Дневник леди Евы

Глава 1. Другое имя — другая жизнь

Леди Ева сидела у окна и писала. Изящный инкрустированный столик она давно приспособила для записей. В последние годы она стала вести дневник — начала его в свои первые дни пребывания в замке Блэкстон, когда скучала. Вырванная из круга привычных занятий, она не знала, куда себя деть. Еду приносили каждый день прямо в комнату, одежду тоже доставляли по первому требованию, переданному через Мэри. От нечего делать, она попросила пачку пергамента и стала записывать свои впечатления и воспоминания об этом мире, стараясь изложить все в хронологическом порядке, начиная со времени, когда жила в семье Белоручки Боба. Практиковать она еще не могла, так как ее усиленно охраняли. Правда, потом охрана стала менее строгой, и при желании можно было сбежать. Только привязанность к сыну держала ее в замке и в этом мире, пока мальчик взрослел.

Вначале Ева жила от одной встречи с сыном, до другой. Он по-прежнему приходил часто, сначала в сопровождении Китни, или наставника, потом, года через полтора-два стал приходить один, и уже менее регулярно — иногда пропадал на несколько дней. Нянька исчезла вскоре после того, как мальчик поселился в комнате своего наставника, сэра Алана. Джей в свои пять лет был очень самостоятельным. Видимо няньку сэр Роджер нанял только на первое время, ещё не зная, как воспитан ребёнок. Сначала мальчику приходилось тяжело. Обязанностей у пажа много. Он уставал, но не жаловался. Отчасти, стеснялся в присутствии Китни, а потом, видимо, привык. Ева стала подозревать, что если ей вздумается сбежать, Джейсон, пожалуй, не уйдет вместе с ней.

Жизнь в замке ему явно нравилась. Он прибегал то радостный, то возбужденный, и рассказывал о том, куда ездил с отцом и наставником — об охотах и турнирах, о замках других рыцарей. Здесь он был на месте, ему ничто не грозило, он был защищен, и только здесь могла осуществиться его мечта — стать рыцарем. Ей ничего другого не оставалось, кроме как жить рядом с ним и попытаться сделать из сына не только хорошего воина, но и образованного человека. По мере того, как он подрастал, она стала заниматься с ним естественными науками, насколько сама в них разбиралась.

Он любил математику и геометрию, с интересом изучал анатомию, биологию и астрономию, основы физики, в которой, правда, сама леди Ева не была особенно сильна. К химии был равнодушен, и терпеть не мог географию, хотя в карте разбирался хорошо и при желании мог начертить простейший план местности. Мать относила это за счет того, что не умеет хорошо объяснять эти предметы. Литературы в его жизни просто не существовало, хотя читать и писать он умел. Немного интересовался историей.

Сэр Алан учил его кодексу рыцарства, владению оружием, манерам. Леди Ева не со всем в его воспитании была согласна, но в целом, ощущала благодарность к этому человеку. Куда бы он ни собирался взять с собой пажа, Джейсон непременно отправлялся к ней, чтобы "испросить благословения у матушки".

Китни тоже обучал мальчика — в основном, учил разбираться в качестве разных доступных материалов, доспехах, боевых лошадях, но ещё, что немаловажно, знакомил с разными службами замка, с организацией охраны и снабжения.

С Китни Ева познакомилась гораздо ближе. Он приводил Джея на встречи, и иногда тоже разговаривал с леди. Она сначала принимала его холодно, но потом прониклась даже чем-то вроде симпатии. Его родители давно жили в замке, отец был сенешалем. Китни сначала просто рос вместе с сэром Роджером, а потом тоже стал исполнять обязанности сенешаля. Сражаться он умел не хуже рыцаря, но с предками не везло. Они то женились, то выходили замуж за людей, у которых где-то недалеко в роду были сервы (подобие рабов), и рыцарские шпоры Китни не светили, да он уже и махнул рукой на рыцарство. Он был из тех людей, которым достаточно сознания хорошо исполненного долга. Как-то она спросила его, осуществил бы он, в самом деле, свою угрозу применить к ней пытки в тот раз, когда заманил ее в ловушку. Он смутился, но глаза весело блеснули:

— Что Вы, миледи, сэр Роджер тогда строго-настрого приказал, чтобы ни один волос у Вас с головы не упал, только Вы же этого не знали, верно? А у меня был приказ — найти мастера Джея… Вот и решил припугнуть. А Вы здорово тогда меня приложили, долго потом болел. Ну да видно, это кара Господня за то, что я хотел обидеть женщину… — теперь настала очередь смутиться Еве.

Что касалось сэра Роджера, отношения с ним напоминали "холодную войну". Она старалась избегать всяческих встреч с ним. Он напротив, пытался оказывать ей знаки внимания, присылал подарки, которые она либо возвращала, либо хладнокровно сваливала кучей в сундук и забывала про них. Потом попытки добиться ее расположения как-то сами собой сошли на нет.

Однажды он ввалился к ней в пьяном виде после пира. Она не ожидала этого и применила то, что позже про себя назвала "методом Вальтера Скотта" — вскочила в оконный проем, распахнула раму, и пригрозила, что прыгнет вниз, если он попытается приблизиться. Как ни странно, угроза сработала безотказно. Рыцарь постоял ещё немного и ушел. Мэри в этот момент, несмотря на поздний час, находилась в комнате леди, просто составляла компанию, потому что спать было невозможно — в большом зале сильно шумели. Сцена произвела на девушку сильнейшее впечатление.

— О, миледи! — полушептала она, глядя на Еву восхищенными глазами, — Это так прекрасно! Вы были готовы защитить свою честь даже ценой жизни! Просто ангельская чистота!

Ева промолчала, но ей стало немного совестно: исполнить обещание покончить с собой, ей было не так трудно, как думала простодушная Мэри.

После этого случая её попытались перевести на нижние этажи, даже собирались построить для неё жилое крыло, хотя места во дворе не было, и пришлось бы снести часть хозяйственных построек. Но эти планы кончились ничем — она уперлась, и отстояла свою комнату. Сэр Роджер, наконец, сдался и оставил всё как есть. Он ни разу не попытался повторить событий их первой встречи. Но она по-прежнему ненавидела его всеми фибрами души. Иногда ненависть была настолько сильной, что леди Еве казалось, что ее спалит изнутри. Это уже было что-то болезненное, но она ничего не могла с собой поделать.

В замке, похоже, никто не знал причин таких взаимоотношений владетельных супругов. Ева не рассказывала о первой встрече с сэром Роджером никому, даже Мэри — просто не могла. Да и он, кажется, тоже не распространялся на эту тему. По крайней мере, Китни, его ближайший помощник и друг, ничего не знал. Об этом леди Ева могла судить по тому, как он иногда, как бы издали заводил разговоры о том, как милорд хотел бы заслужить ее расположение, и что препятствий для этого нет. В конце концов, она просто запретила ему разговаривать на эту тему. Несколько раз до нее долетали разговоры служанок. Они считали, что сэр Роджер бросил когда-то миледи беременной, потому что был женат, мол, слишком поздно они встретились тогда, а она теперь простить его за это не может. Видимо, общественность выдвинула свою версию событий, и успокоилась, сочтя ее приемлемой.

Примерно через полгода после того, как Ева поселилась в Блэкстоне, охрана стала лояльнее, и Мэри как-то раз предложила:

— Миледи, почему бы Вам не выйти утром к воротам — все леди так делают!

— Зачем это? — рассеянно поинтересовалась Ева.

— Утром возле ворот всегда собираются люди. Торговцы приходят, бедняки за милостыней. Кто-то что-то расскажет — все какое-то развлечение. Нельзя же все время сидеть в комнате!

— Что же я могу им дать в качестве милостыни? У меня ничего нет.

— Зайдем на пекарню, на кухню, возьмем корзинку еды, у них всегда что-то остается с вечера, а днем они приготовят свежее.

Предложение было заманчивым, и Ева согласилась — действительно, какое-никакое, а развлечение.

Погода выдалась хорошая. У ворот собралась небольшая толпа — человек десять-пятнадцать. И как бы невзначай здесь же со скучающим видом расположились двое стражников. Ева была уверена, что это для того, чтобы пресечь любую её попытку отдалиться от замка. Женщины раздавали хлеб и печеные овощи, кто-то из крестьян передал послание для сэра Роджера, Мэри взяла заботу о документе на себя. Наконец, когда и милостыня, и темы для общения были исчерпаны, Ева неожиданно для себя самой сказала:

— Что ж, мне больше нечего вам дать, но если среди вас есть больные, я могла бы их осмотреть.

Сразу отозвались двое, и Ева занялась привычным делом. Она жалела только, что не взяла медицинскую сумку. Руки и глаза быстро вспоминали подзабытые уже навыки, а сама Ева ощущала удовлетворение, и весь день потом настроение у нее было приподнятое.

Вернувшись в комнату, она первым делом извлекла заброшенную в угол, изрядно запылившуюся медицинскую сумку и обследовала ее. Не все лекарства сохранились. Часть порошков высыпалась, когда ее везли поперек седла, но хирургические инструменты, к счастью, уцелели. Они были завернуты в прокипяченную ткань и сверху — в кусок кожи. Объемный и довольно тяжелый сверток развернулся тогда поперек сумки и застрял. Это была хорошая новость. Плохая заключалась в том, что более половины стеклянных пузырьков разбилась или пропала, и это действительно большая потеря. Леди Ева пожаловалась Мэри, но та всплеснула руками:

— Ах, миледи, не беда! В замке же есть свой стеклодув! У него, правда, сварливый нрав, но если с ним договориться, он для Вас всё-всё сделает!

Стеклодувы были очень редкими мастерами. Секреты их ремесла скрывались не хуже военной тайны, так что присутствие такого в замке было просто невероятной удачей.

Его звали маэстро Винсенте. Он требовал исключительно такого обращения. Маленького роста, коротконогий, широкогрудый, темнолицый, с яростным острым профилем, он напоминал ястреба. Леди Еву он встретил церемонно-сдержанно. Когда она объяснила, что ей нужно, его черные глазки блеснули интересом:

— Миледи нужны флакончики, как для духов, но зачем так много?

— Может, другие женщины держат в них духи, но мне они нужны для лекарств, — улыбнулась Ева.

— Вот как? Миледи знает толк в лекарском искусстве? Ну, тогда это меняет дело! Для лекаря у маэстро Винсенте найдутся такие флаконы, какие нужно! Только скажите! Если не считать ремесла стекольных дел мастера, то нет ремесла почетнее, чем лекарь!

— К сожалению, маэстро Винсенте, не все так считают, — покачала головой женщина, — один раз меня чуть не сожгли на костре как ведьму.

Маленький стеклодув мгновенно переменился в лице:

— Разбойники! — закричал он, сверкая глазами, — Негодяи!! Висельники!!! Неблагодарные скоты!!!

— Вот что я скажу Вам, миледи, — продолжил он, отдышавшись, и более спокойно, — Когда человек умен, да, да! Когда он умен, и владеет ремеслом, он всегда будет гоним чернью, которая не понимает, как он делает то, что умеет! Это Вам говорит маэстро Винсенте! Но Вы — Вы всегда можете обратиться к маэстро Винсенте, и он всегда готов услужить умному человеку, да, да!

Расстались они по-дружески. Теперь решился не только вопрос с флаконами для лекарств, но можно было подумать и о лабораторной посуде для получения более качественных вытяжек и соединений.

Они общались и после, и леди Ева узнала историю стеклодува. Он был учеником венецианского зеркальщика. Секрет зеркального покрытия мастер ученику не доверял, но в работе со стеклом Винсенте не было равных. Проработав у мастера за гроши около семи лет, Винсенте решил, что ну его, этот зеркальный секрет. Ему вполне хватило бы работы стеклодува, чтобы безбедно жить. Мастер только обещал открыть ему тайны ремесла, но на деле просто держал этим при себе способного молодого человека. Пора было подумать о вступлении в цех мастеров стекольного дела, и стать самостоятельным.

Но, видимо, это не входило в планы его наставника. Поняв, что ни уговоры, ни угрозы, ни обещания на ученика уже не действуют, мастер настрочил на него донос с обвинением в колдовстве. А так как у Винсенте, как у любого мастера, с опытом появились свои секреты, то основанием для обвинения послужили тонкости дела, которые, якобы, больше никто не мог повторить. К счастью, молодого человека предупредил сын мастера, с которым они были большими друзьями, и Винсенте успел бежать, буквально на несколько шагов разминувшись на улице со стражей, которая шла его забирать.

В порту он напросился пассажиром на первый попавшийся корабль, который готовился к отплытию. Так он оказался в Англии. Здесь, правда, вступить в цех стекольных мастеров для иностранца было практически невозможно, но случай свел маэстро Винсенте с сэром Роджером, которому захотелось иметь в замке такого мастера. В целом, оба остались довольны. Здесь маэстро Винсенте получил возможность спокойно работать, и все почести, полагающиеся мастеру, а сэр Роджер регулярно получал изделия из стекла самого высокого качества.

Но все это леди Ева узнала позже, а в этот день предстояло ещё одно дело, настолько же нужное, насколько и неприятное для нее — разговор с сэром Роджером о помещении для приема больных. Разговор шел трудно. Леди Ева объявила, что хочет продолжать медицинскую практику, и для этого ей необходимо помещение и свобода передвижений для сбора трав.

Насчет помещения решили быстро. Пока можно было занять старую пекарню поселения ремесленников, которую уже не использовали и собирались сносить, а потом сэр Роджер обещал построить домик, такой же, какой был в замке сэра Джейкоба. Относительно свободы передвижений соглашение так и не было достигнуто. Выпускать ее за пределы замка лорд решительно не желал. В конце концов, по его словам, травы можно выращивать и в цветнике возле донжона. После долгих препирательств дело так и не сдвинулось с мертвой точки. Сэр Роджер был непоколебим: травы выращивать на месте, или ей будут приносить их прямо в замок. Раздосадованной Еве пришлось с этим смириться.

Однако все остальные договоренности были выполнены. К концу весны заработал свежепостроенный "медпункт" в поселении ремесленников. В комнате Евы появился стул и ещё один стол, большой, с крепкой дубовой столешницей. На нем теперь стоял набор лабораторной посуды, горелка с треножником и целая армия разнообразных флаконов. Травы ей приносили больные или кто-то из бывших пациентов. Ей конечно спокойнее было бы собирать их самой, но выбора не оставалось. Часто к воротам приходили торговцы, и у них можно было раздобыть редкие ингредиенты.

Жизнь в замке текла удивительно спокойно и размеренно. Иногда устраивались пиры, охоты, на которые съезжались гости, но леди Ева никогда не принимала в них участия, к большому огорчению Мэри. Но на двух торжествах она все же побывала: их она никак не могла пропустить.

Одним из них была свадьба Китни. Примерно через три года после прибытия Евы, он женился на милой, скромной женщине по имени Глория, которую привел из деревни. На торжестве присутствовали все слуги замка, включая маэстро Винсенте. Так как Китни не был рыцарем, настоящего пира не давали, но во дворе накрыли большой стол, а на кухне приготовили множество вкусных блюд. Ева сердечно поздравила молодых. Было очень весело. Музыканты играли какие-то простые жизнерадостные мелодии. Маэстро Винсенте, слегка улыбаясь, посверкивал острым орлиным глазом в сторону стайки хихикающих девушек. Молодежь плясала, старшее поколение степенно поднимало кружки с элем и вином. Потом все дружно пели. Некоторые песенки Ева знала с детства, другие не знала совсем, и даже подумала было, что неплохо бы их записать, сохранить где-нибудь в тайнике, а потом показать специалистам в своем времени. Ей не хотелось уходить с этого праздника, но появился сэр Роджер, тоже с поздравлениями, и она с сожалением покинула двор, несмотря на настойчивые уговоры Китни и его супруги.

Другим важным событием в жизни Евы стало повышение Джейсона до оруженосца, когда мальчику исполнилось девять лет. Традиционно, это не отмечалось пиром, но сэр Роджер нашел предлог для торжества, и получилось, что Джей все же стал центром праздника в этот день. Ева даже заглянула в большой зал ненадолго, чтобы поздравить сына, чем вызвала неудовольствие Мэри. Девушка считала, что в такой день мать просто обязана веселиться вместе со всеми целый день, и даже ночь, пока все гости не уснут. Сама она очень любила праздники, и когда случались пиры, постоянно бегала в большой зал, чтобы посмотреть, как идет веселье. Вообще, служанка была девушкой жизнерадостной, и в замке ее, похоже, любили, по крайней мере, если нужна была какая-то информация, Мэри всегда умела ее раздобыть. Все о ней хорошо отзывались, но добрые чувства проявляли как-то сдержанно.

Ключ к этой загадке Ева получила очень скоро, как только сама начала чаще появляться во дворе и разных службах замка. Здесь ей пришлось столкнуться с Ведерной Салли. Со времени свадьбы горничная не попадалась ей на глаза. Но теперь Ева стала часто заходить на кухню утром, и иногда заставала там Салли. Где появлялась горничная, там сразу стихали разговоры, или переходили на ничего не значащие темы. Общаться с ней Еве не хотелось, она с детства недолюбливала женщин-алкоголичек, а здесь все признаки были налицо. Ведерная Салли же, при виде Евы сразу принимала позу "руки в боки", или наоборот, скрещивала их на груди и стояла так, провожая недобрым взглядом. Причину такого поведения Ева не понимала. Понятно было только одно: Салли побаиваются в замке, а сама Салли терпеть не может Еву.

Леди Ева пыталась выяснить причины у Мэри, но та, против обыкновения, глядя в пол, повторяла, что ничего не знает. Выяснить отношения все же придется, это Ева предвидела абсолютно точно. И однажды случай представился.

То утро началось так же, как и все остальные. Леди Ева проснулась, умылась и оделась.

— Странно, завтрак запаздывает. И вчера тоже, и позавчера… Я же говорила служанке, чтобы приносила его пораньше, — поделилась она своими мыслями с Мэри.

— Это оттого, простите меня, миледи, что Вы не умеете приказывать, — ответила девушка, — Вон, сэр Роджер как рыкнет! И все бегут исполнять. Да и мастер Джей уже научился… А Вы так говорите со всеми, как будто просите. Так нельзя. Вы леди, Вы стоите выше, чем мы все вместе взятые! Вы построже…

Краска бросилась в лицо Еве. Она никогда не думала о своей интонации, и обращалась ко всем вежливо, как ее учили в детстве. Слова Мэри нуждались в проверке, и вопрос с завтраком она решила прояснить сама. Молодая женщина спустилась на площадку большого зала, где никого не оказалось, тогда она спустилась ещё на этаж ниже. Здесь стояли служанка и Ведерная Салли. При виде Евы горничная, как всегда, набычилась.

— Почему мне до сих пор не принесли завтрак? — спросила леди Ева спокойным холодным тоном.

— Почем я знаю, — нехотя ответила служанка.

— Так пойди и выясни!

— А у нее приказ, — развязно вмешалась Ведерная Салли, — Убраться в большом зале. Иди, Пегги, что стоишь! Сэр Роджер не любит ждать.

— Я разве спрашивала тебя, Салли? — Ева даже не взглянула в сторону горничной, — Пока что я леди этого замка, а не ты.

— А ты, — она повернулась к служанке, — Почему ещё здесь? Что, кухня находится на краю света? Успеешь и сбегать туда, и убраться! Давай живо!

Она никогда так не разговаривала раньше, и обе женщины как будто остолбенели, а потом та, которую назвали Пегги, опрометью кинулась к лестнице во двор и исчезла из виду.

— Посмотрим, что скажет сэр Роджер, — прошипела Салли, и побежала вверх по лестнице, сердито стуча башмаками.

Еве принесли завтрак — сыр, хлеб, вареные яйца и овсяную кашу — очень быстро, не успела она закрыть за собой дверь. Помощница кухарки торопливо выставляла из корзины керамические горшочки. "Надо же, совет Мэри работает", — молодая женщина внутренне улыбнулась и сделала зарубку в памяти.

Не успела она покончить с едой, как в комнату шмыгнула с заговорщическим видом Мэри.

— Ой, миледи, — хихикнула она, — Что сейчас было! Ведерная Салли побежала к сэру Роджеру жаловаться, что Вы отправили на кухню служанку, которой он приказал убираться в большом зале. Она всегда так делает. Так он вызвал эту служанку и кухарку и отругал их, почем зря. Сказал, что леди должна получать свой завтрак вовремя. А потом Салли: "Все в замке должны слушаться леди!" Она потом на кухне так разорялась — вот умора!

— Не пойму, Мэри, что тут смешного? Какая-то глупая ссора!

— Ну как же! Она же… — Мэри запнулась.

— Да говори же, наконец, — рассердилась Ева, — Это что, связано с сэром Роджером?

Мэри только кивнула, заливаясь краской.

— Запомни, Мэри, мне глубоко безразлично, что там происходит у сэра Роджера с другими женщинами! Но я должна знать, что происходит в замке! Это моя жизнь!

И служанка, виновато поглядывая на Еву, рассказала, что Салли тоже выросла в замке, вместе с Китни и сэром Роджером. В молодости она была очень хорошенькой, но уже тогда любила выпить. Стала горничной, прислуживала господам, рано забеременела. Поговаривали, что от сэра Роджера, но кого родила, и куда потом дела ребенка — неизвестно. Потом, после смерти первой жены милорда, забеременела опять, и всем рассказывала, что теперь точно ребенок от сэра Роджера. Когда родился мальчик, ходила такая гордая, как будто уже видела себя хозяйкой замка.

Но мальчик рос неправильно. Только в полгода научился переворачиваться на животик и держать голову. А потом и вовсе выяснилось, что он дурачок, да и на милорда совсем не похож. Разговоры об отцовстве сэра Роджера прекратились. Мальчик сейчас присматривает за скотом, да и то — только воду носит, и убирает помет, больше ни на что не годен. В то время Салли начала прикладываться к кувшину уже основательно. Хвасталась, что за вечер может выпить целое ведро эля. Отсюда и пошло ее прозвище. Но по-прежнему считается, что она может заходить к милорду в любое время.

Что до него, то хотя он и смотрит сквозь пальцы на ее выходки, но что-то не заметно было, чтобы он ее так уж любил. А в последнее время и вовсе к ней охладел, вот она ни одной молодой, хорошенькой девушке в замке, будь то служанка, или чья-нибудь дочка, житья и не дает. Когда милорд женился, она всем рассказывала, что это только для виду. Так что отповедь, которую Салли сегодня получила, просто обрушила ее с небес на землю.

Ева слушала, и диву давалась таким хитросплетениям судеб. Теперь поведение горничной становилось понятным. Ай да сэр Роджер! Она решила не обращать внимания впредь на враждебность Салли. А для Мэри стать служанкой госпожи, которая существует "для виду", наверное, было своеобразной ссылкой, — поняла леди Ева. И ведь эта ссылка была совершенно напрасной. Салли пыталась отвоевать то, на что и так никто не посягал.

Впрочем, задерживаться на этой истории Ева не стала, и постепенно все успокоилось. Так прошло девять лет. В это лето Джейсону должно исполниться четырнадцать. Уже пять лет, как он произведен из пажей в оруженосцы.

Если не считать нелепого конфликта с горничной, то можно было бы сказать, что в замке царил покой, и это было удивительно. Даже до Евы часто доходили слухи о вооруженных стычках из-за других земель, или наследства. Порой к ней привозили солдат, раненых в таких стычках. Они рассказывали, как то тут, то там осаждали, или защищали замок, но Блэкстона эти бури как будто не касались. Здесь было всегда тихо.

Джей объяснял это тем, что замок основательно укреплен, люди хорошо обучены, и об этом всем известно. Кроме того, о сэре Роджере идет слава как об искусном в воинском деле рыцаре. Да и претендовать на эти земли особенно некому. Разве что двоюродный брат сэра Роджера, сэр Адальберт мог бы поспорить за них, но у него недостаточно сил и законных оснований нет, хотя споры порой возникали и из-за меньшего.

Китни был другого мнения. Он говорил, что такое долгое затишье — это к буре, и обязательно появится кто-нибудь, желающий наложить лапу или на Блэкстон, или на Торнстон, или на то и другое. Пока же тихую жизнь замка нарушали только воинские вылазки в сторону лесов Торнстона.

Глава 2. Кровь, боль, жизнь

Строительство замка, или его восстановление — процесс трудоемкий и дорогой. Быстро это не делается. Нужно организовать доставку материалов — дерева, камня, железа. И конечно необходимы рабочие руки. Собственно, это самое главное. Обычно, к строительству замка привлекалось местное население. Йомены работали сами, или присылали своих сервов, у кого они были. Каждая семья обязана была поучаствовать в возведении зданий и стен.

Сюзерен должен защищать всех тех, кто живет на его земле, и кто принес ему вассальную клятву. В обмен на это получает продукты, необходимую работу, а иногда и военную помощь. Люди, работающие на строительстве замка, возводят не только дом для сюзерена, но и убежище для себя, или своих детей, хотя никто не гарантирует, что они успеют им воспользоваться…

С замком Торнстон дело обстояло сложнее. Когда он был разрушен, а его хозяева исчезли неведомо куда, земля осталась без защиты. Некоторое время там ещё жили семьи йоменов, но в бесхозном лесу стали селиться разбойники и нищие. Стало труднее сохранять урожай и скот. Постепенно люди переселялись кто на земли Блэкстона, кто на земли Лоувэлли. Остались только две деревни, в которых жили крепкие мужчины, организовавшие что-то вроде охранного сообщества. День и ночь они караулили по очереди, и в случае нападения воров, поднимали тревогу. Тогда на подмогу бежали все, даже женщины и подростки, вооруженные кто чем. Но это ополчение, конечно, не могло заменить настоящую армию. Разбойники тоже не хотели оставаться без добычи, а в лесах собирались все большие силы.

Если разбойники особенно распоясывались, йомены снаряжали посольство к сэру Роджеру. Как правило, он не отказывал в помощи, так как надеялся, что в будущем эти земли все же будут принадлежать ему. Когда Торнстон и вправду стал его вотчиной, рыцарь сразу взялся за дело.

В леса организовывались рейды, в деревнях устраивались засады на мародеров. Иногда среди ночи приезжал гонец из какого-нибудь поселения. Тогда башенный сторож трубил сигнал к общему сбору, и весь замок приходил в движение, как муравейник. Бежали солдаты с оружием, сновали женщины с корзинками съестных припасов для воинов, конюхи и егеря поминутно окликали рыцарей, докладывая, что все готово. Открывались ворота, и наскоро собранный отряд из солдат под командованием кого-нибудь из рыцарей, или самого лорда, исчезал в ночной темноте.

Первые два года сэр Роджер и Китни постоянно ходили в доспехах. То один, то другой, попеременно пропадали на несколько дней, потом возвращались, приводя группы пленных, человек по пять-семь. Это были в большинстве своем оборванные, грязные, дикие на вид люди. Пленные сидели во дворе, прямо на земле, после чего их заковывали в цепи, и под стражей уводили из замка. Как рассказывала Мэри, это были захваченные в лесу, или попавшие в засаду, разбойники и бродяги.

Китни тоже многое рассказывал. Пленных было относительно мало. Тех, кто пытался оказать хоть какое-то сопротивление, сразу убивали. Такие жесткие меры объяснялись тем, что бродягам нечего терять, они озлоблены и голодны. Их методы тоже не отличаются гуманностью. Настоящего оружия у них мало, но тем, чем вооружены, они владеют мастерски, и не обременяют себя правилами благородного боя.

Тех, кто оставался в живых, связывали, и здесь же, на месте, устраивали первичное разбирательство. Как правило, в такие рейды брали с собой кого-нибудь грамотного, и он записывал свидетельские показания йоменов. Пергамент с показаниями отправляли вместе с пленными. Их перегоняли в ближайший город, где был королевский судья, и предавали суду. Если на совести бродяги не было тяжких преступлений, его отпускали, с предупреждением, что в случае повторной поимки при таких же обстоятельствах, его заклеймят каленым железом и отправят на принудительные работы. Если же за пленником водились более тяжелые грехи, его вешали. Если преступлений было много, или разбойник "прославился" особой жестокостью, то казнь для него придумывали мучительную — медленно варили в кипятке, масле, или смоле.

Примерно, через год такой политики сэра Роджера разбойников и бродяг стало намного меньше. Отголоски этого разгула преступности давали о себе знать и позже, но уже гораздо реже и слабее. Со временем, когда Джейсон подрос, его стали брать с собой на эти операции. Как один из немногих грамотных людей в замке, он должен был записывать свидетельские показания. Навещая после этого Еву, он рассказывал жуткие истории о набегах грабителей, и она постепенно стала понимать, почему пленников отправляли в цепях. Она опасалась за психику сына, но в этом времени, к сожалению, такие истории были в порядке вещей, Джею пришлось привыкнуть и к этому.

Две самые крупные банды сэру Роджеру удалось уничтожить. Особенно тяжело далась борьба с одной из них. В ней было два лидера. У главаря был помощник, такой же отчаянный и опытный, как и он сам. Поэтому при случае банда делилась на два отряда и отступала порознь в разные стороны. Если один был ранен, второй брал командование на себя. Имело смысл только уничтожение их обоих.

На охоту за этим неуловимым дуэтом ушел почти год. В результате один из них был убит, а второго удалось захватить. Леди Ева видела его, проходя по двору. Даже на вид это был очень сильный физически человек. Пожалуй, даже Белоручка Боб, кузнец, в семье которого жила Ева когда-то, показался бы не таким уж массивным рядом с этим зверем в человеческом облике. И имя у него было подходящее — Чарли Медведь. Он стоял среди сидящих на земле сподвижников, несмотря на двойной набор тяжелых цепей. У этого разбойника была несколько нависающая переносица, от этого его ярко-синие глаза казались глубоко посаженными. Их взгляд был неожиданно умным и леденяще жестоким. Женщина кожей почувствовала, как страшен этот человек. Все, кто оказывался во дворе возле пленных, невольно ускоряли шаг, чтобы побыстрее пройти мимо, разговоры велись вполголоса, как будто рядом залегла смертельная опасность. Только маэстро Винсенте, не спеша, прогуливался по двору.

— Добрый вечер, миледи! — закричал он ещё издали.

— Добрый вечер и Вам, маэстро, — подойдя, поздоровалась она, — Хотя такие слова кажутся неуместными рядом с этими людьми.

Маэстро Винсенте выпрямился во весь свой небольшой рост, и стал как никогда похож на хищную птицу:

— Истинный венецианец не станет бояться всякого сброда, да, да! Моя родная Венеция — богатый город, а где много богатства, там всегда много и воров! Но истинный мастер не станет от них прятаться, да, да! Он научится защищать и себя, и свои творения, как собственных детей! И уже точно не станет бояться!

Почему-то от этих слов, помимо уважения к маленькому венецианцу, леди Ева ощутила и облегчение. Как будто зажгли свет в темной комнате. Теперь она взглянула на главаря гораздо спокойнее. В конце концов, что ожидает его в ближайшем будущем? Скорее всего, смерть, и это в лучшем случае…

Для пленного предводителя специально была прислана из Бристоля повозка, похожая на окованный железом ящик с одним маленьким зарешеченным окошком. После отправки этой партии пленных замок облегченно загудел. Снова послышались громкие разговоры и смех.

Леди Еву почему-то мучительно интересовала судьба этого разбойника, и по возвращении солдат, сопровождавших повозку до Бристоля, она расспросила их. По их рассказам, осудить его было сложно. Прямых улик против него не было. Чарли Медведь никогда не оставлял в живых никого, кто мог бы свидетельствовать против него. Его товарищи молчали даже под пытками, боясь его больше, чем даже палача. Поэтому разбойник не был повешен, но осужден на долгий срок тюремного заключения. Как сказал Китни, это было все равно, что смертный приговор. Если у такого заключенного была родня, она обязана была содержать его в тюрьме на свои средства. Если родня отказывалась это делать, или осужденный был одинок, то в тюрьме его ожидало жалкое существование — самые темные и сырые камеры и объедки вместо еды. В этом случае считалось, что заключенный содержится за счет местной власти. В таких условиях долго не мог протянуть никто. Заключенный медленно умирал от голода, холода, болезней и атак голодных агрессивных крыс. Иногда бедный человек, отсидевший свой срок, не мог выйти на волю только потому, что оказывался "должен" тюрьме, и его необходимо было выкупить, то есть заплатить сумму, ушедшую на его содержание. У разбойника родных, похоже, не было, и самое большее, на что он мог рассчитывать — это пять лет жизни, которую и жизнью-то назвать нельзя.

Остальные преступники были и хуже организованы, и хуже вооружены. Теперь крестьяне и сами могли постоять за себя. На опустевшую было землю стали возвращаться люди. Поэтому, когда сэр Роджер объявил по деревням, что для восстановления замка нужны рабочие руки, в Торнстон потянулись работники. Платили на стройке умеренно, но это всё же был заработок.

Строительство двигалось медленно, но верно, насколько могла судить леди Ева. Возле строящегося замка возник городок рабочих, население которого постоянно обновлялось. На стройку приезжали даже из других областей Англии. Так продолжалось восемь лет. Но в эти времена мирная жизнь не могла быть долгой.

Хрипло прозвучал рев трубы башенного сторожа. Все во дворе замолчали, подняв лица вверх, как будто ожидая ответа на вопрос — что случилось?

Со стороны ворот двигался всадник. Коня вел под уздцы один из стражников. Сам наездник то валился на сторону, то наклонялся к самой гриве лошади. Из своего окна Ева видела только, как он, сказав что-то, упал в руки подхвативших его рыцарей. Раненого понесли в донжон. Леди взяла сумку, проверив предварительно, все ли есть для операций и лечения ран.

Несчастный лежал на третьем этаже, в комнате одного из рыцарей. Раненый потерял очень много крови, об этом говорило состояние его одежды. Просто непонятно было, как он ещё жив. Ева только начала разрезать на нем кот, как в комнату быстрым шагом вошел сэр Роджер. Увидев его, гонец разлепил сухие губы:

— Воды, — прохрипел он. Кто-то из вошедших с сэром Роджером рыцарей поднес флягу к его рту. Ева решительно воспротивилась, было, сказав, что раненому нельзя пока ни есть, ни пить, потому что поврежден живот, но гонец, замотав головой, взял флягу и сделал глоток. Тут же, видимо, нахлынула боль, потому что он зажмурился и некоторое время молчал. Наконец, он открыл полные боли глаза.

— Где сэр Роджер? — глухо спросил он.

— Я здесь, мой друг, — голос сэра Роджера звучал так мягко, что Ева с удивлением подняла на него глаза.

— Нападение, — гонцу было трудно говорить, — На рабочих у Торнстона. Стражи мало.

— Кто напал? — отрывисто спросил сэр Роджер, — Сколько их?

— Чуть больше… десятка, вооружены как разбойники, но у них есть лошади. Немного, всего четыре. Только главарь… Вооружен… Это тот же… А…

— Сэр Роджер, — вмешалась Ева, — я должна помочь ему! Отойдите все!

— Боюсь, миледи, ему уже не поможет и священник, — тихо сказал сэр Роджер, распрямляясь, — Все к коням! Быстро! Взять боевое оружие!

Комната мгновенно опустела. Только гонец лежал, глядя в потолок открытыми глазами, из которых медленно уходила боль и осмысленное выражение.

Как рассказал потом Китни, в поселении рабочих всё уже было кончено. Стражи в тот день было мало, и вскоре она вся была перебита. Рабочие попрятались, кто успел. Они рассказывали, как на поселение налетел отряд. Сначала конные напали на стражу, а за ними в поселение хлынули пешие разбойники. Хватали всё, что попадалось под руку. Убивали всех, кого находили, поэтому толком описать нападавших никто не мог: уцелевшие видели их только издали. Счет жертв был большим. Почти никто из рабочих не был вооружен. О предводителе говорили только, что он высок и очень силен — поднял на копье взрослого мужчину. Одет он был в кожаный, клепаный железом доспех, на голове — добротный стальной, но простой по исполнению шишак.

Вооруженный отряд, прибывший из Блэкстона, застал на месте трагедии только убитых и оплакивавших их товарищей. Поиски разбойников ничего не дали: нападавшие как будто растворились в лесу. Собаки и следопыты оказались бесполезны — слишком много было в округе следов, оставленных рабочими, и среди них невозможно было различить следы чужаков. Сэр Роджер был вне себя от ярости. Поражала не только жестокость, с которой нападавшие расправились с безоружными людьми. Странно было и то, что напали на поселение, в котором не было богатой добычи. Один из рабочих, прятавшийся под чаном, слышал разговор двух разбойников о том, что надо было приходить после выплаты жалованья, а то шума много, а добычи мало. Действительно, предыдущее жалованье заплатили давно, а новое ещё не платили. Налет был наглым, даже как будто показным. И что значили слова умирающего гонца "это тот же"?

Все это могло значить либо то, что в леса вернулся кто-то из бывших разбойников, жаждущий расплаты за свое изгнание, либо то, что у Блэкстона появился неведомый пока враг. Китни склонялся к последнему. По мнению сенешаля, целью этого неведомого врага является захват Торнстона. "Помяните мое слово", — говорил он, — "Скоро появится кто-то, кто объявит себя хозяином недостроенного замка". Снова Китни и сэр Роджер носили доспехи круглые сутки. Но после нападения последовали совершенно тихие две недели.

Пятнадцатилетие Джейсона прошло без пышной церемонии, но незамеченным его никто бы не назвал. Сэр Роджер организовал большую охоту, и подарил сыну его первый настоящий боевой меч, принадлежавший ранее отцу лорда, сэру Годварду, деду именинника. Меч был изготовлен из стали отличного качества, с красивой и удобной гардой, в ножнах с богатой золотой насечкой. Китни преподнес парадный плащ из отменного алого сукна, на котором Глория, его жена, вышила герб Блэкстонов. От сэра Алана Джей получил бронзовый охотничий рог. Ева, естественно, тоже не осталась в стороне. По ее заказу, оружейник изготовил серебряную походную фляжку для воды. Ей хотелось, чтобы у сына была именно серебряная фляжка. Она помнила, рассказ своего школьного учителя о том, что Александру Македонскому в походах именно серебряный кубок помог избежать желудочных инфекций. Мальчик выглядел совершенно счастливым. Ведь после пятнадцати лет большинство его товарищей начинало уже серьёзно готовиться в рыцари. Сам он уже участвовал несколько раз в "гаттэ" — сражениях новичков на турнирах, до которых допускались и оруженосцы.

Во дворе собирались охотники. Легкие доспехи, в основном, кожаные с металлическими бляхами и пластинами. Спокойные цвета — синий, зеленый, коричневый. Без лишнего блеска. Собаки рвутся со сворок, разговоры, шутки, смех. Джей красуется верхом на гнедом жеребце. Леди Еве захотелось приобщиться к этому настроению, и она спустилась во двор.

К ее удивлению, среди охотников был и маэстро Винсенте. Он стоял возле оседланного коня, держа его под уздцы. На стеклодуве была кольчуга поверх стеганого войлочного гамбезона и легкий открытый шлем.

— Вот уж не думала, маэстро Винсенте, что Вы решите сменить ремесло стекольных дел мастера на оружие, — пошутила Ева, поздоровавшись, — А это что у Вас за поясом? Неужели турецкие ятаганы?

За пояс маэстро были заткнуты два длинных ножа, или коротких сабли. Ева ещё таких не видела.

— Мое почтение, миледи! Настоящий мастер должен быть и солдатом, если это нужно! — с поклоном ответил стеклодув, — Что до моих ножей — маэстро Винсенте никогда бы не осквернил себя оружием еретиков! Это венецианские ножи. Венеция — неспокойный город, особенно по ночам. Каждый достойный венецианец должен уметь защитить себя и свою семью. Мечи можно носить только знатным людям, но никто не может запретить и простому человеку защищать себя, да, да! Некоторые считают ножи оружием воров, потому что их легко спрятать под одеждой. Но вот что маэстро Винсенте скажет Вам, миледи: оружие — только оправа для храбрости. Мне рассказывали истории, как молодые солдаты творили чудеса на поле брани, вооруженные простым мечом и отвагой, да, да! Так что вид оружия не имеет значения, значение имеет только то, в чьих руках это оружие находится, да, да!

