Дочь «Делателя королей»

Глава 1

Лондонский Тауэр, [1] май 1465

Первой идет Миледи Мать, как старшая из наследниц знатнейшей семьи королевства. За ней следует Изабель, потому что она старше меня; я родилась младшей в семье и всегда иду последней. Мы входим в большой тронный зал лондонского Тауэра, и мама ведет Изабель к ступеням трона для реверанса, а потом отходит на несколько шагов в сторону. Изабель низко, как нас всегда учили, опускается перед королем, несмотря на то, что этим королем является молодой человек, посаженный на престол нашим отцом. Его жена будет коронована завтра, вот и все, что мы можем думать о ней. Наконец, я делаю шаг вперед для своего реверанса, и впервые вижу женщину, которую мы пришли почтить.

От ее красоты захватывает дух: это самая красивая женщина, которую я видела в своей жизни. Сразу становится понятно, почему король остановил свою армию, едва бросив на нее взгляд, и женился на ней через несколько недель. Ее улыбка медленно расцветает на губах, а потом сияет, как улыбка ангела. Я видела статуи, которые покажутся неуклюжими рядом с ней, я видела изображения Мадонны, чьи черты будут выглядеть грубыми рядом с ее мерцающим очарованием. Я поднимаю к ней лицо и любуюсь ею, словно чудесным ожерельем; я не могу отвести взгляд. Под моим пристальным взглядом ее лицо теплеет, она розовеет и улыбается мне, а я, не в силах двинуться с места, улыбаюсь ей в ответ. Она смеется, словно находит мое открытое восхищение забавным, но потом я замечаю яростный взгляд матери и срываюсь с места в сторону моей хмурой сестры Изабели.

— Ты пялилась на нее, как идиотка, — шипит она. — Ты нас позоришь. Что бы сказал отец?

Король выходит вперед и ласково целует маму в обе щеки.

— Что слышно о моем дорогом друге и вашем муже? — спрашивает он ее.

— Трудится на благо вашего величества, — незамедлительно отвечает она, ибо отец будет отсутствовать на сегодняшнем ужине и на всех торжествах; он встречается с самим королем Франции и герцогом Бургундским, встречается с ними, как с равными, чтобы помириться с этими великими мужами христианского мира теперь, когда спящий король[2] побежден и мы стали новыми правителями Англии.

Мой отец великий человек — он представляет нашего нового короля и всю страну.

Король, наш новый молодой король,[3] подмигивает Изабель и гладит меня по щеке. Мы знаем его с детства, еще с тех времен, когда мы были слишком маленькими, чтобы присутствовать на таких ужинах, а он был мальчиком, переданным на воспитание нашему отцу. Между тем мама смотрит по сторонам так, словно мы у себя в замке Кале, а она проверят, хорошо ли работают слуги. Я знаю, она хочет увидеть что-нибудь неправильное, чтобы позже сообщить отцу, насколько эта красивая королева[4] не годится для своего положения. Судя по кислому выражению лица, она не обнаружила ничего дурного.

Никто не любит эту королеву, и я не должна восхищаться ею. Для нас не должно иметь значения, что она ласково улыбается Изабели и мне, что она поднимается со своего высокого кресла, чтобы выйти вперед и обнять маму. Мы полны решимости не любить ее. Мой отец подготовил для этого короля хороший брак с самой принцессой Франции. Отец долго работал над ним, подготовил почву, составил брачный договор, убедил людей, ненавидящих Францию, что он выгоден для страны: позволит нам защитить Кале, и даже заполучить назад Бордо. Но неожиданно Эдуард, новый король, наш очаровательный и красивый Эдуард — к которому наш отец относился как к младшему брату, а мы как к дяде — сказал так просто, словно заказывал блюдо на обед, что он уже женат, и с этим ничего нельзя поделать. Уже женат? Да, на ней.

Он поступил неправильно, не спросив моего отца, все это знают. Он впервые поступил так в конце триумфального похода, который вывел Дом Йорков из унижения, когда они были вынуждены просить прощения у спящего короля и злой королевы,[5] к победе и трону Англии. Мой отец был рядом с Эдуардом, обучая и направляя его, диктуя ему каждый шаг. Мой отец всегда знает, что для него лучше. А наш король, несмотря на свой трон и корону, просто молодой человек, который всем обязан нашему отцу. Он не сидел бы сейчас здесь, если бы отец не принял его сторону, не научил вести за собой армию, не боролся бы за него. Мой отец рисковал собственной жизнью сначала ради отца Эдуарда, а затем и ради самого Эдуарда; и вот, когда спящий король сбежал со своей злой королевой, а Эдуард был коронован, и все должно было стать хорошо и замечательно, он взял и тайно женился на ней.

Она должна вести нас к столу, и дамы тщательно выстраиваются друг за дружкой; существует установленный порядок, и очень важно проследить, чтобы каждый оказался на своем месте. Мне почти девять лет, и я достаточно взрослая, чтобы понимать важность этикета; меня учили соблюдению очередности еще с тех пор, когда я была маленькой девочкой, живущей в детской. Поскольку она должна быть завтра коронована, она пойдет первой. Отныне и навсегда она будет первой в Англии. Всю оставшуюся жизнь она будет идти впереди моей матери, и мама никогда не сможет занять ее места. Далее должна следовать мать короля, но ее здесь нет. Она заявила о своей вражде к красивой Элизабет Вудвилл и поклялась, что не будет присутствовать на коронации простолюдинки. Всем известно о расколе в королевском семействе, и сестры короля встают в линию без материнского присмотра. Они выглядят довольно растерянными без величественной герцогини Сесилии впереди, и уверенная улыбка короля на мгновение тускнеет, когда замечает пустое место в женском ряду. Я не знаю, как он смог пойти против герцогини. Она тетка моего отца и такая же строгая, как моя мать, так что никто не смеет их ослушаться. Я могу только думать, что король очень сильно влюбился в свою новую королеву, раз бросил вызов своей властной матери. Он, должно быть, очень, очень любит ее.

Зато здесь мать королевы; нет сомнений, что она ни за что не упустит момент своего триумфа. Она выходит на свое место рука об руку со своим красивым мужем, сэром Ричардом Вудвиллом, во главе армии своих сыновей и дочерей. Он барон Риверс, и все шепотом повторяют шутку, что их река вышла из берегов.[6] Действительно, их просто невероятно много. Элизабет их старшая дочь, а за матерью выстроилось семь сестер и пять братьев. Я смотрю на красивого молодого Джона Вудвилла рядом с его женой; он выглядит, словно мальчик, сопровождающий бабушку. Он вступил в брак с моей двоюродной бабушкой Кэтрин Нэвилл, вдовой герцога Норфолка. Это настоящее безобразие, мой отец сам так говорит. Миледи двоюродная бабушка — старая развалина почти семидесяти лет; мало кто из женщин доживает до таких лет, а Джон Вудвилл двадцатилетний юноша. Мама говорит, что отныне так и будет: если на трон Англии взойдет дочь женщины, известной как ведьма, мы увидим дела и похуже. Если мы коронуем саранчу, она сожрет нас всех.

Я отвела глаза от усталого сморщенного лица бабушки и сосредоточилась на собственной задаче. Я должна внимательно следить, чтобы оставаться позади Изабель и моей матери и не наступить им на шлейфы, ни в коем случае не наступить. Мне всего восемь лет, и я должна следить, что делаю все правильно. Изабель, которой уже тринадцать, вздыхает, наблюдая, как я смотрю себе под ноги и осторожно подсовываю носки туфель под богатую парчу, чтобы не допустить ни малейшей возможности ошибиться. А потом Жакетта, мать королевы-саранчи, оглядывается на меня через головы своих детей, чтобы убедиться, что я стою в нужном месте. Она выглядит так, словно беспокоится обо мне, и когда видит меня рядом с матерью и сестрой, она улыбается так же чудесно, как ее дочь, улыбается мне одной, а потом поворачивается и принимает руку своего красивого мужа и следует за своей дочерью, наслаждаясь моментом триумфа.

Мы проходим через большой зал мимо сотен людей, который кланяются и улыбаются красивой новой королеве, а потом, когда все рассаживаются по местам, я еще раз могу посмотреть на взрослых за высоким столом. Я не единственная, кто смотрит на королеву. Она привлекает к себе всеобщее внимание. У нее самые чудесные на свете серые глаза, и когда она улыбается, она опускает их, словно радуется своей тайне. Король Эдуард посадил ее по правую руку от себя, и когда он шепчет ей что-то на ухо, она наклоняется к нему так близко, словно хочет поцеловать. Это должно всех шокировать, но, когда я смотрю на мать новой королевы, я вижу, как она улыбается дочери, словно она ужасно счастлива тем, что они так молоды и влюблены. Кажется, она совсем ничего не стыдится.

И все-таки они очень красивая семья. Никто не может отрицать, что они прекрасны, словно к жилах у них течет самая голубая кровь. И их так много. Шестеро из семьи Риверс и двое сыновей от первого брака новой королевы еще дети, и они сидят за нашим столом, словно молодые люди королевской крови и имеют право быть на равных с нами, графскими дочерями. Я вижу, как кисло поглядывает Изабель на четырех девочек Риверс — от самой младшей Кэтрин Вудвилл, которой всего семь лет, до старшей за нашим столом Марты, которой уже пятнадцать. Этим девочкам понадобятся богатые мужья, приданое и земли, а сейчас в Англии осталось не так много богатых и знатных мужчин, потому что за десять лет войны между соперничающими Домами Ланкастеров и Йорков было убито слишком много дворян. Эти девушки захотят сравняться с нами, они будут нашими соперницами. Внезапно вокруг нас возникло слишком много новых красивых лиц, сияющей, как новое серебро, кожи, смеющихся голосов и изысканных манер. Нас словно захватили в плен очаровательные юные незнакомки, словно статуи ожили, сошли с пьедесталов и начали танцевать среди нас, словно птицы слетели с неба, чтобы петь, или рыбы в сверкающей чешуе выскочили из моря. Я смотрю на свою мать, и вижу, как она пытается сдержать раздражение, красная и потная, словно жена пекаря. Королева рядом с ней светится, подобно жемчужине, ее голова склоняется к лицу молодого мужа, она слегка раскрывает губы, словно дышит его дыханием.

Торжественный ужин поглощает все мое внимание, ведь на одном конце нашего стола сидит брат короля Джордж, а на другом его младший брат Ричард.[7] Мать королевы, Жакетта, улыбается нам всем, и я догадываюсь, что это она придумала посадить всю молодежь за одним столом с Джорджем во главе. Изабель извивается, как овца при стрижке, видя перед собой сразу двух герцогов королевской крови. Она так стремится произвести впечатление, что даже не знает, в какую сторону смотреть. И, что гораздо хуже, две старшие девочки Риверсов, Марта и Элеонора Вудвилл затмевают ее без всякого усилия. Они красивы, как все члены их семьи, уверены в себе и веселы. Изабель слишком сильно старается, а я слишком робею под тяжелым взглядом моей матери. Зато девочки Риверсов ведут себя так, словно они здесь празднуют радостное событие, ожидая только удовольствия, а не нагоняя. Они уверены в себе и хотят развлекаться. Конечно, оба герцога предпочитают их нам. Джордж знает нас всю жизнь, мы для него не новость. Ричард все еще находится под опекой моего отца; когда мы приезжаем в Англию, он окружен полудюжиной живущих с нами мальчиков. Ричард видит нас трижды в день. Конечно, он не может не смотреть на Марту Вудвилл, нарядную и красивую, как ее сестра, новая королева. Но так неприятно, что он совсем не замечает меня.

Джордж в пятнадцать лет так же высок и красив, как его старший брат, король. Он говорит мне:

— Ты, наверное, первый раз ужинаешь в Тауэре, да, Энн?

Я взволнована и поражена, что он обратил на меня внимание, мое лицо вспыхивает румянцем, но я громко и четко отвечаю:

— Да.

Ричард, сидящий на другом конце стола, на год моложе Изабель и не выше ее ростом, но теперь, когда его брат стал королем, он кажется гораздо красивее. У него всегда была самая веселая улыбка и добрые глаза, но сегодня, на торжественном ужине в честь коронации его невестки, он сдержан и молчалив. Изабель, пытаясь завязать с ним разговор, спрашивает, помнит ли он нашего маленького пони в замке Миддлхэм? Она улыбается: не правда ли, было забавно, когда Перчик понес его, и он упал? Ричард, колючий в своей гордости, как чертополох, говорит, что не помнит, и отворачивается к Марте Вудвилл. Изабель пытается сделать вид, что мы с герцогом самые лучшие друзья; но на самом деле он просто один из полудюжины подопечных отца, с которыми мы охотились и ужинали вместе в прежние времена, когда жили в Англии до войны. Изабель хочет показать девочкам Риверсов, что мы все вместе — одна дружная семья, а они просто нежелательная для нас компания; но на самом деле, мы — дочери Уориков, живущие под присмотром матери, а герцоги — мальчики Йорков, состоящие при нашем отце.

Изабель может думать, что хочет, но я не собираюсь ни о чем беспокоиться. У нас больше прав сидеть за этим столом, чем у кого бы то ни было, даже у красивых девочек Риверсов. Мы самые богатые наследницы Англии, и наш отец контролирует переправу через Узкое море[8] между Кале и английскими берегами. Мы из великой семьи Невиллов, хранителей Севера, и в наших жилах тоже течет королевская кровь. Мой отец был опекуном Ричарда и наставником самого короля, мы богаче всех в этом зале, богаче самого короля, и намного лучшего происхождения, чем новая королева. Я могу, как равная, говорить с любым герцогом королевской крови из Дома Йорков, потому что без моего отца их Дом пал бы в войне, на троне сидели бы Ланкастеры, и красивый Джордж был бы братом ничтожества и сыном предателя.

Ужин тянется долго, хотя завтрашний прием по поводу коронации будет еще пышнее. Сегодня нам подают тридцать две перемены, и королева посылает некоторые блюда к нашему столу, чтобы почтить нас своим вниманием. Джордж встает и кланяется, благодаря ее, а потом раздает угощение с серебряного блюда всем нам. Он видит, что я искоса наблюдаю за ним, и, подмигнув, дает мне дополнительную ложку соуса. Теперь и моя мать направляет на меня взгляд, подобный лучу маяка над темным морем. Каждый раз, когда я привлекаю к себе ее строгое внимание, я поднимаю голову и улыбаюсь ей. Я уверена, ей не в чем меня упрекнуть. Я держу в руке одну из этих новомодных вилок и прячу в рукаве салфетку, словно настоящая французская дама, знакомая с последней модой. Я пью из бокала, стоящего справа от меня, и ем, как меня учили: изящно и без спешки. Если герцог Джордж решает уделить мне внимание, я не понимаю, почему кто-то может быть удивлен этим. Во всяком случае, я не удивляюсь.

В ночь перед коронацией в Тауэре я делю свою постель с Изабель, как и в нашем доме в Кале, как и каждую ночь моей жизни. Меня отправляют спать на час раньше нее, хотя я слишком взволнована, чтобы заснуть. Я произношу свою молитву, а потом забираюсь под одеяло и прислушиваюсь к музыке, доносящейся снизу. Они до сих под танцуют — король и его возлюбленная жена. Когда он берет ее за руку, можно заметить, как ему приходится останавливать себя, чтобы не привлечь ее ближе. Она опускает глаза, а он не сводит горящего взгляда с ее лица, и она дарит ему улыбку, полную обещаний.

Я не могу не спрашивать себя, а что сейчас делает спящий король где-то там, среди дикого севера? Страшно представить, что он видит во сне, как они танцуют, и что новый король завтра встанет на его место и увенчает свою королеву короной его жены. Отец говорит, что мне нечего бояться, потому что злая королева сбежала во Францию и не может допроситься никакой помощи от своих друзей. Отец встречается с самим королем Франции, чтобы убедить его стать нашим другом и не помогать злой королеве. Она наш враг и враг мира в Англии. Отец проследит, чтобы у нее не было дома во Франции, как нет трона в Англии. А в это время спящего короля без жены и сына завернут в теплое одеяло и отвезут в какой-нибудь замок рядом с Шотландией, чтобы он спал там как пчела зимой. Мой отец пообещал, что он будет спать, а она сгорать от ярости, пока они оба не постареют и не умрут, так что мне нечего бояться. Мой отец мужественно сверг спящего короля с трона и возложил корону на голову Эдуарда, поэтому все теперь будет хорошо. Мой отец подавил сопротивление злой королевы, жестокой французской волчицы, и победил ее. Но мне страшно представлять, как лунный свет сейчас озаряет закрытые веки старого короля Генриха, а те люди, которые прогнали его, танцуют сейчас в его большом зале. Мне страшно думать о злой королеве в далекой Франции, которая проклинает нас и клянется вернуться обратно.

К тому времени, когда Изабель наконец приходит в нашу спальню, я сижу на коленях перед узким окном и смотрю, как лунный свет сияет на речных водах, представляя, что видит во сне старый король.

— Ты должна уже спать, — сердито говорит она.

— Она ведь не может прийти к нам, правда?

— Злая королева? — ужас перед королевой Маргаритой Анжуйской преследовал нас обеих все наше детство. — Нет. Она побеждена. Отец наголову разбил ее в Тоутоне. Она убежала и не сможет вернуться.

— Ты уверена?

Изабель обнимает мои худые плечи.

— Я уверена. Мы в полной безопасности. Безумный король спит, а злая королева побеждена. Ты просто придумала отговорку, чтобы не спать.

Я покорно возвращаюсь в постель и натягиваю простынь до подбородка.

— Я сплю. Разве все не замечательно?

— Не особенно.

— Правда, она очень красивая?

— Кто? — спрашивает Изабель, как будто действительно не знает, как будто сегодня не стало очевидным, кто в Англии самая красивая женщина.

— Новая королева, королева Элизабет.

— Ну, я не считаю ее величественной, — говорит она, пытаясь подражать нашей матери, только более пренебрежительно. — Я не знаю, как она будет выглядеть на коронации и на турнире, ведь она была женой простого оруженосца и дочерью мелкого помещика. Откуда ей знать, как надо себя вести?

— Правда? А как надо? — спрашиваю я, пытаясь продлить разговор.

Изабель всегда знает больше меня, ведь она на пять лет старше, любимица наших родителей, почти женщина с перспективами блестящего брака, а я еще никто, просто ребенок. Она даже не одобряет королеву!

— Я бы вела себя с большим достоинством, чем она. Я бы не шепталась с королем и не унижалась, как она. Я бы не посылала блюда и не махала рукой людям, как делает она. И я бы не притащила во дворец всех своих братьев и сестер. Я была бы гораздо сдержаннее и холоднее. Я бы никому не кланялась и не улыбалась всем подряд. Я была бы настоящей снежной королевой, без семьи и друзей.

Меня так завораживает эта картина, что я наполовину выползаю из-под одеяла. Я сдергиваю с кровати меховое покрывало и протягиваю ей.

— Как именно? Покажи мне, Иззи!

Она набрасывает его на плечи, поднимает подбородок и вытягивается во все свои четыре фута и шесть дюймов,[9] стоя посреди комнаты с высоко поднятой головой и величественно кивая воображаемым придворным.

— Вот так, — говорит она. — Comme?[10] Элегантно и нефамильярно.

Я вскакиваю с постели, хватаю платок и набрасываю себе на голову, чтобы следовать за ней, повторяя поклоны направо и налево за царственной Изабель.

— Что вам надо? — обращаюсь я к пустому стулу. Я делаю паузу, словно прислушиваюсь к просьбе. — Нет, не всем. Мне жаль, но я не в состоянии помочь вам, потому что я уже отдала этот замок моей сестре.

— И моему отцу, лорду Риверсу, — добавляет Иззи.

— И моему брату Энтони — он такой красивый.

— И моему брату Джону, и моим сестрам. Для вас ничего не осталось. У меня большая семья, — говорит Изабель, войдя в роль королевы и надменно растягивая слова. — Они все должны быть устроены. Хорошо устроены.

— Все-все, — добавляю я. — Ведь их больше десяти. Вы видели, как много их шло в большой зал позади меня? Где мне найти титулы и земли для всех?

Мы идем широкими кругами и, встретившись, наклоняем головы с великолепным безразличием.

— А вы кто? — спрашиваю я холодно.

— Я королева Англии, — говорит Изабель, меняя игру без предупреждения. — Я Изабелла, королева Англии и Франции, и недавно вышла замуж за короля Эдуарда. Он полюбил меня за мою красоту. Теперь он без ума от меня. Ради меня он забыл своих родственников и друзей и свой долг. Мы поженились тайно, и теперь я буду коронованной королевой.

— Нет, нет, это я должна быть королевой Англии, — говорю я, сбросив шаль и поворачиваясь к ней. — Я королева Анна Английская. Король Эдуард выбрал меня.

— Он не мог это сделать, ты совсем маленькая.

— Он сделал, сделал! — я чувствую, как все во мне бунтует, и знаю, что испорчу нашу игру, но я не могу в очередной раз уступить ей, даже в детской забаве в нашей спальне.

— Мы обе не можем быть королевами Англии вместе, — говорит она рассудительно. — Ты можешь стать королевой Франции. Франция достаточно хороша.

— Нет, Англии! Я королева Англии! Я ненавижу Францию.

— Нет, ты не можешь, — резко говорит она. — Я старше тебя. Я выбираю первой, поэтому я королева Англии, и Эдуард любит меня.

Я теряю голос от ярости. Как она могла без предупреждения превратить нашу счастливую игру в соперничество, только из-за того, что она старше. Я топаю ногами, я чувствую, как мое лицо краснеет, и в глазах закипают горячие слезы.

— Англия! Я королева!

— Вечно ты все портишь, потому что такая маленькая, — Изабель отворачивается.

В эту минуту дверь позади нас открывается, в комнату входит Маргарет и говорит:

— Почему вы не спите, миледи? Боже милостивый! Что вы сделали с покрывалом?

— Изабель не дает мне… — начинаю я. — Она не хочет делиться по-честному.

— Не принимай близко к сердцу, — быстро перебивает меня Маргарет. — В постель. Вы все поделите завтра.

— Она не будет делиться! — я проглатываю соленые слезы. — Она никогда не делится. Мы играли, а она…

Изабель смеется над моим горем, словно оно комично, и обменивается взглядами с Маргарет, как бы говоря, что ребенок опять раскапризничался. Это уже слишком. Я испускаю горестный вопль и падаю лицом вниз на кровать. Никто не заботился обо мне, никто не видел, что мы играли вместе, как сестры, как равные, пока Изабель не захотела забрать себе то, что ей не принадлежало. Она должна знать, что надо делиться со мной. Несправедливо, что я всегда должна быть последней.

— Это неправильно, — я почти задыхаюсь. — Нечестно!

Изабель поворачивается спиной к Маргарет, которая расстегивает крючки на ее платье и опускает его так низко, чтобы Изабель могла переступить через него — презрительно, словно она до сих пор притворяется королевой. Маргарет раскладывает ее платье на стуле, приготовив его для чистки и присыпки на завтра, а Изабель натягивает через голову ночную рубашку и позволяет Маргарет расчесать и заплести ее волосы.

Я поднимаю от подушки покрасневшее лицо, чтобы взглянуть на них обеих, а Изабель смотрит в мои заплаканные глаза и говорит коротко:

— Тебе пора спать. Ты всегда плачешь, когда устаешь. Ты такой ребенок. Тебе нельзя было объедаться за ужином. — она оглядывается на Маргарет, взрослую двадцатилетнюю женщину, и приказывает: — Маргарет, скажи ей.

— Спите, леди Энн, — осторожно говорит Маргарет. — Не о чем больше спорить, — и я поворачиваюсь на бок лицом к стене.

Маргарет не должна говорить со мной так, она дама моей матери и моя сводная сестра, она должна добрее относиться ко мне. Но никто не обращает на меня внимания, а моя собственная сестра меня ненавидит. Я слышу скрип кровати, когда Изабель ложится рядом со мной. Никто не заставляет ее молиться на ночь, за это она попадет в ад, так ей и надо. Маргарет говорит:

— Спокойной ночи, спите спокойно, да благословит вас Бог, — а затем задувает свечу и выходит из комнаты.

