я пошла к матери и показала ей письмо Харриет.

— Конечно, ты должна съездить к ней, — сказала она. — Это пойдет тебе только на пользу. В последнее время ты неважно выглядишь, будто что-то тебя грызет. Милая моя, не переживай ты так за Эдвина: все обернется к лучшему, вот увидишь!

Она мягко поцеловала меня, а я, в свою очередь, крепко к ней прижалась. Мною овладело искушение во всем признаться ей, описать мои тревоги по поводу пропавшего перстня и объясниться насчет Джоселина. Но это было бы глупо: представляю, как разъярился бы Ли, поступи я подобным образом. Поэтому я ничего не сказала, а лишь обняла ее.

— Харриет и ее представления! — продолжала она. — Интересно, что будет в этот раз? Помню, задолго до возвращения короля в Англию мы ставили «Ромео и Джульетту»… Я думаю, действительно ли она успокоилась или просто делает вид? Конечно, Грегори обожает ее, но она всегда собирала коллекцию мужчин!

— Мне она тоже очень нравится!

— Конечно, ты поедешь к ней и… да… захвати с собой Кристабель! Ей это тоже пойдет на пользу:

Харриет умеет ободрять людей! Интересно, кто этот ее новый актер? Как я уже говорила, Харриет всегда удавалось устроить так, чтобы мужчины вились вокруг нее стаями!

Она похлопала меня по руке. Мною овладела буря чувств: жалость к Кристабель, тревоги по поводу утерянного кольца, стыд за обман моей возлюбленной матери и, кроме того, ко всему этому примешивалось волнение — скоро я снова встречусь с Джоселином!

В Эйот Аббас мы прибыли в середине января. Это был великолепный дом, который получил в наследство от своего старшего брата Грегори Стивенс. Вокруг раскинулись прекрасные места — природа здесь была более пышной, нежели в Эверсли, ибо сюда не доходил этот холодный восточный ветер, от которого мы так страдали.

Дом располагался в холмистой местности, примерно в миле от моря, так что из верхних окон можно было увидеть блеск его волн. Оттуда же был виден и остров, известный под именем Эйот, от которого дом и получил свое имя. Когда-то он был очень большим — там даже был монастырь, который разрушили во времена разброда. Но теперь время брало свое, и на поверхности острова виднелись лишь руины монастыря. Мы несколько раз плавали туда. Остров всегда казался мне местом странным и загадочным, было в нем что-то сверхъестественное. И, конечно же, по всей округе ходили слухи об огоньках, временами появляющихся там, и загробном звоне колоколов.

Эйот Аббас был уже довольно стар: его построили во времена Елизаветы — здание в виде буквы «Е», большой центральный зал, крыло западное и восточное, по краям, естественно, башенки из красного кирпича, чудесно гармонирующего с яркой зеленью сада. У этой земли еще сохранилась первозданная красота, так как за ней не слишком ухаживали. Неподалеку был фруктовый сад, куда мог пойти каждый, кто жаждал уединения. Во время моих посещений Харриет я любила приходить туда с какой-нибудь книгой и сидеть под своей излюбленной яблоней. С Эйот Аббасом у меня связаны многие счастливые минуты. Харриет, подобно королеве, правила всем домом, а остальные вели себя так, будто для них величайшая из радостей жизни — служить ей. Грегори, казалось, так и не мог оправиться от потрясения, когда она согласилась выйти за него замуж. Бенджи постоянно поддразнивал ее, но было видно, как сильно он ее обожает, хотя она никогда особо о нем не заботилась. Ему было одиннадцать лет, и ни от каких запретов он не страдал, может, именно поэтому он так радовался жизни!

В этой семье никогда не случалось недомолвок, не было никакой натянутости в отношениях. Харриет никогда не отличала детей от взрослых, слово «возраст» было под запретом: о нем она предпочла забыть, что всех нас очень устраивало.

Когда мы подъехали, слуги уже ждали нас. Они приняли наших лошадей, сняли с них сумки, и мы вошли в дом. Харриет дома не было. Она поехала прогуляться со своим гостем.

— Вы свою комнату знаете, мисс Присцилла? — сказал Мерсер, слуга Харриет, работавший у нее еще в ту пору, когда она выступала в театре. — А мисс Конналт я поселю в соседней.

— Хорошо, Мерсер, — ответила я. — Я отведу мисс Конналт наверх.

По лестнице мы поднялись к нашим комнатам. Харриет, став хозяйкой Эйот Аббаса, все перестроила, а основными цветами, которые она выбрала, стали алый, пурпурный и золотой. «Харриет надо поручить подбирать цвета для королей», — так отреагировала на это моя мать.

Моя спальня была выдержана в пурпуре: пурпурные занавеси на кровати, пурпурные коврики на полу, пурпурные шторы. В комнате же Кристабель преобладали голубые и лиловые оттенки. Я заметила, как Кристабель потрясена богатством окружающим ее, и видела, как ей льстило, что обращаются с ней не как с воспитательницей. Это много для нее значило, особенно после того, что произошло между ней и Эдвином.

Мерсер принес нам воды помыться с дороги, что мы и сделали, после чего переоделись, а к тому времени вернулась и Харриет. Я сразу услышала ее голос. Так было всегда — будто звуки труб должны приветствовать ее прибытие.

Я выбежала из комнаты на лестницу. Она была уже в холле, а рядом с ней, еще более красивый, чем я могла представить себе, стоял Джоселин. Несколько секунд, замерев на месте, я рассматривала их. Меня захлестнуло чувство радости.

А потом Харриет заметила меня:

— А, мое милое дитя! Присцилла, любовь моя, немедленно спускайся! Я хочу поприветствовать тебя и представить Джону Фрисби!

Я кинулась вниз по лестнице. Она закружила меня в своих объятиях, а я крепко прижалась к ней. В своей амазонке она выглядела настоящей красавицей. Платье было бледно-серого цвета, а шею украшал темно-голубой шарфик, под цвет глаз. «Никогда и ни у кого не видела я таких глаз, как у Харриет, — сказала однажды мать. — Думаю, в них-то и кроется секрет ее очарования». Глаза были необыкновенно красивы — темно-голубой оттенок, густые черные ресницы и такие же, умело подчеркнутые, темные брови. Ее волосы, вьющиеся и пышные, были почти смоляного оттенка. На этом контрасте и строилась красота Харриет — голубые глаза, черные волосы и белоснежная кожа, к тому же прямой тонкий нос и идеальные белые зубы. Но все-таки ее бьющая через край энергия, ее игра страстей и любви, которую она без оглядки дарила каждому, кто бы ни пожелал, именно это сделало ее такой, какой она есть, — женщиной, которой прощалось все, что никому другому никогда бы не сошло с рук!

— Харриет — нечто большее, чем сама жизнь! — говаривала мать. — Ее нельзя судить по обычным меркам!

И это было правдой. Она постоянно что-то замышляла, она была эгоистичной, но одновременно и щедрой. Ее очарование служило ей залогом жизни, ее способностью выпутаться из любой неловкой ситуации, обойдясь самой малой ценой, и, более того, оно давало ей интерес к жизни и постоянное возбуждение. Она жила, не задумываясь о будущем, с жаром, и все, кто находился вокруг нее, мигом втягивались в этот водоворот. Рядом с Харриет невозможно было хмуриться, и поэтому вокруг нее постоянно крутилось множество людей.

Оба ее сына были рождены вне брака. Ли родился, когда она была еще не замужем. Его отцом был первый муж моей матери, и, лишь благодаря очарованию Харриет, моя мать, которая была безумно влюблена в своего мужа, теперь не испытывала к Харриет никакой ненависти. Посчитав Ли обузой, Харриет отказалась от него, когда ему было всего несколько месяцев от роду, оставив его на воспитание моей матери! Спустя несколько лет Харриет вновь вошла в семью Эверсли, выйдя замуж за дядю отца, который был намного старше ее! И тогда она родила Бенджи, но, как оказалось, он был сыном Грегори Стивенса, который в ту пору был в доме воспитателем! А когда ее муж умер, и Грегори получил титул и состояние, она вышла за него замуж! Бенджи сменил свою фамилию с Эверсли на Стивенс, и Харриет стала любящей женой и матерью.

Я боялась даже взглянуть на юношу, что стоял рядом с ней. Я сказала:

— Харриет, ты, как всегда, прекрасна!

— Спасибо, милое дитя! Познакомься с моим другом, Джоном Фрисби! Джон, это моя… ну, в общем, родственные связи здесь весьма сложны, и мне бы потребовались перо и огромный лист бумаги, чтобы объяснить! Но я все равно нежно люблю ее, и мне хотелось бы, чтобы вы познакомились поближе!

Ее прекрасные голубые глаза смеялись, когда Джоселин взял мою руку и поцеловал ее. Мы улыбнулись друг другу, и я торжествующе подумала:

"Ничего не изменилось! Все так, как было! Он все еще любит меня!» И я почувствовала себя безумно счастливой.

По лестнице спускалась Кристабель, и я заметила оценивающий взгляд Харриет.

— О, а вот и мисс Конналт! — сказала я. — Кристабель, это леди Стивенс!

Харриет была очаровательна, и я увидела, как Кристабель вспыхнула от удовольствия, что ее так принимают.

— Добро пожаловать, моя дорогая! — сказала Харриет. — Я обожаю, когда у меня в доме много молодежи! Присцилла мне много о вас рассказывала, а теперь познакомьтесь с Джоном, он так желал встретиться с вами!

А потом Харриет наклонилась ко мне и прошептала:

— Все отлично! Ты хорошо играешь! Нам надо сохранять осторожность, сама знаешь, слуги постоянно подслушивают.

— Да, — в ответ прошептала я. — Спасибо, Харриет, спасибо тебе!

Она пожала мою руку.

— Ну, как с вами здесь обращались? Мерсер доставил вам все необходимое? Я подумала, что тебе захочется, чтобы мисс Конналт была рядом с тобой!

— Это было очень мило с вашей стороны, — произнесла Кристабель.

— Ерунда, я была рада услужить вам! Мерсер накрыл стол? Вы, должно быть, проголодались?

— Не очень, — ответила я. — В «Кабаньей голове» мы ели пирог и запивали сидром.

— Ну да, разумеется, но все равно сегодня мы поедим пораньше. Джон, сходи на кухню и вели нести на стол все, что есть! Мы обедаем в шесть!

Джоселин поклонился. Его нежный взгляд был устремлен на меня, в глазах плясали искорки возбуждения.

— Пойдемте, мои дорогие! — сказала Харриет. — Я хочу убедиться, что вы хорошо устроились!

Она прошла к моей комнате и пропустила нас вперед, после чего вошла сама, закрыла дверь и прислонилась к ней. Теперь ее настроение поменялось, глаза возбужденно поблескивали.

