Дню Победы! Крылья в небе

ЗАВОДСКАЯ ЛЮБОВЬ! и "ПРОБА КРЫЛА" в АВИАЦИИ!

Я, заканчивая двухгодичное профессионально-техническое училище по специальности электромонтёр по монтажу и эксплуатации промышленного электрооборудования,в 1964 году проходил производственную практику на историческом Волгоградском тракторном заводе, где во время обороны Сталинграда прямо под обстрелом выпускали в бой танки. Я работал в цехе Сварных рам, где были три участка: участок механический, где работали станки и автоматические линии, участок Сварки тракторных рам, и участок полуавтоматической сварки лонжеронов для рам. Были отделы: Механика, энергетика, приспособлений… И было заточное отделение, где работали в основном молодые девчата. В заточном отделении было всё, по сравнению с промасленным и запылённым цеховым оборудованием, как в оазисе. У них почему-то были новые чистенькие, свежевыкрашенные в лимонно-жёлтый и салатный цвет станки и они редко выходили из строя. К сожалению… Потому что сходить нам туда хотелось, но не было повода. А без повода можно было получить нагоняй, а если доложат мастеру производственного обучения, то это чревато даже снижением выпускного разряда.

Я, в общем-то, особо не страдал по общению с этими девочками, потому что они нам были совсем «не с руки». То есть, они живут здесь в Тракторозаводском районе, а мы, практиканты жили в общежитии училища в противоположном конце города- в Кировском, куда на городской электричке было час езды.

Однако мои коллеги –практиканты, а точнее – шпана «пэтэушная» придумали выход, чтобы каждый день не ездить на электричке час – туда и час обратно. Они нашли уютное место, где можно было после второй смены остаться и переночевать. Или после первой смены пойти погулять в этом районе, а потом , как бы в третью смену со специальным вкладышем зайти и переночевать. Это место было на площадке калорифера воздушной завесы над воротами цеха. Шумно было там настолько, что не слышно было звука собственного голоса, но так было везде в цеху. Зато там было тепло, лежали мягкие подушки от сиденья дивана и от спинки, а так же мы сделали там маленькое освещение и было вполне уютно, а главное совершенно независимо, так как на эту площадку нужно было забираться по вертикальной металлической лестнице и никому из начальства там делать было нечего.

Была и ещё причина, почему я не страдал за этими девочками… Была у меня в сердце заноза любви ещё с детства, которая осталась в городе Цимлянске заканчивать школу, с которой я расстался после восьмого класса. Я уехал из города Цимлянска из-за смерти отца утонувшего в 1962-м году на рыбалке в Цимлянском море и оказался «на своих хлебах», как говорится, потому что понял, что мать , имеющая на руках годовалую сестрёнку и получающая 100 рублей зарплаты учителя начальных классов, нас двоих материально не вытянет. Да, признаться, и после того, что случилось с отцом, мне в нашем маленьком городе оставаться не хотелось. Я уехал, совершив свой самостоятельный шаг в жизнь, и с собой в душе увёз мою любовь к Нинке и её фотографию. Я любил её со второго класса, с тех пор, как она появилась в нашей школе и в нашем классе, приехав с родителями из Чернигова Западной Украины, так как отец у неё был военнослужащий и вышел в отставку.

Я однажды, попал по вызову в заточное отделение и мельком увидел одну девушку-заточницу, которая как-то очень выделялась из всех. Сейчас я могу сказать чем, а тогда просто я её увидел и всё… Я в то время ещё был практикантом и в общем, смотрел на неё, как на что-то совсем не материальное, как на картину хорошего замысла и исполнения, потому что не собирался как-то связывать себя с этим районом, но он, то есть район, сам меня к себе привязал. За меня ходатайствовал энергетик, чтобы меня после выпуска распределили именно в этот цех, так как у меня «соображалка работала», как он выражался, а я не возражал, потому что энергетик меня заинтересовал перспективой, что я буду работать на автоматических линиях. Меня восхищала эта перспектива, поскольку это было мощное предприятие с историческим прошлым , и я видел в этих автоматических линиях верх технической мысли. Одна автоматическая линия заменяла целый механический участок, а её обслуживали две девочки-операторы и один наладчик. Одна линия выполняла восемнадцать операций одновременно. А схемы электрических цепей у меня просто вызывали восторг. В детстве меня отец всегда брал с собой на рыбалку и у него иногда при забрасывании в воду стометровой закидной удочки получалась «борода», то есть, леска путалась и отец поручал распутывать мне. Не скажу, что мне это нравилось, но поскольку у меня это получалось и меня хвалил отец и другие рыбаки, естественно мне это очень нравилось. С этими электросхемами было что-то подобное.