Мы лежим вдвоем в свете огня в очаге. Я чувствую, как Изабель натягивает на себя одеяло, но не двигаюсь. Она шепчет со злобой:

— Ты можешь проплакать всю ночь, если хочешь, но ты никогда не будешь английской королевой, а я буду.

— Я Невилл! — скриплю я.

— Маргарет тоже Невилл. — Изабель решила доказать свою точку зрения. — Но незаконная, просто ублюдок нашего отца. Поэтому она служит нашей фрейлиной и выйдет замуж за какого-нибудь сельского дворянина, а я выйду замуж за богатого герцога, как минимум. И еще мне кажется, что ты тоже незаконная, и ты будешь моей горничной.

Я чувствую, как в горле поднимается тягучий всхлип, но зажимаю рот обеими руками. Я не порадую ее моими слезами. Я задушу мои рыдания. Если бы я могла остановить дыхание, я бы сделала это сейчас; пусть они потом пишут письмо моему отцу и рассказывают, как нашли меня мертвой и холодной. Тогда она пожалеет, что задушила меня своей злобой, а мой отец, который сейчас так далеко, будет винить ее за смерть своей младшей дочери, потому что он любил меня больше всех. Он должен любить меня больше всех. Я хочу, чтобы он любил меня.

Глава 2

Л'Эрбер, Лондон, июль 1465

Случилось что-то необычайное, потому что посреди двора нашего лондонского дома стоит знаменосец отца, а вокруг собираются все дружинники отца и его слуги; они выводят лошадей из конюшни и выстраиваются в два ряда. Наша резиденция не меньше любого из королевских дворцов, ливрею нашего Дома носит больше трехсот мужчин, и по количеству слуг мы уступаем разве что только королю. Многие считают, что наши люди лучше обучены и вымуштрованы, чем королевские; во всяком случае, кормят и одевают их гораздо лучше.

Я жду отца у двери во двор; может быть он заметит меня и скажет, что происходит. Изабель делает свои уроки в комнате наверху, и я не собираюсь звать ее сюда. На этот раз пусть она пропустит все самое интересное. Я слышу, как на каменной лестнице звенят шпоры на сапогах отца; я поворачиваюсь и приседаю в глубоком реверансе, но к своему неудовольствию вижу, что рядом с ним идет наша мать, а за ней следуют Изабель и наши дамы. Иззи показываем мне кончик языка и усмехается.

— А вот и моя маленькая девочка. Ждешь, чтобы проводить меня?

Отец ласково кладет руку мне на голову для благословения, а затем наклоняется, чтобы посмотреть мне в лицо. Он огромный и великолепный, как всегда; когда я была маленькой девочкой, я верила, что его грудь сделана из железа, потому что всегда видела его только в доспехах. Теперь он улыбается мне, темно-карие глаза сияют из-под ярко отполированного шлема, густая каштановая борода красиво подстрижена, как на картине, изображающей бога войны.

— Да, милорд, — говорю я. — Вы снова уезжаете?

— Сегодня у меня много работы, — торжественно отвечает он. — Ты знаешь, что случилось?

Я качаю головой.

— Кто наш самый большой враг?

Это просто.

— Злая королева.

— Ты права, и я хотел бы захватить ее. А кто наш второй злейший враг и ее муж?

— Спящий король, — говорю я.

Он улыбается.

— Вот как ты их называешь? Злая королева и спящий король? Неплохо. Ты очень остроумная молодая леди. — я смотрю на Изабель, которая называла меня глупой, чтобы увидеть, как ей это понравится. Отец продолжает: — И как ты думаешь, кого поймали и передали в наши руки? Кто будет заключен в лондонский Тауэр, как я и обещал?

— Неужели спящий король?

— Вот именно, — говорит он. — Я еду со своими людьми, чтобы провести его по улицам Лондона до самого Тауэра, где он и останется навсегда.

Я смотрю на него, возвышающегося надо мной во весь свой рост, но не смею спросить.

— Что такое?

— Можно мне поехать с вами?

Он улыбается снова.

— Ты храбрая, как маленький оруженосец. Ты должна была родиться мальчиком. Но ты не можешь ехать с нами. Вот когда мы посадим его в Башню, ты сможешь посмотреть на него из-за двери, и тогда ты поймешь, что нам больше нечего бояться. Король у нас в руках, а без него его жена ничего не сможет сделать.

— Значит, в Лондоне будет два короля? — Изабель подходит ближе, сделав умное лицо и стараясь заинтересовать отца.

Он качает головой.

— Нет. Король один — наш Эдуард. Тот король, которого я возвел на престол. Он имеет истинное право, потому что мы одержали победу.

— Как вы будете везти его? — спрашивает мама. — Ведь найдутся желающие освободить его.

— Связанным, — быстро отвечает отец. — Он будет сидеть в седле, но его ноги будут связаны под брюхом лошади. Он является врагом нового короля Англии и моим тоже. Пусть они увидят его таким.

Мама испуганно охает, видя такое неуважение. Это заставляет отца рассмеяться.

— Не надо было прятаться среди северных холмов, — говорит он. — Он не смог вести себя по-королевски. Он жил, как преступник, а не как великий человек. Так закончится его позор.

— И все увидят, что именно вы положили конец его царствованию, — замечает мать.

Мой отец смеется и смотрит в сторону двора, где его ждут хорошо вооруженные и красиво одетые, словно королевские гвардейцы, его воины. Он одобрительно кивает в сторону развернутого знамени с его личной эмблемой: медведь с железной цепью. Я смотрю на него, ослепленная его величием и ореолом абсолютной власти.

— Да, именно я доставлю короля Англии в тюрьму, — признает он. Он гладит меня по щеке, улыбается маме и выходит во двор. Конюх подводит к лесенке его любимого коня, названного Миднайтом[11] за блестящую черную шерсть. Отец поднимается в седло и поворачивается к своим людям, поднимая руку, чтобы дать команду выступать. Миднайт перебирает ногами, словно уже хочет бежать, отец натягивает узду, а другой рукой гладит его шею. — Хороший мальчик, — говорит он. — Сегодня мы закончим то, что начали в Тоутоне, для нас с тобой это будет великий день.

Наконец он кричит:

— За Марча! — И выводит отряд со двора через каменную арку на улицы Лондона, чтобы ехать в Ислингтон к стражникам, которые охраняют спящего короля.

Теперь он никогда не потревожит страну своими дурными снами.

Глава 3

Замок Барнард, графство Дарем, осень 1465

Нас с Изабель отправили в один из наших домов на севере, в замок Барнард. Это один из моих любимых домов, он построен на скалах над Тисом, и из окна моей спальни я могу сбросить камешек, чтобы проследить его долгий путь до вспененных вод. Замок окружен высокой стеной и глубоким рвом, а за пределами серой каменной стены вокруг замка теснятся домики небольшого городка, жители которого всегда падают на колени, когда мы проезжаем по улицам. Мать говорит, что Невиллы для жителей Севера почти что боги; мы связаны с ними клятвами, уходящими корнями к началу времен, когда в море жили черти, морские змеи и огромный червь, а мы поклялись защищать людей от всей этой нечисти, и от шотландцев в том числе.

Мой отец отправляет здесь правосудие, и пока он сидит в большом зале, улаживая ссоры и рассматривая жалобы, нам с Изабель и подопечным моего отца с Ричардом в том числе разрешается выезжать верхом каждый день. Мы ездим с нашими соколами охотиться на фазанов и куропаток на большие болота, которые простираются на много миль до самой Шотландии. Ричард с другими мальчиками должны заниматься с наставниками каждое утро, но они могут проводить время с нами после ужина. Все эти дети сыновья дворян, как Френсис Ловелл, некоторые из них из могущественных семей Севера, которые рады были отправить своих мальчиков на воспитание к отцу; еще есть несколько наших двоюродных братьев и других родственников, которые живут с нами год или два, чтобы подготовиться к управлению землями. Роберт Бракенбери, наш сосед, постоянно следует за Ричардом, как маленький оруженосец. Конечно, с тех пор как брат Ричарда стал королем, я люблю его больше всех. Он пока не перерос Изабель, но он ужасно храбрый, и я втайне восхищаюсь им. Невысокий и темноволосый, он полон решимости стать великим рыцарем; он знает все истории про рыцарей Камелота, и иногда рассказывает их мне, словно они были реальными людьми.

Он говорит так серьезно, что невозможно не поверить:

— Леди Энн, в мире нет ничего важнее рыцарской чести. Я скорее умру, чем опозорю свое имя.

Он скачет по болотам на пони, как будто ведет в атаку кавалерию; он отчаянно спешит стать таким же большим и сильным, как два его старших брата, чтобы быть лучшим среди воспитанников отца. Я понимаю его, потому что знаю, каково быть самым младшим в своей семье. Но я никогда не говорю ему о своем понимании, потому что он, как настоящий северянин, горд и обидчив до ожесточения, и он не примет моего сочувствия, так же как я не позволю жалеть меня за то, что я младше Изабель, за то, что не такая красивая, как она, и за то, что родилась девочкой, когда всем так нужен был сын и наследник. О некоторых вещах лучше не говорить: мы с Ричардом мечтаем о великих свершениях, но никто не должен знать о наших мечтах.

Мы сидим с мальчиками в классной комнате, слушая их урок греческого, когда Маргарет приходит с сообщением, что отец срочно требует нас к себе. Мы с Изабель встревожены. Отец никогда не посылал за нами.

— А меня? — спрашивает Ричард.

— Вас не вызывают, Ваша светлость, — отвечает она.

Ричард усмехается Изабель.

— Только вас, — говорит он, предполагая, что нас поймали на чем-то дурном. — Может быть, вас хотят высечь?

Здесь, на Севере, нас обычно оставляют в покое, и мы видим маму и отца только за ужином. У отца много дел. До прошлого года ему приходилось осаждать последние из северных замков, которые поддерживали спящего короля. Потом моя мать стала объезжать наши северные земли, чтобы привести в порядок все, что пришло в упадок за время нашего отсутствия. Если мой Милорд Отец желает видеть нас, скорее всего, мы попали в беду, хотя я не догадываюсь, что мы могли сделать неправильно.

Отец сидит за столом в своем большом, как трон, кресле. Его клерк кладет перед ним один пергамент за другим; отец держит в руке перо и пишет на каждом листе букву «У», то есть «Уорик», важнейший из его многочисленных титулов. Другой клерк наклоняется вперед со свечой в одной руке и куском воска в другой; он наливает красный воск на документ маленькой аккуратной лужицей, а мой отец прижимает к ней кольцо со своей личной печатью. Как по волшебству, это действие превращает его желание в закон. Мы ждем у двери, когда он заметит нас, и я думаю, как же замечательно быть человеком, который ставит свое имя и печать на пергаменты. Я бы целыми днями подписывала приказы только ради удовольствия.

Отец поднимает голову и смотрит на нас, а клерк убирает документы в сторону; отец жестом подзывает нас подойти ближе. Мы выходим вперед и садимся в реверансе, а отец поднимает руку для благословения. Потом он отодвигает стул и просит нас обойти вокруг стола, чтобы мы стояли прямо перед ним. Он протягивает руку ко мне, я подхожу ближе, и он гладит мою голову, как шею своего черного коня. Это не очень приятно, потому что рука у него тяжелая, а мои волосы убраны под золотую сетку, и она сползает вниз при каждом его прикосновении, но зато он не подозвал к себе Изабель. Она неловко стоит в стороне, глядя на нас двоих, а я поворачиваюсь к ней и улыбаюсь, потому что рука отца лежит у меня на плече, а я сама стою, прислонившись к подлокотнику его кресла, словно мне совершенно не о чем беспокоиться.

— Вы хорошо учитесь, девочки? — спрашивает он резко.

Мы дружно киваем. Бесспорно, мы хорошо учимся, потому что каждое утро занимаемся с наставником — по понедельникам логикой, по вторникам грамматикой, риторикой по средам, французским и латинским по четвергам, и музыкой с танцами по пятницам. Конечно, пятница самый приятный день недели. У мальчиков еще есть учитель греческого, и они занимаются фехтованием и даже учатся обращаться с рыцарским мечом. Ричард отличный ученик и очень усерден на тренировках с оружием. Изабель намного обогнала меня в учебе, и она будет заниматься с наставником еще один год, пока ей не исполнится пятнадцать. Она говорит, что мать больше не будет принимать на воспитание девочек, и что, когда она закончит учебу, я останусь в классной совсем одна, и еще мне не позволят выходить оттуда, пока я не решу все задачи в книге. Перспектива сидеть в классной без сестры кажется мне такой тоскливой, что я думаю, не попросить ли мне отца освободить меня от занятий тоже; ведь его рука сейчас лежит на моем плече, и он кажется сейчас таким приветливым. Я смотрю в его серьезное лицо и думаю: лучше не надо.

— Я послал за вами, чтобы сказать: королева приглашает вас обеих к себе на службу, — говорит он.

Изабель испускает восхищенный вздох и ее лицо розовеет, как спелая малина.

— Нас? — я поражена.

— Вам предоставляют такую честь, потому что вы мои дочери, а так же потому, что ей понравилось ваше поведение при дворе. Она сказала, что ты, Анна, была особенно очаровательна на коронации.

Я слышу слово «очаровательна» и несколько мгновений не могу думать ни о чем другом. Королева Англии, хоть это всего лишь королева Елизавета,[12] которая совсем недавно звалась всего лишь Элизабет Вудвилл, чуть больше, чем «никто и звать никак», находит меня очаровательной. Я раздуваюсь от гордости, поворачиваюсь к отцу и посылаю ему улыбку, которую, надеюсь, можно счесть очаровательной.

— Она считает, что вы могли бы стать украшением ее покоев, — говорит он.

Теперь я цепляюсь за слово «украшение» и пытаюсь понять, что именно королева подразумевала под этим словом. Означает ли это, что мы будем украшать ее комнаты, как гобелены на плохо отмытых стенах? Должны ли мы стоять неподвижно весь день на одном месте, словно какие-нибудь вазы? Мой отец смеется над моим растерянным лицом и кивает Изабель.

— Объясни своей младшей сестре, что она должна будет делать.

— Она сделает нас своими фрейлинами, — шипит она мне.

— О.

— Что вы об этом думаете? — спрашивает отец.

Он уже может видеть, что думает Изабель, потому что она сопит от волнения, и ее голубые глаза ярко блестят.

— Я должна быть в восторге, — говорит она, осторожно подбирая слова. — Это большая честь, которой я не ожидала. Я согласна.

Он смотрит на меня.

— А ты, малышка? Что скажет мой мышонок? Ты тоже в восторге, как твоя сестра? Ты бросишься служить новой королеве? Полетишь танцевать вокруг свечки?

Что-то в его тоне предупреждает меня, что согласиться будет неправильно, хотя я помню, как ослепительно выглядела королева на празднике, и как все низко склонялись перед ней, почти как перед иконой. Я не представляю ничего более замечательного, чем служить этой красоте, даже в качестве горничной. И я ей нравлюсь. Ее мать улыбалась мне, а она сама сочла меня очаровательной. Я чуть не лопнула от гордости и радости, что она любит и выделяет меня. Но я буду осторожна.

— Вы лучше знаете, что хорошо для нас, отец, — говорю я. Я смотрю вниз на носки своих туфель, а затем вверх в его темные глаза. — Мы ее уже любим?

Он коротко смеется.

— Спаси нас, Господи! Каких сплетен ты наслушалась? Конечно, мы любим и уважаем ее; она наша королева и жена нашего короля. Только представь себе, он мог выбрать любую принцессу. Он мог жениться на любой знатной даме христианского мира. И все же он выбрал ЕЕ. — В его тоне чувствуется сердитая насмешка. Он говорит, как верный вассал, но за его словами я слышу что-то другое, некий намек, какими меня обычно запугивает Изабель. — Так мог бы спросить только глупый ребенок, — говорит он. — Мы все поклялись ей в верности. Ты сама присягала ей на коронации.

Изабель кивает на меня, как бы соглашаясь с осуждением отца.

— Она слишком маленькая, чтобы понять, — заявляет она через мою голову. — Она вообще ничего не понимает.

Я вспыхиваю от гнева.

— Я понимаю, что король не послушал совета моего отца! Когда отец посадил его на трон! Когда отец чуть не погиб, сражаясь за Эдуарда со злой королевой и спящим королем.

Мои слова снова вызывают смех.

— Устами младенцев, в самом деле! — он пожимает плечами. — В любом случае, вы не согласитесь. Ни одна из вас не поедет ко двору, чтобы служить этой королеве. Вы поедете со своей матерью в замок Уорик, где вы сможете узнать все, что нужно для управления большим дворцом. Не думаю, что ее светлость королева сможет научить вас чему-то, что ваша мать не знает еще с детства. Мы уже были ближайшими королевскими родственниками, когда эта королева собирала яблоки в Гроуби-холле. Ваша мать урожденная Бьючемп, она вышла замуж за Невилла, так что я не сомневаюсь, у нее есть чему поучиться любой английской знатной даме, не говоря уже об Элизабет Вудвилл, — тихо добавляет он.

— Но отец, — Изабель настолько огорчена, что не может удержаться от возражения. — Как мы можем не поехать служить королеве, если она попросила нас? Во всяком случае, я не могу отказаться. Энн слишком молода, но разве я не должна ехать ко двору?

Он смотрит на нее, словно презирает ее стремление оказаться в центре событий, при дворе королевы, где можно видеть короля каждый день, жить в королевском дворце, красиво одеваться и радоваться жизни в комнатах, наполненных музыкой, среди картин и гобеленов.

— Может быть, Энн и молода, но она судит лучше, чем ты, — говорит он холодно. — Ты хочешь со мной спорить?

Она приседает в реверансе и низко опускает голову.

— Нет, милорд. Никогда. Конечно же, нет.

— Вы можете идти, — говорит отец, словно устал от нас обеих.

Мы выскакиваем из кабинета, как две мыши, чувствующие дыхание кошки на своих пушистых спинках. Когда за нами закрывается дверь, и мы оказываемся в относительной безопасности, я киваю Изабель и говорю:

— Вот! Я была права. Мы не любим королеву.

Глава 4

Замок Уорик, весна 1468

Мы по-прежнему не любим королеву. Все годы своего замужества она поощряет своего мужа короля выступать против моего отца: своего первого и лучшего друга, человека, который сделал его королем и вручил ему королевство. Они забирают большую печать у моего дяди Джорджа и увольняют с поста лорда-канцлера; они отправляют моего отца посланником во Францию, а затем дурачат его, подписав за его спиной тайное соглашение с Бургундией. Мой отец в ярости обвиняет королеву и ее семью в сговоре против наших истинных интересов в пользу своих бургундских родственников. Хуже всего то, что король Эдуард посылает за море свою сестру Маргарет, чтобы выйти замуж за герцога Бургундского. Эта внезапная дружба с врагами портит все усилия моего отца по заключению союза с Францией. Эдуард становится врагом Франции, и все труды моего отца подружиться с французским королем оказываются напрасными.

И еще есть свадьбы, которыми королева проталкивает свою семью к могуществу! Она захватывает всех богатых молодых людей Англии для своих бесчисленных сестер. Молодого Генри Стаффорда, герцога Бэкингема, которого мои родители выбрали для меня, она связывает браком со своей сестрой Катериной — маленькой девочкой, которая сидела с нами за ужином накануне коронации. Девочка, которая родилась и выросла в сельском доме в Графтоне, стала герцогиней. Хотя они оба не старше меня, королева заставляет их обвенчаться, а потом забирает их в свой дом в качестве подопечных и использует в своих интересах состояние Стаффордов. Мама говорит, что Стаффорд, который горд, как никто в Англии, никогда не простит ее за это. Юный Генри выглядит совсем больным, словно его отравили. Он может проследить свою родословную до королей Англии, и вот он стал мужем маленькой Кэтрин Вудвилл, а его тестем стал человек, не поднявшийся выше оруженосца.

Все ее братья получили невест с титулами и состоянием. Ее красивый брат Энтони получает жену вместе с баронским званием; но нами королева не интересуется. Словно с того момента, когда отец отказался отпустить нас ко двору, мы перестали существовать для нее. У нее нет ни одного предложения ни для Изабель, ни для меня. Моя мать говорит отцу, что мы никогда не опустимся ни до одного из Риверсов — как бы они ни старались вскарабкаться наверх — но это значит, что у меня нет перспектив брака, хотя в июне мне уже исполнится двенадцать; положение Изабель еще хуже, потому что она таскается за шлейфом нашей матери, словно фрейлина, хотя ей уже шестнадцать. Поскольку наша мать была обручена еще в пеленках и вышла замуж в четырнадцать лет, Изабель становится все более нетерпеливой и все больше нервничает, словно боится отстать в этой гонке к алтарю. Мы словно стали невидимыми, как заколдованные девушки из сказки, в то время как королева Елизавета выдает и выдает замуж своих сестер и кузин за всех богатых молодых людей Англии.

— Может быть, ты выйдешь за заморского принца, — говорю я, пытаясь утешить Изабель. — Когда мы вернемся домой в Кале, отец найдет тебе знатного француза. Он должен предусмотреть для тебя нечто подобное.

Мы сидим в комнате на женской половине в замке Уорик, куда нас отправили рисовать. Перед Изабель лежит тонкий набросок пейзажа из окна перед нами, а у меня каракули, которые предположительно изображают букет первоцветов, собранных на берегу Эйвона, и лютню Ричарда.

— Какая ты глупая, — вздыхает она сокрушенно. — Что нам делать с французским аристократом. Мы должны находиться у трона Англии. На этом троне сидит король, жена которого не рожает никого, кроме девчонок. Мы должны приблизиться к линии наследования. Мы должны стать как можно ближе к принцам Йорков. Ты просто глупая гусыня.

Я даже не вспыхиваю в ответ на оскорбление.

— Почему мы должны находиться около трона Англии?

— Потому что это наш отец посадил Йорков на трон, — объясняет она. — Он сделал это, чтобы управлять ими. Отец собирался править Англией через Йорков. Эдуард был отцу, как младший брат, отец хотел им командовать. Это всем известно.

Всем, но не мне. Я думала, что мой отец воевал за Йорков, потому что они были законными наследниками, потому что королева Маргарита Анжуйская была плохой женщиной, и потому что король совсем уснул.

— Но теперь, когда король Эдуард не советуется ни с кем, кроме жены и ее семьи, мы должны присоединиться к их семейному кругу, чтобы вытеснить их, — говорит она. — Мы выйдем замуж за герцогов королевской крови, если мать сможет заполучить их.

Я смущаюсь.

— Значит, я смогу выйти замуж за Ричарда?

— Но ты же не можешь любить его! — она взрывается смехом. — Он такой темноволосый и смуглый и некрасивый.

— Он сильный, — быстро говорю я. — Он отлично ездит верхом. И он храбрый, и…

— Если тебе нужен хороший всадник, почему бы не выйти за конюха Джона?

— А ты уверена, что они согласятся жениться на нас?

— Отец договаривается с королем, — говорит она, понизив голос до шепота. — Но она, несомненно, попытается остановить его. Она не захочет, чтобы братья короля женились на ком-то, кроме ее родственников или друзей. Она не захочет видеть нас при дворе, чтобы мы показывали всем, как ведет себя по-настоящему великая семья. Она все время пытается поссорить короля с отцом, потому что отец говорит ему правду и дает ему хорошие советы, потому что она знает, что отец не одобряет ее.

— Значит, отец будет просить у короля разрешения? Чтобы нам выйти замуж?

— Он собирался сделать это, когда приедет ко двору, — говорит Изабель. — Может быть, он просит прямо сейчас, в эту самую минуту. И тогда мы обе будем обручены с братьями короля Англии. Мы станем герцогинями. Мы встанем перед матерью короля Жакеттой и даже перед матерью короля герцогиней Сесилией. Мы будем первыми леди Англии после королевы.

Я смотрю на нее, вытаращив глаза.

— А кем еще мы должны быть? — требовательно спрашивает она. — Как ты думаешь, кто наш отец? Конечно, мы должны быть первыми леди Англии.

— И если у короля Эдуарда не будет сына, — я медленно размышляю вслух, — то его брат Джордж станет королем, когда он умрет.

Изабель порывисто обнимает меня.

— Да! Точно! Джордж, герцог Кларенс. — Она смеется от радости. — Он будет королем, а я буду королевой.

Я замолкаю в благоговейном восторге от мысли, что моя сестра станет королевой.