— Теперь мы можем поговорить! Нам надо быть более осторожными — эти слуги повсюду! От них есть польза, но в подобной ситуации они могут причинить массу неприятностей. — Она повернулась к Кристабель:

— Дорогая моя, я так рада, что вы приехали! Я знаю, какую роль вы сыграли во всем этом, вы и эти милые юноши — Эдвин и Ли. Уверена, всем заправлял Ли: он прирожденный лидер! Огромную помощь оказал мне и Грегори. Кто бы поверил, что он когда-нибудь будет в таком участвовать? — И снова к Кристабель:

— Мой муж — самый добрый из всех мужчин! Ему нравится вести простой и незатейливой образ жизни, а я втянула его в одно из самых неприятных дел! Милый Грегори, он так хорошо отнесся к Джоселину! Но вы, наверное, горите нетерпением узнать, как поживает наш общий приятель Джон?

— О да, пожалуйста! — вырвалось у меня.

— А я тут болтаю! — Она вновь прислонилась к двери, всем своим видом напоминая королеву заговоров, какой, несомненно, и в самом деле была! О, как она любила играть! — А теперь слушайте меня внимательно, милые! Джона ищут! В этом доме вы должны обращаться к нему не иначе, как Джон Фрисби, запомните! Грегори недавно побывал в Лондоне. Этот гнусный Оутс сейчас напуган, так как видит, что его власти приходит конец, но он полон решимости не упустить ни одну из своих жертв. Он и его люди вне себя от злобы, что наш друг ускользнул: Оутс питает к Фринтонам особую злобу. Он заполучил отца и хочет стереть с лица земли всю семью, что означает, во-первых, сына. Наш Джон Фрисби в большой опасности!

Я затаила дыхание и прижала руки к груди. Харриет мягко улыбнулась и продолжала:

— Я знаю, что ты сейчас чувствуешь, и разделяю твое беспокойство! Сейчас в этом доме никаких подозрений пока не возникло, в этом я уверена, но, если что-то приведет людей Оутса сюда, я совсем не уверена, что наша маскировка выдержит тщательный досмотр!

— Но, Харриет, что же нам делать?

— Не сомневайся, сидеть сложа руки я не собираюсь! Я кое-что устроила и думаю, что смогу переправить Джоселина во Францию. Это единственный выход из положения! Сейчас мы ведем переговоры и надеемся, что к концу этой недели корабль для него подготовят. Я хотела, чтобы ты приехала и увиделась с ним до отъезда!

— Харриет, — воскликнула я, — ты просто прелесть!

Я была так взволнована, что не смогла сдержать своих слез и кинулась в ее объятия. Она коснулась моих волос, и я услышала, как она сказала Кристабель:

— Эта крошка всегда была моей любимицей! Ее мать столько сделала для меня — такого не забывают!

И это мне очень помогло. Я улыбнулась, потому что знала, какой у нее сейчас вид, — конечно, как всегда, она играла! Я часто задумывалась, как определить, какие из произнесенных ею фраз действительно что-то значат для нее? Но это было невозможно, это была Харриет, и я искренне восторгалась ею.

— Теперь, — сказала она, когда почувствовала, что сцена слегка затянулась и что я совладала со своими чувствами, — мы должны быть расчетливыми. Ты не должна слишком увлекаться Джоном Фрисби, но, с другой стороны, и полностью игнорировать его тебе тоже нельзя. Ты должна выглядеть заинтересованной, но не слишком, сохранять осторожность, но не выказывать ее!

— Думаю, мы вас поняли, леди Стивенс, — сказала Кристабель.

— Зовите меня Харриет, моя дорогая, так делают все. — Она повернулась ко мне. — Я знаю, твоя мать считает, что я самое непоследовательное создание на земле, и, может, это и так, но это не мешает людям любить меня, как ты думаешь?

— Я думаю, ты самая милая женщина во всем мире, — с жаром ответила я, — и тебя любят все без исключения!

— Вот, видите, как Присцилла льстит мне?! — улыбнулась она Кристабель. — Ничего, это лишь показывает, как она меня любит.

— О, Харриет, дорогая, милая Харриет, как нам отблагодарить тебя за все, что ты для нас сделала!

— Я вынуждена была сделать это, иначе Ли захотелось бы узнать причину моего отказа! Знаете, Кристабель, я побаиваюсь моего мужественного сына!

— Не могу поверить в то, чтобы вы чего-нибудь могли испугаться, — ответила Кристабель.

— Ну, — сказала Харриет, — хватит мне сидеть здесь! Вам надо переодеться, а потом мы пообедаем без особых церемоний. К обеду как раз вернется Грегори, он договаривается насчет Джона. До тех пор пока все это не закончится, Джон может оставаться во Франции, а ждать, как уверяет Грегори, осталось недолго: он клянется, что через год об этом все забудут. В общем, когда будете готовы, спускайтесь. — Она повернулась к двери и прошептала:

— Не забудьте, чуть речь зайдет о Джоне Фрисби — предельная осторожность! А теперь я пойду и шепну парочку предупреждений на ушко ему самому. Когда он смотрел на тебя, он похож был на влюбленного Ромео. Романтичная и прекрасная картина для созерцания, но в данных обстоятельствах — крайне нежелательная!

Она вышла, оставив нас с Кристабель вдвоем.

— Какая красивая женщина! — воскликнула Кристабель. — Я никогда в жизни не видела ничего подобного!

— И никто не видел! — ответила я. — Таких, как Харриет, больше на всей земле не сыщешь!

Каким прекрасным был тот вечер! Его я запомню навсегда. Мы обедали в маленькой комнате, которая обычно играла роль столовой в тех случаях, когда в доме было не много гостей. Свет зажженных свечей падал на гобелены с изображением сцен лесной жизни, висевшие на обитых деревом стенах, и все вокруг приобретало таинственные очертания.

Вернулся Грегори. Он был полным спокойным мужчиной, и создавалось впечатление, будто он до сих пор удивлен подарком судьбы, что дала ему возможность жениться на такой ослепительной женщине, как Харриет. Он всей душой и телом принадлежал ей. Я уверена, никогда бы он не осмелился переправлять во Францию человека, за которым гонятся по пятам, не будь на то воли Харриет. Он был человеком, живущим по строгому кодексу правил, от которого никогда не отступал, и так прошла бы вся его жизнь, не повстречай он Харриет. Он стал ее любовником, когда она вышла замуж за Томаса Эверсли, и плодом их любви был Бенджи. Сам он страшно испугался бы, окажись один в такой ситуации, но Харриет приказывала, он же выполнял.

Я часто размышляла, почему она вышла за него замуж? Но она любила его так, как вообще могла любить, и брак оказался удачным. И теперь она втянула его в это дело, которое могло навлечь неприятности на весь его дом, однако он с радостью исполнял все, так как просьбы исходили не от кого-нибудь, а от самой Харриет!

Он сидел на одном конце стола, а Харриет вместе с нами расположилась на другом. Справа она посадила Джоселина, а слева — меня, так что мы сидели как раз друг напротив друга и могли обмениваться жаркими взорами.

Пока слуги вносили различные блюда и прислуживали нам, разговор крутился вокруг королевского двора. По словам Грегори, король везде появлялся только с королевой. Это было его ответом тем, кто обвинил ее в участии в Папистском заговоре с целью убить мужа.

— Очень милая и добрая леди! — сказал Грегори. — Было настоящей глупостью обвинять ее в чем-либо подобном! Разве она не была ему хорошей и верной женой?

— И к тому же в приданое она принесла ему Бомбей и Танжер! — воскликнула Харриет. — Ах, Грегори, тебе я ничего такого подарить не смогла!

— Ты подарила мне себя, — галантно ответил он, — а больше мне ничего не нужно!

Она послала ему воздушный поцелуй. Интересно, хранит ли она ему верность? Я знала, что она была женщиной, которая, ни секунды не колеблясь, заведет себе любовника просто из прихоти, но она устроит все очень осторожно, чтобы не причинить Грегори боль. Харриет невозможно было не простить, однако сейчас пока что просить извинений ей было не за что.

Грегори говорил о театрах, о том, кто, где и что играет.

— Нелли Гвин не заменишь, — сказал он. — Есть люди, которые сильно жалеют о том, что король увидел ее и забрал со сцены.

— Сомневаюсь, что Нелли согласилась бы с этим утверждением, — вставила Харриет. — Да, она обладает большим даром, но не думаю, что он предназначался театру! То, как она смеялась, танцевала… Так или иначе в один прекрасный день какой-нибудь знаток женщин заметил бы ее! Мне она нравилась, да и все ее любили — за исключением тех, кто ее ревновал. И любят до сих пор, несмотря на столь удачно сложившуюся судьбу, любят за то, что она никогда не разменивалась по мелочам.

— Она просит короля организовать в Челси королевский госпиталь для старых солдат-калек, — сказал Грегори. — Говорят, что это его заинтересовало. Она всегда просит больше за других, чем за себя!

— Редкое достоинство, — заметила Кристабель.

— И достойное восхищения, — добавил Джоселин.

— Мы, актеры, многим обязаны ей, — сказала Харриет, многозначительно подмигнув Джоселину.

— О да! — согласился тот. — Помню… Быстрым взглядом Харриет заставила его замолчать.

— Ох уж мне эти подслушивания у замочных скважин! — прошептала она мне. — Я должна следить за всем, что здесь говорится о театре! Хуже ремесла ему я и выбрать не могла. Хорошо, я хоть сказала, что он играл еще в детстве, но ожиданий не оправдал.

А Грегори тем временем продолжал:

— Нелли и Монмут не ладят друг с другом.

— Еще бы! — подтвердила Харриет. — Она думает, что он нацеливается на трон, а даже сама мысль об этом ей невыносима, ибо это означает смерть Карла.

— Нелли дала Монмуту прозвище и теперь зовет его «принц Перкин», — говорил Грегори.

— Намек на Перкина Уорбека, который претендовал на трон, не имея никаких прав, — пояснила Харриет.

— А он ответил ей тем, что при всех посетовал, как это его отец может выносить постоянное присутствие этой неотесанной деревенщины, в ответ на что Нелли напомнила ему, что его мать, Люси Уолтер, была не более образованной! Как видите, они то и дело ссорятся между собой, хоть оба стоят за протестантство!

— Насколько я знаю, она сама называет себя «протестантской шлюхой». Извините меня, леди, — улыбнулась Харриет Кристабель и мне, — но двор далеко не так чист, и мы вынуждены прибегать ко всяким грязным словечкам, описывая его. Да, точек зрения здесь много, и могу поспорить, что, когда король действительно умрет, снова начнутся беспорядки. Так что, за здоровье Его Величества!

Разговор и далее продолжался в том же духе, но я больше всего хотела услышать новое о Джоселине, а это, естественно, за столом обсуждать было нельзя. И все так же Харриет не позволяла мне оставаться с ним наедине. Она считала, что все идет хорошо: никто не подозревает, что Джоселин совсем не тот, за кого себя выдает, и никто в доме — не считая Грегори и ее самой — не знает, что я и Джоселин уже встречались.

