Щелчок трубы, хриплый вздох ветра за окном. Я стою над телом. Женщина мертва, и в этом мраке нет ни крика, ни слёз. Воздух пахнет железом и чем-то сладким, как пролитое вино, и это странное сочетание успокаивает. Внутри – глухая тишина, будто сердце решило биться медленнее, чтобы я могла расслышать каждый звук дома: Но какая, к чёрту, разница, если это так приятно? Меня не трогает мысль о её семье. Не интересует, как её похоронят. Мир сузился до маленького круга света, в котором лежит она. Я знаю: что-то со мной не так. Глаза прикованы к её телу. Чужая ладонь скользит по моему бедру – тихо, уверенно, как ночной зверь. Я не вижу его, но чувствую каждое движение. Тепло пальцев пробирается всё выше, и от этого кожа поднимает невидимую волну мурашек. Где-то рядом раздаётся шёпот – низкий, влажный, обещающий невозможное. Он почти касается моих губ, но я не могу повернуть голову и я уже не уверена, где кончается страх и начинается наслаждение. Её бельё сбилось на коленях, и в тусклом свете лампы ткань кажется серой, как зола. Он задерживает взгляд на этом месте, а его пальцы… Они знают, куда нажать, как провести, чтобы внутри что-то хрустнуло. А ночь умеет их смывать.На миг мне кажется, что я ревную. Не к ней – к тому взгляду, в котором нет ни жалости, ни отвращения, только голод. Голод, который он делит со мной. И я вдруг понимаю: границы добра и зла – это просто линии на песке.