— И Вы деретесь сразу двумя? — Ева заинтересовалась, и не хотела прекращать вопросы.

— Он владеет ими лучше, чем кошка когтями, — сказал незаметно подошедший Китни, — Если бы не это чертово стекло, из него бы получился отличный солдат!

— Каждый занимает свое место, сенешаль, каждый свое, — отозвался мастер, — Вот Вы, если бы жили в Венеции, то все равно были бы сенешалем у какого-нибудь знатного сеньора, так у Вас написано на роду. Вот и маэстро Винсенте мастер стекольных дел потому, что на роду написано…

Видимо, эти двое пререкались так не впервые, и оба получали удовольствие от процесса. Появление сэра Роджера прекратило их перепалку. Он тоже был в легких доспехах.

— Скажите ему, миледи, скажите хоть пару ободряющих слов, — горячо зашептал маэстро Винсенте, — Ничто не окрылит рыцаря больше, чем одобрение дамы…

— Я пожелаю удачи Вам, маэстро, и Вам, Китни, — сказала Ева, даже не взглянув в сторону Роджера, — Ваши жизни — это душа Блэкстона. Берегите себя. А если представится возможность, защитите моего сына, мастера Джейсона. Прошу вас об этом, как мать.

— Да, да, миледи, не сомневайтесь, мы с мастером Китни сделаем все возможное, чтобы не огорчить Вас, — покивал головой стеклодув, — Вы все сказали правильно, кроме одного. Вот он — душа Блэкстона, — перчатка маэстро указала на сэра Роджера. Молодая женщина оставила это без ответа.

Следующие несколько часов леди Ева провела в комнате, не находя себе места. Ее саму удивляло такое состояние. Правда, перед самым отъездом охотников они немного поругались с Джейсоном. Ей почему-то не хотелось, чтобы сын ехал на эту охоту.

— Сэр Алан тоже поедет, — возразил он, — Оруженосец должен сопровождать наставника.

— Тогда можешь не приходить ко мне за благословением, — горячо заявила она, — Ты его не получишь.

Джейсон стал серьёзным.

— Что ж, матушка, если Вы не дадите благословения, значит, мне придется ехать без небесного покровительства. Это мой долг.

После того, как сын ушел, леди Ева почувствовала то, что называется "сердце не на месте". Это было странно. Они и раньше иногда пререкались с сыном. Он взрослел и отдалялся, и это был естественный процесс, хотя по-прежнему отношение к ней с его стороны было уважительным. В основном, стычки касались отношений Джея с отцом, которым молодой человек постоянно восхищался. Еву это злило.

Но не мелкая размолвка с Джейсоном тревожила ее. Она никак не могла понять, что же не так. На этот раз он уехал без ее благословения. Но она никогда раньше не придавала значения этому ритуалу. "Мне придется ехать без небесного покровительства", — эти слова жгли, как угли. Леди Еве стало казаться, что если что-то случится, она никогда не простит себе, что это по ее вине мальчик остался в этот раз без защиты. Чтобы занять себя, она принялась готовить лекарства.

За привычными делами время летело незаметно. Растирая в ступке сушеные травы, леди Ева краем уха уловила шум за окном, и башенный сторож протрубил сигнал "возвращение". Наверное, вернулись охотники. Она мельком глянула в окно. Что-то тревожило ее. Голоса звучали как-то напряженно, а через минуту во двор внесли что-то похожее на большой сверток: это был раненый, лежащий на плаще. От свертка доносились глухие стоны. В какой-то момент молодая женщина похолодела. Ей показалось, что это Джейсон. Но сразу вслед за процессией во двор въехали верхом маэстро Винсенте, Китни и Джейсон. Лица у всех были мрачные. Она вздохнула с облегчением, и, вернувшись к столу, принялась собирать лекарства в медицинскую сумку. Скорее всего, за ней сейчас прибегут, чтобы позвать к раненому.

Время текло, но за ней никто не приходил. Даже Мэри куда-то подевалась. Это начинало тревожить. Что-то определенно шло не так. Может быть, раненый умер? И кто же это был? Прихватив медицинскую сумку, леди Ева стала спускаться по лестнице вниз. На площадке перед большим залом было многолюдно. Небольшая группа рыцарей стояла возле дверей. Разговаривали вполголоса. Отдельно столпились слуги. Некоторые женщины плакали. Откуда-то возникла Мэри.

— Где ты была? — набросилась на нее Ева.

— Ох, миледи, такое несчастье, такое несчастье! — отчаянно зашептала Мэри, — Мне не позволили даже побежать за Вами!

— Да говори же толком, что случилось?! — вполголоса одернула служанку Ева.

— Милорд! Он ранен, говорят, да так тяжело, что неизвестно будет ли жив! У него там лекарь, они его с собой привезли из деревни!

— Почему не позвали меня!? — Ева чуть не задохнулась от возмущения.

— Он сам не велел, сказал, что Вы не возьметесь его лечить…

— Что за глупости! — Ева решительно направилась к коридору, который вел к спальне сэра Роджера.

Из-за двери спальни показалась Ведерная Салли с большой керамической миской в руках. Увидев леди, она остановилась, загораживая собой проход.

— Посторонись, Салли, мне нужно к моему мужу, — спокойно сказала Ева.

— К мужу! А он не хочет Вас видеть, — Салли привалилась спиной к двери, прижимая к себе миску, как будто создавая живое заграждение.

— Тогда пусть он сам мне об этом скажет, — настаивала леди Ева.

— Нечего Вам там делать, у него уже есть лекарь! — выкрикнула служанка.

— Послушай, — Ева попыталась обратиться к здравому смыслу женщины, — Если ты желаешь ему добра, то должна сделать все, чтобы его лечили хорошо. Два лекаря лучше, чем один. Или ты хочешь, чтобы он умер?

Глаза горничной полыхнули обжигающей ненавистью:

— А хоть бы и умер! Зато тебе не достанется!

Ева вспыхнула. Наглый тон горничной выводил ее из равновесия, но она тут же вспомнила наставления Мэри, и успокоилась.

— Ты что это себе позволяешь? — громко спросила она спокойным и холодным тоном, — Забыла, с кем разговариваешь? А ну — прочь с дороги!

Дверь открылась так резко, что Салли чуть не упала. На пороге стоял Китни.

— Я пришла, чтобы осмотреть своего мужа, — так же твердо и холодно продолжала леди Ева, — Проводи меня к нему!

Немного поколебавшись, Китни отступил в сторону. В комнате стоял полумрак. Спальня была обставлена просто. Напротив входа, между окон, был устроен камин, возле которого стояла длинная лавка. Слева от него помещался большой сундук, а справа — массивный канделябр на семь свечей. Ещё один канделябр стоял правее, возле кровати. Кровать, очень широкая, под балдахином, стояла справа от входа, изголовьем к стене. На кровати лежал сэр Роджер. Бедро правой ноги было перетянуто ремнем и ближе к колену прикрыто окровавленной тряпкой. Сама нога была изогнута под неестественным углом. Лицо больного было землисто серым. Глаза горячечно блестели. Если что-то делать, то надо делать как можно скорее, поняла Ева. А между тем, в комнате разыгрывалась сцена.

Кроме Китни, здесь находился Джей, бледный, как полотно, и маленький жилистый человечек, одетый в простую домотканую рубаху.

— Но милорд! Иначе никак нельзя! — уверял человечек, — Если всё оставить так, кость начнет гнить, и тогда Вам конец! Надо отрезать ногу, чтобы сохранить Вам жизнь, и поскорее!

— На что годен рыцарь, который не может ни сражаться, ни ездить верхом? — голос Роджера был слабым и хриплым, но звучал решительно, — Ты хочешь, чтобы я превратился в калеку? Так вот, запомни! Я никому не позволю отрезать мне ногу. Видишь этот меч? — сэр Роджер похлопал по рукоятке лежавшего рядом меча, — Я проткну им любого, кто попытается сделать это, клянусь небесами! Или я встану на свои ноги, или меня похоронят вместе с ними!

— Отец, — подал голос Джей, — Но может быть, и правда нет другого выхода? Ты нужен нам живым!

— Без ноги я буду только обузой вам всем! И…

— Дайте-ка и мне взглянуть. Я все-таки тоже лекарь, — вмешалась леди Ева.

Все, кроме Китни, вздрогнули. Никто не видел, как она вошла.

— Миледи? — Роджер попытался приподняться, но тут же с глухим вскриком упал обратно, — Я не посылал за Вами. И если Вы тоже скажете, что ногу надо отрезать…

— Я не очень дорожу своей жизнью, как Вы знаете, — спокойно говорила Ева, разматывая тряпку, — Но надо хотя бы посмотреть, что можно сделать…

Она с трудом удержалась от возгласа, открыв рану. Вид был ужасный. Сквозь развороченные мышцы бедра высовывался розовый блестящий край костного отломка. Удивительно, что раненый так тихо себя вел. Ева знала, что боль, которую он испытывал, была адской. Другой бы, наверное, кричал. Случай был сложный. Конечно, при том, что нет ни асептики, ни нормальных антибиотиков, шанс на удачу был призрачный, но…

— Что, дело плохо? — спросил внимательно наблюдавший за ней Китни.

— Я попробую спасти Вам ногу, — сказала Ева.

Полные боли глаза раненого обратились на нее.

— Но это невозможно! — воскликнул лекарь. Джей только шумно вздохнул и посмотрел на мать с такой надеждой, что ее окатило холодной волной. Сколько раз Ева видела такой взгляд, и далеко не всегда эта надежда сбывалась. А теперь на нее так смотрит ее собственный сын.

— Я ничего не обещаю, — сказала она, — Не надейтесь напрасно. Это будет очень трудно. Но я постараюсь. Но взамен мне нужно от Вас, сэр, обещание, что если мне все удастся, то никто в замке больше не будет никак ограничивать мою свободу. Мне нужна полная свобода передвижений.

— Черт с Вами, миледи, если моя нога останется при мне, идите хоть на все четыре стороны, — простонал сэр Роджер, — А теперь поторопитесь, пока я не сошел с ума от этой боли.

— Потерпите ещё чуть-чуть, я только схожу за инструментами.

Выйдя из комнаты мужа, леди Ева подозвала Мэри и дала ей инструкции. Потом она поднялась в свою комнату, чтобы взять набор инструментов, который обычно использовала при сложных операциях. С досадой отметила, что эфира для наркоза осталось только треть бутылочки. Могло не хватить, операция предстояла нешуточная. Сзади тихо стукнула дверь. Молодая женщина обернулась. У двери стоял Китни. Его глаза, обычно чуть насмешливые, сейчас были серьёзны, как никогда.

— Я очень удивлен, миледи, что Вы не только взялись за лечение милорда, но и подали надежду на то, что можно будет сохранить ему ногу, — начал он, — Все знают о том, что Вы никогда не питали к нему нежных чувств. Я не спрашиваю, почему. Я только хочу быть уверен в том, что Вы не причините ему вреда. Он мой господин, я знаю его с детских лет. И помните, миледи — если он не переживет Вашего лечения, Вы тоже не задержитесь на этом свете. Клянусь. — Сенешаль повернулся, чтобы уйти, но она остановила его.

— Тогда и ты послушай меня, Китни. У моей ненависти есть причина. Тебе лучше её не знать. Однако клятва, которую я давала, когда меня учили лекарскому искусству, не позволяет мне причинять вред тем, кого я лечу. Но ты не слышал этой клятвы, поэтому я скажу о другом. Да. Я не люблю своего мужа. Но всё что я намерена сделать, я сделаю не ради него самого. Я приложу все силы, чтобы поставить его на ноги, но это только ради нашего сына. Никому не нужен чужой ребенок. Никто не защитит его лучше, чем родной отец. А если в замке будет молодой сюзерен, кто-нибудь может подумать, что Блэкстон стал легкой добычей, и на него можно напасть. И, кроме того — только в Блэкстоне Джейсон сможет научиться всему, что нужно знать и уметь рыцарю. Поэтому я пойду и сделаю все, чтобы сэр Роджер выздоровел. А ты иди и распорядись, чтобы в большом зале поставили отдельный стол, и возле него — побольше канделябров со всех сторон. Мне нужно много света. Несите сэра Роджера туда. Пусть принесут горячей воды, чистого полотна и поставят в зале жаровню, а на нее — котелок с водой. И ещё… я постараюсь сделать обезболивание, но необходимо, чтобы он лежал неподвижно. Тебе придется позаботиться о том, чтобы раненый был крепко привязан.

Китни кивнул и вышел.

Операция длилась долго. Если бы не помощь Китни, Джея и Мэри, Ева не справилась бы одна. Мэри отвечала за наркоз. В ее обязанности входило прикладывать к лицу раненого кусок материи, смоченной эфиром, если больной начинал вести себя беспокойно. Девушка безумно боялась сложных операций, но никому другому доверить такой ответственный момент Ева не могла — из всех жильцов замка только Мэри делила с ней труды, связанные с лечением больных и обладала достаточным багажом знаний. И хоть большую часть времени бедная девушка стояла, зажмурившись, дело свое она делала хорошо, и раненый лежал спокойно и неподвижно, что было очень важно.

Сначала Ева хорошо почистила рану и поверхность костей, потом был тяжелый физически момент — поставить на место отломок, преодолевая сопротивление сжавшихся мышц и сухожилий. Старались все, и наконец, Ева осторожно принялась сшивать края раны, вставив в нее в качестве дренажной все ту же спасительную серебряную трубочку. Заметив, что дыхание больного участилось, она мельком глянула на его лицо и обомлела: стеклянные от безумной боли глаза смотрели в пространство, а по лицу катились крупные капли пота. И он не шевельнулся, придя в себя! И даже не застонал! Мэри, зажмурившись, так и стояла над ним с бутылочкой эфира.

— Мэри! — вполголоса, но резко окликнула Ева, — Не стой столбом! Где наркоз?

— Миледи, сонной жидкости больше нет, — жалобно откликнулась девушка.

Китни и Джей вдвоем удерживали вытянутую на доске больную ногу в нужном положении и выжидающе смотрели на Еву. Отвлекать их было нельзя.

— Приведи сюда кого-нибудь из рыцарей, живо! — приказала Ева служанке, и та опрометью умчалась. Останавливаться и ждать было нельзя, и лекарь продолжила свое дело. Услуги подоспевшего рыцаря не понадобились. Прежде, чем ему было объяснено, как и чем нужно ударить по голове раненого, тот уже сам потерял сознание, и оставался в таком состоянии до конца операции, когда была полностью зашита рана, и ногу упаковали в плотный лубок. Леди Ева сунула ему под нос пузырек с нашатырным спиртом. Его голова слегка дернулась, и медленно открылись мутные отрешенные глаза. Над головой Евы послышался дружный вздох облегчения.

— Сэр Роджер, Вы меня слышите? — осторожно спросил Китни.

— Где я? Что со мной? — спросил в ответ раненый.

— Вы пережили операцию, — ответила леди Ева, — Теперь Вам понадобится время для выздоровления. Вы должны быть очень осторожны.

Он не ответил, должно быть, снова потерял сознание. Сэра Роджера уложили на один из больших щитов и бережно перенесли в постель.

— Мне нужно хоть немного поспать, — сказала Ева Китни, — Но с ним должен кто-то остаться. Если ему станет хуже, будите меня немедленно.

— Я буду при сэре Роджере неотлучно, — ответил сенешаль.

— Я тоже! — вызвался Джей.

— В этом нет необходимости, достаточно одного человека, а больному нужен покой, — возразила леди Ева, — Будет лучше, если вы станете менять друг друга.

— Ваше слово теперь закон для меня, — торжественно произнес Китни, — Вы непревзойденный лекарь, леди Ева! Лучший из тех, кого я знал.

Ева только устало махнула рукой.

— Это ещё не конец, Китни. Это только начало долгого и трудного выздоровления.

Глава 3. Встреча по-родственному

Дни, последовавшие за операцией, были очень тяжелыми и для Евы, и для больного. У него был сильный жар, он бредил. Ева убеждала себя, что ее постоянное присутствие не требуется, но не могла удержаться, и приходила в комнату мужа, как только выдавалось свободное время. Помимо всех соображений, высказанных Китни, она не могла не оценить мужество, с которым сэр Роджер перенес операцию. После всего пережитого в последнее время Ева как-то смирилась с самим фактом существования этого человека. Это не было прощением. Она все еще внутренне кипела от воспоминаний об их первой встрече, и даже старалась не вытаскивать их на свет Божий без особой надобности, но жесткие, даже жестокие действия, которые ей пришлось совершить, немного сгладили остроту ее ненависти. К тому же, то, что она сказала в разговоре с Китни, было чистой правдой. Джей мог быть в безопасности только здесь, в Блэкстоне, и при условии, что отец жив. Правда, теперь, как предупредил тот же Китни, нужно было, во что бы то ни стало, скрывать, то, что сэр Роджер так тяжело ранен — этот факт может послужить сигналом к нападению на замок.

У постели больного в основном, дежурил Джейсон. Леди Ева приходила, и они сидели вместе. Китни было почти не видно. Такое положение дел не могло не удивлять, но Джей рассказал, как случилось, что сэр Роджер был ранен, и этот рассказ пролил свет на поведение сенешаля.

По словам Джея, охота была очень увлекательной. Егеря подняли двух оленей. Овраг, встретившийся на пути, пустил часть охотников по ложному следу, им пришлось возвращаться и догонять ушедших вперед. Джейсон и Китни оказались в группе отставших, а сэр Роджер, маэстро Винсенте и ещё двое егерей ушли по следу и оторвались от основной группы. Миновав опушку, они, как рассказывал маэстро, рванулись через поле, и тут в шею лошади сэра Роджера попала арбалетная стрела. Несчастное животное рухнуло на всем скаку и сломало шею, а всадник вылетел из седла, и с размаху ударился о землю. Такой удар мог бы убить. Рыцарь остался жив, но катался по земле от боли. Осматривать его было некогда — из-за деревьев высыпало человек восемь, по виду, разбойников, вооруженных как попало. Их было слишком много. Егеря, конечно, хоть неробкого десятка, но сражаться, как рыцари не могли, и если бы не маэстро Винсенте со своими венецианскими ножами, который защищал лежащего сюзерена, как лев, то не выжил бы никто. Оба егеря погибли, прихватив с собой нескольких разбойников, а сам маэстро, как ни странно, не получил ни царапины, и смог продержаться до подхода основной группы охотников. Разбойники, увидев, что помощь идет, рассеялись по лесу.

Это нападение стало тревожным сигналом. По описанию маэстро Винсенте, бандой командовал предводитель огромного роста, в стальном шишаке, так что разглядеть лицо было трудно. Хорошо видна была только растрепанная седая борода, но венецианец клялся, что если увидит этого mascalzone ещё раз, хоть и без шлема, то непременно узнает, да, да! Создавалось впечатление, что по описаниям маэстро и Китни понял, кто это был. Правда он говорил, что этого не может быть. И теперь сенешаль пропадал в лесах, пытаясь напасть на след банды, или ее главаря.

— Он хочет отомстить за моего отца, но это должен сделать я! — горячился Джей, — И потом, теперь я — защитник замка! Никто не может чувствовать себя в безопасности, пока жив этот душегуб! А ведь скоро надо будет везти жалованье в Торнстон…

Джей резко остановился, как в игре "замри". Казалось, его можно переставить, как статую, и он не пошевелится. В его глазах забрезжило озарение.

— Джей? — Ева опасливо дотронулась до сына.

— Мама… — почти прошептал он, — Помнишь, ты рассказывала мне сказку про шерифа, разбойников и торговый караван? Надо, чтобы Китни немедленно вернулся!

С этими словами мальчик сорвался с места и вылетел из комнаты. Леди Ева не сразу поняла, о чем он говорил. Когда-то она, чтобы развлечь ребенка долгими вечерами, рассказывала разные истории. Сказок она не знала, но пересказывала фильмы, которые смотрела когда-то, заменяя современных ей тогда героев на то, что ребенок мог видеть вокруг себя и понять. Особенно ему нравились вестерны. Торговый караван — это, наверное, поезд, который грабили бандиты, но какой из вестернов он вспомнил сейчас?

Китни вернулся через несколько дней. Джей встретил его во дворе замка, и тут же ушел с ним в его комнату, где, видимо, состоялся военный совет. С матерью Джейсон не поделился идеей, но ей и без того забот хватало. Очень важно было поскорее поставить на ноги хозяина замка. Учитывая обстоятельства, задача представлялась непростой. Неизвестно, насколько долгим окажется выздоровление, и Ева старалась, как могла. Когда не нужно было делать перевязку, обрабатывать рану, или давать лекарство, она просто сидела в комнате, уходя только для того, чтобы поесть, поспать, или приготовить очередной отвар или мазь. Китни и Джей были заняты, и заходили в комнату сэра Роджера редко, только чтобы узнать о его самочувствии. Состояние раненого все ещё было тяжёлым. Рана, видимо, воспалилась. Из дренажной трубки сочилась мутная жидкость с сукровицей, по-прежнему больного мучили жар и бред.

Ведерную Салли Ева велела не пускать на порог комнаты и не выпускать из замка — кто знает, как далеко она может распустить свой длинный язык, и не захочет ли отомстить.

Как-то ночью Ева вдруг обратила внимание на то, что с кровати не доносится ни звука. Она приподнялась на лавке и с беспокойством глянула на больного. Сэр Роджер лежал, глядя в балдахин над кроватью открытыми блестящими глазами. Она с облегчением увидела, что он ровно дышит. Женщина встала и положила руку на его влажный лоб. Он уже не был таким знойно горячим, как раньше. Роджер слегка повернул голову:

— А-а, это Вы, миледи? Что это Вам не спится?

— Я потратила слишком много времени, чтобы привести Вашу ногу в божеский вид, поэтому мне не хотелось бы, чтобы мои труды пропали даром из-за какой-нибудь нелепой случайности, — холодно ответила Ева.

— Так, значит, ее не отрезали? — сэр Роджер попытался приподняться, и с глухим стоном опять упал на подушки, — Я ее не чувствую.

— Ваша нога при Вас, — ответила женщина, укладывая больного поудобнее, — Но пока необходим полный покой, чтобы дать ей зажить. Болей нет?

— Только когда шевелюсь… Это чудо, настоящее чудо! Вы великий лекарь, леди Ева!

— Опасность еще не миновала, — напомнила она, — Вы должны вести себя очень осторожно! И потом… Вы знаете, что я не леди Ева! Леди Евой меня сделали Вы.

— Какая разница… — он устало закрыл глаза, — Мы же много раз говорили об этом. Вы благородного происхождения, это очевидно, а то, что не помните своих родителей, ничего не меняет. Я заменил одно Ваше имя другим, вот и всё. Я вернул то, что полагается Вам по праву рождения. Думаю, я не очень погрешил против истины. Но я готов ответить перед Всевышним и за эту небольшую ложь, хотя я только восстановил справедливый порядок вещей.

— Но с чего Вы взяли, что я благородного происхождения? — вымолвила она, сраженная его убийственными доводами.

— Это понятно с Ваших слов, и потом… Это видно. Вы не привыкли служить и подчиняться…

— А что если появится настоящая леди Ева?

Сэр Роджер повернул голову и глянул на молодую женщину в упор.

— Настоящая леди Ева сидит сейчас передо мной, — твердо сказал он, — А если кому-то вздумается оспаривать это, я исполню то, в чем поклялся в церкви, когда нас венчали. Я буду сражаться за свою правоту!

Он произнес это спокойно, но от его слов веяло такой силой, что у леди Евы мурашки побежали по коже, и чтобы скрыть волнение, она сказала, даже, возможно резче, чем следовало:

— А Вы не боитесь, что Провидение будет не на Вашей стороне?

Рыцарь снова закрыл глаза.

— Тогда я умру за то, что считаю правильным, и пусть Бог рассудит потом, прав я, или неправ… А теперь… Дайте мне воды, и я буду спать.

На следующий день замок ожил рано утром, ещё затемно. Рог башенного сторожа не трубил, но леди Ева слышала, как в коридоре началась привычная суета, обычно предшествовавшая большому выезду — на охоту или турнир. Она поднялась со своей скамьи, стоявшей у постели раненого, удостоверилась, что он спокойно спит, и выглянула в коридор. Так и есть — снуют слуги, внизу лязгают доспехи рыцарей. На лестнице, ведущей сверху, показалась Мэри. Леди Ева подозвала ее.

— Собираются везти деньги в Торнстон, для рабочих, — зевая, говорила служанка в ответ на вопрос Евы, — Вот странные! Везут почти ночью, а тайны никакой нет. Уже два дня болтают об этом все, кому не лень! Обычно никто не знает: соберутся тихо, и отвезут, а в замке узнают только когда стражники возвращаются с пустым сундуком… Вот как ранили сэра Роджера, так никакого порядка не стало! Как бы не случилось чего по дороге…

У леди Евы тревожно заныло в груди. И правда — может Джей чего-то и недоглядел. Она тут же послала Мэри с приказом позвать к ней мастера Джейсона. Мэри вернулась почти через час. Джея она не нашла, а стражники уже уехали с повозкой. Китни тоже куда-то подевался. Леди Ева не находила себе места. Ей снова было тревожно. Сэр Роджер проснулся и попросил есть. Она не стала говорить ему о своих опасениях. Выглядел он вполне бодро. Жидкость из раны ещё сочилась, но уже только сукровица. В другое время она бы обрадовалась, но сейчас ее занимало только то, что происходило на лесной дороге.

Как стало известно позже, происходило там следующее. Большая закрытая повозка с гербом Блэкстона, сопровождаемая всего двумя стражниками, катилась по тропе. Возница, тоже вооруженный, дремал на козлах. Почти рассвело, проснулись птицы. Вдруг тишину утра прорезал пронзительный свист, и арбалетный болт пробил насквозь возницу. Лошади остановились. Стражники бросились врассыпную. На дорогу не спеша вышли человек десять разбойников.

— Ну и герои служат в этом Блэкстоне, — насмешливо протянул предводитель, — Или они так в штаны наложили после смерти своего господина, что теперь даже боятся поднять оружие против нас! Это хорошо! Мы славно здесь погуляем, парни!

Банда разразилась одобрительными криками.

— А теперь давайте-ка посмотрим, что нам прислали в подарок из замка!

Приспешники захохотали. Двое подбежали к унылой, безмолвно стоящей повозке и принялись сбивать тяжелый замок с дверцы. Как только он с лязгом упал, предводитель заговорил снова:

— Подождите-ка парни, может, там есть ещё кто-то, не успевший удрать!

Но его уже не слушали. Разбойники гурьбой кинулись к дверце повозки, предвкушая добычу. Из леса, хромая, ковылял арбалетчик, забрасывая за плечо свой смертоносный инструмент, видимо, желая тоже принять участие в дележе. Откуда-то прибежали ещё двое, наверное, дозорные. Предводитель нахмурился. И тут первые двое разбойников, распахнувшие дверцу, упали, проткнутые мечами. В тот же миг рухнула противоположная дверце стенка повозки, и на дорогу хлынули вооруженные солдаты. Закипела рукопашная схватка. Солдаты из замка были хорошо обучены и вооружены. Разбойники могли противопоставить этому только отчаяние обреченных, с которым они пытались пробиться к лесу.

— Отступаем! — не своим голосом орал предводитель, но было поздно. Сзади налетел отряд всадников, следовавший по дороге за повозкой на приличном расстоянии, и вся банда вмиг оказалась окружена. Предводитель сопротивлялся дольше всех. Огромный, как медведь, он размахивал тяжёлой дубиной, разгоняя врагов и не давая им приблизиться.

— Этот мне нужен живым, — кричал командовавший арьергардом Китни. Джейсон, который был в отряде, закрытом в повозке, выхватил у одного из солдат копьё, перевернул его, дождался очередного взмаха дубины, дотянулся и изо всех сил ткнул тупым концом копья в открывшийся бок. Это действие не могло нанести серьёзного вреда, но мерный ход дубины был нарушен, и в обороне предводителя появилась брешь. Солдаты, только этого ожидавшие, навалились на него, и вскоре всё было кончено.

Большую часть разбойников, как всегда, убили на месте. Немногочисленных пленных доставили в замок. Предводителя оставили посреди двора. Он был без шлема. Леди Ева взглянула на него и узнала. Это был Чарли Медведь, человек, который восемь лет назад одним своим присутствием нагнал страху на весь Блэкстон. Теперь он очень изменился. Волосы и борода у него были почти полностью седые, как у глубокого старика, а в глазах явно мерцали отблески безумия. И все же невозможно было его не узнать. Но он должен был умереть в тюрьме! Неспешной походкой к нему подошел маэстро Винсенте. Встал перед разбойником и внимательно посмотрел в лицо.

— Это он, — уверенно сообщил венецианец Китни.

— В подземелье его, — процедил сквозь зубы сенешаль.

— Китни, что с ним будет? — попыталась спросить леди Ева. Сенешаль не ответил, но его взгляд был красноречивее слов. Глаза у Китни в этот момент были совершенно волчьи.

Джейсон пришел в комнату сэра Роджера только на следующее утро. Увидев, что отец полулежит в подушках, и спокойно завтракает, молодой человек просиял. Леди Ева сидела на лавке рядом с больным. Джей устало присел на кровать.

— Отец, Китни и я отомстили за тебя. Этот пес получил по заслугам.

Роджер отставил в сторону тарелку.

— Что? Китни поймал того головореза, который напал на нас?

— Это не моя заслуга. Все придумал Ваш сын, милорд, — сказал вошедший Китни, — Я сам долго носился по лесам, выслеживая этого зверя и его свору, но безуспешно. А когда вернулся, меня встретил мастер Джей, и сказал, что гоняться за ним бесполезно, однако можно сделать так, что он сам к нам придет.

Китни вкратце рассказал о том, что произошло на лесной дороге.

— Настоящий рыцарь не опустится до коварства, даже по отношению к врагу, — строго сказал сэр Роджер, — Впрочем, то, что вы оба — не рыцари отчасти извиняет вас. Но я надеюсь, Джейсон, что став рыцарем, ты будешь карать врага в открытом бою, а не из засады, как дикий зверь!

Лорд Блэкстон помолчал. Джей и Китни стояли, пристыженно опустив головы.

— Я предпочел бы встретиться с этим молодчиком в бою, лицом к лицу, — задумчиво продолжал сэр Роджер, — Но, видно, он этого не заслужил… Где же он теперь?

— Умер сегодня утром, — ответил Китни, быстро глянув на леди Еву, — Но перед смертью успел рассказать кое-что.

История пленного оказалась довольно примечательной. После разгрома банды он, естественно, попал в тюрьму. Так как содержать его было некому, то ему отвели самую дальнюю камеру в подвалах Бристоля и как будто забыли о нем. Еду приносили редко, и мало. Собственно, те крохи и едой-то назвать было нельзя. Чарли научился ловить крыс и питаться ими. Постепенно и эти звери, считающие себя хозяевами там, где живут, стали его бояться. Окон в камере не было, и он не знал, день на улице, или ночь. Сколько времени он просидел там — ему было неизвестно, как оказалось потом, около четырех лет, и за это время превратился в ходячий скелет, кашляющий кровью. Другой, наверное, умер бы гораздо раньше, но Чарли Медведь был очень силен, и так же сильна была его жажда мести и ненависть к тому, кто отправил его сюда — сэру Роджеру из Блэкстона. Тело разбойника слабело, но ненависть только росла. Не было лишь возможности дать ей выход.

Он думал, что никого не осталось, кто помнил бы о нем, но однажды к нему пришли. Чарли решил, что его поведут на казнь, однако ошибся. Какой-то рыцарь хотел побеседовать с ним. Тюремщик привел посетителя и сразу ушел. Чарли не мог бы причинить ему вред — слишком ослаб. Этот рыцарь сказал ему, что заплатит сумму его долга за содержание в тюрьме и освободит, но взамен потребовал определенную услугу. После выхода на свободу узник может возвратиться к своему прежнему ремеслу разбойника, сказал этот странный рыцарь, а может не возвращаться, и сразу после оказания этой услуги отправляться, куда ему захочется и жить, как ему вздумается, но услуга должна быть оказана. В противном случае, предупредил рыцарь, он оповестит власти о том, что известный разбойник, Чарли Медведь, переданный ему, сбежал и крайне опасен. Тогда на него снова будет объявлена охота, после которой он, конечно, уже не выживет. Суть этой услуги заключалась в том, что сэр Роджер и его сын должны быть убиты. Чарли, по его словам, чуть не рассмеялся в лицо этому рыцарю, потому что для него это было не одолжение. Он и сам жаждал убить сэра Роджера, однако, сдержав свою радость и поломавшись для вида, согласился на условия рыцаря, хотя на самом деле это ему ничего не стоило.

Рыцарь сдержал слово. Он заплатил за содержание узника и объявил, что теперь берет на себя заботы о его заключении и забирает в свою темницу. Тюремные власти отдали разбойника удивительно легко. Видимо, не верили, что он долго протянет.

Отвезли его не в тюрьму, а в какой-то уединенный дом, куда ему доставляли еду и одежду, а когда было надо, то и лекаря. При желании оттуда можно было сбежать, и довольно легко, но этого самого желания у разбойника не было, да и сил тоже. Лечиться пришлось долго. Тюрьма отняла у Чарли Медведя все здоровье, и восстановить его было трудно, но через год с небольшим силы к нему вернулись полностью, и жажда мести переполняла бывшего главаря. "Благодетель" отпустил его восвояси, выдав оружие и приличную сумму денег и не забыв напомнить про уговор.

Три года ушло у Чарли Медведя, чтобы собрать новую банду — одних он выкупил из тюрьмы, других нашел в лесах, третьи пришли к нему сами. Каждого человека он проверил в деле, и как только решил, что все готово, повел своих людей в земли Роджера Блэкстона.

О причинах, по которым выкупили именно Чарли, "благодетель" как-то упомянул вскользь. Он искал человека, ненавидевшего сэра Роджера, и готового рискнуть ради мести. Таких было много среди отловленных хозяином Блэкстона разбойников. Но одни умерли в тюрьме, другие ни за что не хотели возвращаться к прошлому, третьи были откровенно глупы, и не смогли бы ни спланировать убийство рыцаря, ни осуществить такой замысел. Чарли Медведь подходил лучше всего. Его не смущало даже то, что его ненависть "благодетель", похоже, использует в своих целях. Утолить жажду мести казалось ему самым главным в жизни делом.

Примет, указывавших на личность загадочного освободителя, разбойник смог назвать немного. Имени "благодетеля" он не знал, и видел его всего несколько раз за все время, но смог его довольно подробно описать. Кроме того, Чарли удалось примерно определить, где его держали. Неподалеку была деревня под названием Суиндейл. Как только Китни произнес это название, сэр Роджер пристально взглянул на него. Сенешаль слегка покивал.

— Эта деревня располагается на землях сэра Адальберта, кузена сэра Роджера, — пояснил он для леди Евы и Джейсона.

— Однако, у нас нет оснований обвинять моего кузена в чем бы то ни было, — протянул сэр Роджер, — Мы не можем доказать пока, что именно он выкупил из тюрьмы этого разбойника. Это мог быть не он, но кто-то из его слуг. Даже если "благодетелем" был кто-то из его вассалов, мы не можем утверждать, что он действовал по приказанию сюзерена, а не по собственному разумению. По описанию мой кузен похож на этого "благодетеля", но был ли это в самом деле сэр Адальберт… Смотри в оба, Китни! И ты, Джейсон. А Вы, миледи… Вы взяли на себя заботу о моей ране, и спасли мне больше, чем жизнь. Я догадываюсь, чего Вам это стоило, и безмерно благодарен Вам. Вы могли не делать этого, и позволить мне умереть — это было бы естественно. И все же, если Вам небезразлично то, что произойдет дальше, постарайтесь сохранить мое ранение в тайне. Или скажите тем, кто будет интересоваться, что это просто царапина, которая скоро заживет. Нам нужно время.

Примерно, через два дня после этих событий в замок прибыл гонец. Молодой человек, по виду, оруженосец, привез письмо от сэра Адальберта, и настаивал на личном вручении этого письма сэру Роджеру. Китни оставил его в комнате на третьем этаже, а сам поднялся в спальню сэра Роджера для доклада.

Вот черт, — буркнул рыцарь, смущенно покосившись на сидевшую возле кровати леди Еву, — Придется писать ответ самому. Признаться, я не любитель этих штучек. Поручить бы это Джею, он лучше умеет плести слова в духе герольдов, но этот хитрый лис, мой кузен, наверняка хочет удостовериться, что я жив, потому и отдал такой приказ оруженосцу. Ладно. Придется поводить его за нос. Все вон отсюда. И Вас, миледи, я тоже попрошу удалиться. А ты, Китни, веди этого гонца к моей комнате, но внутрь не пускай. Сам сообразишь, что делать.

Китни с гонцом поднимались по мрачной лестнице, вырубленной в стене донжона. Свет факела, который нес сенешаль, мало помогал в такой темноте.

— Осторожней, мастер, — говорил Китни, — Смотрите под ноги, ступени здесь крутые, как будто Провидение не хочет, чтобы мы шли туда. Сэр Роджер… Он после нападения разбойников хотел дать пир в честь своего чудесного спасения, но стал пробовать вино, предназначенное гостям, и… Ну Вы понимаете. Так что сейчас его вообще лучше не тревожить. Никто не может войти в его спальню, даже миледи! На днях чуть не проломил мне голову, когда я хотел принести ему поесть! Надо сказать, хмель никак не сказывается на его воинских достоинствах, но… Как бы это выразиться… В таком состоянии милорд утрачивает способность различать своих и чужих…

С этими словами они поднялись на площадку четвертого этажа. Здесь находился слуга с корзиной еды, оруженосец крепкого сложения лет пятнадцати в одежде с гербом Блэкстона и статная женщина, одетая просто, но опрятно, с аккуратно убранными волосами медного цвета.

— Видите, — Китни трагическим жестом указал на эту группу, — Ни жена, ни сын не смеют войти к нему. Признаться, я тоже не рискнул бы…

Оруженосец нервно облизнул серые от страха губы.

— Но у меня приказ… — жалобно начал он. На него было больно смотреть. Он был примерно одного возраста с находившимся здесь юношей, но, пожалуй, более хрупкого телосложения. Психологическая "обработка" Китни дала свои плоды — мальчик дрожал, как осиновый лист.

— Мастер Джейсон, — обратился сенешаль к юноше, стоявшему на площадке, — Сэр Роджер все так же буйствует?

— Даже ещё больше, — с серьёзным видом сообщил Джейсон, — Видите: слуга принес ему еду, но не решается войти. Отец со вчерашнего дня не ел, так что, наверное, он голоден, а Вы же знаете, Китни, как страшен он в гневе, когда обед запаздывает!

Гонец совсем сник.

— Вот что, — заговорщически зашептал Китни, — Мы подойдем к самой двери, я возьму с собой корзинку еды, а письмо, которое Вы привезли, мы положим в корзину. Я заговорю с милордом, скажу, что принес ему обед, Вы непременно услышите, как он мне ответит! Вам необязательно заходить внутрь, а я проскочу в спальню, оставлю ему корзину с едой и письмом и вернусь к Вам, идет? Вы услышите его, письмо из Ваших рук попадет прямо в его руки, и Вы с чистой совестью сможете сказать сэру Адальберту, что вручили его лично!

Оруженосец слушал сначала настороженно, но продолжение речи сенешаля ему явно понравилось. К концу он уже оживленно кивал. А Китни, забрав корзину из рук слуги, уже вел гонца по коридору, ведущему в спальню сюзерена. Подойдя к двери, сенешаль осторожно приоткрыл ее и деликатно постучал.