— Несколько недель тому назад мы плавали на Эйот, — сказала она. — День тогда выдался просто прекрасный — спокойный и тихий. Джон великолепно управлял лодкой. Да ты и сам мог бы доказать это, Джон, покатав леди на лодке! Так что, если завтра выдастся хорошая погода…

— Я бы с удовольствием поехала, — сказала я, сверкнув глазами, так как поняла, что Харриет выискивает нам предлог для встречи.

— Ну что ж, будем молиться, чтобы погода завтра не испортилась, — сказала Харриет. — А я вам приготовлю корзину со всякими лакомствами. Там, в развалинах, есть такие местечки, что порой вам может показаться, будто призраки монахов глядят на вас оттуда, но не думаю, что они появятся днем, ты как считаешь, Грегори?

Грегори ответил, что сильно сомневается, появятся ли они и ночью, но, судя по местным преданиям, все так и происходит.

Я с нетерпением ждала той минуты, когда смогу остаться с Джоселином наедине, смогу поговорить с ним, обсудить будущее. Интересно, куда он отправится после того, как попадет во Францию? Но я понимала, насколько опасно для нас оставаться вместе чересчур долго и говорить обо всем этом в доме. Я должна была себя вести так, будто раньше никогда не была знакома с Джоселином, а это было нелегко.

Когда я вернулась в свою комнату, я была слишком взволнована, чтобы сразу лечь и заснуть. Я надела халат и начала расчесываться, когда в дверь мою постучались в первый раз. Это была Кристабель.

Она вновь стала той же Кристабель, какой она была по приезде в Эверсли. Сияющая девушка, мелькнувшая перед моим взором, снова скрылась за маской: те же ничего не выражающие глаза, тот же предательски подвижный рот.

Она опустилась на кровать.

— Могу я поговорить с тобой? — спросила она.

— Да, конечно.

— Это был такой день — и странный, и волнующий. Я думаю, Харриет — самая необычная женщина из тех, кого я видела. Она обладает совершенной красотой, и она так обаятельна! Пока я наблюдала за ней, я поняла, что в ней есть все, чего не хватает мне. После того как я познакомилась с ней, я, наконец, осознала, что я — не что иное, как неуклюжая простушка!

— По сравнению с Харриет мы все такие!

— Нечестно, что у некоторых… — Ее рот, несмотря на отчаянные попытки помешать этому, чуть скривился. Она продолжала:

— У некоторых людей еще с самого рождения есть все, а у других…

— С Харриет было совсем иначе. Она выросла в бедной семье! Мать как-то сказала, что она — внебрачная дочь странствующего музыканта и деревенской девушки! А может, Харриет сама сочинила эту сказку? Как бы то ни было, я точно знаю, что пробилась она в свет с самых низов!

— Незаконнорожденная?! Харриет?!

— По словам моей матери. Я все точно узнаю, когда прочту дневники матери, но Харриет действительно всегда получала все, что бы ни пожелала!

— Еще бы, у нее такие глаза!

— Да, но не в этом дело, а в силе ее личности, в ее энергии! Я думаю, она прекрасна: она может быть абсолютно бессовестной, но каким-то образом ей все прощается! Мне кажется, нет такого человека, который не смог бы простить Харриет: когда-то, давным-давно, простила Харриет моя мать. Правда, не отец: он другой…

Я замолкла, и Кристабель сказала:

— Значит, завтра мы с Джоселином едем на Эйот?

— Да, — ответила я. — Там мы сможем спокойно поговорить. Он скоро уедет! Харриет столько для нас сделала!

— О, Присцилла, какая ты счастливая! Все оборачивается для тебя лишь хорошей стороной! Я часто размышляю о твоей жизни: ты родилась в великолепном доме, твоя мать любила тебя, старая Салли Нулленс хлопотала вокруг, а затем — эта романтичная любовь, и все идет прекрасно для тебя!

— Но он должен уехать во Францию! Его жизнь в опасности!

— Все будет в порядке, потому что это твоя жизнь, а некоторым с рождения не везет!

Волнение от встречи с Джоселином, моя радость по поводу поездки сюда несколько омрачились. Она напомнила мне об уехавшем Эдвине и о том, что причиной его отъезда стала моя мать, — в этом я была абсолютно уверена. Да, несчастливо все складывается для бедной Кристабель, так как Эдвин никогда не пойдет против родительских запретов! Он хотел пройти по жизни, не ввязываясь ни в какие передряги. Эдвин не любил разочаровывать людей, думаю, он скорей предпочел бы разочароваться сам.

— Я пойду, — сказала Кристабель. — Ты, наверное, устала. Будем надеяться, что завтра выдастся хороший денек.

Я не стала удерживать ее. Минут через пять ко мне в спальню вошла Харриет. Она выглядела просто очаровательно в своем легком голубом капоте, обшитом по краям кружевами.

— Еще не спишь? — сказала она. — Я так и думала: слишком много переживаний! Я так рада, что ты успела приехать до отъезда Джоселина! Это даст вам немного времени побыть вместе. Двое влюбленных! Это ведь твоя первая любовная интрига? А мать знает?

— Нет, я даже не представляю, что бы она сказала?! Она считает меня еще ребенком!

— Милая Арабелла! Ее всегда было так легко обмануть! Она не понимает меня, но я многим ей обязана. Моя жизнь переменилась, когда я прибыла с труппой бродячих актеров в тот замок, где она жила в изгнании, но ты об этом еще узнаешь. Я обзавелась первым любовником, когда мне было столько же лет, сколько и тебе, может, чуть помоложе. Я жила тогда в большом доме — моя мать была экономкой у старого сквайра, который буквально поклонялся ей, и один из его друзей «положил на меня глаз». В нем что-то было, и, хотя он казался мне ужасно древним, он мне нравился. Конечно, все было не так романтично, как с твоим дорогим Фрисби, но он меня многому научил и в любовном деле, и в жизни, и я всегда буду благодарна ему!

— Как это похоже на тебя, Харриет! — сказала я. — Ты всегда все понимала! Видишь ли, все произошло так неожиданно!

— Так часто бывает!

— Мы были в пещере…

— Я знаю, он рассказывал мне. Джоселин боготворит тебя! Я хорошо знаю, что такое быть юной и влюбленной! Ты должна пройти все, милое дитя!

— Харриет, ты думаешь, мы сможем пожениться?

— А почему бы нет?

— Мои родители посчитают, что я еще слишком молода!

— Девушки иногда выходят замуж в твоем возрасте, разве не так? Так чем ты отличаешься от других?

— Мой отец… Она рассмеялась:

— Твой отец в точности, как все другие мужчины! Могу поклясться, в твоем возрасте он уже изрядно напроказил! Такие, как он, твердо уверены в том, что для мужчин существует один закон, а для женщин — совсем другой, а уж дело за нами — доказать им, что это не так! Я всегда вертела мужчинами!

— Я не думала о свадьбе серьезно… пока что, но, думаю, что мы могли бы обручиться?

— Остерегайся помолвок, ибо за ними идет разрыв! Но сейчас нам надо подумать, как вытащить его из этой страны, — это прежде всего!

— И когда, Харриет?

— До конца этой недели. Грегори уже почти все подготовил. Скорее всего, через пару дней, поэтому пользуйся моментом! На Эйоте вы сможете спокойно поговорить: там, кроме чаек да привидений, никого больше не водится! Кристабель будет сопровождать вас, но вы отошлите ее посмотреть руины.

— Она с радостью поможет нам: она тоже принимает живое участие во всем этом.

— Расскажи мне о Кристабель! Я рассказала ей все, что знала.

— Так значит, это отец привез ее в дом? — На губах ее играла легкая усмешка. — А что сказала мать?

— Она посчитала, что Кристабель подходит на роль воспитательницы.

— Ах, Арабелла! Ну, Присцилла, я думаю, открою тебе один секрет — мисс Кристабель завидует тебе неспроста!

— Завидует? Мне?!

— Я чувствую это! Откуда она приехала, говоришь? Из Уэстеринга? Отец ее был священником?

— У нее было очень несчастливое детство!

— Вполне возможно… — сказала Харриет. — Ну, моя дорогая Присцилла, пора спать! Спокойной ночи!

Она нежно поцеловала меня.

Спала я плохо. Я была слишком взволнована и с таким нетерпением ожидала следующего дня, что не могла думать ни о чем другом.

На следующее утро я встала на рассвете. В воздухе висела легкая дымка тумана, а ветер, что бушевал ночью, утих. Мы договорились, что выезжаем в полдень, и Харриет сказала, что корзину с едой нам подготовят к этому времени.

Я боялась, что, находясь возле Джоселина, я не выдержу и выдам свои чувства, поэтому изнемогала от нетерпения, ожидая того часа, когда мы, наконец, вырвемся из этих оков и сможем свободно поговорить друг с другом.

Спустя несколько минут после того, как пробило одиннадцать, я поднялась в комнату подготовиться к поездке. Выглянув в окно, я вдруг заметила, как Кристабель говорит с одним из садовников. Они смотрели на небо, и я поняла, что предметом их обсуждения является погода. Я очень переживала за то, чтобы ничего не помешало нашей поездке, ведь вскоре Джоселин пересечет Ла-Манш и тогда, кто знает, когда я увижусь с ним снова?

В половине двенадцатого в комнату вошла Кристабель.

— У меня ужасно болит голова, — сказала она, — с самого утра. Я надеялась, что все пройдет, но боюсь, стало лишь хуже.

Я почувствовала смутную тревогу. Она имеет в виду, что слишком плохо себя чувствует для поездки? И опасения мои вскоре подтвердились, ибо она продолжала:

— Присцилла, ты не будешь возражать, если я…

— Ну конечно, если ты себя плохо чувствуешь, можешь не ехать, — быстро проговорила я. Ее лицо приняло озабоченное выражение.

— Вот, сейчас… — слабо произнесла она. Это было впервые, когда она сказала, что не совсем здорова. — В прошлом у меня случались головные боли, — продолжила она, — Ужасные, ослепляющие боли! Я думала, что, когда вырасту, все станет на свои места. Последний приступ случился год назад. Мне пришлось лежать в затемненной комнате, пока не прошла боль.

— Иди к себе и сейчас же ложись, — сказала я.

— Но это такая жертва с твоей стороны: ты же хотела поговорить с Джоселином!

— Я в любом случае поеду!

Она была поражена, да, признаться, я и сама себя удивила. Еще буквально несколько дней назад я была уверена, что никогда не останусь с молодым человеком наедине. Я вспомнила наш с Харриет разговор: Харриет бы поехала, она знала, как жить. Если я упущу эту возможность остаться с Джоселином наедине, возможно, я буду жалеть об этом всю оставшуюся жизнь. Я твердо решила ехать.