После выпуска нас трудоустроили, распределили по общежитиям, а потом дали месячный отпуск. Естественно, я поехал к себе в Цимлянск, побыл дома, но в отпуске я не увиделся с Нинкой, потому что она была в отъезде и мне даже не сообщили, куда она уехала. Вообще-то, это я ей признавался в любви, а она по отношению ко мне вела себя очень сдержанно и мы даже не целовались. Однажды, в четвёртом классе осенью мы вынужденно спали с нею в одной постели у моей бабушки на хуторе Рынки. Правда, это «вынужденно» спланировал я. Но спали мы «валетом», то есть ногами друг к другу и когда я попытался взять её под одеялом за ногу, она так меня лягнула в интимное место, что я уже больше не рискнул на нежности. С чего она такая дикая, кто её этому научил? Я ведь не хотел чего-то особого, а просто ласки, нежности…

Вернувшись в цех после отпуска уже полноправным работником, я вспомнил про девушку из «заточки» и с удовлетворением убедился, что она в моей смене. Она , как мне показалось, была старше меня лет на пять, а мне-то было всего 17 лет. Меня ещё и не имели права допускать работать во вторую смену, хотя и в первой смене я должен был работать на час меньше, но я работал, как все. Ну, в общем , я ни на что и не надеялся, но всякий раз я старался, как бы случайно, взглянуть на неё. А взглянуть было на что. У неё была сбитая, крепкая фигурка, точёные выделяющиеся формы, но без излишеств , затянутые в ушитый по фигуре спецовочный комбинезон. Рыжие под косынкой волосы, серые, но очень выразительные глаза, которыми она владела в совершенстве, несмотря на стёкла защитных очков, а ещё у неё были пухленькие губы, которые постоянно излучали улыбку, но всё время разную. Она глазами и губами, не размыкая губ, могла сказать такое!...

И мне сказала, случайно поймав мой взгляд на себе! Что сказала? А вот что:

- Ну? И что? Запал на меня, что ли? Не ты один такой! Только смелых нет! Все вот такие! Только поглазеть! В лучшем случае язык почесать, а чувствуют, что орешек не по зубам! Надоело! Некогда мне с тобой глазки строить! Вон сколько работы!

Я тогда был от неё метрах в пяти. Я понял всё, что она сказала. Я опустил глаза в пол, подумал, вздохнул и повернулся уходить, но резко развернулся назад и увидел, что она растерянно смотрит на меня и испугалась, что я это заметил. Я чуть улыбнулся и бодро, с улыбкой ей подмигнув, стал опять разворачиваться к уходу… Она, тоже нагнув голову, искоса смотрела на меня с улыбкой, поняв моё обещание вернуться. Мне её глаза сказали, что она не против сближения, несмотря на разницу в возрасте, которую она сознавала, хотя я был закалённый ломом и лопатой в ночных разгрузках на вагонах и у меня были усики, которые я умышленно ни разу не брил. Я решил найти повод и, не привлекая внимания предложить ей сходить в кино. Повод не надо было изобретать. Через часик у нас в отделе энергетика появился мастер смены Литвинов и записал вызов в журнал вызовов. Я только пришёл с вызова и на этот вызов хотел идти другой электрик, в силу существующей у нас очерёдности , но я сказал, что схожу сам и пошёл. Оказалось, что вызвала она. Я на неё смотрел сияющими глазами, но она, стрельнув глазами в сторону мастера и других работниц, сделала такое озабоченное лицо, что я понял её требование о разумной конспирации и тоже погасил свой «прожектор» и принял деловой вид. Она сказала, что заедает кнопка «Пуск» и приходится по несколько раз нажимать. При чём, если мастер нажимает, то кнопка срабатывает, а если она, то – нет! Я улыбнулся ей и сказал:

-Так может быть причина в вас? Может быть душевное равновесие у вас нарушено?

-Нарушено!- без улыбки ответила она, - Может электрик душу отремонтировать?

Я чуть не подпрыгнул от счастья и, едва сдерживаясь, сказал:

- Ремонт будет в семь часов вечера в субботу возле «Ударника»!

- Нет! – ответила она не глядя на меня, а с серьёзным видом перебирая свёрла на своём станке, - Сегодня в восемь часов после обеда в курилке за воротами! Я задержусь, пока доминошники уйдут в цех!

- Понял!- ответил я и, едва сдерживая свои чувства, хотел уходить, но она, так же не глядя на меня возмущённо воскликнула:

-Ты забыл, зачем приходил? Кнопки-то разбери, посмотри и закрой! А, то от баб разговоров не оберёшься! И мастер глаз не спускает! Мне это ни к чему!

Без пятнадцати восемь я уже был в курилке и сидел рядом с хлопающими и орущими доминошниками, которых я терпеть не мог и сам не играл, кроме шахмат, ни во что. В восемь часов, поднявшись с мест, с эмоциями разошлись по рабочим местам мужики. Я оглянулся по сторонам и, вдруг, увидел, из-за жёлтого осеннего куста, выглянула с сигаретой Она и махнула мне рукой. Я пошёл к ней, с сожалением констатируя факт: Курящая! Ну, вообще-то, это давало повод к определению её внутренней незакомплексованности и это хорошо, но я сам в этот период бросал курить и уже неделю не курил. Я подошёл к ней, сказал:

-Привет! Ты от кого прячешься?

-Да я не хочу, чтобы наши девки на работе знали, что я курю.

-Ну, скажи, как тебя звать-то?

Вздохнув подчёркнуто протяжно она с усмешкой ,сказала:

-И так… она звалась Татьяна! Была не трезва и не пьяна! А тебя я знаю, как звать, но не спрашивай откуда! Всё равно не скажу!- с усмешкой поглядывая на меня, сказала она. При этом она тревожно оглядывалась по сторонам и я спросил:

-Если ты так стесняешься, зачем же ты куришь?

-Бросить я пока не готова, но я не из-за этого беспокоюсь. Я у мастера на час отпросилась к подруге сходить в соседний цех и если он меня увидит, то поймёт, к какой подруге я пошла.

-Есть очень уютное место, где нас никто не увидит! – сказал я, - Пойдём!

