Дни Самайна

Глава 11

– Вчера мне звонил мистер Бирн.

– Ох! – Анна сморщилась, как будто у нее неожиданно разболелся зуб, и поспешно глотнула из бокала. – Кошмар какой! И что?

С аристократической небрежностью Дэймон выудил из коктейля маслину, отправил ее в рот, выплюнул косточку, аккуратно вытер губы бумажной салфеткой и только после этого ответил:

– Да ничего!

Анна жалобно округлила глаза.

– Дэй, пожалуйста…

– Кстати, ты заметила, что только американцы и русские сокращают имена собственные? Ирландцы – никогда. – Посмеиваясь, он передразнил: – Дэй, пожалуйста… Ладно, Энни, так уж и быть. Он интересовался, за каким чертом мне понадобилась Ирина Казанцева.

– А он не спросил, кто ты такой?

Углы великолепно очерченного рта слегка дрогнули.

– Он знает, кто я такой.

И в этом нет ничего удивительного. Сесть за стол, набрать на клавиатуре компьютера: DAYMON DIKKENS – на это способен даже ученик младшей школы, а уж мистер Бирн тем более. Наверняка это было первое, что он сделал, когда узнал о звонке. Краткая биографическая справка, каталог картин, стоимость картин, адреса салонов, где эти картины можно приобрести, контактные телефоны торгового агента, юриста и сотрудников офисов в Дублине и Лос-Анжелесе – все это есть на сайте, с материалами которого может ознакомиться любой желающий.

– Ну дальше, дальше! – нетерпеливо воскликнула Анна.

– Дальше мы поговорили. Нет, он был вежлив, а я, кажется, не очень. Я сказал, что не знаю никакой Ирины Казанцевой. Что кто-то намеренно ввел в заблуждение секретаря офиса, используя для этой цели мое имя и номер моего телефона. Кто-то из моих бесчисленных знакомых, как это ни прискорбно. Возможно, один из тех, с кем я вынужден общаться на выставках, на аукционах, на вечеринках… Не исключено, что он из актерской братии, недавно я делал декорации для одной из театральных постановок в «Gate».

– Ты лгал с такой легкостью?

– Я всегда делаю это с легкостью. В трудные времена это помогало мне держаться на плаву. В чем дело, моя радость? Ты шокирована? Да ладно… Хорошим девочкам вроде тебя обычно нравятся плохие мальчики.

Играя зажигалкой, Дэймон смотрел на Анну смеющимися глазами. Она заметила, что костяшки его пальцев сбиты до крови, а на скуле под левым глазом темнеет засохшая ссадина.

– Что с тобой случилось?

– Так, ерунда. Упал с лошади.

– Ты был на ипподроме? – удивилась Анна.

Он небрежно кивнул.

– Со мной это случается. Изредка.

– Только лицо и руки? Странное падение. В остальном, надеюсь, все в порядке?

– О да, заботливая моя, – рассмеялся Дэймон. Наверно, она сформулировала вопрос таким образом, что в нем прозвучало нечто двусмысленное. – В остальном, клянусь, все в полном порядке.

– Я хотела сказать…

– Могу тебя заверить, это странное падение не омрачит наших альковных радостей, дражайшая Энни.

– Прекрати называть меня Энни, как какую-нибудь фермершу из Канзаса! У меня нормальное европейское имя, и ты наверняка способен произнести его, не коверкая.

– Мое имя трудно назвать европейским, но, как мне кажется, ты тоже способна произнести его целиком, не отбрасывая половину.

Анна фыркнула и затряслась от смеха.

Дэймон привстал.

– Ладно, давай поцелуемся.

Дело происходило за столиком небольшого кафе-бара на западной окраине Дроэды. Небо за окнами по обыкновению хмурилось (переход от солнца к дождю происходил уже раз пятнадцать за сегодняшний день), но здесь, в маленьком зале с дощатым полом, низким потолком и скудным освещением, было тепло и уютно. Накрахмаленные до хруста льняные скатерти, улыбчивые официантки, довольно разнообразное меню… Дэймону были известны тысячи подобных местечек по всей округе, и часто вечерами они просто переходили из одного в другое, как персонажи Ремарка или Хемингуэя, наслаждаясь переменой лиц, музыки, напитков, наблюдая различные бытовые сценки, предаваясь праздному безделью.

– В конце концов, в отпуске я или нет? – пьяно вопрошал Дэймон на обратном пути к отелю. – Я живой человек и имею право на отпуск!

– И я тоже… – лепетала Анна, с трудом передвигая ноги, – …в отпуске. Ох, завтра нам будет плохо!

– Ангел мой, – отвечал Дэймон с нежностью, – не думай об этом. Безвыходных положений не бывает. И если ты согласишься воспользоваться моим гостеприимством…

– Нет-нет! Мне надо домой. Я устала и зверски хочу спать.

– Постой! Я должен сделать заявление. У меня есть французский коньяк!

– О-о!..

– Это меняет дело, не так ли?

– Ну-у…

Такое, увы, случалось не раз и не два. И плохо наутро никогда не бывало.

– Как поживает наш общий друг Константин? – спросил Дэймон, отпустив официантку, которая приняла от него заказ на кофе, ликер и фрукты. – Не собирается ли он порадовать нас очередным визитом?

– Думаю, да, – ответила Анна, мучительно краснея.

И зачем ему понадобилось спрашивать? Вот подлец!

Откинувшись на спинку стула, Дэймон наблюдал за ней из-под полуприкрытых век. Анна взглянула ему в лицо.

– А ты против?

– Нет, с какой стати? Пусть приезжает. Интересно, как он покажется тебе после меня.

Медленно она опустила руки на колени.

– Дэй, послушай…

– Эй-эй! – вскричал он с притворным возмущением. – Мы, кажется, договаривались!

– Ах да, извини. – Анна перевела дыхание. – Дэймон… – Пальцы ее под столом сжались в кулаки. – Я не знаю, что ты обо всем этом думаешь, но…

– Стараюсь не думать, – сказал он беспечно.

– Тебе это кажется смешным?

– Даже если и так, не обращай внимания. Ты же знаешь, что я слегка, – он сделал движение кистью руки, словно передвигая что-то по краю стола, – …far-out[75]. Я часто смеюсь над тем, к чему следует относиться с крайней серьезностью.

– Поэтому время от времени ты попадаешь под копыта лошадей, да?

Дверь отворилась, в кафе зашли молодая ирландка в длинном сером плаще и с нею девочка лет шести, очаровательная как ангелочек. Увидели Дэймона и радостно закивали. Девочка даже запрыгала на месте. Анна так удивилась, что не могла вымолвить ни слова. Дэймон привстал, церемонно поклонился обеим, а затем кивнул отдельно девчушке, подзывая ее к себе.

– Connie! Cead Mile failte![76] – Он коснулся поцелуем атласной щечки.

Обвив его шею руками, девочка почтительно ответила на поцелуй. И тут же зашептала ему что-то в самое ухо, явно стесняясь Анны. Выслушав все до конца, Дэймон достал из кармана и вручил своей маленькой подружке какой-то предмет, не больше спичечного коробка, завернутый в коричневую бумагу. Последовал краткий инструктаж (девочка кивала, глядя на него во все глаза), после чего мать и дочь исчезли так же стремительно, как и появились. Мать так и не посмела приблизиться к столику, предпочитая издали, в страшном волнении, наблюдать за передачей таинственного свертка. Уходя, она еще раз быстро поклонилась и одарила Дэймона робкой, отрешенной улыбкой. Девочка вела себя гораздо естественней.

– Господи боже! – проговорила Анна, с трудом приходя в себя. – Что это было?

Дэймон невозмутимо помешивал ложечкой кофе.

– Кто эта женщина? – Анна чувствовала, что умирает от любопытства. – Ты ее знаешь?

– Да. Это Мэри, дальняя родственница Мэделин.

– А девочка?

– Девочка – ее дочь.

– А что они хотели от тебя? Ведь они же… чего-то хотели, правда?

Дэймон помолчал. Взглянул исподлобья.

– Да.

– Ты не можешь сказать?

– Могу. – Он глубоко вздохнул. – Они нуждались в помощи, и они ее получили. – Еще один беглый взгляд из-под длинных ресниц. – Не спрашивай, что за помощь. Тебе будет трудно понять.

– По-твоему, я такая дура… – начала она с обидой в голосе.

– Ты не дура, Анна. Но ты не ирландка.