— Кой черт!!!! — послышался из спальни оглушительный рев, и в стену возле двери с грохотом ударился стальной шлем, брошенный из глубины комнаты. Гонец втянул голову в плечи, увидев, как сильно доспех помялся от удара о камень.

— Милорд! — опасливо позвал Китни, — Это я, милорд! Я принес Вам поесть!

— Убирайся в преисподнюю! — снова грохот. На этот раз в стену врезался стальной наплечник, — Где тебя носило так долго с моим обедом?

— Милорд, его только что приготовили для Вас! Кухарка клялась, что это очень вкусно!

— Я разнесу ее хибару, если она будет так копаться! Неси его сюда, живо! Я что, должен бегать за своей едой? — снова бросок и грохот, на этот раз — другой наплечник. Несчастный оруженосец совсем вжался в стену.

— Кладите письмо сюда, сверху! — горячо зашептал сенешаль, и осторожно, почти крадучись, проскользнул в комнату. Ещё порция грозного рыка, и Китни вернулся в коридор, плотно закрыв за собой дверь. Казалось, весь донжон облегченно вздохнул вместе со счастливым оруженосцем.

Стоя с Джеем на верху лестницы ведущей из донжона, Ева, улыбаясь, наблюдала, как торопливо взлетает в седло гонец, увозящий пергамент с полудетскими каракулями, нацарапанными сэром Роджером для "дорогого кузена". Как все же уживается в этом человеке, думалось ей, несгибаемая прямолинейность в вопросах рыцарской чести со способностью к такой изощренной военной хитрости. Наверное, это и есть политика.

Дни тянулись относительно спокойно. Сэр Роджер постепенно шел на поправку. Хорошо ел и спал. Ева сделала ещё одну операцию — удалила дренажную трубку и окончательно зашила рану. На этот раз всё прошло без осложнений. Эфира она приготовила достаточно.

Несмотря на молодость и крепость организма рыцаря, выздоровление не могло быть скорым и легким. Молодая женщина постоянно принимала меры, чтобы рана не гноилась и поменьше воспалялась. Ей приходилось проводить много времени у постели больного, и волей-неволей общаться с ним. Они разговаривали о многом. Сэр Роджер отнюдь не был глупым человеком. Конечно, уровень его образования представлялся гораздо более низким, чем у сэра Джейкоба, например, но разумным его вполне можно было назвать. В замке всегда было все, что необходимо как для повседневной жизни, так и для долгой обороны в случае нужды. Отчасти это была заслуга Китни, как сенешаля, но сэр Роджер тоже не брезговал хозяйскими делами. Раньше, ещё до ранения, он начинал каждое утро со сбора всех слуг на лестнице, ведущей в донжон и раздачи заданий на день, причем не только отдавал распоряжения, но и выслушивал всех, кто хотел что-то добавить, или уточнить по существу дела. Однако, как уже заметила леди Ева, в нем удивительно уживались противоположные вещи. Так, он рассказывал, как во время одного из пиров кто-то из гостей похвалил ловчих соколов, лорда Блэкстона. Сэр Роджер подарил ему их всех до единого, хотя за некоторыми из этих птиц его егеря ездили далеко на восток и заплатили за них огромные деньги. Но несмотря на то, что до сих пор восстановить поголовье соколов в прежнем объеме не удалось, сэр Роджер нисколько не жалел об этом поступке, потому что щедрость считалась одной из важнейших добродетелей рыцарей.

По молчаливому уговору, они не касались темы их первой встречи. Затронули ее только однажды. Они говорили о Чарли Медведе. Этот человек до сих пор будоражил умы жителей Блэкстона, тем более, что его личность обросла легендами ещё тогда, когда Чарли был лихим предводителем банды. У леди Евы было сложное отношение к этому человеку. С одной стороны, его преступления вызывали отвращение, с другой стороны, она не могла не признать, что разбойник был яркой личностью. Сэр Роджер тоже отдавал должное бывшему главарю банды.

— Его участь незавидна, но он сам ее выбрал, — говорил рыцарь, — Такие сила и мужество были достойны лучшего применения. Он мог бы отправиться воевать во Францию, и я уверен — заслужил бы и славу, и богатство. Но он выбрал другой путь. Так бывает, когда в человеке сидит демон. Ему можно сопротивляться, или, в конце концов, совсем его победить, хоть это и нелегко. Если же позволить ему нашептывать… Тогда человек будет зол на весь мир, и это приведет к падению. У меня тоже было что-то подобное, когда умерла моя жена, леди Эвелина. Она была такая маленькая и хрупкая… Женщина-ребенок. Она была моей Прекрасной Дамой уже тогда, когда я был зеленым оруженосцем и еще не одержал ни одной победы на турнире. Я был счастлив, когда родители разрешили нам пожениться. Я поклялся защищать ее от всех возможных и невозможных напастей… И она умерла… Во время родов. Вместе с новорожденным. И я был причиной ее смерти, ведь это был мой ребенок! Я считал, что это несправедливо, хотя даже думать об этом — грех! Я дошел до того, что проклинал небеса, спрашивая — за что? А потом пил и носился по лесам во главе охоты.

— Довольно! — Ева почувствовала, что тема становится опасной.

— Нет, я должен рассказать! — глаза Роджера лихорадочно заблестели. Как врач, Ева должна была выслушать, чтобы успокоить больного, но она не могла заставить себя слушать дальше, а рыцарь говорил быстро, горячо, боясь, что она сейчас уйдет:

— Потом — ты знаешь! Я встретил тебя. Хмель лишил меня тогда рассудка, и мой демон взял верх надо мной. Я сделал то, чего никогда не сделал бы в здравом уме! Никогда!!! Все, о чем я мечтал эти годы — это о твоем прощении! Подожди, не уходи… Ева!!

Но она уже бежала из комнаты, зажимая уши, ничего не видя от слез. В своей комнате она бросилась на кровать, сжалась в комок и долго плакала. Слезы текли ручьем, а на душе, как ни странно, становилось легче…

Только через два дня она смогла собраться с духом настолько, чтобы снова прийти в комнату мужа. Он ничем не напомнил об их разговоре. Снова нейтральные темы и обычный набор процедур. Больной чувствовал себя хорошо, и леди Ева пришла к выводу, что всё самое опасное, пожалуй, позади.

Две недели спустя после визита гонца от сэра Адальберта, Ева рискнула снять лубок. Бедро было все ещё опухшим, мышцы деформированы, но больной уже смог, правда, с большими усилиями, согнуть ногу, лежа на боку. С этого дня она стала заставлять его делать это как гимнастику, регулярно, а ещё через неделю позволила вставать на ноги. В комнату пришли Джей и Китни. Ева объяснила, как нужно поддерживать больного, и когда он, опираясь на них, поднялся самостоятельно, радости друзей не было предела.

Заживление раны шло нормально, и теперь уже не надо было находиться при больном постоянно. У леди Евы появилось больше личного времени. Отвоеванная свобода передвижений позволяла ей покидать замок и ходить по окрестностям, собирая травы. Теперь она не была ограничена ни в выборе трав, которые были ей нужны ни в выборе времени, когда они обладали наиболее целебными свойствами. Казалось, что все налаживается, но зловещая тень нет-нет, да и появлялась где-то вдалеке.

Визит сэра Адальберта свалился, как снег на голову. Башенный сторож подал сигнал о том, что к замку приближается отряд всадников. Леди Ева была в своей комнате, когда к ней прибежал слуга и позвал к сэру Роджеру.

— Ко мне приехал мой "дорогой кузен" Адальберт, — начал рыцарь с места в карьер вместо приветствия, — Я писал ему, что у меня пустяковое ранение, которое уже почти зажило. Я не могу показать ему, что есть на самом деле. Я хочу знать, миледи, выдержит ли моя нога, если я сделаю несколько шагов без этих подпорок.

Сэр Роджер уже больше недели ходил с деревянными костылями.

— Боюсь, что нет, — поделилась своими сомнениями леди Ева, — Но Вы и не сможете скрыть такую травму!

— Посмотрим, — процедил рыцарь сквозь зубы.

Был спешно подготовлен большой зал. На кухне царила суматоха. Пока гостей принимали на третьем этаже, в отведенных для них комнатах, Джейсон, сэр Алан и Китни перенесли сэра Роджера, одетого в парадное одеяние, в большой зал и усадили в кресло хозяина. После этого слуги принялись сновать, накрывая на стол. Леди Ева подошла к дверям большого зала к началу пира. Она не собиралась участвовать в нем, как всегда, но оставаться в комнате и ждать, чем все кончится, тоже не могла.

Сэр Роджер сидел на хозяйском месте, опираясь на тяжелую резную трость. Справа от него разместился Джейсон, слева, чуть ниже — Китни. На лестнице послышался шум шагов, и Ева отступила в нишу возле зала, чтобы ее не заметили. На площадку ввалилась веселая компания рыцарей. Впереди шел молодой мужчина, чуть постарше Роджера, такой же невысокий, но не такой крепкий на вид. У него было круглое лицо, которое можно было бы назвать приятным, если бы не чересчур полные для мужчины губы. Его голубые глаза были широко распахнуты, создавая ощущение "славного малого". Однако его манера общаться показалась Еве несколько преувеличенно сердечной. Рыцари вошли в зал, Ева подвинулась к дверям.

При виде гостей сэр Роджер встал.

— Добро пожаловать, сэр Адальберт и вы, достойные рыцари! — произнес он, и — Ева не поверила своим глазам — сделал несколько шагов к краю помоста, на котором располагалось хозяйское кресло! На трость он опирался так легко, что казалось, мог обойтись совсем без нее.

— Прошу вас, располагайтесь и разделите с нами нашу скромную трапезу, — спокойно продолжил он, затем так же непринужденно вернулся на свое место.

Ева возвратилась в свою комнату, все ещё не веря в то, что видела. Есть ли предел силам этого человека?

Шум пира утих глубоко заполночь. Леди Еве не спалось. Она растолкала дремавшую на лавке возле окна Мэри и отправила узнать, вернулся ли милорд в свою комнату. Узнав, что он вернулся, молодая женщина пошла проверить, как там дела.

Сэр Роджер лежал на кровати, поверх одеяла, и казалось, спал. В спальне висел тяжелый запах спиртного. В комнате находился только Китни.

— Как только гости отправились спать, мы принесли его сюда, — сказал сенешаль вполголоса, — Не знаю, как там его нога, но он вставал несколько раз за вечер, провозглашал тосты, и по нему ничего не было видно.

Леди Ева наклонилась над рыцарем. Отстегнула от пояса ремешок, поддерживающий правый чулок-шосс и открыла бедро. Отек усилился и налился красным. Непонятно, как он мог стоять на такой ноге. Оставалось только надеяться на лучшее.

Гости уехали утром следующего дня. Больше всего Еве не понравился тот факт, что, как она видела с верха лестницы, сэр Адальберт долго разговаривал во дворе с Ведерной Салли.

Завтрак прошел так же, как и пир, а провожали отъезжающих во дворе Китни и Джей. Это было не совсем по правилам, но другого выхода не было.

— Теперь, надеюсь, у нас есть ещё немного времени, — говорил сэр Роджер, пока Ева прикладывала к его бедру холодный компресс, — Что-то он наверняка заметил, но думаю, мне удалось сбить его с толку. Ручаюсь, он не сможет дать уверенного ответа на вопрос — здоров я, или нет. А раз так, то он не будет пока ничего предпринимать. Рисковать он не станет, я его знаю.

А Ева все думала о том, что же наговорила сэру Адальберту неудавшаяся леди Блэкстон.

Глава 4. "Ещё не придумано слово "Шпион"

С самого начала медицинской практики в этом времени леди Еве сильно мешало отсутствие привычных лекарственных средств. Иногда ей просто везло — попадались природные материалы, в которых содержались нужные вещества (как в случае с лечением Катберта). Некоторые ингредиенты можно было купить у торговцев. Но больше всего помогало общение с пациентами и их родственниками. В этом мире, где опасность подстерегала на каждом шагу, иногда в самых неожиданных местах, люди могли надеяться только на себя. Основы первой помощи, в пределах знаний этого времени, конечно, знали все — от пажей до рыцарей. Женщины просто обязаны были уметь обрабатывать раны, могли при случае принять роды. Но одним из важнейших навыков считалась способность разбираться в травах. Объем знаний у всех был разный, к тому же этот бесценный опыт засоряла масса предрассудков, и все же Ева не могла не признать, что многие свойства трав и их сочетаний в современном ей мире оказались просто оттеснены традиционной медициной и утеряны. Травами лечили всё — от внутренних болезней до кожных воспалений. К этим знаниям молодая женщина относилась с большим уважением и никогда не упускала возможности расспросить очередную знахарку.

Кроме того, время, в котором ей довелось жить, открывало совершенно неожиданные возможности. Как-то одному из рыцарей, отправлявшемуся в Бристоль по делам, она написала наудачу название одного из трактатов Галена, который в ее время считался утраченным. Каково же было ее удивление, когда рыцарь, вернувшись через несколько месяцев, привез ей не только ту книгу, которую она просила, но и длиннейший свиток, как потом оказалось, написанный самим Авиценной, и совершенно не известный Еве. По словам рыцаря, торговец уже совсем отчаялся продать его кому-нибудь и клялся, что тот, кто хочет иметь трактат Галена, непременно обрадуется и этому свитку. В этом случае торговец как в воду глядел: радости леди Евы не было предела. Пришлось приложить немалые усилия, чтобы найти переводчика, но когда она получила переведенную копию свитка, оказалось, что в нем содержались практические советы по приготовлению лекарственных смесей для питья, мазей и компрессов, используемых при лечении послеоперационных осложнений — как раз то, над чем она сама билась уже не один год.

Но для всего нужны ингредиенты, поэтому теперь, когда Ева получила, наконец, долгожданную свободу передвижений, сбор лекарственных растений стал важной частью ее жизни. Как только сэр Роджер перестал нуждаться в постоянном уходе, она взяла за правило уходить каждый день в лес, или в луга, окружающие замок за травами. Иногда она брала с собой кого-нибудь из деревенских женщин. Глория, жена Китни, оказалась бесценным источником информации о том, кто из них может поделиться какими-нибудь знаниями. Часто компанию составляла Мэри. Тут уже Ева выступала в роли учителя.

Прогулка по лесу оказалась не настолько опасной, как это раньше представлялось молодой женщине. После массовых "чисток" и показательных преданий суду выловленных разбойников, количество бродяг в окрестностях Блэкстона и Торнстона значительно уменьшилось. Некоторую опасность представляли собой дикие звери, более смелые и многочисленные, чем во времена, в которые родилась Ева. Но и с этой проблемой можно было справиться. У егерей в запасе есть масса историй и рекомендаций, как избегать встреч с наиболее опасными представителями фауны, и охотники всегда готовы были рассказать что-то полезное. Молодая женщина не пренебрегала и их советами.

После нескольких удачных вылазок она стала уходить в лес и одна, прихватив на всякий случай с собой испытанные средства самозащиты — маленький нож, острый, как скальпель, и пузырек с соком веха. Во время одного из таких походов произошла необычная встреча.

Лето перевалило уже за вторую треть — время самого большого травного изобилия. Уходить из замка леди Еве приходилось рано утром, почти затемно, даже ворота ещё не были открыты. Её выпускали через калитку — небольшую дверцу, располагавшуюся рядом с основными воротами. Несмотря на малые размеры, ее в свое время основательно укрепили. Два слоя толстых дубовых досок и массивная бронзовая пластина между ними составляли тяжелую дверь, окованную полосами меди. Внутренний порог был почти на ладонь выше внешнего, так что желающие выбить дверь снаружи столкнулись бы с естественной баррикадой, а для применения тарана эта дверца была слишком мала, так что калитка была защищена даже лучше, чем большие ворота.

Выйдя из калитки, молодая женщина шла вдоль стены по узкой тропинке до угловой башни, от подножия которой через ров вел шаткий деревянный мостик. В случае осады его должны были мгновенно поджечь. Мостик постоянно пах смолой, а под досками настила, как знала леди Ева, лежали большие пучки сухой соломы. Идти по нему ей было немного жутко, она представляла себе, как мгновенно он должен вспыхнуть. То, что мостик постоянно был под наблюдением, о чем солдаты, несущие службу в башне имели особый приказ, добавляло мало оптимизма. В случае поджога они вряд ли смогли бы чем-то помочь.

В то утро леди как всегда перешла мостик и углубилась в лес. В свои первые походы она двигалась наудачу, разведывая полянки, или доверяясь чутью провожатых, но теперь у нее уже были свои любимые места.

В этот день ей было как-то не по себе, как будто она ощущала рядом чье-то присутствие. Такое чувство иногда у нее возникало и раньше, но сегодня оно было особенно острым. За годы жизни в этом опасном мире у нее выработались инстинкты, которые предупреждали о каких-то событиях. Сейчас это не было чувство опасности, скорее, похоже на чужой пристальный взгляд и только. Очень хотелось оглянуться. Молодая женщина немного прошла вперед спокойной походкой и резко повернулась. Сзади никого не было. Только летний лес, играющий солнечными бликами на мокрой листве. Ни шороха, ни лишнего звука, только птичьи голоса. И все же она решила не уходить далеко, посетить небольшую поляну, где росли травы, которые были ей необходимы в ближайшие дни, и сразу вернуться в замок.

— Доброе утро, миледи! — голос раздался, как только она вышла из-под тени деревьев, очень близко. На пеньке, торчавшем у края поляны, сидел сэр Адальберт. А спиной она по-прежнему ощущала тот же пристальный взгляд.

— И Вам, милорд доброе утро, — она старалась говорить как можно более непринужденно, — Вот уж не ожидала Вас здесь увидеть.

— Мне показалось, что я покинул Ваш замок чересчур поспешно, — продолжал рыцарь, — Но мои товарищи были приглашены на охоту к одному из Ваших соседей, и, увы! Я вынужден был подчиниться их желаниям, но ничего мне не хотелось сильнее, чем остаться в Вашем замке! Я не видел Вас ни на одном из пиров…

Повисла пауза.

— Я не люблю пиры, и предпочитаю принимать пищу в своей комнате, — наконец ответила молодая женщина.

— Отчего же?

— Мне не доставляет удовольствия подобное времяпрепровождение.

— Обычно молодые и красивые женщины любят развлечения, если конечно им ничто не мешает…

Ева насторожилась. Это был вопрос, замаскированный комплиментом. Молодая женщина никогда не считала себя красавицей. Даже мама, для которой ее дети были самыми лучшими, всегда говорила ей, что она не столько хороша собой, сколько обаятельна. Да и в этом времени, насколько она могла понять, ее внешность не была эталоном красоты. Комплименты были распространены, но упоминание красоты дамы — скорее, дань вежливости. Правда, в последнее время так мало приходилось бывать на солнце, что совсем исчез предмет ее огорчения в юности — веснушки, но теперь это было несущественно. Так чего же он хочет?

— Я слышал, что мой кузен бывает буен во хмелю — это не может нравиться тонкой благородной даме! — нарушил возникшее молчание сэр Адальберт.

"Вот оно что!" — подумала Ева, — "Кажется, он пытается выведать, каковы отношения между нами с сэром Роджером! Интересно, зачем? А если его немного поощрить?"

— Это не единственный его недостаток, — ответила она.

— Так значит, слухи не врут, и Вы в самом деле не питаете нежных чувств к мужу!

— Это тот редкий случай, когда молва говорит правду. Но к чему этот разговор?

— О! Я не имел в виду ничего дурного, ровно ничего! Просто мне больно видеть, когда красота дамы не получает должного поклонения! — с этими словами он встал и отвесил поклон, и даже сделал шаг в ее сторону.

— Мне вполне достаточно того, что я имею, — быстро сказала леди Ева. Рыцарь остановился.

— Разумеется, — снова поклон, — Но, по крайней мере, у меня остается надежда… Поймите меня правильно, миледи, все, что касается моего кузена, касается и меня! Несмотря на все его недостатки, я люблю его, как родного брата! Вот, например, во время моего посещения мне показалось, что он был бледен и хромал, не так ли? Что с ним приключилось? Он ранен?

— Да, нынешней весной он получил небольшую рану на охоте, и она ещё дает себя знать, — молодая женщина старалась говорить небрежно.

— Это действительно небольшая рана? Скажите правду, миледи! — голос рыцаря прозвучал так резко, что Ева невольно отпрянула. Но когда она заговорила, голос ее звучал спокойно и холодно:

— Да, с ним не случилось ничего серьёзного, и этот пустяк не заслуживает такого повышенного внимания! И тем более не может служить причиной неучтивости!

Но он уже овладел собой:

— О, простите мне мой тон! Я просто беспокоюсь о здоровье моего кузена, а о Вас отзываются, как об искусном лекаре! Поверьте мне! Я только хочу быть другом Вам, и надеюсь, что и Вы не откажете мне в Вашей дружбе, хоть я и недостоин такой чести!

— Право, не знаю, что может дать Вам моя дружба, сэр рыцарь, но я рада быть Вам полезной, чем смогу, — смягчилась молодая женщина.

— Вы так добры, миледи! Вы, безусловно, заслуживаете большего, чем затворничество в своей комнате! И Вы непременно должны получить все, что имеют другие благородные дамы — уважение, наряды, поездки на турниры и пиры! Я готов сделать все возможное для этого! Мне так хотелось бы поговорить ещё о нашей дружбе! Когда я смогу увидеть Вас снова? Завтра?

— Завтра я не смогу прийти, так как я, как Вы заметили, исполняю обязанности лекаря и должна помогать больным, но я часто бываю в этом месте, и может быть, мы увидимся снова.

— Если Вы найдете возможным посетить эту чудесную поляну через три дня, я буду счастлив увидеться с Вами! А теперь — я должен откланяться. Мне пора. Надеюсь встретить Вас здесь через три дня!

Кланяясь, рыцарь отступил в тень листвы, и как будто растворился в лесу. Вместе с ним ушло и ощущение чужого взгляда. Леди Ева впервые за время разговора перевела дыхание.

Она возвращалась в замок под сильным впечатлением от этой напряженной беседы. Молодая женщина чувствовала, что разговор мог придать событиям совсем другой оборот, если бы она, повела себя иначе, более принципиально…

Сначала Ева решила, что больше ни за что не пойдет на новые контакты с сэром Адальбертом, и, пожалуй, пока прекратит свои походы в лес. Но потом, немного успокоившись, подумала о другом. Сэр Адальберт хочет склонить ее на свою сторону и заполучить союзника внутри замка, это очевидно. Судя по его поведению, ему и в голову не приходит, что она могла раскусить его замысел, и, видимо, считает, что ей нужна только спокойная, сытая и праздная жизнь. Все это он легко, хоть и не напрямую, обещает, пожалуй, даже слишком легко. Что ещё он задумал? А что если изобразить ещё большую дурочку? Может он тогда будет откровеннее и расскажет о своих планах? Тогда нужно идти на новое свидание.

Пока сэр Адальберт надеется на нее, как на союзницу, откровенной грубости, он, наверное, себе не позволит, чтобы не потерять ее как агента. Но надо подстраховаться. Кто-то в замке непременно должен знать, где она находится, чтобы в случае чего поднять тревогу, или прикрыть ее отсутствие. Мэри? Нет, служанка не годится. Она, конечно, девушка неглупая, но сможет ли в крайнем случае толково объяснить, что же миледи делала в лесу наедине с врагом? Нужен кто-то, кто мог бы свидетельствовать в ее, леди Евы, пользу в случае неправильной трактовки ее поступка.

— Китни! — леди Ева бросилась к сенешалю, едва войдя во двор замка. Как будто по заказу, он как раз шел ей навстречу.

— Мне нужно с тобой поговорить, и срочно! Зайди ко мне, когда будешь свободен.

— Надо рассказать обо всем сэру Роджеру, — сказал Китни, когда она вкратце обрисовала встречу в лесу.

— Я думаю, не стоит, — возразила леди Ева, — Сэр Адальберт ненавязчиво предложил сотрудничество, и я согласилась… Подожди, подожди! — торопливо добавила она, увидев, что глаза сенешаля начали наливаться гневом.

— Я вовсе не собираюсь предавать сэра Роджера и замок! Стоило ли тогда спасать ему ногу? Я согласилась только для того, чтобы разузнать побольше о планах этого человека! Но ты же знаешь, как мой муж относится к вопросам чести — снова решит, что такое поведение коварно, и запретит мне продолжать, а я не хочу рисковать. Если сэр Адальберт ищет союзника в замке, то в случае моего отказа он найдет кого-то другого, и наверняка не сообщит нам об этом. Пусть лучше считает, что уже нашел нужного человека. Я попробую потянуть время. Сейчас август. Если удастся, я поморочу его месяц-другой. Потом начнутся дожди, и нападать на замок станет неудобно. Ему придется ждать до морозов. Целых три, или четыре месяца позволят сэру Роджеру окрепнуть, и когда он сможет сам заняться защитой замка, я тут же прекращу эту игру, обещаю!

Сенешаль все ещё колебался, и она пустила в ход последние доводы:

— Пойми, Китни, если раскрыть планы сэра Адальберта сейчас, это не принесет никакой пользы! Сэр Роджер оправляется после ранения, каждый спокойный день восстанавливает ему ещё одну крупицу здоровья, но в обороне замка он не может пока принять участия. Усилия, которые он потратил на то, чтобы ввести в заблуждение нашего незваного гостя чуть не пустили прахом все мое лечение! Джейсон ещё молод, и сможет ли он заменить своего отца в бою? Вряд ли! Я даже не могу ему рассказать об этом плане, потому что он не сможет мне помочь, и тоже потребует, чтобы я все рассказала сэру Роджеру, а если я откажусь, то он сделает это за меня — мой мальчик слишком боготворит своего отца. Выходит, что мне некому довериться, кроме тебя. А я нуждаюсь в помощи, Китни! Мне очень не хочется делать то, что я задумала. Мне страшно. Только сознание того, что это необходимо придает мне силы. Помоги мне!

Сенешаль долго молчал. Наконец, он поднял глаза и взглянул в лицо молодой женщине.

— Честно сказать, мне не нравится то, что Вы задумали, миледи, — сказал он, — Но я поклялся не так давно, что Ваше слово будет теперь законом для меня, поэтому я сделаю все, как Вы скажете. И все же я рассказал бы обо всем милорду. Он наверняка что-то придумал бы. Но чего же Вы хотите от меня?

— Не так уж много. Во-первых, сохранять пока в тайне то, что я рассказала. Мы сообщим моему мужу обо всем, только несколько позже, когда у меня будут в руках планы наших врагов. Или ты сам это сделаешь, если… Ты понимаешь.

— Я обещаю Вам это, — кивнул Китни.

— Во-вторых, — продолжала леди Ева, — Я прошу тебя быть гарантией моей безопасности. Конечно, такая затея не может быть совсем безопасной, но, по крайней мере, если я однажды не вернусь, ты будешь знать, куда я пошла, и, может быть, сможешь привести помощь. Я стану сообщать тебе о времени и месте каждой встречи. Могу я рассчитывать на тебя?

— Безусловно, миледи! Но может быть, я буду отправлять с Вами кого-то из солдат? Я лично отберу только самых надежных. Ваш собеседник даже не заметит их!

— Нет, Китни, его нельзя ничем насторожить! Я должна приходить одна, чтобы он расслабился и убедился в своей безопасности. Только тогда он станет откровенным.

— Что ж, пусть будет так, — подытожил сенешаль.

— Но вот чего я не могу понять, — задумчиво продолжала леди Ева, — Что же ему нужно, этому сэру Адальберту, Китни? Такие усилия, и все ради того, чтобы заполучить ещё один замок?

— Не совсем так, миледи, — ответил сенешаль, — У сэра Адальберта есть замок, это верно, но его строят вот уже много лет, и никак не достроят. У него совсем мало земли. Небольшой клочок на границе владений графа Солсбери. Половина его земли занята пастбищами, на которых пасут овец, а другая половина — лес, но такой маленький, что его можно объехать за полдня на лошади шагом. Вот сэр Адальберт никак не может решить, что ему делать со своей землей: пастбище дает доход, а если вырубить лес, негде будет охотиться. Но если дать лесу расти, где ему вздумается, не будет выгона для овец, и не на что будет достраивать замок. Строительство и так двигается медленно. Вот он, видно, и решил прибрать к рукам земли кузена, хоть и грешно так говорить о рыцаре. Пока у сэра Роджера были только его владения, сэр Адальберт завидовал, конечно, но тихо (да простит меня Бог!). У нас ведь и леса больше, и луга, и поля, которые пашут йомены. А когда к землям Блэкстона присоединился и Торнстон с землями, у сэра Адальберта, видно, совсем разум помутился. Вот он и задумал перейти в наступление. Только как он решился? У него совсем маленькое войско, годится только, чтобы держать оборону во время осады, и вассалов мало — помочь некому. Не то, что у нас. Наверное, и вправду, кто-то всё же помогает ему. Вынужден признать, что Вы правы, миледи. Надо разузнать, но разумно ли Вам так рисковать?

— Кому ещё мы могли бы поручить такое дело? Я не знаю такого человека.

То, что леди Ева с помощью Китни делала на протяжении всего августа и части сентября, сэр Роджер определенно назвал бы "вождением за нос". В детстве она смотрела фильмы о Джеймсе Бонде, но роль великого шпиона на себя никогда не примеряла. Лгать она не любила, хотя и такое случалось, особенно в последние годы. Существование под чужим именем тяготило ее, и только привычка немного облегчала жизнь. Но в данном случае требовалось нечто совсем другое.

Отправляясь на второе свидание с сэром Адальбертом, молодая женщина старательно готовила "шпионскую легенду", но это оказалось лишним. Рыцарь, видимо, уже составил для себя определенное мнение о своей возможной соратнице, и ей оставалось только поддерживать его, тем более что обмана в ее словах было немного. Он считал, что она ненавидит мужа, и леди Ева подтверждала это. Он предполагал, что ей нужна безопасность, и она согласно кивала. Он оказывал ей знаки внимания, и она их принимала. Впервые за много лет она почувствовала себя женщиной, и ей это было приятно, хотя сам сэр Адальберт не привлекал ее как мужчина — его ложь была настолько очевидной, что леди Еве приходилось делать над собой усилие, чтобы терпеть его общество.

Их свидания случались через неделю, а то и больше. Сэр Адальберт опасался появляться в землях кузена чаще, чтобы случайно не оказаться в поле зрения лесников и егерей и не вызвать подозрений. Леди Ева категорически отказывалась встречаться на территории вне шаговой доступности от замка. Кроме того, сэр Адальберт был очень осторожен. В течение месяца их тайных встреч он ни разу не предложил ничего конкретного, ограничиваясь туманными намеками, как будто надеясь, что леди Ева сама наполнит его слова смыслом. Он ни о чем не говорил прямо и однозначно, всегда его слова можно было бы истолковать как минимум, двояко. Однако молодая женщина взяла себе за правило отвечать только на конкретные вопросы, отмалчиваясь и улыбаясь в ответ на комплименты и расплывчатые разговоры о дружбе и доверии. Несколько раз он предпринимал попытки к сближению — как бы невзначай, в качестве знака вежливости брал за руку, или делал обнимающие жесты, которые она решительно пресекала под тем предлогом, что недостойна такой чести, или твердила, что переходить на это ещё рано. Ее упорство раздражало его, молодая женщина ясно это видела, но он вынужден был вести себя корректно. Они расставались, так и не договорившись ни о чем, кроме очередного свидания.

И всё же к середине сентября стали заметны некоторые результаты. Сэр Адальберт стал раскованнее в словах, видимо, объяснив для себя причины поведения собеседницы недостатком ума. В то же время он стал проявлять признаки нетерпения. Леди Ева по-прежнему упорно не желала понимать намеки, и рыцарь, видимо, решил, что настала пора решительных действий.

То свидание началось так же, как обычно. Погода в этот день выдалась отвратительная. Похолодало, с утра зарядил мелкий дождь. Листва в лесу желтела, но ещё не начала опадать, и мокрые тяжелые ветки стряхивали на голову леди Еве крупные холодные капли. От промозглости не спасал даже толстый суконный плащ. Когда она пришла на поляну, рыцарь был уже там. Сэр Адальберт, как всегда, рассыпался в комплиментах и ненавязчиво поинтересовался здоровьем сэра Роджера. Она как всегда ответила, что все в порядке. Повисла пауза.

— Я ценю Вашу скромность и выдержку, — сказал, наконец, рыцарь, — Благородная дама должна себя вести именно так, но Вы можете быть совершенно откровенны с другом.

— Вы так бледны, — участливо продолжал он, — Ваше положение таково же, как раньше? Вы все так же проводите свои дни в комнате?

— О! Я так и знал! — воскликнул рыцарь, получив утвердительный ответ, — Воображаю, как Вы любите эти прогулки в лесу!

Он снова помолчал, а леди Ева почувствовала, что разговор вот-вот примет важный оборот, и не стала затягивать паузу:

— Эти прогулки подлинная отрада для меня. Особенно в последнее время, — сказала она, и это была почти правда.

Походы за травами действительно доставляли ей удовольствие. Запахи леса, игра солнечных отсветов в листве, даже шум дождя действовали на молодую женщину умиротворяюще. Шпионская игра с сэром Адальбертом отнимала много сил, но и вносила в жизнь разнообразие. К тому же Ева чувствовала что-то вроде охотничьего азарта. Каждый раз она надеялась, что ситуация наконец-то разъяснится, и каждый раз снова он ухитрялся не сказать ничего важного, крутясь вокруг да около какой-то очень интересной для них обоих темы. Однако на этот раз он услышал в ее словах то, что хотел услышать.

— Такое обращение с Вами недостойно! — с жаром воскликнул рыцарь, — Мой брат не заслуживает такой жены! Да, не заслуживает! Я возмущен до глубины души!

— Так вызовите его на поединок до смерти, — предложила леди Ева. Почему-то она была уверена, что он этого не сделает.

— Нет, это было бы слишком просто, — недобро ухмыльнулся сэр Адальберт, — Я мог бы убить его на поединке, но такая месть за Вас слишком дешево бы ему обошлась! Его нужно заставить испытать то же, что испытываете Вы!

— Что Вы имеете в виду, сэр рыцарь, — недоуменно поинтересовалась леди Ева.

— Затворничество! Посадить его под замок до конца дней — вот достойное наказание за его поведение. И это будет тем более справедливо, что Вы в это время выйдете на свободу! Вы будете носить шелка и драгоценности, ездить на охоты и турниры, занимать на пирах почетное место! Вы будете жить так, как Вам вздумается! Вы должны блистать!

По спине леди Евы побежали холодные мурашки. Не так ли он обещал свободу в обмен на жизни сэра Роджера и Джейсона Чарли Медведю с поправкой на личность, разумеется? И чем это кончилось для разбойника? Этот лощеный молодой рыцарь остался формально чистым, а за его идеи другой человек умер в подземелье! Пусть этот другой был жестоким и озлобленным, но разве тот, кто использует эти качества в своих целях лучше? Молодой женщине с трудом удалось взять себя в руки:

— И как же Вы собираетесь претворить это в жизнь? — спросила она.

— Если мой брат будет объявлен тяжело больным и недееспособным, это будет поводом для того, чтобы подвергнуть его заточению… Разумеется, с ним будут хорошо обращаться! — поспешно добавил сэр Адальберт, — Еда, одежда, всё прочее… Ему только запрещено будет покидать пределы его комнаты! Это будет справедливо.

— Кто же будет истинным хозяином Блэкстона в этом случае, и что будет со мной? — поинтересовалась леди Ева. Рыцарь выпрямился и приосанился:

— Управление замками и землями я готов взять на себя. Клянусь, я буду свято соблюдать Ваши интересы, и Вы ни в чем не будете нуждаться! Я буду счастлив, если Вы разделите со мною жизнь в замке Блэкстон, но если Вы по каким-то причинам не захотите этого, я готов вернуть Вам Вашу бывшую вотчину Торнстон. Вы сможете жить там, как полноправная хозяйка! А я только предложу Вам свою скромную помощь, как друг и защитник.

— Но Вы забыли о моем сыне! Он является законным наследником Блэкстона и Торнстона!

— Клянусь, я не забыл о нем! Как я мог! Разумеется, он останется наследником и молодым лордом! Он может жить с Вами в Торнстоне, и оставаться эсквайром. Он также может быть посвящен в рыцари. Молодому рыцарю не пристало сидеть дома, и скорее всего он должен будет отправиться либо к королевскому двору, либо ко двору своего сюзерена.

— А как же его наследство?

— Он его получит в свой срок! Но это будет только после смерти его отца, а я не собираюсь причинять никакого вреда моему брату!

Леди Ева была поражена. Ловко он придумал! Объявить сэра Роджера недееспособным, запереть в комнате и держать там, пока он сам не умрет. В этом случае Джейсон не сможет вступить в наследство и останется рыцарем без земли, а управлять землями станет сэр Адальберт, по крайней мере, до совершеннолетия племянника! Наследника под благовидным предлогом можно отправить подальше, и кто знает, может, он и не вернется. Может, погибнет от какого-нибудь "несчастного случая"…

— Но все знают, что сэр Роджер здоров, — возразила леди Ева.

— Возможно, он здоров телом, — осторожно продолжал сэр Адальберт, — Но нет ли у него признаков э-э… душевного беспокойства? Скажите мне, он по-прежнему буянит, выпив лишнего?

— Случается и так.

— Но тогда его необходимо останавливать, — настаивал сэр Адальберт, — Ведь он тогда становится опасен и для Вас, и даже для себя, не так ли?

— Положим, что так, и что Вы хотите этим сказать?

— То, что за ним необходим надзор! Нельзя предоставлять ему возможность нанести вред себе, Вам, или Вашему сыну!

— И что же Вы намерены предпринять для этого?

— Здесь уместнее было бы сказать "мы", — со значением произнес рыцарь, — Всем известно, что более искусного лекаря, чем Вы нет во всей округе. Приготовьте ему особое питье. А мне останется только стать свидетелем его буйства. Мой оруженосец тоже сможет свидетельствовать впоследствии о его нраве.

— В замке много людей, верных сэру Роджеру, — задумчиво произнесла леди Ева, — Им известно о моем отношении к мужу, и если он внезапно заболеет, а я не смогу его вылечить, это может стоить мне жизни. Сын тоже меня не поймет. Вы даже не успеете взять меня под защиту. Выход будет только один — бежать, а я не хочу становиться беглянкой. В этом случае и Вам будет непросто выполнить свое обещание сделать меня свободной блестящей дамой. Всё, что Вы говорили до этого, может сработать, но моё имя никак не должно быть с этим связано, иначе я не переживу своего мужа надолго.

— Что ж… — теперь сэру Адальберту настала очередь задуматься.

— Тогда надо сделать так, — сказал он после некоторого молчания, — Чтобы в замке было достаточно моих людей, тогда друзья сэра Роджера не смогут нам возразить.

— Боюсь, такой большой отряд в замок не пустят, — с сомнением проговорила леди Ева.

— Значит, мы должны найти такой путь, на котором нас не будут спрашивать о количестве солдат, — твердо сказал рыцарь.

— Ему определенно кто-то помогает, теперь это ясно, как день! — горячился Китни после того, как леди Ева рассказала ему о своей встрече с сэром Адальбертом, — У него не найдется столько людей, чтобы составить свиту, которая могла бы перекрыть гарнизон нашего замка! И сэр Адальберт не очень-то доверяет своему союзнику! Отсюда и предложение об отравлении сэра Роджера. Тогда всё было бы просто: он приходит в замок и становится его хозяином, а союзнику сообщает, что его услуги больше не нужны… Да, не хотел бы я иметь такого "друга"! Нужно узнать, кто же его союзник! Навряд ли это сильный рыцарь. Такой просто осадил бы замок, и взял его измором, не было бы нужды в хитрости. Кроме того, он может после победы просто отказаться делить захваченное и забрать все себе. Сэр Адальберт не стал бы так рисковать. Но если это сеньор с таким же небольшим клочком земли и такой же маленькой армией, то объединившись, они могли бы составить серьезную силу. Я не решаюсь просить Вас, миледи, все это становится опасным…

— Можешь не продолжать, Китни, — перебила леди Ева, — Я добьюсь встречи с этим таинственным союзником, и, пожалуй, действительно прекращу разведку. Сэра Адальберта больше не устраивают прогулки и разговоры, ему нужны конкретные действия, а я не могу ему ничего обещать. Очень скоро он заподозрит, что тут что-то нечисто.