— Королева Изабелла, — говорю я.

Она кивает.

— Я всегда считала, что это хорошо звучит.

— Иззи, ты поднимешься так высоко!

— Я знаю, — говорит она. — А ты всегда будешь моей герцогиней. Ты будешь первой леди в моей семье. Мы будем носить самую красивую одежду!

— Но если ты проживешь долго и не родишь сыновей, а Джордж умрет, то следующим наследником будет Ричард, и следующей королевой буду я: королева Анна.

Ее улыбка потухает.

— Ну, это маловероятно.

Мой отец возвращается от короля в каменном молчании. Ужин подается в большом зале замка Уорик, где за стол с нами садятся сотни наших людей. Зал гудит от звона блюд, стука кружек и скрежета ножей о вертел, но за верхним столом, где сидит мой сердитый отец, мы едим в полной тишине. Мама располагается по правую руку от него, она не сводит глаз со стола для фрейлин, пресекая малейшую попытку дурного поведения. Ричард сидит слева, внимательный и молчаливый. Изабель сидит рядом с мамой, испуганная молчанием родителей, а я за ней, как всегда. Я не знаю, что произошло. Надо найти кого-нибудь, кто мне объяснит.

Я поворачиваюсь к нашей сводной сестре Маргарет. Хоть она и ублюдок, но мы знаем ее с самого рождения, а мама заплатила за ее воспитание и держит ее при себе как самое доверенное лицо. Сейчас она замужем за одним из дворян отца, сэром Ричардом Хаддлстоуном; и хотя она взрослая двадцатитрехлетняя женщина и всегда и все знает, она — в отличие от остальных — скажет мне.

— Маргарет, что происходит?

— Король отказал нашему отцу, — мрачно говорит она, когда я ловлю ее в нашей спальне. Она наблюдает как горничные согревают кастрюлей с углями нашу холодную постель, а слуга кладет меч между тюфяками для нашей безопасности. — Стыд и позор ему. Он забыл о своем долге, он забыл, где он был до нас, и кто помог ему сесть на трон. Говорят, что король прямо в лицо вашему отцу сказал, что он никогда не позволит своим братьям жениться на любой из вас.

— Почему? Отец так рассердился…

— Он сказал, что хочет для них других союзов, возможно, во Франции или в Нидерландах, Фландрии или Германии. Кто знает? Он хочет для них принцесс. Королева обратится к своим родственникам в Бургундии, несомненно, у нее будут некоторые предложения, и это очень оскорбляет твоего отца.

— Мы все оскорблены, — соглашаюсь я. Но не очень уверенно: — Не правда ли?

Она решительно кивает и делает знак слугам выйти из спальни.

— Да, очень. Он не найдет более красивых девушек для герцогов, даже если будут искать в самом Иерусалиме. Король, Бог его прости, поступает опрометчиво. Жестоко обращаться за невестами в другое место, кроме семьи Невиллов. Жестоко отказывать твоему отцу, после всего, что он сделал для короля.

— Кто советует ему искать в другом месте? — спрашиваю я, хотя и знаю ответ. — Кто дает ему плохие советы?

Она поворачивает голову и плюет в огонь.

— Это она, — отвечает Маргарет. — Мы все знаем, кто она такая.

Вернувшись в зал, я вижу, как Ричард беседует со своим наставником, и я понимаю, что он, как и я, хочет узнать новости. Он оглядывается на меня; я уверена, что они говорят обо мне, и наставник уже сказал ему, что мы не будем обручены, что королева, хотя она и вышла замуж по своему выбору, принудит его к браку без любви. Ричард получит иностранную принцессу или герцогиню. С внезапным раздражением, я замечаю, что он не выглядит особенно расстроенным. Он смотрит так, словно не будет вообще возражать, если ему велят жениться на коротенькой чернушке или тощей и белобрысой дылде. Да пусть будет хоть лысая, ради Бога. Я качаю головой, как будто мне тоже все равно. Я бы не пошла за него, даже если бы он умолял на коленях. А когда я стану красавицей, он будет всю жизнь сожалеть, что упустил меня.

— Ты слышала? — спрашивает он, подходя ко мне со своей неуверенной улыбкой. — Мой брат король сказал, что не разрешит нам пожениться. Он имеет на меня другие планы.

— Я никогда не хотела выходить за тебя, — говорю я, мгновенно обидевшись. — Так что не думаю, что меня это огорчит.

— Твой отец предложил мне тебя, — отвечает он.

— Ну, король найдет тебе кого-нибудь, — я все еще сержусь. — Наверняка, одну из сестер королевы. Или одну из ее кузин, или какую-нибудь двоюродную бабушку, без зубов и с носом, как у Бабы Яги. Она выдала мою двоюродную бабушку за своего брата Джона, и тебе подыщет благородную старуху.

Он качает головой.

— Мой брат выберет для меня принцессу, — уверенно говорит он. — Он хороший брат, и знает, что я предан ему сердцем и душой. Кроме того, мне уже пора жениться, а ты еще маленькая девочка.

— Мне одиннадцать, — говорю я с достоинством. — А вы, мальчики Йорков, все считаете себя самыми замечательными. Вы думаете, что сразу родились взрослыми и высокими. Лучше не забывайте, что вы были бы никем без моего отца.

— Я помню об этом, — отвечает он. Он кладет руку на сердце, словно рыцарь из сказки, и отвешивает мне небольшой поклон, как взрослой леди. — И мне немного жаль, что мы не поженимся, Энн, я уверен, что ты стала бы отличной герцогиней. Я надеюсь, ты получишь принца или даже короля.

— Ладно, — мне вдруг становится неловко. — Я надеюсь, что тебя не женят на старухе.

Этой ночью Изабель приходит в постель, дрожа от волнения. Она становится на колени у подножия кровати, чтобы помолиться, и я слышу ее шепот:

— Пусть это случится, Господи. Господи, пусть это произойдет.

Я молча жду, когда она снимет платье, заползет под одеяло и ляжет сначала на один бок, а потом начнет беспокойно крутиться, слишком возбужденная, чтобы заснуть.

— Что случилось? — шепчу я.

— Я собираюсь выйти за него замуж.

— Нет!

— Да. Так сказал Милорд Отец. Мы поедем в Кале, герцог присоединится к нам, и мы тайно поженимся.

— Король передумал?

— Король ничего не знает.

Я не верю своим ушам.

— Брат короля женится без его разрешения?

Она коротко хихикает, словно задыхаясь, и мы замолкаем.

— У меня будут лучшие платья, — говорит она. — И меха. И драгоценности.

— А Ричард тоже приедет? — спрашиваю я совсем тихо. — Потому что он думает, что ему тоже надо жениться.

В темноте она кладет руку мне на плечо и притягивает меня к себе.

— Нет, — говорит она. — Он не приедет. Они найдут тебе кого-нибудь. Но не Ричарда.

— Не то, чтобы он мне очень нравился…

— Я знаю. Просто ты ожидала, что выйдешь замуж за него. Это я виновата, что вбила тебе в голову эту мысль. Я не должна была говорить тебе.

— …а потому что ты выйдешь за Джорджа…

— Я знаю, — говорит она почти нежно. — Мы должны были выйти замуж за братьев. Но я тебя не оставлю. Я попрошу отца, чтобы ты приехала жить со мной, когда я стану герцогиней при дворе. Ты сможешь быть моей фрейлиной.

— Я сама хочу быть герцогиней.

— Да, но ты не можешь, — рассудительно говорит она.

Глава 5

Замок Кале, 11 июля 1469

Изабель одета в платье из блестящего белого шелка с золотыми рукавами. Я несу за ней край ее горностаевого плаща, белого с серебром. Ее головной убор задрапирован бесценной кружевной вуалью и превращает ее в богиню шести футов ростом. Джордж, жених, одет в пурпурный бархат, это цвет венценосцев. Сюда приехали почти все придворные. Если король ничего не знал о тайной свадьбе, он узнает о ней сегодня утром, когда обнаружит, что половина его двора подевалась неизвестно куда. Его собственная мать, герцогиня Сесилия, написала из Санвича, благословляя намерения ее любимого сына Джорджа, в отличие от непослушного сына Эдуарда.

Ричард со своим наставником и друзьями остался в Уорике; отец не сказал ему, куда мы уезжаем, и он даже не знает, что мы приехали в Кале, чтобы отпраздновать великолепную свадьбу. Интересно, будет ли он сожалеть, что его не взяли? Очень надеюсь, что он понимает, что поступил как дурак и упустил великолепный шанс. Может быть, Изабель и старшая из дочерей Невилла, и самая красивая, может быть, она действительно такая грациозная и воспитанная, как все говорят — но моя доля наследства ничуть не меньше, чем у нее, и я со временем могу стать даже красивее. Тогда Ричард поймет, что упустил прекрасную богатую жену, и никакая потертая испанская принцесса не сможет стать и вполовину таким сокровищем, которым я, возможно, буду. С некоторым удовольствием я представляю, как он будет сожалеть, когда я вырасту округлой и пышной с длинными, как у королевы, волосами; я буду улыбаться такой же таинственной улыбкой, и он увидит, что я вышла замуж за богатого принца, одетого в меха, и поймет, что я недостижима для него, словно Гиневра.[13]

Это не просто свадьба, это триумф власти моего отца. Придворные, собравшиеся здесь по его приглашению, кланяются ему, словно королю, когда он идет по красивым галереям замка Кале, стоящего посреди города-крепости, которую он удерживал для Англии в течение многих лет; сейчас никто не сомневается, что его могущество равняется могуществу короля, а может быть, даже превосходит его. Если Эдуард предпочитает игнорировать советы моего отца, он поймет, что найдется очень много людей, которые считают его первым из дворян Англии. А теперь брат короля, которому запретили жениться, берет руку моей сестры в свои ладони, легко и очаровательно улыбается и обещает отдать ей себя.

Свадебный пир продолжается весь день до глубокой ночи: блюдо за блюдом выносят с кухни под песни наших музыкантов, мясо и фрукты, хлеба и сладости, толстые английские пудинги и французские деликатесы. Праздник по поводу коронации королевы блекнет по сравнению со свадьбой моей сестры. Отец превзошел английского короля в демонстрации своей власти и богатства. Его новый двор затмевает Эдуарда и его жену-простолюдинку. Праздник моего отца богаче, чем у герцога Бургундского, и грандиознее, чем у французского короля. Изабель сидит в центре верхнего стола, и перед ней одно за другим ставят все новые и новые блюда. Джордж, красивый, как сказочный принц, кладет ей на тарелку небольшие куски мяса, наклоняется и что-то шепчет на ухо, одновременно улыбаясь мне, словно обращаясь и ко мне тоже. Я не могу удержать от ответной улыбки: в Джордже есть что-то захватывающее, он держится красиво и уверенно, как сам король.

— Не бойся, малышка, твоя свадьба будет не хуже, — шепчет мне отец, проходя мимо стола, где я сижу среди фрейлин.

— Я думала…

— Я знаю, что ты думала, — резко прерывает он меня. — Но Ричард сердцем и душой верен брату, он никогда не пойдет против Эдуарда. Я даже не стал спрашивать его. Но Джордж здесь, — он оглядывается на верхний стол, где Джордж поднимает очередной кубок мальвазии, — Джордж любит себя больше всех, Джордж выберет лучший путь для Джорджа, и, кроме того, у меня на него есть большие планы.

Я надеюсь, что он скажет больше, но вместо этого отец гладит меня по плечу.

— Ты должна будешь проводить сестру в спальню и помочь ей приготовиться, — говорит он. — Твоя мать даст тебе знать.

Я оглядываюсь на маму, которая окидывает взглядом зал, наблюдая за гостями и присматривая за слугами. Она кивает мне, я поднимаюсь на ноги, и Изабель внезапно бледнеет, понимая, что свадебный пир закончился и ей надо идти в супружескую постель.

Шумная и радостная процессия провожает Джорджа в новую большую спальню моей сестры; уважение к моей матери не позволяет гостям выкрикивать похабные шуточки, но гарнизонные стражники ржут, как кони, поощряя его, а женщины бросают под ноги цветы и желают молодым счастья. Мою сестру с мужем провожают спать архиепископ, двадцать фрейлин и пять рыцарей ордена Подвязки, в облаке ладана блеет дюжина священников, но их голоса зычным ревом перекрывает голос отца с добрыми пожеланиями. Мы с матерью покидаем комнату последними, и, оглянувшись назад, я вижу, как Иззи сидит в постели такая бледная, словно чего-то боится. Голый до пояса Джордж откидывается на подушки рядом с ней, он улыбается очень уверенно, а на груди у него блестят светлые волосы.

Я не решаюсь сделать последний шаг. Это будет первая ночь, когда мы заснем врозь. Я не думаю, что смогу уснуть одна без мирного тепла моей сестры рядом со мной; и я сомневаюсь, что Иззи хочет лежать в постели рядом с Джорджем, таким шумным, таким голым и пьяным; Иззи смотрит на меня, словно хочет что-то сказать. Моя мать, чувствуя связь между нами, кладет руку мне на плечо и хочет вывести за порог.

— Энни, не уходи, — тихо говорит Иззи. Я оглядываюсь назад и вижу, что она дрожит от страха. Она протягивает ко мне руку, словно пытаясь удержать хоть на мгновение. — Энни! — Шепчет она.

Я поворачиваюсь, чтобы вернуться в комнату, но моя мать крепко держит меня за руку и закрывает за нами дверь спальни.

В эту ночь я отказываюсь от общества горничной и сплю одна; раз я не могу спать с моей сестрой, я не хочу никого в своей кровати вообще. Я лежу на холодных простынях, и рядом нет никого, чтобы сообщить мне шепотом новости дня, дразнить и мучить меня. Даже когда мы толкались, как кошки в одной корзинке, я чувствовала исходящие от Иззи тепло и уют. Словно стены замка Кале, она была незыблемой частью моей жизни. Я родилась и выросла, чтобы следовать за ней, самой красивой в семье. Я всегда уступала умной, волевой и амбициозной старшей сестре. И вдруг я осталась одна. Я долго не могу уснуть, глядя в темноту и размышляя, какой станет моя жизнь теперь, когда рядом со мной не будет старшей сестры, указывающей, что я должна делать. Я думаю, что утром все станет совершенно по-другому.

Утром все меняется еще больше, чем я представляла накануне ночью. Весь замок просыпается на рассвете. Повозки с грохотом выкатываются от кухни через двор к пристани, из оружейной доносятся крики, суета и спешная погрузка в порту указывают, что праздник закончился, и отец готовится выйти в море.

— Это пираты? — я ловлю за руку моего наставника, когда он проходит мимо меня с письменным прибором в кабинет отца. — Пожалуйста, сэр, это нападение пиратов?

— Нет, — отвечает. Его лицо выглядит бледным и испуганным. — Хуже. Идите к своей матери, леди Энн. Я не могу разговаривать с вами сейчас. Я должен идти к вашему отцу и выполнять его приказы.

Хуже пиратов могут быть только французы. Если на нас напала Франция, и мы находимся в состоянии войны, то половина английских придворных будет осаждена в замке. Это самое худшее, что когда-либо случалось с нами. Я бегу по галерее в мамины покои, но там все неестественно тихо. Мать сидит рядом с Изабель. Изабель в красивом новом платье, но я не слышу ее радостной болтовни. Изабель выглядит разъяренной, женщины, сидящие вокруг нее с шитьем, молчат в напряженном ожидании. Я делаю низкий реверанс маме:

— Пожалуйста, Миледи Мать, — говорю я. — Что случилось?

— Ты можешь сказать ей, — холодно обращается мама к Изабель, я бросаюсь к сестре и придвигаю к ней свой стул.

— С тобой все хорошо? — шепчу я.

— Да, — отвечает она. — Это было не совсем плохо.

— Это больно?

Она кивает.

— Ужасно. И противно. Сначала ужасно, потом отвратительно.

— Что происходит?

— Отец решил воевать с королем.

— Нет! — я вскрикиваю слишком громко, и мама бросает на меня острый взгляд. Я прижимаю руку к губам, но поверх ладони на Иззи смотрят полные ужаса глаза. — Изабель, нет!

— Он все спланировал заранее, — яростно шепчет она. — Это один общий план, и я была его частью. Он сказал, что это был отличный замысел. Я думала, что он имеет в виду мою свадьбу. Я не знала об этом обо всем.

Я поднимаю глаза к каменному лицу матери, которая спокойно смотрит на меня, словно моя сестра каждый день выходит замуж за изменника, и с моей стороны просто неприлично этому удивляться.

— Знает ли наша Миледи Мать, — шепчу я. — Когда она узнала?

— Она все знала с самого начала, — горько говорит Изабель. — Они все знали. Все, кроме нас.

Я ошеломленно замолкаю. Я смотрю на дам, сидящих вокруг матери и шьющих рубашки для бедных, словно сегодня самый обычный день, словно мы не собираемся воевать с королем Англии, которого сами же и возвели на трон всего восемь лет назад.

— Он вооружает флот. Скоро они отплывают.

Мне хочется заскулить, как собаке, и я прикусываю ладонь, чтобы заставить себя молчать.

— Идем, мы не можем говорить здесь, — Изабель вскакивает с места и приседает в реверансе перед матерью.

Она тащит меня по коридору, по извилистой каменной лестнице на смотровую площадку на стене замка, откуда мы можем смотреть вниз на безумную суету на набережной, на корабли с грузом оружия, куда мужчины заносят доспехи и заводят лошадей. Я вижу, как по трапу на корабль поднимается Миднайт с мешком на голове. Он ступает очень осторожно, пугаясь грохота деревянных досок под его окованными железом копытами. Если отец берет с собой своего коня, все очень серьезно.

— Он действительно делает это, — недоверчиво говорю я. — Он действительно отплывает в Англию. А как же мать короля? Герцогиня Сесилия? Она знала? Она благословила вас всех из Сандвича. Неужели она не предупредит сына?

— Она знала, — мрачно отвечает Изабель. — Ей все рассказали. Мне кажется, все знали, кроме короля, меня и тебя. Герцогиня Сесилия ненавидит королеву с той минуты, как узнала, что Эдуард тайно женился на ней. Теперь она выступает против короля и королевы одновременно. Они планировали это несколько месяцев. Отец заплатил людям, чтобы они восстали против короля на севере и в Мидленде. Моя свадьба была сигналом к войне. Только подумай, он приказал им выступить против короля в тот самый день, когда я буду приносить свою брачную клятву. Они обманули короля, он подумает, что это местные волнения, и поведет войска на север, чтобы подавить то, что он считает просто небольшим бунтом. Когда отец высадится в Англии, его уже не будет в Лондоне. Он не знает, что моя свадьба была не свадьбой, а сигналом. Он не знает, что свадебные гости плывут воевать против него. Отец поднял мою фату, как знамя вторжения.

— Какой король? Эдуард? — На мгновение мне кажется, что наш старый враг спящий король Генрих мог проснуться и подняться со своей постели в Тауэре.

— Конечно, король Эдуард.

— Но отец его любит.

— Любил, — исправляет меня Изабель. — Сегодня утром Джордж рассказал мне. Все переменилось. Отец не может простить королю возвышения Риверсов. Никто не может заработать ни пенса, никто не может получить и клочка земли без их разрешения; все должности, которые можно было занять, заняты ими. Они правят Англией. И, в первую очередь, она.

— Но она же королева, — неуверенно говорю я. — Она самая красивая королева.

— Она не может забрать себе все, — решительно отвечает Изабель.

— Но разве можно бросать вызов королю? — я понижаю голос до шепота. — Разве это не измена?

— Отец не будет свергать короля. Он потребует, чтобы король прогнал плохих советников — семью Риверсов, ее семью. Он потребует, чтобы король вернул хороших советников, то есть нас. Наш дядя Джордж Невилл снова станет канцлером. Король снова будет советоваться с ним о заключении заграничных союзов. Мы получим обратно нашу власть, мы вернемся на свое законное место друзей и помощников короля. Вот только одного я не знаю… — ее голос внезапно замирает, словно отвага покинула ее: — Есть одна вещь, которую я действительно не знаю… — она вздыхает. — Не знаю.

Я смотрю, как раскачиваются на веревках большие пушки, когда их опускают в трюм.

— Что это? Чего ты не знаешь?

На ее лицо возвращается вчерашний ужас, когда я шла к двери от ее супружеской постели, а она шептала: «Энни, не уходи».

— А вдруг это уловка? — она говорит так тихо, что мне приходится прислониться к ней головой, чтобы услышать. — Что, если это хитрость, как тогда, когда они воевали со спящим королем и злой королевой? Ты слишком маленькая, чтобы помнить, но отец короля Эдуарда и наш отец никогда не выступали против самого спящего короля. Они никогда открыто не восставали против него. Они всегда говорили только то, что он должен взять себе лучших советников. И они вели свои войска против него, говоря, что он должен прогнать плохих советников.

— И когда они победили его в бою…

— Тогда они посадили его в башню и сказали, что он останется там навсегда, — заканчивает она. — Они забрали у него корону, хотя всегда утверждали, что только хотят помогать ему править страной. Что, если отец и Джордж собираются так же поступить с Эдуардом? Что, если отец собирается предать Эдуарда и заключить его в башню вместе с Генрихом?

Я вспоминаю, как уверенно улыбалась красивая королева на своем празднике, и пытаюсь представить ее заключенной Тауэра, после того, как она была в нем хозяйкой и танцевала в большом зале.

— Нет, они не могут так поступить, они поклялись ему в верности. — упрямо говорю я. — Мы все поклялись. Мы все называли Эдуарда настоящим королем, помазанником, избранником Божьим. Мы все целовали руку королевы. Мы говорили, что у Эдуарда больше прав на престол, чем у сонного короля. Мы называли его цветком Йорков, расцветшим в саду Англии. И мы танцевали на ее коронации, когда она была такой красивой и счастливой. Эдуард король Англии, и другого быть не может. А она королева.

Изабель задумчиво качает головой.

— Ты думаешь, что все так просто? Мы присягали им, когда отец верил, что будет править через Эдуарда. Что, если теперь он хочет править через Джорджа? Через Джорджа и меня?

— Он посадит вас на трон Англии? — недоверчиво спрашиваю я. — Ты собираешься носить ее корону? Занять ее место? Не дожидаясь, пока Эдуард умрет? Просто забрать себе все?

Она не выглядит взволнованной, как в детстве, когда мы играли в королев. Ее глаза полны ужаса, она испугана.

— Да.

Новый муж Изабели Джордж, мой отец и все гости, собравшиеся на свадьбу, поклялись в верности друг другу и готовности вторгнуться в Англию; они отплыли, высадились на берег в Кенте и двинулись на Мидленд. Мужчины из городов и деревень присоединялись к ним; они бросали свои мотыги в полях и вступали в армию отца. Народ Англии до сих пор помнит его как вождя, освободившего страну от проклятия спящего короля; его любят, как военачальника, который защищает наши берега по обе стороны Узкого моря от пиратов и французов. И каждый верит, когда отец говорит, что он хочет всего лишь научить молодого короля управлять страной и освободить из-под власти жены: еще одной властной женщины, еще одной плохой королевы, становящейся проклятием Англии, когда мужчина уступает власть женщине.

Народ Англии научился ненавидеть плохих королев еще со времен Маргариты Анжуйской. При первом намеке, что может явиться новая жадная до власти женщина, которая попытается править страной вместо своего мужа-короля, их мужская гордость заставляет их впадать в исступление. Мой дядя Джордж, которого король с женой лишили поста лорда-канцлера, захватывает Эдуарда на дороге, когда он едет присоединиться к армии, и под конвоем отправляет в наш дом, замок Уорик. Отец берет в плен отца королевы и ее брата, когда они возвращаются из далекого Уэльса. Он посылает специальный отряд в Графтон в Нортгемптоне и арестовывает мать королевы в ее собственном доме. Все эти события происходят одно за другим слишком быстро для короля. Отец выслеживает всех Риверсов, прежде чем они успевают понять, что на них охотятся. Это конец королевской власти, конец плохих королевских советников. Для некоторых это конец семейства Риверсов. Но пока из всей огромной семьи королевы в руках отца находятся трое: ее отец, мать и брат.