Минуту они молча смотрели друг другу в глаза.

– Что за помощь, Дэймон?

– Ладно. – Его подвижное лицо последовательно выразило досаду, сомнение и легкую степень злорадства. – Если ты настаиваешь. Тем более что дело-то совсем пустяковое. Эта девочка, Конни… в прошлом году она много болела, Мэри даже думала, что потеряет ее. В конце концов поправилась, конечно. О нет, моей заслуги в этом нет, ее лечили квалифицированные специалисты в одном из медицинских центров Дублина. Но скоро Самайн. – Дэймон внимательно посмотрел на Анну, словно хотел проверить, дошла ли до нее важность этого сообщения. – И Мэри боится за свою дочь, потому что считает, что она еще недостаточно окрепла, чтобы противостоять…

– Силам зла? – спросила Анна, пряча улыбку.

– Не будем называть это так.

– И в чем же заключалась твоя помощь?

– Я изготовил для нее талисман.

Глаза Анна раскрылись широко-широко. Но она не сказала ни слова.

Дэймон благодарно кивнул.

– Надеюсь, я удовлетворил твое любопытство.

– Да, вполне. – На мгновение она снова увидела побелевшее от волнения, изможденное лицо женщины в сером плаще. – Но где ты научился? То есть… кто тебя научил? Ведь, насколько мне известно, изготовить мощный защитный талисман может далеко не каждый.

– Там почитал, здесь послушал – так приходят любые знания.

Так, да не совсем. Она вспомнила свои библиотечные сафари.

В критической ситуации король Кенмхар призывает на помощь «первого друида мира», Мог Руитха, и тот, пока по его приказу разжигают костер, произносит речь, начинающуюся так: de dhruadh, mu dhe tar gac nde… (Бог друидов, мой бог перед всеми богами…) Поскольку этот «бог друидов» – Дагда, отец Бригитты, предок троих первоначальных богов-друидов, ясно, что могущество друидов вполне оправданно.[77]

Поглядывая в окно, прихлебывая крепкий черный кофе, Дэймон преспокойно курил сигарету, считая, по-видимому, тему исчерпанной.

– А для меня ты можешь изготовить талисман? – спросила Анна чуть слышно.

И почувствовала на себе совершенно новый, очень жесткий взгляд зеленых глаз.

– Тебе это ни к чему.

– Ты так думаешь?

– Я не думаю, я знаю. С тобой все в порядке.

Согласно историческим хроникам, Мог Руитх получил от мунстерцев обширную территорию, известную как Маг-Мейне, Равнина Минералов, округ Фермой в графстве Корк. Эту территорию потомки Мог Руитха населяют до сих пор; это семьи О’Дуган, О’Кронин и другие.[78]

На прикроватной тумбочке закурлыкал серебристый мобильник Анны. Привстав на постели, Дэймон уставился на него, как на бомбу замедленного действия. Ой-ой. Какой соблазн! Прислушался к шуму воды, доносящемуся из ванной, снова взглянул на дисплей, на котором высвечивался номер Константина, стукнул кулаком по подушке, сморщился, изнемогая в борьбе… воровато оглянулся, быстро протянул руку к трубке и ангельским голосом проворковал:

– Hey, baby![79]

– Ты? – Константин задохнулся от ярости. – Я тебя, гада, пополам порву!

– You don't say![80] – протянул тот с насмешкой.

– Где Анна?

– Мадемуазель принимает душ.

– Так ты у нее?

– А ты как думаешь?

– Сию же минуту убирайся оттуда. Тебе ясно? Проваливай!

– Зачем так нервничать, дружище?

– Я сказал: вон из ее постели!

– По-моему, ты заводишься не по делу. Я хороший любовник, и я совершенно здоров…

– Дэймон, – отчетливо проговорила трубка, – я с тобой не шучу.

– И в этом вся проблема. So long![81]

Когда Анна вернулась из ванной и скользнула под одеяло, телефон уже лежал на прежнем месте, кротко помаргивая зеленым глазком.

– Иногда мне кажется, – прошептала Анна, отыскивая в темноте руку Дэймона и подсовывая себе под голову, – что мы здесь не одни. Что есть кто-то третий, кто подсматривает за нами.

– Астральное тело Константина, быть может?

– Фу! Как не стыдно?

– Ты стыдишь меня, как грудничка, который срыгнул на мамино платье.

– Дэймон! Нельзя же так!

– А теперь как школьника, который на перемене задрал юбку своей однокласснице.

Плотно сжав губы, Анна ткнула его кулаком в плечо.

– Так лучше, – произнес он слегка изменившимся голосом, и она сообразила, что ударила его по больному плечу.

– Ох, Дэймон, извини…

– Не извиняйся. Все остальные, кроме тебя, делали это умышленно.

– Мужчины? Или женщины?

– И те, и другие.

– И даже Лоренс?

– О, Лоренс… – Дэймон помолчал. – Время от времени мы позволяли себе такие вещи, о которых тебе лучше не знать.

– А с Константином ты мог бы себе такое позволить?

– С ним? С твоим своенравным, бессердечным, надменным красавчиком-блондином? – Он слегка отстранился и с интересом посмотрел на Анну. – А почему ты спрашиваешь? Тебе этого хочется?

Она улыбнулась с закрытыми глазами.

– Нет, нет… Забудь об этом.

Среди ночи она проснулась, сама не зная, отчего. Осторожно сняла со своей груди тонкую мускулистую руку Дэймона (он не шевельнулся, только тихонько вздохнул во сне), повернулась на правый бок, зарылась головой в мягкие подушки… И тут же снова открыла глаза.

Сегодня, в отличие от всех предыдущих ночей, в комнате стояла кромешная тьма. Может, небо затянули дождевые облака. Может, перегорел уличный фонарь. На один краткий миг ей почудилось, будто в этой непроглядной тьме она различает чей-то неподвижный силуэт. Силуэт мужчины, застывшего в кресле в непринужденной и одновременно величественной позе – выпрямив спину, чуть расставив ноги, держась обеими руками за рукоять длинного, стоящего вертикально, меча.

Анна приподняла с подушки взлохмаченную голову, сощурилась в темноту. Пустое кресло, плотно задернутые шторы… Прижалась покрепче к Дэймону, который тут же положил на нее руку и ногу, и закрыла глаза, наслаждаясь его теплом.

Подняла Фуамнах чудодейственный ветер могучий, и унес он Этайн прочь из Бри-Лейт. Семь лет не знала она покоя ни на одной вершине, ни на одном холме Ирландии и отдыхала лишь на прибрежных скалах да на волнах морских. Семь лет носилась она по воздуху, подобно песчинке, пока не упала без сил на грудь Мак Ока, когда стоял он в полдень на холме Бруга.

Поприветствовал Мак Ок девушку в обличье красной мухи и пустил к себе на грудь в складку плаща, а потом унес к себе в солнечный покой, где могла она, благодаря его волшебству, принимать на время человеческий облик, и облачил ее в пурпурное одеяние. И каждую ночь спал он подле Этайн и ухаживал за ней, покуда не сделалась она вновь прекрасна собой и довольна. Полон диковинных пахучих трав был тот покой, и набиралась она сил от их цвета и запаха.

Константин прибыл, по своему обыкновению, в пятницу вечером. Они поужинали вдвоем в ближайшем ресторанчике, прошлись по улочкам темной, в двенадцатом часу ночи уже погруженной в беспробудный сон Дроэды, промочили ноги под неожиданно злым и холодным дождем и вернулись в отель. Константин с увлечением рассказывал о своей очередной находке – заржавленном колесе времен короля Конхобара – а наутро предложил в качестве культурной программы посетить Тару, резиденцию верховных королей Ирландии. Анна согласилась, не раздумывая. Какая, в конце концов, разница. Лишь бы не сидеть целый день в четырех стенах, присматриваясь друг к другу, как тайные агенты враждующих кланов сицилийской мафии.

Его небывалая, отчаянная нежность в постели поразила ее и в каком-то смысле обезоружила, лишив желания отыскивать новые доказательства его вины, следить за выражением лица, ловить на слове… Однако оргазма она не испытала. Он любил ее, любил без устали, как одержимый, а она боялась разразиться бурными рыданиями. Ей казалось – какая чушь! – что с Константином она изменяет Дэймону. Разгоряченная плоть требовала удовлетворения, пульсируя с возрастающим жаром: Дэймона сюда, Дэймона! Константин ничего не мог с нею поделать, как ни старался.