Сэр Роджер уже ходил без костылей, но все с той же тяжелой резной тростью. Ещё месяц, и он сможет передвигаться свободно. Но есть ли у них этот месяц?

Всё время до следующей встречи леди Ева напряженно думала. Как заставить сэра Адальберта раскрыть своего союзника? У нее в сознании забрезжил неясный пока план.

— Китни, в замке есть подземный ход? — спросила она как-то. Сенешаль замялся.

— Скажи, это очень важно! — настаивала молодая женщина.

— Есть даже два, — ответил Китни после недолгого молчания, — Один был прорыт так давно, что даже мой отец не помнил, когда. Он уже стал рушиться, поэтому прорыли другой, получше.

— У меня есть план, — сообщила леди Ева, — Для него подойдет как раз старый ход. Покажи мне его как-нибудь.

На следующей встрече с сэром Адальбертом она сказала, что у нее есть идея, как отряд может проникнуть в замок, но дала понять при этом, что план рискованный, и что хочет получить гарантии, что всё выйдет так, как задумано.

— Каких же гарантий Вы хотите, миледи, — в тоне сэра Адальберта явно сквозило недовольство.

— Я хочу быть уверена, что отряд будет достаточно большой, чтобы его не перебили с первых же шагов по замковому двору, — заявила молодая женщина, — Иначе и мне долго жить не придется.

— Он будет большой, уверяю Вас, — тон рыцаря изменился, теперь он говорил с ней, так, как будто уговаривал капризного ребенка.

— А разве у Вас найдется столько солдат? — она не собиралась сдаваться без боя.

Сэр Адальберт вздохнул.

— Что ж, Вам все равно пришлось бы узнать… У нас есть друг, который поможет нам в решительный час. Его солдаты присоединятся к моим, и отряд будет большим!

— Да?! — она изобразила крайнюю степень любопытства, — И кто же он?

— Право, сейчас не время! Вы увидите его, когда он поведет вместе с нами своих солдат на Блэкстон.

— Я хочу его увидеть раньше! — сказала она капризным тоном, — Или мое слово ничего не значит для Вас?

— О! Для меня нет ничего более драгоценного чем Ваше желание, но…

— Никаких "но", сэр рыцарь! Или Вы знакомите меня с нашим другом, или я больше ничего не скажу!

— Ну хорошо, хорошо, — примирительно сказал сэр Адальберт, я познакомлю Вас в ближайшее время…

Однако, на следующей встрече таинственного друга не было. Леди Ева рассердилась и пригрозила больше не приходить, если сэр рыцарь так низко ценит ее расположение. Сэр Адальберт рассыпался в извинениях. По его словам, союзник ни за что не хотел появляться на землях сэра Роджера, и виной тому давняя вражда с хозяином Блэкстона. Но он согласен встретиться с ней на постоялом дворе по дороге на Оксфорд, примерно, в половине дня пути верхом отсюда. Предложение ей не понравилось, но сэр Адальберт смотрел выжидающе, видимо, надеясь, что она откажется, и молодая женщина… ("Ева, что ты делаешь?") согласилась.

Сентябрь подошел к концу. Все чаще лили дожди, солнце появлялось все реже. В один из таких дождливых дней она пришла на ставшую такой знакомой поляну, на которой сейчас понуро стояли две лошади. Одна из них предназначалась Еве.

Путешествие действительно заняло полдня. Когда усталые лошади остановились у постоялого двора, было уже глубоко заполдень. Молодая женщина даже забеспокоилась, не хватятся ли ее в замке. Китни был предупрежден, и конечно прикроет, если что, но она впервые уезжала так далеко. Сейчас, без уютной громады замка за спиной, без поддержки, она чувствовала себя совершенно беззащитной. Здесь могло произойти все, что угодно. Это могла быть ловушка. Сэр Адальберт подошел и подал ей руку, чтобы помочь сойти с седла. Она покинула спину лошади даже с каким-то сожалением и плохим предчувствием.

Постоялый двор был таким же, как и те, на которых ей приходилось останавливаться раньше. По случаю плохой погоды путников было не так много, как летом, и до ночи было далеко, а значит, еще никто из них не думал о ночлеге. Полутемная комната с длинным столом и лавками, расставленными вдоль этого стола и стен, была практически пуста. Горели масляные светильники, как вечером, но толку от них было мало. И все же одну деталь не заметить было нельзя даже в таком скудном свете. Посреди стола красовался рыцарский шлем с огромным красно-желтым плюмажем.

Глава 5. "Не судите, да не судимы будете"

Первое движение было — убежать, только неимоверным усилием воли молодой женщине удалось овладеть собой. Сидевший за столом рыцарь наводил страх одним своим видом. Что-то бычье было в чертах его лица и осанке. Может быть, это впечатление создавали широко расставленные глаза — круглые, темные, почти черные, с налитыми кровью белками, или широкий нос с крупными ноздрями, может — квадратная массивная нижняя челюсть, поросшая небрежно подстриженной черной бородой, или мощная шея, которая казалась только коротким переходом из могучих плеч прямо в свинцовый затылок. В общем, союзник сэра Адальберта производил впечатление человека сильного, но не привыкшего долго обдумывать свои действия. Сдержанно кивнув, и изобразив что-то вроде неуклюжего поклона в сторону дамы, он пригласил вошедших занять место за столом. Для леди Евы принесли стул, похожий скорее на грубый табурет, и она села во главе стола, стараясь поменьше дрожать и от холода, и от волнения. Видимо, рыцарь не узнал ее, и молодая женщина немного расслабилась. Да и станет ли такой важный лорд обращать внимание на какую-то лекарку?

Сэр Адальберт представил своего "дорогого друга". Его звали Бертольд де Севр. У него тоже был замок, но быкоподобный союзник упомянул о нем так скупо, что молодая женщина поняла — гордиться ему, в общем-то, нечем. Ее саму сэр Адальберт представил как "нашего драгоценного друга — Еву из Торнстона". Де Севр при этих словах подбоченился и глянул на нее с интересом.

Встреча напоминала скорее, начало боксерского поединка. Союзники-соперники кружили вокруг да около интересовавшего их обоих предмета. Они явно не очень-то доверяли друг другу. Наконец, сэр Адальберт не выдержал:

— Что же, — сказал он, — Теперь, когда все заинтересованные лица в сборе, пожалуй, настала пора обсудить детали того, ради чего мы здесь собрались. Леди Ева, прибывшая со мной, может сообщить нам нечто важное, не так ли, миледи?

Да, — капризным тоном сказала леди Ева, — Я могу кое-что вам открыть. Но сначала вы оба должны дать мне слово, что моя жизнь и жизнь моего сына будет в безопасности. И ещё я требую гарантий того, что обещал мне сэр Адальберт. Это касается пиров, нарядов, драгоценностей и всего остального.

Торг длился довольно долго. Ева оговаривала каждый пункт своих требований подробно, но беспокойно косилась на окно, за которым серый осенний день уже готовился перейти в вечер. К ночи ей нужно было вернуться в замок, иначе ее хватятся и начнут искать, но жертвовать достоверностью она опасалась. Нужно было, чтобы эти двое поверили, что кроме побрякушек и развлечений ей ничего не надо. В конце концов, измученный этим разговором (не в таких ли обстоятельствах родилась веками укоренившаяся нелюбовь мужчин к женской рефлексии над двумя платьями в магазине?) сэр Адальберт заявил, что они оба готовы дать миледи рыцарское слово, что исполнят все ее капризы после победы. Леди Ева заколебалась.

— Как, миледи, Вам недостаточно рыцарского слова? — вскричал Де Севр.

Молодой женщине пришлось согласиться. Когда-то давно ей уже давали рыцарское слово. И это чуть не стоило жизни Джейсону. Но конечно вслух она ничего не сказала.

— Что ж, — резюмировала она, — Я готова открыть вам тайну, как можно попасть в замок. Небольшой отряд может войти в него через подземный ход, и открыть ворота армии.

Союзники оживились.

— Однако, — громко сказала она, — Я сделаю это только перед самой битвой за замок. Вы оба так горячи, — она посмотрела на обоих по очереди настолько нежно, насколько могла это изобразить, — Что кто-нибудь из вас, зная о подземном ходе, может поддаться соблазну попытаться захватить замок раньше времени, и моя жизнь может оказаться в опасности.

Они попытались настоять, но Ева была непреклонна.

— Миледи! — вскричал сэр Адальберт, — Я сам поведу отряд через подземный ход, чтобы защитить Вас!

— Нет, сэр, — громогласно вмешался Де Севр, — Будет лучше, если это буду я! Я более искушен в воинском искусстве, и великое множество оружия, которое я взял на турнирах из рук поверженных врагов, подтвердит мои слова!

— Позвольте, дорогой друг… — попытался было возразить сэр Адальберт.

— Что-о-оо? Вы сомневаетесь в моих словах?! — взревел Де Севр, — Да я готов тотчас же…

— Нет, нет, я только хотел сказать, — поспешно отступил сэр Адальберт, — Что мы можем сделать это вместе! Ну, войти в замок вдвоем, и у каждого будут солдаты…

— Отряд, который войдет в замок через подземный ход, не может быть большим, — вмешалась леди Ева, — Потому что ход узкий и может обвалиться в любой момент. Но много солдат и не нужно, ведь так? Нескольких человек, которые обезвредят стражу и откроют ворота, будет достаточно. Ведь кто-то в замке может поднять тревогу, и тем, кто окажется внутри, понадобится помощь!

— Тогда мы будем ждать за воротами… — попытался было предложить сэр Адальберт.

— Я не буду дожидаться у дверей, как нищий! — снова вскипел Де Севр, — Я войду в замок и открою Вам ворота! В замке большой гарнизон, и даже если он будет спать, кто-то может поднять тревогу. Конечно, я мог бы справиться и один с тучей врагов, как мне уже не раз приходилось делать, но не могу же я стяжать всю славу один! Это будет не по-дружески по отношению к Вам, сэр, — рыцарь поклонился через стол союзнику. Тот вежливо наклонил голову.

— Самое главное, добраться до проклятого Блэкстона, — продолжал громыхать Де Севр, — На виселицу его!

— Нет, нет, дорогой друг! — сэр Адальберт беспокойно зыркнул на молодую женщину, — Мы должны сохранить жизнь сэру Роджеру, чтобы не бросить тень на леди Еву! Но конечно он должен будет провести остаток дней в заточении! Это будет только справедливо!

Недоверчивое выражение долго не сходило с лица массивного рыцаря, пока смысл слов союзника доходил до его сознания. Наконец, он, видимо понял, что сказал лишнее и нехотя кивнул:

— Да, да… Какая разница в конце концов?

Напоследок условились о времени нападения. Его решено было отложить до заморозков, потому что погода совсем испортилась. Люди и лошади только вязли бы в грязи. Леди Ева порадовалась внутренне, потому что это значило ещё около месяца, а если повезет — и больше, спокойной жизни для замка и ноги сэра Роджера. То, что она сохранила пока в секрете расположение подземного хода, давало гарантию, что заговорщики так или иначе известят ее о времени нападения на замок.

Обратная дорога была такой же тяжелой, и закончилась почти в темноте. Сэр Адальберт, надо отдать ему должное, пользуясь темнотой, рискнул проводить молодую женщину почти до замка. Как только сквозь дождь завиднелись факелы стражи на башнях, он распрощался с ней настолько изысканно, насколько позволял его жалкий и мокрый вид. Леди Ева невольно посочувствовала ему: как минимум, полночи он вынужден будет провести в седле, и на ночлег его, скорее всего, никто не пустит — просто не откроют двери, если только он не договорился об этом заранее. В замок она попала через ту же калитку, через которую уходила утром. На мостике она назвала себя, сказав, что заблудилась. Стража пропустила ее.

В комнате к ней сразу бросилась заплаканная Мэри:

— Ах, миледи, где же Вы пропадали! Я уж чего только не передумала, уж и не знала, что делать! Уж и к Китни бегала, а он только отмахнулся, сказал, что утром отправит людей на поиски, — тараторила девушка, пока продрогшая до костей Ева пыталась согреться у камина.

— Ничего страшного, Мэри, — сквозь дрожь сказала молодая женщина, — Я немного заблудилась, но видишь — все обошлось. Скорее подай мне сухую одежду, принеси горячего отвара и позови Китни, а потом иди спать.

Всю неделю лил дождь, но вот уже два дня стояла солнечная погода, и легкий заморозок слегка прихватил землю. Во дворе перед донжоном просох небольшой участок земли. Китни воспользовался случаем и вывел во двор солдат, заставив их упражняться в поединках. Ева поднималась наверх из кладовых, и, проходя мимо входа, услышала азартные вскрики и глухой стук тренировочного оружия. Заинтересованная, она вышла на крыльцо и остановилась на верху лестницы. Внизу, во дворе, кипели спарринги. Поглазеть на это зрелище собрались слуги и жены солдат, которые жили в замке. Зрители активно болели за своих близких и знакомых. Ева тоже увлеклась зрелищем.

Учебные бои проходили в легких доспехах, и разглядеть, кто есть кто не представлялось возможным с такого расстояния, поэтому она никак не могла выбрать, за кого бы поболеть, и только наблюдала. Однако через некоторое время молодая женщина заметила, что начала разбираться, кто владеет оружием лучше, а кто хуже. Для себя она определила "победителя". Это был невысокий солдат, крепкого, но ладного телосложения в рыжем кожаном нагруднике. Ева не могла разглядеть его лица, он в основном находился спиной к ней, она видела только черные мокрые волосы на его затылке. Движения его были скуповаты, он в основном оставался на месте, в отличие от соперника, но умудрялся отбивать любую его атаку, с какой бы стороны она ни приходила. Сначала он бился с одним противником, потом, по знаку Китни, к группе присоединился еще один, а потом и еще один соперник, и теперь трое нападали на одного. Ева невольно забеспокоилась. Она уже ощущала какую-то симпатию к этому ловкому и сильному воину. Он умудрялся не только держать оборону, но, улучив момент, и сам делал короткие молниеносные выпады. Вот он, с резким криком ушел от прямого удара, повернулся и сделал косой взмах мечом снизу вверх поперек туловища одного из нападавших, обозначив смертельный удар, и тут же блокировал удар второго. Тот, первый, сразу ушел из поединка. Противников осталось двое. Вскоре выбыл и еще один, воин в кожаном нагруднике, пропустив мимо удар одного из оставшихся, слегка ткнул мечом другого в грудь. Конечно, в бою такой удар был бы сильнее, и вряд ли у врага были бы какие-то шансы выжить. Остался последний противник, и, видимо, он был достойным соперником — схватка затягивалась. Все, как отметила Ева, бились в полную силу, останавливая меч только в самый последний момент, не давая ему вонзиться в тело. Наконец, и с оставшимся нападавшим было покончено. Зрители разразились громкими криками в честь победителя. Китни подошел к нему с кувшином воды. Воин отпил совсем немного, остальное вылил себе на голову. Сенешаль поднял глаза и, увидев на верху лестницы Еву, кивнул ей и что-то сказал победителю. Тот повернулся и, улыбнувшись, отсалютовал ей мечом, а потом изящно поклонился. Теперь она разглядела его лицо, и ее ответная улыбка тут же угасла. Это был Роджер. Резко развернувшись, Ева ушла в донжон.

На следующий день погода несколько испортилась — подул северный ветер, похолодало. Раздавая милостыню у ворот, молодая женщина почувствовала, что в обмен на кусок хлеба один из нищих сунул ей в руку клочок ткани, на которой углем было грубо изображено дерево. Она поняла сигнал. Ее приглашали в лес на очередную встречу.

Сэр Адальберт был торжественен, как священник. Нападение на замок было намечено на третью ночь после нынешней. На границе владений сэра Роджера уже скопились войска. Сводный отряд из наемников и рыцарей-вассалов обоих заговорщиков. У леди Евы по телу пробежала холодная волна. Несмотря на то, что грядущее событие не было новостью, ей хотелось бы, чтобы оно случилось как можно позже.

В замок молодая женщина вернулась не сразу, хотя ей хотелось бежать туда бегом. Пришлось для маскировки набрать каких-нибудь ягод и трав, это заняло даже больше времени, чем она планировала. Срочно нужен был Китни. Больше не было смыла скрывать от сэра Роджера и Джея положение вещей. Надо подготовиться к обороне…

Пройдя через ворота, она направилась было к донжону, но навстречу ей шел один из солдат гарнизона.

— Сэр Роджер ждет Вас в большом зале, миледи, — сказал он после короткого поклона, почему-то пряча глаза.

— Послушай… Эймос, — вспомнила она имя солдата, кажется, он командует лучниками, — Я пойду в большой зал, но сначала должна поговорить с Китни, и это срочно! Найди его мне!

— Сожалею, миледи, но сэр Роджер велел проводить Вас к нему немедленно, как только Вы вернетесь.

— Хорошо, Эймос, я иду, Китни уже там?

— Сенешаля нет в замке, он поехал в деревню, за арендной платой.

Это была плохая новость. Без свидетельства Китни рыцарь, возможно, не станет слушать ее предложений. Остается только Джей, но после замечания отца о том, что рыцарь должен встречать врага только в открытом бою, мальчик может не решиться поддержать ее план.

— Вот что, Эймос, — она говорила как можно решительнее, чтобы командир лучников не вздумал возражать, — Я пойду в большой зал, а ты поезжай навстречу Китни, и скажи ему, пусть скачет в замок во весь опор!

Лучник мрачно кивнул и ушел.

В большом зале собралась небольшая группа. На возвышении в кресле сидел Роджер. Выражение его лица не предвещало ничего хорошего. За его креслом справа стоял понурый Джейсон. Справа же, у подножия возвышения стоял, скрестив на груди руки, маэстро Винсенте. Слева стояла Ведерная Салли. Здесь же присутствовали несколько мужчин и женщин из числа слуг, среди них была и Мэри. Когда вошла леди Ева, маэстро Винсенте встрепенулся, взглянув на нее с какой-то надеждой, а Салли подбоченилась. Сэр Роджер глянул с такой болью, что молодой женщине стало не по себе, несмотря на всю ее неприязнь к этому человеку.

— Я вижу, миледи, что у Вас хватило мужества явиться сюда, — начал рыцарь, — Надеюсь, у Вас также хватит мужества не отрицать очевидного. Вы обвиняетесь в предательстве. Если бы Вы предали только меня, то клянусь небесами — я бы простил. Вы знаете, почему. Но Вы предали замок, и всех, кто в нем живет. Признаться, я отправил бы Вас в монастырь, не устраивая этого судилища, но маэстро Винсенте настаивал на нем. Он не верит в Вашу виновность, однако доказательства слишком весомы.

Сэр Роджер кивнул одному из слуг, и тот, выступив вперед, поведал, что собирая хворост в лесу, слышал голоса. Подойдя поближе, он увидел, как леди Ева разговаривает на поляне с мужчиной, по виду рыцарем, но лица его слуга не разглядел, и о чем говорили собеседники, не слышал. Другой слуга, возвращаясь в замок однажды дождливым днем, примерно месяц назад, видел двух всадников на лесной дороге. Оставшись незамеченным, он хорошо разглядел одного из них — это был сэр Адальберт, а его спутницей была женщина. Ему показалось, что это миледи, но он решил, что ошибся, а на другой день узнал, что миледи накануне заблудилась, и вернулась в замок поздно ночью, и тогда он понял, что ошибки не было.

— Но это еще не основание для обвинения, — продолжал сэр Роджер, — Первая встреча могла быть случайной, хотя я в этом сомневаюсь. Вторая сама по себе мало о чем говорит. Повторяю, я простил бы, если бы Ваше предательство касалось только меня. Но есть и третье свидетельство. И оно самое тяжелое для Вас… И для меня.

Вперед выступила Ведерная Салли. Она была на удивление трезва. Ее глаза сверкали, лицо пылало. Наверное, такой она была много лет назад, когда ею увлекалась большая часть мужского населения замка, включая хозяев. Торжествующим тоном горничная принялась рассказывать, что отлучилась из замка ненадолго, а на обратном пути решила срезать путь через лес, который хорошо знает, и вышла на поляну. На ней она заметила двоих человек, мужчину и женщину. Мужчиной был сэр Адальберт, а женщиной — миледи, это горничная разглядела хорошо. Ее пока не заметили, и она спряталась, подобравшись при этом поближе. По словам Салли, она хорошо расслышала, как сэр Адальберт договаривался с Леди Евой о том, как захватить замок. Нападение должно произойти в ближайшее время, ночью.

Ева стояла ни живая, ни мертвая. Ведерная Салли довольно точно передала их с сэром Адальбертом разговор. Она только не слышала, когда собственно, должно состояться нападение. Если в ближайшее время не появится Китни…

— Ну, миледи, что скажете на это? — нарушил затянувшееся после выступления горничной молчание Роджер, — Вы скажете правду, или попытаетесь выкрутиться?

Еве пришлось собрать всю свою волю, чтобы ответить как можно более спокойно.

— Я готова рассказать правду, но сначала должна заявить, что у моего поведения есть причины, которые я могу поведать только Вам, милорд, с глазу на глаз.

— Здесь не может быть секретов, которые не должны знать эти люди! — голос Роджера грохотал под сводами зала, как гром, — Говорите все как есть!

Ева молчала. Весь тщательно выстроенный в течение последних месяцев план висел на волоске. Но открыть карты сейчас тоже означало провал: кто знает, не проговорится ли кто-то из присутствующих здесь слуг? Насчет Ведерной Салли, например, Ева совсем не была уверена.

— Скажите тогда, хотя бы, — настаивал сэр Роджер, — Была ли та встреча в лесу, о которой говорила Салли? И был ли тот разговор? Ну же! Отвечайте!!! Да, или нет!?

Отпираться не было смысла. (Китни, где же ты?!!!)

— Разговор был, — нехотя признала леди Ева, — Но я должна объяснить…

По залу пронесся вздох удивления и разочарования. В глазах Ведерной Салли плескалось злое счастье.

— Довольно! — голос Роджера прозвучал, как звук падения топора на плаху, — Стража! Отведите леди Еву в ее комнату. Охранять как следует, отвечаете головой! Ей запрещено общаться с кем бы то ни было. Как только будет получен ответ из ближайшего монастыря, Вы будете отправлены туда, миледи. У Вас будет время отмолить у Господа прощение за Ваше преступление, и я надеюсь, что Бог простит Вас в конце концов. Я тоже буду молиться за Вашу душу.

— Мама! — вопль Джейсона взорвал ей душу, — Это же неправда, ведь так?

Она ответила только взглядом, полным страдания.

— Милорд, — это вмешался маэстро Винсенте, — Все знают, что нет человека более преданного жителям замка, чем леди Ева! Она не раз доказывала это! Если у нее были причины, по которым она допустила такой разговор, то мы должны выслушать их! Вам следовало бы…

— Я сам знаю, что мне следовало бы, — голос Роджера звучал глухо и страшно, — Ее причины мне известны. В заключение скажу, что егеря доносят о появлении какого-то большого отряда у южной границы моих владений. Значит, нападение на замок действительно готовится. Ни у кого нет права предавать тех, кто доверяет. Для обвинения было сказано достаточно. Я мог бы отдать Вас, миледи, королевскому судье, и тогда Вас ждал бы смертный приговор. Я сохраняю этой женщине жизнь в награду за все, что она сделала для меня, для замка и для жителей его окрестностей, и даже дам ей возможность спасти свою душу. Она кончит свои дни в монастыре. Это окончательный приговор. Но поскольку я не намерен больше видеть ее, я провожу леди Еву в ее комнату вместе со стражей.

С этими словами сэр Роджер встал. На трость он теперь почти не опирался.

— Возвращайтесь к своим делам. Джейсон, тебя это тоже касается.

Никто не посмел возразить. Печальная процессия двинулась по лестнице вверх, будто похоронная. И чем выше они поднимались, тем жарче закипал гнев в груди Евы. Все, что происходило, было крайне несправедливо. И Китни куда-то пропал так не вовремя! На счету каждый час! Когда процессия вошла в комнату, молодая женщина уже почти не владела собой. Сэр Роджер повернулся к ней.

— Как ты могла, Ева! Как ты могла!

Она уже почти ничего не видела — эмоции захлестывали, и чувства выплеснулись сами собой.

— Так значит, я преступница? — выкрикнула она, — А как насчет Вашего преступления?

— Все вон! — рыкнул сэр Роджер, а потом, когда солдаты вышли, снова повернулся к ней, опустив плечи.

— Я сделал это один-единственный раз в жизни, — хрипло сказал он, — никогда я больше не причинил никакого вреда ни одной женщине, будь она последней нищенкой. После того случая на поляне… Прошло столько лет… Ты думаешь, мне легко было постоянно видеть тебя? Ты — напоминание о том проклятом дне, о том, каким мерзавцем я был, а твое презрение — пытка. Неужели я еще недостаточно наказан?

— Уж не хочешь ли ты, чтобы я тебя пожалела? Один раз… — как эхо повторила Ева, — И за что же именно мне выпала такая "честь"?

— Проклятье! Я был пьян так, что не помнил сам себя!

— Но, тем не менее, прекрасно держался в седле, — съязвила Ева.

Роджер грохнул кулаком по столу так, что даже толстенная дубовая столешница вздрогнула, а стоявшая на нем лабораторная посуда тревожно звякнула.

— Видит Бог, после смерти жены я ничего так сильно не хотел, как упасть на полном скаку и разбиться ко всем чертям!! Я христианин! Мой отец погиб в войне за Гроб Господень! Как я мог лишить себя жизни сам! Он проклял бы меня там, на небесах! Я надеялся, что конь и вино всё сделают за меня. Но Бог рассудил иначе.

Твое лицо я вспомнил сразу на следующий день, как только проснулся. Вспомнил твое отвращение. Это видение потом преследовало меня долгие годы. Но тогда я хотел найти тебя и вымолить прощение, или хоть как-то искупить то, что сделал, но я не знал, ни кто ты, ни где тебя искать, ни даже жива ли ты. И тогда я забросил все — охоту, пиры, решил стать примерным мужем, и хотя бы другую женщину сделать счастливой. Но судьба не дала мне и этого. Моя жена была настолько добродетельна, что и близко меня к себе не подпускала. Шел год за годом, а наследника у меня так и не было. Никто не мог ее переубедить — ни священник, ни родня. Что я мог поделать? Я не мог ее принуждать! Тот случай стал мне уроком на всю жизнь! И когда она попросилась в монастырь, я понял, что она не может быть счастлива, как обычная женщина, и отпустил ее, хоть и с тяжёлым сердцем. Видно, таков был Промысел Божий. И вдруг, о небо! Я встречаю тебя на турнире! И за руку ты держишь мальчика — точный мой портрет! Я поклялся, что сделаю все, чтобы искупить свою вину перед тобой. Даже если это будет против твоей воли!

Он повернулся и прямо глянул ей в лицо.

— Я не оправдываюсь. Мне не нужно жалости. Но я хочу, чтобы ты знала — я глубоко сожалею о своем поступке. Но о том, что случилось после — ни капли.

— Так ты сожалеешь? — она подошла к нему вплотную и, прищурившись, посмотрела на него, — А ты знаешь, на что ты меня обрек? Ты представляешь, каково это — скитаться с маленьким ребенком без крыши над головой, и когда у тебя нет никого больше! Никого! И этот маленький комочек для тебя всё! А ты иногда не можешь даже покормить его! А ты знаешь, — теперь она почти кричала, — Каково это, когда почти все мужчины, которые попадаются, смотрят на тебя, как на возможную собственность, потому что у тебя есть ребенок, и ты одна — не то вдова, не то гулящая женщина! Последнее даже для них лучше! Когда никто не боится выгнать тебя, не заплатив за тяжелую работу, потому что некому заступиться! Когда можешь полагаться только на доброту, которую не все и не всегда спешат проявить! Каково это — жить в постоянном страхе и унижении! Ты знаешь это?!

— Ты должна была прийти ко мне…

— К тебе!? Да я даже не знала, кто ты, и знать не хотела! А когда узнала, то ничего хорошего от тебя не ждала! Ты для меня был таким же, как все!

— Но я старался хоть немного смягчить свою вину, — произнес Роджер, — Может, я был неважным мужем для тебя, но кажется, был неплохим отцом для Джея. Я надеялся, что ты со временем сможешь если не полюбить меня, то хотя бы простить.

Его лицо вдруг изменилось — как будто затвердело. Казалось, что он захлопнул невидимое забрало и снова стал далеким и чужим.

— Все равно, — голос рыцаря звучал твердо и холодно, — Теперь уже ничего не изменить.

Он развернулся и быстрым шагом вышел из комнаты прежде, чем Ева успела что-то сказать. Когда за ним захлопнулась дверь, молодая женщина почему-то почувствовала внутри не пустоту, как обычно после таких разговоров, а какое-то смутное удовлетворение, даже чувство тревоги за предстоящий штурм замка не могло его заглушить. Неужели она мечтала сказать ему это все эти годы? Что до сложившейся ситуации, то молодая женщина рассудила, что сделать пока ничего нельзя. Поэтому она прилегла на кровать (день выдался не из легких) и как-то незаметно уснула.

Леди Ева проснулась оттого, что кто-то тормошил ее и радостно обнимал, выкрикивая что-то бессвязное и ликующее. К ее удивлению, это был Джейсон. За его спиной маячила счастливая физиономия Мэри. Из радостного галдежа молодого поколения Ева поняла только, что все сложилось очень хорошо: она оправдана. Мэри была бесцеремонно выставлена из комнаты, так как подробностей знать ей пока не полагалось. Но девушке хватало для счастья и того, что миледи никуда не отправят, и все обвинения сняты. Радужное настроение служанки омрачало только то, что с нее взяли слово никому об этом пока не рассказывать, что было для общительной Мэри почти непереносимой пыткой. Разрешалось говорить только, что пока готовят место в монастыре, леди позволены некоторые послабления — на тот случай, если кто-то заметит, что приговор милорда не соблюдается так строго, как он об этом заявил сначала.

Оставшись наедине с сыном, Ева потребовала рассказа о том, как все выяснилось. Оказалось, что Эймос, командир лучников, исполнил приказ миледи в точности. Он пошел на конюшню сразу после разговора с ней. Оседлав лошадь, стрелок помчался за Китни, и встретил того с небольшим отрядом в деревне. Китни собрал арендную плату с йоменов и намеревался двигаться дальше, в другую деревню. Однако, услышав, что милорд вызвал к себе миледи и, кажется, собирается предъявить ей какое-то обвинение, сенешаль отложил все дела и понесся в замок. Прибыл он уже после окончания суда. Узнав об обвинении и приговоре, он тут же отправился к сэру Роджеру (который как раз собирался залить свое горе вином) и посвятил его в события последних месяцев.

Сэр Роджер сначала разбушевался было, потому что все произошло без его ведома. Китни пришлось его довольно долго урезонивать, приводя, в общем, те же доводы, что приводила ему леди Ева, и добавив, что дал слово миледи не рассказывать ничего и никому, пока планы врагов не прояснятся. Сэр Роджер понемногу успокоился и велел позвать Джейсона. Китни пришлось повторить свой рассказ специально для него.

Но сэр Роджер, по-видимому, или не до конца поверил, или заметил какие-то не совпадающие в рассказе детали. Он спросил Китни, где и когда происходила последняя встреча (Ева как всегда сообщила сенешалю об этом перед уходом), и велел позвать Ведерную Салли. Ее он тоже расспрашивал о времени и месте встречи, о других подробностях, и она вдруг начала путаться и сбиваться в своих показаниях. Допросили построже — и она призналась, что разговора сама не слышала, а передал ей его ее сын, слабоумный скотник Виль, который искал пропавшую овцу, и случайно нашел поляну, на которой происходила встреча леди Евы и сэра Адальберта. Человеческую речь он всегда понимал плохо, но очень хорошо запоминал звуки — голоса животных и птиц (потому его и приставили ухаживать за скотом), и, как выяснилось, звуки человеческой речи он запоминает также хорошо. По возвращении он довольно точно воспроизвел то, что слышал, видимо, не понимая смысла, а Салли, прислушавшись к его бормотанию, поняла, что это ее шанс испортить жизнь сопернице. На то, что дурачку поверят, горничная не надеялась, поэтому выдала то, что от него услышала, за свои личные впечатления.

Сэр Роджер снова рассердился, и сказал, что с него хватит. Выходки Салли ему давно надоели, а клевета на миледи вообще заслуживает самого сурового наказания, и горничная должна будет покинуть замок, но пока посидит взаперти, чтобы раньше времени не сболтнула лишнего где-нибудь на стороне.

Потом они стали обсуждать все вместе, как отбить нападение на замок, и Китни предложил план леди Евы. Сэр Роджер снова вышел из себя, уже в третий раз за этот вечер. Сказал, что не потерпит коварства в своем собственном доме. Но Китни произнес целую речь. Сказал, что если какой-то недостойный человек решит напасть на спящего — виновен ли спящий в этом? Все присутствующие ответили, конечно, отрицательно. "А теперь", — продолжал Китни, — "Представьте, что спящий проснулся, но не подал виду, предоставляя нападающему возможность отказаться от своего замысла — будет ли это бесчестьем с его стороны?" И все опять ответили отрицательно. "Так вот спящий — это замок Блэкстон", — подвел итог Китни, — "Если мы встретим противника как открытыми воротами и подземным ходом, так и видом спящего замка, то дадим нашим врагам возможность отказаться от намерения убивать беззащитных людей, и, следовательно, бесчестьем для нас это не будет. Но если наши враги все же последуют своим недостойным замыслам, и двинутся в атаку, то разве будет бесчестьем для нас воспрепятствовать этому?" И сэр Роджер, хоть и с сомнением, был вынужден согласиться.

После этого приступили к обсуждению плана обороны. Но об этом Джейсон говорил очень скупо, хотя леди Еве очень хотелось узнать подробности. Он только признался, что сэр Роджер решительно воспротивился идее последней встречи Евы с сэром Адальбертом. Записку с планом подземного хода решено было передать через Мэри. Но что касалось приготовлений к штурму — Джей был нем, как рыба.

— Ты скоро увидишь все сама, мама, — уклончиво ответил юноша, но не утерпел, и заговорщически подмигнул: — Я тоже припас им подарки!

Глава 6. Меч и щит

Над замком Блэкстон догорал холодный осенний закат. Облака над лесом были похожи на тлеющие угли, в которых медленно угасали багровые отсветы.

Сводный отряд заговорщиков расположился под деревьями леса, по которому проходила граница между землями Лоувэлли и Блэкстона. Сэр Арнольд Лоувэлли, с которым пришлось договариваться о том, что на его земле временно будут находиться отряды двух лордов, которые (согласно сочиненной легенде) следуют к сэру Генри Кривая Шея с тем, чтобы предложить свои услуги в войне с Францией, лишних вопросов не задавал. Попытался, правда, пригласить обоих предводителей на пир, но те вежливо отказались, сославшись на обеты, которые дали в честь будущих побед. Хозяин Лоувэлли, проявил любезность, ненавязчиво настаивая, так как это умел только он один — чтобы тот, кого уговаривают, позволил себя не уговорить, и все остались при своих интересах.

Де Севр покусывал конец желтого пера, принадлежавшего плюмажу его шлема, который он держал в руках. Сэр Адальберт беспокойно посматривал на быстро темнеющее небо. Только что ушла служанка леди Евы, доставившая записку с планом подземного хода от госпожи. Рыцарь попытался расспросить ее о том, что творится в замке, и почему не пришла сама леди, но девчонка выглядела такой испуганной, что добиться от нее чего-либо вразумительного не удалось. Она только сказала, что милорд рассердился за что-то на миледи и держит ее теперь под замком. Из-за чего произошла ссора, она тоже сказать не могла, или не хотела, повторяла только, что это дело семейное. Сэр Адальберт хотел оставить служанку в своем лагере, чтобы она не подняла тревогу в замке, но та под шумок сбежала. Впрочем, было не до нее.

Сумерки совсем сгустились, и Де Севр отдал приказ выступать. Сэра Адальберта раздражал этот мужлан, похожий на одетого в доспехи крестьянина, норовящий командовать и своими людьми, и чужими. Но ничего, думал рыцарь, пусть он только откроет ворота. А в замке — кто знает, как повернется! Не зря, видно, сэр Адальберт взял с собой на всякий случай выкупленного из тюрьмы так же, как в свое время был выкуплен Чарли Медведь, вора, умеющего поразительно метко метать ножи. Он сейчас скрывается среди солдат, и только ждет условного сигнала. Никто ничего не заподозрит…

В лесу, как было условлено заранее, отряд разделился на несколько групп. Командир каждой группы имел свое задание — провести людей скрытно через лес, обходя стороной поселения йоменов, и выйти к замку Блэкстон. Каждый отряд должен был занять свою позицию под стенами замка и ждать сигнала к штурму.

Де Севр и сэр Адальберт ехали вместе в сопровождении двух десятков отборных наемников, которые должны были стать ударным отрядом внутри замка, и ещё нескольких солдат, составлявших личную охрану сэра Адальберта.

К замку подъехали уже ночью.

— Ждите, мой друг! — высокопарно проговорил Де Севр, надевая шлем, — Скоро мы откроем Вам путь в Ваш замок!

— Да поможет Вам Бог, — в тон ему ответил сэр Адальберт, и внутренне улыбнулся. Де Севр надел на этот раз вместо своего обычного шлема гладкий стальной шишак. Наверное, опасался, что его огромный плюмаж пострадает от путешествия по подземному ходу. Леди Ева говорила, что ход очень узкий и низкий…

План, который принесла служанка, был нарисован довольно точно. По нему можно было сориентироваться, где находится вход в подземелье, но найти в темноте замаскированный лаз оказалось очень непросто. Проклиная бестолковую подозрительную курицу, Де Севр битый час гонял разведчиков по склону оврага, обозначенному на плане. Хорошо ещё, что овраг был глубоким, и свет факелов не видели со стен, а то уже, наверное, подняли бы тревогу. Когда, наконец, один из разведчиков сообщил о том, что нашел низкую деревянную дверь, было уже далеко заполночь.

— Ничего, — подытожил Де Севр, — В замке будут крепче спать. Вперед!

Подземный ход действительно оказался очень старым. Идти можно было только пригнувшись. С потолка капала вода, свисали корни растений. Иногда отваливался и падал то кусок камня, то ком земли. Солдаты при этом невольно втягивали головы в плечи. Примерно, через полчаса такого путешествия впереди показалась другая дверь. Леди Ева обещала, помнится, что она будет не заперта. Действительно, даже петли оказались смазаны. Ход открылся бесшумно, и открылся вид на сонный темный двор, скудно освещенный парой факелов. Правда, над двором, вызывая подспудное беспокойство, витал какой-то странно знакомый запах. Однако, победа казалась такой близкой, что Де Севр решительно отмел беспокойство. Солдаты под предводительством Де Севра хлынули во двор.

— Десяток — в донжон, — вполголоса командовал рыцарь, — Спальня хозяина рядом с большим залом, в конце коридора, брать его живым! Вы, пятеро — к воротам…

Договорить он не успел. На стенах, над строениями, в углах разом вспыхнули большие факелы. Стало светло, как днем. Отряд оказался посреди двора, как на ладони. С запоздалой досадой рыцарь понял, что за запах показался ему так тревожно знакомым. Земляное масло! Черная, мгновенно вспыхивающая жидкость, которую продают сарацины для изготовления греческого огня! Как же он не догадался!