Джоселин был безумно рад этому, что можно было видеть по его сияющему лицу. Он с корзинкой в руках подошел ко мне, и вместе мы направились в сторону берега моря.

— У меня не хватает слов, — сказал он, — но ты знаешь, что я сейчас чувствую!

— Я чувствую то же самое.

— Столько надо рассказать!

— Подожди, пока не приедем на остров.

— Но сейчас нас никто не слышит!

— Я чувствую себя так, будто мы в постоянной опасности, пока мы находимся здесь, — ответила я.

Мы сели в лодку. Остров был еще виден, но горизонт был затянут дымкой.

Джоселин начал мерно грести, и меньше чем через полчаса днище лодки царапнуло песчаный берег острова. Неясные его очертания в этом сероватом свете действительно наводили на мысли о привидениях.

Джоселин взял мою руку и помог мне сойти на берег, после чего он крепко прижал ее к себе и поцеловал. Я украдкой оглянулась по сторонам, и он весело рассмеялся:

— Присцилла, здесь никого, кроме нас, нет!

— Я так боюсь за тебя!

— Но мы здесь, и одни!

— Я боюсь того, что вскоре должно произойти! Он вытащил лодку на берег, и мы начали подниматься вверх по склону к развалинам аббатства.

— Вскоре я уеду во Францию, — сказал он, — но там я буду в безопасности! Ты должна поехать со мной!

— Мне никогда этого не разрешат.

— Я обсудил это с Харриет. Мы могли бы пожениться, и тогда ты бы смогла поехать со мной!

— Мои родители никогда не согласятся на это!

— Я хотел сказать, мы поженимся, а уже после скажем им об этом!

Мое счастье смешалось с печалью. Мать так расстроится, если я буду действовать тайком. Сложно было объяснить Джоселину, насколько мы с ней близки: между нами установилось особое родство, и причиной тому отчасти был мой отец со своим безразличием. Я понимала, что ее жестоко обидит, если я соглашусь на тайный брак, ибо это означает, что я выбрасываю ее из своей жизни.

Я покачала головой.

— Я хочу объяснить тебе, почему это будет лучшим выходом для нас! — произнес Джоселин. — Я говорил с Харриет об этом.

— И Харриет считает, что нам надо пожениться?! — воскликнула я. — Она действительно говорила, что мы должны поступить так без согласия моих родителей?!

— Харриет — чудесная женщина! Она поступала подобным образом всю свою жизнь, но скажи, видела ли ты когда-нибудь такую счастливую женщину?

— Думаю, ей просто везло.

— Она просто была смелой! Она брала от жизни все, что хотела, и довольствовалась этим.

— Не всегда человек может взять то, что хочет, надо подумать и о других!

— Но нас только двое.

— А мать?

— Она наверняка уже строила планы насчет твоей будущей семейной жизни. Я думаю, сейчас союз между нашими семьями она сочла бы неудачным, но это сумасшествие вскоре закончится, и, могу сказать тебе, у Фринтонов есть, чем гордиться!

— О, Джоселин, если б мы только могли!

— Надо поговорить об этом! Прекрасно, что нам удалось остаться наедине!

— У Кристабель приступ головной боли, иногда она очень страдает от этой болезни.

— Милая, добрая Кристабель! Она знала, как я жажду остаться с тобой наедине!

Мы подошли к останкам того, что раньше, видимо, являлось стеной. Мы перешагнули через нее, и пред нами раскинулся величественный вид — громадные стены, когда-то возведенные монахами, теперь лежали в руинах, но все же от аббатства осталось достаточно, чтобы человек мог воссоздать его в своем воображении. Останки каменных арок, сквозь которые теперь виднелось серое небо, навевали мысли о пышности и великолепии этого здания: то там, то здесь торчали каменные плиты. Некоторые из них до сих пор сохранили свой первозданный вид, а сквозь другие уже пробилась трава. Мы наткнулись на какую-то комнатку с массивной деревянной дверью, которая устояла перед многолетним натиском ветров и соли, хотя крыши ее давным-давно не стало. Узкие проемы окошек одиноко смотрели в море.

— Когда я приехал сюда в первый раз несколько дней назад, — сказал Джоселин, — я был очарован! Я еще подумал, что здесь хорошо прятаться, поэтому облазил все. Например, очень хорошо можно устроиться здесь. Правда, если поднимется сильный ветер, в этих незастекленных окнах будет страшно свистеть, но так было задумано еще столетия назад: монахи жили жизнью спартанцев и холода не боялись. — Он повернулся и обнял меня. — Ну вот, — сказал он, — здесь ты чувствуешь себя в безопасности? Мы одни на этом острове, ты и я! Эта мысль волнует меня. Казалось, прошла целая вечность, Присцилла, и временами я сомневался, что снова увижу тебя!

Внезапно я вспомнила о кольце, и меня пробрала холодная дрожь. Я должна была немедленно признаться, и я рассказала ему, как все получилось.

— Ты уверена, что оно за этим шкафом?

— Больше ему негде быть, а шкаф отодвигают раз в год: он очень тяжелый.

— А когда ты найдешь его, ты будешь его носить?

— Да! Раньше я боялась, потому оно и потерялось! Ли сказал, что оно может дать почву всяким подозрениям, и, кроме того, на перстне выгравировано имя вашей семьи!

— Да, оно переходит из рук в руки уже несколько поколений, вот почему мне захотелось подарить его тебе!

Я была так рада, что он не обратил особого; внимания на пропажу кольца, что дала себе слово, что отброшу все свои страхи и буду наслаждаться этим днем в открытую.

— О, Джоселин! — воскликнула я. — Разве не прекрасно быть здесь только вдвоем! Он нежно поцеловал меня.

— И знать, что у нас впереди еще добрых паря часов! — добавил он.

— Сейчас чуть больше полудня, — сказал я. — А чем мы займемся?

— Обследуем остров и будем говорить и говорить! Затем перекусим и снова поговорим, а я буду все время смотреть на тебя! Мне хочется еще раз увидеть, как ты улыбаешься: когда ты это делаешь, у краешка рта появляется крошечная морщинка! Я обожаю твои волосы, как они падают тебе на плечи! Они совсем не похожи на эти мерзкие кудряшки «сердцеедки», что вошли сейчас в моду при дворе. Мне нравятся твои карие глаза, и я постоянно думаю о том, насколько же их цвет красивей, чем голубой!

— Ты относишься ко мне с предубеждением, — сказала я. — Мне кажется, тебе все это нравится только потому, что принадлежит мне!

— А я этого и не отрицаю, — ответил он.

Я думаю, тогда мы оба были немного напуганы теми чувствами, которые разбудили друг в друге. Я была рада просто находиться рядом с ним, но никак не могла забыть, что его разыскивают и что наше бегство лишь временно. Меня страшно взволновала мысль о свадьбе. Все это казалось таким невероятным, хотя почему бы и нет? Ведь обстоятельства исключительны. Я прислушалась к печально скрипучим крикам чаек. Казалось, будто они предупреждают меня, что времени осталось не так много.

Если он поедет во Францию, сказала я себе, я могла бы уехать вместе с ним, особенно если мы поженимся. Но могу ли я вот так бросить мою семью?

Ах, если бы Ли был здесь, чтобы я могла посоветоваться с ним! Эта мысль очень странно подействовала на меня, ведь, когда я была еще совсем маленькой девочкой, в глубине души я поклялась что, когда вырасту, выйду замуж за Ли.

Мы обошли руины аббатства, нашли исповедальню и залу для чтения.

— А это, должно быть, часовня, — заметил Джоселин, но, думаю, на самом деле его не очень интересовали эти развалины. Нас обоих охватила буря чувств — наконец-то мы остались наедине! Мне хотелось лишь одного — прижаться к нему и защитить.

Если б сейчас корабль мог подойти прямо к Эйоту и отвезти нас обоих во Францию!

На этом одиноком островке царила таинственная и странная атмосфера. День выдался на диво спокойным. Клочки тумана, висевшие в воздухе, даже не двигались. Их серые и призрачные силуэты странной формы виднелись повсюду.

— А вон церковная колокольня, — показала я. — Я бы ничуть не удивилась, если бы сейчас колокола зазвонили и мы увидели мрачные фигуры монахов, бредущих на молитву.

— Сейчас не то время суток, — резко сказал Джоселин, и я вспомнила, что он католик, — это было еще одной причиной, почему моя семья была бы против: отец был убежденным протестантом. Не то чтобы он был очень религиозен: религия служила ему одной из форм политики. Я уверена, он был бы не доволен, выйди я замуж за одного из членов известной католической семьи, а то, что мой избранник еще и в опасности, еще больше взбесило бы его.

Странно, но я думала о нем ничуть не меньше, чем о матери. Я представляла, как говорю ему: «Тебе никогда до меня не было никакого дела. Какая разница, за кого я выхожу замуж?» И в словах этих крылась горечь. Меня всегда волновало то, как он ко мне относится, было небезразлично это мне и сейчас.

— Где мы расположимся на пикник? — спросил Джоселин.

Я весело рассмеялась.

— Кажется, этой зимой я развлекаюсь на пикниках гораздо чаще, чем в летнюю пору!

— Я никогда не забуду тот пикник у пещеры: ты и я! — сказал он.

— А я никогда так не пугалась, как тогда, когда этот пес вошел в пещеру!

— Но вместе с тем ты была счастлива, — ответил он. — Я понял, что тогда ты любила меня!

— Я это тоже поняла: опасность раскрыла мне глаза.

— Присцилла, ты еще так молода! Он повернулся и поцеловал меня, на устах его горели нежность и страсть.

— Пойдем в ту комнату? Скорее всего, она служила им помещением для переписки рукописей. Я принесу из лодки одеяла, и мы расстелим их на плитах, а потом мы что-нибудь перекусим.

— Звучит заманчиво, давай так и поступим! Мы рассмеялись, после чего я расстелила скатерть и достала пирожки с говядиной и сидр, чтобы утолить жажду.

— Вот это да! — сказала я. — Да здесь еды на троих! Наверное, здесь доля и Кристабель?

— Как это мило с ее стороны — оставить нас вдвоем! — сказал Джоселин.

— Ты думаешь, она специально так подстроила?

— Да, — ответил он.

Я задумалась: в этом я была не уверена. Мы прислонились к стене комнаты, и сквозь остатки крыши я стала наблюдать за туманом.

— Какое странное место! — произнесла я. — Слуги говорят, что по ночам здесь можно заметить огоньки.

— Слуги всегда говорят что-нибудь подобное. Тебе страшно?

— С тобой — нет!

— Очень рад слышать это. Тебе никогда больше не придется бояться, Присцилла, пока рядом с тобой я. Я — твоя защита!

— Ты меня успокаиваешь! Попробуй этого пирога, очень вкусно.

— У Харриет хороший повар.

— У нее все самое лучшее!

— Мы должны быть очень благодарны ей: она столько для нас сделала!