Он все понял, но не сказал ни слова. Да и что тут скажешь? Впервые ему не удалось осчастливить своими ласками женщину, желанную женщину. По той простой причине, что сама женщина оказывала ему не очевидное, но упорное сопротивление. Физическое сопротивление можно сломить, можно распять ее на постели, крепко держа за руки, раздвинуть коленом ее плотно сжатые бедра… А такое? Она просто уничтожала его молчаливым презрением. Опуская голову на ее подушку, он вдыхал едва уловимый аромат туалетной воды от Армани и скрипел зубами в бессильной ярости. И молчал, молчал.

Смена декораций. Туристический центр в Таре. Держа Константина под руку, Анна обозревает окрестности и время от времени задает вопросы, отвечая на которые он получает возможность лишний раз блеснуть эрудицией.

Вал Теа или Темайр, информирует Константин, таково исконное значение и древнее произношение имени Тара. Согласно традиции, это место было королевской резиденцией еще до прихода в Ирландию Сыновей Миля, правда, в то время оно называлось по-другому.

Сиды завладели Тарой, которую еще именуют Друим-Кайн, что значит Прекрасная Гора, и Лиатдруим, что значит Серая Гора, и Друим-Дескинн, что значит Смотровая Гора – все это имена Тары.

Валом, Холмом или Крепостью Теа его стали называть в честь супруги первого короля гойделов Эремона. Теа, дочь Лугайда, получила эти земли в дар от своего мужа и здесь же была погребена после смерти. Иными словами, Вал Теа – это ее могильный холм.

С тех времен в Таре проживает верховный король Ирландии, и его владения простираются на север, и Гора Заложников располагается к северо-востоку от трона, поля же Тары – к западу от Горы Заложников. А на северо-востоке, на Горе Сидов, бьет родник, называемый Немнахом, из которого струится вода, названная Нит, и на той реке поставлена первая в Ирландии мельница.

Следует ли относиться к этому как к научно подтвержденным фактам? Да, разумеется! На холме Тары были найдены останки жилищ со следами работы кузнецов и эмалировщиков, а также останки римских изделий, подтверждающие контакты с Галлией и Британией. Дальнейшие раскопки показали, что так называемый Холм Заложников был построен на месте мегалитического могильника, покрытого многочисленными захоронениями бронзового века, что говорит о древнейшем статусе Тары как некрополиса и доисторического святилища, позже превращенного кельтами в королевскую резиденцию. Наряду с Тарой знаменитыми королевскими ратами считались крепости Эмайн-Маха в Уладе, Круахан в Коннахте и Кашель в Мунстере.

К северу от Горы Заложников лежит камень Лиа-Файл, который издает крик от прикосновения всякого подлинного короля. Стена Трех Шепотов стоит возле Дома Жен, в котором семь дверей, обращенных на восток, и семь дверей, обращенных на запад, и в этом Доме пируют короли Тары.[82]

Анна шутливо аплодирует, изображая почтеннейшую публику. Изогнувшись в поклоне, Константин касается губами ее руки. Все прекрасно. Как будто и не было той мучительной ночи, что прошла в ожесточенной борьбе на сбитых, влажных от пота простынях – в безнадежной борьбе, иссушающей тело и душу. Оба элегантны, остроумны, в меру общительны и веселы. Анна интересуется происхождением синяков на красивом лице своего спутника, и немедленно получает правдивый и полностью удовлетворяющий ее ответ:

– Помнишь рат на склоне Бен-Булбена, где я нашел обод? Ну, я тебе говорил. Там такие завалы – сам черт ногу сломит. Ну, навернулся пару раз… сама понимаешь.

Понимаю, конечно. Споткнулся, упал. С кем не бывает. Вот Дэймон, к примеру, недавно упал с лошади.

Вокруг царит обычное субботнее оживление. Шумные американцы, чопорные англичане… Осматривая древности, они щелкают фотоаппаратами и беспрерывно гомонят. Услышав несколько гэльских слов, Константин оборачивается, не скрывая любопытства. Поскольку он проживает в Донегале, одном из немногих ирландских графств, где гэльское наречие до сих пор не вышло из употребления, он понимает практически все, хотя говорит крайне редко. Гортанная, горловая речь ирландцев трудна для русских.

– На холме Тары потомственные короли Ирландии венчались на царство, – увлекая Анну прочь от этой толпы, он возвращается к своей излюбленной теме, к тому же самой безопасной на данный момент, – то есть вступали в священный брак с богиней Эйре – Матерью-Землей и олицетворением верховной власти в Ирландии. Почему Эйре? В «Книге захватов Ирландии» это объясняется следующим образом: когда предки сегодняшних гойделов ступили на ирландскую землю, которой до этого владели нечеловеческие расы, навстречу им вышли три королевы из племени сидов – Банба, Фотла и Эйре – и попросили назвать остров в их честь, что и было им обещано. Но в конце концов, в ущерб двум другим именам, за островом закрепилось имя Эйре, так как она «славно приветствовала» пришельцев: «Давно предвидели мудрецы ваш приход, и будете вы владеть этими землями до конца времен». – Константин разводит руками, словно извиняясь за опрометчивость королевы. – Что касается легендарного камня Лиа-Файл, – продолжает он с воодушевлением, – то после падения Тары он был вывезен из Ирландии и в настоящее время находится в Вестминстерском аббатстве, где происходит коронация наследников Британского престола. Он вмурован в основание престола, правда, кричит ли он по-прежнему от прикосновения короля, доподлинно неизвестно. Хотя все может быть. Согласно некоторым источникам, нынешняя правящая династия Великобритании восходит корнями к одному из правителей Тары.

Он говорит и говорит, ободренный вниманием Анны. Ее поощрительная улыбка – все равно что пропуск в потерянный рай. Но думает при этом, увы, о другом. Виновен ли он? Виновна ли она? И если в обоих случаях ответ «да», то кто виновен в большей степени? Он-то знает, что его измена – в действительности никакая не измена, а так, мелкое хулиганство. Но как относится к этому Анна? К его измене и к своей собственной. Насколько серьезно она увлечена этим подонком? Почему, черт возьми, она избегает разговоров на эту тему? И почему избегает он сам?..

Ты искал тяжкий груз и стал им для самого себя.[83]

Быть может, ей ничего неизвестно? А ты тут сходишь с ума от стыда и злости. Нет, на это расчитывать не приходится, ведь был же звонок. Звонок был. А это значит… Черт! Спокойно. Допустим, она знает. Но что, если Дэймон солгал? Что, если она и не думала пускать его в свою постель? Гаденыш ответил вместо нее по телефону – ответил в такое время, когда ему полагалось быть совсем в другом месте – но ведь могли же они просто засидеться допоздна по-соседски… болтать, смотреть телевизор… Ага, еще скажи: в ладушки играть! Как будто ты не видел его рот, его руки… Убить его мало, этого ублюдка! Подвесить за яйца на самом высоком суку.

Слушая Константина со всем вниманием, на какое способна под пронизывающим ветром и накрапывающим дождем, Анна старается убедить себя в том, что перед ней тот самый человек, которого она привыкла считать своим верным рыцарем, своим возлюбленным супругом. Его натянутая улыбка и заискивающий взгляд, наряду с отвращением, вызывают у нее чуть ли не жалость: бедный мой рыцарь… похоже, ты попал в переплет… бедный, бедный.

А что, если он ничего не знает? Если Оуэн не сказал ему о звонке. Нет, быть того не может. Наверняка знает. Но что именно? Он знает, что ты знаешь про него и про Ирину. Но про тебя и про Дэймона он знать не может. Не должен! В самом деле, откуда он мог узнать? Если Оуэн сказал ему о звонке… и сказал, кто звонил… тем более что Дэймон оставил номер своего мобильного… Нет, нет. Даже если Оуэн ему и перезвонил, даже если Костя сам ему перезвонил, Дэймон ведь не такой дурак, чтобы… Дурак-то он не дурак, но он мог проболтаться по другой причине. По какой? Да нет никакой разумной причины, которая могла бы побудить его вот так по-скотски похваляться своими победами, рискуя вызвать ярость соперника и возмущение подруги. Хотя вряд ли в своих поступках он руководствуется исключительно разумными причинами… И все равно нет. Женщина могла бы поступить таким образом, но не мужчина. Женщина часто изменяет из чувства мести, а позже сообщает об этом своему любовнику с целью причинить ему боль. Мужчина действует более прямолинейно. Однако… однако…

Психология творческой личности является в сущности женской психологией, поскольку творчество вырастает из глубин бессознательного, иначе говоря, из царства Матерей.[84]

Так что же тебе известно, любимый?

И что известно тебе, ненаглядная?

Стоя на вершине королевского холма, они доброжелательно улыбаются друг другу и с неосознанной жестокостью ждут, кто первый начнет сдавать игру.

– Когда Кухулин примчался к Эмер на своей боевой колеснице с предложением руки и сердца, та сказала ему: «Я – Темра женщин», подчеркнув таким образом свое высокое положение. И она была права. – Константин подходит ближе. – Ни одна женщина, кроме нее, не была достойна любви Кухулина.

– И все же он променял ее на Фанд, – замечает Анна с улыбкой.

На Константина она не смотрит. Рассеянно озирается по сторонам.

– Это была ошибка, – протестует тот с неуместной горячностью, безуспешно пытаясь перехватить ее взгляд. – Всего-навсего ошибка, глупость…

– Я так не думаю. – Анна открывает сумочку, достает пудреницу и как ни в чем не бывало принимается изучать в зеркальце свое отражение. – Насколько я помню, он сам отстаивал свое право на любовную связь со всякой понравившейся ему женщиной.

Его молчание тяжелее камня. Некоторое время Анна выжидает – может, все-таки у красавца-мужчины сдадут нервы? – потом поворачивается и не торопясь направляется к зданию туристического центра.

– Зачем ты позоришь меня, Кухулин, перед женами и мужьями Ирландии? Под твоей защитой пришла я сюда, обезоруженная твоей любовью! Не сможешь ты покинуть меня, даже если захочешь!

– Лучше ответь мне, Эмер, почему не могу я побыть с этой женой, учтивой, красивой и достойной самого короля? Ни лицом, ни статью, ни красноречием не уступает она тебе. Эй, Эмер, заканчивай гневаться понапрасну! Не сыскать тебе мужа храбрее и благороднее меня![85]

На трассе номер три их нагнал автомобиль – низкий, длиннющий «понтиак транс-эм», черный как ночь. Константин издал страдальческий стон. Он тоже узнал водителя, хотя тот был в темных очках и наглухо застегнутой кожаной куртке с поднятым воротником.

– Yoo-hoo! – воскликнул Дэймон совершенно по-американски.

Ослепил их улыбкой, прибавил газу и без особого труда обошел плавно катящийся по дороге «триумф».

Почему-то Константин расценил это как личное оскорбление. Глаза его сузились, превратившись в серо-стальные щелочки, лицо окаменело. Стиснув зубы, он рванул вперед, за «понтиаком».

Анна хотела что-то сказать, но, взглянув на него повнимательнее, передумала. Какой мужчина способен рассуждать здраво, когда из окна впереди идущей машины ему показывают… ну да, вы угадали – средний палец левой руки, нагло поднятый вверх. Поймай меня, если сможешь!

Поравнявшись с обидчиком, Константин начал прижимать его к обочине. Дэймон не поддавался. Машины шли вплотную друг к другу, убийственные взгляды, которыми обменивались водители, огненным пунктиром прошивали пространство разделяющих их салонов. Анна, сидящая посередине, откинулась на спинку сидения и в отчаянии закрыла глаза.

– Тормози! – орал Константин, в любую минуту готовый услышать скрежет металла о металл. – Ты, черт шизанутый! Тормози, мать твою, иначе полетишь у меня кверху задницей прямо к богу в рай!

Не отвечая, Дэймон послал свою машину вперед – так пришпоривают лошадь – а потом развернулся на полном ходу и резко, с визгом, затормозил. Встал поперек дороги. Константину удалось избежать столкновения, только вырулив в последний момент на встречную полосу, где, к счастью, никого не было.

Анна закричала. Ее прошиб холодный пот. Угробить они друг друга собрались, что ли? А заодно уж и ее.

– You dig, man?[86] – послышался голос из «понтиака».

От звука этого голоса у Анны застучали зубы.

– Дерьмо! – прорычал Константин.

Позабыв обо всем на свете, они неслись по дороге, не отставая друг от друга ни на дюйм, бешено маневрируя, словно гонщики «Формулы-1» на последнем круге, все глубже уходя в это безумие, уже не слыша и не желая слушать, что кричит им сквозь слезы сжавшаяся на пассажирском сидении Анна.

Ну, все. Последний раз ты видишь это небо. Скоро прибудет эвакуатор, чтобы оттащить на свалку металлолом, и карета «скорой помощи», чтобы забрать трупы. Потом – перелет в Россию, похороны в закрытом гробу… Примерно такие мысли мелькали в ее помутившемся от страха сознании.

«Понтиак» Дэймона безусловно превосходил по мощности «триумф» Константина, однако Константин был более опытным водителем, к тому же глядел в оба глаза. Вскоре он нагнал черного дьявола и, скрежеща своим правым бортом о его левый борт, начал понемногу выдавливать его на встречную полосу. Жуткие, леденящие кровь звуки, сопровождающие трение металла о метал… вибрация кузова… запах паленой резины…

– Костя, не надо! – попыталась крикнуть Анна.

Все без толку. Что же делать, господи? Что делать?.. Хоть выпрыгивай из салона на полном ходу. Руки-ноги, конечно, переломаешь, но по крайней мере останешься жива!

Тоже не факт. Как назло, стали появляться встречные и попутные автомобили.

Не отдавая себе отчета о своих действиях, Анна потянулась к ручке левой передней дверцы, но Константин, даже не взглянув в ее сторону, резко ударил ее по руке, а потом толкнул в грудь, прижимая к спинке сиденья. Она закрыла глаза, но почти сразу открыла. Боже!.. Навстречу мчался взявшийся неизвестно откуда грузовик.

Обливаясь холодным потом, Анна следила за его приближением и не могла пошевелиться. Ее вдавило в спинку сиденья, как летчика-истребителя при взлете. Изредка бросая взгляд то на Дэймона, то на Константина, она видела белые, безжизненные лица, развевающиеся волосы, руки, подрагивающие на рулевом колесе…

«Триумф» теснил и теснил. Рыская, точно пьяная шхуна, «понтиак» шел по разделительной полосе, упуская драгоценные мгновения, которыми можно было бы воспользоваться, чтобы предотвратить катастрофу. Притормозить, уйти влево, пропустить грузовик, а потом возобновить гонку, если не пропадет охота.

– Тормози! – не выдержал Константин, обеспокоенно поглядывая то на Дэймона, идущего с ним ноздря в ноздрю, то на приближающийся грузовик. Кажется, он все еще не мог поверить в то, что Дэймон ничуть не менее сумасшедший, чем он сам. – Уходи назад, слышишь? Ты, больной!.. Уходи назад!

Улыбаясь со стиснутыми зубами, Дэймон с силой боднул его в правый борт.

– Мать твою! – На такой скорости выровнять машину удалось с большим трудом. – Ладно, обходи меня! Только живо! Давай же, черт!.. Я торможу!

До крови прикусив губу, Анна молча наблюдала за маневром. Вот Дэймон вырвался вперед, благодаря их отчаянному торможению… резко переложил штурвал… Есть! Грузовик, опасно накренившись в сторону, промчался мимо. За стеклом мелькнуло перекошенное от ярости лицо водителя. Но устраивать разборки на дороге он, видимо, не привык, или у него просто не было времени.

Дэймон проехал еще десяток метров и остановился у обочины. Константин сделал это еще раньше. Посмотрев на зеленеющие за окнами бескрайние поля, Анна судорожно всхлипнула. Господи, неужели все?..

Не говоря ни слова, Константин вышел из машины и двинулся быстрым шагом к стоящему невдалеке «понтиаку». Анна тяжело вздохнула. Нет, еще не все.

Не дожидаясь, пока разъяренный соперник вытащит его за шкирку, как нашкодившего кота, Дэймон вышел сам. Захлопнул дверцу. Шагнул вперед и замер в ожидании – улыбка Джеймса Бонда, черные очки… Куртку он снял и остался в футболке с коротким рукавом, демонстрируя смуглую кожу, прекрасные мускулы и изысканные татуировки.

– Не подходи, – услышала Анна его негромкий голос.

И попятилась к машине, совершенно не представляя, как поступит Константин, которому и были адресованы эти слова.

Константин остановился. Взгляд его был прикован к тяжелому металлическому предмету в правой руке Дэймона. Не пистолету, нет – всего лишь фрагменту цепи. Матово поблескивающему, приятно оттягивающему руку. Такие обычно бывают на вооружении у бруклинской шпаны и прочих отморозков с промышленных окраин, которым не хватает денег на огнестрельное оружие.

– О, черт, – шепотом проговорил Константин, глядя на цепь.

Пальцы его дрожали от желания сжаться в кулаки, но он не торопился нападать. Слишком уж безмятежной была улыбка стоящего напротив человека.

Так продолжалось довольно долго. На Анну никто не смотрел. Никто не обращал на нее ни малейшего внимания, как будто ее здесь не было. Подлецы. Играют в свои дурацкие игры… просто подлецы.

Константин переступил с ноги на ногу.

– Ни с места, – тихо сказал Дэймон.

– Я могу вернуться в машину?

– А кто просил тебя выходить?

– Ладно, ладно. – Константин согласно закивал, жестом призывая его к спокойствию. – Уже ухожу.

Но вместо этого сократил разделяющее их расстояние еще на пару шагов.

Дэймон молча покачал головой: не надо.

Не обращая внимания на эту пантомиму, не упуская из виду цепь, Константин подбирался к нему все ближе и ближе.

– Не делай этого, Константин, – в последний раз предупредил Дэймон. – Я изуродую тебе лицо. – Он поднял руку. – Или порву одежду.

Не отвечая, Константин сбросил с плеч свою дорогую замшевую куртку, усмехнулся краем рта и сделал – скорее для куража, чем для драки – один неуклюжий выпад, который едва не стоил ему располосованной щеки. Инстинктивно он выбросил вперед согнутую руку, по ней и пришелся удар.

– Ч-черт!.. Совсем сдурел, ублюдок?

Дэймон холодно улыбнулся.

– Садись в машину, Константин. Садись и увози ее отсюда. – Впервые он взглянул на Анну. – Быстро!

Наконец-то и Константин вспомнил про нее. Подошел, обнял за плечи, довел до машины. Ее подташнивало. Ноги были как ватные. Константин порылся в «бардачке» и протянул ей поллитровую фляжку.

– Сделай глоточек. Только не увлекайся.

– Что это?

– Виски. – Он через силу улыбнулся, глядя ей в лицо, и, несмело ответив на этот взгляд, полный тоски и страсти, она вдруг поняла, до чего он измучен, истерзан, прямо-таки измочален сегодняшним днем. – Настоящий ирландский виски.

– Нет. – Она помотала головой. – Мне будет плохо.

– А сейчас тебе хорошо?

Спохватившись, она поискала глазами Дэймона, но его уж и след простыл.

Константин дважды обошел вокруг машины, чтобы оценить повреждения (зеркало сорвано, правое крыло вместе с дверью помяты и покорежены, на месте правого поворотника зияет дыра), затем со стоном рухнул на сидение и опустил голову на руки, скрещенные на рулевом колесе.

Многое можно было сказать, но Анна хранила молчание. В таком состоянии она даже не понимала, кто своим идиотским поведением вызывает у нее большее презрение, Дэймон или Константин. Она чувствовала только смертельную усталость, усталость и ничего больше. Принять горячую ванну, выпить чашечку чая – и в постель…

С едва заметной болезненной гримасой Константин тронул пальцем вздувшийся, налитый кровью рубец на предплечье левой руки.

– Вот сволочь! Надо было вытолкнуть его под колеса того грузовика и дело с концом.

Анна уставилась на него, не веря своим ушам.

– Ты думаешь, что говоришь? Нет? – Трясущимися руками она закурила сигарету. – Ладно, поехали отсюда.

– Он долго напрашивался. Ты видела.

– Да, видела. Но он не выталкивал тебя на встречную полосу, а ты…

– Черта с два ему бы это удалось! Водитель из него, как из меня балерина!

– Прекрати, – поморщилась Анна. – Его машина в два раза больше твоей. И быстрее, наверно, в два раза.

– Почему же он не воспользовался своим преимуществом? Потому что со мной была ты?

– Нет. Нет. – Анна сама не знала, зачем говорит все это. Зачем вообще продолжает разговаривать с ним. – Он никогда бы не сделал тебе ничего… ничего, что могло бы…

– Он сам тебе это сказал?

– Я знаю его и могу поручиться…

– Вот как? – многозначительно протянул Константин.

Анна сидела, тупо уставившись в лобовое стекло, а он с холодным, беспристрастным интересом изучал ее профиль, как изучают новый экспонат в выставочном зале или новую модель в лаборатории.

– Продолжай. Ты, кажется, не закончила. Ты знаешь его – и насколько же ты его знаешь?

– Достаточно, как мне кажется.

– Надо же! – Константин засмеялся сухим, неприятным смехом. – Кто бы мог подумать! А нет ли в том, что вы друг о друге узнали, чего-нибудь такого, о чем следовало бы знать и мне?

Она не ответила.

– Куда ты? – спросила Анна, увидев, что он направляется к двери.

В куртке, но без часов и без телефона.

– Да просто пройтись, – отозвался он, помедлив.

– Надолго?

– Как получится.

– Костя… – Она повернулась, не вставая с постели, чтобы видеть его лицо. – Все в порядке?

– Да, да. Все нормально. Отдыхай.

Константин вышел, постоял немного в коридоре, хмуро созерцая соседнюю дверь, потом чертыхнулся шепотом и с видом человека, которому нечего терять, постучал. Подождал. Постучал еще раз. Ответа не дождался и вышел на улицу – под дождь. Ранние ирландские сумерки, нескончаемый ирландский дождь… И все же он не променял бы это ни на что другое.

Следующие полчаса он методично обходил все известные ему питейные заведения, расположенные в радиусе мили, и повсюду задавал один и тот же вопрос: а не заходил ли, случайно, мистер Диккенс? Нет, сэр, но час еще не поздний. Обычно он заходит после девяти. Отлично, усмехался про себя Константин. Ты оставил женщину, чтобы отправиться на поиски мужчины. И что, бога ради, ты собираешься с ним делать?

Дэймона он так и не нашел и, не придумав ничего лучшего, вернулся в «Сокровенную Розу». Малютка Несс, пробегая по коридору, радостно поздоровалась с ним, и он не мог не спросить:

– Несси, ты не видела мистера Диккенса?

Она остановилась на всем скаку, сосредоточенно наморщила лобик.

– Я не уверена, сэр, но мне кажется… ну да, я слышала, как он просил у Мэделин ключ от тренажерного зала. Знаете, там, внизу…

– Знаю. Спасибо.

В тренажерном зале, расположенном в полуподвальном помещении, он однажды побывал и больше туда не ходил. Впрочем, как и большинство постояльцев. То ли погода не располагала (с начала октября в «Сокровенной Розе» царила атмосфера всеобщего уныния и расслабленности), то ли контингент подобрался не вполне подходящий (интересы некоторых не простирались дальше кружки «гиннеса» в пабе через дорогу, другие с утра до ночи охотились за местными достопримечательностями) – одним словом, тренажерный зал, точнее, зальчик, был последним местом, где бы Константину пришло в голову искать мастера современной живописи с травмированным плечом.

Однако он был там. Сидел на низкой деревянной скамеечке, вытянув длинные ноги со скрещенными лодыжками, и нисколько не походил на человека, намеренного всерьез заняться своей мускулатурой. Все в его облике, включая одежду – черные джинсы и оливково-зеленую рубашку с закатанными рукавами – наводило на мысль, что он забрел сюда случайно, по дороге в бар, и сам не очень хорошо представляет, чем вызвано такое отклонение от маршрута.

Константин запер дверь, мрачно посмотрел на ключ и оставил его в замочной скважине. С той же бесшабашной решимостью, с какой совершал обход пивных, пересек зал, лавируя между тренажерами, и остановился в двух шагах от сидящей статуи негодяя.

– Решил размяться?

Тут только Дэймон приподнял голову. Его улыбка и странная, далекая от классической, красота вновь вызвали у Константина непобедимое, иррациональное желание подвергнуть его какому-нибудь чудовищному насилию.

– Ага. Вот только не очень-то получается.

Усмехнувшись, Константин оглядел его с головы до ног. Кивнул на плечо.

– Болит?

– Есть такое дело.

– Ну, так ты того… веди себя потише, понял?

Дэймон улыбнулся, мысленно смакуя эту фразу. Неспеша поднялся на ноги. Потянулся, расправил плечи. С бессознательной грацией женщины, поправляющей прическу, отбросил со лба темную прядь волос.

