Длинная счастливая жизнь

Глава 26

Сегодня Гарри Джеймс Поттер сидит за своим рабочим столом, стараясь не смотреть на дату в календаре. Каждое перо, которое он берёт, ломается с треском, так крепко он их держит.

Сегодня Джинни Поттер вбегает на работу, тяжело дыша, потому что Гарри забыл её разбудить, и теперь она очень сильно опаздывает. Ей требуется несколько мгновений, чтобы собраться с мыслями и отдышаться, и в этот момент на её стол с грохотом обрушивается “Ежедневный пророк”. Дата на первой странице буквально обжигает ей кожу.

Сегодня Рон Уизли отказывается идти на работу. Он остаётся дома и целует Розу и Хьюго так часто, как только они ему позволяют. Он навещает маму и брата, потому что знает: как бы они ни отрицали этого, он им нужен.

Сегодня Гермиона Грейнджер-Уизли держится молодцом. Только закрывшись в своей комнате, она позволяет себе тихо всхлипывать о тех, кто так и не дожил до этого дня.

Сегодня Невилл Лонгботтом навещает своих родителей, рука об руку с Ханной. Он пересказывает истории о том, что случилось 8 лет назад, как и каждый год. Алиса всё время держит его за руку.

Сегодня Драко Малфой наблюдает за Скорпиусом, который играет во дворе с одной из дюжины своих игрушечных мётел. Он наблюдает, как светлеет лицо его сына, когда тот улыбается, набирая скорость. Шрамы на его груди мучительно ноют, когда он в очередной раз клянётся, что не позволит своему сыну совершить те же ошибки, что совершил сам.

Сегодня Луна Скамандер в бразильских джунглях в компании своего мужа. Она наблюдает за пикси, скачущими с ветки на ветку. Её глаза искрятся восхищением, когда одна из них приземляется прямо на плечо её мужа, который смеётся и пытается ухватить существо своими руками.

Сегодня Деннис Криви аппарирует домой и смотрит на портрет брата, который смеётся. Почему он вырос, а Колин нет, навсегда останется загадкой.

Кажется, что деревья могут прошептать их имена. Что можно услышать их тихий смех сквозь ветер.

Иногда можно увидеть их следы на мокрой траве, на тропинке, или услышать их шаги в коридоре.

Персонажи картин снимают шляпы перед тенями в коридорах, а прохладный ветерок едва заметно колышет занавески.

Кажется, что ты увидел третьего человека на фотографии, но он тут же исчезает при повторном взгляде.

Иногда диван кажется тёплым, как будто на нём недавно кто-то сидел, несмотря на то, что сейчас 3 часа ночи. А эльфы-домовики иногда разговаривают и машут воздуху.

Профессора могут назвать ученика не тем именем, и тут же будут пытаться скрыть слёзы, но при этом не смогут сдержать и короткую, но грустную улыбку на лице.

Бессчётное количество кошек и сов, которые больше никогда не увидят хозяина, перемещаются по замку и спят на покинутых партах в пустых классах. Иногда они замирают, поднимают голову и издают крик, больше похожий на плач. Ждут, пока кто-то придёт и успокоит их.

В библиотеке лежат всё ещё открытые книги, которые покрываются пылью всё больше и больше. Но никто не сдаёт их обратно. И только лёгкий ветерок иногда аккуратно переворачивает страницы.

И каждый год 2 мая, как только лучик солнца коснётся озера, можно увидеть спины 56 человек, стоящих плечом к плечу. Лицом к солнцу. Они поблёскивают на солнце и их ноги не касаются земли.

У одного из них рыжие волосы, и студенты готовы поклясться, что видели кого-то как две капли воды похожего на него, пока совершали покупки на Косой Аллее.

Рядом с ним муж и жена. Это можно определить по тому, как они держатся за руки. У девушки ярко-розовые волосы, а её муж, кажется, источает тепло и доброту.

Дальше мы видим совсем молодого человека, почти ребёнка. В своих небольших руках он держит винтажный фотоаппарат. Он всегда старается сфотографировать солнце, но пока ему не удавалось поймать нужный момент.