Мы подошли к цеховым воротам над которыми работал калорифер, я нажал кнопку «Стоп» и калорифер перестал шуметь. Лестница на площадку с его оборудованием была, как раз, прикрыта от посторонних глаз створкой открытых ворот. Я полез и сказал ей:

-Давай за мной!

Я забрался на площадку и повернулся встречать Татьяну. Она поднялась по лестнице по грудь выше площадки и задержалась с тревогой оглядывая место, куда я её приглашаю. Я протянул руку и включил маленький светильник на гибкой ножке, укреплённый на стене. Она увидела два стоящих прямо на полу дивана без ножек, книжки на спинке дивана у которого был светильник и пепельницу на полу сделанную из высоковольтного изолятора. Она засмеялась:

-Слушай! А, тут классно! Даже культурно развиваться можно!

Я плюхнулся на сиденье дивана и хлопнул по месту рядом с собой. Она села рядом, но не слишком рядом. Я, с шутливым видом ёрзая, подвинулся к ней, но она локтем меня остановила и, глядя на меня, с улыбкой искоса стала расспрашивать обо мне. Узнав, что я из общаги и что у меня родимый дом далеко, она сказала шутливо:

-Э-э-э! Милай! Да мы с тобой два сапога – пара! Я ж тоже из «пятьсотвесёлого»! Знаешь женское общежитие под названием «Пятьсотвесёлый»? Да! Видно у нас с тобой может кой- чего получиться.

Я ей рассказал о том, что живу в комнате с условно-освобождёнными «зэками», что они мне дали «погоняло» «Коммунист». Она хохотала, поглядывая на меня искоса и испытующе:

-Так ты воспитатель? Ба-а-а! Тогда я спасена! И в комсомол мне рекомендацию дашь?

Я не понимал, серьёзно она говорит, или издевается.

-Ну, вот если мы с тобой организуем у вас в Заточке пост «Комсомольского прожектора», то точно дам рекомендацию!

-А, что! Давай! Вот тогда мастер у меня попляшет! А, то сырые абразивы подсовывает, а потом работу спрашивает!

Я успокоился - вроде всерьёз говорит.

- Так как насчёт свидания у «Ударника»? - спросил я, опять придвигаясь к ней и заведя левую руку ей за талию.

-Будет тебе свидание! Только не там, где ты хочешь! В субботу на Центральном вокзале можешь меня вечером встретить с грузом? В Восемь часов вечера! Сможешь? Я с завтрашнего дня беру отгул на три дня и поеду домой, привезу харчишек. Но не в общагу! Осточертело! Хочу квартиру снять!

-Абсолютно, железно! – ответил я и стал приближать своё лицо к ней. Она покосилась на меня с сомнением и сказала:

-Ну, не лезь! От меня же табаком воняет! Я только что курила!

-Ничего! – сказал я, - Я бросаю, но не бросил!

Она улыбнулась и медленно пошла на сближение… Губы наши уже коснулись и между ними, как электрический разряд пробежал…

Страшный гул с визгом потряс площадку калорифера! Глаза Татьяны чуть не выпрыгнули из орбит! Я тоже был ошарашен! Какой-то идиот включил калорифер, проходя мимо и десятикиловаттный двигатель набирал обороты. Ну, кому он нужен? Ещё только осень! Я обнял поникшую Татьяну, а она дёргаясь от хохота прокричала мне в ухо:

-Я чуть не уписилась! – а я поймал её губы своими и поцелуй у нас, по-моему длился с полчаса, пока она вздрогнув не глянула на часы.

- Так!Всё! – прокричала она, -В восемь вечера в субботу прибывает мой поезд, а я буду в последнем вагоне, потому что он прицепной! Спустись, посмотри, нет ли кого поблизости, потом я спущусь!

Я спросил:

-Ну, ты точно будешь? Ничего не сорвётся?

-Разве, что в ментовку загребут? – хохотнула она.

Однако тут же поправилась:

-Да, шучу я! Всё будет в ажуре!

Когда мы кричали друг другу в ухо, мы тесно прижимались друг к другу и меня просто накрывала какая-то горячая волна от этих прикосновений и мне опять хотелось её целовать.

Однако, я спустился, осмотрелся, махнул ей рукой, но она махнула мне, чтобы я уходил совсем.

В субботу, как договаривались, я встретил её на вокзале с четырьмя сумками и мы приехали с нею в наш район. Прошли на улицу, проходящую вдоль Комсомольского парка, остановились у калитки частного сектора, уходящего с крутым спуском в Мечёткинскую балку.

-Ну, всё!- сказала она, - Дальше я сама! Если хочешь, то завтра к девяти возле «Ударника» встретимся.

-Замётано! – ответил я и схватив, её чмокнул в щёчку, но сильно прижав к себе в обхват.

В девять часов, а точнее, ещё без пятнадцати, я её уже ждал. Было тепло, стояло «бабье лето»!

Она пришла в ситцевом тоненьком платьице с приличным декольте, открывающим чуть ли не весь её четвёртый размер, с кокеткой, обтягивающей красивый животик спереди и подчёркивающей её прелести сзади. У неё был красивый, подчёркнутый изгиб в талии от спины к нижним округлым формам, что я заметил ещё на работе. Я взял её за руку и мы пошли от фонтана к кинотеатру.

-Ты мне скажи, пожалуйста! Откуда ты знаешь, как меня звать?-спросил я.