И постепенно с растущим ужасом мы понимаем, что отец не угрожает им, чтобы преподать урок. Это не просто захват родственников ради обычного выкупа: это объявление войны всем Риверсам. Отец обвиняет отца королевы и ее красивого молодого брата Джона в измене и приказывает их казнить. Наперекор закону, без судебного разбирательства, без права на апелляцию и помилование, их привозят из нашей крепости Чепстоу в Ковентри и казнят за пределами городских стен. Красивый юноша, женатый на старухе, умирает раньше своей жены, положив голову под топор палача; его темные кудри острижены палачом. Лорд Риверс опускает голову на плаху, залитую кровью сына. Убитая горем королева, ухваченная ужасом и разлученная с мужем, в страхе за свою жизнь и жизнь своих маленьких девочек, запирается в Тауэре и посылает за матерью.

Она не дождется ее. Мать королевы, которая посадила на ужине в честь коронации всех детей за один стол, которая так ласково улыбнулась мне, находится в плену у отца в замке Уорик. Отец созвал суд, чтобы допросить ее и вызвал свидетелей. Одно за другим приходят известия об огнях, горящих в ее комнатах всю ночь, о шепоте реки на берегу около ее дома, слухи, что она может слышать голоса, и что о смерти членов семьи ее предупреждает таинственное пение ночного неба.

Наконец они обыскивают ее дом в Графтоне и находят колдовские предметы: две маленьких свинцовых фигурки, соединенные в дьявольском союзе золотой проволокой. Их предназначение не вызывает сомнений: связать короля с дочерью Жакетты, Элизабет Вудвилл. Их тайный брак был результатом колдовства, вот почему король Эдуард действовал, как безумец с той минуты, как впервые увидел вдову из Нортхэмптона: он попал под власть злых чар. Мать королевы является ведьмой, околдовавшей короля, а сама королева дочерью ведьмы и ведьмой наполовину. Очевидно, что отец хочет подчиниться библейскому завету не оставлять в живых ведьму, выполнив за Бога его работу.[14]

Он пишет о расследовании матери, а она читает эти письма спокойным, размеренным голосом; все дамы забывают о своем шитье и сидят вокруг нее с разинутыми от ужаса ртами. Конечно, я хочу, чтобы отец мог спокойно ездить на своем Миднайте по всему королевству; но я не могу радоваться при мысли, что красивый молодой Джон сложил голову на плахе. Я помню, как он казался мне жертвенным агнцем рядом со своей старой женой, но теперь его действительно отвели на убой, и он умер раньше своей старухи. Мой отец восстал против закона природы и человечности. Жакетта, мать королевы, которая так ласково улыбалась мне, в один день потеряла мужа и сына. Я помню, как они рука о руку шли через зал, сияя от радости и гордости, словно свечи. И вот мой отец убил ее мальчика и ее мужа. Сама королева стала сиротой, неужели она потеряет еще и мать? Неужели отец собирается сжечь Жакетту, леди Риверс?

— Она наш враг, — рассудительно говорит Изабель. — Я знаю, что королева красива и она казалось очень любезной, но ее родственники жадные и дурные советники, отцу придется их уничтожить. Теперь они наши враги. Ты должна думать о них, как о врагах.

— Да, — соглашаюсь я, но я вспоминаю королеву в белом платье и высоком головном уборе с кружевной вуалью, и не знаю, что мне думать.

Почти все лето мы находимся в постоянном волнении и живем от письма до письма; из Англии приходят новости, что Эдуард по-прежнему король, но под принуждением живет в замке Уорик; что отец правит королевством от его имени, а власть Риверсов разрушается. Отец говорит всем, что доказательства, собранные судом над матерью королевы, ясно доказывают, что королевский брак был свершен в результате колдовства, и король попал под власть ведьмы. Отец держит его в безопасности, чтобы спасти, и когда он убьет ведьму, чары будут развеяны.

Когда-то мы так же ожидали новостей в Кале; тогда отец одерживал одну блестящую победу за другой, чтобы победить спящего короля. Мы словно снова переживаем те дни триумфа, и отец опять стал нашим героем. Теперь у него в руках судьба второго короля, и он собирается посадить на трон новую марионетку. Французские послы, приезжающие в Кале, говорят нам, что французы называют отца «Делателем королей», и верят, что никто не сможет удержать английский трон без его поддержки.

— Делатель королей, — шепчет мать, смакуя слова. Она улыбается своими дамам, она улыбается даже мне. — Господи, какие глупости иногда говорят люди, — довольно добавляет она.

Однажды корабль из Англии привозит нам толстую пачку писем, а капитан приходит в замок, чтобы увидеться с матерью лично и в частном порядке сообщить ей, что по Лондону ходят слухи, будто король Эдуард не сын своего отца, а ублюдок английского лучника. Эдуард не может считаться наследником дома Йорков. Он незаконный сын, и не должен был вообще занимать трон.

— Правду ли говорят люди, что герцогиня Сесилия спала с лучником? — я решила повторить вслух сплетню, которую дамы шептали по углам. Мать короля, наша двоюродная бабушка, одна из самых важных дам в королевстве и какой-то лучник, только дурак может поверить в такие рассказы. — Герцогиня Сесилия? С лучником?

Мать делает быстрый шаг вперед, в моих ушах раздается звук пощечины, а головной убор летит в угол комнаты.

— Вон с глаз моих! — кричит она в ярости. — И думай, прежде чем решишься плохо говорить о наших родственниках! Никогда не повторяй этого в моем присутствии.

Я наклоняюсь, чтобы поднять мой убор.

— Миледи Мать… — я пытаюсь извиниться.

— Иди в свою комнату, — приказывает она. — А потом сходи к священнику и покайся в злоязычии.

Я выхожу, низко опустив голову; в нашей спальне сидит Изабель.

— Что это? — спрашивает она, увидев красное пятно у меня на щеке.

— Леди Мать… — быстро отвечаю я.

Изабель достает из рукава свой свадебный платок, чтобы вытереть мои слезы.

— Скажи, — мягко говорит она, — Почему мама ударила тебя? Садись рядом, а я расчешу тебе волосы.

Я заглушаю рыдания и сажусь перед небольшим посеребренным зеркалом, а Изабель вынимает шпильки из моей прически и чешет мне волосы гребнем слоновой кости, который ей подарил Джордж после первой брачной ночи.

— Что случилось?

— Я только сказала, что не могу поверить, что король Эдуард оказался ублюдком герцогини, — обиженно говорю я. — И даже если меня изобьют до смерти, я все равно не поверю. Наша двоюродная бабушка? Герцогиня Сесилия? Кто осмелился придумать о ней такое? Она такая важная леди! Почему у них язык не отсох? Как ты думаешь?

— Я думаю, что это ложь, — сухо говорит она, скручивая мои волосы в узел и закалывая их шпильками на затылке. — Поэтому ты и заработала свою оплеуху. Мать рассердилась на тебя, потому что, хотя это ложь, мы не должны сомневаться. Мы не повторяем ее, но и не оспариваем. Эту ложь будут повторять наши люди по всему Лондону и Кале, и мы не должны им противоречить.

Я совершенно сбита с толку.

— Почему наши люди так говорят? Почему нам нельзя так говорить, а им можно? Почему мы допускаем эту ложь? Зачем кому-то лгать, что герцогиня Сесилия предала мужа? Как не стыдно?

— А ты подумай хорошенько, — советует она.

Я сижу, глядя на свое отражение, мои каштановые волосы, уложенные в элегантную прическу, блестят бронзовыми искрами, но мое лицо хмуро, и на лбу собрались морщинки. Изабель ждет, когда я прослежу извилистый путь заговоров моего отца.

— Отец позволяет людям повторять эту ложь?

— Да, — отвечает она.

— Потому что, если Эдуард окажется незаконным, то настоящим наследником будет считаться Джордж, — говорю я наконец.

— Настоящим наследником и истинным королем Англии, — подтверждает она. — Все дороги ведут Джорджа к престолу, и меня вслед за ним. Отец будет править за нас обоих. Все уже называют его «Делателем королей». Он создал Эдуарда, а теперь хочет разрушить его. Потом он создаст Джорджа. — ее лицо в зеркале мертвеет.

— Я думала, ты была бы рада стать королевой, — говорю я сдержанно. — Чтобы отец выиграл трон для тебя.

— Когда мы маленькими девочками играли в королев, мы не знали, какую цену женщины платят за власть. А теперь знаем. Злая королева Маргарита Анжуйская на коленях, как нищая, выпрашивает помощь у короля Франции, ее муж сидит в тюрьме, а сын скитается вместе с ней. Нынешняя королева прячется в башне, ее отец и брат умерли на эшафоте, обезглавленные, как обычные преступники, а ее мать ожидает смерти на костре за колдовство.

— Иззи, пожалуйста, скажи мне, что отец не сожжет Жакетту Вудвилл, — шепчу я.

— Он так и сделает, — говорит моя сестра, ее лицо мрачнеет еще больше. — Думаешь, зачем он арестовал и судил ее? Когда я мечтала быть королевой, я думала, что они живут как в красивых легендах, я думала только о нарядных платьях и верных рыцарях. Теперь я вижу, как жестока к ним жизнь. Это игра в шахматы, и отец использует меня, как свою пешку. Сейчас он собирается провести меня в королевы, но может и отбросить в сторону, он забудет обо мне ради новой игры.

— Ты боишься? — шепчу я. — Ты боишься упасть в сторону?

— Да, — говорит она.

Глава 6

Англия, осень 1469

Мой отец держит в своих руках всю Англию. Он посылает за нами, чтобы разделить свой триумф с семьей. Мы с мамой и Изабель садимся в Кале на лучший из кораблей отцовского флота и торжественно прибываем в Лондон, как члены нового королевского Дома. Бывшая королева Елизавета прячется в Тауэре, мой отец перевез бывшего короля в наш замок в Миддлхэме и держит его там. За неимением другого двора мы стали центральными фигурами Лондона, потому что приближается коронация. Моя мать и мать короля, герцогиня Сесилия везде появляются в сопровождении Изабель, две первые леди королевства и невеста, которую следующий парламент признает королевой.

Это дни нашего триумфа: отец сверг короля, который разочаровал его, чтобы возвести на трон нового — собственного зятя. Только мой отец решает, кто будет править Англией. Только мой отец делает королей из обыкновенных молодых мужчин. И беременная Изабель делает то, что требует от нее отец; она выращивает будущего английского короля в своем животе. Мать каждое утро молится перед статуей Богоматери, чтобы Иззи родила мальчика, который станет принцем Уэльским и наследником престола. Мы семья победителей, которую Бог благословил плодородием. У бывшего короля Эдуарда только три дочери, он не имеет сына и наследника, у него нет маленького принца, нет никого, чтобы остановить Джорджа на пути к престолу. Его красивая королева так здорова и плодовита, какой только может быть женщина. Но теперь мы привезли в Англию новую королевскую семью, новую королеву, и она уже ждет ребенка. Ребенок свадебной ночи, единственной ночи, когда они были вместе. Разве это не убедительное доказательство благодати? Кто будет сомневаться в том, что наша судьба принять корону, чтобы наш отец увидел, как его внук родится принцем и будет расти, чтобы стать королем?

Отец приказывает нам ехать в замок Уорик, пока осенние дожди еще не превратили дороги в реки грязи. Мы едем по твердой и сухой земле, оставляя за собой облака пыли, а вокруг нас кружат золотые и бронзовые листья. Изабель проделывает весь путь в носилках, запряженных белыми мулами. Она больше не живет в Лондоне со своим мужем-победителем. Теперь это не имеет значения, потому что у нее уже есть ребенок. Она уезжает, чтобы отдохнуть и подготовиться к коронации. Мой отец созовет парламент в Йорке, где Джорджа, герцога Кларенса, провозгласят королем, и тогда она станет королевой. В Лондоне проведут великолепную коронацию. Она примет в руку скипетр и положит его на свой большой живот, а ее коронационное платье будет собрано под грудью в пышные складки, чтобы подчеркнуть ее беременность.

Сундуки с нарядами доставили на север из королевского гардероба. Мы с Изабель, как дети на Рождество, открываем их в лучшей комнате замка и развешиваем содержимое по всем стульям, чтобы любоваться, как золотая тесьма и драгоценные камни искрятся в свете огня.

— Он сделал это, — затаив дыхание, Изабель смотрит на сундук с мехами, который отец прислал специально для нее. — Отец забрал ее наряды. Это ее меха. — она зарывается лицом в густой ворс и благоговейно вздыхает. — Этот запах! Они до сих пор пахнут ее духами. Я тоже буду носить ее духи. Он написал, чтобы я украсила все свои платья мехами из королевских шкафов. Он обещал прислать мне ее драгоценности, ее парчу, ее золотые платья, чтобы перешить их на меня. Он сделал это.

— Разве ты сомневалась, что так и будет? — спрашиваю я, поглаживая белоснежного горностая с черным хвостиком, которого разрешено носить только королям и королевам. Теперь Изабель обошьет им все свои накидки. — Отец победил короля Генриха и держит его в плену. Теперь он победил короля Эдуарда и тоже пленил его. Иногда мне кажется, что из седла своего коня он видит всю завоеванную им Англию.

— Два короля в тюрьме, и еще один на троне? — спрашивает Изабель, откладывая меха в сторону. — Как это может быть? Разве новый король может быть в безопасности, когда у нас есть два старых? А что, если отец восстанет против Джорджа, как он восстал против Эдуарда? Что делать, если планы моего отца не просто не учтут мои интересы, а обернутся против меня? Что делать, если он захочет сделать еще одного короля после Джорджа?

— Он так не сделает, нет; у него есть ты и Джордж, и ты носишь будущего принца, его внука, — быстро возражаю я. — Он сделал все это для тебя, Изабель. Он посадит вас на трон и будет поддерживать, а затем следующим королем Англии будет Невилл. Если бы он сделал все это для меня, я была бы так счастлива. Я была бы самой счастливой девушкой в Англии.

Но Изабель совсем не счастлива. Мы с матерью не можем понять, почему она не радуется. Мы думаем, что ее утомила беременность, поэтому она не гуляет вместе с нами ясным осенним утром и не находит никакого удовольствия от свежего холодного воздуха. Хотя мы сами и все наши верные друзья торжествуем, она не хочет наслаждаться нашей победой. И вот однажды в один прекрасный вечер во время ужина в зал входит сэр Хорс, один из доверенных людей моего отца. Он проходит в тишине через весь зал и протягивает моей матери через стол письмо; она принимает его, удивленная тем, что он явился к ней сразу с дороги и весь в грязи, но по его встревоженному лицу понимает, что он привез важные новости. Она смотрит на печать — личную эмблему отца с медведем и разорванной цепью — и, не говоря ни слова, выходит через дверь в дальней части помоста в солярий, оставляя нас в полном молчании.

Мы с Изабель и десятком фрейлин доедаем наш ужин, стараясь выглядеть беззаботными под напряженными взглядами из зала, а потом, непринужденно болтая, прислушиваемся к страшной тишине за закрытой дверью. Будет ли моя мать плакать, если отец погиб? В самом деле, умеет ли она плакать? Я никогда не видела маму плачущей. Может быть, она просто лишена этой способности, и всю жизнь живет с сухими и суровыми глазами?

А если сэр Хорс привез письмо с приказанием ехать в Лондон на коронацию Изабеллы, она не вернется к нам обратно с хорошими новостями? Вдруг она плачет от радости? Но разве я хоть раз видела, чтобы она хохотала от счастья? Луч солнца медленно скользит по гобеленам на стене, освещая одну сцену за другой, но из солярия не доносится ни звука.

Наконец, когда уже начинает темнеть, и слуги вносят свечи, дверь открывается, и мама выходит с письмом в руке.

— Позовите капитана гарнизона, — говорит она одной из фрейлин, — И командира личной охраны. Моего мажордома, главного конюха и старшего лакея.

Она сидит в своем великолепной кресле под расшитым балдахином и ждет, когда вызванные ею мужчины войдут в дверь и встанут перед нею. Очевидно, что произошло что-то важное, но по ее неподвижному лицу невозможно понять, одержали ли мы победу или потерпели поражение.

— Спроси ее, — бормочет мне Изабель.

— Нет, ты.

Мы с дамами стоим. Наша мать сидит, как королева. Странно, но она не велела подать Изабелле стул; словно ребенок Изабеллы внезапно перестал быть самым важным ребенком королевства, а сама она уже перестала быть почти королевой. Мы ждем, когда придут мужчины, чтобы выслушать ее приказы.

— У меня есть сообщение от моего мужа и вашего господина, — говорит она, и ее голос звучит громко и ясно. — Он пишет, что он восстановил на троне Англии короля Эдуарда. Мой муж, ваш господин, уже заключил договор с королем Эдуардом, и в будущем король будет руководствоваться советами знатнейших лордов королевства; около трона не останется выскочек.

Никто не произносит ни слова. Мужчины, которые за долгие годы прошли с отцом через множество побед и поражений, не собираются задавать вопросы и обсуждать зловещую новость. Но дамы качают головами и перешептываются. Кто-то сочувственно кивает на Изабель, потому что она уже не станет королевой Англии и первой дамой королевства. Моя мать даже не смотрит на нас; ее глаза прикованы к гобеленам над нашими головами, а голос ни разу не дрогнул.

— Мы собираемся в Лондон, чтобы продемонстрировать нашу верность и дружбу законному королю Эдуарду и его семье, — говорит она. — Там моя дочь герцогиня встретится со своим мужем Джорджем, герцогом Кларенсом. Леди Анна так же поедет со мной. И милорд посылает нам еще одну хорошую новость: наш племянник Джон будет обручен с дочерью короля, принцессой Елизаветой Йоркской.

Я бросаю быстрый взгляд на Изабель. Это плохая новость для всех нас; это совершенно ужасно. Как и боялась Изабель, мой отец взял новую пешку, а ее выбросил из игры. Он вводит в королевскую семью племянника, женит его на королевской наследнице, маленькой принцессе Елизавете. Так или иначе, отец получит Невилла на престоле, вот его новый план. Старый план с Изабель провалился.

Изабель закусывает нижнюю губу. Под прикрытием пышных складок юбки я протягиваю к ней руку, и наши пальцы сплетаются вместе.

— Мой племянник получит герцогский титул, — продолжает говорить мать. — Он станет герцогом Бедфордом. Это большая честь и выражение любви короля к нашему племяннику, наследнику моего мужа. Это доказательство дружбы короля и благодарности за нашу заботу о нем. Это все. Боже, храни короля и благослови Дом Уориков.

— Боже, храни короля и благослови Дом Уориков, — повторяют все в зале, как будто возможно иметь одновременно два таких противоречивых желания.

Мама встает на ноги и кивает нам с Изабель идти за ней. Я иду после Изабель, оказывая ей уважение, как герцогине: герцогине, но не королеве. В один миг Изабель потеряла права на трон. Кому будет нужна герцогиня, если наш кузен Джон собирается жениться на наследнице Йорков, родной дочери короля? Кузен Джон станет принцем, а король ясно дал понять своему брату, что легко может ввести в свою семью еще одного герцога крови. У отца есть и другие пешки, которые можно ввести в игру.

— Что мы будем делать в Лондоне? — шепчу я Изабель, наклоняясь вперед и расправляя ее вуаль.

— Демонстрировать нашу дружбу, полагаю, — говорит она. — Вернем обратно королевские меха, сдадим в королевский гардероб коронационное платье. Надеюсь, отец будет доволен браком нашего кузена с королевской дочерью, и больше не возьмется за оружие.

— Ты не станешь королевой, — печально говорю я.

Стыдно, но я чувствую маленькую радость от того, что моя сестра не будет носить горностаев, не станет первой леди королевства, королевой Англии и любимой дочерью моего отца, которая осуществит его самую заветную мечту; пешкой, которая сделает победный ход.

— Нет, не сейчас.

Глава 7

Вестминстерский дворец, Лондон, Рождество 1469-70

Снова мы с Изабель с опаской входим в покои королевы. Королева сидит в своем великолепном кресле, а позади нее стоит, словно ледяная статуя, ее мать Жакетта. Моя мать идет вслед за Изабель, но впереди меня, и я мечтаю снова стать маленькой, чтобы спрятаться под ее шлейф и пройти незамеченной. Сегодня никто не подумает, что я очаровательна. Изабель, хоть и замужняя женщина и родственница королевы, опускает голову, словно дитя под гнетом тоски и разочарования.

Моя мать приседает перед королевой Англии в реверансе и встает, спокойно сложив руки на животе, словно и не уезжала из своего замка Уорик. Королева оглядывает ее сверху вниз, ее глаза блестят словно серый сланец под ледяным дождем.

— Ах, графиня Уорик, — говорит она голосом ясным, как свет, и холодным, как поземка.

— Ваша светлость, — отвечает мама сквозь зубы.

Мать королевы, ее красивое лицо кажется опустошенным от горя, одета в белое, это цвет траура ее королевского Дома; она смотрит на нас вниз, как будто не может разглядеть со своей высоты. Я не осмеливаюсь бросить на нее больше одного короткого взгляда, и опускаю глаза вниз. Она улыбалась мне за праздничным ужином; теперь она выглядит так, словно уже не будет улыбаться никогда в жизни. Я никогда раньше не видела печати горя на женском лице; но сейчас я вижу его в разоренной красоте Жакетты Вудвилл. Моя мать склоняет голову.

— Ваша светлость, я сожалею о вашей потере, — тихо говорит она.

Вдова ничего не отвечает, вообще ничего. Мы все трое стоим, словно замороженные ее взглядом. Мне кажется, она должна сказать что-то вроде «таково военное счастье» или «спасибо за сочувствие» или «он сейчас рядом с Богом»; что-то такое, что говорят вдовы, потерявшие мужей на войне. Последние четырнадцать лет Англия находится в состоянии войны сама с собой. Многие женщины, встречаясь друг с другом, знают, что их мужья были врагами. Мы все привыкли к новым альянсам. Но, кажется, Жакетта, вдова Ричарда Вудвилла, лорда Риверса, не знает этих отговорок, потому что она не говорит ничего, чтобы развеять неловкость. Она смотрит на нас, как на злейших врагов, словно проклинает нас молча, словно объявляет кровную месть, которой не будет конца, и я чувствую, как начинаю дрожать под этим взглядом василиска, сглатываю и думаю, как бы не упасть в обморок.

— Он был храбрым человеком, — добавляет моя мать.

Перед лицом окаменевшей в своем горе Жакетты это замечание звучит неубедительно.

Теперь вдова решает заговорить.

— Он был казнен как подлый предатель, обезглавлен кузнецом Ковентри вместе с моим любимым сыном Джоном, — отвечает мать королевы. — Оба они не совершили ни одного преступления за всю свою жизнь. Джону было всего двадцать четыре года, он слушался своего отца и своего короля. Мой муж защищал своего коронованного и рукоположенного короля, и все же он был обвинен в измене, а затем обезглавлен вашим мужем. Это не была почетная смерть на поле боя. Он побывал в десятках сражений и всегда живым возвращался ко мне домой. Он дал мне такую клятву: всегда возвращаться ко мне живым с войны. Он не нарушил ее. Видит Бог, он не нарушил своей клятвы. Он умер на эшафоте, а не на поле боя. Я никогда не забуду этого. Я никогда этого не прощу.

Становится по-настоящему тихо и страшно. Все в комнате смотрят на нас, слушая, как мать королевы проклинает нас. Я поднимаю голову и встречаю ледяной взгляд королевы, полный ненависти. Я снова опускаю голову и смотрю себе под ноги.

— Таково военное счастье, — неловко говорит мать, словно извиняясь.

И тогда Жакетта делает странную, страшную вещь. Она вытягивает губы и издает длинный тихий свист. Где-то хлопают ставни, и вдруг через комнату пролетает сквозняк. Язычки свечей во всей комнате вытягиваются параллельно полу, словно холодный ветер вот-вот погасит их. Внезапно одна свеча в светильнике рядом с Изабель подмигивает и затухает. Изабель тихо вскрикивает. Жакетта и ее дочь королева смотрят на нас так, словно своим свистом собираются прогнать нас прочь отсюда, как облако пыли.

Моя грозная мать втягивает голову в плечи перед лицом этой неведомой опасности. Я никогда раньше не видела ее отступающей, но сейчас она бежит, она склоняет голову и отходит в нишу у окна. Никто не приветствует нас, никто не нарушает тишину, никто даже не улыбается. Здесь присутствуют люди, которые танцевали в замке Кале на свадьбе, приведшей в движение этот страшный замысел; но глядя на них, можно подумать, что они не знают никого из нас троих. Мы стоим, окаменев от стыда, совсем одни, в то время, как порыв ветра стихает и эхо длинного свиста растворяется в тишине.