Оглянувшись, он увидел, как хорошо вооруженный отряд из солдат гарнизона отрезал ему и его людям путь назад, к спасительному подземному ходу.

— Сдавайтесь, сэр! К чему лишняя кровь? — на освещенное пространство вышел сенешаль замка. Кажется, его зовут Китни, — Наверху на галереях лучники и арбалетчики. Ваши солдаты и Вы — отличная мишень.

Противники замерли друг напротив друга. Ни одна сторона не решалась атаковать первой. И тут раздался грохот, показавшийся оглушительным в ночной тишине…

Ожидание было томительно-невыносимым. Сэр Адальберт стоял с основным отрядом напротив закрытых пока ворот внешней стены. С реки тянуло промозглым туманом. Замок был почти неразличим в темноте впереди, если бы не слабые огоньки, мелькавшие то тут, то там в крошечных окошках башен. Рыцарь невольно представил, как стражники сейчас, наверное, вместо того, чтобы ходить по стенам, жмутся поближе к теплым каминам с кружечкой эля, и недобро ухмыльнулся. Разнеженные в тепле, они, конечно, не сразу сообразят, что надо защищать свою жизнь и замок, и конечно, поплатятся за это! Однако, где же Де Севр? Если бы кто-то поднял тревогу, в замке сейчас был бы шум, который нельзя было бы не услышать! Черной змеей выползло откуда-то страшное подозрение: а что, если он уже захватил замок? С ним пошли опытные наемники, прошедшие войну. Что им стоит справиться со спящими защитниками? Гарнизон можно мгновенно вырезать! И тогда… тогда Де Севру можно будет совсем не открывать ворота… И как же он смог провести его, сэра Адальберта! Но как только горькая догадка совсем овладела сознанием рыцаря, жуткий скрежет и лязг возвестили о том, что заработал механизм подъемного моста. С ужасающим грохотом мост рухнул поперек рва, и тяжелые ворота стали медленно открываться.

— За мной! — что есть мочи завопил рыцарь и кинулся вперед, не дожидаясь, пока они откроются полностью. Вслед за ним неслись солдаты. Вбежать на узкий мост могли только около десятка сразу, остальные толпились на берегу, дожидаясь своей очереди. Какое-то время ушло на то, чтобы протиснуться между створок не полностью открывшихся ворот. Пробегая мимо них, рыцарь мельком отметил, что возле ворот никого не было, как будто те, кто их открывал, вдруг бросили свою работу. Вбежав во внешний двор, сэр Адальберт похолодел: ни во дворе, ни в поселении ремесленников не мелькало ни огонька, похоже, здесь никого не было. Но самым главным было не это. Ворота во внутренний двор замка были закрыты, и мост через второй ров поднят.

— Назад, к воротам! — закричал сэр Адальберт, — Это ловушка!

Он уже увидел, что механизм подъема моста находится в закрытом домике, сложенном из массивного дикого камня, и мощная дверь, ведущая внутрь, по-видимому, наглухо заперта. Так же как и во внутреннем дворе, мгновенно вспыхнули большие факелы. Вспыхнули они и на самом верху стен, осветив пространство перед замком. А через приоткрытые створки ворот сэр Адальберт мог наблюдать ужасную картину. Откуда-то с самых верхних галерей, загудев, вылетел огромный камень и упал прямо в густую толпу солдат, столпившихся на берегу рва у моста. Другой камень вылетел из места чуть правее, и упал недалеко от первого. По тому, как точно ложились камни, можно было понять, что места их падения были рассчитаны заранее. Вопли раненых, искореженные тела. Одновременно с камнями с поперечной галереи, расположенной над воротами, на мост полетели огромные, почти в рост человека глиняные кувшины, которые разбились прямо на мосту, щедро рассыпая вокруг себя осколки, и разбрызгивая в разные стороны жидкость. Запахло горячим маслом и смолой. Те, кто ещё оставался на мосту, попрыгали в ров, а остальные отпрянули от края рва, опасаясь новых камней и кувшинов с маслом. В этот миг сверху раздалась резкая команда, и снова заработал подъемный механизм. Мост пошел вверх, а тех, кто попытался помешать ему, осыпали стрелами со стен и с надвратной галереи.

Сэр Адальберт смотрел, завороженный, как к воротам побежали из какой-то боковой двери солдаты, и стали закрывать створки, чтобы дать подняться мосту, как сверху посыпались стрелы, причем ни одна из них не задела его, зато несколько солдат, проскочивших во внешний двор вместе с ним, упали, а остальные бросили оружие, и к ним уже бежали от ворот защитники замка… А сэр Адальберт только стоял и смотрел, как становится все уже щель между створками ворот, и вот — они сомкнулись совсем, как врата Ада за грешником. Как будто очнувшись, он выхватил меч, готовясь встретить подбежавших врагов, но тут сверху раздался молодой звонкий голос:

— Сдавайтесь, сэр рыцарь! Вы пришли не с миром, но здесь не хотят Вашей крови! Ваши солдаты уже пленены. Покажите же им пример благоразумия!

И тут силы окончательно оставили незадачливого рыцаря. Разочарование было таким горьким, что он опустил меч, и ему стало все равно.

Во внутреннем дворе тоже не обошлось без крови. Грохот опущенного моста прозвучал, как сигнал, и нервы заговорщиков не выдержали. С ревом, Де Севр кинулся вперед, и его принял сэр Алан, наставник Джейсона. На стороне Де Севра была ярость отчаяния, но сэр Алан был гораздо опытнее, и спокойнее. Мощные и беспорядочные выпады нападавшего были встречены уверенными расчетливыми блоками, после чего меч Де Севра сломался пополам, и рыцарь был вынужден сдаться.

Однако, не все пришедшие с ним смогли смириться с пленом. Часть нападавших сдалась, другие, пострадав от стрел, тоже выбыли из сражения, но оставшаяся горстка предприняла попытку столь же отважную, сколь и безумную.

Ева стояла у окна и осторожно выглядывала во двор. Сражение кипело внизу. Ей было все хорошо видно. Она видела, как отряд нападавших, окруженный со всех сторон, отбивавшийся с отчаянием обреченных, вдруг сделал слаженный бросок, как по команде, и оказался в опасной близости от лестницы, ведущей в донжон. Защитники не ожидали этого. Лестницу не убрали, чтобы не насторожить раньше времени Де Севра и компанию, но предполагалось, что до обороны донжона дело не дойдет. Во фланг нападавшим ударил небольшой отряд, во главе его Ева увидела Китни, но их отбросили.

"Сейчас они будут в донжоне", — поняла она. Внизу только Роджер, он собирался спуститься во двор, но ходит ещё медленно. Кроме него там есть только двое солдат на всякий случай, никто не предвидел такого поворота событий. Их надо предупредить! Она побежала вниз. На площадке перед большим залом стоял Роджер в доспехах. Ева бросилась к нему.

— Несколько солдат прорвались к донжону, скоро будут здесь, — торопливо сказала она. Роджер нахмурился.

— Оборону лучше держать на этой площадке. Ход в нижние этажи закрыт с начала штурма. У них один путь — наверх. Иди к себе, Ева, и не выходи из комнаты.

— Я останусь здесь, и постараюсь быть хоть чем-то полезной.

— Об этом не может быть и речи!

— Роджер! Если они прорвутся наверх, ты знаешь, что будет со мной! Я не намерена переживать это снова! Уж лучше я умру здесь!

Несколько мгновений он смотрел на нее со странным выражением, потом, наконец, принял решение.

— Хорошо. Беги в оружейную и возьми самый большой и толстый щит. Верх лестницы слишком широкий. Мы сделаем его уже. Поставь щит поперек прохода, вплотную к стене, скройся за ним, чтобы тебя не было видно, и держи что есть сил. Я скажу, когда можно будет отпустить.

Оружейная была недалеко, но притащить оттуда щит было очень трудно. Самый крепкий на вид прямоугольный щит был сделан из толстых дубовых досок, обитых кожей, и густо усеян стальными бляхами. Это был массивный парадный щит, предназначенный для демонстрации герба. Ева сначала вообще не смогла его поднять. Только страх, придал ей сил, и она с трудом столкнула эту громадину с крюка, на котором он висел. Щит со страшным лязгом ударился об пол. Она с усилием приподняла один край и потащила его волоком. Роджер уже нетерпеливо переминался с ноги на ногу на верху лестницы. Внизу, на третьем этаже, слышался шум и невнятные крики. Она дотащила щит до первой ступеньки и установила его нижним краем в шов между плитами, которыми была выложена площадка, прижав торцом к внешней стене. Повозившись немного, она продела руки в кожаные петли на внутренней стороне щита, хоть для этого ей пришлось сесть на пол. Теперь щит располагался у нее за спиной, как рюкзак. Ногами она уперлась в приподнятый край одной из плит. Так сидеть было не очень удобно, но позиция показалась ей надежной. Роджер одобрительно покосился в ее сторону, и тут же, как будто по команде, раздался топот окованных железом ног по лестнице. Вопли "Де Севр! Де Севр!" перекрыл мощный рев Роджера:

— Собаки! Де Севру нечего делать в Блэкстоне, провалитесь в преисподнюю!

И сразу же за этим — жуткий удар. Ева успела только увидеть, как сверкающие локти Роджера описали дугу, мелькнула крестовина гарды, потом лязг, чей-то вой. Но Роджер остался стоять на ногах, только плечи и локти заходили ходуном. И снова грохот, и лязг, и вопли, и уже не разобрать слов. И вдруг — как тараном кто-то ударил в щит с той стороны, даже загудело в спине и отдалось в голову, а потом — снова! Но она уже не боялась. Основной удар атаки принимал на себя Роджер, ее щиту доставались только случайные удары, но они тоже были очень сильными. Если щит проломят, ей конец, но Еву тоже охватила горячка боя. "Только удержать, только удержать", — билось в мозгу. Роджер старался изо всех сил. Лестница была слишком узкой, чтобы они могли навалиться на него всей толпой, поэтому рыцарь все время сражался только с одним противником, но остальные напирали снизу на передних, и его могло снести массой. Видимо нападавшим здорово мешал выставленный щит (все же не зря Роджер придумал эту хитрость), они не могли обойти его через площадку, и время работало не на них. В какой-то момент Ева почувствовала, что на щит навалилась страшная тяжесть. Она уперлась ногами так крепко, как только могла, казалось, что все кости трещат. В глазах темнело, но тяжесть все нарастала. Роджер упал на одно колено — видимо сказывалась слабость не до конца зажившей кости, но его руки продолжали двигаться мерно и ловко, и даже, казалось, он увеличил скорость нанесения ударов. И все же неприятная развязка казалась близкой и неотвратимой… Но в этот момент снизу раздались крики: "Блэкстон! Блэкстон!" и грохот сражения как будто раздвоился, сместившись вниз, и в нем появились какие-то новые ноты. "Блэкстон! Блэкстон!" — снова раздалось уже ближе. Давление на щит резко ослабело. Ева узнала голос, крикнувший "Блэкстон!", и похолодела — Джей! Ему же только пятнадцать! Он ведет подмогу, чтобы спасти родителей! Если его убьют… Она не хотела думать об этом. Роджер махнул мечом в последний раз. Шум боя постепенно затих. Ева слышала удаляющиеся грубоватые окрики — видимо, уводили пленных. Спокойные шаги снизу возвестили о том, что всё кончено. Роджер поднял забрало шлема, тяжело дыша.

— Отец! Ты ранен? — Ее сердце ликующе забилось. Джей! Он жив! Она пока не могла его видеть, он стоял на верхней ступеньке лестницы.

— Нет, просто проклятая нога отказалась служить! Напрасно Ева ее не отрезала! — Опираясь на Джея, Роджер тяжело поднялся на ноги.

— Мама? Где она, что с ней?!

— Ты не поверишь, сынок! Она здесь!

— Где???!!!

— За этим щитом. Мы защищали эту проклятую площадку вместе. Леди Ева! Вы уже можете бросить, наконец, этот щит, все кончено!

Но Ева давно безуспешно пыталась это сделать. От напряжения руки и ноги свело, и они не желали разгибаться.

— Я не могу, — наконец простонала она, — не двигаются руки и ноги, слишком долго держала их в одном положении!

Джей поднялся на площадку и остановился перед Евой.

— Ох, мама, — сказал он с комично озадаченным выражением, — Теперь ты так и будешь ходить с этим щитом.

Ева хотела возмутиться, и даже открыла рот, но перевела взгляд на Роджера. Его лицо стремительно багровело, глаза выкатились из орбит, а щеки надулись, пытаясь подавить рвущийся наружу смех. Она нервно хихикнула, и тут же, как будто рухнули стены — ее муж и сын дружно захохотали, и она присоединилась к ним. Они смеялись — все трое, долго, облегченно, вытирая слезы, не в силах остановиться. И солдаты им вторили.

Сэр Роджер вскоре ушел в свою комнату, сильно хромая и опираясь на плечо одного из воинов. Леди Ева проводила его тревожным взглядом. По-видимому, кость все же выдержала, но взваливать на нее такие огромные нагрузки, как сегодня, конечно, было рано. Могли возникнуть осложнения. Но долго предаваться размышлениям было некогда — на нее вихрем налетела Мэри:

— Ох, миледи, миледи! Вы живы! Я Вас искала в комнате, не нашла, я так волновалась!

— Успокойся, Мэри, я тоже рада, что вижу тебя живой! Лучше скажи, велики ли потери?

— Говорят, наших человек пять убитых, все погибли во дворе, а на укреплениях и в донжоне — только раненые. Зато их солдат погибло — страсть! Всех раненых собрали в палатках во дворе. Только Китни отвели в его комнату.

— Как, Китни ранен? — забеспокоилась леди Ева.

— Да, мама, я даже видел, как это произошло, — вмешался Джей, — Он пытался остановить отряд, пробившийся к донжону. Сцепился с их предводителем — такой был огромный, как медведь, но Китни повезло, тот споткнулся о своего же упавшего солдата, и сам чуть не упал, а Китни и встретил его мечом, но тот тоже успел нанести удар снизу. Кажется, у Китни здорово поврежден бок.

— Тогда с него и начнем. Мэри, сбегай за моей сумкой наверх, и приходи к Китни, я уже буду там.

Глория, жена Китни, встретила леди Еву с заплаканными глазами. Рана оказалась не очень серьёзной, но болезненной. Порезаны грудные мышцы и надломлены два ребра. Внутренние органы к счастью, не пострадали. Леди Ева промыла рану, обработала антисептиком, и наложила тугую повязку, строго-настрого запретив вставать в ближайшие дни.

— Если ему станет хуже, — велела она, — посылайте за мной в любое время, но я думаю, все обойдется.

— Благодарю Вас, миледи, да благословит Вас Господь! Я пришлю к Вам Джонни, сынишку, если что — сказала Глория, — А пока я могу помочь Вам с ранеными. За моим мужем присмотрит наша дочь, ей уже 12 лет. Она Вас боготворит.

Ночь ползла к рассвету. Обезглавленная армия за стенами предприняла было попытку штурма, без особого, впрочем, энтузиазма, и, получив отпор, замерла в нерешительности. Утром дозорные с башен сообщили, что небольшие отряды потихоньку уходят восвояси, и, похоже, под стенами скоро совсем никого не останется.

В замке никто не спал. В кухне грели воду для раненых, слуги выносили убитых к воротам, чтобы на рассвете похоронить их где-нибудь в лесу, или отдать родственникам, если они придут за ними. Убитых было много только со стороны неприятеля — работа лучников, метальщиков и расчета катапульт.

Катапульты, кувшины с маслом и факелы, пропитанные нефтью — все это, как и схему обороны, придумал и разработал Джейсон. Он сам руководил боем на внешнем дворе. Все закончилось быстро, но тут ему сообщили о том, что в донжон прорвались враги, и тогда юноша собрал наспех отряд и повел его на выручку.

Погибших под стенами похоронили их товарищи. Раненых тоже было много, не меньше двадцати человек — и своих, и бывших врагов. Леди Ева распорядилась поместить их отдельно, чтобы кому-нибудь не вздумалось мстить, им тоже оказали помощь, так же, как своим.

Глава 7. Кубок вина

Леди Ева оперировала в своем медицинском домике. Во дворе развернули временный госпиталь. Раненых разместили в палатках. В основном, раны были средней тяжести — размозженные ткани, поломанные кости, сильные ушибы. Но трое были действительно тяжелыми — молоденький солдат, кажется, один из оруженосцев сэра Роджера, почти мальчик, с проломленным черепом, солдат в возрасте, у которого был разорван живот и еще один солдат с перерубленным позвоночником. Более легкие раны леди Ева поручила Мэри и Глории. Мэри уже вполне бойко справлялась с лечением несложных ран, но хирургии она боялась, как огня. Поэтому тяжелыми леди занялась сама.

Раненый в спину умер прямо на столе. Особенно долго леди Ева провозилась с раненым в живот — слишком много было внутренних повреждений, но то, что печень и селезенка не были задеты, давало некоторую надежду. Мальчик был, по ее мнению, безнадежен, но его мать, которая пришла сразу после окончания боя, смотрела на леди Еву с такой горячей мольбой, что, чувствуя себя последней обманщицей, она велела все-таки положить его на стол. Трепанация черепа давалась очень нелегко, из-за мелких осколков костей трудно было хорошо почистить рану, но, как ни странно, по окончании операции мальчик был жив. Ева была уверена, что это ненадолго. Снаружи уже давно был день. Усталость просто валила с ног. Но прежде чем идти спать, Ева решила заглянуть к мужу, проверить, как себя чувствует его нога.

Она медленно поднялась на ту самую площадку, которую они всего несколько часов назад так отчаянно защищали (женщины уже вымыли лестницу от крови), миновала вход в большой зал, свернула в небольшой коридорчик и толкнула тяжелую дубовую дверь. Она была не заперта. Леди Ева немного удивилась этому. Но еще больше она была удивлена, увидев то, что творилось в комнате. Ставни все еще были закрыты, и внутри царил полумрак, поэтому она даже не сразу поняла, что увидела. Стоявшая справа кровать под балдахином была пуста и не смята. Свечи в канделябре рядом с ней догорели до основания, воск стек и застыл причудливыми сосульками. Посреди комнаты стояли два кресла с высокими спинками, на сиденье одного из них — большая миска с уже давно остывшей водой, рядом были брошены куски чистого полотна, а в кресле сидел… сэр Роджер в полных доспехах. Сначала ей даже показалось, что он не дышит. Но он дышал. Правда, очень слабо и неровно. Вся его поза говорила о безмерной усталости. Голова в шлеме качнулась, когда стукнула дверь.

— Где ты шлялся, бездельник! — голос его звучал тихо, еле слышно, но в нем клокотал такой гнев, что леди Ева невольно поежилась, — Сейчас же иди сюда и помоги мне снять доспехи, если не хочешь, чтобы я приказал спустить с тебя шкуру живьем!

— Неужели Вы сидите так с самой ночи! — воскликнула леди Ева, обретя, наконец, дар речи, — Это же почти сутки!

— А-а, это Вы, миледи… Куда же подевался этот паршивец? Он оставил меня здесь, даже принес воды, и пошел за моим оруженосцем…

Голос сэра Роджера звучал совсем слабо.

— Ваш оруженосец — молоденький парнишка, ростом примерно с Джея, но чуть послабее на вид?

— Да, похоже, это он, Вы его видели?

— Тогда у меня плохие новости. У него очень тяжелое ранение в голову, я даже не уверена, что он сейчас жив. Если я теперь пойду кого-то искать, пройдет немало времени, все заняты, даже моя Мэри. Не знаю, хватит ли у меня сил, но придется мне Вам помочь.

Это оказалось гораздо сложнее, чем представляла себе леди Ева. Шлем удалось снять относительно просто. Сэр Роджер сразу стал дышать свободнее. Она с ужасом спрашивала себя, как он не задохнулся до сих пор. Такие случаи на турнирах были. Все-таки он был очень вынослив. Сэр Роджер говорил, что, за чем и как нужно снимать, а она старалась в меру возможностей. Распустить пряжки ремней оказалось очень трудным делом — ремни затянулись от тяжести доспехов. Часть ремней она разрезала его кинжалом, а часть пришлось оставить как есть. Например, левый наплечник был погнут настолько, что до ремней просто невозможно было добраться. На нагруднике тоже была огромная и глубокая вмятина. Она невольно подумала о том, целы ли под ним ребра. Но здесь ей удалось добраться до застежек. Они тоже были деформированы. Пальцы у нее уже были сбиты и исцарапаны. Она тащила, дергала, даже пыталась отогнуть изуродованные пластины. Наконец удалось снять нагрудник, наплечники, налокотники, кольчужный капюшон, подшлемник и рукавицы. Освободившееся от тяжести тело сэра Роджера сразу расслабилось, дыхание стало ровнее и глубже. Теперь он неудержимо засыпал, но Ева не могла этого допустить.

— Роджер, не спи, ты слышишь? Я смогу снять все остальное, только если ты будешь стоять.

Он с трудом разлепил тяжелые веки. Она подвинула ему второй стул, тоже стоявший в комнате, так, чтобы рыцарь мог опираться на спинку. С ее помощью ему удалось подняться на ноги. Ева старалась действовать быстрее, но он засыпал даже стоя, и ей приходилось то окликать, то тормошить его. В этом был только один плюс — видимо, усталость заглушала боль. Она относительно легко сняла набедренники и поножи, а с наколенниками снова пришлось возиться — ремни затянулись до почти железного состояния. Наконец, и с ними было покончено. Под латами была длинная кольчужная рубаха. Снять ее было почти так же трудно, как все предыдущее, вместе взятое — она была очень тяжелой. Сэр Роджер помогал, как мог, но сил у него почти не осталось, поэтому вся тяжесть досталась ей, он смог только наклониться, чтобы Ева смогла ее стащить. Потом настала очередь кольчужных чулок. Это было гораздо проще — Ева просто обрезала ремни, и проблема решилась сама собой под действием силы тяжести. Роджеру осталось только переступить. Но силы совсем его оставили. До кровати они добрались с огромным трудом. Ей еще удалось стащить с него стеганый гамбезон, и кое-как уложить в постель, но после этого он уснул мгновенно, окончательно и беспробудно. Его тело, кажется, не было серьёзно повреждено, но ушибов было много. Почти весь торс и всё левое плечо были в припухших кровоподтеках, даже фаланги пальцев были черно-синими. Осмотреть ногу она смогла, только разрезав шосс. Бедро сильно отекло, но, кажется, кость была цела. Поняв это, Ева почувствовала облегчение, и еще — что больше держаться она не может. Она прилегла на краешке кровати, и, еще натягивая на себя уголок одеяла, провалилась в крепкий сон без сновидений.

Ева проснулась сама. Сквозь ставни пробивалось солнце. Она ещё немного полежала, осознавая, где она и что с ней. С удивлением вспомнила, что находится в постели своего мужа. Постепенно она вспомнила и то, как это произошло, и все события прошедших ночи и дня. Мысли ползли лениво. Из тела медленно уходили остатки сна с остатками вчерашней сумасшедшей усталости. Она немного удивилась и тому, что ей так уютно. И тут же осознала, что заботливо укрыта, даже одеяло подоткнуто. Вспомнив о Роджере, она быстро повернулась, и уперлась взглядом прямо в него. Он лежал, опираясь на локоть, и смотрел на нее смеющимися глазами. Она раньше даже не знала, какого цвета у него глаза. Оказалось, что они темно-серые, а сейчас в них играли веселые золотистые искры — отсветы утреннего солнца.

— Доброе утро, миледи, — сказал он.

— Неужели сейчас утро?! Я так долго спала, и никто за мной не приходил?

— Вы изволили проспать весь день и всю ночь, — у него явно было хорошее настроение, и он резвился, — Вряд ли кому-то пришло бы в голову искать Вас здесь. Но даже если кто-нибудь и пришел бы, я послал бы его к черту. Вам был нужен отдых.

Её тронула такая забота.

— Как Ваша нога? — спросила она, чтобы как-то скрыть смущение.

— Неплохо.

— Роджер, я спрашиваю не из вежливости, а как лекарь!

— Ну вот, Вы и проснулись окончательно, — кажется, в его голосе мелькнул оттенок грусти.

— Мне надо посмотреть.

Он улегся и вытянулся во весь рост. Она с некоторым сожалением откинула нагретое одеяло. Бедро выглядело значительно лучше, чем накануне.

— Пожалуй, сегодняшний день и завтрашний тоже Вам стоит провести в постели, а потом нужно будет продолжать разрабатывать ногу, побольше ходить…

— До сломанной ели будет достаточно? — он снова улыбался. Все-таки как ему это идет!

— До какой ели… Там, где я собирала шалфей?! Роджер Блэкстон, ты таскался за мной, когда я собирала травы?!

— Тебя ведь мог кто-то обидеть, — он уже почти смеялся. Мальчишка, который радуется удавшейся шалости!

— Это же так далеко! Ты так нагружал свою ногу?! Это крайне неразумно! Жаль, что я не заметила! Я бы убила тебя собственными руками! — она не заметила сама, что нависла над ним, ухватив за ткань кот на груди.

Роджер откинулся назад, на подушки, смеясь, будто задыхаясь. Он обхватил ее за плечи, ловкое движение — и он перекатил ее так, что теперь его лицо нависало над ней. Она растерялась. Теперь совсем непонятно было, что надо говорить. Теплая, тяжелая волна поднялась откуда-то изнутри, затрудняя дыхание, теперь в мире существовали только мерцающие над ней глаза и приближающиеся губы. И она почувствовала, что у нее нет никакого желания сопротивляться, и вообще что-то делать. Он остановился на несколько мгновений, обжигая ей лицо дыханием, а потом… Потом были только горячие губы на ее губах, поцелуй становился все более страстным, всё вокруг куда-то поплыло, и как-то отстраненно она ощутила его ладонь на своем бедре, но что-то мешало, что-то, настойчиво выдергивающее ее из сладких, обволакивающих волн…

— Миледи, миледи, Вы здесь? — детский голосок и настойчивый стук в дверь, — Миледи, пожалуйста, я Вас уже везде искал! Миледи, моему отцу хуже!

Роджер издал короткий рык.

— Кой черт… — начал было он.

— Это сынишка Китни, наверное, ему хуже, надо идти.

— Ты никуда… — она посмотрела на него в упор. В ее глазах больше не было опьянения страстью. "Если он меня попытается удержать", — подумала она, — "У нас никогда больше ничего не будет".

— Роджер, это Китни! — она все-таки сделала последнюю попытку.

Он очень медленно, как будто против воли, разжал руки, слегка не то застонав, не то зарычав.

— Иди, — коротко сказал он и отвернулся.

Она встала, наскоро поправила платье и волосы, схватила сумку. Роджер лежал, отвернувшись. Еве захотелось сказать ему что-то ободряющее, но подходящих слов не было. Постояв, она почти выбежала в коридор. Джонни, похожий на перепуганного мышонка, ждал ее там, переминаясь с ноги на ногу. Ева быстро шла за ним. Теперь у нее было смешанное чувство — стыд, застенчивое раскаяние, даже злость на себя. А сладкая тяжесть никак не желала уходить из тела.

Китни и в самом деле стало хуже — поднялась температура, рана воспалилась и болела, но, кажется, нагноения пока не было. Леди Ева порекомендовала чаще менять повязку, побольше питья из ивовой коры и оставила заживляющую мазь собственного изготовления. Потом она пошла к другим раненым. Большинство из них уже шло на поправку. Она навестила тяжелых. Оба были живы, но у обоих был сильный жар.

Возле мальчика неотлучно сидела мать и обтирала ему лицо влажной губкой. Он бредил. Второй, его звали Нэд, был в сознании, но горячий, как печь. Умница Мэри строго приказала следить за тем, чтобы ему не давали ни есть, ни пить. Мать мальчика заодно ухаживала и за Нэдом, смачивала ему губы водой. Леди Ева делала перевязки, чистила загноившиеся раны.

После обеда прибежала Мэри, и как всегда засыпала вопросами, желая знать, где это леди пропадала почти сутки. Ева просто сказала правду. Эта весть поразила Мэри, как удар молнии, оставив её стоять оглушенной, с открытым ртом. Этот и следующий день прошли в заботах о раненых. Китни тоже стало лучше. Леди Ева несколько раз спрашивала о судьбе сэра Адальберта и де Севра, даже хотела навестить их в тюрьме, но ей неизменно отвечали, что они не пострадали, а их судьбу сэр Роджер будет решать на днях.

В это же время молодая женщина узнала о ещё одной неожиданной жертве. Среди тех, кто поплатился жизнью за нападение на замок, оказалась и Ведерная Салли. С того самого времени, когда ее уличили во лжи, она так и сидела взаперти в кладовке на нижнем этаже донжона. Кто-то сердобольный, желая скрасить ее заточение, принес ей внушительное количество выпивки. Всё же многие помнили ее ещё ребенком, или хорошенькой веселой девушкой и втайне жалели. Однако, это милосердие не пошло горничной впрок. Она напилась до потери сознания, и через несколько часов проснулась, умирая от жестокого похмелья. Битва за замок только началась, и конечно, всем было не до страданий Салли. Когда о ней вспомнили больше чем через сутки, горничная была уже мертва. Похмелье убило ее.

После того утра Ева не видела сэра Роджера, он уезжал каждый день рано, в сопровождении нескольких вассалов и егерей. Ездить верхом он ещё не мог, и для него запрягали легкую повозку. Готовилась большая охота, егеря выслеживали зверя.

Ева и сама не знала, хочет ли она встречи с мужем, или нет. То ей хотелось встретиться и как-то объясниться, то наоборот, она злилась и говорила себе, что уж теперь-то ни в коем случае нельзя с ним видеться просто так. Свое собственное поведение казалось ей недостойным, она почти ненавидела себя за то, что так горячо отозвалась на его ласки. Но стоило ей вспомнить то утро, как снова тело наливалось мучительно-сладкой истомой, и она яростно прогоняла приятные воспоминания, однако они всё время возвращались, постепенно приобретая характер наваждения. Она пыталась бороться с ним, напоминая себе, что когда-то ее муж поступил с ней так гнусно, что она так и не решилась рассказать об этом никому, даже Мэри. "Но зато теперь на свете есть Джей, который недавно спас жизнь вам обоим", — возражал какой-то голос, — "Разве это не прекрасно? И потом, разве тот повеса похож на теперешнего Роджера?" Она всё спорила сама с собой, и никак не могла прийти к окончательному решению.

Сэр Роджер появился сам, собственной персоной через пару дней. Он пришел в ее комнату под вечер. Ева только что вернулась от раненых, едва успела умыться. Большинство из них настолько окрепли, что отправились долечиваться по домам (у кого, конечно, был дом). Оба тяжелых были живы. Нэд явно шел на поправку. Жар уменьшился, раненый даже жаловался на легкий голод, и Ева разрешила давать ему тщательно разваренные и растертые зерна овса. Но особенно удивлял ее мальчик, раненный в голову, его звали Марк. Он не только был жив, но и состояние его явно стабилизировалось, может быть, благодаря молодости и крепости организма, а может быть — любви его матери. Она не отходила от сына ни на шаг, и сегодня, поняв, что он, возможно, будет жить, все время благодарила Мэри, которая помогала ухаживать за ранеными, а увидев Еву, сразу упала перед ней на колени, и все пыталась целовать ее руки. Женщину удалось успокоить с большим трудом. Она повторяла только, что сын — это все, что у нее есть, а вылечить его мог только ангел. Ева была смущена и растрогана. В таком взволнованном состоянии она находилась, когда неожиданно в дверь постучали, и вошел сэр Роджер.

— Приветствую Вас, миледи! — начал он, как обычно, в духе герольдов — Спешу сообщить Вам, что по поводу славной победы, к которой приложили руку и Вы, я намерен дать пир. На таком большом пиру должна присутствовать хозяйка замка. Не соблаговолите ли занять это место, принадлежащее Вам по праву?

Она молчала, не зная, что сказать. Никогда раньше она не затруднялась с ответом, потому что твердо решила, что средневековые увеселения не для нее. Но теперь… Это действительно была и ее победа. И ее ждали на этом пиру. Роджер медлил некоторое время, но пауза затягивалась.

— Мое приглашение на пир остается в силе, — сказал он, — Но Вы, миледи, вольны поступать так, как Вам будет угодно.

С этими словами он повернулся и вышел.

Казалось бы, незатейливый разговор с мужем о пире можно было бы сразу забыть, но он не шел у Евы из головы несколько дней. Снова и снова она прокручивала его в голове. В ней бушевали смешанные чувства. На память все время приходил и другой разговор — тот, который состоялся, когда Роджер подозревал ее в предательстве. Смутно она понимала, что Роджер был тогда в чем-то прав. Не то чтобы она приняла его оправдания — как можно оправдать такое? Но боль от старого оскорбления уже не была такой острой. Однако, ставшую уже привычной ненависть победить было непросто.

И все же на душе стало как-то легче, как будто прорвался старый нарыв, и рана стала понемногу затягиваться. Так и не решив ничего окончательно, она, тем не менее, обнаружила, что хочет пойти на пир. "На пиру должна присутствовать хозяйка замка!" — эти слова почему-то грели ее. "Ева, да ты, оказывается, тщеславна!" "А почему бы и нет", — возражала она сама себе, — "Я уже лет сто не веселилась. И потом, разве я не заслужила немного уважения? Что плохого может там со мной случиться?"

В конце концов, она позвала Мэри, и велела ей пойти к лорду и передать, что леди Ева почтит пир своим присутствием. Мэри пришла в восторг от этой идеи:

— Ах, миледи, как хорошо! Я так боялась, что Вы опять откажетесь! А что Вы наденете?

Потеряв терпение, Ева уже просто прогнала служанку исполнять ее поручение. И тут же задумалась. Ведь Мэри была права. Обычно Ева ходила в кот — похожем на длинную рубаху одеянии с узкими рукавами из простого полотна. Когда было холодно, она надевала сверху сюркот — более широкую и плотную рубаху с застежкой из мелких пуговиц впереди. Но эта одежда, хоть всегда чистая и опрятная, не блистала красотой. Поэтому Ева решила спросить у Мэри, что носят в таких случаях.

Мэри вернулась очень довольная — милорд так обрадовался новости, которую она принесла, что даже расщедрился на серебряную монету. Заметно было, что служанку просто распирает от любопытства, и она готова засыпать госпожу градом вопросов.

— Мэри, я совсем не знаю, что надевают на пир. Остается всего три дня, а у меня ничего нет, — Ева сразу "взяла быка за рога". Мэри просто расцвела от удовольствия.

— Ах, миледи, сшить наряд не так уж трудно, только из чего?

— Ткани у меня есть, давай-ка заглянем в мой сундук…

Леди Ева говорила о сундуке, который стоял в углу комнаты, и в который почти никогда не заглядывали. Когда-то давно, много лет назад, когда сэр Роджер пытался завоевать ее благосклонность, он присылал ей подарки, или приносил их сам. Это были драгоценности, ткани, иногда ценная посуда, благовония, примитивная (по меркам Евы) косметика. Драгоценности она решительно не брала, большинство подарков тоже возвращала, но не все. Иногда она, отлучаясь к больному, или за травами, по возвращении находила в комнате большие отрезы дорогих тканей, мотки тесьмы и кружев, красивые пуговицы. И тогда ей бывало лень возиться с возвращением этих подарков, или от усталости она забывала о них, а когда вспоминала, то просто сбрасывала их в сундук и ставила крест на этом. За годы, проведенные в замке, у нее скопилась целая коллекция. Иногда она вытаскивала кусок полотна для того, чтобы сшить себе новую одежду, но вглубь не лезла, и теперь даже не представляла себе, что может там находиться. Поэтому когда они с Мэри открыли сундук, самой Еве тоже стало любопытно. Они откинули кусок холстины, которым было прикрыто содержимое, и Мэри восхищенно ахнула: в глазах запестрело от ярких, сочных красок, блеска золотых и серебряных нитей и пробивающейся то здесь, то там нежной пены кружев. Они долго перебирали ткани, откладывая то одну, то другую, прикладывая к ним тесьму и галуны. Вдруг глаза Мэри вспыхнули:

— Миледи, что это за прелестная вещица?

И из недр сундука показалось нечто такое, о чем Ева давно забыла, и что было здесь действительно странно видеть. Несколько лет назад она попыталась сделать ревизию сундука, и наткнулась на очень красивый тонкий шелк кремового цвета, затканный букетами изящно изогнутых листьев. Рядом лежали широкие ленты изысканных брабантских кружев, тоже шелковых. Она почему-то подумала о ночной сорочке, хотя здесь и в это время никто ничего подобного не носил.

Ей мучительно захотелось сшить что-то такое, и память услужливо воскресила почти забытую картинку из глянцевого журнала ее прошлого-будущего. На ней была изображена стройная девушка-модель, одетая в длинную, похожую на тунику, рубашку до пят, изящную, приталенную, с разрезами, обшитыми кружевами, по бокам. Плечи, грудь и частично живот красавицы прикрывала прозрачная, почти ничего не скрывающая кружевная драпировка, стянутая впереди блестящей шелковой шнуровкой.

Ева не знала, как это шить, но, потренировавшись для начала на полотне, в конце концов, нашла нужную выкройку. То, что получилось в итоге, очень походило на образец, и довольная Ева убрала свое изделие в сундук (все равно не предвидится случая надеть это чудо), записала в свой мысленный счет еще одну победу, и благополучно забыла о ней.

И вот теперь ночная рубашка из будущего мирно покоилась в руках ожидающей Мэри.

— Это… Это сарацинская одежда, — наконец нашлась Ева, — В тех краях ведь очень жарко. Ее надевают, когда идут спать.

Похоже, Мэри это объяснение удовлетворило. Еще немного полюбовавшись, девушки убрали рубашку, к облегчению Евы. Продолжив подбирать ткань для наряда, они остановили свой выбор на небесно-голубом шелке и изумрудно-зеленой парче.

На следующий день Мэри явилась не одна. Вместе с ней пришла Глория.

— Мэри сказала мне, что Вы шьете наряд для пира, — произнесла она, — Времени осталось мало, могу ли я помочь Вам?

Глория оказалась настоящей мастерицей. Иголка в ее пальцах мелькала с такой быстротой, что Ева не успевала следить за этими неуловимыми движениями. Платье рождалось прямо на глазах. Еву поминутно заставляли раздеваться и примерять полуфабрикаты. Это было утомительно, но вместе с тем, как-то радостно. Так и продолжалось два дня. Нижнее платье сделали небесно-голубым, со шнуровкой по бокам, и оно идеально село по фигуре. Широкую полукруглую горловину обшили златотканой тесьмой, такую же тесьму пустили по подолу. Рукава сделали узкими, слегка расширенными книзу, и отделали серебристыми кружевами. Верхнее платье сшили из зеленой парчи, оно было более широким, и спереди короче, чем нижнее, подол тоже обшили тесьмой, та же тесьма шла по краю широких рукавов. Вырез сделали больше, чем у нижнего, и отделали кружевом. В сундуке нашлись и мягкие шевровые башмачки с серебряными пряжками. Ева не носила их по причине очень длинных узких носов, которые считала неудобными. Кто бы мог подумать, что эти туфельки еще пригодятся!

— Ах, миледи, — воскликнула Мэри, когда наряд был готов, и Ева надела его, — Даже королева не выглядит лучше! Вы завтра будете самой красивой! Теперь надо подобрать украшения…

— Ну, здесь всё просто, — беспечно отозвалась Ева, — Их нет.

Обе помощницы опешили:

— Как — нет? — внезапно севшим голосом спросила Глория, — Не может быть! Без этого нельзя… Нет-нет, непременно нужны украшения, хозяйка замка не может появиться без них! Неужели сэр Роджер никогда не дарил Вам ничего такого?

— Я всегда их отсылала, потому что никогда их не любила, — попыталась было оправдаться Ева, но обе девушки были глубоко расстроены, и все старания их подбодрить сходили на нет.