-Секрет, вообще-то! Ну, ладно! Скажу! У вас на автоматической линии тоже есть Таня, тёзка моя! Так вот мы с нею в одной комнате в «Пятьсотвесёлом» живём. Она говорила про тебя, нравишься ты ей, только жалко, что молодой слишком. А хотелось бы, говорит, захомутать такого насовсем! Не скажешь , что я проболталась? Она права! Ты же в армии ещё не служил!

Мне нечего было возразить. Она совершенно права. А Татьяна с автоматической линии действительно как-то иногда сверкала на меня глазками.

Только я хотел спросить, не видела ли она этот фильм, который идёт сейчас в «Ударнике» уже не первый день, но из « кодлы» развязно себя ведущих парней, сидящих на лавочке, кто-то вызывающе высказался, глядя на фигурку Татьяны:

- Ну и станок!

Татьяна повернула голову через плечо и , иронически глянув на него, ответила:

-Не с твоим разрядом работать!

Эта «кодла» от хохота чуть не опрокинула лавочку, а я подумал:

-Сильна! Надо посмелее с нею, а то не оценит и разочаруется.

А она тоже слегка хохотнула и сильно сжала мой бицепс, взяв меня под руку. Мне было приятно сознавать, что там было, что сжимать.

Мы подошли к ступенькам кинотеатра, но Татьяна меня задержала:

-Ты, правда, сильно хочешь в кино?

Я глядя ей в глаза, с улыбкой приближаясь к её лицу шёпотом сказал:

-Я тебя хочу!

Она хохотнула и покраснев сказала:

-Вот чёрт! Бывает же такое! Наши желания совпадают! Тогда вот что: идём в гастроном, кое что возьмём и пойдём в гости. Тут рядом, возле Комсомольского парка. Место красивое и люди там путёвые!

-Отлично! – сказал я и почувствовал, как у меня куда-то делась напряжённость от незнания как себя с нею вести. Оказалось всё так просто. Ничего не надо стесняться и надо быть самим собой!

После гастронома мы пришли в Комсомольский парк, к воздушной карусели, которая была на самом краю глубокой Мечёткинской балки . У этой воздушной карусели в стороне этой балки сиденья летали над балкой, усиливая впечатление, которого не все выдерживали, тем более, что в балке были ещё дикие заросли деревьев и кустов. У карусели начиналась тропинка спускающаяся на дно этой балки и Татьяна, держась за мою руку стала по ней спускаться бочком, так как была на высоких каблуках. Я удивился: вот это называется в гости? А мы, спустившись на самое дно, где нас сразу охватила прохлада и запахи нецивилизованной растительности, пошли по тропинке дальше, как в тоннеле из деревьев с желтеющей листвой, чуть на подъём, но неожиданно свернули влево на другую тропинку и оказались перед сплошной деревянной калиткой. Татьяна постучала в неё и послышался приближающийся лай собаки, волокущей за собой по проволоке цепь. Собака мощными лапами ударила в калитку, так что она дрогнула и Татьяна отшатнувшись, закричала:

-Полёт! Полёт! Свои! Свои!, - но собака не успокоилась, пока кто-то её взял и утащил, закрывая куда-то, наверное в будку. Калитка открылась и мы увидели пожилого мужчину, который увидев Татьяну и узнав её, кивнул:

-Здрассте! Заходите!- при этом мельком глянул на нашу сумку с гастрономией.

-Девчата дома, дядя Саша?

-Дома! Все дома! А ты, насовсем к нам или в гости!

-Да вот сейчас и решим!- ответила Татьяна, - Где присядем, поговорим? На улице комаров не много?

-Пойдём на верхнюю веранду! Там сеткой затянуто всё!

Я поднял голову вверх и был поражён! Этот дом был построен на крутом склоне балки и в несколько ярусов с цоколем и тремя этажами над ним.

-Какой красивый теремок! – воскликнул я.

-Да-а! – довольно засмеялся хозяин, - Я использовал, то, что природа дала!

И тут я понял, что я Татьяну с сумками вчера привёз именно сюда, но к другой калитке, которая с проезжей улицы. Просто она подошла к той калитке, чтобы не тащить сумки через балку.

К столу пришли две девчонки: одна лет двадцати, другая лет пятнадцати. Я познакомился с ними, оказывается это были дочки хозяина и с Татьяной они были на «дружеской ноге». Позже пришла ещё девушка постарше, лет под тридцать и тоже обрадованно встретила Татьяну и спросила, решилась ли она переходить на квартиру. Татьяна ответила утвердительно.

Накрывали на стол деревенские харчи Татьяны, которые она привезла вчера. Присели, выпили, хозяин спросил у Татьяны, какую комнату она собирается снимать двухместную на первом этаже, или «светёлку» в мансарде. На первом этаже, если жить, то можно по-семейному, потому что она с печкой и плитка газовая в пристройке, а в светёлке, там тепло от проходящей трубы, но готовить там не на чем, ежели только на электроплитке и там платить уже по счётчику. Татьяна посмеиваясь ответила:

-Я женщина свободная, цену свободе я знаю и поэтому не посмею с кем-то спариваться на добровольной основе! Если уж кто-то захомутает так, что не отвертеться! Буду пока у вас в светёлке проживать! И дешевле и нравится она мне!

Хозяин выпил пару стопок, поблагодарил и ушёл к себе в комнату. Татьяна сходила к нему и вернулась за стол:

-Всё! С сегодняшнего дня я живу с вами и отмечаем моё новоселье! Тащи гитару Леночка! – сказала она старшей дочке хозяина.