Двери открываются, и входит король с моим отцом по правую руку и Джорджем, его братом, по левую; герцог Ричард, младший из Йорков, идет чуть позади, высоко и гордо неся свою темноволосую голову. Он имеет все основания быть довольным собой; он оказался братом, не предавшим короля, братом, на деле подтвердившим свою верность. Этот брат будет наслаждаться богатством и благосклонностью короля, пока нас обливают позором. Я смотрю в его сторону, чтобы увидеть, признает ли он меня, улыбнется ли; но мне кажется, сейчас я для него невидима, как и для остальной части двора. Детство Ричарда в нашем доме осталось далеко позади; он был верен королю, когда мы изменили.

Джордж проходит в наш уголок, как будто стыдится нас, но отец за его спиной улыбается спокойно и уверенно. Уверенность отца непоколебима, его улыбка по-прежнему бесстрашна, его карие глаза сияют, густая борода аккуратно подстрижена, его авторитет не запятнан поражением. Мы с Изабель становимся на колени, чтобы получить благословение отца, и я чувствую, как его рука легко касается моей головы. Когда мы поднимаемся, он подает руку матери, она тонко улыбается ему, и мы идем ужинать, следуя за королем, словно дорогие друзья и преданные союзники, а не побежденные изменники.

После обеда начинаются танцы, и король, как всегда веселый и жизнерадостный, словно актер в маске, изображает доброго государя. Он хлопает по спине моего отца и обнимает за плечи своего брата Джорджа. Во всяком случае, он собирается играть свою роль так, будто ничего не произошло. Мой отец, не менее хитрый, чем его бывший союзник, не отстает от него в лицемерии; он оглядывается вокруг, приветствуя друзей, которые все знают о нашей измене, но молчат, потому что мы владеем половиной Англии и заключили сделку с королем. Они ухмыляются нам из-под руки, я слышу смех в их голосах. Я не пытаюсь поймать их улыбки, я не поднимаю глаз. Мне стыдно, невыносимо стыдно за то, что мы сделали.

И хуже всего то, что нам не удалось. Мы захватили короля, но не смогли удержать его. Мы выиграли несколько сражений, но нас никто не поддержал. Мой отец просто не мог удерживать короля ни в Уорике, ни в Миддлхэме; король вел себя там, как почетный гость, а затем взял и уехал, когда ему это понадобилось.

— И Изабель присоединится ко двору королевы, — я слышу, как громко говорит король, а мой отец отвечает без запинки:

— Да, конечно, она приедет.

Изабель и королева слышат эти слова, и на мгновение их взгляды встречаются. Изабель выглядит потрясенной и испуганной, ее губы дрожат, словно она хочет просить отца отказаться. Но времена, когда мы считали, что слишком хороши для королевской службы, давно прошли. Изабель придется жить в комнатах королевы, видеть ее каждый день. Королева поворачивает голову с презрительной гримасой, словно она не может спокойно смотреть на нас двоих, словно мы грязные, словно прокаженные. Отец не смотрит на нас.

— Иди со мной, — быстро шепчет Изабель. — Ты должна идти со мной, если мне придется служить ей. Клянусь, одна я не выдержу.

— Отец мне не позволит, — быстро отвечаю я. — Помнишь, что сказала мать в прошлый раз? Ты должна будешь идти к ней, потому что ты ее невестка, но мне мама не позволит.

— И леди Анна тоже, — легко говорит король.

— Конечно, — весело соглашается отец. — Как пожелает ее величество.

Глава 8

Вестминстерский дворец, Лондон, январь 1470

Королева никогда не бывает груба с нами: все еще хуже. Мы словно стали невидимы для нее. Ее мать никогда не говорит с нами, и если ей приходится проходить мимо нас в галерее или зале, она отступает к стене, как будто не хочет, чтобы ее юбка коснулась нас даже самым краем. Если бы передо мной отступила другая женщина, я приняла бы это за знак уважения. Но когда, даже не глядя на меня, быстрый шаг в сторону делает герцогиня, я чувствую, что она оберегает свои юбки от чего-то грязного, словно от меня воняет изменой. Мы видим нашу собственную мать только за ужином и вечером, когда она сидит с королевскими фрейлинами, окруженная враждебным молчанием, пока они приятно болтают между собой. В остальное время мы ожидаем королеву, входим к ней, когда она одевается утром, следуем за ней, когда она идет в детскую, чтобы посмотреть на трех ее девочек, стоим на коленях позади нее в часовне, сидим среди ее фрейлин за завтраком, едем за ней на лошадях, когда она выезжает на охоту. Мы постоянно находимся при ней, но она ни словом, ни взглядом не показывает, что мы существуем.

Правила этикета требуют, чтобы мы шли сразу за ней, и тогда она просто смотрит сквозь нас, разговаривая со своими дамами через наши головы. Если мы остаемся с ней наедине, она ведет себя так, словно находится в комнате совсем одна. Когда мы несем ее шлейф, она идет так быстро, как будто у нее за спиной никого нет, и нам приходится бежать за ней, что выглядит глупо. Когда она протягивает свои перчатки, даже не смотрит, готова ли одна из нас принять их. Когда я роняю одну из них, она не унижает себя, чтобы заметить мою ошибку. Ей проще оставить бесценную душистую вышитую перчатку валяться в грязи, чем попросить меня поднять ее. Когда я должна что-то подать ей, книгу или письмо, она берет его так, словно получает из воздуха. Если я подношу ей букет цветов или носовой платок, она берет его так, чтобы не коснуться меня пальцами. Она никогда не просит меня принести ее молитвенник или четки, а я не смею предложить. Думаю, она не хочет, чтобы я осквернила их своими окровавленными руками.

Изабель все больше бледнеет и замыкается в себе, она выполняет свои обязанности, а потом молча сидит среди болтающих фрейлин. По мере того, как растет живот Изабель, королева все реже просит ее об услугах, но не из вежливости. Своей презрительной гримасой она дает понять, что Изабель не годится для службы королевы, потому что разжирела, как свинья. Изабель сидит, сложив руки на животе, словно хочет спрятать его, словно она боится, что королева сглазит ее ребенка.

Но до сих пор я не могу видеть в королеве врага, потому что не могу избавиться от чувства, что она права в своем гневе, а мы нет, и что наш отец заслужил презрительное отношение к нам всем. Я не могу злиться, мне слишком стыдно. Когда я вижу, как она улыбается дочерям или смеется с мужем, я вспоминаю, как увидев ее в первый раз, решила, что она самая красивая женщина в мире. Она до сих пор самая красивая женщина в мире, но я больше не маленькая восхищенная девочка; я дочь ее врага, убийцы ее отца и брата. И я глубоко сожалею о том, что случилось, но не могу ей сказать, а она дает понять, что не хочет слышать от меня ни слова.

После месяца такой жизни я уже не могу есть свой ужин за женским столом. Он застревает у меня в горле. Я не могу спать по ночам; мне все время холодно, как будто в моей спальне свистит ветер. Мои руки дрожат, когда я что-то передаю королеве, и мое шитье безнадежно испорчено, оно покрыто пятнами крови из исколотых пальцев. Я прошу Миледи Мать позволить мне вернуться в Уорик, или даже в Кале, я говорю ей, что чувствую себя плохо, жизнь при дворе среди врагов делает меня больной.

— Не жалуйся, — быстро отвечает она. — Мне самой приходится сидеть за ужином рядом с матерью этой ледяной ведьмы. Твой отец рискнул всем и проиграл. Он не смог удержать короля в плену, лорды его не поддержали, а без них ничего не получилось. Нам повезло, король его не казнил. Вместо этого мы оказались в прекрасном месте: при дворе, твоя сестра замужем за братом короля, и твой кузен Джон обручен с дочерью короля. Мы близки к трону и можем приблизиться еще больше. Служи королеве и будь благодарна, что твой отец не умер на эшафоте, как ее. Служи королеве и радуйся, когда отец устроит тебе хороший брак, а королева одобрит его.

— Я не могу, — мой голос слаб. — Правда, Миледи Мама, я не могу. Я не хочу ослушаться вас или отца. Просто я не могу. Мои колени подгибаются, когда мне надо идти за ней. Я не могу есть, когда она смотрит на меня.

Когда мать поворачивается ко мне, ее лицо не мягче камня.

— Ты родилась в великой семье, — напоминает она мне. — Твой отец взял на себя большой риск ради блага своей семьи и твоей сестры. Изабель повезло, что он так много усилий потратил, заботясь о ней. Сейчас мы испытываем некоторые неудобства, но все изменится. Ты должна показать своему отцу, что в свою очередь стоишь усилий с его стороны. Ты должна будешь подняться выше своего звания, Анна, поэтому сейчас нет смысла проявлять слабость и страх. Ты была рождена, чтобы стать великой женщиной.

Она видит, что я бледнею и дрожу.

— Ох, взбодрись, — говорит она спокойно. — Мы уедем в замок Уорик из-за родов твоей сестры. Это немного облегчит нашу жизнь, мы сможем жить вдали от двора, по крайней мере, четыре месяца. Здесь нет ничего приятного ни для кого из нас, Энн. Мне так же плохо, как и вам. Но я буду поддерживать честь Уориков до тех пор, пока могу.

Глава 9

Замок Уорик, март 1470

Я думала, что буду становиться счастливее с каждой милей, отдаляющей меня от двора; но всего через несколько недель после того, как мы добрались до дома, отец присылает лакея сказать нам, что он хочет видеть нас обеих в своем кабинете. Мы входим в комнату, Изабель тяжело опирается на мою руку, поддерживая свой разбухший живот, словно желая напомнить всем, кто может забыть хоть на минуту, что она все еще носит наследника короля Англии, и он родится в следующем месяце.

Отец сидит в резном кресле, на высокой спинке которого изображен медведь с разорванной позолоченной цепью у него над головой. Он поднимает голову и указывает на меня кончиком гусиного пера.

— Ты мне не нужна.

— Отец?

— Отойди.

Изабель быстро отпускает меня и выпрямляется, а я отхожу в заднюю часть комнаты, завожу руки за спину и, глядя как солнце играет на резьбе деревянных панелей, жду, когда он позовет меня обратно.

— Я сообщу тебе один секрет, Изабель, — говорит отец. — Мы с твоим мужем герцогом уезжаем, чтобы поддержать короля Эдуарда, когда он выступит против восставших в Линкольншире. Мы едем с ним, чтобы доказать нашу верность.

Изабель что-то бормочет в ответ. Я не слышу, что именно, но, конечно, то, что я думаю или она говорит, не имеет ни малейшего значения, все будет происходить, как решили король и отец.

— Когда король выстроит своих людей на поле боя, мы восстанем против него, — отец говорит без обиняков. — Если он поставит нас у себя за спиной, мы нападем на него с тыла; если мы с Джорджем будем стоять на флангах, нападем на него с двух сторон и раздавим. Наши войска превосходят его армию, и на этот раз мы не будем брать пленных. В этот раз я не буду милосердным и не стану заключать соглашения. Король не выживет в этой битве. Мы убьем его на поле боя. Он покойник. Я убью его своими руками, если понадобится.

Я закрываю глаза. Это самое страшное, что может случиться. Я слышу приглушенный вздох Изабель:

— Отец!

— Он не король Англии, он король семейства Риверс, — продолжает он. — Он мышка в лапах своей жены. Мы не можем рисковать нашей жизнью и судьбой, пока Риверсы утверждают свою власть и своего ребенка на троне. Я не для того рисковал своим положением и жизнью, чтобы увидеть королевой Англии эту женщину в краденных горностаях.

Его кресло скрипит, когда он поднимается на ноги, отталкивает его назад и идет вокруг стола к дочери. Позабыв о своем животе, Изабель падает перед ним на колени.

— Я делаю это для тебя, — говорит он тихо. — Я сделаю тебя английской королевой, и твой ребенок родится принцем крови, а затем станет королем.

— Я буду молиться за вас, — еле слышно шепчет Изабель. — И за моего мужа.

— Ты возведешь мое имя и мою кровь на престол Англии, — в голосе отца слышится удовлетворение. — Эдуард стал дураком, ленивым дураком. Он доверяет нам, но мы его предадим; он умрет на поле боя, как и его отец, такой же дурак. Встань, у тебя ребенок. — он просовывает руку ей под локоть и тащит вверх. Отец кивает мне. — Береги свою сестру, — говорит он с улыбкой. — В этом животе находится будущее нашей семьи. Возможно, там следующий король Англии. — он целует Изабель в обе щеки. — Когда мы встретимся в следующий раз, ты будешь королевой Англии, и мне придется встать перед тобой на колени. — он смеется. — Подумай об этом! Я должен буду встать на колени перед тобой, Изабель.

Все наши слуги идут в часовню и молятся за победу отца. Они думают, что он отправляется воевать за короля, и молятся, не понимая опасности, в которой мы находимся, оспаривая у короля Англии его королевство. Но отец подготовил почву; в Линкольншире еще живы мятежники, это наши родственники, которые в прошлый раз подняли страну, жалуясь на дурных советников короля и неправедные суды. У Джорджа есть собственная армия людей, присягнувших ему лично, а люди отца последуют за ним куда угодно. И все же военное счастье переменчиво, а Эдуард искусный тактик. Мы молимся за победу отца утром и вечером и ждем новостей.

Мы с Изабель сидим в спальне. Изабель лежит на кровати и жалуется на боль в животе.

— Это похоже на спазмы, — говорит она. — Как будто я съела слишком много.

— Может быть, ты действительно съела слишком много, — сочувственно отвечаю я.

Она морщится.

— У меня почти восьмимесячный срок, — жалобно говорит она. — Если роды начнутся раньше, я могу умереть. Ты могла бы быть добрее к своей родной сестре.

Я стискиваю зубы.

— Да, извини. Может быть, надо позвать дам и сказать маме?

— Нет, — говорит она. — Наверное, я объелась. У меня в животе совсем не осталось места, и каждый раз, когда он двигается, я не могу дышать. — она поворачивается. — Что там за шум?

Я подхожу к окну. По дороге к замку спускается отряд, пешие ратники идут не в ногу, устало спотыкаясь, а впереди них медленно едут конные рыцари. Я узнаю Миднайта, боевого коня моего отца, он идет, опустив голову, на его плече кровоточит глубокая рана.

— Это отец возвращается домой.

Изабель в одно мгновение вскакивает с постели, и мы бежим вниз по каменной лестнице в большой зал к распахнутой двери, а замковые слуги выскакивают во двор и на улицу, чтобы приветствовать вернувшуюся армию.

Мой отец едет во главе войска на своем усталом коне, и как только они оказываются за стенами замка, подъемный мост со скрежетом поднимается, решетка падает вниз, и мой отец и его красавец-зять спешиваются с коней. Изабель сразу опирается на меня и кладет руку на живот, чтобы изобразить картину материнства, но я не думаю о том, как мы выглядим, я всматриваюсь в лица мужчин. С первого взгляда мне понятно, что они не победили. Мама выходит вслед за нами, я слышу ее тихий возглас, и понимаю, что она тоже почувствовала уныние поражения. Отец выглядит мрачным, а Джордж бледный и несчастный. Но мать выпрямляется, словно стряхнув с себя все несчастья, и встречает отца быстрым поцелуем в обе щеки. Изабель так же встречает своего мужа. Я делаю им обоим реверанс, а затем мы все идем в большой зал, и отец поднимается на помост.

Фрейлины выстроились в ряд, все они приседают, когда отец проходит мимо них. Старшие слуги идут за нами в зал, чтобы выслушать новости. С ними входят другие слуги, гарнизон замка и те из воинов отряда, которые решили прийти послушать, прежде чем отправляться на отдых. Отец говорит громко и ясно, так что слышать его может каждый.

— Мы уезжали поддержать наших родственников лорда Ричарда и сэра Роберта Уэльских. Они, как и я, считают, что король находится под влиянием королевы и ее семьи, что он предал наше с ним соглашение, и что он не король Англии.

Раздается одобрительный ропот, ведь всех здесь возмущает власть и успех семьи Риверс. Джордж поднимается на возвышение и становится рядом с отцом, словно желая напомнить, что существует альтернатива этому вероломному королю.

— Лорд Ричард Уэльский мертв, — мрачно говорит отец. — Король беззаконно вывел его из церковного убежища,[15] — он повторяет обвинение в ужасном преступлении против Божьих и человеческих законов. — Он вывел его из святилища и угрожал ему смертью. Когда сын лорда Ричарда сэр Роберт поверил этой лжи, он ушел с поля боя, и тогда король убил лорда Уэльского без суда и следствия прямо на поле сражения.

Джордж мрачно кивает. Нарушение права убежища подрывает авторитет и мощь церкви, бросает вызов самому Богу. Когда человек кладет руку на церковный алтарь, он верит, что находится в безопасности. Когда король не признает святости алтаря, он ставит себя выше Бога. Он становится еретиком и богохульником. Он может быть уверен, что Бог покарает его.

— Мы потерпели поражение, — голос отца звучит торжественно. — Армия, которую мы собрали в Уэльсе, разгромлена войском Эдуарда. Мы проиграли.

Я чувствую, как холодеет рука Изабель.

— Мы проиграли? — недоверчиво переспрашивает она. — Мы проиграли?

— Мы отступим в Кале, где будем собираться с силами, — продолжает отец. — Это неудача, но не поражение. Сегодня ночью мы будем отдыхать, а завтра выступим. И пусть никто не заблуждается, мы находимся в состоянии войны с так называемым королем Эдуардом. Законный король — Джордж из Дома Йорков, и я увижу его на троне Англии.

— Джордж! — кричат мужчины, поднимая вверх кулаки.

— Боже, храни короля Георга! — громко говорит отец.

— Король Джордж! — отвечают они.

На самом деле, они готовы верить всему, что говорит мой отец.

— Уорик! — отец выкрикивает свой боевой клич, и они ревут в один голос: — Уорик!

Глава 10

Дартмут, Девон, апрель 1470

Мы едем со скоростью мулов, которые тянут носилки Изабель. Отец отправляет разведчиков следовать за нашей отступающей армией, и они сообщают, что Эдуард не преследует нас. Отец считает, что он ленивый дурак, и вернулся в теплую постель к своей королеве. Мы не спеша едем в Дартмут, где нас уже ждет корабль отца. Мы с Изабель стоим на пристани и смотрим, как заводят на борт лошадей. Стоит жаркий апрельский день, море спокойно, как озеро, а в воздухе кружатся и кричат белые чайки; ветерок с берега приносит приятный запах водорослей в сетях, развешенных для сушки, с привкусом соли и дегтя. Погода почти летняя, и отец обещает нам приятное плавание.

Последним по трапу проходит черный Миднайт. Ему надели на голову мешок, так что он не может видеть ребристый трап и воду внизу. Но он знает, что его ведут на корабль. Он много раз переплывал море, он уже дважды участвовал в десанте на берег Англии. Он опытный конь, ветеран многих сражений, но сейчас он ведет себя, как пугливый жеребенок, шарахаясь от трапа, вставая на дыбы и разгоняя людей копытами; наконец, его помещают в сеть подъемника, и переносят на борт, пользуясь его беспомощностью.

— Я боюсь, — говорит Изабель. — Я не хочу плыть.

— Иззи, море спокойное, как пруд. Мы скоро будем дома.

— Миднайт чувствует что-то плохое.

— Нет, с ним все в порядке. Просто он не слушается. И он уже на корабле, он в своем стойле ест сено. Пойдем, Иззи, мы не можем задерживать корабль.

Но она не хочет идти, она тянет меня в сторону, когда мать с фрейлинами направляются к трапу. На корабле поднимают паруса, выкрикивают команды и ответы. Дверь лучшей каюты открыта для нас. Джордж проходит мимо, равнодушный к страхам Иззи; отец отдает последние приказания кому-то на пристани, и моряки начинают вытягивать веревки из больших железный колец на набережной.

— Мое время слишком близко, мне нельзя плыть.

— Все будет хорошо, — уговариваю я. — Ты будешь лежать на кровати в каюте, словно у себя дома.

И все же она трясет головой.

— Что, если они насвищут нам ветер?

— Кто?

— Королева и ее мать, ведьма. Ведь ведьмы умеют вызывать ветер? Что, если они насвищут ветер, и мы попадем в бурю?

— Они не смогут сделать ничего такого. Они обыкновенные женщины.

— Ты знаешь, что она может. Она никогда не простит нам смерть своего отца и брата. Так сказала ее мать.

— Конечно, она ненавидит нас, но она ничего не может сделать. Она не ведьма.

Внезапно отец оказывается рядом с нами.

— Быстро на борт, — говорит он.

Иззи пугается:

— Я не могу.

Он смотрит на нее, свою старшую любимую дочь; и хотя она держит руку на своем разбухшем животе, и ее лицо бледно, как мел, он смотрит на нее жесткими карими глазами, как будто она ничто для него, просто препятствие между ним и его новым планом. Затем он оглядывается на берег, словно ожидая увидеть развевающиеся штандарты королевской армии, галопом летящей к пристани.

— Поднимайтесь на борт, — это все, что он говорит.

Он, не оглядываясь, идет по трапу и отдает приказ поднять его, когда мы поднимаемся на корабль вслед за ним.

Веревки на носу отвязаны, подходят две баржи и встают около наших бортов, чтобы вывести корабль в море. Гребцы на баржах наклоняются вперед и тянут весла, барабан отбивает равномерный ритм, чтобы заставить их работать слаженно, и нос корабля отползает от мощеной набережной. Паруса колышутся под ветром, и корабль покачивается на легкой волне. В Девоне, как и во всех портах Англии, любят отца, потому что он защищает Узкое море, поэтому нас провожает множество людей, целующих руки отцу и желающих нам спокойного плавания. Джордж сразу выходит и встает рядом с ним на юте, поднимая руку в царственном приветствии, а отец подзывает Иззи, и кладет руку ей на плечо, поворачивая ее так, чтобы каждый мог видеть ее большой живот. Мы с матерью стоим на носу. Отец не зовет меня, сейчас я ему не нужна. Изабель, новая королева Англии, сейчас удаляется в изгнание, но обязательно вернется во славе. Это Изабель носит ребенка, который, как все мы надеемся, станет нашим будущим королем.

Мы выходим в открытое море, и моряки сбрасывают канаты на баржи и закрепляют паруса. Налетает легкий ветер и наполняет паруса, доски корпуса скрипят, и мы мчимся по голубым волнам, поющими под носом корабля. Мы с Иззи всегда любили море, и она забывает свой страх, подходит вместе со мной к борту корабля и смотрит на дельфинов в прозрачной воде. Тонкая линия облаков на горизонте кажется ниткой молочного жемчуга.

Вечером мы ложимся в дрейф вблизи порта Саутгемптона, где остальная часть флотилии моего отца стоит на якоре, ожидая команды присоединиться к нам. Отец посылает лодку, чтобы сообщить о нашем прибытии, и мы ждем, покачиваясь в водовороте течений, глядя в сторону берега и ожидая в любой момент увидеть движущееся к нам облако парусов, нашу гордость и богатство, источник власти отца — владыки морей. Но появляются только два корабля. Они подходят близко к нам, и отец наклоняется через борт, а капитаны кричат ему, что сын Риверса, Энтони Вудвилл, с присущим его проклятому семейству даром предвидения, мчался со своим отрядом, как безумный, чтобы успеть вперед нас; что он взял под свой контроль команды кораблей, арестовал одних и убил других, и все таки наложил свою цепкую лапу на корабли отца, даже на новый флагман «Тринити». Теперь флотом отца командует Энтони Вудвилл. Риверсы забрали наши корабли так же, как они забрали у нас короля, как они заберут все, чем мы владеем.

— Иди вниз! — неистово кричит мне отец. — Скажи матери, что мы будем в Кале утром, а потом я вернусь за «Тринити» и всеми моими кораблями, и Энтони Вудвилл сильно пожалеет, что украл их у меня.