– Брось, парень. Ты сам этого не хочешь.

Не спуская с него глаз, Константин снял куртку, повесил на один из тренажеров.

– Может, да. А может, нет. Речь-то ведь не о том.

– О чем же?

– Не о моих желаниях, а о твоей безопасности.

– О моей безопасности. – Дэймон одобрительно хмыкнул. – Хорошая шутка.

Взгляд его был прикован к борозде запекшейся крови на предплечье Константина. Тот протянул руку.

– Хочешь посмотреть поближе?

Глаза их встретились. Минута, другая… Ну и сколько еще будет продолжаться этот танец с саблями?

– Я знал, что ты меня заломаешь, – пояснил Дэймон, – и не хотел, чтобы это было при ней.

– Понятно.

Стоя почти вплотную, они разглядывали друг друга с каким-то злобным восхищением, как пара инкубов. Константин попятился. Ноздри его затрепетали. Вновь ему чудился тот же изысканный аромат, каким благоухали теперь все наволочки и простыни в спальне Анны. Да и сама она… даже она сама!

Согнутыми пальцами Дэймон дотронулся до его скулы. Потом до подбородка. Недвусмысленный характер этих прикосновений заставил Константина задрожать и оттолкнуть его обеими руками. Вот дьявол! Он чувствовал себя юной гимназисткой, вынужденной отбиваться на балу от пьяного гусара.

Дэймон рассмеялся, щуря уголки глаз. Этот смех и эти провоцирующие взгляды отняли у Константина последние остатки разума. С силой он толкнул Дэймона в грудь, так что тот отлетел и врезался в ближайший тренажер, подхватил под мышки, не давая упасть, встряхнул хорошенько и поставил лицом к стене.

– Болит, говоришь?

– Shit! – почти беззвучно выдохнул Дэймон.

Одной рукой Константин упирался ему в спину между лопаток, а другой – к черту благородство! – проверенным уже способом пробовал утвердить свое мнимое превосходство.

– Я велел тебе держаться от нее подальше, так или нет?

Дэймон вновь рассмеялся, на этот раз отрывисто и безо всякого кокетства.

– Ты хочешь заставить меня поверить в то, что я для тебя всего лишь… pain in the ass[87], но на самом деле это не так.

– Думай, что говоришь, парень.

– Может быть, тебе хорошо думается, когда у тебя трещат связки, – заметил Дэймон, обретая свое обычное насмешливое спокойствие, – а мне что-то не очень. И вообще, что это ты сошел с винта? Я имел несчастье угадать истинную причину твоего гнева? Ты хочешь меня или… нет?

Константин не мог отвести глаз от бьющейся на его шее голубоватой жилки. Господи, хочу! Я хочу тебя так, что готов убить. Но этого не будет, нет, потому что я считаю это недопустимым.

– Думаю, тебе лучше уехать отсюда, приятель. Отсюда, из Дроэды. Поезжай в Дублин, там полно первоклассных отелей. Ночная жизнь, масса новых впечатлений… С твоими деньгами, уверен, тебе нигде не придется скучать. – Дэймон выслушал все это, не проронив ни звука. – На что я тебе нужен? Знаю, знаю, я похож на… И что толку? Ты хочешь, чтобы я стал твоим вторым Ларри? – По телу Дэймона прошла медленная дрожь, но он смолчал и на этот раз. – Я готов попробовать, но ты же сам понимаешь, что долго это не продлится. Каково тебе будет потерять Лоренса Мак Кеннита еще раз?

Напрасно он заговорил об этом – ох, напрасно. Мистер Диккенс, даже если его и не задевать, не выглядит особо покладистым, а уж если задеть…

– Хочешь что-то сказать? – осведомился Константин, уловив подрагивание его губ.

– Да. – Дэймон перевел дыхание. – Господин судья, господа присяжные, я прошу слова.

Ему потребовалось время, чтобы собраться с мыслями и притерпеться, насколько возможно, к неослабевающей боли в вывернутом плече. Он был близок к потере контроля, но из привычного упрямства (упрямства мальчишки, которому в юности слишком часто доставалось) делал все, чтобы этого не показать. Опять же, зачем разочаровывать такого великолепного врага, который, без каких-либо дополнительных намеков с твоей стороны, неизменно оправдывает все твои ожидания? Прекрасно разбираясь в психологии людей, подобных Лоренсу и Константину, Дэймон точно знал, когда их следует остановить, а когда подстегнуть. И как это лучше сделать. И к чему это приведет. Конечно, избрав мишенью его злополучное плечо, Константин вызвал у него некоторую досаду, но, поскольку эмоциональная подоплека этого поступка была ему абсолютно ясна, он и не думал протестовать. Несчастный блондин и так разрывался между собственными, весьма нетрадиционными, желаниями и прочно укоренившимися в его сознании предрассудками.

– Во-первых, машина. Я помял твою машину. Здесь неподалеку есть хорошая мастерская, я готов оплатить ремонт.

– Брось, мужик, не парься, – протянул Константин на манер обитателей нью-йоркских гетто. – Свои расходы я оплачиваю сам. В отличие…

– …в отличие от меня? Это ты хотел сказать? – Дэймон улыбнулся, скрипнув зубами. – Один-ноль в твою пользу.

– Я ни во что не играю. Продолжай.

– Тебе интересно? Ладно, отзывчивый мой, сейчас у тебя появится шанс узнать о себе кое-что новенькое.

– Неужели?

– So help me![88]

Как всегда во время разговора с Дэймоном, Константин получал особое удовольствие, слыша такие фразочки, и даже втайне коллекционировал их.

– Итак, – объявил Дэймон, понижая голос, чтобы придать своим словам дополнительный вес, – я хочу сделать тебе предложение. Если ты примешь его, станешь чуть-чуть богаче и чуть-чуть умнее, а если нет, не потеряешь ровным счетом ничего. – Он застонал и тут же засмеялся, чтобы жестокосердный блондин принял стон за смех. – Как я понял, тебе не дает покоя мысль, что как-то раз за один уик-энд я заработал больше, чем ты – за три месяца каторжного труда. Согласен, это может показаться обидным, поэтому я хочу дать тебе шанс повторить мой подвиг.

В принципе после этого можно было уже ничего не говорить. Константин понял. Понял, но не мог отказать себе в удовольствии дослушать до конца. Искушение… О, как давно в его жизни не было подлинно жгучих искушений! Он бережно разогнул тонкую смуглую руку, дал Дэймону повернуться и с веселым любопытством уставился ему в лицо.

– Кто же будет покупателем?

– Я буду покупателем, ты – товаром. Аванс в размере десяти тысяч евро тебя устроит? Окончательную сумму уточним по ходу дела. Возможно, кое-что покажется тебе неприемлемым. Я не буду настаивать. Однако невыполнение отдельных пунктов программы отразится на вознаграждении. – Дэймон произнес это ровным голосом, безо всякого выражения. Его взгляд оставался равнодушным, как у человека, обсуждающего с женой семейные проблемы соседей. – Никто ни о чем не узнает. В нашем распоряжении будет дом в двух милях от Килдари, принадлежащий моим родственникам, которые в настоящее время находятся в отъезде. Ты сможешь остановить аттракцион в любой момент, просто сказав «хватит!». Должен заметить, мне таких льготных условий никто не предлагал. Совершенно конкретные деньги и никаких поблажек.

– Десять тысяч?

Константин смотрел на него во все глаза.

– Авансом, – уточнил Дэймон.

– И что ты собираешься делать со мной за свои десять… или сколько там тысяч?

– Ты же читал газеты.

– О господи…

Константин прошелся по залу. Заранее зная, что откажется, он тешил себя воображаемыми картинами сексуальных безумств и последующих безудержных растрат. Новая машина, домик на берегу Лох-Дерг… Все это реально, как никогда. Жаль, что придется отказаться. А если не отказываться? Если попробовать. Он же сказал: сможешь остановить в любой момент. И жить потом с этим? Ой-ой, с каких это пор мы стали такими щепетильными? Жить с этим… Некоторые живут, и ничего.

Он круто повернулся на каблуках.

– Я ведь могу смыться с авансом. И что тогда?