Татьяна взяла в руки гитару, и, тронув струны, запела , а девчата поддержали:

Виновата ли я? Виновата ли я? Виновата ли я, что люблю?

Виновата ли я что мой голос дрожал, когда пела я песню ему?...

Я тоже пел с ними, а потом пришёл молодой человек, оказалось, муж последней тридцатилетней дамы, которую звали Ольга, и, не присаживаясь, увёл её в свою комнату, которую они так же снимали у хозяина, а раньше, оказывается, они тоже жили в общежитии. То есть Ольга жила с Татьяной в Пятьсотвесёлом , и сманила её перейти на квартиру, как она в комнату в этом живописном месте, в живописном теремке. Я почувствовал, что её мужу не понравилось то, что его жена выпивает без него в чужой компании с участием чужого, незнакомого парня. Он только кивком поздоровался со мной, не познакомившись. Вообще-то, у него не было причин со мной знакомиться, а у меня не было прав пригласить его к столу… Вот такая получилась неувязка.

Через полчаса младшая дочка хозяина, Катя, ушла спать, так как ей надо было утром на занятия, да она и не пила с нами, а Леночка предложила помочь Татьяне перенести остатки нашей закуски в «светёлку». Поднявшись в «светёлку» я был удивлён аккуратностью и непритязательностью обстановки комнатки. Диван-кровать, столик перед окном - типа письменного, стол кухонный с посудой и две табуретки. Но над окном был необыкновенный светильник типа витража: на плафоне был нарисован очень весёлый Дед Мороз с добродушной тёплой улыбкой и, выглядывающая из-за его плеча, Снегурочка с наивными глазами. Я был в восторге от картинки и спросил у Леночки, кто её рисовал. Она ответила, что рисовал её старший брат, который сейчас служит в армии, что он лётчик офицер дальней стратегической авиации, как и их отец.

-Теперь я понял, почему вашего кобеля звать Полёт! – сказал я.

-Да! Это папка назвал! – ласково сказала Леночка.

- У меня такое ощущение, что на улице уже зима и вот, вот мне кто-то принесёт подарок! – сказал я.

- Как знать! Может и обломится подарок!- сказала шутливо Леночка, подмигнув Татьяне, но на меня при этом глянула странно! С ревностью, что ли? Но это я понял лишь гораздо позже!

Я вынужден был признаться, что тоже хочу попробовать полетать, если получится. Для этого зиму нужно учиться при Обкоме ДОСААФ от военкомата, а летом заберут на сборы. Я рассказал девчонкам как я проходил первую врачебно-лётную комиссию и они чуть не умерли со смеху:

Я не думал, не гадал, что такое возможно, что я буду летать! На истребителе! Чудеса начались с того, что мне один парень из нашего общежития Волгоградского Тракторного завода (ВГТЗ) рассказал, что он лётчик, пилот запаса. Я ему не поверил, и он мне показал красный военный билет, где было написано то, что было им сказано. Он мне рассказал, как найти Областной Комитет ДОСААФ(для тех кто не знает Добровольного Общества Содействия Армии Авиации и Флоту), я его нашёл и мне объяснили, какие документы я должен предоставить для поступления на курс обучения по специальности «Пилот-Истребитель». И нужно было пройти ВЛК(Врачебно-лётную комиссию). Это была моя первая ВЛК- мне было 17 лет. Там я познакомился с парнем – Витей Шейкиным, который тоже работал на ВГТЗ и жил в одном из наших общежитий. Он недавно приехал из села и был весьма скромным, стеснительным. На медкомиссии перед дверью кабинета хирурга рассказывали малоприятные вещи. Оказывается врач-то пожилой мужик, но в кабинете сидят за столом две девчонки в белых халатах- практикантки из мединститута и он при них рассматривает мужские принадлежности и спереди и сзади заставив спустить трусы. Всё что он видит говорит вслух, а девочки записывают. Вот ещё чего не хватало! Вот бы с ними местами поменяться! Как бы они себя чувствовали? Мы невесело хихикали перед дверью и заходили в кабинет, как бараны на убой, а вот Витя Шейкин, сельский парень, вообще дошёл до состояния ужаса. Чувствовалось, что для него это вообще непосильно! И вот его очередь… Что там произошло мы узнали в подробностях чуть позже и это стало нашей легендой на много лет!

Витя зашёл, вернее его втолкнули и захлопнули дверь. Зашёл он, естественно, в одних трусах. Врач задал ему вопросы о фамилии, имени отчестве, дате рождения, ну и так далее… Витя так был расстроен, что отвечал невпопад и врач даже стал посматривать на него с подозрением на дефективность. Наконец врач сказал ему:

-Пройдите вперёд!- Витя прошёл.

-Станьте прямо! Достаньте пол руками! – Витя решил, что наступило то самое страшное, о чём только что говорили за дверью и он негнущимися руками спустил резинку трусов одной рукой, а другой достал свой мужской предмет… Врач от изумления вытаращил на него глаза и повторил:

-Я просил достать пол ру-ка-ми!- Витя бросил резинку трусов, взял и второй рукой свой предмет. Врач растерялся, опять повторил:

-Молодой человек! Да, пол руками!

Витя тоже возмутился:

-А я не руками, что ли?- потряхивая предметом, но увидел, что девочки со смеху полезли под стол и до него дошло, что он сотворил. Он вылетел пулей из кабинета, забился в дальний угол скорчившись и закрыв лицо руками. Вышел из кабинета хохочущий врач сказал:

-А ну, давайте этого клоуна назад!