Мы будем плыть весь вечер и всю ночь через Узкое море до нашего родного порта Кале. Отец и его команда знает эти воды до каждого дюйма их глубины. Наш корабль недавно отремонтирован и вооружен, как боевое судно, но с комфортом, достойным короля. Мы плывем на восток с попутным ветром, и небо ясно. Изабель будет отдыхать в королевской каюте на главной палубе, а я останусь с ней. Отец и мать займут большую каюту на корме. Джордж останется в каюте капитана. Скоро нам накроют ужин, а затем мы будем играть в карты при свечах, огоньки которых колеблются в такт покачиваниям корабля, и, наконец, мы пойдем в постель, где я засну под скрип досок, дыша запахом морской соли и убаюканная плавным движением волн. Я свободна: закончилось мое время на службе у королевы, закончилось навсегда. Я больше никогда не увижу Элизабет Вудвилл. И никогда не буду ей служить. Она никогда не простит меня и никогда больше не услышит моего имени; но зато мне никогда больше не придется сносить ее молчаливое презрение.

— Ветер усиливается, — замечает Иззи, когда мы выходим прогуляться по главной палубе перед ужином.

Я поднимаю голову. Штандарт на вершине мачты громко хлопает, а чайки, следующие за кораблем, кружатся далеко позади и возвращаются к берегам Англии. Маленькие перламутровые облака вытянулись вдоль горизонта и превратились в широкие серые перья.

— Ничего страшного, — говорю я. — Пойдем к себе, Иззи. Мы никогда раньше не жили в такой роскошной каюте.

Мы идем к двери, и, когда она кладет ладонь на латунную ручку, корабль проваливается вниз; Изабель от неожиданности падает на дверь, а потом вваливается в каюту. Она бежит к кровати, а я следую за ней по пятам.

— С тобой все в порядке?

Новая большая волна ударяет в борт корабля, и мы летим к противоположной стене, Иззи наваливается на меня и прижимает к перегородке.

— Ложись в постель, — говорю я.

Палуба снова поднимается, и мы пробираемся к кровати, Изабель хватается за столбик балдахина, а я цепляюсь за нее. Я пытаюсь смеяться над внезапной встряской, которая заставляет нас шататься как пьяные, но Иззи плачет:

— Я говорила, что будет буря!

Ее глаза кажутся огромными в сумраке каюты.

— Это всего несколько больших волн. — я смотрю в окно. Облака на горизонте, с утра казавшиеся такими светлыми, теперь потемнели и широкими черными полосами наползают на солнце. Само солнце стало красным и зловещим, хотя день еще не закончился. — Не хочешь прилечь отдохнуть?

Я помогаю ей забраться на кровать, но потом корабль внезапно обрушивается в пропасть разверзшихся вод, и я падаю на колени на пол.

— Иди сюда, — просит Иззи. — Иди ко мне. Мне так холодно.

Я наклоняюсь к своим туфлям, но не решаюсь их снять. Я чего-то жду, кажется, все вокруг замерло в ожидании. Внезапно наступает тишина, словно жизнь вокруг нас остановилась, словно небеса ждут Божьего знака. Корабль почти неподвижен, штиль успокаивает волны, ветер, что упорно гнал нас домой на восток, тихо вздыхает, словно исчерпал все силы. В тишине мы слышим, как в последний раз хлопают и провисают паруса. От этого молчания меня пробирает дрожь.

Я выглядываю из окна. Море кажется плоским, как болото, и корабль словно застрял в иле. Ни одного дуновения ветра. Тучи низко нависают над мачтой корабля, нависают над морем. Ничто не движется в замершем мире, чайки исчезли, матрос на верхушке мачты громко говорит:

— Господи Иисусе, спаси нас, — и начинает спускаться по веревочным снастям вниз на палубу.

Его голос странно отдается эхом, словно все мы сидим в ловушке под стеклянной миской.

— Господи Иисусе, спаси нас, — повторяю я.

— Убрать паруса! — громкий голос капитана разрывает тишину. — Взять рифы.[16]

И мы слышим топот босых ног матросов по палубе. Море, словно жидкое стекло, отражает небо, и пока я смотрю на него, оно начинает шевелиться, словно дышит.

— Она переводит дух, — говорит Иззи.

Ее лицо встревожено, глаза кажутся темными провалами на белой коже.

— Что?

— Она переводит дух.

— Ничего страшного, — я стараюсь говорить уверенно, но тишина, разлитая в воздухе, и предчувствие Изабель пугают меня. — Не бойся, это просто затишье.

— Сейчас она переведет дыхание и снова засвистит, — говорит Иззи. Она отворачивается от меня и снова ложится на спину, ее круглый живот высоко вздымается над ней. Она поднимает руки и вцепляется в резную спинку кровати, в то время, как ее ноги вытягиваются, словно пытаясь найти опору. Она готовится к новому удару волны. — Сейчас, сейчас она засвистит.

Я стараюсь говорить бодро и уверенно:

— Нет, Иззи, нет.

В этот момент от свиста ветра у меня перехватывает дыхание. Ветер, воющий как стая демонов, обрушивается на нас с потемневшего неба, корабль начинает поворачиваться вокруг своей оси, когда море под нами вдруг вспучивается и подкидывает нас к облакам, расколотым белой молнией.

— Закрой дверь! Запри ее! — кричит Иззи, когда двойные двери каюты распахиваются.

Я тянусь к ним, но замираю в ужасе. Перед носом корабля должно быть покрытое волнами море; но я ничего не вижу, нос поднят вверх, словно корабль стоит на корме и смотрит прямо в зенит. Потом я понимаю, что происходит. На нас идет высокая, как стена замка, волна, и наш кораблик пытается вскарабкаться по ней вверх. И гребень волны, белоснежный на фоне черных небес, вот-вот рухнет на нас вместе с дождем и градом, в одно мгновение превратившим палубу в снежное поле, жалящим мое лицо и руки, хрустящим под ногами, как битое стекло.

— Закрой дверь! — снова кричит Иззи, и я бросаюсь навстречу ветру.

Стена воды низвергается на палубу, корабль вздрагивает и кренится на бок. Еще одна волна поднимается над нами, и поток воды врывается в открытые двери, затопив меня по пояс. Двери хлопают, Изабель кричит, судно содрогается под весом воды, моряки набрасываются на паруса, цепляются за лонжероны, повисают на них, дрыгая ногами, как марионетки, капитан выкрикивает команды и пытается вывести нос навстречу волнам, вырастающим из моря, в то время, как ветер крутит нас и ставит бортом к надвигающимся горам черного стекла.[17]

Двери открываются снова, и в каскаде воды появляется отец, она льется с его плаща широкими струями, плечи осыпаны белым градом. Он захлопывает дверь, и прижимается к ней спиной.

— Все в порядке? — быстро спрашивает он, глядя на Изабель.

Изабель держится за живот.

— Мне больно, больно! — кричит она. — Отец! Отведите нас в порт!

Он смотрит на меня. Я киваю.

— У нее действительно начались боли, — отвечаю я. — Что с кораблем?

— Мы направляемся к французским берегам, — говорит он. — Мы укроемся на побережье. Помоги ей. Держи ее в тепле. Огонь потух, но когда мы снова сможем его разжечь, я пришлю вам горячего вина.

Корабль падает на бок, и мы летим по каюте. Изабель кричит с кровати:

— Отец!

Мы пытаемся встать, цепляясь за стены каюты, пробираемся к кровати. Когда я добираюсь до нее, я жмурюсь, думая, что ослеплена вспышками молнии на окном, потому что простыни Иззи совсем черные. Я тру глаза мокрыми руками, и чувствую, как веки начинают гореть от соленой воды. И тогда я вижу, что ее простыни не черные, я не ослеплена, они красные. Воды отошли.

— Мой ребенок! — рыдает она.

— Я пришлю сюда вашу мать, — торопливо говорит отец, выходя за дверь.

Он сразу исчезает. Ни молнии, ни град уже не освещают безбрежного пространства, мы словно окружены черной стеной. И эта черная пустота пугает еще сильнее.

Я обнимаю Изабель.

— Мне больно, — жалобно говорит она. — Энни, мне очень больно. — вдруг ее лицо искажается, она цепляется за меня и громко стонет. — Я не притворяюсь. Энни, я не пытаюсь казаться больной. Мне действительно очень больно.

— Наверное, начались роды, — отвечаю я.

— Еще нет! Не надо! Еще слишком рано. Он не может родиться здесь. Не на корабле.

В отчаянии я смотрю на дверь. Ведь мама обязательно придет? Конечно, Маргарет не оставит нас, и придут другие дамы? Не может быть, чтобы мы с Изабель цеплялись здесь друг за друга, пока она рожает, и никто не помог бы нам.

— У меня есть пояс, — кричит она. — Пояс, благословенный для помощи при родах.

Наши сундуки погружены в трюм. В каюте нет ничего подходящего для родов, только корзинка со сменой белья.

— И мощи, и реликвии от паломников, — продолжает она. — В моей резной шкатулке. Они нужны мне, Энни. Принеси их для меня. Они меня защитят.

Новый приступ боли заставляет ее кричать и сжимать себя руками. Дверь распахивается, и с потоком воды и залпом града появляется мама.

— Леди Мать! Леди Мать!

— Я вижу, — холодно отвечает моя мать. Она поворачивается ко мне. — Беги на камбуз и скажи, что они должны зажечь огонь; нам нужна горячая вода и подогретый эль. Скажи им, это мой приказ. И спроси у них что-нибудь для нее, что можно закусить зубами; деревянную ложку, если нет ничего другого. И передай фрейлинам, чтобы несли все постельное белье, что у нас есть.

Большая волна подбрасывает корабль, и бросает нас от одной стены каюты к другой. Мама хватается за край кровати.

— Иди, — говорит она мне. — И возьми матроса, чтобы провел тебя по палубе. Чтобы тебя не смыло за борт.

После всех этих предупреждений я боюсь открыть дверь навстречу шторму и бушующему морю.

— Иди, — сурово повторяет мать.

Я беспомощно киваю, и выхожу из каюты. Палуба по колено залита водой, за каждой схлынувшей волной сразу накатывает новая; она обрушивается на нос, катится по палубе и стекает в море. Сколько таких ударов сможет выдержать корабль? Наверняка он скоро будет разбит. Передо мной возникает темный силуэт. Я хватаю человека за руку.

— Проведи меня в женскую каюту, а затем на камбуз, — я пытаюсь перекричать визг ветра.

— Нельзя, мы погибнем! — он отшатывается от меня.

— Ты отведешь меня в женскую каюту, а затем на камбуз! — кричу я ему. — Я приказываю тебе. Моя мать приказывает.

— Это ведьмин ветер, — зловеще говорит он. — Он приходит, когда на борту женщины. Когда женщина на борту умирает, она приносит ведьмин ветер.

Он отстраняется от меня, и вдруг внезапный крен корабля швыряет меня к борту. Я цепляюсь за перила, когда могучая волна поднимается за кормой, а затем обрушивается на нас. Она сбивает меня с ног, и только канат, захлестнувший мои руки, и платье, зацепившееся за крюк, спасают меня, но его уносит за борт. Я вижу его белое лицо в зеленой воде, когда его проносит мимо меня, он размахивает руками и ногами в поисках опоры, его рот беззвучно открывается и закрывается, как у рыбы. Он исчезает, а корабль содрогается под новым ударом.

— Человек за бортом! — кричу я.

Грохот шторма заглушает моя слабый голос. Я оглядываюсь. Все матросы заняты своим делом, никто не собирается помогать ему. Вода захлестывает мои колени. Я цепляюсь за перила и перегибаюсь за борт, но он ушел в черную бездну. Море поглотило его, не оставив и следа. Корабль валится в пропасть, и почти сразу накатывает следующая волна. Внезапная вспышка молнии указывает мне путь на камбуз, и, отцепив платье от крюка, спасшего мне жизнь, я бросаюсь к дверям.

Плита залита водой, комната наполнена дымом и паром, кастрюли гремят на своих крюках, наклоняясь то в одну сторону, то в другую, а повар намертво вцепился в стол.

— Зажги огонь, — я задыхаюсь. — Нам нужна горячая вода и эль.

Он смеется прямо мне в лицо.

— Вы сошли с ума! — говорит он, дико глядя на меня. — Мы идем ко дну, а вам понадобился горячий эль.

— Моя сестра рожает! Нам нужна горячая вода!

— Зачем? — он словно играет в вопросы и ответы. — Чтобы помочь ей родить корм для рыб? Ее ребенок утонет вместе с ней и со всеми нами.

— Я приказываю тебе! — говорю я сквозь зубы. — Я, Анна Невилл, дочь «Делателя королей», приказываю тебе!

— Ей придется обойтись без воды и без эля, — отвечает он, внезапно потеряв интерес.

Пока он говорит, поток воды врывается через дверь. Она водопадом низвергается вниз по лестнице и заливает плиту.

— Дай мне белье, — сдаюсь я. — Тряпки. Все, что угодно. И деревянную ложку.

Расставив ноги шире, он достает из-под стола корзину с белыми холстами. Из другого ящика он вытаскивает деревянную ложку, а из шкафа небольшую бутыль темного стекла.

— Бренди, — говорит он. — Можешь дать ей это. Выпей сама пару глотков, малютка горничная, может, будет веселее тонуть.

Я хватаю корзину и начинаю подниматься по ступенькам. Очередной толчок бросает меня вперед, я оказываюсь на палубе, мои руки заняты, и я мчусь к двери каюты, чтобы успеть до приходя следующей волны.

В каюте мать склоняется над стонущей Изабель. Я вваливаюсь внутрь и ногой захлопываю дверь, мать поднимает голову.

— Огонь на камбузе зажгут? — спрашивает она.

Я молча киваю. Корабль содрогается, и мы вздрагиваем вместе с ним.

— Садись, — говорит она. — Это займет много времени. У нас впереди долгая и тяжелая ночь.

Всю ночь я думаю только об одном: если мы пересечем это море, если переживем весь этот ужас, в конце пути нас ждет тихая пристань и надежный приют в Кале. Мы причалим к знакомой пристани, где нас ждут наши слуги с сухой одеждой и горячим питьем, они перенесут нас на берег, и быстро доставят в замок; там Изабель будет лежать в нашей спальне, придут повитухи, и мы сможем обвязать ее напряженный живот освященным поясом и приколоть на рубашку реликвии паломников.

Там, в своей спальне, она получит надлежащий уход, а я буду рядом с ней. В ее распоряжении будет не меньше полудюжины повитух и врачей, они все подготовят для ребенка: пеленки, колыбель, кормилицу, священника, чтобы благословить ребенка в момент его рождения и очистить комнату.

Пока Изабель дремлет, я сплю в кресле, а моя мать лежит вместе с ней. Иногда Изабель кричит, тогда мама встает и щупает ее твердый живот; Изабель плачет, потому что не может терпеть боль, а мать сжимает ее руки и говорит, что сейчас все пройдет. Тогда она успокаивается и, тихо всхлипывая, снова ложится на подушки. Шторм стихает, но все вокруг нас грохочет, на горизонте вспыхивают молнии, ударяя в море, тучи нависают так низко, что мы не можем разглядеть землю, хотя уже слышим, как волны разбиваются о французские скалы.

Приходит рассвет, но небо едва светлеет, волны накатывают одна за другой, словно море так и этак подкидывает нас в ладонях. Матросы пробираются на нос корабля, где сорвало парус, они обрезают канаты и сбрасывают его за борт. Повар разводит огонь на камбузе, и каждый получает кружку горячего грога; для Изабель и всех нас присылают подогретое вино. Три фрейлины вместе с моей сводной сестрой Маргарет приносят чистое белье для Изабель и убирают испачканные простыни. Изабель спит, пока боль не разбудит ее; но она так устала, что просыпается только от самых болезненных схваток. Она становится совсем безразличной от усталости и страдания. Я кладу руку ей на лоб и чувствую, что она вся горит, хотя лицо ее бледно; только на щеках пылают два красных пятна.

— Что с ней? — спрашиваю я Маргарет.

Она ничего не отвечает, только качает головой.

— Она больна? — шепчу я матери.

— Ребенок застрял, — говорит мама. — Как только мы причалим, сразу позовем повитуху.

Я бессмысленно смотрю на нее, даже не понимая, что она говорит.

— Ребенок застрял? Это плохо?

— Да, — прямо отвечает она. — Это плохо. Я уже видела такое, и это очень больно. Иди спроси у отца, когда мы прибудем в Кале.

Я снова выхожу из каюты. Теперь идет дождь, равномерный и сильный, он льет с темного неба; море пенится под кораблем и тянет нас вперед, хотя встречный ветер сильными порывами бьет в лицо. Отец стоит на палубе, рядом с капитаном и рулевым.

— Миледи Мать спрашивает, когда мы доберемся до Кале? — говорю я.

Он смотрит на меня, и я вижу, что он потрясен моим видом. Мой головной убор лежит в каюте, волосы растрепаны, платье порвано и окровавлено, я насквозь промокла и стою перед ним босая. И на лице у меня написано отчаяние: я всю ночь была рядом с сестрой, и понимаю, что она может умереть. Я не в состоянии что-то сделать для нее, разве только сходить на камбуз за водой и ложкой.

— Через час или два, — отвечает он. — Скоро. Как Изабель?

— Ей нужна повитуха.

— Она ее получит через час или два, — говорит он с теплой улыбкой. — Передай ей, что я даю слово. Она будет ужинать дома в нашем замке. И она получит лучших врачей Франции.

Его слова подбодрили меня, и я улыбаюсь в ответ.

— Приведи себя в порядок, — продолжает он. — Ты сестра королевы Англии. Обуйся и смени платье.

Я кланяюсь и ухожу в каюту.

Мы ждем. Это очень долгие два часа. Я отряхиваю платье; у меня нет сменной одежды, но я заплетаю косу и надеваю головной убор. Изабель стонет во сне и просыпается от боли. Наконец я слышу крик впередсмотрящего:

— Земля по носу! Кале!

Я вскакиваю из кресла и смотрю в окно. Я вижу знакомую линию высоких городских стен, острую крышу башни собора, замок на вершине холма и наши окна, светящиеся в темноте. Проливной дождь мешает видеть, но я ясно различаю окно моей спальни, в нем горит свет, ставни оставили открытыми до нашего приезда. Это мой дом. Здесь мы будем в безопасности. Я чувствую, как моя спина распрямляется, словно она была сгорблена под грузом усталости и страха. Мы дома, и Изабель в безопасности.

Вдруг раздается скрежет, ужасный скрежет. Я смотрю на стены замка, где десятки людей тянут рычаги большой лебедки, ее шестерни скрипят и скрежещут, когда они начинают медленно поворачивать ее. Я вижу, как перед нами в устье гавани из глубины моря медленно поднимается цепь, увешанная пучками водорослей. Она закрывает нам путь.

— Быстрее! — кричу я, словно мы можем поднять паруса и проскочить над цепью, пока она поднялась не слишком высоко.

Но нам не нужно мчаться на этот барьер; как только они узнают нас, цепь опустят; как только они увидят штандарт с медведем Уорика, они впустят нас. Отец самый любимый адмирал, который был у Кале. Кале его собственный город, он не принадлежит ни Йоркам, ни Ланкастерам, он верен только нам. Это дом моего детства. Я смотрю на замок, и вижу орудийную площадку под моим окном, туда одну за другой выкатывают пушки, словно замок готовится к обороне.

Это недоразумение, говорю я себе. Должно быть, они перепутали наш корабль с кораблем Эдуарда. Но потом я смотрю вверх. Над зубчатой стеной развевается не флаг отца, там белая роза Йорков на королевском штандарте. Несмотря на нашу измену, Кале остался верен Эдуарду и Дому Йорков. Когда-то отец сказал, что Кале стал твердыней Йорков, и он остался верен им. Кале не следует за приливами. Он всегда верен, и когда мы изменили, мы стали его врагами.

Рулевой вовремя замечает опасность, поднимающуюся из моря, и кричит капитану. Капитан спрыгивает с юта и ревет на моряков. Отец бросается к штурвалу, вместе с рулевым наваливается на него, чтобы отвернуть корабль от смертельной ловушки. Паруса хлопают, когда мы поворачиваем боком к ветру, и крутая волна бросает корабль в сторону, угрожая опрокинуть нас.

— Бери круче к ветру, поворачивай, зарифить паруса! — кричит отец, и корабль, кряхтя, разворачивается обратно.

Со стороны замка доносится взрыв, и пушечное ядро тяжело шлепается в воду за бортом. Они готовы к бою. Они держат нас в зоне обстрела. Они утопят нас, если мы не уйдем.

Я не могу поверить, что наш собственный дом восстал против нас, но отец разворачивает корабль быстро и без колебаний. Потом моряки убирают паруса и бросают якорь. Я никогда не видела отца в таком гневе. Он посылает офицера в лодке с требованием к своему гарнизону впустить его. Мы ждем. Море не утихает, ветер дует так, что якорная цепь натянута до предела, волны сердито переваливают корабль с одного борта на другой. Я выхожу из каюты и иду к борту корабля, чтобы посмотреть на наш дом. Я все еще не могу поверить, что его закрыли от нас. Я не верю, что не смогу подняться по каменной лестнице в свою спальню и потребовать горячую ванну и чистую одежду. Наконец я вижу, как маленькая лодка выходит из гавани. Я слышу удар о борт, когда она причаливает, потом крики матросов, тянущих канаты. Нам прислали несколько бочонков с вином, печенье и немного сыра для Изабеллы. Вот и все. Они не передают никакого сообщения, им нечего сказать. Лодка отталкивается от борта и плывет обратно в Кале. Это все. Они отлучили нас от нашего дома и прислали вино для Изабель из жалости.

— Анна! — кричит мама против ветра. — Иди сюда.

Я сомневаюсь, идти ли мне обратно, но слышу, как скрипит якорная цепь, затем грохот, с которым якорь падает на палубу и освобождает нас. Корабль стонет, снова отпущенный на милость моря, под удары ветра и волн. Я не знаю, какой курс возьмет отец. Я не знаю, куда мы отправимся теперь, когда нас выгнали из нашего собственного дома. Мы не можем вернуться в Англию, ведь мы предатели. Кале не впустил нас. Куда мы пойдем? Где мы сможем быть в безопасности?

В каюте Изабель стоит посреди кровати на локтях и коленях, мыча, как умирающее животное. Она смотрит на меня сквозь спутанные волосы, ее лицо белее мела, глаза обведены красным. Я с трудом узнаю ее; она уродлива, как раненый зверь. Моя мать поднимает ее окровавленное платье и белье. Мне становится плохо, я отворачиваюсь.

— Ты должна ввести руку внутрь и перевернуть ребенка, говорит мама. Мои руки слишком большие. Я не смогу это сделать.

Я в ужасе смотрю на нее.

— Что?

— У нас не будет повитухи, мы должны перевернуть ребенка сами, — нетерпеливо отвечает мать. — Она очень маленькая, мои руки слишком велики для нее. Это должна сделать ты.

Я смотрю на свои тонкие руки, на длинные пальцы.

— Я не знаю, что делать, — говорю я.

— Я тебе скажу.

— Я не смогу.

— Ты должна.

— Мама, я девушка, я вообще не должна находиться здесь…

Меня прерывает крик Изабеллы, когда она падает лицом на кровать.

— Энни, ради Бога, помоги мне. Вытащи его! Вытащи его из меня!

Мать берет меня за руку и тащит к подножию кровати. Маргарет поднимает юбку Изабель, ее ноги залиты кровью.

— Положи руку в нее, — говорит мама. — Нажимай. Ты что-то чувствуешь?

Изабель кричит, я ввожу руку в ее лоно, протискивая ее в глубину податливой плоти. Ужас и отвращение — вот все, что я чувствую. Потом что-то скользкое: маленькие ноги.

Тело Изабель больно сжимает мою руку, стискивает пальцы. Я кричу:

— Не делай так! Мне больно!

Она задыхается, как умирающая корова.

— Я не могу ничего поделать, Энни. Вытаскивай его.

Я изо всех сил упираюсь ногами в стенку кровати.

— Я держу его. Думаю, это нога или рука.

— Можешь найти вторую?

Я качаю головой.

— Все равно, тяни его, — говорит мама.

Я в ужасе трясу головой.

— Мы сможем достать его. Тяни осторожно.