– Вот тогда и начнутся настоящие неприятности, – улыбнулся Дэймон. – Что ты подразумеваешь под словом «смыться»? Уехать из страны? Не валяй дурака, парень. Даже если не принимать во внимание тот факт, что при нынешнем уровне развития электронных средств связи найти тебя не составит никакого труда, десять тысяч евро – не такие большие деньги. Стоит ли из-за них рисковать карьерой? Ты здесь работаешь, у тебя контракт. Ладно, забудем про контракт. В конце концов каждый человек имеет право исковеркать свою жизнь, ни у кого не спрашивая разрешения. Ну, и куда ты двинешься? В Гонконг? В Каир? В Лас-Вегас? С десятью тысячами? Я тебя умоляю…

Константин молчал. Развернув перед своим мысленным взором красочное полотно той альтернативной реальности, которой искушал его Дэймон, теперь он пытался убедить себя отречься от нее. В конце концов, если усердно трудиться… Да, но какой соблазн!

– Что скажешь? – поинтересовался Дэймон, любуясь тем, как он нарезает круги по залу.

Константин глянул на него исподобья. Молча покачал головой.

– Нет? Уверен? Ну, что ж… Я был готов к такому ответу. Однако мое предложение остается в силе, так что у тебя еще будет возможность обдумать его в спокойной обстановке. Э-э… – Он застенчиво улыбнулся. – Можно вопрос? Хотя бы в течение одной минуты ты думал о том, чтобы сказать мне «да»?

Что было делать? Пришлось признаваться.

– Думал.

– Спасибо, – произнес Дэймон бесцветным голосом. – Только это мне и хотелось узнать.

Так чем же ты лучше меня? – прочел Константин в его прекрасных, рассеянно скользящих по лицу собеседника, глазах. И подумал: вот так, наверно, и совершаются преступления на почве страсти. Господи – это была следующая мысль – не дай мне убить его. Удержи мою руку, господи.

Неукротимая ярость охватила его, вызвав временное помрачение рассудка – ярость Вотана, предводителя воинства мертвых – он и понятия не имел, что способен на такие сильные чувства. Впоследствии он даже не мог вспомнить, как оказался рядом, как нанес первый удар. Дэймон сполз по стеночке вниз и остался сидеть, уткнувшись лицом в колени.

– Вставай! – прорычал Константин. – Вставай, чтобы мне не бить тебя лежачего!

Пафос этого воззвания рассмешил неисправимого ирландца.

– Fuck you! Son of a bitch…[89]

Константин рывком поставил его на ноги и ударил опять с явным намерением превратить его левую ключицу в кровавое крошево. Дэймон вскрикнул страшным голосом, налетел на тренажер, упал и остался лежать на полу в позе эмбриона. Он не двигался, не издавал ни звука, и только его затрудненное дыхание свидетельствовало о том, что он скорее жив, чем мертв.

Дрожащей рукой Константин потянулся к двери. Прочь отсюда, прочь, пока не случилось худшее. Ярость улетучилась, на смену ей пришло отвращение: что ж ты делаешь, мать твою, избиваешь полуслепого художника с травмой плеча. Да, он не привык следить за своим языком, но это же еще не повод…

И Константин бежал. Бежал трусливо и гнусно, ненавидя себя, свою девушку, всех на свете ирландцев (а ирландских художников в особенности), всех газетчиков, всех… Одним словом, всех.

Эта ночь была еще хуже предыдущей. Ни он, ни она ни на минуту не сомкнули глаз. Секса у них не было. Какой уж тут секс, если каждый думает только о том, что известно другому. Так они и пролежали всю ночь, уставившись в потолок, будто каменные надгробия крестоносцев, а наутро едва осмеливались взглянуть друг другу в глаза.

Воскресный день не принес ничего нового. Бесцельное блуждание по одним и тем же улицам, которое Анна из любезности называла прогулкой, кружка-другая «гиннеса» в первом попавшемся пабе, вялое обсуждение политики Кромвеля, приведшей в 1649 году к полному разрушению Дроэды… минуты тягостного безмолвия, наполненные взаимной неприязнью, постепенное угасание надежд на счастливое примирение, которым просто обязан завершиться классический любовный роман.

Дэймон не показывался. Анна старалась не упоминать его имени в присутствии Константина и, поскольку Константин находился при ней неотлучно, даже не могла расспросить о нем всезнающую Несс. Он напомнил о себе ближе к вечеру, причем совершенно неожиданным образом – прислал с одной из горничных бутылку красного французского вина.

Константин обалдел. Первые несколько секунд, пока он в зловещем молчании изучал этикетку, Анна всерьез опасалась, что дело кончится запуском бутылки за пределы стратосферы прямо через оконное стекло, но, к счастью, он немного разбирался в винах.

– Ого! – произнес он с добродушным изумлением и бережно поставил бутылку на стол. Анна незаметно перевела дыхание. – «Gevrey-Chambertin» урожая 1997 года. Думаю, это обошлось ему в кругленькую сумму, учитывая, что ирландцы дуют только пиво да виски. Впрочем, с его деньгами…

– Ты собираешься ее открыть? – спросила Анна, кивая на бутылку.

Константин тут же повернулся к ней.

– А ты хочешь?

– Не откажусь, – ответила она спокойно. – Давно я не пила хорошего красного вина.

Вино оказалось превосходным. Густым, полнотелым, богатым.

– Фантастика, – промычал Константин, жмурясь от удовольствия. – Я жалею только о том, что это пришло в голову ему, а не мне.

– Купить бутылку вина?

– Да. И послать ему с извинениями.

– Это ты его побил? – спросила Анна, помолчав.

– Да. – Константин крутанул бокал за ножку, любуясь «ножками» и «слезками» на стеклянных стенках. – Но и мне тоже досталось.

– Я заметила.

– Хочу тебе кое-что сказать. Независимо от того, что ты обо мне думаешь, и что ты думаешь о нем, просто выслушай, договорились? – Константин взглянул на нее поверх бокала. Сейчас, с каплей священного огня в крови, он был особенно хорош собой. – Это касается Диккенса. Через день или через два после… м-м… несчастья с его приятелем он затеял какой-то скандал в общественном месте, который закончился судебным разбирательством. С ним был его агент, мистер Гиллиан, эдакая лисица с хваткой бульдога, и по его звонку немедленно прибыли адвокаты, представители посольства и хрен знает кто еще. Надо отдать им должное, свою работу они выполнили на «отлично», Диккенс даже штрафа ни копейки не заплатил. Однако власти обязали его пройти специальное тестирование в клинике одного из ведущих психотерапевтов Дублина – что он и сделал. Официально его признали вменяемым. Но спустя несколько месяцев в эксклюзивном интервью одному из британских журналов ассистент психотерапевта, который работал с Диккенсом, рискнул разгласить подлинный диагноз: параноидальная шизофрения. – Он немного помолчал, давая ей возможность до конца осмыслить сказанное. – Ты видела его работы?

– Некоторые. Но не все.

– Говорят, он принимает галлюциногены прежде чем взяться за кисть. Возможно, даже ЛСД. Вот почему его картины так хороши. Чертовски хороши.

– И ты собираешь эти грязные сплетни, – сказала Анна с презрением. – Зачем?

Константин сочувственно улыбнулся.

– Дыма без огня не бывает, моя дорогая. Быть может, кое-кто и преувеличивает, но какая-то доля правды во всем этом, безусловно, есть.

Казалось, ссоры не избежать, но поскольку вино уже оказывало на них свое благотворное влияние, эмоции удалось направить в другое русло. Торопливо стаскивая друг с друга одежду, они рухнули на кровать, и на этот раз все получилось как надо.

– Ложись, ложись… не провожай меня… – шептал Константин, целуя Анну уже в дверях. – Я хочу, чтобы ты запомнила именно это. Думай обо мне хоть изредка, ладно? И позвони мне завтра утром.

– Да, да, – кивала она с закрытыми глазами. – Я позвоню.

– Я там оставил тебе кое-что на столе. В синей папке. Будет время, прочти.

– Ладно. А что там?

– Увидишь.

Вот так. Синяя папка, параноидальная шизофрения. О непонятных телефонных звонках, о взаимных подозрениях, обоснованных или необоснованных – об этом не было сказано ничего. НИ-ЧЕ-ГО. Ни словечка.

Закрыв за ним дверь, Анна прислонилась к стене, немного постояла, рассеянно разглядывая свои веселенькие желтенькие тапочки, вздохнула и поплелась обратно в комнату. Они вошли практически одновременно: Анна в дверь, Дэймон в окно, то есть, через балкон. Интересно, сколько времени он проторчал там на холоде, слушая ее сладострастные стоны.