Витя закричал:

-Не пойду!!! – и его занесли на руках в кабинет, когда хохочущие девочки ещё валялись под столом .

Да, порой наши комплексы управляют нами и направляют не в лучшую сторону. А девочки долго не могли настроиться и продолжить писать, срываясь на хохот, доставляя Вите страшные муки.

Отдышавшись от хохота,

Татьяна предложила выпить за «крылатых» мужчин, чтобы они не улетали совсем, а всегда возвращались. Мы выпили и я запел старинную ещё довоенную лётную песню, а Татьяна стала подыгрывать :

Леночка остановила меня, положив на мою руку свою, горячую руку:

-Не пой, пожалуйста, эту песню! Отец её знает и очень страдает, когда слышит её, потому что она напоминает ему о его погибшем друге. Леночка, извинившись, почему-то не поднимая глаза на меня, ушла и мы остались вдвоём с Татьяной. Она, глядя на меня с напряжённо-испытующей улыбкой спросила:

-Ну, что нальём ещё для снятия барьера?

Я встал, подошёл к ней, обнял и сказал:

-У меня барьера нет, потому что ты прелесть!- обняв её, поцеловал долгим нежным поцелуем, опустил руки по её фигурке ниже пояса и, возвращая их вверх, как само собой разумеющееся стал поднимать её платье к верху…

- Не надо, солдат! У тебя руки холодные! Я сама! – сказала она со смехом.

Она достала из сумки постельное бельё, натянула наволочку с вышитым петухом на хозяйскую подушку, застелила, выключила свет потолочный, оставив только приветливый новогодний витраж . Всё было, как в сказке… Предо мной была Татьяна в этом сказочном потустороннем мирочке и она, делая вид, что не стесняется, не глядя на меня, сняв бюстгалтер, сунула его под подушку и, качнув передо мной красивой грудью, судорожно вздохнув, легла под байковое одеяло…

-Выключи тот свет тоже…- попросила она

-Нет! Возразил я! С ним просто сказочно! Пусть будет!

- Я Деда Мороза стесняюсь! – неловко хихикнув, сказала она.

-Мы ничего плохого делать не будем! А ты просто прелесть! Тебя нельзя прятать в темноту!...

Татьяна чуть отодвинулась к спинке дивана и я лёг, но страшно был удивлён, ощутив насколько у неё были холодные груди. Я обнял её, прижал её груди к себе, со смехом спросил:

-Ты свои титечки в холодильнике держала? Почему такие холодные?

Она ещё больше напряглась и ответила шёпотом:

-Извини! Я очень волнуюсь! Давно с мужиком не была! У меня сердце чуть из горла не выскочит!Лёньчик-лётчик, согреешь замороженную девушку?

Я понял, что сам должен проявить инициативу и всё взял в свои руки. Первая напряжённость прошла не сразу, но постепенно Татьяна стала , как бы оттаивать и я почувствовал настоящую взаимность.

-Обещаю! Только не стесняйся. – прошептал я ей на ушко, - Представь себе, что мы совсем ничего не собираемся делать. Будем спать, как братик с сестричкой.

- Братик!- прошептала Татьяна, - А, что у тебя там мешается?

- Вот возьми и проверь, он не кусается…

Описать наши эмоции невозможно, да и ненужно. Мы были, как безумные, а потом на некоторое время потеряли сознание… Очнувшись, я вдруг ощутил рядом с собой чудное тело и, вспомнив, какое счастье на меня свалилось, я обнял Татьяну и прильнул к её губам. Она спросонья тоже счастливо схватила меня в обьятия и горячо прошептала:

-Боренька! Милый! Как я тебя люблю!..- но тут же вздрогнув, она убрала руки и отворачиваясь прошептала, - Какой ужас! Извини !

У меня наступила дикая пустота в душе… Сердце у меня, сначала встрепенувшееся от счастья, сбавляло и сбавляло частоту ударов и мне казалось, что скоро совсем остановится.

Я сел на краю дивана, опустив ноги на половичок и слушал, как продолжает « сбавлять обороты» моё сердце.

Татьяна вздохнув спросила:

-Ты хочешь уйти?

Тон которым она спросила был поддельно грубым и вызывающим, но в нём слышалось жуткое отчаяние и сдерживаемое рыданье.

-Да! – ответил я.

Помолчав и тяжело дыша, она сказала:

-Я понимаю тебя, но не мог бы ты подождать до утра. Собака хозяев разбудит.

Я молчал и сидел, не зная, что ответить. Татьяна сказала:

-Ты извини, я закурю? Просто сил нет!

-Я сам об этом же хотел тебя просить! – ответил я.

-Закрой глаза!- сказала она.

Я не закрыл, но смотрел в пол, когда она быстро встала и, накинув халатик, достала из сумочки сигареты. Мы закурили и я спросил:

-И кто он, этот Борис?

Татьяна села рядом и, вздохнув, сказала:

-Слишком много тебе придётся рассказать про меня, но это совсем, наверное, ненужно! Я просто скажу, что этого человека я не видела три года… - по лицу её хлынули слёзы.

Усмехнувшись я спросил :

-И чего же ты вспомнила сейчас про него ?

Татьяна вдруг зарыдав, облокотилась к себе на колени и, склонив голову, ответила:

- Потому что я все эти три года с ним спала!

Я посмотрел на Татьяну, как на помешанную!