Я начинаю тянуть. Изабель кричит. Я кусаю губы: это отвратительная, страшная работа; Изабель внушает мне ужас, она похожа на толстую кобылу, стоит на четвереньках, как шлюха, и заставляет меня делать это. Я молюсь про себя, морщусь и отворачиваю голову в сторону, как будто не хочу ничего видеть; я изо всех сил отталкиваюсь от кровати, от нее, моей сестры, этого монстра, касаясь ее без жалости, но не выпуская из пальцев маленькую ручку или ножку, несмотря на все мое отвращение.

— Ты можешь засунуть в нее вторую руку?

Я смотрю на мать, как на сумасшедшую. Это невозможно.

— Смотри, если ты просунешь туда вторую руку, ты сможешь достать ребенка.

Я забыла, что там ребенок, я так потрясена ужасной вонью и ощущением чего-то маленького и скользкого в моей руке. Осторожно и медленно я пытаюсь просунуть вторую руку. Она на что-то натыкается, кончиками пальцев я ощупываю то, что может быть рукой или плечом.

— Рука? — говорю я.

Я стискиваю зубы, чтобы не зарыдать.

— Брось ее, ищи дальше, найди вторую ногу. — мать стискивает руки, отчаянно пытаясь помочь, похлопывает Изабель по спине, как больную собаку.

— Я нашла вторую ногу, — говорю я.

— Когда я скажу, тяни за обе ноги одновременно, — командует она. Она обходит кровать и берет Изабель за голову. Мама говорит ей: — Когда ты почувствуешь боль, ты должна потужиться, — говорит она. — Тужься изо всех сил.

— Я не могу, — рыдает Изабель. — Я не могу, мама. Не могу.

— Ты должна. Скажи, когда будет больно.

Мы все замираем, затем Изабель громко стонет и выкрикивает:

— Сейчас, сейчас.

— Тяни! — говорит мама. Фрейлины тянут Иззи за руки, словно мы рвем ее на части. Маргарет сует в рот Изабель деревянную ложку, и та с криком прикусывает ее. — Тяни ребенка, — кричит мне мать. — Сейчас. Сильно. Тяни.

Я тяну, как приказано, и с ужасом чувствую какой-то щелчок под ладонью.

— Нет! Не получается!

— Тяни его! Тяни, как можешь!

Я тяну, что-то поддается вместе со сгустком крови и вонючей жидкости, и две маленькие ноги высовываются из Изабель, а она воет от боли и падает.

— Еще раз, — говорит мать. Ее голос звучит странно торжественно, но я почти ничего не понимаю от ужаса. — Все почти кончилось, Изабелла. Скажи, когда опять придет боль.

Изабель стонет и поднимается.

— Тяни, Энн! — командует мать, я держу маленькие скользкие ножки и дергаю снова; сначала кажется, что ребенок не двигается, но затем выходит одно плечо, потом другое; Изабель переходит на визг, и выскакивает голова. Перед тем, как плоть смыкается, я ясно вижу внутренности Изабель, ее утроба похожа на багряную парчу, пронизанную синими узорами вен. Вслед за маленьким тельцем тянется толстый шнур, я бросаю ребенка на постель, отворачиваюсь и падаю на пол рядом с кроватью.

Мы ждем в тишине.

Изабель тихо стонет. Я вижу, что она кровоточит, но никто не пытается перевязать ее раны. Моя мать берет ребенка и заворачивает его в белый холст. Одна из женщин смотрит, улыбаясь сквозь заливающие ее лицо слезы. Мы все ждем тонкого крика, мы ждем улыбки моей матери.

Но усталое лицо матери бледнеет.

— Это мальчик, — резко говорит она единственное, что мы все хотим услышать.

Но в ее голосе нет радости, ее губы горестно сжаты.

— Мальчик? — с надеждой повторяю я.

— Да, мальчик. Мертвый мальчик. Он умер.

Глава 11

Река Сена, Франция, май 1470

Матросы сняли паруса и разложили их для починки; они отмыли королевскую каюту, полы которой были залиты кровью Иззи и моей рвотой. Все они говорят, что мы чудом не утонули во время шторма; они вспоминают свой ужас, когда у входа в гавань Кале поднялась цепь. Только вес тела моего отца на штурвале позволила рулевому вовремя развернуть корабль. Они говорят, что ни за что не хотят снова пережить подобное плавание, разве только у штурвала встанет отец. Он спас их, так думают все. Но никогда, никогда больше они не примут на борт женщин. Моряки качают головами. Никаких женщин, особенно тех, кого преследует ведьмин ветер. Они радуются своему второму рождению. Конечно, говорят они, корабль был проклят из-за роженицы и мертвого ребенка на борту. Все они верят, что колдовской ветер вызвала из ада своим свистом королева. По палубе я прохожу в мертвой тишине. Они думают, что ведьмин ветер преследует нас до сих пор, и во всем винят нас.

Наконец, из трюма достают сундуки, и мы можем вымыться и сменить одежду. У Изабель все еще идет кровь, но она встает и одевается, хотя ее платье странно висит на ней. Ее гордый живот исчез, теперь она выглядит просто жирной и больной. Освященный пояс и реликвии паломников распакованы вместе с драгоценностями Иззи. Она без слов кладет их у подножия нашей кровати. Между нами выросла стена неловкости и молчания. Случилось что-то страшное, страшное настолько, что мы не знаем, как заговорить об этом. Она вызывает отвращение у меня, и она противна самой себе, поэтому мы молчим. Мать унесла мертвого ребенка, еще когда мы были в море, кто-то благословил маленького покойника, и его выбросили в море. Нам никто не рассказывает, а мы не спрашиваем. Я знаю, что я неправильно тащила ребенка за ноги из утробы, но я не знаю, я ли убила его. И я не знаю, что об этом думают мать или Иззи. Так или иначе, никто со мной о нем не заговаривает, а сама я никогда не заговорю об этом. От этих мыслей мой живот крутит от ужаса и отвращения, как от морской болезни.

Иззи должна находиться в своих покоях до посещения церкви, мы все должны быть заперты вместе с нею на целых шесть недель, а затем выйти, чтобы очиститься. Но традиции не предусматривают ритуала на случай рождения мертвого ребенка посреди бурного моря; все происходит не так, как принято. Джордж навещает жену, когда в салоне уже прибрано, и постель застелена чистым бельем. Она отдыхает, и он наклоняется над кроватью, чтобы поцеловать ее в бледный лоб, а сам улыбается мне.

— Я сожалею о вашей потере, — говорит он.

Она почти не смотрит на него.

— О нашей потере, — поправляет она. — Это был мальчик.

Его красивое лицо бесстрастно. Наверное, мама уже сказала ему.

— У нас будут и другие, — говорит он. Это больше походит на угрозу, чем на утешение. Он подходит к двери, как будто ему не терпится выйти из каюты. Интересно, есть ли запах у смерти и страха, может быть, он чувствует его здесь?

— Если бы мы не подвергались опасности в море, ребенок сейчас был бы жив, — с внезапной злобой говорит Иззи. — В замке Уорик у меня была бы акушерка и врач. Я бы одела свой пояс, и за меня молился бы священник. Если бы вы с отцом не поехали воевать с королем и не вернулись домой побежденными, я бы со своим ребенком была дома, и он был бы жив. — она делает паузу. Его красивое лицо по-прежнему бесстрастно. — Это ваша вина, — говорит она.

— Я слышал, что королева Елизавета снова беременна, — замечает он, словно в ответ на ее обвинения. — Боже, прошу тебя, пусть она родит еще одну девочку или мертвого мальчика. Мы должны получить сына раньше нее. Это просто неудача, но не конец. — он пытается весело улыбнуться. — Это не конец, — повторяет Джордж и выходит.

Изабель смотрит на меня, ее лицо бледно.

— Это конец для моего ребенка, — тихо произносит она. — Для него больше ничего не будет.

Никто не понимает, что происходит, но отец, несмотря на то, что мы остались без крова и живем на корабле в устье Сены, странно весел. Его военный флот выходит из Саутгемптона и присоединяется к нам, он снова получает свою армию и принимает под свое командование огромный корабль «Тринити». Он постоянно отправляет сообщения Людовику Французскому,[18] но не рассказывает нам, что он планирует. Отец заказывает себе новую одежду во французском стиле, бархатная шляпа украшает его густые каштановые волосы. Мы переезжаем в Валонь, пока флот в Барфлере готовится ко вторжению в Англию. Изабель в молчании бродит по комнатам. Ей с Джорджем предоставлены красивые покои на верхнем этаже замка, но она избегает его. Большую часть дня она проводит вместе со мной в комнате матери, где мы открываем окна для свежего воздуха и закрываем ставни от солнца, а потом молча сидим в теплом сумраке. Стоит жара, и Изабель совсем раскисла. Она постоянно жалуется на головную боль и усталость, даже по утрам, едва проснувшись. Когда она не может понять моего вопроса, она качает головой, и ее глаза наполняются слезами. Мы сидим рядом на каменном подоконнике в большой комнате, смотрим на реку и зеленые поля за ней, и ни одна из нас не может понять, в каком мире мы очутились. Мы никогда не говорим о ребенке, которого унесла наша мать. Мы не говорим о буре, море и ветре. Мы вообще не разговариваем. Мы проводим все время в молчании, потому что нам нет нужды говорить.

— Мне жаль, что мы вернулись в Кале, — однажды говорит Изабель тихим жарким утром, и я понимаю, что она имеет в виду.

Она не желала ничего из того, что произошло с нами — ни восстания против спящего короля и злой королевы, ни победы отца, ни его бунта против короля Эдуарда, и, прежде всего, она не хотела брака с Джорджем. Она сожалеет почти о каждом событии нашего детства. Она отвергает любое стремление к величию.

— Что еще мог поделать отец?

Конечно, он должен был бороться со спящим королем и злой королевой. Он знал, что они находятся в заблуждении и должны покинуть престол. Он не мог предвидеть, кто заменит их на троне, когда они будут свергнуты. Он не мог жить в Англии, пока ею правит семья Риверс; он должен был поднять свое знамя против Эдуарда. Он не успокоится, пока королевство не окажется под властью доброго короля; этим королем должен стать Джордж. Я понимаю, что отец не может опустить руки и положиться на волю судьбы. Я, его дочь, знаю, что моя жизнь тоже зависит от этой бесконечной борьбы за место, где мы должны находиться: первое место около трона. Изабель должна это понять. Мы родились дочерями «Делателя королей»; правление Англией является нашим наследием.

— Если бы отец не поссорился с королем, я со своим ребенком была бы дома, — обиженно повторяет она. — Если бы мы не отплыли в тот день, сейчас мой ребенок улыбался бы у меня на руках. Теперь у меня ничего нет, и никому до этого нет дела.

— У тебя будет новый ребенок, — так велела говорить мать.

У Изабель будет еще один ребенок. Изабель не имеет права впадать в отчаяние.

— Сейчас у меня ничего нет, — снова повторяет она.

Она почти готова заплакать, когда из-за двери доносится стук молотка, один из стражей распахивает обе створки, и в комнату тихо входит женщина. Изабель поднимает голову.

— Мне очень жаль, но Миледи Матери сейчас здесь нет, — говорит она. — Мы не можем никого принимать.

— Где графиня? — спрашивает женщина.

— С моим отцом, — отвечает Изабель. — Кто вы?

— А где ваш отец?

Мы не знаем, но не собираемся признавать это.

— Он в отъезде. Кто вы такая?

Женщина снимает капюшон. С удивлением я узнаю одну из фрейлин Дома Йорков: леди Сатклифф. Я вскакиваю на ноги и встаю перед Изабель, словно хочу защитить ее.

— Что вы здесь делаете? Чего вы хотите? Вы приехали с королевой?

Меня пронзает внезапный страх: а вдруг она пришла убить нас? Я смотрю на ее руки в складках плаща, не прячет ли она кинжал?

Она улыбается.

— Я приехала увидеть вас, леди Изабель, а так же вас, леди Анна, и поговорить с герцогом Джорджем.

— Зачем? — грубо спрашивает Изабель.

— Знаете ли вы, что сейчас замышляет ваш отец?

— Что?

Женщина смотрит на меня, как будто думает, не слишком ли я молода для политических тайн.

— Может быть, леди Энн пройдет в свою комнату, пока мы с вами разговариваем?

Изабель хватает меня за руку.

— Анна останется со мной. А вас здесь быть не должно.

— Я приехала из Лондона как ваш друг, чтобы предупредить вас, предупредить вас обеих. Сам король не знает, что я здесь. Меня прислала ваша свекровь, герцогиня Сесилия, чтобы поговорить с вами для вашего же блага. Она хочет предупредить вас. Вы знаете, как она заботится о вас и вашем муже, ее любимом сыне Джордже. Она велела передать вам, что ваш отец вступил в сговор с врагом Англии, Людовиком Французским. — она не обращает внимания на наши потрясенные лица. — Все еще хуже: он заключает союз с Маргаритой Анжуйской. Он замышляет начать войну против истинного короля, Эдуарда, и восстановить на престоле короля Генриха.

Я отчаянно трясу головой.

— Этого не может быть, — говорю я.

Нам с самого детства рассказывали о победах отца над злой королевой Маргаритой Анжу и спящим королем Генрихом VI. Ненависть моего отца и презрение к ним укачивали меня в колыбели. Он выходил на одну битву за другой, чтобы сбросить их с престола и возвести на трон Дом Йорков. Он никогда, никогда не будет заключать с ними союз. Его собственный отец погиб, сражаясь с ними, и Маргарита Анжуйская казнила моего деда и дядю, как предателей, и выставила их головы на пиках на стене Йорка. Мы никогда не простим ей ни этого, ни любого другого преступления. Она была кошмаром моего детства; она останется нашим врагом до самом смерти.

— Он никогда не вступит с ней в союз, — повторяю я.

— И все-таки он это сделает. — она поворачивается к Изабель. — Я приехала, чтобы предупредить вашего мужа Джорджа, герцога Кларенса. И успокоить его. Он может вернуться в Англию, его брат король примет его. Это устроила их мать, и она хочет приветствовать также и вас. Вы оба любимы Домом Йорков, сейчас и всегда. Джордж является следующим в очереди на престол Англии, он по-прежнему наследник королевской власти. Если у короля и королевы не будет сына, в один прекрасный день вы станете королевой Англии. Но если ваш отец восстановит на престоле старого короля, вы не получите ничего, и все ваши страдания окажутся напрасными.

— Мы не можем присоединиться к Ланкастерам, — я уже говорю сама с собой. — Отец не может думать об этом.

— Нет, — сразу соглашается она. — Вы не можете. Сама эта мысль кажется смешной. Мы это знаем, все это знают, но не ваш отец. Вот почему я приехала к вам, а не к нему. Вы должны посоветоваться с вашим мужем и понять, чью сторону нужно занять. Герцогиня Сесилия, ваша свекровь, хочет, чтобы вы знали: когда вы вернетесь в Англию, она примет вас как мать, даже если ваш отец станет врагом Дома Йорков и всей Англии. Она просит вас вернуться домой и обещает заботиться о вас. Она была потрясена, все мы были потрясены, узнав о вашем испытании в море. Мы не могли поверить, что родной отец подверг вас такой опасности. Герцогиня огорчена за вас и горюет о потере внука. Это был бы ее первый внук. Она ушла к себе в комнату и всю ночь молилась за его невинную душу. Возвращайтесь домой и позвольте нам заботиться о вас.

Слезы набегают на глаза Изабель, когда она представляет, как герцогиня Сесилия молится за душу ее ребенка.

— Я хочу вернуться домой, — шепчет она.

— Но мы не можем, — быстро говорю я. — Мы должны быть с отцом.

— Скажите, пожалуйста, ее светлости, что я благодарю ее. — Изабель заикается. — Я благодарна ей за молитвы. Но я не знаю, что… Я должна поступать, как мой отец… Я должна поступать так, как велит мне мой муж.

— Мы боимся, что вам тяжело переносить вашу скорбь одной, — нежно говорит женщина. — И молимся о вашем покое.

Изабель моргает, чтобы прогнать слезы, которые сейчас приходят к ней очень часто.

— Конечно, я скорблю, — говорит она с достоинством. — Но меня поддерживает моя сестра.

Леди Сатклифф вздыхает.

— Я пойду к вашему мужу и предупрежу его о том, что замышляет ваш отец. Герцог должен спасти себя и вас от королевы Ланкастеров Маргариты. Не говорите о моем визите вашему отцу. Он рассердится, узнав, что вы принимали меня, и что теперь вам известно об его измене.

Я собираюсь решительно заявить, что отец не изменник, он никогда не может стать изменником, и у нас нет тайн от него. Но потом я вспоминаю, что нам неизвестно, куда он уехал в своем новом французском платье, и чем он сейчас занимается.

Глава 12

Анжер, Франция, июль 1470

Отец приказал нам присоединиться к нему в Анжере и присылает охрану в красивых ливреях для нашего сопровождения в долгой поездке. Он не дает нам никаких объяснений, почему мы должны ехать и где мы будем жить, поэтому, когда мы приезжаем, проведя пять дней на пыльной дороге, мы удивляемся тому, что он встречает нас за пределами города. Он, красивый и гордый, возвышается надо всеми в седле Миднайта в окружении вооруженной свиты, а потом сопровождает нас по улицам мимо снимающих шапки горожан к воротам большого замка на главной площади. Изабель бледна от усталости, но все же он не разрешает ей подняться в спальню, а говорит идти прямо на ужин.

В большом зале за квадратным столом, уставленным блюдами, нас ждет мама; в честь нашего приезда дают целый пир. Она встречает нас с Изабель поцелуем и благословением, а затем смотрит на отца. Он усаживает нас с Изабель на одном конце стола, Джордж, пробормотав приветствие, занимает место рядом с ней. Мы склоняем головы в молитве, а затем отец улыбается нам и приглашает есть. Он не благодарит Изабель за преодоление долгого пути и не хвалит ее мужа за любезность.

Но он хорошо отзывается о моей внешности, отец говорит, что во Франции я расцвела, как роза. Как же получилось, что страдания, изнурившие мою сестру, так благотворно отразились на мне? Он наливает мне в бокал лучшего вина и усаживает между собой и мамой. Он отрезает для меня ломоть мяса, а слуга ставит тарелку передо мной, мне служат прежде Изабели и матери. Я смотрю на еду в своей тарелке и не смею прикоснуться к ней. Что это значит, почему лучший кусок мяса подают мне в первую очередь? Почему я внезапно стала первой, хотя всю жизнь следовала за шлейфами моей матери и сестры?

— Милорд Отец?

Он ласково улыбается, и я чувствую, что улыбаюсь ему в ответ.

— Ах, ты моя умница, — нежно говорит он. — Ты всегда была самой умной девочкой. Ты спрашиваешь, каковы мои намерения в отношение тебя?

Я не смею смотреть на Изабель, чтобы увидеть, как она воспримет, что отец называет меня самой умной. Я не смею смотреть на Джорджа. Я ни за что не посмею посмотреть на мою мать. Я знаю, что Джордж тайно встречался с леди Сатклифф, и он боится, что отец узнал об этом. Эта внезапная благосклонность отца ко мне может быть предупреждением Джорджу, что с отцом нельзя хитрить. Я вижу, как дрожат руки Изабель, и она убирает их под скатерть.

— Я устроил твой брак, — тихо говорит отец.

— Что?

Это последнее, чего я ожидала. Я так поражена, что оборачиваюсь к матери. Она смотрит на меня совершенно спокойно; конечно, она обо всем знала.

— Отличный брак, — продолжает отец. От волнения его голос повышается. — Лучший из всех возможных. Полагаю, ты уже догадываешься? — он смеется над моим оцепенением, над всеми нашими ошарашенными лицами. — Отгадай? — говорит он.

Я смотрю на Изабель. На одно мгновение у меня мелькает мысль, что, мы вернемся домой, помиримся с Домом Йорков и я выйду замуж за Ричарда. Потом я вижу надутое лицо Джорджа, и понимаю, что это невозможно.

— Отец, я не могу отгадать, — говорю я.

— Дочь моя, ты станешь женой принца Эдуарда Ланкастера и будешь следующей королевой Англии.

Джордж со звоном роняет на пол нож. Они с Изабель, словно зачарованные, смотрят на моего отца. Я догадываюсь, что Джордж надеялся — отчаянно надеялся — что леди Сатклифф привезла ложные слухи. Теперь он понимает, что она сообщила только часть правды, и все гораздо хуже, чем любой из нас мог представить.

— Сына злой королевы? — по-детски спрашиваю я.

В один миг ко мне возвращаются все мои детские страхи. Я была воспитана в представлении, что Маргарита Анжуйская не кто иная, как зверь, волчица, мчащаяся во главе Дикой охоты, разрушающая все на своем пути в угоду своим страшным амбициям, влекущая за собой спящего короля, который не видит, как она рвет на части Англию, убивает моего деда и дядю, даже пытается убить нашего собственного отца; и только победа Эдуарда, нашего Эдуарда, в том страшном сражении среди заснеженных гор, спасает королевство от страшной участи. А потом, как метель, она улетает в струях окровавленного снега на холодный Север. Ее мужа захватили и оставили спать в каменной башне, где он никому не сможет причинить вред; но у нее есть принц, ледяной мальчик, которого никто никогда не видел, порождение волчицы и безумного отца.

— Принца Эдуарда Ланкастера, сына королевы Маргариты Анжуйской. Они сейчас живут во Франции под защитой ее отца Рене Анжуйского, который так же является королем Венгрии, Майорки, Сардинии и Иерусалима. Она является родственницей короля Людовика Французского. — мой отец подчеркнуто не замечает моего страха. — Она поможет нам собрать армию для вторжения в Англию. Мы победим Дом Йорков, освободим короля Генриха из Башни, и ты будешь коронована как принцесса Уэльская. Мы с королем Генрихом будем править Англией вместе, пока он не умрет — да хранят его все святые! — и тогда я буду направлять тебя и принца Эдуарда Ланкастера, который станет королем Англии. Ваш сын, мой внук, станет следующим королем Англии, и возможно, Иерусалима так же. Подумай об этом.

Джордж задыхается, как будто подавился вином. Мы все поворачиваемся к нему. Он кашляет и не может отдышаться. Мой отец холодно наблюдает за ним, и не собирается ждать, когда к Джорджу вернется дар речи.

— Этот план может не устраивать тебя, Джордж, — признает отец. — Но ты будешь свояком короля и наследником престола после Эдуарда Ланкастера. После того, как мы свергнем Риверсов, ты станешь ближе к трону. Твои заслуги буду признаны, и ты будешь вознагражден. — отец любезно кивает. Он даже не смотрит на Изабель, которая должна была стать королевой Англии, сейчас все его внимание отдано мне. — Джордж, я позабочусь, чтобы ты сохранил все свои титулы и земли. Ты будешь устроен не хуже, чем раньше.

— Мне станет хуже, — тихо замечает Изабель. — Я лишилась моего ребенка ни за что.

Ей никто не отвечает. Можно подумать, что она стала настолько незначительна, что никто не должен с ней говорить.

— А что, если король еще будет спать? — спрашиваю я. — Когда вы дойдете до Лондона? Что, если вы не сможете разбудить его?

Отец пожимает плечами.

— Это не имеет значения. Пусть он спит или бодрствует, я буду повелевать от его имени, пока принц Эдуард и, — он улыбается мне, — Принцесса Анна не займут престол и не станут королем Эдуардом и королевой Анной Английскими.

— Восстановление Дома Ланкастеров! — Джордж вскакивает на ноги, его губы красны от мальвазии, лицо пошло пятнами от гнева, руки трясутся. Изабель протягивает руку и кладет ладонь на его сжатый кулак. — Разве мы прошли через все это, чтобы восстановить Дом Ланкастеров? Разве мы сталкивались с такими опасностями на суше и на море, чтобы возвести Ланкастера на престол? Я предал брата и покинул Дом Йорков, чтобы увидеть на троне Ланкастера?

— У Дома Ланкастеров хорошие шансы, — признает отец, в одно мгновение отметая союз с Йорками, который его семья укрепляла и защищала в течение двух поколений. — Твой брат не может претендовать на престол, если он действительно, как ты предполагаешь, бастард.

— Я называл его ублюдком только для того, чтобы заставить признать меня следующим наследником, — кричит Джордж. — Мы сражались, чтобы королем стал я. Мы оболгали Эдуарда ради моих претензий. Но я никогда не предавал свой Дом, никогда не клеветал на Йорков! Мы никогда не обсуждали, что королем может быть кто-то, кроме меня!