Анна тихонько ахнула, точно героиня мелодрамы. Шагнув вперед, Дэймон без лишних слов сорвал с нее халат и, крепко держа ее за горло, повалил на кровать. В глазах у нее поплыло, к тому же она еще не окончательно протрезвела. Господи, ведь задушит!.. Она обмякла под ним, прекратив всякое сопротивление. Пальцы тут же разжались. Когда и как он успел раздеться, этого она даже не заметила. Шок от его появления начисто лишил ее способности анализировать происходящее.

Он вошел в нее одним мощным толчком, и, почувствовав, что плоть – ее собственная плоть, еще не остывшая после забав с Константином – с готовностью принимает его, Анна протестующе застонала и даже попыталась оттолкнуть его. Нельзя же так! Один за другим! Да что я вам, девка из борделя?

Не обращая внимания на ее протесты, Дэймон шире раздвинул ее ноги, как будто хотел разорвать пополам. Боже! Слезы градом катились по ее щекам, но она не знала, от стыда это или от наслаждения. Мужчина, самозабвенно насилующий ее сразу вслед за соперником, каким-то чудом умудрился даже самый акт насилия преобразить в языческий ритуал. Hieros gamos, «священный брак»… Мысль о том, что где-то в глубине ее организма его сперма вскоре смешается со спермой Константина, до такой степени возбудила ее, что она сама приподняла свои раскрытые бедра – лоно богини, вечно рождающее и вечно умерщвляющее – навстречу его неистово бьющему, от начала времен беспрерывно оплодотворящему вселенную, члену.

Дэймон поднял голову. При свете ночника глаза его казались черными как грех.

– Любишь меня, негодяйка?

– Люблю, – пролепетала она, целиком послушная его желаниям.

– Хочешь увидеть меня таким, какой я есть? – Облизнувшись, он с жадностью присосался к ее груди. К одной, потом к другой. Сгреб их обеими руками и принялся неторопливо разминать, стараясь, чтобы эти грубые ласки пробудили в ней еще большее вожделение. Вожделение волчицы, Великой Матери, Космической Шлюхи. – Позволить мне делать, что я хочу… иметь тебя, как я хочу…

– Да.

– …причаститься моей крови и отдать мне свою…

– Да.

– Помни: ты сама этого хотела. – Она увидела его улыбку, вернее, оскал. – Не бойся.

Последние слова явно излишни. Став участницей космогонии, она не боится уже ничего. И не знает уже ничего – ничего, кроме своего тела, предназначенного для соития. С божеством, не больше и не меньше. С ним, единственным, который нисходит с небес, дабы возлечь на свою богиню и зачать собственное бессмертие.

– Анна, – прошептал неизвестный.

На этот раз он обращался не к телу, которым единолично распоряжался, а к ней самой. Анна – это ее имя. Имя женщины, пригвожденной к постели членом этого странного существа, не перестающего желать ее и раз за разом удовлетворять свое желание. Его холодная, ужасающая красота – красота демона или эльфа – могла сразить наповал кого угодно.

У нее возникло смутное подозрение.

– Дэймон… Это ты?

– Да.

Похоже, вопрос его не удивил. Это заставило ее бросить взгляд на кресло.

Тот, другой, был уже там и, по своему обыкновению, снисходительно наблюдал за сексуальными эскападами своего избранника. Стоило ей моргнуть, и он исчез.

– Ты дрался с ним, да? – спросила Анна, хотя ответ был ей известен. – С Костей.

– Да. А что было делать? – Дэймон подавил зевок. – Кто-то сказал ему о звонке, и он психанул.

– Так это было еще до выходных? Ах ты, гадкий, лживый, вонючий…

– Веди себя поскромнее, милая, не то я снова захочу тебя, а это будет уже перебор.

– С лошади он упал!

– Ну, бывает.

– Бывает? Бывает? – Анна ткнула его кулаком в грудь, и он опрокинулся на спину, радостно скаля зубы. – Сволочи! Во что вы играете? Вы и меня сделали полем боя!

– На таком поле, – он одобрительно похлопал ее по заду, – я согласен биться до скончания времен.

– Но зачем? Зачем? Зачем вам это понадобилось? Смотри, ты весь в синяках. – Она в смятении разглядывала их, как будто только сейчас заметила. Впрочем, по большому счету, так оно и было, потому что в последнее время он предпочитал заниматься любовью в темноте. Так же, как и Константин. – Поверить не могу… взрослые люди…

Дэймон пожал плечами.

– Ты придаешь этому слишком большое значение, дорогая.

– А ты – нет?

– Нет. Какой смысл? Опять-таки, нельзя не вспомнить старину Шопенгауэра: «Удар есть и будет не более чем маленькое физическое зло, которое один человек может причинить другому, не доказав однако ровным счетом ничего, кроме того, что он обладает большей силой либо ловкостью или что другой оплошал». И далее: «Беспристрастный взор на натуру человека открывает, что последнему так же естественно бить, как хищным животным кусаться, а рогатому скоту бодаться. Наносимые и получаемые человеком удары представляют собою самое обыкновенное явление». Конец цитаты.

– Обыкновенное, да? Ну так получи!..

В конце концов их невинная возня, как и предсказывал Дэймон, плавно и естественно перешла в безудержное совокупление.

– Ох, – только и сумела выдохнуть обессиленная Анна, – я сегодня точно сдохну…

Оставив ее прислушиваться к жалобам натруженной плоти, Дэймон отправился в ванную. Вернулся, красивый и довольный, шлепнул ее по мягкому месту и тут только обратил внимание на синюю папку, лежащую на краю стола.

– Это Костя оставил, – пояснила Анна, проследив за его взглядом. – Попросил почитать, когда будет время. Не знаю, что там. Я не успела посмотреть.

Довольно долго она стояла под душем, размышляя о своем последнем… даже не увлечении, а прямо-таки любовном наваждении (ирландский художник, потомок друида – какой кошмар), о крушении своих надежд на счастливую семейную жизнь с Константином, о пустоте, которая неизбежно образуется в ее сердце по возвращении домой и которую предстоит чем-то заполнить (работа, домашнее хозяйство, по выходным театр или музей – господи, можно мне умереть прямо сейчас?..), о молчаливом сочувствии отца… Хватит.

Без особого интереса, даже с некоторой долей неприязни, она осмотрела свои бедра и живот. Сколько сюда было вбухано (за одну только эту ночь) свежего, качественного, животворного продукта, страшно подумать. И что, все впустую?.. Анна со злостью ударила себя кулаком. Да на что ты вообще годишься? Бесплодное чрево. Пустышка.

Она застала Дэймона за чтением бумаг из синей папки. Он уже успел облачиться в свои старенькие голубые джинсы и сидел на краю кровати, поджав под себя левую ногу, удивительно юный и уязвимый. Трагический изгиб его темных бровей заставил сердце Анны тревожно подпрыгнуть.

– Дэймон! – Она подсела к нему на кровать. – В чем дело?

Взглянула на листок, который он держал в руках. Компьютерная распечатка. Газетные статьи? С чего это вдруг Константин вздумал оставить ей… Она нахмурилась. Придвинулась поближе. С глубоким вздохом Дэймон встал, собрал все бумаги в стопку и бросил ей на колени.

Она читала. Он не мешал ей, сидел на полу, на мягком ковровом покрытии, скрестив ноги по-турецки. Отложив листок, Анна закурила сигарету, придвинула к себе пепельницу и вновь углубилась в чтение. Поглядев исподлобья на ее застывшее гримасой отвращения лицо, Дэймон закрыл глаза. И стал ждать, что она скажет.

Одним движением Анна смахнула все бумаги на пол. Они разлетелись по комнате, как осенние листья. Часть спланировала на ковер, прямо к ногам Дэймона. Он даже не взглянул. Медленно потянул из пачки сигарету, нащупал в кармане зажигалку.

– Просто скажи, что это неправда, – шепотом попросила Анна.

Дэймон не шелохнулся, только слегка побледнел.

– Это правда.

Они смотрели друг на друга, не отрываясь.

– Прошло больше пяти лет, – попробовал он смягчить удар. – Многое изменилось.

Анна по-прежнему хранила молчание. Он выдавил из себя улыбку.

– Это все?

Ни слова в ответ.

Тогда он встал, собрал свои вещички, окинул ее напоследок задумчивым взглядом и удалился через балконную дверь.