— Такое платье! И ни одной безделушки! Хотя бы сережки! — причитала Мэри

— И, как назло, ничего достойного леди у меня нет! — вторила Глория, — Ну ладно! Жена одного из егерей большая щеголиха, у нее точно должно что-то быть. Я уговорю ее дать Вам какие-нибудь украшения на один вечер! Она, конечно, очень много о себе воображает, но отказать мне не посмеет, если будет знать, что это для Вас.

На этом они и расстались на сегодня. Ева отпустила Мэри и легла спать.

На следующий день Ева поднялась рано. Она распорядилась, чтобы согрели воды для ванны, наскоро заглянула к раненым, убедилась, что ничего срочного не требуется, и вернулась в комнату. Там ее ждал сюрприз в виде сэра Роджера. Он уже был в парадной одежде — похожее на тунику, одеяние из бархата лазурного цвета, отделанное золотой тесьмой, длиной до колен, в вырезе горловины виднелось кот из тонкого белого полотна, на ногах — ярко-красные чулки-шоссы и черные мягкие башмаки с большими серебряными пряжками и такими длинными носами, что их пришлось загнуть вверх и свернуть на манер часовой пружины. Впрочем, Роджеру это, кажется, не мешало.

— Я слышал, миледи, что Вы готовитесь к пиру, — начал он несколько официально, — Пир по случаю победы — не обычное событие. Я хотел бы, чтобы моя жена выглядела, как леди победившего замка. Здесь, — он махнул рукой на стол, на котором громоздилась пирамидка из плоских шкатулочек, — немного безделушек, которые, возможно, пригодятся Вам для наряда, хотя, клянусь, это малая часть того, что Вы действительно заслужили! Примите их, прошу Вас.

Ева отметила, что при этих словах у него был несколько настороженный вид, а когда он сказал про наряд, то невольно глянул в сторону кровати, где на металлической стойке висело задрапированное куском полотна готовое платье.

"Наверное, не успел еще заглянуть", — внутренне улыбнувшись, подумала она, — "Ничего, дорогой, не только ты умеешь делать сюрпризы!" Но вслух она только выразила благодарность, и сказала, что принимает этот подарок. Роджер вздохнул, как ей показалось, с облегчением, откланялся и вышел. Посмотреть, что там, в шкатулках, Ева не успела — слуги принесли медный чан, на трех ножках, разложили под ним горячие угли, принялись таскать воду, и она убрала подарки с глаз подальше. Ева очень не любила беспорядок, который воцарялся в комнате при этом, поэтому ванну принимала редко, довольствуясь небольшими, но ежедневными водными процедурами.

Прибежала Мэри, и стала распоряжаться и подгонять слуг, хотя времени было достаточно. Теперь, когда слух о том, что леди и лорд вот-вот помирятся, распространялся со скоростью лесного пожара, Мэри, как лицо, максимально приближенное к миледи, вдруг стала почти такой же влиятельной особой, как некогда была Ведерная Салли. В этом случае такая популярность была на руку Еве — за какой-то час ванна оказалась готова. В чан постелили большой кусок полотна в несколько слоев, чтобы металл не обжег тело, в воду добавили ароматическое масло, и слуги, наконец, ушли, наскоро прибрав за собой. В комнате осталась только Мэри. Со стоном наслаждения, Ева погрузилась в горячую воду. Стоило принять решение о присутствии на пире хотя бы ради этого момента, — подумала она. Это ощущение было почти забыто, и так приятно, что некоторое время она ничего не видела и не осознавала вокруг, только наслаждалась. Потом, наконец, Ева обратила внимание, что Мэри деликатно покашливает.

— Что там у тебя, — спросила леди, не открывая глаз.

— Простите меня, миледи, — горестно начала Мэри, — Я очень-очень старалась, поверьте, и Глория тоже, но мы смогли раздобыть только сережки и пару колечек к Вашему наряду, они, конечно, не очень… Но это все-таки лучше, чем ничего…

— Посмотри в моем сундуке, — сказала Ева, — там сверху должны лежать какие-то шкатулки, их принес сегодня сэр Роджер, и я даже не знаю, что в них.

Мэри пронеслась по комнате вихрем. Грохнула крышка сундука, а затем раздался ликующий вопль, который услышали, наверное, даже во дворе:

— Да!!!! Я знала! Я знала, что он не оставит Вас без подарка к пиру! О, сэр Роджер! Это как раз то, что нужно, даже лучше!

Заинтригованная Ева потребовала, чтобы Мэри немедленно показала причину таких бурных восторгов. Действительность поразила даже ее. На бархатных подушках возлежали крупные, но очень искусно сделанные серебряные серьги с изумрудами прямоугольной огранки, такого же стиля колье, набранное из серебряных пластин, украшенных филигранью, и в каждую пластину было вделано по такому же прямоугольному изумруду, с отделкой морским жемчугом голубоватого оттенка, не очень крупным, но оттеняющим красоту камней. В маленьких коробочках оказались два перстня: один с алмазом, другой — с крупной жемчужиной немного неправильной формы. Отдельно, в шелковом мешочке лежал драгоценный пояс. Длинный, не короче десяти футов, узкий в центре, к концам он превращался в широкие ленты с подвесками из серебра и бирюзы, богато расшитые золотыми узорами и драгоценными камнями разных цветов и размеров. Подарок был поистине королевский.

— Интересно, — задумчиво сказала Ева, — Для кого он покупал эти вещи?

— Простите меня, миледи, — сказала Мэри как-то неожиданно серьезно, — Я видела обеих бывших жен милорда. Ни одной из них не подошли бы камни такого цвета. Не сомневайтесь, эти драгоценности были сделаны именно для Вас.

Снизу уже доносился шум собирающихся на пир гостей. Уже прозвучал рог, созывая на пир в большой зал. Ева стояла перед зеркалом, придирчиво оглядывая себя. Полированная металлическая пластина не очень хорошо отражала, но, как говорила, Мэри, это лучше, чем ничего.

На Еву оттуда смотрела совершенно непривычная роскошная средневековая дама. Рыжеватые волосы тщательно вымыты и расчесаны, две боковые пряди они с Мэри перевили златоткаными лентами и уложили поперек головы венком, остальная масса волос свободно спадала на спину. Лицо Ева немного подкрасила: на щеки нанесла румяна из кармина, смешанного с тальком, ресницы выделила самодельной тушью из сажи с пчелиным воском. Платье переливалось зелено-голубыми оттенками, вспыхивала золотая тесьма. Камни прекрасно оттеняли цвет глаз и очень красиво сочетались с цветом волос.

Немного аромата — и можно идти. Вбежавшая в комнату Мэри, тоже нарядная, но одетая гораздо скромнее, восхищенно замерла на пороге. "Для нее это — звездный час", — подумала Ева, — "Все эти годы она держалась в тени из-за того, что я, видите ли, не желала делить с лордом его увеселений, это при ее-то общительном нраве! Но сегодня она будет сопровождать леди, и получит все внимание сполна. Мэри заслужила этот выход как никто другой".

— Что ж, идем, Мэри!

Пока они спускались по лестнице, Мэри лихорадочно консультировала Еву, как себя вести. Та слушала вполуха — ее уже охватило волнение, как перед экзаменом. Вот и последние ступеньки, дальше — освещенная факелами памятная площадка. Ева глубоко вздохнула, и вышла на нее. Дверь в большой зал была полуоткрыта. Из зала доносилась приглушенная мелодия — где-то играли музыканты. У двери стоял Китни, в его обязанности входило громко объявлять всех входящих. Увидев Еву и Мэри, он, казалось, не поверил своим глазам, потом немного опомнился:

— Рад видеть Вас, миледи! Вы ослепительно прекрасны! Сейчас я объявлю о Вашем приходе!

Китни вошел в зал, и когда он заговорил, его голос зазвенел от искреннего ликования, которое невозможно было скрыть:

— Ева из Торнстона, леди и госпожа замка Блэкстон, супруга сэра Роджера, лорда и повелителя замков Блэкстон и Торнстон!

В зале воцарилась удивительная тишина. Видимо, все оценили необычность такого события. Потом разом зашумело, как будто прибой накатил на берег — все встали. Китни распахнул дверь, и Ева вошла в сопровождении Мэри, явно наслаждавшейся моментом. Большой зал был набит до отказа. Казалось, за длинным-длинным столом нет ни одного свободного места. Все стояли. Она шла под многочисленными взглядами, и во всех читалось удивление и восхищение.

"Не хватает прессы", — неожиданно подумала она и чуть не засмеялась этой мысли. Чтобы как-то оправдать свою улыбку, она подняла руку, как кинодива, в общем приветствии. Зал взорвался от ответного рева. Кто-то крикнул: " Да здравствует леди Ева!" и зал подхватил: "Ева из Торнстона! Ева из Торнстона! Ева из Торнстона!". Громче всех гудел голос маэстро Винсенте, старавшегося во всю мощь могучих легких стеклодува.

Ева совсем смешалась. В поисках поддержки она подняла глаза на Роджера. Он уже шел к ней, спустившись с возвышения, на котором стояли три кресла — одно побольше и два поменьше (кресло справа занимал Джей). В его глазах была и радость, и любовь, и гордость, и еще что-то такое, от чего ей захотелось радостно засмеяться. Он подал ей руку. Она положила на нее свою, и сразу почувствовала себя защищенной.

Скованность ушла, осталась только радость. Джейсон выглядел совершенно счастливым. Ева заняла кресло поменьше, слева от Роджера. Стол ломился от блюд, и дорогой посуды, золотой и серебряной. Слуги обносили гостей кусками жареного оленя, выложенными на плоские куски белого хлеба, то и дело кто-то поднимался и провозглашал тост — за хозяина замка, за молодого лорда, за храбрых воинов, и так далее.

Как ни странно, Еве не было скучно, чего она опасалась. Из застольных речей она узнала много нового о штурме. Например, как Эймос, командовавший лучниками, в сердцах и в горячке боя схватил в одиночку тяжеленный кувшин с горячим маслом и сбросил его на головы нападавших, как была отбита попытка штурма с помощью лестниц, как двое солдат, застигнутые врасплох в донжоне, отчаянно сражаясь, задержали ворвавшихся врагов, дав возможность сэру Роджеру подготовиться к приему незваных гостей. И, конечно, много было сказано храбрости, воинском искусстве и уме молодого лорда Джейсона. Он только краснел, как девушка, а Ева расцветала от родительской гордости. Роджер вел себя более сдержанно, но было видно, что он очень доволен. Наконец он поднялся с полным кубком в руке.

— Сегодня я счастлив, друзья мои, — начал он, — И это не только потому, что мы одержали такую славную победу, и вероломные псы, посмевшие напасть на наш замок, получили то, что заслужили. Но о них — в свой черед. Я счастлив, что вы все собрались, чтобы разделить со мной радость этой победы, и все, кто храбро сражался, чтобы отстоять Блэкстон, получат награду.

Начну с того, с чего, может и не следует начинать — негоже отцу слишком хвалить своего сына. Но вы сегодня столько раз упоминали его, что я не могу не пойти на поводу у своих гостей, и не сказать о нем. Не буду говорить о том, как я горд тем, что у меня такой сын. Его дела говорят за него — катапульты, которые смели врагов с берега перед мостом были построены по его приказу, под его командой держали оборону моста, а после были выбиты остатки врагов из донжона, и он получит в награду великую честь. Немногие удостаиваются ее в таком возрасте. Но наш капеллан, отец Квентин, — при этих словах Роджер кивнул кругленькому священнику через стол, — написал письмо моему сюзерену, сэру Эдуарду Норфолкскому, в котором рассказал обо всех событиях этого штурма и о скромном участии в этих событиях некого Джейсона, эсквайра. И вот вчера прибыл гонец с ответом. Тщательно взвесив просьбу, которую с моих слов изложил в этом письме отец Квентин, сэр Эдуард счел возможным удовлетворить ее. Мой сын был сочтен достойным посвящения в рыцари! Так выпьем за будущего сэра Джейсона!

Зал взревел. А Джей, казалось, кричал громче всех. Даже Ева была поражена. В таком возрасте действительно немногие получали рыцарские шпоры. Она подняла кубок вместе со всеми, нашла глазами сына и, показав жестом, что пьет за него, сделала глоток отличного, даже на ее вкус, вина. Джей ответил шальным от счастья взглядом. Однако, Роджер еще не закончил. Дождавшись, когда все выпьют, он снова потребовал тишины и продолжил:

— Джейсон получит свою награду в ближайшее время, когда сэр Эдуард закончит дела при дворе короля и соизволит прибыть в Блэкстон для церемонии. Но, несмотря на такую великую честь, мое восхищение сегодня принадлежит не ему. Я хочу выпить этот кубок за женщину, чья храбрость может поспорить только с ее красотой и милосердием. Ее называют ангелом замка Блэкстон. Ее руки спасли не одну жизнь, хоть она и не воин. Но в час тяжкого испытания она доказала, что и женщина может проявить мужество, защищая свой дом. И, надеюсь, она с благосклонностью примет мой подарок — знак преклонения и благодарности.

В зал вошел Китни. На вытянутых руках он нес малиновую бархатную подушку с золочеными кистями. На подушке лежал широкий золотой обруч тонкой работы, украшенный алмазами и сапфирами. Под громкие одобрительные крики Китни подошел к леди Еве и с поклоном вручил этот во всех отношениях драгоценный дар.

— Я пью этот кубок за леди Еву из Торнстона, госпожу замка Блэкстон и мою супругу!

Зал ответил единодушным ревом: "За Еву из Торнстона!". Дружно осушили кубки. Мэри тут же надела обруч на голову леди. Он оказался впору, и почти не мешал. Гости снова громко выразили радость. Ева не знала, куда девать глаза. Ее удивляло и смущало то, что приветственные крики были такими слаженными. Неужели это все действительно ради нее? Вон сидит Эймос, командир лучников. У его жены она уже дважды принимала роды. Теперь растут двое крепеньких мальчишек, и сама Джейн жива и здорова. Вон Роберт, его она лечила от жестокого отравления ядом, который ему подсунула незадачливая любовница. Сэр Алан, Джон, Дик — и они приходили к ней с разными болезнями. А вот Бланка, Маргарет, Лиз, их дети часто болели, и Ева лечила их тоже. Как много все же она успела за эти годы!

Пир продолжался. Привели сэра Адальберта и де Севра. Роджер назначил им выкуп и взял с них слово в присутствии множества свидетелей, что они выплатят назначенную сумму в назначенный срок, после чего оба были отпущены, им даже дали лошадей. На прощание де Севр посмотрел на Еву таким тяжелым взглядом, что не будь рядом Роджера, она бы, наверное, испугалась, но с ним она чувствовала себя уверенно, поэтому ее ответный взгляд был спокойным. Сэр Адальберт вообще не поднимал глаз. Наверное, понимал, что человеку, который сам пытался захватить замок обманом, глупо сетовать на то, что он стал жертвой военной хитрости.

Потом говорил еще кто-то, Роджер раздавал подарки, Китни получил красивый охотничий рог, оправленный в серебро. Выступали бродячие жонглеры, их трюки забавляли Еву в основном, тем, что были примитивны по сравнению с тем, что приходилось видеть ей в своем времени, однако благодарные зрители наградили их прямо-таки овацией, а дамы буквально осыпали артистов мелкими подарками. Менестрель спел пару длинных, жалостных песенок о несчастной любви. Потом были танцы. Роджер благоразумно не стал приглашать Еву, и никому не разрешил, за что она была ему глубоко благодарна, но заметила себе на будущее, что надо разучить несколько па. Зато Джей отплясывал за двоих. У него не было отбоя от девушек. Ева отметила, что он неплохо двигается. "Весь в бабушку", — подумала она, — "Мама в молодости хорошо танцевала".

Потом все разбрелись, кто куда. Во дворе устроили петушиные бои и поединки тупым деревянным оружием — молодые люди сражались в спаррингах, а девушки очень эмоционально за них болели и бросали им цветы, ленты и даже рукава, безжалостно оторванные от платьев.

К Еве и Роджеру подошел один из оруженосцев и, запинаясь и краснея, но в изящных выражениях попросил у сэра Роджера разрешения считать леди Еву своей Прекрасной Дамой, а получив то, что просил, ушел счастливый. У Евы слегка шумело в голове — вино оказалось довольно крепким, но ей было весело. Роджер ушел к гостям.

Леди Еву окружили дамы, которые восхищались ее нарядом, подарком сэра Роджера, делились какими-то местными новостями. Ева слушала их, и думала, что со временем изменилось немногое — точно так же вели себя девчонки на вечеринке в ее времени, и сама вела себя так же, как на вечеринке — кивала, ахала, вдохновенно рассказывала о тканях и процессе шитья платья. Воспользовавшись случаем, она воздала должное Глории и Мэри, отчего обе порозовели и растрогались. Время быстро бежало к вечеру, и когда рог снова позвал всех в большой зал на ужин, Ева с удивлением обнаружила, что неплохо провела время.

В зале зажгли все свечи и камин. Музыканты уже были готовы и наигрывали что-то мелодичное и негромкое. Днем Еве некогда было разглядывать стол, а теперь, когда напряжение спало, она обратила внимание на то, как он был накрыт. Белые скатерти с тканым узором, золотые, серебряные и стеклянные, отделанные золотом и серебром кубки радовали глаз. Последние, как знала Ева, были самыми дорогими. Маэстро Винсенте тоже немало успел за время жизни в замке. Кубки были поставлены из расчета один на двоих, зато тарелка стояла перед каждым местом, и возле нее лежал нарезанный широкими ломтями белый хлеб.

Ужин был такой же обильный, как обед — на столе уже стояли блюда с зеленью и сыром, тушеными овощами и фруктами, как ни странно, тоже тушеными, или запеченными и политыми медовыми соусами. Снова слуги принялись обносить всех жареным оленем, выкладывая куски на хлеб. Потом был жареный кабан, к которому подавались какие-то очень пряные соусы. К большому удивлению Евы, гости пили их, как напитки, очевидно, возбуждая аппетит. И не зря: потом подали дичь, зажаренную, запеченную и тушеную в разных видах — в сливках, в вине, в перьях, с орехами и черносливом. Затем была домашняя птица, приготовленная не менее изобретательно, потом рыба…

Ева не представляла себе, как это все можно съесть, и, тем не менее, она отчетливо видела, что многие гости ухитрились отведать всего. У нее самой до сих пор лежал на тарелке остаток кабаньего филе и крошечная тушка перепела, тушеного с яблоками. На большее ее не хватило. Неожиданно Роджер обратился прямо к ней:

— Миледи, когда-то Вы сказали мне, что назвали нашего сына в честь великого воина. Не соблаговолите ли поведать нам, чем же он прославился?

Ева несколько растерялась. Она, конечно, не помнила этот миф наизусть, тем более не смогла бы изложить его наподобие Гомера, но на нее смотрели заинтересованные глаза, и никто не выказывал никаких признаков того, что кто-то его знает. Это несколько приободрило ее. Вспомнив, как рассказывали истории уличные рассказчики в городах, она постаралась изложить миф об аргонавтах, подделываясь под интонации и стиль сказителей. Успех был несомненный. Воспламененный сэр Роджер снова встал с кубком:

— Клянусь, я не знал этой истории, но всегда верил Вам на слово, миледи, — кажется, он уже был, что называется, "подшофе", — А теперь я вижу, что Вы и впрямь выбрали имя, достойное нашего сына! За доблесть!

— За доблесть! — отозвался зал.

— За сэра Джейсона! — видимо, у Роджера просто не укладывалось в голове, что такой герой не был рыцарем.

— За сэра Джейсона! — взревел зал.

— За моего сына!

— За Джейсона из Блэкстона! — загрохотали гости.

— И — за мою супругу! — торжественно провозгласил Роджер, обратившись теперь прямо к ней.

— За Еву из Торнстона! — в который раз сегодня воскликнули все.

Охваченная общим настроением, Ева тоже сделала глоток вина из своего кубка. Пир уже начал ее утомлять с непривычки, теперь она мечтала только добраться до кровати. Наверное, праздник и так уже клонился к закату, поэтому Ева подозвала тайком Мэри, которая преданно крутилась неподалеку. Та, в ответ на вопрос госпожи, заверила ее, что до конца пира хозяйке оставаться необязательно. Ева встала, пожелала гостям доброй ночи и приятно повеселиться, после чего удалилась. Джей пытался уговорить ее остаться, ведь еще в программе были героические баллады о подвигах сэра Галлахада, рыцаря Круглого стола, и о любви сэра Элфрида и Розали, но Ева отказалась — все хорошо в меру.

И только оказавшись в своей комнате, молодая женщина поняла, до чего устала сегодня. Она наскоро поснимала украшения, разделась, и буквально упала в постель. Засыпая, Ева думала о том, что жить в средневековье, пожалуй, не так уж плохо.

Ева проснулась среди ночи, ближе к утру. Вокруг было тихо. Где-то перекликалась стража, редко лаяли собаки. Пира уже не было слышно. В замке стояла сонная тишина. Она немного полежала, пытаясь опять уснуть, но в голову полезли воспоминания о приятных и волнующих событиях сегодняшнего дня. Вино еще слегка давало о себе знать. Она радовалась за Джейсона, и речь Роджера вспомнить было приятно.

Когда она подумала о Роджере, мысли побежали в другом направлении. Его появление в комнате с подарком. Кажется, он сам был немного смущен, но потом, когда она появилась на пиру, и все встали, а она шла, как королева, чувствуя общее восхищение, самый горячий взгляд принадлежал именно ему. Почему-то это привело ее в волнение. "Он поступил с тобой гнусно!" — опять этот назойливый внутренний голос. "Это было так давно! За эти годы его не в чем было упрекнуть! И он глубоко раскаивается".

Она попыталась вызвать в памяти свой первый день в этом мире. В самом деле, это было так давно, и сколько всего случилось за это время! Она с трудом вспомнила того негодяя, которым был Роджер тогда. Теперь Ева сама себе не могла поверить, что это был он. "Это совсем другой человек", — твердо сказала она внутреннему голосу. В памяти всплыло то недавнее утро, поцелуй, которого ей потом было так жаль. Тело снова окатило горячей волной. В постели больше лежать было невозможно. Она встала, зажгла свечи, решительно полезла в сундук и извлекла "ностальгическую" рубашку. Сбросив кот, она надела ажурную сорочку. Расправив кружева, затянула шнуровку, и повернулась перед зеркалом. Ткань была хороша! Сидела рубашка прекрасно. Оставить всё это так, как есть, было выше её сил. Она зябко повела плечами. Возле двери висел плащ из темно-коричневого сукна, который она надевала, когда ходила собирать травы. Ева завернулась в него и тихо выскользнула из комнаты.

На лестнице было темно. Она спускалась, осторожно нашаривая ногой ступени. Меньше всего ей хотелось попасться на глаза страже. Она спустилась на площадку, которую они с Роджером недавно обороняли. Дверь в большой зал была открыта. Там тоже была тишина. Некоторые, особо загулявшие гости, спали прямо за столом. Роджера среди них не было. Осторожно прокравшись мимо двери, Ева юркнула в коридорчик, который вел к комнате мужа. Неожиданно кольнула ревность — а вдруг у него кто-то из горничных, вроде Ведерной Салли! Видение было таким четким и ярким, что она чуть не повернула обратно. Пришлось уговаривать себя, что для того, чтобы повернуть обратно, надо дойти до конца. Она подошла к самой двери, и ее снова охватил страх — вдруг заперто? С замиранием сердца Ева нажала на дверь. Медленно-медленно тяжелая дверь подалась. Она снова была не заперта. Внутри было почти темно. Горели только две свечи в канделябре. На кровати по диагонали валялся спящий Роджер. Он, видно, повалился, даже не успев толком раздеться. Ева усмехнулась. Сможет ли он проснуться? Она подошла к канделябру и зажгла все свечи. Услышав шорох, она глянула в его сторону. Роджер сидел на краю кровати, и невесть откуда взявшийся меч был нацелен острием прямо ей в грудь. Она повернулась к Роджеру. Он щурил глаза, пытаясь проснуться. Ева сделала шаг к нему. Медленно подняла руки и расстегнула пряжку плаща. Плащ упал на пол. Она сделала еще шаг. Острие меча уперлось в шнуровку ее рубашки.

— Ева? Зачем ты пришла? — его глаза чуть вспыхнули, пробежав по ее фигуре.

Она двинулась так, что острие разрезало тесьму, и шнуровка начала распускаться… Меч полетел на кровать. Роджер встал, и она шагнула к нему. Тесьма распускалась, кружева ползли с плеч. Он в один миг преодолел последний шаг и, порывисто обняв, крепко прижал ее к себе. Их губы мгновенно нашли друг друга. Поцелуй был горячим и страстным. Он обнимал все крепче, перехватывало дыхание. Она как будто взлетела — он подхватил ее на руки и перенес на кровать. Снова все поплыло вокруг. Он отрывался от нее ненадолго, только чтобы сорвать с себя одежду, и в эти моменты ей становилось холодно, разгоряченное тело не хотело терпеть даже такой маленькой разлуки, она тянулась к нему, и он сразу возвращался, подхватывая губами ее губы, обнимая сильными ласковыми руками, прижимая к себе и согревая нежностью. Ева больше не чувствовала ни постели, ни комнаты, они как будто висели в пространстве, пронизанном светом. В нем были только бережные прикосновения его жестких ладоней, горячие губы на ее лице, шее, груди, его тело, пылающее сухим жаром, и ее тело в ответ исходило горячим медом… На этот раз им никто не помешал.

Глава 8. Большая беда

— Миледи, впереди Солсбери, — это подскакал один из слуг, наверняка его прислал Роджер. Ева с Мэри и другими дамами ехала в середине кавалькады всадников верхом. Она редко выбиралась с мужем на турниры, но в этот раз решила "проветриться". Джей собирался участвовать, и Роджер как-то азартно поводил плечами — наверное, тоже решил "тряхнуть стариной". Развлечений в замке было мало, больных в последнее время — тоже, поэтому Ева рассудила, что ей спокойнее будет, если она поедет с ними, мало ли что может случиться… В замке остался Китни, Глория тоже не поехала. Она взяла на себя заботу присматривать за Кэтрин, сестрой Джея. Девочка родилась у Евы три года назад, роды принимала Мэри. Роджер был счастлив, порой Ева даже ревниво замечала, что к малышке муж относится гораздо нежнее, чем к сыну. Хотя это как раз было понятно. Джей возмужал, женился, обзавелся собственным сыном, крошкой Эдмундом. Ребенку недавно исполнился год, и он остался в Торнстоне с Белиндой, женой Джея. Замок Торнстон окончательно отстроили. Строительством укреплений сэр Джейсон руководил лично, а это значило, что тому, кто вздумает напасть на замок, сильно не поздоровится.

Впереди действительно показались стены Солсбери. На башнях уже развевались праздничные флаги. Большое поле возле стен пестрело шатрами и палатками разных цветов и форм — от сарацинских, похожих на дворцы из шелка, до строгих, римского образца, сделанных из плотного полотна. Из лагеря им навстречу выехал герольд.

— Не передать словами мой восторг от лицезрения Вас, сэр рыцарь, и Вашей несравненной супруги. Мой нижайший поклон достойным рыцарям и дамам, сопровождающим Вас. Не соблаговолите ли назвать себя? — приветствовал он всех, подъехав поближе.

— Сэр Роджер из Блэкстона с супругой, леди Евой, со свитой, — отрекомендовал всех Эймос, который в последнее время исполнял обязанности кастеляна, а в этой поездке замещал Китни.

Герольд проводил их в лагерь и показал место, на котором можно было бы расположиться такому большому отряду. Весь остаток дня прошел в хлопотах — поставили палатки, принесли воды, разложили костры, приготовили еду. Джей и Роджер с оруженосцами проверяли оружие, доспехи и лошадей. Ева с интересом наблюдала за всем этим, и тоже под их влиянием проверила свой медицинский сундучок и хирургические инструменты. Для Роджера и Джея поставили красно-синий шатер. Ева с дамами поместилась по соседству, в большой палатке, белой полотняной, но с красивым золотым шитьем. Остальная свита расположилась вокруг, в палатках попроще.

На следующий день все встали рано. Осеннее солнце только-только показалось над горизонтом. Оруженосцы сновали туда и сюда, наводили окончательный глянец на отдельные части доспехов, снаряжали лошадей, складывали в специальные ящики турнирные копья, чтобы их было удобно везти к ристалищу. Роджер и Джей облачались в латы. Дамы наряжались, как на пир, радостно показывая друг дружке сувениры, припасенные для понравившихся рыцарей.

Наконец, все собрались. Ева невольно залюбовалась своими мужчинами: сверкающие доспехи с золотой насечкой, яркие красно-синие плюмажи из страусовых перьев на шлемах, плащи с гербом Блэкстона, подбитые собольим мехом. Она ощутила гордость за них. Даже если они не победят — все равно. Они лучше всех!

Наконец, процессия двинулась к месту проведения турнира. От палаток потянулись и другие рыцари, кто со свитой, кто без нее, в сопровождении одних оруженосцев, в зависимости от достатка. Вдруг Ева придержала коня. В проезжавшем мимо рыцаре ей почудилось что-то знакомое. Через поднятое забрало блеснули странно светлые глаза. Кажется, он не узнал ее.

— Леди Ева! Что случилось? — Роджер обернулся и тоже придержал лошадь. Ева быстро поравнялась с ним, — Кто это?

— Этот человек семнадцать лет назад чуть не убил нашего сына.

Она быстро, вкратце рассказала историю о том, как Джей чуть не стал жертвой опасений сэра Арнольда.

— Я совсем не помню этого, — задумчиво протянул Джейсон, — Но вчера я случайно увидел его в лагере и он сразу мне не понравился. Я даже не понял, чем… Теперь все ясно.

Роджер ничего не сказал, только стиснул зубы.

На местах для зрителей, устроенных вдоль ристалища — на крытых помостах с креслами для знати, на скамьях внизу, для зрителей менее знатных, возле деревянной ограды, где обычно толпились простые люди — везде уже собиралась публика. Сэр Роджер еще накануне вечером посылал к герольдам слугу с деньгами и запиской, какие места и сколько отвести для его семьи и свиты, и сегодня ему достаточно было назвать себя, и слуга проводил всех на помост, отведенный для них. Ева сидела в кресле, наблюдая за приготовлениями на ристалище. Роджер отлучился, чтобы поздороваться с кем-то из знакомых, Джей, как всегда, куда-то исчез. Рядом Мэри беспечно болтала с дамами.

— Я вижу, Вы удачно вышли замуж, — раздался возле самого уха Евы знакомый голос, от которого у нее по спине побежали мурашки отвращения, — Поздравляю Вас.

Он мало изменился. Стало больше седины и морщин, на лбу — глубокие залысины. Но вкрадчивые манеры и общее впечатление бесцветности, которое он производил, остались теми же. Однако она, Ева, изменилась, и теперь уже не была той запуганной и затравленной девчонкой, которую он когда-то знал. Теперь она была защищена, поэтому спокойно повернулась, немного отстранившись, и взглянула ему прямо в глаза.

— О! Да это же сэр Арнольд из Лоувэлли! Я поняла, что Вы здесь, когда увидела Дика.

— Ну, теперь его зовут сэр Ричард Лонсдэйл, — сказал сэр Арнольд, — Имя Дик давно в прошлом, — с нажимом добавил он.

— Когда знаешь человека так давно, то всегда помнишь, с чего он начинал… Так он все-таки стал рыцарем? И у него есть земля?

Сэр Арнольд засмеялся несколько принужденно:

— К сожалению, у таких людей, как сэр Ричард, ни деньги, ни земли не задерживаются надолго, как и женщины. Вино и кости, — рыцарь развел руками, — Турниры остались его единственным средством к существованию, поэтому дерется он отчаянно. Но как же сложилась Ваша судьба, леди… э-э… Глэдис?

— Это имя тоже кануло в прошлое, — улыбнулась Ева.

— Да? — глаза сэра Арнольда блеснули нехорошим интересом, и, придвинувшись поближе, он спросил вполголоса:

— А Ваш муж знает об этом? И как же теперь Вас называть?

— Мою жену зовут леди Ева из Торнстона, и она госпожа замка Блэкстон!

Ева радостно вспыхнула: Роджер, ну наконец-то! Ее уже начал тяготить этот осторожный, прощупывающий разговор. А Роджер продолжал внешне спокойно, но его голос рокотал, как далекие пока раскаты грома:

— После долгих испытаний она заняла место, которое ей подобает, и вернула свое имя. Но если кто-то сомневается в истинности моих слов, я готов вразумить этого человека копьем, или мечом, пешим, или конным. Роджер из Блэкстона всегда к Вашим услугам, сэр Незнакомец, и, клянусь небом, прежде чем заводить приватный разговор с уважаемой замужней леди, Вам стоило побеседовать сначала с ее мужем.

— О, я вовсе не имел в виду ничего плохого! — сэр Арнольд несколько смешался, — Меня зовут сэр Арнольд из Лоувэлли, так мы соседи? О! Я так рад, так рад! Я так редко бываю на турнирах, и так обрадовался, встретив знакомую даму, которую не видел столько лет! Я всего лишь подошел поговорить, так как надеялся, что и у нее, и у ее сына все сложилось наилучшим образом, она ведь так им дорожила! — при этих словах сэр Арнольд внимательно смотрел то на одно лицо, то на другое, и, видимо, то, что он видел, ему не очень нравилось, потому что его взгляд как-то заметался. В это время за плечом Роджера появилась физиономия Джея. Оба были без шлемов, поэтому их сходство, усилившееся с годами, сразу бросалось в глаза.

— Вы, наверное, говорите о НАШЕМ сыне? — насмешливо спросил Роджер, — Вот он, Вы знакомы? Сэр Джейсон из Торнстона, собственной персоной.

Вот тут сэр Арнольд стал похож, вероятно, на злосчастную жену Лота, превратившуюся в соляной столб.

— Так он… Так значит… — только и мог лепетать он, — О, простите, скоро начнется турнир, и мне пора… Было очень приятно познакомиться… Надеюсь, мы еще встретимся… — бормотал он, пятясь с помоста.

— Мне было бы очень приятно встретиться с Вами на ристалище, Вы не против? — Со всей любезностью проводил его Роджер, — Осторожно, сзади ступеньки, — запоздало добавил он, с удовольствием слушая вместе с Джеем грохот, донесшийся с лестницы.

— А этого я, кажется, помню, только он стал каким-то маленьким, — сказал Джей, провожая взглядом фигуру сэра Арнольда, раздраженно хромающую вдоль рядов скамей, — Вот подонок!

— Сэр Джейсон, нельзя так говорить о другом рыцаре, — лениво произнес Роджер, — И где Вы только набрались этих слов?

(Джей виновато покосился на Еву).

— Кстати, — это уже было сказано деловитым тоном, — Ты выбрал себе противника?

— Еще бы, — отозвался Джейсон. Роджер глянул на сына в упор.

— Отец, я узнал, как зовут того человека, о котором говорила мама. Его зовут Ричард Лонсдэйл, он обязательно будет участвовать в поединках. Позволь мне сразиться с ним. Я хочу получить с него долг.

— Одного желания мало, сын мой, — очень серьезно сказал Роджер, — Он очень опытен, и должен непременно выиграть, иначе потеряет все. Он будет сражаться, как в последний раз.

— У него не было таких учителей, — улыбнулся Джей, — И потом, я тоже ни разу не проигрывал турниры, а ведь я никогда не искал соперника послабее. Помнишь того датчанина?

Некоторое время Роджер смотрел на сына.

— Что ж, иди и сражайся. Помни все, чему мы тебя учили. Я буду молиться за твою победу.

— Мама? — Джей повернулся к Еве.

— Я понимаю, что отговаривать тебя бесполезно, поэтому я просто скажу: я верю в тебя, сынок. Постарайся вернуться живым.

Джей радостно улыбнулся.

— Я вернусь с победой, вот увидите! Он потеряет больше, чем рассчитывал, — бросил Джейсон уходя, и его глаза блеснули незнакомым Еве холодным огнем.

Наконец, прибыли граф Солсбери с супругой и почетный гость, принц Уэльский. Граф подал знак, и герольды протрубили начало турнира. На деревянной стене вывесили щиты участников. Стоя подле них, распорядитель турнира зачитал правила. После этого сразу начались поединки. Один за другим вызывались рыцари-зачинщики турнира на ристалище, соперники выезжали им навстречу, ударяя в вывешенный на стене щит копьем. Иногда победители сами выбирали себе соперника таким же способом — ударив в его щит. Джей не появлялся. Наконец, на ристалище вызвали сэра Ричарда Лонсдэйла. Он выбрал себе противника сам и победил, сломав первое же копье. Побежденный был богатым рыцарем, наверное, поэтому и был выбран. Затем Дик снова выбрал соперника, и снова богатого рыцаря, и опять выбил его из седла с первого же удара. Видно было, что победитель очень доволен, видимо, все шло по его плану. И тут он совершил ошибку. Он подозвал герольда, и вскоре было объявлено, что сэр Ричард Лонсдэйл бросает вызов любому, кто готов его принять. Надо сказать, что желающие не побежали толпой. Герольд все вызывал и вызывал соперника, но никто не появлялся. И только через полчаса в конце ристалища показался спокойно едущий всадник. Он выехал шагом, пересек ристалище. Подозвав герольда, что-то ему сказал, и, подъехав к стене со щитами, с силой ткнул копьем в щит Лонсдэйла. Тут же герольды объявили, что это будет поединок до смерти. Общий вздох удивления пронесся по рядам. Странный рыцарь подъехал к помосту, где сидели граф с графиней Солсбери и принц, изящно поприветствовав их.

— Назовите себя, сэр, — сказал граф.

— Меня зовут Джейсон из Торнстона, милорд.

— О! Я знаю Вашего отца. Он здесь?

— Да, милорд, он сидит вместе с моей матерью вон там.

— Приветствую Вас, сэр Роджер, мое восхищение, миледи. А Вы, юный рыцарь, почему решили биться с сэром Ричардом до смерти?

— Когда-то давно он совершил преступление. Прошу простить меня, Ваша светлость, я не могу рассказать о нем подробнее. Он должен за него ответить. Пусть Всевышний рассудит нас.

— А почему Вы не откликнулись на вызов раньше?

— Сэр Ричард сражался с двумя противниками, я не хотел, чтобы потом сказали, что он проиграл мне, потому что устал.

— Ах ты, щенок! — взревел с другого конца ристалища Ричард Лонсдэйл, — Да я мог бы победить еще десяток таких, как ты, без передышки!

— В самом деле, дитя мое, не поступаете ли Вы опрометчиво, сэр Ричард — опытный боец. Исповедовались ли Вы сегодня?

— Я готов, — коротко ответил Джейсон, — Пусть Провидение решит все за нас.

— Что ж, да будет так! — граф встал и хлопнул в ладоши, — Начинайте!

Перед тем, как разъехаться, противники встретились на середине ристалища.

— Что ты там болтал про преступление? — неприязненно спросил Лонсдэйл.

— Поезжайте на свое место, сэр рыцарь, и сразимся, — ответил юноша, — Или Вы можете убивать только детей? Помните — семнадцать лет назад, замок Лоувэлли, колода с водой?

Лица Дика не было видно, но по тому, как он замер, Джейсон понял, что стрела попала в цель.

— Так это ты? Ты все-таки жив! Ничего, я исправлю это.

— Да, Вам зря дали рыцарские шпоры. Вам ведь их обещали за мою смерть? А Вы не сделали свою работу хорошо! Но дело не во мне. Вы предали женщину, которая доверилась Вам. А предатели плохо кончают.

— Мальчишка! Ты пожалеешь о том, что принял мой вызов! Ты не уйдешь живым, клянусь!

— Не клянитесь, сэр рыцарь, Господь не будет на стороне детоубийцы! — сказал Джейсон и тронул поводья. Противники разъехались.