Она поняла несуразицу и поправилась:

-Я с его именем в тюрьме три года спала, пока он в армии служил! Он мне каждую ночь снился! Я из-за него в тюрьму попала! Подружка моя подкралась к нему перед уходом в армию и последнюю ночь с ним провела, а я уже была беременная и простить ей этого не могла! Я ей сделала «козью морду». Меня моя беременность могла спасти, я бы получила условно, но сделала аборт и пошла в тюрьму… А он вернулся до моего освобождения и они поженились! Но не будет им добра! На чужом несчастье счастье не построишь! Вот всё! Суди меня, как хочешь! Хотя, говорят, за одно и тоже, дважды не судят!- рыдала Татьяна.

-Это верно! – вздохнув, сказал я, - Ты отбыла сполна и за своё и за чужое!- задавив окурок, я нежно, нежно поцеловал Татьяну в губы, а потом в мокрые от слёз щёки.

- Я тебе честно скажу! – продолжила Татьяна, - Я с тобой связалась, хотя и старше тебя я намного, только потому, что решила, что ту любовь я могу погасить только с таким, как ты. Я понимаю, что не будет у нас с тобой будущего, но я решилась на такое испытание, чтобы развязаться с той моей любовью. Она уничтожает меня! Прости ещё раз!

Утром мы шли на работу, как молодожёны, по сияющей, мокрой после поливалок осенней улице, но, подходя ближе к заводской площади, Татьяна стала беспокоиться:

-Ну, давай пойдём по разным сторонам улицы! Не хочу, чтобы обо мне судачили девки!

-Да ты что? В деревне что ли? – возмутился я, - Мне бы лично было приятно, чтобы меня увидели мои «сокамерники» из общежития с такой точёной фигуркой!

-А мне стыдно! Я не знала, что ты несовершеннолетний!

Однако уступил я ей и перешёл на другую сторону улицы.

На работе я делал вид, что мы с нею не знакомы, если приходилось бывать в Заточном отделении. А домой в гости я к ней приходил, как она сказала, «через день и каждый день». С кобелём Полётом я познакомился и он на меня уже не лаял. Мои «сокамерники» пытали меня изо всех сил, где это я пропадаю без их ведома, потому что у нас был организован в комнате «общак», то есть питались на «складчину», а я на «харч» деньги не кидал, потому что готовил для комнаты и, так сказать, вёл хозяйственный расчёт: чего и сколько надо подкупить, чтобы в любое время что-то быстро и сытно сварить, привлекая любого на помощь. Несмотря на то, что я их ни разу не подвёл, но сам часто приходил от Татьяны сытым и не ел то, что сам готовил.

Я Татьяне рассказывал о своих «сокамерниках»:

-Дело в том, что года три назад наша Партия и Правительство решили выпускать из тюрем УДО (условно досрочно освобождённых) желающих работать на стройках народного хозяйства. Естественно, как всегда до конца это не было продумано и этих «УДО» стали расселять по молодёжным общежитиям. Например, в комнату на шесть человек селили пять зэков и одного коммуниста для надзора и воспитания. На нашу комнату не хватило коммуниста и поселили меня-комсомольца семнадцати лет, не думая о том, что меня самого могут перевоспитать эти пятеро уголовников. Мои «сокамерники» отреагировали на этот факт положительно и сказали, что несмотря на то, что я комсомолец, они мне дают погоняло: «Коммунист!», чтоб не было дискриминации. Конкретно о них, кто за что сидел:

Коля из Ленинграда кличка «Питерский»-был студентом четвёртого курса какого-то ВУЗА связанного с ядерной энергетикой. Вдвоём с другом они перекопировали какие-то чертежи связанные с ядерной техникой и пытались продать иностранцам. Я вам скажу, что отношение к нему зэков было не на равных, а считали его

отщепенцем-предателем-сукой, несмотря на то, что сами были уголовники.

Один только не брезговал общением с ним, относясь с иронией, – это Юра из Москвы – кличка «Москвич», который готовился эмигрировать в Америку и вступить в мафию. Для этого он владел всеми видами единоборств, которые только были известны тогда. Владел свободно английским, не плохо знал немецкий и даже тренировался со мной и учил ещё какие-то: по-моему французский и испанский. Сел он за угон машин без цели хищения. То есть он угонял открыто и давал возможность устроить за ним погоню и уходил от неё. Один раз он не ушёл и получил четыре года, три из которых отсидел. Об этом он не жалел и говорил, что это тоже входит в программу его подготовки. Миша - тракторист, украл и пропил краску в своём коммунхозе, где и работал. Получил за это пять лет, так как уже была не снятая судимость за драку. Гена-«Шило» сидел за нанесение побоев сожительнице и попытку поджечь её хату. Эдик Золотарёв-кубанский казак, комбайнёр-механизатор. Сел за то, что раздавил «Волгу» инструктора Крайкома партии по пьяни и в милиции после задержания сам «с дуру» подтвердил, что сделал это умышленно, а не по неосторожности: «Не справился физически – рассчитался технически!» - так заявил он и получил пять лет. Громила и драчун, у которого кулак был размером с мою голову.