Я согласилась с ним. Затем мы поговорили о нашем первом знакомстве и о заманчивой возможности свадьбы. Мне уже приходилось слышать о бегстве девушек со своими возлюбленными. Однажды случился большой скандал, когда девушка убежала с мужчиной, который был двадцатью годами старше. Он оказался авантюристом, но было слишком поздно, и семье не удалось помешать их браку. Девушке было всего лишь четырнадцать.

Четырнадцать было и мне, и я собиралась выйти замуж хоть и не за искателя приключений, но за изгнанника. Но я ничего не могла поделать: я была влюблена и собиралась начать новую жизнь. И одновременно мне было горько, так как своим поступком я глубоко обижала мать. Что касается отца, то пусть себе бушует, сколько его душе угодно… Правда, ничего такого не случится, скорее всего, он пожмет плечами и скажет: «Ну, это же Присцилла!"

Мы были так счастливы — мы говорили, строили планы на будущее, хотя про себя я пыталась понять, чувствует ли он сейчас то же, что и я? Чувствует ли, что во всем этом есть что-то неземное и что вряд ли наши замыслы когда-нибудь сбудутся?

Мы вернемся домой, скажем Харриет, что хотим пожениться. Она найдет нам священника, и мы присягнем перед ним, а потом подплывет корабль и переправит нас во Францию. Против нас поднимутся голоса, но через какое-то время все увидят, какой негодяй этот мерзкий Титус Оутс, и мои родители поймут, что бесполезно горевать над уже свершившимся.

— Когда моя мать была еще маленькой девочкой, ей пришлось уехать во Францию, — рассказывала я Джоселину. — Вот странно! Будто история повторяется!

Мы продолжали беседовать о том, что будем делать, когда поженимся. Мы вместе объедем прекрасные земли Франции, а затем вернемся и будем жить в его доме, в Девоншире, в самом прелестном графстве Англии. Нигде больше трава не была столь зелена, и нигде больше не было столь рыжей почвы, что означало плодородие, сливки там были жирнее, а говядина — вкуснее!

— Ты станешь госпожой всего Девона, моя милая Присцилла, когда выйдешь за меня замуж! — сказал он.

Так мы сидели, рука его обнимала меня, я же крепко прижималась к нему, и мы промечтали целый час или даже больше. Вдруг я заметила, что вокруг нас сгустились сумерки. Однако больше трех часов дня быть не могло, а значит, до захода оставалось еще больше часа. Грегори предупреждал нас, чтобы мы вернулись до наступления сумерек, поэтому уехать с острова нам надо было не позднее половины четвертого.

— Как вдруг стемнело! — сказала я. — Наверное, уже позднее, чем нам кажется?

Я поднялась на ноги и тут же ощутила холодную промозглость воздуха.

— На море туман, — сказал Джоселин, и, когда мы вышли из комнаты, оказалось, что он прав.

— Ты только посмотри! — с испугом воскликнул он вдруг, — В нескольких футах от нас уже ничего не видно!

Я подошла к нему, и он обнял меня.

— Нам даже лодку будет не найти, — продолжал он.

— Надо попробовать, — ответила я.

И сразу же споткнулась о выступающий камень. Слава Богу, Джоселин успел подхватить меня и не дал упасть.

— Нам надо быть очень осторожными, — предупредил он. — Ты могла пораниться.

— Ты спас меня, Джоселин!

— Я всегда буду рядом с тобой, чтобы спасти тебя, клянусь!

Я взяла его руку и приникла к его груди. В самом воздухе, казалось, витает зловещее предупреждение. Все вокруг было окутано мрачным туманом, и застывшие серые руины были, как будто из потустороннего мира. Ни ветерка, ни плеска волн: будто Джоселин и я очутились на другой планете.

Поняв, наконец, в какую ситуацию попали, мы в страхе переглянулись. На ресницах и бровях Джоселина появились капельки росы, и снова на меня нахлынул шквал чувств, потому что лишь теперь я осознала, в какой опасности он сейчас, и что время, проведенное на острове, поистине драгоценно для нас обоих, так как, если враги схватят его, эта белокурая голова очень быстро слетит с плеч. Я никогда не расспрашивала его о том, как умер его отец, я не хотела знать этого. Я хотела забыть о том, что это произошло, и заставить его забыть об этом.

— Что нам делать? — спросила я.

— Мы ничего не можем сейчас сделать. Лучше вернуться назад: у нас есть одеяла и какое ни есть укрытие. Мы даже не представляем себе, далеко ли этот туман простирается, потому что сидели в четырех стенах.

— А может, нам попытаться выбраться отсюда на лодке?

— Мы можем не найти ее, и помнишь, как минуту назад ты поскользнулась? Тропинки почти не видно, мы не знаем, куда идти. Нет, безопаснее остаться здесь, пока не спадет туман. Даже если мы и найдем лодку, глупо пытаться достичь берега: нас может унести в море.

Конечно, он был прав. Мы вернулись назад, в стенах было значительно теплее. Мы опустились на одеяла, и он обнял меня.

— Богиня судьбы сопровождает нас, — сказал он. — Мы здесь одни, вдали от всего мира, отрезаны от него покровом тумана. Присцилла, ты не находишь, что это заманчивая перспектива?

— Да, конечно, но я думаю, что будет дальше?

— Но все знают, где мы, и поймут, что произошло. Они не будут волноваться за нас. Думаю, в доме понимают, что у нас достаточно здравого смысла остаться здесь и переждать туман.

— Но это может затянуться надолго, Джоселин.

— Вряд ли: скоро поднимется ветер и развеет туман.

— Интересно, сколько сейчас времени?

— Еще день.

— А сколько мы проговорили?

— Это имеет какое-нибудь значение? Мы сели поближе друг к другу и прислонились к одной из стен. И снова мы заговорили о нашей свадьбе, которая состоится сразу после того, как мы вернемся на землю. В этом тихом месте, посреди странных клубов тумана, казалось возможным все.

Мы не знали, сколько времени, но мы понимали, что уже вечереет, ибо становилось все темнее, и даже тумана уже не было видно, но мы ощущали его — сырой и пробирающий до костей. Похолодало, и Джоселин еще крепче прижал меня к себе.

— Представь, что нам придется провести здесь всю оставшуюся жизнь? — сказал он, — По-моему, не так плохо.

— Но как мы выживем?

— Мы могли бы построить дом, выращивать овощи и зажили бы простой жизнью, как Адам и Ева!

— Это мало похоже на Эдем.

— Пока ты здесь, земля эта кажется мне раем!

Это был разговор двух влюбленных. В нем не было никакого смысла, однако он действовал успокаивающе, и что-то неизбежное было в этом тумане. Мы очутились в плену у сил природы, и нельзя было винить нас за это, что мы провели эти часы вместе. Я думаю, что уже тогда в сердца наши закралось отчаяние, страх перед тем, что жизнь окажется совсем не такой легкой, какой мы ее себе нарисовали.

Мы доели остатки еды. К тому времени совсем стемнело, а туман еще более сгустился. Нас окружала полная тишина. Странно было находиться возле моря и не слышать его рокота.

Спустилась ночь, и стало еще холоднее. Джоселин расправил одеяло, и мы легли на него. Другое одеяло он накинул сверху, после чего заключил меня в свои объятия. Думаю, то, что затем произошло, было неизбежно: мы были молоды, и в нашей крови кипела страсть.

— Мы будем вместе до конца жизни! — сказал Джоселин. — Мы женаты, милая Присцилла, ты и я! Что нам всякие церемонии? Когда вернемся, мы поженимся по-настоящему, сразу же. Мы все расскажем Харриет, и она поможет нам. Ты поедешь во Францию вместе со мной!

Я поверила этому, потому что хотела верить. Я сопротивлялась немного, с самого начала. Мне не давали покоя мысли о матери: если бы я могла выкинуть их из головы! Но когда я вспомнила об отце, почувствовала вызов: что он для меня вообще сделал, зачем мне о нем сейчас думать? Но я все же думала о нем и про себя ликовала: я выйду замуж, больше не будет висеть на его шее «бесполезная девчонка!"

Джоселин пылко поцеловал меня.

— Присцилла, милая Присцилла! — говорил он. — Знаешь, что такое блаженство? Это окутанный туманом остров, на котором лишь ты и я!

И там, на этом острове, мы познали настоящую любовь. Я была смущена, взволнована и счастлива до безумия одновременно. Я чувствовала себя так, будто все, чем я была раньше, осталось далеко позади. Я больше не была дочерью Карлтона Эверсли, я стала женой Джоселина Фринтона.

Я проснулась от мягкого прикосновения солнечных лучей: наступило утро. Мои руки и ноги занемели от холода, Джоселин еще спал. Я взглянула на него, и во мне вновь проснулась нежность. Без парика он выглядел таким юным и беззащитным. Я вдруг подумала: «Теперь я понимаю, почему мужчины носят парики: они придают им важности! Без него Джоселин выглядит просто красивым мальчиком!"

Я наклонилась и поцеловала его. Он крепко обнял меня и прижал к себе.

— Моя Присцилла! — пробормотал он.

— Уже утро, — ответила я. — Туман почти развеялся. Он сел.

— Значит, все закончилось… — Он нежно посмотрел на меня. — Любовь моя, — продолжил он, — мы будем вместе всегда?

— Это очень долго! — ответила я. — О, Джоселин, я так боюсь!

— Не волнуйся! Я все твердо решил и все сделаю. Теперь нас двое, моя дорогая! Ты даже не представляешь себе, что это значит!

— Представляю, потому что одна из этих двоих — я.

Он поцеловал меня.

— Мы должны ехать, — сказала я.

— Еще немножко!

— Посмотри, солнце восходит: нас будут ждать.

— Еще несколько минут! — молил он, не выпуская меня из своих объятий. — Невеста моя! — сказал он. — Скажи, что ты ни о чем не жалеешь.

— Я ни о чем не жалею!

— Мы расскажем Харриет, она нам поможет. Теперь она обязана помочь нам!

— Она и так сделала все, что в ее силах! Я знаю, что она скажет: будьте решительнее, рискните, берите все, что хотите, а если что-то выйдет не так, как вы надеялись, не горюйте! Я думаю, это — ее девиз!

— И он хорошо ей послужил! Дорогая, давай останемся здесь еще чуть-чуть?..

Я лежала рядом с ним, а его руки крепко обвивали меня. Нас объединяла страсть, смешанная с каким-то отчаянием, будто дневной свет говорил нам, что мечты, навеянные туманом, легко исчезнут при свете дня.

Я встала.

— Мы должны ехать, — сказала я. — Нас будут искать. Все узнают, что нас целую ночь не было дома!

— А может, и нет: Харриет позаботится об этом. Я покачала головой:

— Пойдем, Джоселин, хватит откладывать. Мы перенесли одеяла и корзину в лодку. Где-то в глубине души мы надеялись, что ее не окажется на месте, и у нас появится предлог продолжить нашу идиллию на острове. Но лодка стояла там же, где мы ее оставили. Джоселин спустил ее на воду, и несколькими мгновениями спустя мы плыли к берегу.