На противоположных концах ристалища им подали по копью. Герольд махнул флагом, и кони понеслись навстречу друг другу. Все быстрее, быстрее… Удар! Общий крик зрителей. Ева зажала себе рот ладонью. Джея отбросило назад, а его противник только покачнулся в седле. Конь Джейсона бежит все медленнее… вот всадник выпрямляется, трясет головой. Он жив. Ричард кажется невредимым. У него круглый шлем, лицевая часть выдается вперед, в ней крестообразная прорезь, он горячит коня, не сводя с противника взгляда через эту прорезь…

Они снова разъезжаются. Еще по копью. Снова взмах флага. Кони несутся вскачь. Теперь оба явно рассчитывают на прицельный удар. Ричард целится в центр щита противника, сильный удар в область сердца может быть смертельным, даже если копье не пронзит тело, а только пробьет щит. Джейсон целится в шлем. Зрители кричат. Многие из них на стороне Джейсона.

— Что он делает… — бормочет Роджер, — ударом в шлем удобнее выбивать противника из седла, а не убивать…

— А что будет, если он выбьет Дика из седла? — рассеянно поинтересовалась Ева.

— Тогда они продолжат бой пешими на мечах.

Это казалось невыгодным для Джейсона, он был гораздо миниатюрнее противника, его удары не так сильны, хотя на его стороне превосходство в скорости.

И снова молодого рыцаря прямо-таки отбросило назад. Ева знала, что под нагрудником у него кольчуга, на которой напротив сердца — массивная золотая бляха в форме солнца, она сама настояла на таком "украшении", поэтому проникающей раны она не боялась, но удар все-таки был очень силен. Но Джей снова выпрямился, хоть на этот раз с трудом. Зато его противник как-то поник в седле, но тоже выправился. Видимо, удар оглушил его. К тому же он уже держался не так уверенно. Этого упрямца не удалось выбить из седла ни с первого, ни со второго удара.

— Все, последнее копье, — сказал Роджер, — Потом, по правилам этого турнира, они будут биться на мечах.

Ричард оживился. Видимо, его вполне устраивал поединок на мечах, где он чувствовал свое преимущество. Снова противники разъехались в разные концы ристалища. В движениях Ричарда появилась какая-то ленца. Наверное, он уже видел продолжение схватки на своих условиях. В поединке на копьях многое решает скорость коня и вес рыцаря. Чем тяжелее противник, тем труднее выбить его из седла. Но вес может играть и против…

Когда соперники дождались сигнала, они прямо-таки сорвались с места, заставив коней бежать быстро, как только можно. Казалось, они летели над землей навстречу друг другу. Ричард снова целился в сердце, а Джейсон — в голову, но в последний момент он опустил копье, совсем чуть-чуть… Страшный удар! Сильнее, чем оба предыдущих! Казалось, что оба рыцаря разбились вдребезги, в такие мелкие щепки разлетелись их копья! На этот раз Джейсон чуть не вылетел из седла, неимоверным усилием сохранив равновесие, но позже повалился на шею коню. Его пробитый щит упал с руки. Все пришли в движение, кто-то побежал на ристалище. Ева не помнила, как оказалась внизу, под помостом, и понеслась на поле. Джей слабо шевелился. Оруженосцы и слуги снимали его с коня. Когда его положили на землю, она первая стащила с него шлем. Это считается плохой приметой, когда шлем снимает женщина, но ей было не до условностей. Лицо молодого рыцаря было очень бледно, на латах — огромная вмятина, как от удара кувалдой. Но признаков разрыва легкого или травмы сердца не было, и Ева приказала отнести его в палатку, положив на что-то твердое. Побежали за доской.

— А он, он? — Джей показывал в сторону соперника.

— Он мертв, — сказал невесть откуда появившийся Роджер. Ева подняла голову. Действительно, это было видно даже издали. Оруженосцы ловили лошадь, которая бежала трусцой, волоча за собой застрявшего ногой в стремени рыцаря. Там, где шлем переходил в нагрудник, из стыка торчал длинный заостренный кусок дерева. Копье проткнуло шею.

— У нашего сына всегда был очень точный удар копьем, — сказал Роджер.

Травма Джейсона оказалась серьезной, но не опасной. Треснула кость грудины и три ребра оказались сломаны, хорошо, что не проткнули легкие. В городе у сэра Роджера нашлись знакомые, и молодого рыцаря осторожно перенесли в их дом. Джей, несмотря на рану, был очень доволен. Он все же стал победителем.

У таких доспехов стык между шлемом и нагрудником — слабое место, — говорил он матери и отцу, полулежа в подушках, — Главное — попасть в него, а это очень трудно, я в первый раз не смог, зато во второй раз помог его шлем, он был круглый, и копье соскользнуло туда, куда надо. Он был слишком тяжелым, его вес усилил удар, и даже железо не выдержало. Просто повезло! Но клянусь, я бы и на мечах ему не уступил!

Ева молчала. Как скажут лет через пятьсот, победителей не судят. Роджер только покачал головой. Джею присудили награду за мужество и стойкость — массивный стеклянный кубок, оправленный в золото, а вручил его сам принц Уэльский, навестив больного. Леди Ева позабавилась, разглядев клеймо мастера на кубке. Это была буква "V", составленная из лавровых веточек — личный знак маэстро Винсенте. Самого мастера уже не было в Англии. Два года назад маэстро обнаружил, что у него есть дочь — прелестное двенадцатилетнее создание. Маэстро Винсенте привязался к ней так, как умел только он — моментально, крепко и всей душой, и загорелся идеей вернуться с дочерью в родную Венецию. Расставание было теплым и грустным, но убедить упрямого венецианца остаться не смог и сэр Роджер.

Только через три недели Ева разрешила тронуться в обратный путь. Раненого несли в крытых носилках, остальные, не торопясь, двигались верхом. Недалеко от Блэкстона кавалькада разделилась. Половина ее, вместе с Джеем, отправилась в Торнстон, а Ева и Роджер с остальными — в Блэкстон. Ева чувствовала себя удивительно хорошо. Джей явно выздоравливал, они возвращались домой. Но из-за поворота, за которым должен был открыться Блэкстон, вдруг показалось странное существо. Это была служанка, но как-то небрежно одетая. В руках она держала палку с надетым на нее черным полотнищем. Не обращая внимания на всадников, она принялась устанавливать эту палку на обочине.

— Эй! — окликнул ее Эймос, — Что ты делаешь?

Женщина подняла на них замученные глаза. Вдруг в них промелькнул огонек радости.

— Миледи, милорд, слава Богу, Вы вернулись! В замке чума…

Позже Ева узнала о двух ремесленниках из деревни, которые отправились в Бристоль, надеясь там продать свои горшки подороже. Вернувшись, они рассказывали страшные истории о полчищах черных крыс, о людях, умиравших прямо на улицах… А через неделю они сами занемогли, и по привычке отправились в Блэкстон, надеясь на помощь леди. Она, конечно, была на турнире, но оба больных чувствовали себя настолько плохо, что остались в замке. Через два дня они умерли, но признаки болезни появились еще у нескольких человек… В окрестных деревнях давно болели. Дома заболевших начали сжигать вместе с хозяевами, даже если те были еще живы.

Ева отправила в Торнстон со слугой, у которого не было никаких признаков чумы, крошку Кэтрин и письмо. В письме она употребила самые сильные аргументы, на которые была способна, прося никого не приезжать в Блэкстон, и подробно расписала противоэпидемические меры, которые необходимо соблюдать, чтобы не заразиться. Она знала, что у Джея хватит ума, чтобы понять, как важно то, о чем она написала, а основательность Белинды позволит выполнить все, до последней буквы, и, хоть в этом не было нужды, просила позаботиться о Кэти, на тот случай, если все обернется плохо для нее и Роджера.

Забот в Блэкстоне резко прибавилось. Ева осмотрела подвалы и велела без жалости, тщательно уничтожать любых грызунов, которые попадутся на глаза. Сторожам в погребах были выделены помощники. Женщин она заставила мыть с уксусом все помещения замка каждый день. Они сначала пробовали бунтовать, но смирились и стали слушаться, когда люди стали умирать каждый день, и смерть их была ужасной. Трупы леди велела выносить за ворота и сжигать. Костер горел постоянно. В нем сжигали вещи умерших и трупики крыс. Теперь везде пахло паленым, и днем, и ночью, и от этого запаха невозможно было укрыться. Всем в замке предписывалось протирать открытые места на теле уксусом как можно чаще. Сама Ева экспериментировала с разными грибками — плесенью, налетом на соленьях и тому подобными вещами, пытаясь выделить антибиотики. Когда один больной все же выздоровел, жители замка радовались, как дети. Но чаще всего пациенты все-таки умирали. Людей становилось все меньше. Многие деревни вокруг совсем обезлюдели, в замок больше никто не приходил. Отец Квентин остался единственным священником во всей округе, и появлялся в замке редко, только для того, чтобы причастить и исповедовать вновь заболевших.

Роджер сбивался с ног. Стража менялась теперь раз в сутки, а не как раньше — четырежды. Людей не хватало. Рыцарь обходил караулы, тормоша уснувших на посту воинов, проверяя стены, ворота и двери лично, пока не падал совсем от усталости. В одну из ночей, когда он спал, обессиленный, прямо в большом зале, за столом, замок подвергся нападению мародеров. Главарь банды гордо именовал себя Черным Джеком. Ирония судьбы: то, что не смогла сделать хорошо вооруженная армия, сделала кучка отчаянных головорезов. Двое поднялись на внешнюю стену по веревке с крюком, и измотанные стражники их не заметили, за что и поплатились жизнью. Они не стали опускать мост, а просто открыли запасную калитку. Вторую стену они преодолели так же, и после этого опустили оба моста. Замок стал беззащитным. Всех, кто пытался оказать сопротивление, убили на месте. К счастью для себя, Роджер спал так крепко, что проснулся только тогда, когда его сбросили на пол. Потом его сразу оглушили ударом ножен и связали. Одет он был очень просто, максимально удобно, и хозяина замка они в нем не увидели.

Слуг согнали во двор. Они сжались в углу, возле конюшни в испуганную кучку. Ева встала рядом с ними, чуть впереди. Сюда же разбойники притащили и Роджера со скрученными сзади руками. Увидев жену, он сжал зубы и низко опустил голову. Его бросили на землю. Она очень хотела как-то подбодрить его, но пока никак не могла придумать, как это сделать. Слава Богу, он, кажется, был цел. Черный Джек вышел вперед вальяжной развинченной походкой, которая, очевидно, казалась ему хозяйской.

— Ну и как называется мой новый замок? Вы что, язык проглотили?! — неожиданно рявкнул он, слуги вздрогнули.

— Это замок Блэкстон, — сказал кто-то из них дрожащим голосом.

— Блэкстон? Вы слышали, ребята? Да он просто был создан для меня!

Разбойники захохотали.

— Отнесите Вилли в донжон, — продолжал распоряжаться Джек, — Я видел наверху подходящую комнатку. Она большая, как раз нам по размеру!

Ева поняла, что кто-то из них болен или ранен. Это был шанс! Оставалось только привлечь внимание к себе, но случай сделал это за нее.

— Пошарьте на кухне, соберите всё съестное, несите наверх, в зал, — приказывал Джек, — мы отметим мое новое приобретение. Ну и конечно… — он, ухмыляясь, повернулся к группе пленных, — мы ничего не имеем против женского общества… А компанию нам составит…

Его взгляд остановился на Еве. Взревев, как раненый медведь, Роджер мгновенно взвился на ноги, ремни на его запястьях угрожающе затрещали. Разбойники не на шутку перепугались. Один из них, изловчившись, изо всех сил ударил Роджера по затылку увесистой дубиной, снова свалив его в пыль. Ева вздрогнула, но не вскрикнула и не отвела глаза. Она только прокрутила мысленно снова весь этот эпизод, проверяя, цел ли у мужа череп. Кажется, характерного звука не было, но Роджер не шевелился.

— Кто это такой? — спросил Джек, тяжело дыша. Слуги молчали. — Прикончить его!

— Остановись, — проговорила Ева, — очень может быть, что ты потом пожалеешь об этом.

— Так-так-так, — Джек медленно двинулся вокруг нее, — ты, кажется, смеешь мне угрожать? А ты не забыла, кто теперь хозяин в замке?

— До недавнего времени я была леди этого замка, а заодно и лекарем.

Джек был сейчас где-то у нее за спиной, но она почувствовала, что его настроение изменилось.

— Лекарем! Вот значит как! И что же ты можешь лечить? Детский понос?

Разбойники снова заржали.

— Я могу лечить болезни и раны. Но я не стану вам помогать, если ты обидишь кого-то из обитателей этого замка.

— Хочешь взять меня за горло? — прошипел предводитель ей почти в самое ухо, — не выйдет! Почем я знаю, что ты хороший лекарь?

Кучка слуг пришла в движение, и вперед протиснулся Марк. Разбойники насторожились. После случая с Роджером они вели себя уже не так уверенно. Но Марку при всем желании трудно было бы произвести впечатление опасного человека, скорее, он выглядел больным при его бледности и худобе. Выйдя на освещенное пространство, он повернулся к Джеку.

— Она отличный лекарь, — сказал он, — Какой из известных тебе лекарей смог бы вылечить такую рану?

С этими словами он стащил с головы суконную шапку, которую носил не снимая. Под ней оказалось что-то вроде железной миски, надетой вверх дном. Марк осторожно снял ее и наклонил голову.

— "Это подвиг для него", — подумала Ева, — "Он теперь долго будет мучиться головными болями".

Даже видавшие виды захватчики побледнели, кто-то издал сдавленный горловой звук. На темени юноши, чуть слева, зияла огромная проплешина, по краям которой, как вдоль опушки, гнездились редкие кустики волос. Кожа на ней была неживого желтоватого оттенка, как пергамент, а под ней виднелись выпирающие, угловатые, хоть и сглаженные временем, края страшной дыры в черепе, затянутой сверху только этой тонкой, пергаментной кожей. По краю проплешины шел след от тонкого хирургического разреза с аккуратными швами. Молчание длилось долго.

— Ты это сделала? — спросил Джек, его голос звучал хрипло, — Я имею в виду, ты вылечила это?

— Я сделала ему операцию, когда он был ранен, а остальное — заслуга его молодости и любви его матери, которая ухаживала за ним.

Джек помрачнел.

— Этого, — он кивнул на распростертого на земле Роджера, — в подземелье. Здесь же есть подземелье? Ну!? — снова прикрикнул он.

— Есть, есть, — уже более оживленно загалдели слуги.

— Ты проводишь, — ткнул Джек пальцем в Марка, уже снова надевшего на голову защитный колпак и шапку.

— Остальные — на кухню. Тащите в зал все съестное, и не забудьте про вино. И без глупостей! Если что будет не так — пеняйте на себя!

Остальных разбойников он отправил присматривать за приготовлениями к пиру. Джек и Ева остались одни.

— А ты, — он повернулся к Еве, — Заруби себе на носу: теперь в замке нет никаких лордов и леди! Хозяин здесь только я! Ясно?

Еве пришлось кивнуть.

— Ты будешь лечить моего брата. Он поймал стрелу в ногу, рана никак не заживает и гноится. И посмотришь, нет ли у моих молодцов чумы.

— Тогда у меня есть условие, — проговорила Ева, — я вылечу твоего брата, только если ты отпустишь того человека, которого отправил в подземелье.

— Да ты совсем обнаглела! Ты не в том положении, чтобы ставить условия! — взорвался Джек, но на нее эта вспышка не произвела особого впечатления. Теперь можно было только идти ва-банк. Или Роджера отпустят, или они умрут здесь все. В помещении для слуг лежало несколько тел умерших от чумы. Их надо срочно похоронить, или сжечь, но разбойники, видимо не дадут сделать это в ближайшее время, они слишком заняты собой и хотят, чтобы им прислуживали, как господам.

— Ты знаешь, что будет с твоим братом, если немедленно не начать лечить его рану? — спросила она, — Я тебе расскажу. Он станет гнить заживо, и очень быстро, пока не придется отрезать ногу. И чем больше мы медлим, тем вернее это случится.

— Тогда и тебе, и ему, — Джек кивнул на донжон, — конец! Я отрежу ему по очереди, сначала руки, затем ноги.

— Тогда они умрут оба. Я не притронусь к твоему брату, пока ты не отпустишь пленника! — Ева говорила спокойно, даже холодно, — Время идет.

Предводитель мародеров смотрел на нее, багровея, и вдруг резко переменил тон. Теперь он тоже был абсолютно спокоен.

— Кто тебе тот пленник?

— Это управляющий замком, правая рука моего мужа.

— Не держи меня за дурака, — презрительно бросил Джек, — Это и есть твой муж, ведь так?

Ева отдала должное его проницательности.

— Я отпущу его, как только мой брат пойдет на поправку. Но ты останешься здесь, и будешь лечить нас. Идет?

Они еще долго препирались, пока не сошлись на том, что Роджера отпустят, не дожидаясь окончательного выздоровления Вилли, брата Джека, а сразу, как только тому станет лучше.

— Но и ты должна дать мне гарантии, что не сбежишь с мужем и не подсунешь нам какую-то отраву.

Джек выжидающе уставился на женщину.

— Насчет отравы можешь быть спокоен, — сказала она, — Там, где меня учили лекарскому искусству, все давали клятву, что никогда не пожелают смерти тем, кого лечат, никогда и никому не дадут ничего, что повредило бы здоровью или жизни и никогда не подскажут никому путь к смерти. Я тоже давала эту клятву. Поэтому я буду лечить вас так же, как лечила бы любого другого человека, и никогда намеренно не нанесу вреда ничьему здоровью. А что касается остального… Каких гарантий ты от меня хочешь?

— Ты сказала, что ты — леди? Значит, скорее умрешь, чем нарушишь свое слово… Тогда дай слово, что не уйдешь, пока хоть кто-то из нас будет нуждаться в лекаре. Этого будет достаточно.

Ева помедлила. Чем то это может обернуться? А вдруг эти бандиты, как стая воронья, снимутся с места и отправятся за новой легкой добычей? И ей придется следовать за ними? Но Роджер! Чем дольше он будет оставаться в замке, тем меньше у него будет шансов остаться в живых. А она сама? Разве для нее смерть — это конец? Она почувствовала, что совсем не хочет возвращаться в будущее. Здесь ее дом и те, кого она любит, и люди, которым она нужна! До чего хочется посмотреть, как будет выходить замуж Кэти, как будет расти Эдмунд, сын Джея, как несется вдоль ристалища конь самого Джея, а всадник победно вскидывает обломок копья, и еще — хоть раз снова увидеть, как улыбается Роджер, своей особой улыбкой, которой он улыбается только ей, Еве…

— Я даю тебе слово, — сказала Ева, и твердо взглянула Джеку в глаза. Он ухмыльнулся и кивнул.

Глава 9. Умирающий Блэкстон

Лязгнул замок, отперший решетчатую дверь. В углу неясно зашевелилась тень. Свет факела туда не доставал. Ева даже засомневалась было, не ошиблись ли они камерой. Провожатых ей дали двоих, и они выглядели не самыми умными в банде.

— Роджер, — окликнула она.

— Ева? — слава Богу, это он! — Это ты? Зачем ты им понадобилась, что они с тобой сделали!

— Не беспокойся, все хорошо. Ты свободен, уезжай скорее!

— А ты? Я никуда не поеду без тебя!

— Прошу тебя, не спорь, у нас мало времени…

— Эй вы, там, давайте быстрее, надоело ждать, — это подал голос один из бандитов.

— Пойдем, я все объясню по дороге, — сказала Ева.

— Все, уходи! Дальше он и сам дойдет, — это второй "умник".

— Я сама должна удостовериться, что мой муж покинул замок! Так приказал Джек, ты что, не слышал? — Ева перешла в наступление, и оба громилы не нашли, что возразить.

Они шли по гулким переходам. Разговаривать было неудобно, но Ева и Роджер успевали перебрасываться тихими словами так, чтобы не слышали провожатые. Она успела вкратце обрисовать Роджеру свой договор с главарем, и скорее почувствовала, чем увидела его недовольство.

— Зря ты дала ему слово. Этот скот того не стоит.

Ева невольно улыбнулась в темноте. Роджеру, видимо даже не пришло в голову, что это слово можно не сдержать.

— Они вышлют погоню, — сказала она вместо ответа.

— Я знаю. Они меня не догонят. Если только я сам этого не захочу, — добавил он тоном, не предвещавшим ничего хорошего.

— Роджер, прошу тебя! Ты нужен Джею и Кэт!

— Не беспокойся, что касается обороны замка, Джей справится лучше меня, а Китни подождет еще несколько дней. Послушай! Ты помнишь место, где мы встретились в первый раз?

— Не забыла бы, даже если бы захотела… А что?

— Я буду ждать тебя там… Ты отлично умеешь сбегать.

— Роджер… Я могу не появиться там вообще… Ну хорошо, но если меня не будет примерно через неделю, то это будет значить, что я не приду никогда.

— Не говори так. Я буду ждать.

Они дошли до ворот. Мост был опущен, но ворота закрыты. Во дворе горело всего два факела, и освещалось только пространство у ворот, все остальное тонуло в темноте, только где-то лениво, по-ночному брехали собаки. Громилы завозились, поднимая балку, которой были заложены ворота.

— А конь? — строго прикрикнула Ева, вложив в голос всю властность, на которую была способна — Где конь для него? Он что, по-вашему, должен идти пешком? Он лорд!

Все же годы, проведенные в замке, не прошли даром. Видимо, она, наконец, научилась приказывать с нужной интонацией. Насчет коня никакой договоренности не было, но сработало что-то вроде рефлекса, что приказы, отданные таким голосом надо выполнять. Один громила остался с ними, а другой куда-то исчез и скоро появился с оседланным конем в поводу. Роджер и Ева попрощались коротко и торопливо, пока отпирали ворота и снимали балку. Оба почти физически чувствовали, что время на исходе. Она сунула Роджеру мешок с едой, он быстро поцеловал ее, нагнувшись в седле, выпрямился и, дав шпоры, пропал в темноте. Ева медленно побрела к донжону, но не успела она войти, как снова услышала скрип открываемых ворот, и в темноту рванулись еще три всадника. Подавив укол тревоги, она вошла в донжон и поднялась на второй этаж в большой зал.

В последующие дни события развивались даже быстрее, чем ожидала Ева. Из трех всадников, высланных в погоню за Роджером, вернулись только две лошади. Разбойники пировали в большом зале. Иногда кто-то из них чувствовал себя плохо, но оставался здесь же, продолжая попойку, пока оставались силы. На советы Евы отводить их в какое-нибудь отдельное помещение, никто попросту не обращал внимания. Вообще, они не желали соблюдать никаких правил — никто не следил за тем, кто из чьего кубка пьет, не говоря уже об элементарной гигиене. Умерших от чумы, которые лежали в помещении для слуг, сожгли только, когда трупы начали жутко смердеть. То у одного, то у другого разбойника стали появляться признаки чумы. Вскоре Еве стало ясно, что больны все. Как ни странно, они не прекратили пировать. Это было какое-то лихорадочное веселье, как будто они хотели нагуляться впрок. С этого момента Ева стала под разными предлогами отсылать слуг, которые по ее мнению, ещё не были больны — одним посоветовала уйти, другим просто приказала. Дольше всех упирался Марк. "Я Вас здесь не оставлю одну", — говорил он, упрямо глядя в сторону.

У самой Евы, к ее ужасу, тоже поднялась температура. Она думала об обитателях Торнстона. Рано или поздно, они тоже узнают о захвате Блэкстона, и, насколько Ева знала своего сына и Китни, непременно снарядят спасательную экспедицию. Этого нельзя было допустить. Она написала им письмо, в котором убеждала их в том, что в решительных действиях нет нужды, так как все за них сделает чума. Единственным человеком, которому она могла доверить такое послание, был Марк. Когда она попросила его доставить письмо в Торнстон, он посмотрел на нее так, как будто она всадила в него кинжал. Он не мог ей отказать в этой просьбе, и она это знала. Но ко всему прочему, ей не хотелось, чтобы Марк оставался в замке. Его мать все еще была жива, и если бы он заболел, это было бы равносильно и ее смерти тоже. Он отнесет письмо, решила Ева, но одолеть такое расстояние — очень трудная задача для него, и он потом непременно сляжет на несколько дней, а вернуться просто не успеет, здесь уже всё будет кончено… И для нее тоже, скорей всего.

Болезнь развивалась стремительно. Ева старалась, как могла — давала разбойникам лекарства и ставила компрессы, чтобы облегчить жар. Теперь-то они ее слушались, но ничего не помогало. Они начали умирать. Судя по срокам проявления симптомов болезни, через два-три дня они все будут мертвы. Заболел и Джек. Он прочно обосновался в спальне Роджера. Сначала Еву это злило, но когда чума проявилась у него во всей красе, Ева перестала сердиться — перед смертью все равны. Однажды он позвал ее сам.

Лицо Джека было синюшным, особенно складки возле губ и носа. Она слегка ущипнула его за предплечье безвольно висящей руки. На коже остался кроваво-красный след. Ева знала, что это значит. Оставшиеся разбойники были в таком же плачевном состоянии. Сегодня утром умер Вилли, только-только начав оправляться от раны. В сознании оставались немногие, в том числе и Джек. Он внимательно следил за выражением ее лица.

— Я умираю, так ведь?

— Всё в руках Божьих, — опять ей пришлось применить эту отговорку, позволяющую не лгать, но и не говорить правды.

— Бросьте, леди, — в первый раз он назвал ее леди, — я был солдатом, и понимаю в таких вещах. — Говорить ему было трудно, — Как остальные?

— Вряд ли лучше.

— А Вы? Вы-то не заболели?

Она промолчала. Сегодня у нее прекратилась рвота, температура упала, но облегчения она не чувствовала. Это могло значить всё что угодно.

— Вот что, леди… Я знаю, был бы здесь священник, он бы много чего мне наговорил. Когда-то ведь и у меня была мать… Хотела людей из нас с Вилли сделать, в церковь водила… Да вот не вышло у нее, а теперь конец всему… Я знаю… Но… ни к чему Вам гнить здесь заживо вместе с нами. Вы дали слово, и Вы его сдержали. Видно, нам уже ничем не помочь. Уходите. Вы больше нам ничего не должны. Страшно… не знал, что так страшно…

Еве стало жутко. Ей пришлось собрать всё свое мужество, чтобы сказать то, что она считала нужным:

— Ты говоришь за себя, но здесь остались твои товарищи. Им я нужна.

— Нам больше никто не нужен, разве что поп. Никогда не думал, что скажу это. Найдите священника, пришлите его сюда, и убирайтесь! И живо, чтоб я Вас больше не видел! А теперь уходите. Я устал.

Ева медленно вышла из комнаты. Мертвые и оставшиеся пока в живых разбойники лежали в большом зале на лавках вдоль стен. Было тихо, как будто все уже умерли. Кажется, она действительно больше ничем не могла помочь. Если она останется здесь, сил будет с каждым часом все меньше, она уже не сможет добраться до поляны с дубом, где ждет ее Роджер. И тогда он придет за ней сюда, в пропитанный заразой замок. Он придет, она знала это точно.

Внизу, на третьем этаже мерцал слабый огонек. В комнате стражи у стола сидели двое слуг — мужчина и женщина, она не смогла сейчас вспомнить, как их зовут. Признаков чумы у них она не увидела.

— Почему вы еще здесь? — спросила Ева.

Мужчина медвежевато поднялся. Кажется, он конюх, но она так и не вспомнила, мысли путались.

— Некуда нам идти. Во всех деревнях зараза. Нас никто и не пустит.

— У вас есть родные, близкие?

— Нет миледи, — ответила женщина, — все умерли.

— Кто-то остался в замке кроме вас?

— Нет, миледи, — это опять мужчина, — замок пустой, если не считать вон тех, наверху.

Он неодобрительно мотнул головой куда-то вверх.

— Вот что, друзья мои, — сказала Ева, — я знаю один лесной домик. Он конечно уже старый, но крыша над головой у вас будет. Я не вижу у вас признаков болезни. Отправляйтесь туда, никуда не выходите. Пока не пройдет мор, живите там. А когда все закончится, возвращайтесь в Блэкстон. Сейчас мне нечем наградить вас за вашу верность, но когда вернетесь, расскажите о том, что здесь произошло моему мужу и детям. Вы знаете их щедрость. Но вы должны пообещать мне одну вещь. Я расскажу вам, как добраться до домика, а вы найдете где-то поблизости священника, и пришлете его сюда.

— Да наградит Вас Бог, миледи! — воскликнула женщина, — Я уж думала, что придется кончить свои дни здесь, а Вы даете нам надежду! Правду люди говорили, что Вы — ангел. Уж как повезло нам жить в Вашем замке…

— Довольно об этом, — прервала ее Ева, — отправляйтесь в путь, только не забудьте про священника.

— Клянусь небом, миледи! — с жаром воскликнул мужчина, — Я добуду его, обещаю! А Вам оставлю оседланного коня, не оставайтесь здесь, уезжайте тоже!

— Хорошо, поторопитесь.

Ева объяснила им, как добраться до лесного домика, в котором они с маленьким Джейсоном проводили зиму, и слуги ушли. Она осталась внизу, за тем же столом. Её мутило. Она прислонилась к стене и закрыла глаза. Сил не было. Сколько она так просидела, Ева не могла бы сказать, но разбудило ее поскрипывание деревянных ступеней снаружи и осторожные шаги, из темноты выступила фигура священника. Он шел, пугливо озираясь. Это был отец Квентин, замковый капеллан. Она даже улыбнулась при мысли о том, как причудливо сплетаются порой судьбы: он когда-то обвенчал ее с Роджером, а теперь пришел в умирающий замок, чтобы проводить тех, кто здесь остался, в последний путь. Только теперь он не выглядел таким круглым и самодовольным, как раньше. Ряса висела на нем мешком, на исхудавшем и обвисшем лице — растерянность и страх.

— Pax vobiscum, святой отец, — проговорила леди Ева.

— И тебе, дитя мое, — сразу оживился священник, — Боже праведный, да это же леди Ева! Что с Вами, дитя мое, Вы больны?

— К сожалению, святой отец, не подходите ко мне близко. Значит, мои посланники нашли Вас?

— Я встретил их на дороге, возвращаясь от больного. Джозеф с таким жаром уговаривал меня прийти к Вам, что я сразу понял, что случилось что-то страшное. Но… я слышал, что на Блэкстон напали, — осторожно добавил он.

— Блэкстон в руках разбойников. Из его прежних жителей здесь осталась только я.

— Боже праведный!

— Не бойтесь, святой отец. Разбойники не в том состоянии, чтобы причинить Вам вред. Скорее, они нуждаются в Вашем утешении. Они все больны, будьте осторожны, когда сделаете для них все, что полагается.

— Право, дитя мое, Вы воистину добры, как ангел, если так заботитесь об этих заблудших душах! Они причинили Вам столько зла, да простит меня наш Отец небесный! А как же Ваш муж, сэр Роджер, Ваши дети…

— Они в безопасности. Что касается меня, то я дала слово этим, как Вы выразились, заблудшим душам, но как только Вы сделаете для них все, что возможно, я тоже буду свободна.

— Но как же Вы! Может быть, Вам тоже нужно утешение?

— Спасибо, святой отец. Самое большое утешение для меня в том, что мои близкие живы и здоровы.

Ева проводила отца Квентина наверх. Священник озирался кругом с изумлением и страхом. Это было понятно, ведь он помнил большой зал совсем другим. Джек был еще жив, но очень плох. Казалось, что только напряженное ожидание держит его в мире живых. Увидев священника, он оживился, даже глаза заблестели.

— Я вижу, он действительно ждал, — шепнул отец Квентин Еве, — Я сделаю для него и остальных все, что нужно. Не беспокойтесь об этом. Когда мои дела здесь будут закончены, я приведу людей из деревни, и мы похороним умерших, видит Бог! А Вам я советую, нет, даже смиренно прошу: уезжайте отсюда немедленно. Господь отвернулся от этого места, да свершится здесь воля Его.

— Спасибо, святой отец, пожалуй, я так и сделаю.

Она помедлила.

— Да, и вот ещё что. Я чувствую, что мы больше не увидимся. Я должна сказать Вам правду. Все эти годы я носила чужое имя и титул. Я не леди Ева. Сэр Роджер просто увидел во мне то, что хотел видеть…

— Я знаю об этом, дитя мое, — мягко перебил священник.

— Вы знали?! Когда Вы догадались?

— Я знал с того самого момента, когда сэр Роджер объявил Вас леди Евой. Это связано с тайной исповеди, но, учитывая обстоятельства, думаю, что могу Вам открыть кое-что. Семья лорда Освальда погибла вся. Никто не выжил. Отец сэра Роджера, сэр Годвард, нашел и похоронил их всех сразу после того, как ушли осаждавшие замок войска. Он открыл это мне, собираясь в свой последний крестовый поход.

— Почему же Вы не возразили сэру Роджеру тогда? — воскликнула пораженная Ева.

— Что бы это изменило? — глаза священника на смешном и кругленьком когда-то лице смотрели мудро и печально. — Я мог только утверждать это голословно. Доказать это можно было, только открыв публично тайну исповеди, но пойти на это я не мог. Поскольку я не возразил сэру Роджеру сразу (я человек, и, к сожалению слабый, я просто растерялся, да простит меня Господь!), то таким образом, косвенно признал его правоту. А после я рассудил, что мое признание принесло бы больше вреда, чем пользы, и я вынужден был жить с этой ложью, о чем буду вымаливать прощение у Господа до конца дней.

— И Роджер знал об этом? — несмотря на слабость, она никак не могла поверить в то, что услышала.

— Нет, насколько мне известно. Сэр Годвард исповедовался утром, в день отъезда, и сразу уехал. Он не хотел, чтобы сэр Роджер брал на себя грех, но надеялся, что если земля останется спорной, то его сын найдет впоследствии способ присоединить эти земли. Что касается Вас, дитя мое, то, на мой взгляд, и истинная леди не могла бы прожить свою жизнь более достойно, чем это сделали Вы. Ваше слово, которое Вы дали этим несчастным, и которое исполнили до конца, искупает многое. Господь видит все. А теперь идите! Я отпускаю Вам Ваши грехи, и да свершится воля Божья!

На конюшне Еву действительно ждал оседланный конь. Она никогда не умела хорошо ездить верхом, а сейчас задачу осложняла болезнь, но ей удалось ценой неимоверных усилий взгромоздиться в седло. Она почему-то вспомнила, как птицей, не касаясь стремян, взлетал в седло Джей перед охотой, несмотря на легкие доспехи, с какой грацией в свои три года держалась в седле малышка Кэти — они настоящие дети своего времени. На глаза навернулись слезы. "Ева, соберись!" — прикрикнула она мысленно. Конь медленно прошел через двор, потом под его копытами глухо зарокотал мост. Уже светало, и лес впереди выделялся неясной темной тучей на фоне неба. Ева придержала поводья и, обернувшись в седле, в последний раз взглянула на Блэкстон. Почему-то она была уверена, что это действительно последний раз. Рассмотреть в подробностях замок было трудно из-за темноты. Факелы над воротами уже не горели, только далеко в донжоне в одном окне бился слабый неровный свет, то тускло вспыхивал, то почти угасал, каждая вспышка казалась последней. Ей не было страшно за будущее, только невыносимо грустно, и еще она чувствовала огромную усталость. Только бы добраться до Роджера.

Весь остаток ночи Ева провела в седле. Это было очень трудно. Тяжело было даже просто держаться прямо. Ее мотало из стороны в сторону. Постепенно вокруг светлело. Проступили контуры деревьев, кружевные абрисы ветвей. Это ее как-то обнадежило. На душе стало легче. До поляны Ева добралась только к полудню. Чуть не пропустила еле заметную тропинку, по которой, наверное, и сейчас кузнец ходил к своей яме. Роджер ждал ее. Ева заметила его, только когда он вышел из тени деревьев, опоясывающих поляну, он шел и тревожно вглядывался в ее лицо.

— Не подходи ко мне, Роджер, я больна.

Силы окончательно истаяли, и она бы упала, если бы не его крепкие руки, подхватившие ее. Из их плащей он устроил постель под деревьями и уложил в нее Еву, подложив ей под голову седельную сумку. Ева была в сознании, но контуры предметов выглядели как-то странно размытыми, как будто были окружены мерцающим ореолом, а складки и тени казались, наоборот чересчур резкими. Она была рада, что, наконец, закончилась тряска, и не надо больше заботиться о том, чтобы не упасть, а можно просто закрыть глаза и расслабиться.

— Ну вот, — сказал Роджер, преувеличенно бодро, — Ты немного отдохнешь здесь, а потом мы двинемся в Торнстон.

— Я думаю, Роджер, что буду отдыхать здесь очень долго, — тихо ответила Ева, — Будет чудом, если я протяну до вечера.

— Не говори ерунды, ты просто устала, вот и все. Наверное, тебе пришлось ухаживать за этими животными день и ночь кряду! — он попытался взять ее руку, но она не дала.

— Роджер, милый, если ты меня хоть немного любишь, не прикасайся ко мне! Я знаю, что говорю, это только ради тебя самого. Я хочу, чтобы ты жил. Мне будет гораздо легче умереть, если я буду знать, что ты жив и здоров. Послушай, обещай, что выполнишь мои просьбы, даже если они тебя удивят. Ты обещаешь?

— Я обещаю, что выполню всё, о чем бы ты меня ни попросила, любовь моя, — сказал он необыкновенно нежно.

— Даю тебе слово рыцаря, — а вот в этом тоне был весь Роджер, Ева слабо улыбнулась.

— Хорошо, милый, — она немного помолчала, собираясь с силами, — Когда я умру, нет-нет, не спорь, я знаю, поверь. Так вот: после моей смерти ни в коем случае не целуй меня, и вообще старайся поменьше прикасаться к моему телу. Не надо меня хоронить, просто обложи ветками и сожги до пепла со всеми вещами кроме одной, о ней я расскажу чуть позже. С пеплом можешь поступать так, как пожелаешь. В моей седельной сумке лежит тетрадь из пергамента, завернутая в кусок шелка. Ткань сожги вместе с моим телом, а тетрадь я обработала специальными составами, она будет не опасна ни для тебя, ни для кого-то другого. Но самое главное, Роджер, и это очень важно, никто не должен читать ее, кроме наших далеких потомков. Дату, когда можно будет прочитать мою тетрадь, я указала на обложке. Это очень нескоро, милый, но ты должен позаботиться, чтобы она сохранилась до этого времени. Ты обещаешь сделать всё, что от тебя зависит? — долгая речь утомила ее, и она замолчала, тяжело дыша.

— Я думал, что уже знаю тебя так хорошо, что ты не сможешь больше меня ничем удивить, — мягко сказал Роджер, — Но ты опять удивила меня, Ева. Ты самая удивительная женщина, которую я встречал когда-либо. Наверное, я понял это еще в нашу первую встречу, но тогда я был просто ослом. А сейчас… Я не в состоянии поверить, что ты можешь меня покинуть. Конечно, если это случится, я выполню всё, что ты попросила, но… Ева, не смей умирать, слышишь?

— О Господи! Роджер, если бы ты знал… Как мне хотелось уйти из этого мира когда-то давно! Тогда я ни за что бы не поверила, что ты станешь мне так дорог. А сейчас я всё бы отдала, только бы остаться здесь, с тобой и детьми… Я даже не буду просить тебя позаботиться о них… Я знаю, что никто не сделает это лучше тебя… — ее голос становился все тише, и последние слова она уже шептала.