Они окружены ещё пятьюдесятью людьми. Ученики никогда не видели их лиц — только спины. Они стоят вместе на озере, как стена света и тепла. Наслаждаются солнцем, защищают то, что осталось.

А в самом конце этой шеренги, отдельно от всех, стоит мужчина. Он одет во все чёрное, и этот цвет смотрится на нём весьма странно. У него желтовато-бледное лицо и чёрные волосы. Он никогда не смотрит на солнце, а остаётся в тени дерева и наблюдает за остальными.

Так продолжалось годами. Но однажды к нему приблизились муж с женой, взяли за руку, и потянули к остальным. Чтобы вместе стоять на озере. Между дикостью и школой.

Как стражи.

Как ангелы-хранители.

Как обещание.

Обещание того, что больше ни один ребёнок не погибнет на землях Хогвартса. Никогда. История писалась кровью, но больше такое не повторится со школой.

Не в Хогвартсе.

Не в нашем общем доме.

— Привет, Фред. Это снова я, — сказала Т/И, присаживаясь рядом с могилой лучшего друга. — Этот день опять наступил. Представляешь, тебя нет уже 8 лет… А я до сих пор не верю, — всхлип, а затем ещё один. — 8 лет назад перестало биться твоё сердце… Кажется, будто это было вчера. Твоя малышка Т/И уже выросла… Прости, что не смогла спасти тебя… Джордж говорит, что это не моя вина, но легче мне не становится. Я часто тебя вспоминаю. И рассказываю о тебе студентам. Однажды я и Скорпиусу расскажу. Он будет гордиться тобой, Фред… Я люблю тебя…

— Привет, Джордж, — Т/И обняла грустного парня. — Что это? — указала на записку в руке Уизли.

— Нашёл в комнате сына. Прочти, — Джордж протянул листок Т/И.

«Дорогой дядя Фред!

Вообще-то, мы с тобой никогда не встречались, но меня назвали в честь тебя. Честно-честно! Здорово, правда?

Знаешь, с тех пор, как я узнал о том, что у моего папы был ты, я стал мечтать о собственном брате-близнеце. Даже если бы он был на несколько минут старше меня, это ничего, я бы смирился! Мы бы могли постоянно меняться местами, могли бы разыгрывать маму или обманывать глупых девчонок. Было бы весело! У меня всегда была бы компания для очередной шалости, и я никогда не был бы одинок.

Мне казалось, что это невероятно круто — жить одновременно в двух телах.

Но сегодня я вдруг подумал, что на самом деле всё не так уж и круто.

Знаешь, я давно начал замечать, что часто, когда папа зовёт меня по имени, он резко останавливается и ненадолго замирает.

Это очень странно, правда?

Вот и мне всегда казалось, что странно. Но сейчас мне пришло в голову, что всё дело в тебе.

Я же прав, да?

Вообще-то, папа обычно избегает зеркал, и только в этот день, сегодня, он постоянно смотрит в зеркало.

В день твоей смерти.

Он ведь пытается найти там тебя, да? И каждый раз, когда он зовёт меня — на какую-то секунду ему кажется, что он зовёт тебя? Я понимаю, что ты никогда не бросил бы папу, если бы у тебя был выбор, но ему наверное было очень больно. До сих пор больно. Каково это, вдруг взять — и потерять половину себя?

Мне точно было бы очень больно, поэтому-то на самом деле и хорошо, что я родился один.

Но знаешь, я стану для папы очень хорошим сыном. Ну, по крайней мере, я постараюсь, очень-очень постараюсь!

Наверное, у меня никогда не получится заменить тебя, но…

Я знаю, что это глупо, просить о таком, ведь ты уже давно умер, но, может быть, ты мне как-нибудь поможешь?

Скажешь, что нужно сделать для того, чтобы папа чаще смеялся и был хотя бы немножко счастливее?

Нет, он пытается делать вид, что всё хорошо, вот только я ему не верю.

Хотя я и понимаю, что это практически невозможно — но всё равно буду ждать твоего ответа.

С любовью, твой племянник Фред Младший»

— О, Джордж, — протянула Т/И и притянула друга к себе, чтобы обнять.

Она ничего не говорила, но им слова были и не нужны.

Они всегда понимали друг друга без слов.

— Прогуляешься со мной? — спросил парень.

— С радостью.

Этим вечером в Кабаньей голове почти нет посетителей.

Этим вечером в Кабаньей голове никто и никогда не договаривается о встрече.

Но все знают, кому этот вечер принадлежит.

Этим вечером в Кабаньей голове царит тишина.

Тяжёлая и душная, она превращается в многотонный пресс и давит на плечи так, что кажется, треск костей должен эту тишину разбить.

Этим вечером в Кабаньей голове они не говорят.

Не говорят о живых.

Не говорят о мёртвых.

Для этого у них есть триста шестьдесят четыре дня в году — но сегодня, 2 мая, каждый из них о мёртвых и живых молчит.

Обо всём своём, внутреннем, мёртвом или живом, молчит тоже.

Этим вечером в Кабаньей голове хватает прикосновения к ладони или понимающего прищура глаза, чтобы тишина стала пугать чуть меньше, стала давить чуть меньше; чтобы получилось сделать вдох.

Этим вечером в Кабаньей голове слова им не нужны.

Этим вечером в Кабаньей голове нет Гарри Поттера, нет Мальчика, который выжил, нет главы аврората, нет победителя Волан-де-Морта, нет спасителя магического мира.

Зато есть усталый мужчина со встрпанными волосами и побледневшим шрамом на лбу — но нет тех, для кого этот шрам его определял бы.

Этим вечером в Кабаньей голове нет Рона Уизли, бывшего аврора и нынешнего совладельца Волшебных вредилок Уизли, нет будущего Министра магии Гермионы Грейнджер-Уизли, нет преподавателя заклинаний Т/И Малфой, нет преподавателя травологии Невилла Лонгботтома, нет Луны Скамандер, нет Джинни Поттер, нет Симуса Финнигана.

Нет всем известных героев войны.

Их нет, нет, нет.

Этим вечером в Кабаньей голове ни у кого из них нет имени.

На одну ночь они все вновь становятся потерянными, изломанными детьми, которые понятия не имеют, что им делать дальше, куда идти дальше.

Ради чего идти.

Этим вечером в Кабаньей голове в кармане каждого — фальшивый галлеон.

Больше, чем имя.

Этим вечером в Кабаньей голове на одну рыжую макушку меньше, чем должно бы быть.

Острая память об этом не гаснет никогда.

Этим вечером в Кабаньей голове каждый тёмный пыльный угол кишит невидимыми призраками.

Каждая мрачная стена сочится виной, резонирует десятками молчаливых и кровоточащих «прости», обращённых к этим призракам.

Этим вечером в Кабаньей голове есть слёзы, и есть отчаяние, и есть пустые взгляды в никуда, и есть болезненно выжигающее изнутри что-то гнилое и страшное, копившееся там весь остальной год.

Всю остальную жизнь.

Этим вечером в Кабаньей голове они вспоминают, ради чего сражались.

Вспоминают, почему продолжают жить.

Вспоминают.

Этим вечером в Кабаньей голове они молчат — и они учатся заново дышать, пока вытаскивают друг друга из трясины, пока друг друга держат.

Пока призраки тех, кого больше нет, нависают над ними и гасят собой их вину и их боль.

Ночью, 2 мая, Т/И всегда плохо спит.

Она вспоминает.

Вспоминает всё, что было.

Вспоминает счастливые улыбки своих рыжих клоунов, вспоминает все, устроенные этими тремя, шалости.

Вспоминает, улыбается и плачет.

Этой ночью она тоже плохо спала.

Слишком много нужно было вспомнить.

Наконец воспоминания, от которых немного веяло теплотой, словно от дотлевающих угольков в камине, сменились осознанием жестокой действительности, и Т/И, опять откинувшись на подушку, погрузилась в чуткое и тревожное забытьё, а перед её внутренним взором по-прежнему плавало улыбчивое веснушчатое лицо…