— Теперь это невозможно, — говорит отец с легким сожалением, словно речь идет о давным-давно проигранной битве в далекой стране, а не об Англии. — Мы пробовали дважды, Джордж, ты же знаешь. Эдуард оказался слишком крепким орешком, его сторону держит слишком много людей. Но в союзе с королевой Маргаритой мы поднимем половину Англии, все сторонники Ланкастеров будут стекаться под наши знамена, ведь они до сих пор не признали твоего брата. Они всегда были сильны на Севере и в Мидлендсе. Джаспер Тюдор ради Маргариты поддержит нас в Уэльсе. Эдуард никогда не победит нас с тобой в союзе с Маргаритой Анжуйской.

Мне так странно слышать ее имя без проклятий, я не могу поверить, что мы забудем все преступления этой женщины, и она станет нашим верным другом.

— А теперь, — говорит отец, — Нужно идти с матерью к швеям. Изабель, ты можешь идти с ними, вам всем понадобятся новые платья для помолвки Анны.

— Моей помолвки?

Он улыбается, как будто наслаждается своей игрой.

— Сначала помолвка, а потом свадьба, как только мы получим разрешение от папы.

— Я буду обручена так скоро?

— Послезавтра.

Анжер, Кафедральный собор, 25 июля 1470

У алтаря стоят две безмолвные фигуры, они поднимают руки, протягивают их к алтарю и клянутся. Свет из большого окна озаряет их торжественные лица. Они склоняются друг к другу, словно дают клятву любви и верности до гроба. Они стоят очень близко, чтобы быть уверенными друг в друге. Глядя со стороны, по упорству их взглядов и близости тел можно подумать, что они заключают брак по любви.

Самые большие враги, мой отец и Маргарита Анжу, стоят в соборе бок о бок. Они заключают великий союз; а я с ее сыном вскоре скрепим нашими телами договор наших родителей. Она первая кладет руку на частицы Истинного Креста, привезенного сюда из Королевства Иерусалимского — и даже с дальнего конца собора я слышу чистый и звонкий голос, произносящий клятву верности моему отцу. Затем наступает его очередь. Он кладет руку на крест, а она поправляет ее, дабы убедиться, что вся ладонь, каждый палец лежат на священном дереве, как будто даже сейчас, в момент принесения клятв, она не доверяет отцу. Отец читает свою клятву, потом они поворачиваются друг к другу и дарят поцелуй примирения. Они стали союзниками и будут ими до смерти, они поклялись торжественной клятвой, и ничто не сможет их разлучить.

— Я не могу это сделать, — шепчу я Изабели. — Я не могу выйти замуж за ее сына, не могу стать дочерью злой королевы и спящего короля. Что будет, если их сын действительно сумасшедший, как все говорят? Что, если он убьет меня, прикажет отрубить голову, как тем двум лордам Йоркам, которые охраняли его отца? Все говорят, что он чудовище с окровавленными руками. Говорят, что он убивает людей просто ради удовольствия.

— Тише, — говорит сестра, она принимает мои пальцы в свои ладони и нежно сжимает их. — Ты говоришь, как ребенок. Ты должна быть храброй. Ведь ты собираешься стать принцессой.

— Я не могу войти в Дом Ланкастеров!

— Можешь, — возражает она. — Ты должна.

— Ты когда-то говорила, что отец использовал тебя, как пешку.

Она вздыхает.

— Неужели?

— Использовал как пешку, а потом сбросил с доски.

— Если ты сможешь стать королевой Англии, он не позволит тебе упасть, — проницательно замечает она. — Он будет любить тебя и служить тебе каждым своим вздохом. Ты всегда была его любимой дочерью, ты должна радоваться, что теперь стала центром его стремлений.

— Иззи, — спокойно говорю я. — Ты была центром его стремлений, когда он чуть не утопил нас всех в море.

Ее лицо кажется зеленоватым в тусклом свете под сводами собора.

— Да уж, — мрачно говорит она.

Я не решаюсь сделать первый шаг, и тогда подходит наша мать и бодро говорит:

— Я представлю тебя ее величеству королеве.

Я иду за ней по длинному проходу, поток света, проходящий сквозь цветные витражи, ложится мне под ноги ослепительным ковром, я словно плыву в чудесном блеске. Вот уже второй раз моя мать представляет меня королеве Англии. В первый раз я видела самую красивую женщину христианского мира. Сейчас — самую жестокую. Королева смотрит, как я приближаюсь, она с терпением убийцы ждет, когда я подойду к алтарю. Моя мать опускается в глубоком реверансе, я приседаю вслед за ней. Я вижу невысокую полную женщину в великолепном платье из золотой парчи, в высоком головном уборе с золотыми кружевами, золотой пояс низко провисает на ее широких бедрах.

Ее круглое лицо сурово, а розовые губы плотно сжаты.

— Ты леди Энн, — говорит она по-французски.

Я склоняю голову.

— Да, Ваше величество.

— Ты выйдешь замуж за моего сына и станешь моей дочерью.

Я снова опускаю глаза. К счастью, я понимаю, что это не вопрос. Когда я снова осмеливаюсь посмотреть на нее, ее лицо сияет в предвкушении триумфа.

— Леди Анна, теперь ты не просто молодая женщина; я собираюсь сделать из тебя истинную королеву Англии, когда-нибудь ты сядешь на мой престол и наденешь мою корону.

— Леди Энн знает о своем предназначении, — говорит мама.

Королева игнорирует ее. Она делает шаг вперед и принимает обе мои ладони в свои руки, словно принимая мою присягу.

— Я научу тебя быть королевой, — тихо говорит она. — Я научу тебя тому, что знаю о храбрости и величии. Мой сын будет королем, но ты будешь стоять рядом с ним, готовая защитить трон ценой своей жизни; ты станешь такой королевой, какой была я — королевой, способной повелевать, управлять, заключать союзы и поддерживать их. Я была простой девушкой ненамного старше тебя, когда впервые приехала в Англию, но я быстро узнала, чего стоит удержаться на троне. Ты должна будешь прилепиться к своему мужу и бороться за свою власть и день и ночь, Энн. И ночь и день. Ты станешь мечом Англии над головой врагов короля. Я сделаю тебя кинжалом у горла измены.

Я вспоминаю обо всех тех бедствиях, которые навлекла на страну эта королева ради своих амбиций и фаворитов. Я вспоминаю, как мой отец клялся, что король погрузился в сон, как в смерть, потому что не мог вынести ужаса пребывания рядом с ней. Я думаю обо всех тех годах, когда отец правил Англией, а эта женщина бушевала в Шотландии, поднимая армию для походов на юг. Как лавина полуголых разбойников катилась по стране, убивая, грабя и насилуя, пока народ не поклялся, что не примет больше эту королеву. Тогда жители Лондона закрыли перед ней свои ворота и умоляли ее лучшую подругу Жакетту Вудвилл передать королеве, чтобы она уводила армию северян обратно.

Вероятно, что-то из этих мыслей отражается на моем лице, потому что она смеется и говорит мне:

— Маленькой девочке легко быть брезгливой. Легко быть благонравной, когда у тебя ничего нет. Но когда ты станешь взрослой женщиной, когда у тебя будет сын, предназначенный для престола после многих лет ожидания, когда ты станешь королевой и захочешь сохранить свою корону, ты будешь готова к чему угодно. Ты будешь готова убивать даже невинных, если понадобится. И ты будешь рада, что я научила тебя всему, что знаю. — она улыбается мне. — Когда ты будешь готова принести любую жертву, чтобы сохранить свой трон и венец и поддержать своего мужа на его месте, ты вспомнишь, что узнала это от меня. Тогда ты действительно станешь моей дочерью.

Она пугает меня, все во мне протестует против нее, но я не смею ничего сказать.

Она поворачивается к пышно украшенному алтарю. Я вижу невысокую фигуру, стоящую рядом с отцом: принц Эдуард. Перед ним стоит епископ с раскрытым требником.

— Иди, — говорит злая королева. — Это твой первый шаг, я буду направлять все остальные.

Она берет меня за руку и ведет к нему.

Мне четырнадцать лет. Я дочь уличенного в предательстве изменника, за чью голову назначена награда. Я буду помолвлена с мальчиком на три года старше меня, сыном самой страшной женщины, которую когда-либо видела Англия, и в обмен на этот брак отец снова откроет этой волчице ворота Англии. С этой минуты я должна буду называть это чудовище матерью.

Я оглядываюсь на Изабель, она кажется такой далекой. Она пытается улыбнуться ободряюще, но ее лицо кажется напряженным и бледным в сумраке собора. Я вспоминаю, как она говорила мне перед своей первой брачной ночью: «Не уходи». Я шепчу ей эти слова, а потом поворачиваюсь и иду к отцу, чтобы выполнить его приказ.

Глава 13

Амбуаз, Франция, зима 1470

Я не могу поверить во все, что происходит со мной. Я просыпаюсь рядом с Изабель в холодном свете зимнего утра и некоторое время рассматриваю каменные стены, увешанные гобеленами, чтобы напомнить себе, где я нахожусь, как далеко мы уехали от Англии, и о моем невероятном и ослепительном будущем. Тогда я снова говорю себе: я Анна Уорик. Я помолвлена с принцем Эдуардом Ланкастером. Я принцесса Уэльская, пока жив старый король, и я стану королевой Анной Английской после его смерти.

— Опять ты бормочешь, — сердито говорит Изабель. — Бормочешь, как сумасшедшая старуха. Замолчи, не будь смешной.

Я плотно сжимаю губы, чтобы заставить себя молчать. Это мой ежедневный ритуал, почти молитва. Я не могу начать день, не перечислив всех изменений в моей жизни. Без моих ожиданий, моих невероятных надежд я не смогу начать день. Я открываю глаза и вижу, что нахожусь в одной из лучших комнат прекрасного замка Амбуаз. В этом замке мы гости человека, который когда-то был нашим самым злейшим врагом. Теперь Луи, король Франции, стал нашим первым другом. Я обручена с сыном злой королевы и спящего короля, и теперь я должна всегда называть ее Леди Мать, а короля Генриха — Его Величество Отец. Изабель не станет королевой Англии, а Джордж не будет королем. Она станет моей старшей фрейлиной, а я буду королевой. Возможно, это случится скоро: отец уже высадился в Англии, взял Лондон и выпустил из башни спящего короля Генриха. Он вывел его к горожанам и провозгласил, что король Англии вернулся к своему народу и восстановлен на престоле. Люди приветствовали его. Недоверчиво и осторожно, здесь, во Франции, мы учимся праздновать победу Ланкастеров, говорить «наш Дом», имея ввиду красную розу, отвергая все прежние привязанности нашей жизни.

Королева Елизавета, в ужасе от нескрываемой вражды моего отца, бежала в святилище вместе с матерью и дочерями, беременная новым ребенком, брошенная мужем. Сейчас уже не важно, будет ли у нее мальчик, девочка или выкидыш, потому что Джордж никогда не сядет на трон Англии, будущее Дома Йорков полностью разрушено. Она молится за свою жизнь в церковном убежище, а ее муж, красавец и некогда могучий король Эдуард, наш бывший друг и герой, бежал из Англии, как трус, в сопровождении брата Ричарда и полудюжины дворян, и теперь прячется где-то во Фландрии. В следующем году отец пойдет туда войной. Он будет охотиться за ними и убьет, как преступников там, где их найдет.

Королева, такая красивая в дни своего триумфа, такая непреклонная в своей ненависти к нам, вернулась туда, откуда пришла нищей вдовой без каких-либо надежд. Я была бы рада отомстить ей за тысячи обид, причиненных мне и Изабель, но я не могу не думать, как она сможет пережить роды в темных каморках святилища Вестминстерского аббатства, и выйдет ли она оттуда вообще?

На этот раз отец рассчитал все правильно, и выиграл Англию. Джордж поддерживал его в ходе всей компании, несмотря на обвинения в предательстве Дома Йорков, и отец выполнил все обещания, что дал ему. Мы с принцем Эдуардом приедем в Лондон, как только поженимся, мы ждем разрешения папы на наш брак. Мы присоединимся к английскому двору как молодые супруги, и будем там провозглашены принцем и принцессой Уэльскими. Я буду состоять при королеве Маргарите; она стала моим проводником и наставником. В королевский гардероб снова пошлют за горностаями королевы Елизаветы, только на этот раз ими обошьют мои платья.

— Заткнись! — повторяет Изабель. — Ты опять говоришь сама с собой.

— Я не могу поверить. Я не могу понять, — отвечаю я. — Я должна говорить это снова и снова, чтобы заставить себя поверить во все происходящее.

— Ну, скоро ты будешь бормотать в постели рядом со своим мужем, и посмотрим, понравится ли ему просыпаться рядом с сумасшедшей женой, — жестко обрывает она меня. — Тогда я смогу нормально спать по утрам.

Вот это реальная угроза, я замолкаю. Я каждый день вижу своего жениха, когда он приходит во второй половине дня, чтобы провести время со своей матерью, а так же за ужином. Он берет ее за руку, а я иду за ними. Она королева, а я всего лишь будущая принцесса. Он на три года старше меня, и, наверное, поэтому ведет себя так, словно не интересуется мной вообще. Должно быть, он думал о моем отце с той же ненавистью и ужасом, с каким научили нас думать о его матери; возможно, поэтому он так холоден ко мне. Возможно, поэтому я чувствую, что мы по-прежнему чужие, почти враги.

У него, как у матери, светлые волосы с медным отливом, круглое лицо и ее маленький порочный рот. Он сильный и гибкий, его воспитали, чтобы скакать верхом и сражаться; я знаю, он обладает мужеством, и люди говорят, что он хороший боец. Еще ребенком он уже побывал на полях сражений; возможно, это закалило его, но не стоит ожидать, чтобы он чувствовал привязанность к дочери своего злейшего врага. О нем рассказывают, что это именно он приказал обезглавить рыцарей Йорков, которые охраняли его отца, хотя именно они уберегли старого короля от опасности во время сражения. Никто не разуверил меня в правдивости этих слухов. Но, может быть, это моя вина — я не спрашивала никого при дворе моей свекрови, действительно ли этот мальчик мог дать такой убийственный приказ. Я не смею спросить свекровь, действительно ли она попросила своего семилетнего сына вынести смертный приговор двум вельможам. Я никогда ни о чем ее не спрашиваю.

Его лицо всегда замкнуто, глаза скрыты тенью ресниц, и он редко смотрит на меня, он всегда смотрит в сторону. Когда кто-либо заговаривает с ним, он опускает глаза, как будто не доверяет им. Только с матерью он иногда обменивается взглядами, только она может заставить его улыбнуться. Словно он доверяет не себе, а ей.

— Он прожил всю жизнь, зная, что люди не признают его прав на престол, а некоторые даже отрицали, что он является сыном своего отца, — сообщает мне Изабель. — Все считали его сыном герцога Сомерсета, фаворита.

— Этот слух пустил наш дед, — напоминаю я ей. — Чтобы опозорить ее. Она сама мне так сказала. Поэтому она приказала выставить его голову на пике на стене в Йорке. Она говорит, что быть королевой, значит столкнуться с постоянной клеветой, и что рядом не будет никого, чтобы защитить тебя. Она говорит…

— Она говорит! Она говорит! А кроме нее никто больше не говорит? Ты все время бредишь ею, как кошмарами в детстве. — напоминает Изабель. — Раньше ты просыпалась с криком, потому что к тебе приходила волчица и пряталась в сундуке около кровати. Ты просила обнять тебя крепко-крепко, чтобы она не смогла забрать тебя. Смешно, что в конце концов ты повторяешь каждое ее слово и обручена с ее сыном, совсем позабыв обо мне.

— Я не верю, что он хочет жениться на мне, — отчаянно выкрикиваю я.

Она поживает плечами. Сейчас Изабель ничему не удивляется.

— Скорее всего, нет. Вероятно, ему приказали, как и всем нам. Но, может быть, тебе повезет больше, чем мне.

Иногда он смотрит на меня, когда я танцую с дамами, но в его взгляде нет восхищение, нет тепла. Он смотрит так, словно читает мои мысли и собирается судить меня. Как будто я головоломка, которую предстоит решить. Фрейлины королевы говорят мне, что я красивая: немного напоминаю королеву в юности. Они хвалят мои вьющиеся каштановые волосы, голубые глаза, гибкую фигуру и розовый цвет кожи; но он никогда не говорит ничего, что заставит меня поверить в его любовь.

Иногда он катается с нами. Когда он едет со мной, он ничего не говорит. Он хорошие всадник, не хуже Ричарда. Я смотрю на него и думаю, что он красив. Я стараюсь улыбаться ему, пытаюсь завязать разговор. Я была бы рада, что мой отец выбрал мне мужа, близкого по возрасту, такого привлекательного и величественного в седле. И он будет королем Англии. Но его холодность делает его неприступным.

Мы разговариваем каждый день, но совсем немного. Я всегда нахожусь под присмотром его матери, и если я говорю первое, что приходит мне в голову, она кричит: «Что ты там шепчешь, леди Анна?». И мне приходится повторять любую глупость, вроде: «Я спрашивала его светлость, водится ли рыба во рву» или «Я говорила его светлости, что люблю запеченные яблоки».

Когда я произношу это, она улыбается ему, словно удивляясь, что ему придется выдерживать общество такой дурочки всю оставшуюся жизнь. Ее лицо теплеет от улыбки, и иногда она даже смеется. Она всегда смотрит на сына, как волчица на детеныша, как на свою собственность. Он всегда будет рядом с ней, и она даст ему все, что он захочет. Она купила меня для него, через меня она купила полководца, который сможет победить короля Эдуарда Йорка: его бывшего опекуна, человека, научившего короля искусству власти. Волчонку принцу Эдуарду придется жениться на этой смертельно скучной девушке, чтобы они смогли вернуть трон. Они терпят меня, потому что я цена, назначенная за услуги великого военачальника, моего отца, и она трудится надо мной, чтобы создать для сына подходящую жену, пригодную для Англии королеву.

Она рассказывает мне о войнах, где она сражалась за трон своего мужа, наследие сына. Она говорит мне, что я должна закалиться в страданиях, чтобы радоваться смерти врагов. Она учит меня, что быть королевой, значит рассматривать любое препятствие на своем пути, как кровавое жертвоприношение. Иногда судьба заставляет выбирать, кто выживет — ты или твой противник; иногда приходится выбирать между ребенком своего противника и своим ребенком. И если у тебя есть выбор, конечно, ты должна выбрать свою жизнь или жизнь своего ребенка — независимо от цены.

Иногда она смотрит на меня с улыбкой и говорит:

— Анна Уорик, маленькая Анна! Кто бы мог подумать, что ты станешь моей невесткой, а твой отец моим союзником.

Это так похоже на мое собственное бормотание, что однажды я отвечаю:

— Разве это не удивительно? После всего, что между нами было?

Но ее голубые глаза холодеют в ответ на мою дерзость, и она резко кивает:

— Ты ничего не знаешь о том, что было. Ты была ребенком предателя, когда я боролась за свою жизнь, пытаясь защитить трон от измены. Я видела подъем колеса фортуны и его падение, я была в пыль стерта этим колесом; а ты ничего не видела и не знаешь.

В ответ на ее резкую отповедь я опускаю голову, а Изабель рядом со мной наклоняется вперед, так что я чувствую поддержку ее плеча, чтобы мне было не так стыдно, когда меня ругают перед всеми дамами, перед моей матерью в том числе.

Иногда она вызывает меня в свой личный кабинет и учит тому, что я по ее мнению должна знать. Она раскладывает на столе карту королевства.

— Вот, — говорит она, разглаживая пергамент рукой, — Это по-настоящему драгоценная вещь.

Я внимательно смотрю на ее руки. У отца в библиотеке замка Уорик есть карты, в том числе карта Англии, но она меньше этой и отражает только Мидлендс вокруг нашего дома. А это карта южного побережья Англии, противостоящего Франции. Южные порты тщательно прорисованы, в то время как северные и западные описаны частично и не точно. Поле вокруг портов пестрит пометками о хороших сельскохозяйственных угодьях, где можно кормить солдат и лошадей, или описанием русла рек с указанием мелей и переправ.

— Эту карту сделал мой друг сэр Ричард Вудвилл, лорд Риверс, — говорит она, положив руку на его подпись. — Он собрал сведения о южных портах, чтобы обезопасить меня на случай вторжения твоего отца. Жакетта Вудвилл была моей лучшей подругой и фрейлиной, а ее муж моим верным защитником.

Я смущенно склоняю голову, но это правда. Мой отец был ее злейшим врагом, и все, что она рассказывает мне, это история ее борьбы против него.

— Лорд Риверс был моим лучшим другом, а Жакетта была мне как сестра. — она на мгновение задумывается, и я не смею прервать ее.

После поражения королевы Жакетта перешла на другую сторону и правильно сделала. Теперь она стала матерью королевы и бабушкой принцесс. Теперь у нее есть даже внук: ее дочь Элизабет родила сына в убежище и назвала его именем своего мужа, изгнанного короля. Королева и Жакетта расстались, когда мой отец выиграл для Эдуарда решающую битву при Тоутоне. Риверсы сдались на поле боя и присоединились к Йоркам. Именно тогда Эдуард и выбрал их овдовевшую дочь своей невестой. Тогда он действовал, не посоветовавшись с моим отцом, это была его первая ошибка, первый шаг к поражению.

— Я прощу Жакетту, — обещает королева. — Когда мы войдем в Лондон, я встречусь с ней и прощу ее. Я снова привлеку ее на свою сторону и утешу после страшной потери мужа. — она обиженно смотрит на меня. — Убитого твоим отцом, — напоминает она мне. — И он обвинил ее в колдовстве.

— Он отпустил ее, — я сглатываю комок в горле.

— Ну, будем надеяться, она благодарна ему за это, — с сарказмом отвечает она. — Одна из самых влиятельных женщин королевства и моя самая дорогая подруга — и твой отец назвал ее ведьмой? — она качает головой. — Просто не верится.

Я уже не пытаюсь возражать. Потому что тоже не верю.

— Ты знаешь о колесе фортуны? — резко спрашивает королева.

Я качаю головой.

— О нем рассказала мне Жакетта. Она сказала, что я познаю жизнь, когда удача поднимет меня очень высоко, а потом сбросит вниз. Теперь я собираюсь снова подняться. — она вытягивает палец, как бы указывая на что-то в воздухе, а потом рисует передо мной круг. — Сначала ты поднимаешься, а потом падаешь, — говорит она. — Мой тебе совет, уничтожай своих врагов, когда поднимаешься, и постарайся сберечь себя, когда падаешь.

Наконец, после нескольких запросов, мы получаем разрешение папы, так что теперь мы с Эдуардом, хотя мы и дальняя родня, можем вступить в брак. После тихой церемонии и небольшого празднования, наши матери укладывают нас в постель. Я так боюсь моей матери и свекрови, что иду в спальню без единого протеста, не думая о принце или о том, что случится ночью, а потом сижу в постели и жду его. Я почти не замечаю его, когда он входит; я неотрывно смотрю в лицо свекрови, когда она берет свой плащ, шепчет нам «доброй ночи» и выходит. Взгляд, которым она смотрит на него, заставляет меня содрогнуться; можно подумать, что она хочет остаться и посмотреть.

В комнате очень тихо, все ушли. Я вспоминаю, как Изабель сказала мне, что это было ужасно. Я жду, чтобы он сказал мне, что надо делать. Он молчит. Он садится на постель со своей стороны, утопая в толстой перине, и кровать скрипит под его весом. И все же, он ничего не говорит.

— Я не знаю, что делать, — неловко произношу я. — Извини. Мне никто не объяснил. Я спрашивала Изабель, но она ничего не рассказала. А маму я спросить не могу.

Он вздыхает, словно это еще одна неприятная обязанность, наложенная на него нашими родителями.

— Не делай ничего, — говорит он. — Просто лежи там.

— Но я…

— Ты будешь лежать там и ничего не будешь говорить, — громко повторяет он. — Самое лучшее, что ты можешь сделать для меня сейчас, это замолчать. И не напоминай мне, кто ты такая, я не могу смириться с мыслью, что…

А затем он поворачивается и падает на меня всей тяжестью своего тела, погружается в меня, словно желая проткнуть меня насквозь.