— Ева, не закрывай глаза, говори! Не спи! О небо, нет! Ева, любимая! Ева!!!…

Его голос еще звал, она еще слышала его, но он был всё дальше, дальше, дальше…

Глава 10. Снова дома

Круговерть темных и светлых пятен, странно искривленное и свернутое пространство, нет ни зрения, ни слуха, ни осязания, но почему-то все это ощущается. Нет личности, великое Ничто. Но почему-то есть страх. Потом откуда-то выплыл звук: л-л-л-л-л… л-л-л-л-л… Светлых пятен стало больше. Резко и ветвисто, как молния, ударила боль. Пятна стали складываться в какие-то стеклянные стены. Что-то блеснуло сбоку. Это сток душевой кабины! Понимание этого пришло раньше, чем понимание и ощущение собственной личности. Она! Это она! Снова боль. Судороги. Ощущение тела, одежды. Два перепуганных лица за стеклом. Ева! Ее зовут Ева! Или нет… кажется, Глэдис. Вот один из тех, за стеклом неистово кричит: "Глэдис! Глэдис!", и рвется к ней. А второй держит его и что-то пытается ему внушить. Сначала уговаривает, потом просто бьет его наотмашь по лицу, и тот оседает на пол и плачет, не отрывая при этом от нее глаз…

— Том, не бей моего брата…

Слова сложились сами собой. Голос какой-то хриплый, но с ним возвращаются почти все чувства. И самое главное — боль разлуки. Где-то там, за неимоверными пластами невероятно плотного и тяжелого времени остались крепкий невысокий мужчина, настоящий рыцарь, со всеми достоинствами и недостатками этого звания, стройный, ироничный, неистощимый на выдумки и изобретения молодой человек, самый дорогой и любимый — ее сын, и крошечная светловолосая девчушка, которую невозможно удержать на месте… Теперь все они так далеко…

— Слава Богу, Олли, она в порядке! Да хватит реветь! Ты же видишь, она вернулась.

Том резким движением отодвинул стеклянную дверь душевой кабины (по совместительству, временной капсулы).

— Тебе легко говорить, Том, это же не твоя сестра, — проворчал Оливер, поднимаясь с пола, — как ни крути, а я в первый раз вижу такое. Птички и обезьяна вернулись без проблем, даже ту крысу так не выворачивало.

— Во-первых, это моя девушка, ты забыл? А во-вторых, с ней все в порядке, правда, Глэдис? — спросил Том, подавая ей руку.

— Да, я в порядке, — она говорила, как во сне. В самом деле, трудно было сориентироваться, где сон, а где реальность.

— Скажи, — тормошил ее Оливер, — ты вернулась нормально? Нашла место отправки без проблем?

— А где доказательство? Ты прихватила что-нибудь с собой? — вцепился в нее с другой стороны Том, — Ты вообще была в прошлом?

— Была.

— В какое время?

— Кажется, 14 век…

Они оба опешили.

— Круто! — наконец выдавил из себя Том, — И????

— Я ничего с собой не принесла…

Казалось, всё в лаборатории, даже приборы, содрогнулось от горя.

— Ты нормально вернулась? — повторил вопрос Олли.

— Нет.

— Что???!!! Тебе пришлось умереть???!!! О боги! Я так и знал! Нельзя было отправлять ее туда!

— А камера? — подал голос Том, — О нет! Одни осколки! Ты что, топтала ее ногами?

— Какое сегодня число? — неожиданно спросила Глэдис.

— 15 июня…

"Ну да", — подумала она, — "Я так и рассчитывала, двадцатого состоится чтение дневника, а двадцать второго у меня экзамен по практической хирургии у профессора Кросби. Я так его боялась!" Она даже хихикнула, так смешно ей это показалось.

— Олли, по-моему, она не в себе…

Глэдис повернулась к друзьям. "Они отправят меня туда снова", — подумала она, — "Чего бы мне это ни стоило. Надо взять побольше антибиотиков, самых новых, последнего поколения, и тогда мы с этой чумой еще посмотрим, кто кого!"

— Я в себе, как никогда, — сказала она, — Через пять-шесть дней вы получите такие доказательства, что весь научный мир дружно снимет перед вами шляпы.

— Не говори загадками, что ты задумала?

— Увидите через пять дней. А пока я ничего не скажу. Том, пообещай мне одну вещь…

— Пообещать я могу все, что угодно, — пробурчал тот.

"Роджер никогда бы так не сказал", — подумала Глэдис.

— Как только вы получите свое доказательство, — сказала она, — Вы немедленно отправите меня обратно в прошлое. Дату я назову.

Парни посмотрели друг на друга, и расхохотались. Глэдис почуяла недоброе. Наверное, у нее в этот момент было такое лицо, что весельчакам сразу расхотелось смеяться. По крайней мере, они мгновенно заткнулись, как будто проглотили остатки смеха.

— Эй, Глэдис, ты что? Честное слово, если бы я тебя совсем не знал, то подумал бы, что вернулась не моя сестра! Да мы не то, что в дату, мы и в век попасть не можем! У нас для всех экспериментов были одни и те же параметры, а животных всегда забрасывало в разное время! Только для тебя мы выставили немного по-другому, потому что хотели тебя подальше забросить… Для более впечатляющих результатов… Я и подумать не мог… — Олли передернуло.

— Ты хочешь сказать… — начала она тихо и страшно.

— Ну да, да! Даже если мы выставим для тебя те же самые параметры, ты, скорее всего, попадешь в совсем другое время, лет на пятьдесят раньше, или позже, а может, и на все сто! Мы еще не умеем выбирать время точно. Это же опытный образец! Сейчас самое главное — доказать, что она работает, получить деньги за изобретение, и работать дальше!

Глэдис почувствовала огромную усталость.

— И когда же вы научитесь прицеливаться как следует?

— Ну, мы вообще-то не собирались вести исследования именно в этом направлении, — сказал Том, — но когда мы запатентуем нашу крошку, наверное, кто-то будет работать и над этим тоже. Но вряд ли результаты будут скоро. Мы и того, что есть, добивались почти три года.

— Понятно, — Глэдис безнадежно вздохнула, — Пойду спать. Жутко устала. Увидимся через пять дней.

Том проводил ее обалделым взглядом.

— Слушай, Олли, это точно твоя сестра? Она даже ничего не спросила обо мне…

Блэкстон оказался недалеко, что, в общем, было неудивительно. До замка Глэдис добралась на такси. Чтение дневника состоится именно здесь, она это знала, потому что все эти дни тщательно просматривала светскую хронику, а это событие преподносилось как настоящая сенсация: "Многовековая тайна близка к разгадке"… и тому подобное.

Таксист остановил машину возле высоких решетчатых ворот, рядом с которыми по обе стороны росли густые кусты жасмина. Рассчитываясь с таксистом, Глэдис старалась не смотреть в сторону замка, и только когда машина уехала, девушка подошла к воротам. Сквозь деревья было почти ничего не видно, только аллею, уходящую вглубь парка. Она нажала кнопку переговорного устройства.

— Назовите себя и цель Вашего визита, пожалуйста.

— У меня есть важные сведения, касающиеся сегодняшнего чтения дневника леди Евы.

Устройство молчало довольно долго.

— Проходите в левое крыло замка, вход с торца здания, первый этаж. Вас примет дворецкий лорда Блэкстона Сэмюэль.

Ворота приоткрылись, и она пошла по ухоженной, посыпанной гравием аллее. Наверное, здесь очень приятно ездить верхом. Идти пришлось не очень далеко. Она прошла всю аллею, которая в конце сделала резкий поворот, и оказалась перед замком. У нее дух захватило от волнения. Прямо перед ней лежал регулярный парк, центром которого был овальный пруд. По берегу пруда проходили две дорожки. Огибая его с двух сторон, они сходились за прудом в одну широкую, которая впадала в удобный, мощеный плиткой подъезд. Перед самим замком была разбита лужайка и две небольшие клумбы по обе стороны от главного входа. Но самое главное — замок. Как будто только несколько дней назад она оставила его, даже скучала по нему эти дни, а теперь его было не узнать. Здание в целом производило впечатление старинного, но ухоженного особняка, стены живописно поросли плющом, однако архитектура изменилась в корне.

Присмотревшись, Глэдис поняла, что донжон уцелел, но его перестроили. Вместо навеса над плоской крышей была полноценная кровля, высокая и заостренная. Она нашла свое бывшее окно. Теперь оно было забрано современной, хоть и стилизованной рамой, с другой стороны башни было сделано другое такое же, для симметрии. Глэдис не могла сообразить, в каком помещении оно должно находиться, наверное, интерьер тоже изменили. Там, где раньше был вход, в башню, сделали высокое французское окно, выходящее на живописный балкон. Вход же устроили прямо под ним, теперь в башню можно было попасть с первого этажа, через красивую двустворчатую дверь с крыльцом, по обеим сторонам которой теперь красовались стилизованные окна. К донжону пристроили два двухэтажных крыла с островерхими башенками по бокам, так, что донжон оказался как бы "утоплен" в них. Фундамент крыльев был сложен из дикого камня, и она позабавилась, разглядев, что часть фундамента левого крыла — это бывший фундамент конюшни того замка Блэкстон, который она знала. А тогда пруд, если поразмыслить — это та часть рва, самая глубокая, через которую раньше был перекинут мост, ведущий в замок! Интересно, сохранился ли второй подземный ход?

Размышляя таким образом, она медленно шла к донжону.

— Вам сюда, мисс.

Неведомо откуда взявшийся слуга в униформе показывал ей рукой на левое крыло.

— Дойдете до угла, свернете за него, и увидите дверь. Вам туда. Сэмюэль ждет Вас.

Он жил здесь, в левом крыле. Это был немолодой уже человек, седоватый, очень аккуратный, собранный и подтянутый, как и подобает слуге в таком доме.

— Сожалею, но ничем не могу Вам помочь, — сказал он, выслушав Глэдис, которая от волнения начала путаться и сбиваться, — Согласитесь, что это звучит чрезвычайно странно. Вы утверждаете, что при помощи каких-то технологий попали в далекое прошлое, и знали семью Блэкстонов, даже жили в этом замке, но выглядите вы лет на двадцать. Вы что, попали туда ребенком? Кто посмел бы поставить такой рискованный эксперимент над ребенком?

— Нет, я попала туда в своем нынешнем возрасте, и вернулась в тот возраст, из которого отправилась в прошлое!

— И каковы же тому доказательства?

— Доказательства — в дневнике, который будут сегодня читать. Я знаю, что в нем. Я могу это с легкостью доказать. Пока дневник не прочитан, я могу рассказать его содержание, а после прочтения все убедятся, что я рассказала всё правильно.

— Это при условии, что Вы попадете на чтение этого дневника. Пока я не вижу причин Вас туда допускать. Это очень важное семейное дело, касающееся очень узкого круга лиц. Никто посторонний туда не может быть допущен. Дневник всегда вызывал большой интерес — нездоровый интерес! Если бы Вы знали, сколько раз появлялись разные авантюристы и просто сумасшедшие, которые пытались узнать, или как-то предсказать его содержание. Но к счастью, они не преуспели. И теперь Вы тоже говорите, что знаете, что содержит в себе этот документ. На каком основании я должен Вам верить?

Глэдис чуть не заплакала. Всё рушится. Если ее не допустят на чтение дневника, она никак не сможет доказать, что его содержание было известно ей заранее. Можно попробовать рассказать этому помешавшемуся на чувстве собственной значимости типу какие-нибудь эпизоды из прошлого, но насколько он знаком с историей? Она сделала последнюю попытку.

— А представьте, что я все-таки права! — почти выкрикнула она, — Тогда Вы сейчас выпроваживаете практически главу рода! Сможете ли Вы потом простить себя за это?

Он приподнял одну бровь, и глянул на нее чуть искоса, с насмешливым недоверием. Это было так знакомо!

— Китни, Вы не можете меня задержать!

Он был слишком сдержан, чтобы перемениться в лице мгновенно. Но и того, что произошло, хватило, чтобы она поняла — он очень удивлен.

— Как Вы меня назвали?

— Простите, я ошиблась, — пробормотала она, покраснев, — Вы так приподнимаете бровь, как мой знакомый из прошлого…

Она совсем смешалась. Сэмюэль подошел к переговорному устройству и нажал кнопку.

— Слушаю Вас, Сэмюэль.

— Милорд, прошу меня простить, но здесь одна странная девушка. Она утверждает, что знала семью Блэкстонов много веков назад. Она говорила что-то о путешествии во времени…

— Ну и что?

— Может, было бы лучше, если бы Вы сами ее выслушали? Собственно, она утверждает, что это ее дневник Вы будете сегодня читать.

— Дайте ей телефон моего психиатра и прикажите проводить ее до ворот.

— Но, милорд, она упомянула имя моего предка, Китни. Насколько мне известно, оно не упоминается в семейных летописях семьи Блэкстон, и передавалось только, простите, сэр, в моей семье устно.

Устройство некоторое время безмолвствовало.

— Вы не правы, Сэмюэль, имя Вашего предка упоминалось в связи с осадой замка Блэкстон в 14 веке, а также — Китни управлял делами в замке Торнстон во время эпидемии чумы в 1361 году. По некоторым версиям, Китни был ближайшим помощником лорда Роджера. Но документы, в которых отражены эти факты, никому не передавались ни на моей памяти, ни при моем отце. Как правило, историков и прочих исследователей они не интересуют. Что ж, проводите эту особу ко мне.

— Не скрою, то, что Вы рассказываете, слишком невероятно, — сказал сэр Эдвард после недолгого молчания. Лорд Эдвард Блэкстон оказался абсолютно седым, высоким мужчиной. На вид ему было где-то между семьюдесятью пятью и восеьмьюдесятью годами, и на данный момент он был старейшим представителем рода Блэкстонов.

— Вы не похожи на сумасшедшую, и, наверное, отдаете себе отчет, что через некоторое время мы выясним, что содержится в дневнике.

Он снова помолчал.

— Часть фактов, которые Вы сообщили, мне известны, некоторые неизвестны совсем, но велика вероятность, что так было. И кроме того для меня важен еще один факт. Ваше сходство с одним портретом. Он у Вас за спиной, чуть слева. Если всё обстоит так, как Вы говорите, Вы узнаете особу, которая там изображена.

Глэдис почувствовала, что у нее вспотели ладони. Сэр Эдвард встал и включил направленные светильники возле одного из портретов. Она поднялась и медленно пошла к картине. Еще издали она поняла, кто это.

— Кэти, — выдохнула она, — девочка моя…

Художник честно соблюдал правила живописи своего времени, но сходство передал талантливо. Это без сомнения была Кэтрин, уже взрослая, лет 30, в роскошном платье, расшитом драгоценными камнями. А украшение на шее — то самое ожерелье, подарок Роджера перед памятным пиром, как привет от него через века. Глэдис смотрела, не в силах оторваться от полотна. Любовь, боль, нежность, тяжесть разлуки — эта волна противоречивых чувств накрыла ее с головой. Она чувствовала себя счастливой, совершенно не думая о том, как это выглядит со стороны, ведь физически ей сейчас не было и 20.

— Мисс Глэдис?

Она поняла, что по ее лицу катятся слезы.

— Простите, я оставила ее совсем крошкой… Как сложилась ее судьба?

— Она была представлена к королевскому двору в возрасте 16 лет, стала фрейлиной Ее Величества. Вышла замуж, считалась одной из самых умных и образованных женщин своего времени. Умерла в возрасте 53 лет, оставив после себя двоих сыновей, сэра Роберта и сэра Роджера и дочь, леди Еву.

Глэдис благодарно улыбнулась.

— А портрета Джея… то есть, сэра Джейсона, или сэра Роджера Блэкстона у Вас нет? — спросила она с надеждой.

— Их портреты, к сожалению, не сохранились. Очень много картин погибло во время пожара в 16 веке и во время Второй мировой войны. Однако у нас мало времени. Я тщательно взвесил то, что узнал от Вас и то, что увидел сам. Я считаю, что Вы можете присутствовать на чтении дневника, если пообещаете выполнить некоторые условия. Во-первых, Вы не должны публиковать ничего из содержимого дневника без моего согласия, во-вторых, Вы самостоятельно повторите в присутствии остальных членов моей семьи то, что рассказали сегодня мне, в-третьих, Вы будете соблюдать все решения, связанные с содержимым дневника, которые будут приняты сегодня после чтения. Вы можете обещать мне это?

— Я обещаю, — Глэдис твердо глянула в глаза сэру Эдварду. Он слегка кивнул.

Чтение было назначено в "старой гостиной", в бывшем донжоне. Раньше эта гостиная называлась большим залом. Форма помещения сохранилась, но отделка была современная. Освещение теперь стало гораздо ярче. С потолка свисала массивная бронзовая люстра с хрустальными подвесками, и в комнате по стенам располагались светильники, выполненные в виде канделябров.

В центре стоял длинный полированный стол из какого-то светлого дерева. Во главе стола располагалось большое кресло с высокой резной спинкой, стилизованное под мебель шестнадцатого века. Остальные кресла, стоявшие у стола были поменьше, но выполнены в том же стиле. Камин располагался там же, где и раньше — с правой стороны от стола, в углу, смежном с перегородкой между залом и бывшей спальней сэра Роджера. Перед камином была довольно большая площадка, застеленная светло-коричневым мохнатым ковром, здесь стояло ещё два кресла, в одном из которых расслабленно полулежал молодой человек, бледный, как бы полупрозрачный, и, казалось, дремал.

Кроме него в комнате, находились ещё несколько человек: девушка, чуть постарше Глэдис, лет двадцати пяти, с длинными светлыми волосами, одетая в классический светлый костюм; стройная, импозантная дама, под сорок, в черном элегантном платье, темноволосая, с эффектной модельной стрижкой; и ещё одна дама в годах, державшаяся скромно, сидели у стола. К стене возле камина прислонился с независимым видом молодой мужчина, крепкого телосложения, одетый в темные брюки и свободный свитер из небеленой шерсти, с эмблемой какого-то спортивного клуба, наверное, местный "энфан террибль".

Появление Глэдис было встречено с холодным удивлением, в котором сквозила настороженность, и только присутствие сэра Эдварда придало ситуации законный вид. Он прошел во главу стола, жестом предложив Глэдис место во втором кресле у камина. Все повернулись к сэру Эдварду.

— Дамы и господа. Вы все знаете, по какому поводу мы здесь собрались. Сегодня наконец будет положен конец одной из самых интригующих загадок нашей семьи. Но прежде необходимо сказать несколько слов и провести некоторые необходимые процедуры.

Молодой мужчина у стены нетерпеливо пошевелился.

— Да, сэр Эдвард, хотелось бы получить объяснение по поводу особы, которая пришла с Вами, — подала голос дама в черном платье, — Кто эта девушка, и почему она здесь?

— Всему свое время, леди Беатрис, — невозмутимо промолвил сэр Эдвард.

— Я хочу напомнить, — продолжала леди Беатрис, — Нашу давнюю договоренность о том, что на первом чтении дневника будут присутствовать только члены семьи, прямые потомки Блэкстонов и Торнстонов. Мы не приглашали ни прессу, ни нотариуса, ни какое-либо другое официальное лицо. То, что происходит сейчас, является делом сугубо семейным.

— Спасибо за напоминание, леди Беатрис, — сэр Эдвард говорил тем же спокойным, скучноватым тоном, — Уверяю Вас, что я также осведомлен о договоренностях относительно первого чтения, и заявляю, что присутствующая здесь молодая дама не является официальным лицом. Что касается ее права находиться здесь об этом позже, но беру на себя смелость утверждать, что здесь присутствуют только лица, имеющие непосредственное отношение к семье леди Евы из Торнстона, автора дневника, который мы будем читать.

По комнате пронесся легкий вздох удивления.

— Однако, раз речь зашла о нашей гостье, позвольте представить вам ее. Мисс Глэдис Джонсон. О ее роли в этой истории, как я уже сказал, вы узнаете позже. Мисс Джонсон — леди Беатрис, леди Сесилия, потомки леди Евы со стороны леди Кэтрин, леди Генриэтта, вдова моего покойного двоюродного брата, сэр Ульрих, родня со стороны германской ветви Торнстонов, и, наконец, сэр Ричард, единственный сын моей покойной родной сестры, и наследник Блэкстона.

Сэр Эдвард подал знак, и Сэмюэль внес на малиновой бархатной подушке древнюю коричневую тетрадь. Сердце Глэдис лихорадочно забилось. Её снова одолели страхи: что если страницы слиплись от времени, и их нельзя будет разлепить, или выцвели чернила, или вообще тетрадь подменили? Сэмюэль ведь говорил что-то об авантюристах, пытавшихся выведать содержимое дневника?

— Прежде всего, я хочу спросить всех присутствующих: знакомы ли они с документом, о котором идет речь, — так же размеренно спросил сэр Эдвард, — Леди Беатрис?

— Боюсь, у меня не может быть с ним близкого знакомства, — пожала плечами элегантная леди, — Но внешний вид этого дневника мне знаком хорошо, я много раз его видела.

— Леди Сесилия? — продолжил опрос старый лорд.

— Я тоже много раз его видела, — светловолосая девушка отозвалась, пожалуй, даже чуть более поспешно, чем требовалось, — Мне его часто показывали с самого детства.

— Леди Генриэтта? — обратился сэр Эдвард к скромной даме.

— Да, я с ним знакома, — коротко ответила та. Глэдис посмотрела на нее с сочувствием. Эта дама, видимо, не привыкла к вниманию, наверное, ее вообще редко о чем-то спрашивают.

— Сэр Ульрих? — продолжил лорд, — Сэр Ульрих!

— А? — "прозрачный" молодой человек встрепенулся, как будто все, что было только что сказано, никак его не коснулось.

— Сэр Эдвард спросил Вас, кузен, знаком ли Вам тот дневник, который мы будем сегодня читать, — раздельно, как ребенку "перевел" вопрос молодой лорд, стоявший у стены.

— Я? Я никогда его не читал… Я только видел, мне показывали издали… — бедняга явно находился где-то далеко в этот момент и совсем смешался. Это приняли как должное, видимо, ничего другого от него и не ожидали.

— Сэр Ричард, — сэр Эдвард произнес это имя чуть громче, чем остальные, и, как показалось Глэдис, чуть уловимо теплее.

— Да, конечно, — с некоторой ленцой ответил молодой лорд, — Трудно не выучить наизусть, как он выглядит, когда тебя тычут в него лицом каждый день.

Леди Беатрис бросила на него ледяной взгляд, а леди Сесилия посмотрела с мягким укором. Видимо, эта выходка у него была не первая, и уж точно — не последняя, и все об этом знали.

Сэр Эдвард кивнул и продолжил:

— Тогда я прошу всех удостовериться лично в том, что здесь находится именно тот документ, который Вы все знаете, и поставить свою подпись на бумаге, которая будет свидетельствовать о том, что это действительно тот самый документ.

Сэмюэль пронес тетрадь и бумагу вокруг стола, и все по очереди осмотрели дневник и поставили свои подписи. Когда сэр Ульрих тоже расписался, почти не глядя, сэр Эдвард вмешался в ход процесса:

— Покажите тетрадь и нашей гостье.

— Это совершенно ни к чему! — возмущенно воскликнула леди Сесилия, — Что она может удостоверить? Она же никогда не видела дневника!

— Вынужден настаивать, миледи. Позже Вы поймете, для чего это нужно, — все так же невозмутимо сказал старый лорд.

Тетрадь поднесли и к Глэдис. Она взволнованно шарила глазами по обложке. Слава Богу! Это он. Вот следы от кляксы, которую она посадила, когда писала дату. Ей уже тогда нездоровилось. Если сохранилась клякса, то и чернила, видимо, не выцвели, Глэдис специально заказывала у торговцев китайскую тушь — документы, написанные этой тушью, она видела в музеях, и даже по прошествии веков можно было разобрать надписи.

— Что скажете? — в голосе сэра Эдварда сквозили оттенки нетерпения.

— Да, это тот самый дневник, — отозвалась девушка.

— Она что, эксперт? — бросила леди Беатрис.

— Что ж, настала пора прояснить вопрос относительно нашей гостьи, — все тем же ровным тоном проговорил сэр Эдвард, — Чтобы предвосхитить возможные вопросы, скажу, что я лично рассмотрел ее доводы и нашел, что она имеет отношение к дневнику, и, следовательно, имеет право присутствовать при его чтении. Каковы будут последствия — покажет время. То, что она намерена сообщить, кажется невероятным, но только на первый взгляд. Свое отношение к дневнику и свою просьбу, связанную с ним, она изложит нам сама. Предоставляю Вам слово, мисс Джонсон.

Все повернулись к Глэдис. В комнате повисла напряженная тишина. "Неформальный" сэр Ричард подался вперед, как охотничий пес, сделавший стойку. Сэр Ульрих продолжал дремать в кресле. Девушку бросило в жар. Она встала.

— Дело в том, — начала она, — Что я доподлинно знаю содержание дневника, как и его внешний вид, потому что сама его писала. Это дневник путешественницы во времени. Я попала в прошлое во время эксперимента молодых исследователей, и прожила там двадцать два года, после чего умерла во время эпидемии чумы, и вернулась в тот же момент, из которого отправилась, и в свой исходный возраст. Этот дневник я вела там, в прошлом, и попросила мою семью сохранить его именно так, как это было сделано, для того, чтобы я могла доказать факт своего присутствия в прошлом. Доказать я могу прямо сейчас. Я дословно помню, что написано на первой странице, и процитирую это, а Вы откроете дневник и сверите мои слова. Мне ничего не нужно от Вашей семьи. Я прошу только удостоверить тот факт, что я была в прошлом и подтвердить его для прессы.

— Это… Это просто неслыханно! — восклицание леди Сесилии вырвалось наружу, не дожидаясь окончания речи Глэдис, — Да как Вы посмели! Сэр Эдвард, и Вы позволили ей? Вы знали, что она собирается произнести здесь этот бред?

— Да, я знал о том, что она собирается сказать. — голос старого лорда звучал так же невозмутимо. — Но ее слова легко проверить, не так ли? Пусть она процитирует первую страницу, и вкратце изложит нам содержание остального текста, а мы сверим его при чтении.

— Не собираюсь даже давать ей такую возможность, — холодно бросила леди Беатрис, — Докажет она то, что это ее дневник, или нет — какая разница! Дневник — семейное дело, а у нее не может быть с нами ничего общего. Или Вы будете утверждать, что принадлежите к знатному роду? — обратилась она к Глэдис.

— Нет, я не имела ничего общего ни с одной из знатных фамилий до этого путешествия, но…

— Вот видите! — перебила леди Беатрис, — Тогда раз Вы утверждаете, что это Ваш дневник, значит, титул Вами присвоен? В таком случае, если Вы немедленно не откажетесь от всех Ваших притязаний, я лично отправлю Вас на скамью подсудимых! А это — смертная казнь! Законов никто не отменял! Мы не будем Вас слушать, и Ваши доказательства оставьте при себе. Мы немедленно начинаем чтение дневника!

— Да что же это такое происходит! — загрохотало из угла. Голос у "неформала" оказался такой громкий, что зазвенело под потолком. Сэр Ричард вышел из-за камина, подошел к столу, и уперся ладонями в столешницу. Леди притихли, даже сэр Ульрих вздрогнул и обвел всех сонными глазами.

— Насколько я понимаю, речь идет о подтверждении научного открытия, а не о вопросах родословной, так ведь? — повернул он голову к Глэдис, совершенно убитой этой бурей, вызванной ее заявлением, — Но это только одна сторона вопроса. Если этот дневник действительно принадлежал ей, то на скамью подсудимых вместе с ней должны сесть и все мы! И Вы в том числе, леди Беатрис, ведь именно Вы настаивали когда-то на том, что принадлежите к генеалогической ветви Торнстонов, — та только брезгливо поморщилась, — А мы все в таком случае — ее потомки! И обвинять эту девушку — то же самое, что обвинять сэра Эдварда, или Вам с леди Сесилией обвинять друг дружку…

— Довольно! — резко прервал эту речь сэр Эдвард, — Леди Генриэтта, что скажете Вы?

Скромная дама, видимо, не ожидала, что к ней обратятся напрямую.

— Каждый имеет право на то, чтобы его хотя бы выслушали, — спокойно сказала она, — и раз уж мисс Глэдис здесь, и ей есть что сказать, пусть скажет.

Леди Сесилия и леди Беатрис сидели с непроницаемыми лицами.

— Сэр Ульрих? — в голосе сэра Эдварда проскочила нотка безнадежности.

— Я согласен с любым вашим решением… — прошелестело из кресла.

"Прямо не человек, а Ореховая Соня", — подумала Глэдис.

— Что ж, — подытожил старый лорд, — Леди Сесилия и леди Беатрис, видимо, остались в меньшинстве. Моя же позиция такова: верить, или не верить в историю, предложенную мисс Глэдис, будет решать каждый сам для себя. Но так как она здесь, предположим все-таки, что она говорит правду. Ведь для того, чтобы прийти сюда с пустыми заявлениями, надо быть сумасшедшей, не так ли? Кстати, проясните один вопрос, — это уже было адресовано Глэдис, — Леди Ева обладала недюжинными познаниями — в какой области?

— В медицине, — отозвалась девушка отрешенно.

— Как Вы это объясните?

— Я учусь в Оксфорде, на отделении клинической медицины.

— Отлично, теперь всё сходится, — продолжал сэр Эдвард, — Бесспорно, что если мы получим доказательства того, что эта юная леди является нашим далеким предком, многое усложнится. Но ведь независимо от того, мы все равно прочитаем дневник и узнаем истину. И доказательства, которые приготовила мисс Джонсон, никак не повлияют на эту истину, поэтому я не вижу причин отказывать ей в том, чтобы выслушать их.

— Нет, разница есть! — леди Беатрис никак не могла успокоиться, — Если бы мы прочитали дневник в узком семейном кругу, мы могли бы обнародовать только часть фактов. Вокруг дневника поднялась такая шумиха, что промолчать было бы невозможно, но мы бы составили продуманный пресс-релиз. А теперь это всё выйдет за рамки семьи!

— Неужели Вы думаете, леди Беатрис, что я не предусмотрел этого, — голос сэра Эдварда был таким же ровным, как раньше, — Во время нашей предварительной беседы мисс Джонсон дала мне слово, что не станет обнародовать ничего из содержимого дневника без согласования со мной, и подчинится всем решениям, которые будут приняты после чтения. Надеюсь, леди, у Вас нет сомнений относительно моей преданности интересам семьи?

Леди Беатрис, наконец, овладела собой:

— Хорошо. Однако, насколько можно полагаться на ее слово?

— Думаю, леди, что не меньше, чем на Ваше, — поставил точку в обсуждении сэр Эдвард. "Неформал" удовлетворенно кивнул, леди Генриэтта смотрела на леди Сесилию и леди Беатрис с нескрываемым злорадством. Наверное, ее происхождение здесь тоже не считалось идеальным.

— Итак, если других возражений нет, — сэр Эдвард сделал жест в сторону Глэдис, — Вам слово, мисс.

Глэдис встала и немного помолчала. Кажется, больше никто не хотел высказаться.

— Первые строки этого дневника звучат так, — начала она, — "Меня зовут Глэдис Джонсон. Я обращаюсь к далеким потомкам сэра Роджера и леди Евы. Надеюсь, что мой дневник сохранится до того времени, которое я указала на обложке. Леди Ева — мое имя в этом времени, доставшееся мне случайно и по чистому недоразумению, винить в этом никого нельзя. Это хроника путешествия во времени".

— Что ж, начнем, — сэр Эдвард осторожно попытался открыть обложку. Страницы действительно слиплись. Глэдис похолодела. Вторую и последующие страницы она так хорошо не помнила наизусть. Но, немного повозившись, сэр Эдвард наконец смог поддеть край первой страницы, и книга с легким потрескиванием открылась. Всё же не зря она использовала только телячью кожу самой лучшей выделки! Сэр Эдвард надел очки и вгляделся в текст.

— "Меня зовут Глэдис Джонсон. Я обращаюсь к далеким потомкам сэра Роджера и леди Евы…", — начал он.

Чтение закончилось. В комнате некоторое время царило потрясенное молчание, только сэр Ульрих всё так же спал. Сэр Ричард смотрел блестящими глазами куда-то в пространство. Сэр Эдвард устал, но Глэдис поймала его ободряющий взгляд из-за очков. Леди сидели с ошарашенным видом.

— Нет, эту ситуацию необходимо как-то разрешить! — нарушила, наконец, тишину леди Беатрис, — Совершенно невозможно оставить всё как есть.

— Я думаю, выход есть, — подала голос Глэдис. Она уже оправилась от шока, вызванного тем, что ее потомки не захотели признать своего родства с ней. Прямо "Гадкий утенок" наоборот! Все повернулись к ней.

— Как раз и надо все оставить так, как есть, — сказала она, — Леди Ева пускай остается тем, что она и есть на самом деле — мифическим персонажем, который создал сэр Роджер, и заодно — Вашей далекой родовитой родственницей. Ей вовсе необязательно иметь что-то общее с реальной женщиной, Глэдис Джонсон. Скажем, некоторые поступки, описанные в дневнике, мы припишем Глэдис, а другие отдадим леди Еве. Операция, которая сохранила ногу сэру Роджеру, лечение больных во время чумы и вся прочая медицина — дело рук Глэдис. Она вполне могла при этом стать другом семьи, не так ли? А рождение сэра Джейсона, леди Кэтрин, помощь в обороне замка при штурме, пусть остается для леди Евы. Тогда можно объяснить и странные условия, которые создались вокруг дневника — это была просьба Глэдис, которой леди Ева пошла навстречу, из врожденного благородства (Глэдис усмехнулась), и, учитывая все, что та сделала для обитателей замка. Я прошу вас только подтвердить некоторые факты, на ваш выбор, которые свидетельствовали бы о том, что я была в Блэкстоне в 14 веке, и больше ничего мне от вас не нужно. И, клянусь, не нужно будет никогда, — с силой добавила Глэдис.

Несколько минут стояла тишина.

— Нет, это невозможно… — начала было леди Сесилия.

— А почему бы и нет, — возразила леди Беатрис, — Если эта девица даст письменное поручительство в том, что ни на что большее она не претендует (это поручительство будет не для широкой публики, разумеется), то мы могли бы подтвердить некоторые строго отобранные факты, изложенные в дневнике, связав их с ее именем. Пусть уж лучше ее активность будет ограничена договоренностью с нами.

— Нет, это черт знает что! — взорвался сэр Ричард, — К вам приходит человек, который сделал для семьи больше, чем вы все вместе взятые, а вы бормочете что-то о "тщательно отобранных фактах"! Да если на то пошло…

— Ричард! Довольно, — вмешался молчавший до сих пор сэр Эдвард, — Вы можете соглашаться, или не соглашаться с предложенной Вам версией истории, это Ваше дело. На первый взгляд, в это трудно поверить, и, возможно всем нам нужно время. Но к определенному решению мы должны прийти уже сегодня. На мой взгляд, доказательств истинности слов этой девушки предостаточно. Она просит не так уж много. Мисс Джонсон предложила решение, леди Беатрис высказалась. Кто еще согласен с ней? Ульрих?

Бледный юноша вздрогнул, как будто только что проснулся:

— Что? Подтвердить то, что было написано в дневнике? А… да, конечно, я согласен.

Леди Сесилия тихо вздохнула, леди Беатрис покачала головой, сэр Ричард снисходительно хмыкнул.

— Кстати, Ричард, что думаете Вы? — обратился к нему сэр Эдвард.

— Я думаю, что мисс Джонсон заслуживает гораздо большего, чем простое подтверждение "тщательно отобранных фактов", — последние слова он произнес с отвращением.

— Мне было бы этого вполне достаточно, — быстро сказала Глэдис, — И я обещаю, что подпишу обязательство, о котором говорила леди Беатрис. Мне действительно больше ничего не нужно.

— Все они так говорят сначала, — бросила леди Сесилия.

— Можно подумать, кузина, что у Вас большой и горький опыт общения с шантажистами, — съязвил сэр Ричард. Кто-то ахнул, леди Сесилия задохнулась от возмущения.

— Сейчас речь не об этом, — невозмутимо продолжил сэр Эдвард, — Итак, Ричард, пока мы не решили, чего же именно заслуживает мисс Джонсон, согласны Вы дать ей хотя бы то, что она просит?

— Да, согласен, — нехотя процедил "неформал", — Но мы еще вернемся к этому разговору, обещаю.

— Я не желаю иметь с ней ничего общего, — фыркнула леди Сесилия, — но если в этой бумаге не будет ничего такого, что как-то связало бы ее с нами, и все подпишут, то и я подпишу.

Все остальные, так или иначе, тоже согласились.

— Итак, решено, — подвел итог сэр Эдвард, — Мы согласны, тщательно рассмотрев содержимое дневника, предать огласке часть фактов, связанных с именем мисс Джонсон, подтвердив их соответствующим образом. Сэмюэль, передайте моему секретарю, чтобы подготовил версию для прессы. Когда будет готов документ для Вас, — сэр Эдвард слегка кивнул Глэдис, — Мой секретарь свяжется с Вами, оставьте Ваши контакты Сэмюэлю.

Глэдис почувствовала себя опустошенной, выжатой до состояния сухой корочки. Она поднялась и двинулась к выходу из зала. Рядом неслышно возник Сэмюэль.

— Вас проводить, мисс?

— Спасибо, Сэмюэль, я знаю дорогу. Только было бы хорошо, если бы Вы вызвали мне такси, уже очень поздно, я ничем больше не доберусь до дома.

— Конечно, миледи, Вы подождете в холле, или…

— А можно где-нибудь в более укромном месте? Не хочу попадаться на глаза лишний раз.

— Есть небольшая комната внизу, на третьем этаже, вход налево, сразу из холла, возле выхода на балкон. Как раз для таких случаев.

Снова ностальгия. Это оказалась бывшая комната стражи. Та самая, где Глэдис сидела, больная, ожидая священника. Она невольно поежилась, так ясно вспомнилось ее тогдашнее состояние. Правда, теперь это была очень уютная современная комнатка, с зеркальным окном, мягким кожаным диваном, журнальным столиком и нарядными кашпо с цветами. Все освещалось приглушенным светом, приятным для усталых глаз. Глэдис не стала садиться на диван, опасаясь уснуть прямо здесь, присела на одну из банкеток, стоявших возле столика.

— Принести Вам кофе? — спросил Сэмюэль, — Может, Вы голодны? Я мог бы распорядиться…

— Нет, спасибо, достаточно кофе.

Сэмюэль помедлил.

— Не сочтите за бестактность, миледи, но могу я задать Вам вопрос? Вы ведь знали Китни, моего предка? Каким он был?

— Очень надежный товарищ, настоящий друг, готовый всегда прикрыть спину. Очень любил сэра Роджера. Я бы сказала, был его вторым здравым смыслом.

— Спасибо, мисс. Могу я еще что-то сделать для Вас?

— Нет, Сэмюэль, только кофе и такси.

— Сэмюэль, не надо такси, я сам отвезу юную леди.

В комнату вошел сэр Ричард.

— Кофе можешь принести нам обоим.

Сэр Ричард так и остался стоять у двери.

— Я хочу извиниться перед Вами за свою родню. Может и прав старик Эдвард, что им нужно время, чтобы осмыслить все, но мне оно не нужно. Для меня очевидно, что Вы говорите правду. Ваш брат, или кто там изобрел эту машину, большой молодец! Я даже готов сделать свой вклад в финансирование его исследований.

— Спасибо, сэр Ричард, Вы и так очень помогли тем, что поддержали меня на семейном совете, я уже думала, что ничего не получится.

Сэмюэль принес кофе и бесшумно ушел.

— Я прошу Вас, Глэдис, давайте без всяких "сэр", — сказал "неформал", отпивая немного из кофейной чашки, — Называйте меня просто Ричард, мы же родня. Кстати, если эти снобы не согласятся признать Вас членом семьи со всеми регалиями и льготами, то я заставлю их сделать это — я на Вас женюсь.

Глэдис с трудом сдержалась, чтобы не рассмеяться. Как же все-таки любит повторяться история. Вот опять ее берут в жены, не спрашивая согласия. Или это — фамильная черта?

— А Вас не смущает то, что я Ваша пра-пра-пра-бабушка?

— Это не важно, женятся же на кузинах, а у нас родство еще более дальнее… бабуля. А, вот и мою машину подали. Ну что, едем?