Причалив, он помог мне сойти, привязал лодку, и мы зашагали по направлению к дому. Но не успели мы отойти от берега, как увидели Кристабель, бегущую нам навстречу. Ее глаза, как всегда, были бесстрастны, зато рот выражал целую бурю эмоций.

— Пойдемте скорее! — сказала она. — Случилось несчастье! Где вы пропадали?

— Моя милая Кристабель, вы что, не видели тумана?

— Вам не следовало вообще ехать, ведь прямо сейчас надо уезжать! Харриет и Грегори вне себя от беспокойства: корабль ждет вас, он прибыл сюда рано утром. Почему вы не приехали сразу? Туман ведь рассеялся с восходом солнца, все безумно волнуются!

Мы побежали к дому. Когда мы вошли, к нам спустился Грегори.

— Слава Богу, вот и вы! — сказал он. — Враги идут по вашему следу, Джоселин! Вы должны немедленно уезжать, они могут прийти в любую секунду!

В зал с видом главной героини какой-нибудь приключенческой пьесы вошла Харриет.

— Мой мальчик, — с чувством промолвила она, — вы должны немедленно отправляться! Вы должны были уехать еще на восходе. Нельзя терять ни секунды!

— Я быстро соберусь и переоденусь, — ответил Джоселин.

— Ваши вещи уже собраны, — ответила Харриет, — ждут вас одного, а переодеться вы можете и во Франции!

— Вы должны побыстрее уйти из дома, — произнес Грегори, — или заберут нас всех! Харриет права: нельзя терять ни секунды! Вот, ваши вещи здесь, в этой сумке. Поспешите на берег! Липовую бухту вы знаете? Там стоит корабль. Садитесь и уезжайте как можно быстрее!

— Я должна ехать… — начала было я.

— Ты пойдешь со мной, мое дитя! — ответила Харриет. — Ты вся продрогла: туман — опасная штука, а ты провела на воздухе целую ночь. Ступайте, мальчик мой, и да хранит вас Господь!

Вот так все и произошло. Джоселину пришлось направиться прямиком к кораблю, и ехать он должен был один. Но там, в бухте, уже поджидали его враги. Они схватили его, когда он пробирался на борт корабля. Один из слуг рассказал нам, что руки его были связаны, и он ехал на лошади посреди окруживших его солдат. Они возвращались в Лондон.

Недели, что последовали за этими событиями, оказались самыми печальными в моей жизни, ибо, как вскоре выяснилось, я никогда не смогу стать женой Джоселина. Суд был краток, а приговор приведен в исполнение почти безотлагательно. По их словам, его вина была очевидной, иначе почему бы еще он бежал? Меня мучили кошмары. Мне снилось, что я стою там, у эшафота, голова Джоселина лежит на плахе; я видела кровавые руки палача, поднимающие над толпой эту голову, теперь отделенную от тела, которое я так любила!

Я была в шоке. Такое отчаяние, какое испытывала я, не испытывал никто и никогда. Джоселин мертв! Никогда я больше не увижу его! Никогда не упаду в его объятия! О, как я хотела оказаться тогда рядом с ним, чтобы меня забрали вместе с ним и чтобы я рядом с ним умерла, потому что жизнь без него потеряла для меня всякий смысл!

Как быстро все меняется! Я была так счастлива, я мечтала о том, как вместе мы поедем во Францию, будем безмятежно жить там в счастье, а потом вернемся сюда мужем и женой. Никогда больше не снизойдет ко мне покой: я потеряла своего возлюбленного, моя жизнь кончена, никогда мне не быть снова счастливой!

Я не могла есть. Спала я урывками, но даже тогда меня мучили кошмары. И опять я оказывалась на месте казни, и голос громом отдавался у меня в голове: «Смотрите, вот голова предателя!"

Он не был предателем, он бы простым, добрым и хорошим человеком, человеком, которого я любила! Я думала: «Моей жизни пришел конец. Никогда я больше не буду счастливой».

Харриет очень нежно относилась ко мне. Все эти недели она присматривала за мной. Она не позволила мне вернуться домой. Постепенно мне стали известны все детали случившегося, и, естественно, то, что я была повинна в его смерти, ничуть не облегчило моих страданий. Тайну раскрыла Харриет.

— Ты должна знать, как они нашли его, — сказала она. — И не вини себя во всем, ты подарила ему самую большую радость на свете, которой только может один человек поделиться с другим! Я знаю это: ты любила его, а он тебя, поэтому не отчаивайся. Со временем все пройдет, так всегда бывает. Ты помнишь тот перстень, что он подарил тебе после того, как вы обручились?

— Кольцо! — воскликнула я. — Да, да, этот перстень! Он лежит там, под шкафом. Я сохраню его!

— Мое дитя, ты больше никогда не увидишь его!

— Что ты имеешь в виду, Харриет?

— Он вовсе не под шкафом!

— Значит, его нашли? Но этого не может быть — я искала повсюду!

— Твоя мать рассказала мне, как все случилось. Она вытащила платье из шкафа и отдала его Частити, чтобы та его перешила. Частити взяла его с собой и пошла на кухню, чтобы перемолвиться словечком со своей матерью. Как я себе представляю, платье было перекинуто у нее через руку, а в кружевах застряло кольцо!

Я чуть не упала в обморок от отчаяния. Ну почему мне не пришло в голову обыскать платье? Почему Я была так глупа, так небрежна и позволила себе обмануться, подумав, что кольцо завалилось за шкаф!

— В это время в кухню заглянул Джаспер, — продолжала Харриет.

— О нет! — вскричала я.

— Увы, но это правда! Он схватил перстень — он считает все эти безделушки воплощением порока — изучил его, увидел крест и имя внутри, затем вспомнил, как из кладовой пропадала пища… и все стало на свои места! В доме он никому не сказал, что намеревается делать: он отвез перстень в Лондон и обратился к Титусу Оутсу!

— Я ненавижу Джаспера! — воскликнула я. — Ненавижу его черную фанатичную душонку!

— Он сказал, что исполнял свой долг! Конечно, теперь ты можешь догадаться, что произошло потом. Тебя сразу заподозрили. Родители твои ничего не знали, так как Джаспер действовал, не сказав никому ни слова. Люди Оутса разузнали, куда ты уехала, и это привело их сюда. Поспрашивав соседей, они выяснили, что здесь гостит молодой актер по имени Джон Фрисби. Его описание совпало с описанием Джоселина!

— Они приехали прямо сюда, Харриет?

— Нет, потому что у меня есть несколько влиятельных друзей, которым не хотелось, чтобы к этому делу привлекали и меня. Поэтому они схватили его, когда он уезжал, и таким образом о нашем участии в деле даже не упоминалось! Думается мне, что к этому приложил руку и твой отец. Ты еще ребенок, и поэтому они не могли обойтись строго с тобой, в особенности когда твой отец — один из лучших друзей короля! Милая Присцилла, эта трагедия потрясла тебя? Ты потеряла своего первого возлюбленного, но ты должна усвоить — жизнь продолжается! Ты так молода, ты даже не совсем поняла, что такое любить!

— Нет, Харриет, это я уже познала! Она взяла мои руки и испытующе посмотрела на меня.

— Мое бедное дитя! — промолвила она и мягко обняла меня. — Присцилла, я всегда тебе помогу! — сказала она. — Ты не должна отчаиваться!

— Я никогда не забуду того, что именно моя беспечность вывела их на него!

— Во-первых, Джоселину не следовало тебе дарить этот перстень! Он сам в этом виноват! И, Присцилла, спустя время тебе придется вернуться домой, они ждут тебя.

— Харриет, если бы я могла остаться здесь, с тобой! Дома… они знают?

— Конечно, там знают о том, что он подарил тебе кольцо!

— Мой отец будет сердиться.

— У него тоже бывали приключения, он делал, что хотел. Так же поступила и ты. А что касается помощи беглецу, ты же не одна ему помогала, верно? Ли, Эдвин, я — все мы участвовали в этом деле!

— О, Харриет, ты такая хорошая! Она рассмеялась.

— Ну, кое-кто с тобой в этом утверждении был бы не согласен. Вряд ли мне подходит такой комплимент — «хорошая женщина», но я знаю, как жить, как наслаждаться жизнью! Я не люблю неприятностей и не хочу, чтобы они случались и с другими! Вполне возможно, это хороший способ прожить жизнь — так что, может быть, я действительно не так уж и плоха.

Я приникла к ней. Теперь к моему отчаянию примешивался еще один страх: страх возвращения домой, но я поняла, что должна пережить и это.

Мне скоро пятнадцать, и у меня уже был возлюбленный. Что в этом такого? Останься он в живых, он стал бы мне мужем. «Теперь я никогда не выйду замуж, — подумала я. — Я уже вышла замуж за того, которого любила, и буду любить его вечно!"

Кристабель очень помогла мне тогда. Казалось, после случившегося со мною несчастья она еще больше привязалась ко мне. Скорее всего, те жестокие годы в доме викария и слабость Эдвина теперь, когда она сравнивала свою судьбу с моей, казались ей не такими уж и печальными.

За день до того, как мы должны были уезжать в Эверсли, я спустилась в сад прогуляться. В воздухе висел легкий туман, напоминая мне о том дне.

Один из садовников копал землю, и, когда я подошла ближе, он облокотился о лопату и посмотрел в мою сторону.

— Доброго денька вам, мисс Присцилла! — сказал он.

Я тоже поздоровалась.

— Я слышал, вы покидаете нас, мисс.

— Да, — ответила я.

— М-да, жаль, — продолжал он. — Здесь многим из нас хотелось бы увидеть, как Титус Оутс сам испробует вкус своей микстуры! О да, страшно это было! Если б только тогда не выпал этот туман, вы бы вернулись тем же днем, и ваш джентльмен к их приезду был бы далеко за морями! Но, мисс, почему вы поехали, я же вас предупреждал?

— Предупреждали меня? О чем?

— Я прожил в этих краях всю свою жизнь, а это почти как пятьдесят лет. Я могу сказать, какой выдастся день, и никогда не ошибался, ну, может, раз-два. Я тогда сказал, что перед заходом будет густой туман, если только ветер не налетит, что вполне могло случиться, — о ветрах ничего точно сказать нельзя. Но ветра не предвиделось — туман-то с моря наступал, и весь Эйот должен был быть в тумане. «Не ездите сегодня туда, мисс!» — сказал я тогда.

— Ты мне ничего не говорил, в тот день мы не встречались!

— Да нет, то была другая мисс! Она тоже собиралась ехать, если я не ошибаюсь? Вас трое должно было поехать? Мэри сказала, что корзину она готовила на троих!

Так значит, он сказал это Кристабель!

— Да, теперь я понимаю: не надо было нам выезжать! — сказала я. — До свидания, Джим.

— И вам того же, мисс. Надеюсь, мы еще встретимся, когда наступят времена посчастливее.

Я прошла в дом. Я ломала голову, почему же Кристабель не предупредила меня, что в этот вечер будет туман? Как странно! Ну конечно, у нее же тогда были ужасные головные боли! Наверное, потому она и забыла, но ведь именно поэтому она и не смогла поехать? И значит, мысль о том, что мы все-таки едем, должна была напомнить ей о тумане!

Все это казалось столь странным, что я немедленно разыскала Кристабель и спросила об этом. Она вся вспыхнула, а рот ее скривился.

— Меня и саму мучает совесть! — призналась она. — Я действительно встретила тогда Джима, и он упомянул о тумане! Но моя голова разрывалась от боли на части. Я вспомнила об этом только тогда, когда вы не вернулись. Это я виновата…

— Теперь уже смысла нет переживать, — сказала я. — Все свершилось: он мертв, я потеряла его навсегда!

— Но если бы вы не поехали на остров, он бы уплыл вовремя!

— Да, и если бы я не потеряла перстень… Если бы я тогда не приняла от него этот подарок… Сколько «если», Кристабель! И что нужды в терзаниях? Все кончилось, возврата нет, я потеряла его!

Когда я вернулась в Эверсли-корт, отец отсутствовал, но, думаю, у моей матери камень с сердца свалился. Да, она беспокоилась, переживала, но в то же самое время ее глубоко потрясло, что без ее ведома я ввязалась в такую опасную историю.

В первый же день она подыскала предлог, чтобы остаться со мной наедине, и захотела услышать подробную историю о том, что произошло. Но я пребывала в таких расстроенных чувствах, что сначала мне трудно было говорить. Я только и делала, что повторяла:

— Я любила его, я любила его, а теперь они убили его!

Она обняла меня так, как обнимала в ту пору, когда я была совсем девочкой, но это еще больше усилило мое отчаяние. Это было так, будто она считала, что все можно легко поправить, — «сейчас поцелуем, и все пройдет», — как это случалось, когда я падала и больно ушибалась.

— Дорогая Цикла! — прошептала она. — Ты так молода, еще так юна!

Мне захотелось вырваться из ее объятий и сказать ей: «Я не маленькая девочка, я выросла! И в пятнадцать лет некоторые становятся взрослыми — так вот, я одна из таких! Я любила, я жила, и больше я не ребенок!"

А она продолжала говорить:

— Все казалось таким романтичным! Думаю, он был очень мил! И то, как он добрался сюда, он не имел права приезжать сюда!

— Он искал Эдвина: тот был его другом.

— Эдвину не следовало прятать его!

— А что нам было делать? Выдать его жестокому Титусу Оутсу?

Она замолчала и погладила меня по голове.

— Твой отец очень недоволен, ты же знаешь его чувства!

— Мне он особых чувств никогда не выказывал, — сказала я, — только безразличие!

— Моя милая крошка…

— С тобой бесполезно говорить, — не сдержалась тут я. — Ты не понимаешь: Джоселин приехал сюда, мы помогли ему и мы этого не стыдимся! И в следующий раз поступим точно так же — все до единого! Еще он и я влюбились друг в друга, и мы хотели пожениться!

— О, моя дорогая! Но все кончено, теперь нам надо помочь тебе забыть об этом!

— Ты действительно думаешь, что когда-нибудь я смогу это сделать?

— Да, любовь моя! Я знаю, что ты сейчас испытываешь.

— Ничего ты не знаешь! О, как бы мне хотелось, чтобы ты перестала говорить об этом! Мне нечего сказать тебе, ты меня не понимаешь! Харриет…

— Ну конечно, Харриет понимала все прекрасно!

— Харриет была очень добра ко мне!

— И укрыла его у себя, и послала за тобой! От Харриет можно было ожидать чего-нибудь подобного: она совсем не думает о других!

— Я не согласна!

— О, она очаровала тебя, как и всех остальных! Я уверена в этом!

— Харриет с пониманием отнеслась ко мне! Я никогда не забуду того, что она для меня сделала! Мама, пожалуйста, оставь меня! Я хочу побыть одна!

Ее укоризненный взгляд пронзил меня до глубины души, и я кинулась к ней в объятия. Она ничего не сказала, лишь прижала к себе, и все стало, как прежде.

Карл был очень расстроен тем, что произошло. Это стало первой его настоящей печалью. Он просто хмуро посмотрел на меня и произнес:

— Они не имели права поступать так с Джоселином!

Я было отвернулась, но он подошел, взял меня за руку и крепко сжал ее.

— Если бы там был я, — сказал он, — я бы не позволил этому случиться! Тебе надо было сказать мне, что он у тети Харриет.

— Ты бы ничего не смог сделать, Карл, ничего!

— Я ненавижу Титуса Оутса!

Странно, конечно, но Карлу лучше удалось утешить меня, чем матери.

Вернулся отец. Он был очень холоден со мной и в первый вечер даже не разговаривал. Но на следующий день, когда я вышла прогуляться в сад, он последовал за мной.

— В хорошую переделку вы попали! — сказал отец.

Я вызывающе взглянула на него.

— В каком смысле? — спросила я.

— Ты знаешь, о чем я говорю: об этом вашем романтическом приключении! Глупцы, целое скопище глупцов, а ты в особенности! Принять в подарок перстень-улику, а потом оставить его, чтобы другие полюбовались 1 — Ты не понимаешь! — возразила я.

— Да здесь и понимать особенно не требуется, чтобы разобраться во всем! Приезжает симпатичный юноша, и ты решаешь, как здорово будет прятать его, кормить, а потом принять от него в подарок перстень с крестом и именем, выгравированным на нем. А он между тем подозревается в заговоре, угрожающем жизни короля!

— Ты прекрасно знаешь, что никакого заговора не было и все это было подстроено одним из твоих друзей, этим Титусом Оутсом!

Он схватил меня так, что я даже вскрикнула от боли. Его руки стиснули меня как клещи.

— Он не относится к числу моих друзей! — сказал он. — Я презираю этого человека, но у меня хватает здравого смысла не принимать тех, против кого он выдвигает свои обвинения. Кто может сказать, кто будет следующим? И, клянусь Господом Богом, на месте этого следующего могли оказаться мы! Ты могла ввергнуть в пропасть всю нашу семью! Отвести их подозрения от тебя было совсем нелегко, могу тебя уверить, а все беды случились из-за шалости слабоумной девчонки!

— Это была не шалость, — вырвалась я из его хватки, — и предоставь мне возможность повторить все снова, я бы поступила точно так же!

— Я чувствую, у меня будет, что сказать, всем остальным, когда я увижусь с ними в следующий раз! Если они хотят рисковать своими жизнями, это их личное дело, но им не следовало бы втягивать в это глупую девчонку, которая могла причинить неприятности своим безалаберным поведением, вот что я тебе скажу!

— Значит, во всем ты винишь меня одну?

— Если ты приняла в подарок его перстень, то, по крайней мере, могла бы спрятать его как следует!

— Это была случайность! Он громко расхохотался.

— Ну да, конечно! А теперь кое-что к твоему сведению: если ты попробуешь снова ввязаться в подобную глупость, не рассчитывай, что я опять вытащу тебя оттуда!

— Я удивлена, что ты вообще побеспокоился о чем-либо!

— Это было необходимо, чтобы спасти всех нас! Я повернулась, кинулась в дом и заперлась у себя в комнате. Никогда в жизни не чувствовала я себя такой несчастной. Если бы он сказал мне хоть одно нежное слово, если бы он позаботился обо мне! Но он лишь показал мне, что, будь я одна в этом деле, он бы и пальцем о палец не ударил, чтобы спасти меня.

Он смотрел на меня с оттенком презрения, и я подумала, почему все мужчины, которые, подобно ему, увлекаются женщинами, — а кое-кто говорит, что увлекаются они даже слишком, — почему у них не найдется капельки любви для своей собственной дочери? Интересно, что бы он сказал, если бы узнал, что на самом деле случилось между мной и Джоселином? Уверена, он был бы в ужасе. Однако, судя по тому, что я слышала, в молодости у него много было подобных историй. Но то, что было естественным для него и тех, кто разделял с ним это удовольствие, было неприменимо к его дочери, что было весьма странно, ибо во всем остальном он отличался логичностью.

Минуло несколько дней, и вскоре я поняла, что у меня будет ребенок! Это мгновенно вывело меня из оцепенения — об этом я не подумала. Моя боль, словно щитом, закрыла меня от всего остального мира, а теперь я столкнулась с настоящей проблемой. Если это действительно так, что мне делать? Матери я ничего говорить не хотела и даже представить себе не могла, какой будет реакция отца на это известие. Будь дома Ли или Эдвин, я могла бы довериться им, но они были далеко, я даже не знала, где.

Внутри меня все кипело. Я не знала, рада ли я или нет тому, что случилось. Меня то переполнял восторг, то вдруг кидало в дрожь от тягостных предчувствий. Ребенок — результат той ночи, что провели мы на окутанном туманом острове! Наша «брачная ночь», как называл ее Джоселин, а наша свадьба должна была состояться сразу по возвращении на берег.

Во мне произошла некая странная перемена. Мной овладела беспечность, что было очень необычно, учитывая сложность проблемы, встающей передо мной.

Было ощущение, будто Джоселин говорит со мной из могилы, в которую уложили его бедное искалеченное тело.

А потом я поняла: этому суждено было случиться!

Я попробовала решить, что делать? Мне нужна была помощь, но не хотелось, чтобы об этом знала мать, а что касается моего отца… При одной мысли об этом у меня по спине пробежала дрожь! С Кристабель посоветоваться я не могла: с тех пор, как мы вернулись, я избегала ее. Я продолжала ломать себе голову, почему она не сказала мне, что ехать на остров опасно, и так и не сумела убедить себя, что она просто забыла. В случившейся трагедии она сыграла немалую роль, а я сомневалась во всех, даже в самой себе.

Конечно, существовала еще Харриет! Я написала ей, тщательно избегая упоминания о беременности, но женщина ее склада без труда могла обо всем догадаться. Я должна увидеться с ней, писала я в письме, поговорить с ней, ибо не могла больше посоветоваться ни с кем. Может, она пригласит меня к себе?

Ее ответ доставили через пару дней. Мать зашла ко мне в комнату, держа в руке письмо.

— Это от Харриет, — сказала она. — Она хочет, чтобы ты навестила ее! Она считает, что это пойдет тебе на пользу. Ты поедешь?

— О да! — с жаром ответила я. — Мне бы очень хотелось на некоторое время уехать отсюда!

Она с грустью взглянула на меня, а я сердито продолжала:

— Думаю, отец лишь порадуется тому, что я исчезну с глаз долой!

— О, Присцилла, тебе не следует так говорить! Ты перевозбуждена, дорогая!

— Но мне очень хотелось бы уехать! — твердо произнесла я.

Я видела, какую боль причиняю ей, и мне было ее жаль. Она обняла меня, но я осталась неподвижной, ничем не выдавая свои чувства. Она вздохнула и сказала:

— Кристабель поедет с тобой.

Я не возражала, хотя предпочла бы поехать одна.

В Эйот Аббасе Харриет тепло приветствовала меня.

— Я думала, что ты больше не захочешь возвращаться сюда, — сказала она. — Я опасалась, что тебя будут одолевать воспоминания!

— Я должна была приехать, — ответила я. — И я хочу вспомнить… вспомнить каждую минуту!

Харриет обнялась с Кристабель, но не думаю, что та вызывала в ней особую приязнь, хотя Харриет была прекрасной актрисой, поэтому утверждать здесь что-либо было нельзя.

Я знала, что долго ждать не придется, вскоре мы останемся одни, и Харриет не обманула моих ожиданий. Спустя минут пять, как я вошла в свою комнату, туда же вошла Харриет. Кристабель она дала комнату этажом выше, что, без сомнения, было сделано с умыслом: Харриет создала нам возможность поговорить без помех.

Она тихонько вошла, в глазах ее играли задумчивые искорки.

— Ну, рассказывай, милая моя, расскажи мне все!

— У меня будет ребенок! — сказала я без предисловий.

— Я так и думала! Так, Присцилла, теперь нам надо обдумать наши действия! Есть люди, которые могли бы помочь!

— Ты имеешь в виду — избавиться от ребенка? Но я не хочу, Харриет!

— Я так и представляла себе твой ответ! Ну, и что ты намереваешься делать? Что скажут твои родители?

— Они будут в ужасе! А отец будет презирать меня!

— Да, это уж точно! Послужив причиной многих неприятностей подобного рода, сам он будет возмущен до глубины души, когда узнает, что дочь его пошла по его же стопам! Так всегда с мужчинами! Но что это мы о нем? У нас есть свои проблемы! — Это было очень характерно для Харриет — говорить сразу о «нас», и в этом было ее очарование. По крайней мере, она не была шокирована и собиралась прийти мне на помощь. Я почувствовала, что на моих глазах проступили слезы, а она, увидев их, нежно погладила меня по руке и сказала:

— Ты твердо решила сохранить ребенка? А ты подумала, что это будет значить? Видишь ли, теперь это дело со смертью Джоселина не заканчивается, он навсегда останется с тобой в вашем ребенке! А у тебя есть еще собственная жизнь: она только началась! Ты должна спросить себя, действительно ли ты хочешь того, чтобы этот ребенок остался с тобой на всю оставшуюся жизнь? От него можно еще избавиться: я знаю, как это можно сделать, но медлить с этим нельзя! Даже сейчас это может оказаться опасным! Но если ты решишь…

— Я не могу, я хочу ребенка! Это уже повлияло на меня: я больше не чувствую себя так, будто умерла вместе с Джоселином!

— А кто-нибудь еще знает об этом? Кристабель, например?

— Нет, никто!

— Так, значит, сейчас эта тайна известна лишь нам, тебе и мне? Я кивнула.

— Ты могла бы пойти к своей матери и все рассказать ей? Она бы посоветовалась с отцом, и они бы решили либо отослать тебя куда-нибудь, где втайне ты родила 6 ребенка, после чего либо усыновили бы его, либо выдали тебя замуж за какого-нибудь молодого человека, согласившегося бы на такие условия, и притворились бы, что роды были преждевременными. Конечно, никто этому не поверит, но приличия будут соблюдены! Устраивает тебя какой-нибудь из вариантов?

— Я бы не согласилась бы ни на то ни на другое! Она улыбнулась мне:

— Ты очень решительная девушка, Присцилла! Я понимаю твои чувства! Когда у меня появился Ли, я такого не испытывала. Видишь ли, таким, как я, живется легче: я плюю на приличия, и все думают, что я испорченная женщина. Но я много думала о тебе: я никогда не забуду твоего милого, искаженного болью личика, когда ты услышала о смерти Джоселина. Я знала о том, что случилось на острове: по лицу молоденькой девушки легко определить, когда у нее появляется возлюбленный! Я увидела это в твоих глазах и порадовалась за тебя: он был очаровательным мальчиком, а юная любовь так прекрасна! Ты вкусила жизни, ощутила ее сладость, а потом и горечь, но это жизнь, моя дорогая!

— Ты собираешься помочь мне, Харриет?

— Ну конечно, я помогу тебе! Я всегда любила тебя, и мне очень нравится твоя мать. Я очень плохо поступила, когда сбежала с любовником, бросив маленького Ли — моего собственного ребенка — на нее! Но тогда у меня не было другого выхода: ее родители считали меня обыкновенной авантюристкой, то же думали обо мне и Эверсли! Тогда они еще не знали, что Ли принадлежит роду Эверсли! О, все так запутано, но, может, когда ты прочтешь об этом, ты поймешь, и тогда тебе может многое не понравиться: я покажусь в весьма дурном свете.

— Я всегда буду любить тебя, какой бы тебя ни выставляли!

— Храни тебя Господь, милое дитя, но давай станем серьезными и мудрыми! Это нам сейчас совсем не повредит, ибо проблема не из легких.

— Харриет, что делать?

— Когда я получила твое письмо, меня посетила одна идея. Как я уже говорила, я сразу догадалась, перед какой проблемой ты стоишь. Ты готова обмануть свою мать?

— Я не понимаю, Харриет!

— Если узнает мать, значит, все станет известно и отцу, а мне кажется, этого тебе как раз не хотелось бы?

— Я боюсь этого больше всего на свете!

— Но ты очень близка ему, Присцилла!

— Я?! Близка ему?! Да ему наплевать на меня!

— Наверное, поэтому ты так волнуешься из-за него: ты хочешь, чтобы он любил тебя, тебе всегда этого хотелось! Ты восхищаешься им, это тот тип мужчины, которым восхищаются все женщины: сильный, безжалостный, мужественный… настоящий мужчина, если ты понимаешь, что я имею в виду! Могу уверить тебя, с моим тихим и любящим Грегори жить гораздо легче! Я на себе испытала влияние твоего отца на женщин — он их притягивает, он мне не безразличен. О, пойми меня правильно, я не строю в отношении его никаких планов! Да, я хотела бы побороть его, переиграть! Мне нравится, что его дочь за помощью обращается ко мне и что я всегда в курсе того, что происходит, тогда как он остается в полном неведении!

— Я понимаю тебя и думаю, ты разбираешься в наших с ним отношениях куда лучше, чем кто-либо, даже лучше меня самой! Я бы не смогла вынести того, что он узнает о происшедшем со мной: он такой человек, который просто пожмет плечами, узнав, что у меня был любовник, но взъярится, когда прослышит, что у меня от него ребенок! Мне очень не хотелось бы, чтобы он знал!

— Тогда мой план может подойти тебе, но он может и не сработать, потому что слегка безумен! Это — интрига, а ее надо планировать и осуществлять очень осторожно! Особенно люблю проводить интригу в действие! Да, если все пойдет, как надо, следующий год обещает быть очень и очень интересным!

— Ты заставляешь сгорать меня от любопытства!

— Все очень просто: матерью ребенка стану я, а не ты!

— Но разве это возможно?!

— Пока не уверена, надо будет еще подумать. Грегори, конечно, будет в курсе всего, иначе ничего не получится, ведь отцом-то будет он!

— Харриет, что ты говоришь?!

— Не будь одной из тех, которые видят угрозу во всем, даже не обдумав, есть ли возможность успеха или нет? Тебе надо будет много времени проводить со мной! А почему бы и нет? Я скажу всем, что тебе надо сменить обстановку, ты не совсем хорошо себя чувствуешь, ты угасаешь с каждым днем. И я увезу тебя с собой на несколько месяцев: мы отправимся во Францию или Италию… В общем, ты и я отправляемся в путешествие! Это то, что нам нужно! А когда мы уедем, я напишу твоей матери и расскажу ей, что Грегори и я пребываем на вершине счастья, потому что у нас будет ребенок! У меня, которая уже полностью уверилась в том, что дети мне давно заказаны. Ты же будешь моей спутницей во время всех этих месяцев ожидания. В положенное время мой ребенок родится, и мы вернемся в Англию!

— Харриет! Какая прекрасная идея!

— Все должно получиться, если мы хорошо разыграем свои карты, что мы и сделаем, можешь не бояться! Я сыграла столько ролей, сыграю и эту, но тебе тоже надо будет постараться!

— А когда мы вернемся в Англию, что будет?

— Ребенок будет жить в Эйот Аббасе, а ты будешь навещать его как своего собственного, а я буду смеяться и говорить всем, что, кажется, крошка Грегори или Харриет — кто бы там ни был — дал тебе новую цель в жизни! Ты будешь приезжать в гости и гостить у меня, и никто ничего не узнает, пока ты сама этого не захочешь!

Я подбежала к ней и обняла ее.

— О, Харриет, ты всегда придумываешь самые невероятные планы!

— Но все они срабатывают — сработает и этот. Сейчас, думаю, самая сложная часть. Тебе придется вернуться в Эверсли, а затем мы начнем действовать. Я не хочу, чтобы ты там задерживалась надолго: у вас все слуги — шпионы, а о твоем состоянии не должен знать никто. Никто, запомни! Так должно быть и дальше: никому не говори!

— Я подумала о Кристабель. Если я поеду с тобой…

— Кристабель ехать нельзя: чем меньше людей знают тайну, тем она надежнее!

— Но она боится, что ее отошлют назад!

— И надо будет подумать насчет нее: я не вполне доверяю ей! То, как она появилась в вашем доме, выглядит весьма загадочно, и, кроме того, с ней обращаются не как с гувернанткой, верно ведь? Пока ей ни слова! Это — секрет, твой и мой! Я начну разрабатывать план действий, а пока что ты должна быть очень осторожна. Слуги не должны догадаться, особенно эта ваша семейка: безумец Джаспер, его глупая жена да добродетельная дочка… Всегда будь настороже и ничего не доверяй бумаге! В нужный момент я попрошу тебя приехать навестить меня, а предлог я найду!

Ее глаза заблестели от предвкушения.

— Я чувствую себя гораздо лучше! — сказала я. — Как прекрасно знать, что ты всегда рядом!

— Мы сделаем это! Я так волнуюсь, я уже чувствую себя беременной! О, с каким нетерпением я жду этого ребенка! И, милая Присцилла, помни: ты не одна!

Меня тоже охватило волнение. Это было самое лучшее из того, что мне довелось пережить с той поры, как погиб Джоселин.

Пока я гостила у Харриет, мы, не переставая, говорили о наших планах, но вскоре пришла пора ехать домой, и я вернулась в Эверсли.