То, что я был членом штаба заводского Комсомольского прожектора, несколько настораживало моих «сокамерников» и им было, «как до лампочки» то, что меня взяли туда потому, что заметили мои оформительские и стихоплётские способности в цеховом Комсомольском прожекторе. Мы «поднимали на вилы» всякие недостатки от неухоженности рабочих мест, до срыва поставок на конвейер и, конечно же, прогульщики и пьяницы были у нас на особом счету. У меня был свой фотоаппарат «Киев-4» с фотоэкспонометром и все фотопринадлежности. У меня был заводской пропуск на фотоаппарат. Вот эти обстоятельства давали основания моим «сокамерникам» относиться ко мне с недоверием. Я их предупредил, что я не стукач, но если кто-то сорвётся с истинного пути, то пощады не будет.

Татьяна была от меня в восторге, а я просто перед нею таял. Мне было очень трудно от неё уходить и пока я был у неё, я ей не разрешал одеваться, любуясь на её прелести. Она же очень стеснялась Деда Мороза… и всё время хотела одеться. Она тоже откровенно любуясь мной, зацеловывала меня до пьяна. Она любовалась моими бровями, а на ресницы мне укладывала по шесть спичек, зализывала языком мои ни разу не бритые усики… Однажды она спросила у меня, откуда я, несовершеннолетний, знаю все чувствительные точки у женщины и умею их ласкать и я тоже ей рассказал о своей нечаянной любви: Через дорогу от нашего училища было другое такое же училище Связи и там были поголовно одни девчата. Нам разрешали ходить к ним на танцы, а им разрешали ходить к нам на спортивные соревнования, потому что они хорошо визжали. Я познакомился с одной девчонкой и дело дошло до близости, хотя условия у нас были только на природе. Кое- чему она меня научила, хотя сама была моя ровесница. А вот её научил в детдоме физрук…, который был к ней неравнодушен, но женатый.

-И как же вы расстались? – спросила ревниво Татьяна.

-Сначала нам руководители училища Связи запретили ходить в гости, потому что один наш урод додумался обокрасть их столовую. Его поймали судили, посадили, но девочкам с нами общаться запретили. Мы с нею встречались, но очень редко, потому что с нею связаться было не просто, а потом она сдала экзамены и их распределили. Она уехала, когда я был на практике уже здесь на Тракторном заводе.

Татьяна пожаловалась, что ей в тюрьме душу отводить можно было только воспоминаниями и пальчиком…

Стыдливо краснея, рассказывала она,

- А, вот некоторые сокамерницы отводили душу с «золотой ручкой», а точнее с «золотой культёй», как звали одну заключённую, у которой была культя по запястье. Желающие сбрасывались денежными суммами для контролёра, который приведёт её в камеру на ночь, и для неё отдельно собирали деньги за работу, чтобы культёй удовлетворить желающих. Иногда были бои и за «культю» и против неё, так как эти сеансы отрицательно действовали на психику воздерживающихся от сексуальных посягательств сокамерниц. Дело в том, что не все могли в сексуальном экстазе воздерживаться от сексуальных возгласов и вздохов, на что в общей камере реагировали все по-разному: от хамских комплиментов до сексуальных страданий.

Татьяна сказала, что она тоже воевала против посещений «культи» и её хотели сторонницы «культи» изнасиловать с её помощью, после чего можно остаться калекой или вообще «в ящик сыграть», а она физически победила, потому что её поддержала одна лесбиянка из чувства ревности, так как её сексуальная пара завидовала на «культю». Вот тогда только она и закурила в тюрьме и до сих пор не может остановиться!

Всё у нас с Татьяной было хорошо! Мы открыли в заточке Пост «Комсомольского прожектора»! Из двух девчонок – комсомолок и Татьяны, так сказать, кандидатки. Она это стала воспринимать совершенно всерьёз, без иронии. В виду того, что меня назначили Начальником штаба «Комсомольского прожектора завода», крутился я «как белка в колесе» бегая со своими «прожектористами» и в рабочее время с ведома начальства и в личное(у меня был свободный пропуск) и пропуск на мой красивый фотоаппарат «Киев-4» с фотоэкспонометром. А фотографом я был с девятилетнего возраста и у меня не плохо получалось рисовать карикатуры с сопровождением хлёсткими четверостишьями на прогульщиков, пьяниц и нерадивых начальников, на что я был уполномочен Парткомом завода, а не только Завкомом комсомола. Мой «свободный» пропуск давал мне возможность ходить на разгрузки вагонов на территории завода, где платили гораздо выше, чем за пределами завода. Иногда я приходил с разгрузки прямо к Татьяне, потому что к ней было гораздо ближе, чем до общежития. Она удивлялась, что после вагона я был не менее активным в любви, а даже более. Может быть это объяснялось нерастраченным адреналином, который продолжал выделяться после окончания разгрузки, а скорее всего чувством, которое, наверное, называется любовь. Она, лаская меня, называла: «Мой котёнок!», но мне это не нравилось. Когда я говорил, что отращиваю усы казачьи, то она меня поправляла и говорила: «Кошачьи!» и говорила в шутку, что из меня получится хороший котяра!

Большим удивлением было для Татьяны моё сообщение о том, что я ещё участвую в репетициях Народного театра нашего Тракторного завода и что у меня там две роли и скоро будет мой дебют на сцене. Она смотрела на меня с искренним удивлением, задавая неоднократно вопрос:

-Да кто-же ты? Электрик, фотограф, художник, поэт, артист, грузчик, комсомольский вожак, воспитатель «зэков», а ещё будущий лётчик ?

-Ещё добавь, что я неплохой кашевар и неплохой любовник!

-Не умрёшь ты от скромности! Но ты прав!

Татьяна допытывалась, как я попал в Народный театр и я ей рассказал: