Дочь «Делателя королей»

Глава 1

Париж, Рождество 1470–1471

Сам король Франции Людовик так восхищен нашей свадьбой, что предлагает нам приехать в Париж на рождественские праздники и отпраздновать вместе с ним. Я открываю танцы, за ужином я сижу по правую руку от него. Я в центре внимания: дочь «Делателя королей», которая станет королевой Англии.

Теперь Изабель следует за мной. Каждый раз, когда мы входим в зал, она ступает вслед за мной, иногда наклоняется, чтобы освободить мой шлейф, если он застрял в дверном проеме или зацепился за тростник на полу. Она служит мне без улыбки; ее обида и зависть очевидны для всех. Королева Маргарита смеется над сумрачным лицом Изабель, гладит мою руку и говорит:

— Вот видишь? Когда женщина поднимается к величию, она становится врагом всех женщин. Когда она борется, чтобы сохранить величие, ее ненавидят и женщины и мужчины. В зеленом лице своей сестры ты можешь видеть отражение своего торжества.

Я смотрю на надутую бледную Изабель.

— Она не зеленая.

— Зеленая от ревности, — смеясь, говорит королева. — Но не обращай внимания. Завтра ты избавишься от нее.

— Завтра? — спрашиваю я. Я обращаюсь к Изабель, которая сидит рядом со мной на подоконнике. — Ты собираешься уехать завтра?

Она выглядит ошеломленной, как и я.

— Нет, я ничего не знаю.

— Ах, да, — небрежно замечает королева. — Ты уезжаешь в Лондон, чтобы присоединиться к своему мужу. Вскоре мы последуем за тобой вместе с армией.

— Моя мать ничего не сказала мне, — Изабель осмеливается бросить вызов королеве. — Я не готова к отъезду.

— Ты можешь собраться сегодня вечером, — говорит королева просто. — А завтра ты уедешь.

— Простите, — голос сестры звучит слабо, она поднимается на ноги, делает глубокий реверанс королеве и короткий мне.

Я тоже приседаю и бегу за ней. Она бежит по галерее к моим покоям, но я успеваю поймать ее около красивого стрельчатого окна.

— Иззи!

— Я не перенесу еще одного шторма в море. — Изабель пытается вырваться. — Лучше я убью себя на пристани, чем выйду в море снова.

Несмотря на мою уверенность, я кладу руку на живот, словно я тоже могу оказаться с ребенком посреди бушующих волн, где мое дитя положат в коробку и бросят в темную пучину, как маленького сына Изабель.

— Не смеши меня, — сразу говорит Изабель. — Ты не беременна и рожать не собираешься. Я не смогу подняться на борт, я должна отказаться. Ты должна мне помочь. Моя жизнь была разрушена, когда… и ты позволила этому случиться.

Я качаю головой.

— Иззи, как я могу отказать отцу? Ни одна из нас не может.

— И что теперь? Теперь я должна ехать в Англию, чтобы присоединиться к нему и Джорджу, и бросить тебя здесь? С ней?

— Что мы можем поделать? — спрашиваю я. — Что мы можем сказать?

— Ничего, — яростно говорит она.

Сестра поворачивается и уходит от меня.

— Куда ты идешь? — кричу я ей вслед.

— Приказать упаковывать вещи, — бросает она через плечо. — Пусть собирают мои сундуки. Они могут положить туда саван заодно, мне все равно. Никто не огорчится, если я утону.

Король Людовик предоставил небольшое, но красивое торговое судно, на котором Изабель поплывет вместе с двумя компаньонками. Моя мать, королева Маргарита и я пришли на набережную, чтобы проводить ее.

— Я действительно не могу. Я не могу пойти на смерть, — умоляет Изабелла.

— Твой отец сказал, ему нужно, чтобы ты была рядом со своим мужем, — говорит мать. — Он велел приехать как можно скорее.

— Я думала, что поплыву с Энни. Я должна остаться с Энни, чтобы объяснять ей, как себя вести. Я ее фрейлина, она нуждается во мне.

— Да, она мне нужна, — подтверждаю я.

— Сейчас королева Маргарита заботится об Анне, а Анна состоит при королеве согласно нашему соглашению. Она должна это делать, как жена принца Эдуарда. Больше от нее ничего не требуется. Она не нуждается в советах, просто она должна слушаться королеву. А ты должна ехать, чтобы делать свою работу рядом с Джорджем, — говорит ей моя мать. — Твоя задача: проследить, чтобы он хранил верность нашему делу и держался подальше от своей семьи. Перехватывай его письма, следи, чтобы он оставался верен твоему отцу. Напоминай ему, что он дал клятву отцу и тебе. Через несколько дней мы переправимся вслед за тобой, и тогда твой отец завоюет всю Англию.

Изабель тянется к моим рукам.

— Ну, довольно, — мать уже сердится. — Прекрати цепляться за сестру. Все это означает просто, что ты будешь веселиться при дворе в Лондоне, пока мы с армией будем брести туда через весь Дорсет. Ты в Вестминстерском дворце будешь выбирать одежду из королевского гардероба, пока мы тащимся по грязным дорогам.

Сундуки с одеждой и дорожные сумки переносят на корабль.

— Не уходи, — шепчу я. — Не оставляй меня со злой королевой и ее сыном.

— Как я могу отказаться? — спрашивает она. — Не зли ее, делай, что тебе велят. Увидимся в Лондоне. Там мы будем вместе. — она находит для меня улыбку. — Подумай только, Энни, ты станешь принцессой Уэльской.

Ее улыбка погасает, и мы мрачно оглядываемся на остальных.

— Мне пора идти, — говорит она, потому что мать нетерпеливо окликает ее.

Вместе с нашей сводной сестрой Маргарет и двумя фрейлинами она идет вдоль набережной к маленькому кораблю. На сходнях она оглядывается и поднимает руку. Будет ли она страдать от морской болезни? Не думаю, что это беспокоит кого-то, кроме меня.

Глава 2

Харфлер, Франция, март 1471

Ветер держит нас в гавани, хотя мы должны были отплыть еще две недели назад. Моя свекровь, королева Маргарет проявляет отчаянное нетерпение, и каждый рассвет застает ее на набережной, спорящей с капитанами ее флота. Они уверяют, что мы не можем выйти в море из-за сильного ветра, который дует в сторону суши; но тот же самый ветер задерживает вторжение короля Эдуарда, который ожидает в порту Фландрии, такой же бессильный, как и мы.

Оказывается, в изгнании он не тратил время зря. Пока мой отец высаживался на берег Англии, выпускал из Башни короля и восстанавливал Ланкастеров на престоле, пока он объявлял о моей свадьбе с принцем Эдуардом, побежденный король Эдуард занял денег, нанял армию и флот и теперь, как и мы, ждет попутного ветра, чтобы вернуться в Англию. Поскольку его жена Элизабет родила в святилище мальчика, его друзья и сторонники утверждают, что это знак Божий, призывающий всех восстать против моего отца. Так что теперь мы должны поспешить, чтобы высадиться в Англии и поддержать отца при вторжении Эдуарда Йорка. Нам надо опередить короля Эдуарда, его верного брата Ричарда, его друзей и флот. Это необходимость, а не вопрос выбора, но неутихающий мощный ветер дует нам навстречу. За шестнадцать дней, проведенный нами здесь, он не ослабел ни на минуту; и все это время королева кричит на капитанов, с тревогой глядит в бледное лицо своего сына и на его сжатые кулаки, и смотрит на меня так, словно я могу стать тяжким грузом для ее корабля в бурном море.

Теперь она сожалеет, что ждала во Франции дня нашей свадьбы. Она думает, что мы должны были отплыть сразу и вторгнуться вместе с моим победителем-отцом. Тогда мы уже были бы в Лондоне и принимали бы клятвы верности. Но она не доверяет отцу, как не доверяет и мне. Она задержалась, чтобы увидеть, как я вступлю в брак с ее сыном; она хотела показать отцу, что прикалывает меня, как драгоценный залог, к своей шляпке, чтобы лишить его шансов на отступление. Только наш брак и моя окровавленная простынь могли уверить ее, что ни он, ни она не изменят договору. И, честно говоря, она желала задержаться. Она хотела посмотреть, удастся ли отцу захватить Англию, прежде чем расплатиться с нами своим драгоценным сыном. Теперь из-за своей задержки она оказалась в ловушке на другой стороне Узкого моря, и колдовской ветер дует ей в лицо изо дня в день.

Харфлер, Франция, 12 апреля 1471

— Мы отплываем завтра на рассвете, — говорит королева, проходя мимо нас с матерью по набережной, где мы, как обычно, глядим на волны. Это все, что мы можем делать в последние две недели: смотреть на горизонт и ждать, когда успокоится море. — Они думают, что ночью ветер утихнет. И даже если нет, мы все равно должны плыть завтра. Задерживаться больше нельзя.

Я прошу своего мужа сказать матери, что мы не можем рисковать, выходя в море во время шторма, но он смотрит на меня своими жесткими глазами, крепко сжав губы. Он скорее утонет, но не отступит.

— Мы уже будем ждать его, когда он сойдет на берег, — говорит он. — Когда самозванец Эдуард покинет свой корабль, я проткну его мечом, и он свалится лицом вниз на гальку. А потом мы полюбуемся его головой на пике Лондонского моста.

— Мы не выплывем против ветра, — возражаю я.

Его глаза неподвижны, как у мертвеца.

— Все уже решено.

К утру ветер слабеет, но волны по-прежнему увенчаны белыми барашками, и за пределами гавани можно разглядеть, как волнуется серое море, словно готовясь к буре. Меня мучает предчувствие, но я не могу высказать его вслух, в любом случае, никого не интересует, что я чувствую.

— Когда мы увидим моего отца? — спрашиваю я маму.

Только мысль, что он ждет нас с победой на другой стороне моря, придает мне смелости. Я так хочу оказаться рядом с ним; я хочу, чтобы он знал, что я тоже внесла свою долю в это великое предприятие: я вышла замуж за принца, которого он нашел для меня, я не испугалась ни алтаря, ни супружеской постели. Мой муж никогда не говорит со мной, и выполняет свои обязанности, словно я кобыла, которая должна принести жеребенка. Но я выполнила все, о чем просил отец; и, когда я называю злую королеву «Миледи Матерью» и на коленях ожидаю ее благословения, я делаю больше, чем он просил. Я готовлюсь занять трон, который он выиграл для меня. Я его дочь и наследница, я преодолею море, которое так боюсь, и я не подведу его. Я стану королевой, как волчица Маргарита Анжуйская.

— Он встретит нас, когда мы высадимся?

— Мы увидимся с ним в Лондоне, — говорит мама. — Он устроит для нас торжественное вступление в город. Тебе под ноги будут бросать зеленые ветви и цветы, поэты буду восхвалять тебя в стихах, твой отец вместе с королем будут приветствовать вас на ступенях Вестминстерского дворца. Будут парады и представления, из фонтана будет литься вино. Не волнуйся, он все предусмотрел. Это вершина его амбиций. Он получил то, чего желал столько лет. Он завоевал для себя то, за что боролся и что сначала отдал другим. Когда у вас родится сын, твой отец возведет Уорика — и Невилла — на трон Англии. Он будет править, а ты станешь матерью короля.

— Мой сын, внук моего отца, будет королем Англии, — повторяю я. — Я до сих пор не могу в это поверить.

— Гай Уорик, — мать называет имя великого основателя нашего Дома. — Ты назовешь его Гаем Ричардом Уориком, и он будет принцем Гаем из Дома Уориков и Ланкастеров.

Пронзительный свист боцмана предупреждает нас, что мы отплываем. Мама кивает своим дамам.

— На борт, — говорит она. — Мы идем на корабль. — она поворачивается ко мне. — А ты поплывешь с королевой.

— Вы не пойдете со мной? — я сразу пугаюсь. — Конечно, вы пойдете со мной, Миледи Мать.

Мама поживает плечами.

— Ты можешь переплыть Узкое море вместе с ней, — говорит она. — Она будет все время рассказывать тебе, как быть королевой. А ты все время будешь ее слушать. Вряд ли я понадоблюсь кому-нибудь из вас.

— Я… — я не могу сказать маме, что без нее и Изабель у меня не достанет смелости. Никакой радости быть принцессой Уэльской под надзором у полубезумной от честолюбия женщины, и ничто не сможет заменить заботу родного человека. Мне всего четырнадцать, я боюсь бушующего моря, боюсь моего мужа и его жестокой матери. — Пожалуйста, позвольте мне ехать с вами.

— Иди, — быстро отвечает мать, — Иди к королеве и сиди у ее ног, как болонка, ты всегда так делаешь.

Она поднимается по трапу своего корабля, не оглядываясь на меня, словно уже забыла о моем существовании. Она спешит к мужу, она стремится вернуться в свой лондонский дом; она хочет занять свое законное место по правую руку от трона Англии. Я оглядываюсь на своего нового мужа, он держит свою мать под руку, они смеются. Мне машут с борта нашего корабля, и, цепляясь за веревки, я иду вверх по трапу, чувствуя, как мои башмаки скользят на мокрых досках. Корабль бедно и скудно оснащен; конечно, это не один из великолепных флагманов моего отца. Это корыто передал король Людовик своей родственнице Маргарет, оно предназначено для перевозки солдат и лошадей, а не для нашего удобства. Вместе с фрейлинами я иду в каюту капитана, где мы неловко усаживаемся в тесноте на табуретах, оставляя кресло в центре свободным для королевы. Мы ждем в тишине. Запах страха затаился в складках моего богатого платья.

Слышатся крики матросов, когда они отбрасывают канаты; дверь каюты резко открывается, и входит королева, ее лицо сияет торжеством.

— Мы отплываем, — говорит она. — Мы опередим Эдуарда. — она нервно смеется. — Мы встретим его войска лицом к лицу. Он пустится вдогонку за нами, но мы будем быстрее. Сейчас эти гонки решают нашу судьбу.

Глава 3

Аббатство Керн, Уэймут, 15 апреля 1471

Королева сидит посреди главного зала аббатства Керн, ее сын с мертвенно-бледным лицом стоит за ее креслом, словно личный охранник, положив руку ей на плечо. Я сижу рядом с ней на более низком стуле — на самом деле это табурет — как некий талисман, словно имя Уориков может гарантировать удачу этой затее. Мы ждем лордов Ланкастеров, которые должны будут приветствовать нас в нашем королевстве. Королеве кажется, что таким образом мы демонстрируем наше единство. Здесь нет только мамы, ее корабль вместе с несколькими другими прибило дальше на побережье Саутгемптона. Она приедет верхом и скоро присоединится к нам.

Двойные двери в конце зала распахиваются и братья Дома Бофортов входят одновременно. Королева поднимается на ноги и протягивает к ним руки, а затем прикасается щекой к щеке Эдмунда, герцога Сомерсета, сына человека, которого люди считали ее любовником, так же она приветствует его брата: Джона, маркиза Дорсета. Джон Кортни, граф Девонский, становится перед ней на колени. Эти люди были ее фаворитами, когда она была королевой, и остались ей верны, когда она удалилась в изгнание; ради нее они сплотились вокруг моего отца.

Я ожидала, что они войдут с радостными приветствиями, исполненные волнения, но они выглядят мрачными, их свита и лорды, стоящие за их спиной, не сияют улыбками. Я перевожу взгляд с одного потемневшего лица на другое и уже понимаю, что случилось что-то нехорошее. Тогда я смотрю на королеву и вижу, как ее лицо теряет свой розовый цвет. Волнение встречи улетучивается, оставив ее бледной и оцепеневшей. Значит, она тоже все понимает, хотя продолжает перечислять приехавших одного за другим, часто по имени, спрашивая их о здоровье семьи и друзей. Но они вновь и вновь качают головами, как будто не в силах сказать, что человек мертв. Я спрашиваю себя, откуда эти новые смерти, была ли устроена засада в дороге или произошло нападение на Лондон? Они похожи на людей, подавленных страхом, обессилевших от горя. Что же произошло с ними, пока мы ждали на пристани во Франции? Какое бедствие приключилось, пока мы были в море?

Она собирается с духом, чтобы узнать самое худшее, и, откинув назад шлейф платья, садится в кресло. Она обхватывает руками колени и сжимает зубы. Я вижу, как уходит ее мужество.

— Теперь расскажите нам, — она указывает на своего сына и даже на меня. — Скажите.

— Проклятый Йорк, самозванец Эдуард, высадился на севере месяц назад, — говорит Эдмунд Бофорт прямо.

— Месяц назад? Он не мог этого сделать. Море должно было прибить его обратно к берегу…

— Он отплыл в разгар бури и чуть не утонул, он растерял свой флот в море, но они снова нашли друг друга и взяли Йорк, а затем Лондон. Как всегда ему дьявольски повезло: его корабли разбросало по всему морю, но он снова собрал весь флот.

Принц смотрит на мать, как будто она обманула его. Она снова говорит:

— Ветер не мог выпустить его из порта, он должен был вернуться.

— Только не он.

Она дергает рукой, словно отталкивает плохие новости.

— А милорд Уорик?

— Остался верен вам. Собрал армию и двинулся против Эдуарда. Но он был предан.

— Кем? — она шипит, словно кошка.

Сомерсет бросает быстрый косой взгляд на меня.

— Джордж, герцог Кларенс, развернул свои войска и присоединился к Эдуарду. Их свел вместе младший брат, Ричард. Они помирились, и снова вышли на битву втроем. Армия и богатство Джорджа позволили Эдуарду получить преимущество. Вслед за Джорджем к нему присоединились все Йорки.

Она обращает на меня горящий взгляд, словно я в ответе за все произошедшее:

— Твоя сестра Изабель! Мы отправили ее, чтобы обеспечить верность Джорджа. Она была рядом с ним, чтобы заставить его сдержать слово!

— Ваше величество… — что я могу сказать?

Что она могла сделать? Что она могла сделать, раз Джордж передумал?

— Они встретились у деревни Барнет на Великой Северной дороге.

Мы ждем. Что-то ужасное кроется за этим медленным рассказом. Я сжимаю руки на коленях, чтобы удержать себя от крика: «Но кто же победил?».

— Был туман, облака опустились так низко, что все поверили: такой туман могут напустить только ведьмы. В течение ночи он становился все гуще и темнее, так что мы не могли разглядеть даже собственную руку перед лицом. Одна армия не видела другую. Во всяком случае — мы их разглядеть не смогли.

Мы ждем, пока они не заговорят снова.

— И все же они могли видеть нас. На рассвете, когда они напали на нас из тумана, они оказались гораздо ближе, чем мы ожидали. Они находились на вершине холма. Они всю ночь прятались в тумане совсем близко, в двух шагах от нас. Они знали, где мы находимся, а мы были совсем слепы. Всю ночь мы стреляли из пушек у них над головами. Мы отбили атаку, окружили их, но через день линия фронта переместилась, и, хотя мы блокировали силы Эдуарда и удерживали его, граф Оксфорд, наш верный союзник, напал на нас в тумане и прорвал окружение. Наши люди подумали, что граф перекинулся к Эдуарду и пошел против нас. Кто-то решил, что к Эдуарду подошло подкрепление, потому что он часто оставляет войска в резерве… Во всяком случае, они повернулись и бежали.

— Они бежали? — она словно не понимает смысла этого слова. — Бежали?

— Множество наших людей было убито, тысячи. Но остальные бежали обратно в Лондон. Эдуард победил.

— Эдуард выиграл?

Он опускается на одно колено.

— Ваше величество, я вынужден сказать, что в том бою он одержал победу. Он победил своего учителя графа Уорика, но я уверен, что мы сможем победить его сейчас. Мы снова собрали армию, она уже в пути.

Я жду. Я ожидаю, что она спросит, где мой отец, когда он прибудет к армии, которой удалось бежать. Тогда она поворачивается ко мне.

— Итак, Изабель ничего не сделала для нас, хотя мы отправили ее вперед к мужу. Она не удержала Джорджа в нашем союзе, — злобно говорит она. — Я это запомню. И хорошо бы тебе помнить об этом. Она не заставила его сохранить верность тебе, мне и своему отцу. Она оказалась плохой дочерью и женой, нечестной сестрой. Я думаю, ей придется пожалеть об этом. Я прослежу, чтобы она очень горько пожалела.

— Мой отец? — шепчу я. — Когда приедет мой отец?

Я вижу, как герцог Сомерсет вздрагивает и смотрит на королеву, словно ожидая ее разрешения.

— Мой отец? — громче спрашиваю я. — Что с моим отцом?

— Он умер в бою, — отвечает он тихо. — Прошу прощения, миледи.

— Умер? — королева требует повторить. — Уорик мертв?

— Да.

Она улыбается, словно услышала шутку.

— Убит Эдуардом?

Он наклоняет голову в знак согласия.

Она не может сдержаться. Она хлопает ладонью по губам, пытаясь заставить себя замолчать, но смех прорывается сквозь пальцы.

— Кто бы мог подумать? — она почти задыхается. — Кто бы мог ожидать такую вещь? Боже мой! Колесо фортуны — Уорик убит собственным любимым учеником? Уорик восстал против своих подопечных, и они убили его. А Эдуард опять объединился со всеми братьями… — она постепенно успокаивается. — А мой муж, король?

Она переходит к следующему вопросу, как будто ей больше нечего сказать о смерти моего отца.

— Как он умер? — спрашиваю я, но мне никто не отвечает.

— Король? — нетерпеливо повторяет королева.

— В безопасности в Лондоне, снова заключен в Башню. Они захватили его после битвы и держат, как своего пленника.

— С ним все в порядке? — быстро спрашивает она.

Сомерсет разводит руками.

— По-видимому, да, — говорит он. — Он в своих покоях.

Сын безумного короля и его жена обмениваются коротким быстрым взглядом.

— Умер ли мой отец в бою? — спрашиваю я.

— Братья Йорки вернулись в Лондон с победой, сейчас они отдыхают и вооружаются, — Бофорт предупреждает новые вопросы королевы. — Они уже знают, что вы высадились. Очень скоро они выйдут против нас.

Она качает головой.

— Боже мой! Если бы мы приплыли раньше!

— Пусть Джордж снова доказал свою предательскую сущность. Пусть граф Уорик убит, — уверенно говорит герцог, — Но вы высадились со свежей армией, и мы собрали людей, чтобы поддержать вас. Эдуард сделал большой переход, воевал и теперь снова идет сюда. Он собрал своих людей, принял под знамена всех, кого смог призвать, но они тяжело боролись, понесли потери и устали. Мы можем воспользоваться этим преимуществом.

— Он придет сюда?

Все кивают, нет никаких сомнений, что Дом Йорков уже подходит к столу, чтобы бросить кости в последний раз.

— К нам?

— Да, Ваше величество, мы должны уезжать.

На мгновение она задерживает дыхание, а потом рисует в воздухе круг.

— Колесо фортуны, — говорит она почти мечтательно. — Все, как говорила Жакетта. Теперь ее зять убил моего союзника и готовится напасть на меня; ее дочь и мой сын соперничают за трон, и мы так далеки друг от друга. Теперь мы стали врагами.

— Мой отец… — говорю я.

— Они отвезли его в Лондон, Ваша светлость, — спокойно говорит мне герцог. — Эдуард захватил его тело и тело вашего дяди лорда Монтегю. Я сожалею, Ваша светлость. Он показал их тела народу в Лондоне, так что все теперь знают, что он мертв, и его сторонники разбиты.

Я закрываю глаза. Я представляю голову моего деда, выставленную на стене в Йорке этой королевой. Теперь тело моего отца выставлено на посмешище лондонской черни мальчиком, которого он любил, как брата.

— Мне нужна моя мать, — говорю я. Я прочищаю горло и снова повторяю: — Я хочу быть рядом с моей матерью.

Королева не слышит меня.

— Что вы посоветуете? — спрашивает она Эдмунда Бофорта.

Я обращаюсь к моему мужу, молодому принцу:

— Я должна быть с мамой. Я должна сказать ей… Я должна сказать ей о смерти мужа. Мне надо ехать к ней, я должна ее найти.

Он слушает герцога и не смотрит на меня.

— Мы должны идти на северо-запад, чтобы соединиться с Джаспером Тюдором в Уэльсе, — отвечает герцог королеве. — Надо идти прямо сейчас, чтобы опередить Эдуарда. Объединившись с силами Тюдора в Уэльсе, мы сможем вернуться в Англию и атаковать Эдуарда по собственному выбору. Но нам нужны еще люди.

— Мы должны выехать прямо сейчас?

— Как только будете готовы. Пора выходить на марш. Эдуард всегда передвигается быстро, поэтому мы должны опередить его. Надо добраться до Уэльса, прежде чем он отрежет нас.

Я вижу, как быстро она превращается из женщины в боевого командира, готового выступить против врага. Ей уже приходилось ехать на коне во главе армии, она уже вела отряды в бой. Королева мгновенно откликается на призыв к действию.

— Мы готовы! Поднимайте армию. Они высадились, они уже поели и отдохнули. Дайте приказ к выступлению.

— Я должна увидеть мою мать, — еще раз повторяю я. — Ваше величество, я должна увидеть мать, она может еще не знать о смерти своего мужа. Я должна быть с ней. — мой голос срывается, как у ребенка. — Мой отец умер, я должна ехать к маме.

Наконец, она слышит меня. Она смотрит на Эдмунда Бофорта.

— Где сейчас ее милость графиня Уорик?

Один из его людей подходит ближе и что-то шепчет ей на ухо, потом поворачивается ко мне.

— Ваша мать получила известие о гибели мужа. Ее корабль причалил ниже, и люди, бывшие на борту, только что присоединились к нам. Они получили новости о битве в Саутгемптоне. Ей сказали.

Я вскакиваю на ноги.

— Я должна увидеть ее. Извините.

— Она не приехала.

Королева Маргарита нетерпеливо цокает языком.

— О, ради Бога. Где она?

Человек герцога говорит снова:

— Она удалилась в аббатство Болье. Она послала сказать, что не присоединится к вам. Она попросила убежища в церкви.

— Моя мать? — я не понимаю, что он говорит. — Аббатство Болье? — я перевожу взгляд с герцога на королеву, а затем на моего молодого мужа. — Что же мне делать? Можете ли вы проводить меня в аббатство Болье?

Принц Эдуард качает головой.

— Невозможно. У нас нет времени.

— Твоя мать отреклась от тебя, — категорически заявляет королева. — Неужели ты не понимаешь? Она прячется в страхе за свою жизнь. Очевидно, она уверена, что Эдуард победит, а мы проиграем. Тебе придется ехать с нами.

— Я не…

Она поворачивается ко мне с белым от гнева лицом.

— Пойми, девочка! Твой отец побежден, его армия разбита. Он мертв. Твоя сестра не смогла удержать мужа на нашей стороне. Твоя мать спряталась в аббатстве. Твое влияние ничего не стоит, твое имя не значит ничего. Твоей семьи здесь нет. Я связала своего сына с тобой, ожидая, что твой отец победит Эдуарда, а вместо этого Эдуард победил твоего отца. Я думала, что твой отец — «Делатель королей», как же! — сможет сокрушить Дом Йорков, но его противник оказался сильнее. Обещания твоего отца ничего не стоят, а сам он убит. Твоя сестра предательница, а мать забилась в нору под церковью, пока мы здесь боремся за свои жизни. Ты мне не нужна, ты ничего не можешь сделать для меня. Если хочешь ехать в аббатство Болье, поезжай. Сиди там и жди, когда тебя арестуют, как предательницу. Жди, когда туда вломятся солдафоны Эдуарда и изнасилуют тебя вместе с остальными монахинями. Или останься с нами ради шанса на победу.

Я вздрагиваю от ее внезапной ярости.

— Решай сама, — равнодушно говорит ее сын, как будто я, его жена, не обязана быть рядом с ним. — Мы можем отправить двух человек, чтобы проводить тебя. Позже мы сможем аннулировать наш брак. Что собираешься делать?

Я думаю о своем отце, погибшем в сражении с армией, вышедшей из тумана. Он умер, чтобы возвести меня на трон. Я думаю о его горячем стремлении сделать девушку из семьи Невилл королевой, матерью будущего короля. Он умер ради меня. Теперь я должна сделать это ради него.

— Хорошо, — говорю я. — Я еду с вами.

Мы идем быстрым маршем, вооруженные люди стекаются к нашим знаменам на каждом привале. Королеву любят здесь, в западных графствах, а ее друзья и сторонники давно обещали, что она высадится на этих берегах и поведет армию против Дома Йорков. Мы идем на северо-запад. Город Бристоль поддерживает нас деньгами и пушками, и горожане приносят нам сундучок, наполненный золотыми монетами. Следующему за нами Эдуарду придется наскоро вербовать солдат в крае, где не питают ни малейшей любви к Дому Йорков. Мы получаем сведения, что ему трудно идти, и не хватает поддержки; его армия устала, и каждый день увеличивает расстояние между нашими армиями. Наши разведчики доносят, что он отстает, задерживается ради набора новых солдат, и уже не сможет догнать нас. Маргарита смеется и спрыгивает в конце дня с седла на землю, как девушка. Я слезаю устало, у меня ломит все тело, колени и зад стерты и болят нестерпимо.

На отдых отводится всего несколько часов. Я засыпаю на земле, завернувшись в плащ, и мне снится, что мой отец подходит ко мне, осторожно ступая между спящими охранниками, и говорит, что я могу вернуться домой в Кале, что злая королева и спящий король побеждены, и я могу вернуться под безопасный кров, под защиту высоких стен замка на том берегу моря. Я просыпаюсь с улыбкой, и смотрю по сторонам в поисках отца. Моросит дождь, я замерзла, а мое платье отсырело. Я должна встать, залезть в мокрое седло на мокрой лошади и ехать дальше с пустым желудком. Мы не можем задерживаться ради завтрака.

Мы продвигаемся по широкой долине вдоль реки Северн; солнце беспощадно обжигает нас, здесь нет ни деревьев, ни тени. Широкие зеленые поля кажутся бесконечными; здесь нет дорог, только колеи засохшей грязи, поэтому всадники поднимают облака пыли, в которых задыхаются все, кто следует за ними. Лошади бредут, опустив головы и спотыкаясь о камни и комья засохшей глины. Когда мы подходим к ручью, люди бросаются на живот и стремятся напиться раньше, чем лошади замутят воду. Мой охранник приносит мне флягу грязной воды, а после обеда стаи мух роятся вокруг моего лица и глаз. Моя лошадь все время мотает головой от укусов насекомых, а я обтираю лицо и сморкаюсь, чувствуя себя потной, обгоревшей и такой усталой, что мне хочется упасть на обочину дороги, как делают некоторые солдаты, и пусть армия идет мимо меня, куда хочет.

— Мы перейдем реку в Глостере, — говорит королева. — Тогда Эдуард повернет обратно, он не посмеет напасть на нас в Уэльсе. За рекой мы будем в безопасности. — она коротко смеется. — За рекой мы будем уже на полпути к победе. Джаспер Тюдор поднимет своих людей, мы вернемся в Англию, и приставим им меч к горлу. — она ликует, улыбаясь мне. — Запомни этот поход. Иногда приходится бороться за то, что принадлежит тебе по праву. Ты всегда должна быть готова к борьбе.

— Я так устала, — отвечаю я.

Она кивает.

— Запомни, что ты чувствуешь. Если мы победим, тебе никогда больше не придется испытывать это снова. Пусть усталость и боль угнетают твою душу. Клянусь, ты никогда больше не будешь воевать за свою корону. Ты выиграешь один раз и навсегда.

Мы приближаемся к Глостеру с юга, и видим, как большие городские ворота закрываются у нас перед носом. Я помню рассказ отца, как Лондон однажды закрыл свои ворота перед этой королевой и просил увести армию диких северян прочь. На стену выходит мэр города, он приносит свои извинения, но у него есть приказ Эдуарда — он называет его королем Эдуардом — и он не подчинится нам. Даже на марше, занятый набором солдат в армию, под палящим солнцем, Эдуард додумался послать своих разведчиков в обход нас, чтобы добраться до Глостера и убедить горожан сохранить верность ему. Это ужасно, но мне хочется рассмеяться. Это урок моего отца, это он научил Эдуарда думать вперед, чтобы рассчитывать движение армии, как ходы на шахматной доске. Мой отец научил Эдуарда не только как обезопасить свою переправу, но и как блокировать врага.

Герцог выезжает вперед для переговоров, но пушки города направлены на него, а мэр повторяет, что он выполняет приказ короля. Мост через широкий Северн является западными воротами города, другого пути до него нет. Нет другой переправы, кроме моста. Герцог предлагает деньги, благосклонность, благодарность женщины, которая когда-то была королевой и хочет стать ею снова. Мы видим, как мэр качает головой. Город держит переправу через реку, и, если нас не впустят, мы здесь не перейдем в Уэльс.

Королева кусает губы.

— Мы идем дальше, — вот все, что она говорит, и мы идем дальше.

Я начинаю считать шаги моего коня. Я наклоняюсь в седле, пытаясь облегчить боль в ногах. Я погружаю руки в лошадиную гриву и стискиваю зубы. Королева передо мной сидит в седле с прямой спиной, неукротимая и неумолимая. С наступлением сумерек я впадаю в оцепенение от усталости, а, затем, когда восходят звезды, и лошадиные шаги становятся все медленнее и медленнее, я слышу, как она говорит:

— Тьюксбери. Мы пересечем реку здесь. Там есть брод.

Лошадь останавливается, и я вытягиваюсь в седле, чтобы лечь на ее шею. Я так устала, что мне все равно, где мы находимся. Я слышу, как подъезжают разведчики и обращаются к герцогу Сомерсету и принцу. Они говорят, что Эдуард уже близко, совсем рядом, он идет быстрее, чем способен смертный человек. Он движется с дьявольской скоростью, и уже наступает нам на пятки.

Я поднимаю голову.

— Как он мог пройти так быстро? — спрашиваю я.

Никто не отвечает мне.

Мы не можем спать, у нас совсем нет времени для отдыха. Но мы не можем перейти реку в темноте, потому что здесь надо осторожно передвигаться от отмели к отмели, стараясь не попасть в глубокую воду. Мы не можем войти в глубокие холодные воды без факелов. Значит, мы не сможем избежать Эдуарда. Он настиг нас на этой стороне реки, и нам придется биться с ним здесь, как только рассветет. Мы должны помнить, что он может почти мгновенно собрать свою армию в кулак, подойти в темноте, напасть в тумане. Его жена может высвистеть для него ветер, выдохнуть туман, ее ледяная ненависть покроет землю снегом в майский день. Мы должны выстроить боевые порядки уже сейчас, чтобы на заре быть готовыми к бою. Но независимо от того, что люди устали и проголодались, им не дают отдохнуть перед битвой. Герцог уезжает и начинает показывать, где надо разворачивать войска. Большинство солдат так измучены, что они роняют на землю оружие, и засыпают прямо на своих позициях, найдя убежище в развалинах старого замка.

— Вот и все, — говорит королева, когда разведчик берет под уздцы ее лошадь, и ведет нас вниз, в маленький монастырь вблизи городских стен, где мы сможем получить ночлег.

Мы въезжаем на конный двор, и кто-то наконец помогает мне сойти с лошади. Когда я начинаю вновь чувствовать свои ноги, монахиня ведет меня в гостевой дом, где в маленькой комнате меня ждет раскладная кровать, застеленная чистыми простынями из грубого полотна.

Тьюксбери, Глостершир, 4 мая 1471

Начиная с рассвета вести прибывают к нам чуть ли не ежечасно, и все-таки трудно сказать, что происходит в нескольких милях от нас. Королева ходит взад и вперед по маленькому залу монастыря, где мы принимаем курьеров. Нам говорят, что армия Эдуарда идет в атаку на нашу армию, закрепившуюся за полуразрушенными стенами старого замка Тьюксбери. Потом нам сообщают, что армия Йорков наступает: Ричард, герцог Глостер, на одном крыле, Эдуард в центре бок о бок с братом Джорджем, а его лучший друг Уильям Гастингс прикрывает их, защищая от засады.

Может быть, Изабель приехала вместе с мужем и ждет новостей, как мы сейчас? Думает ли она обо мне, скучает ли, как я? Я выглядываю из монастырского окна, словно ожидаю увидеть ее на дороге. Кажется невероятным, что мы не рядом друг с другом. Королева бросает мне ледяной взгляд, когда слышит, что Джордж в центре армии надвигается на наши позиции.

— Предатель, — тихо говорит она.

Я ничего не отвечаю. Мне не важно, что моя сестра стала женой предателя и моим врагом, что ее муж пытается убить моего мужа, и она вместе с ним виновна в смерти нашего отца. Ни один из этих фактов не имеет для меня ни малейшего значения. Я не верю, что мой отец умер, не верю, что моя мать отказалась от меня, и не могу поверить, что моя сестра вышла замуж за предателя нашего дела, сама став предательницей. И больше всего я не могу поверить, что я здесь одна, без Иззи, хотя она ждет где-то там, всего в нескольких милях от меня.

Потом курьеры перестают приезжать, и никто не сообщает нам о ходе битвы. Мы выходим в маленький монастырский сад, откуда можно расслышать страшный грохот пушек, похожий на летний гром: но нет возможности узнать, наши ли это канониры бьют по «белым розам», сметая их ряды, или Эдуард все же форсированным маршем, даже на такой скорости, сумел привезти собственную артиллерию, и они обстреливают армию Ланкастера.

— Герцог опытный солдат, — говорит королева. — Он знает, что делать.

Никто из нас не решается заметить, что мой отец был гораздо опытнее, и выиграл почти все свои битвы, но его ученик Эдуард превзошел его. Неожиданно мы слышим стук копыт скачущей во весь опор лошади, и всадник в цветах Бофорта приближается к воротам монастыря. Мы бежим к сторожке. Он не спускается с седла, даже не въезжает во двор, но разворачивает лошадь в сторону дороги и оглядывается на нас.

— Милорд велел передать вам, что он считает бой проигранным. Вы должны уезжать.

Маргарита бросается вперед и пытается схватить поводья его лошади, но он выставляет вперед руку с кнутом, чтобы не подпустить ее.

— Я не могу остаться. Я обещал ему предупредить вас, и я это сделал. Я уезжаю.

— Герцог?

— Бежал!

От потрясения ее голос звучит хрипло:

— Герцог Сомерсет!

— Он самый. Бежит, как олень от гончих.

— Где Эдуард?

— Приближается! — вот все, что он успевает выкрикнуть.

Он пускает лошадь в галоп, и скачет вниз по дороге, высекая подковами искры на камнях.

— Мы должны уезжать, — решительно говорит Маргарет.

Я поражена внезапными известиями.

— Вы уверены? Разве мы не должны дождаться принца Эдуарда? Вдруг этот человек ошибся?

— Ах, нет, — с горечью говорит она. — Я уверена. Мне не в первый раз приходится бежать с поля боя и, возможно, не в последний. Прикажи привести наших лошадей. Я возьму свои вещи.

Она быстро идет в дом, а я бегу в конюшню, трясу за плечо старого конюха и говорю ему срочно оседлать мою лошадь и лошадь королевы.

— В чем дело? — едкая усмешка разламывает его лицо на тысячу морщин. — Сражение оказалось слишком жарким для вас, дамочка? Хотите уехать прямо сейчас? Я думал, вы захотите дождаться триумфа?

— Седлай лошадей, — все, что я в силах сказать ему.

Я подхожу к лестнице на сеновал и кричу двум солдатам, оставленным охранять нас, чтобы готовились выезжать сразу. Потом я тоже бегу внутрь за моим плащом и перчатками. Я прыгаю на деревянном полу, втискивая ноги в сапоги для верховой езды. Наконец я выбегаю во двор с перчатками в руке и кричу конюху подвести мою лошадь к подъемной скамейке, но в этот момент за воротами раздается грохот копыт, и двор внезапно заполняется всадниками. Их не меньше пятидесяти, и я вижу среди них темные вьющиеся волосы Ричарда Глостера, моего друга детства, воспитанника моего отца, брата Эдуарда Йорка. Рядом с ним я сразу узнаю Роберта Бракенбери, паладина, верного ему с самого детства. Наши охранники бросают пики и срывают с курток, словно рады от них избавиться, значки с красной розой Ланкастеров и белым лебедем моего мужа принца Эдуарда.

Ричард едет на своем большом сером коне прямо ко мне, а я, словно мученица на эшафоте, стою на подъемной скамейке. Можно подумать, он собирается посадить меня в седло позади себя. Его молодое лицо сурово.

— Леди Энн, — говорит он.

— Принцесса, — мой голос слаб. — Я принцесса Анна.

Он снимает передо мной шляпу.

— Вдовствующая принцесса, — поправляет он меня.

Несколько мгновений смысл этих слов не доходит до меня. Потом я отклоняюсь в сторону, и он протягивает руку, чтобы удержать меня от падения.

— Мой муж умер?

Он кивает.

Я оглядываюсь в поисках свекрови. Она еще в доме. Она не знает. Меня охватывает ужас. Я думаю, вдруг она умрет, когда услышит эту новость. Я не знаю, как смогу сказать ей о смерти сына.

— От чьей руки?

— Он погиб в бою. Это была почетная смерть солдата. Теперь я принимаю вас под свою защиту в соответствии с приказом моего брата короля Эдуарда.

Я тянусь к его лошади, умоляющим жестом кладу руку на гриву и смотрю в его добрые карие глаза.

— Ричард, из любви к Богу, из любви к моему отцу, которую ты когда-то знал, позволь мне уехать к моей маме. Я думаю, она ждет меня в аббатстве под названием Болье. Мой отец уже мертв. Отпусти меня к матери. Отдай мне мою лошадь, я сяду на нее и уеду.

Его лицо непроницаемо, словно мы совсем чужие, как будто он никогда в жизни не видел меня раньше.

— Мне жаль, вдовствующая принцесса. Мой приказ однозначен. Вы с ее светлостью Маргаритой Анжу находитесь под моей защитой.

— А что будет с моим мужем?

— Он будет похоронен здесь. С сотнями, тысячами других.

— Я должна сказать его матери, — говорю я. — Могу ли я сказать ей, как он умер?

Он отводит взгляд, словно опасается встретиться со мной глазами, и это подтверждает мои подозрения. Он всегда так смотрел, когда был уличен в неправильном поступке в школьной комнате.

— Ричард! — я обвиняю его.

— Он погиб в бою, — повторяет он.

— Это ты убил его? Или Эдуард? Или Джордж?

Но братья Йорки держатся вместе до конца.

— Он пал в бою, — говорит Ричард. — Погиб смертью солдата. Его мать может гордиться его мужеством. И ты тоже. А теперь нам надо вернуться в лагерь, садись на лошадь и поезжай со мной.

Открывается дверь зала, он смотрит вверх, и видит, как королева медленно спускается вниз по залитым солнцем ступеням. Через ее руку перекинут дорожный плащ, за спиной привязана небольшая сумка; они настигли нас в последний момент перед отъездом. Она видит отряд всадников, мое потрясенное лицо и мрачного Ричарда, и понимает, какие вести он привез. Чтобы не упасть, она хватается за каменный столб крыльца и подносит руку к груди, где она хранит медальон с волосами сына еще с тех пор, когда она была королевой Англии, а он ее маленьким драгоценным мальчиком.

— Мой сын, его светлость принц Уэльский? — спрашивает она, цепляясь за титул, словно надеется удержать сына на этой призрачной нити.

— Я сожалею, но Эдуард Вестминстерский убит в бою, — говорит Ричард. — Мой брат, король Англии Эдуард, победил. Ваши командиры либо мертвы, либо сдались, либо бежали. Я здесь, чтобы доставить вас в Лондон.

Я спрыгиваю со скамейки и иду к ней с протянутыми руками, но она даже не видит меня. Ее голубые глаза неподвижны.

— Я отказываюсь ехать с вами, это освященная земля, я нахожусь под защитой Церкви. Я принцесса Франции и королева Англии, вы не сможете поднять на меня руку. Моя личность священна. Вдовствующая принцесса остается со мной. Мы будем находиться здесь, пока Эдуард не явится на переговоры; я не буду говорить ни с кем, кроме него.

Ричарду всего восемнадцать лет, и по рождению он всего лишь младший сын герцога. Она родилась принцессой и половину своей жизни была королевой. Она угрожает ему, и он отводит глаза. Она отворачивается и щелчком пальцев дает мне знак следовать за ней. Я повинуюсь, спрыгиваю со скамейки и смотрю ей в спину, ожидая, чем закончится этот блеф престижа против силы.

— Ваша светлость, вы сядете на лошадь и поедете с нами в Лондон, даже если мне придется связать вас и заткнуть рот кляпом, — тихо говорит он.

Она поворачивается к нему.

— Вы не слышали меня? Я в святилище! Здесь я в безопасности.

Он совершенно спокоен.

— Вас вытащат из святилища аббатства и перережут горло на кладбище, — говорит он без тени смущения или стыда. — Мы не признаем церковного убежища для предателей. Благодарите Бога, что Эдуард хочет выставить вас перед народом при своем триумфе в Лондоне, и вам не отрубят голову в грязи на дороге.

Почти мгновенно Маргарита меняет тактику, она подходит к нему и кладет руку на повод лошади. Ее улыбка почти обольстительна.

— Ты так молод, — мягко говорит она. — Ты хороший солдат и военачальник. Но пока жив Эдуард, ты так и будешь оставаться никем, младшим сыном после Эдуарда и Джорджа. Переходи на мою сторону, я назову тебя своим наследником, увезу отсюда и отдам в жены ее светлость Анну, вдовствующую принцессу; ты станешь принцем Уэльским, будущим королем, и получишь свою Энн. Помоги мне вернуться на трон, а я передам тебе богатства Невиллов и сделаю следующим королем после моего мужа.

Он громко смеется, его смех такой свободный и искренний, единственный радостный звук за сегодняшний день. Он качает молодой кудрявой головой, словно восхищаясь ее упорством и наглостью.

— Ваша светлость, я сын Йорка. Мой девиз «Верность — моя суть». Я буду верен моему брату, как себе самому. И ничто в мире я не люблю больше, чем свою честь. Уж лучше я посажу на трон Англии волка, чем вас.

Она молча смотрит на него. В его гордом молодом смехе она слышит голос своего поражения. Теперь она понимает, что побеждена. Она опускает руки и отворачивается. Я вижу, как она прикладывает руку к сердцу и понимаю, что она думает о своем сыне, которого так любила, и чью жизнь бросила на землю, как последнюю отчаянную ставку.

Ричард переводит взгляд на меня.

— А в отношении вдовствующей принцессы у меня отдельные инструкции, — неожиданно говорит он.

На сборы у нее уходит несколько часов. Я знаю, что все это время она простояла на коленях перед распятием в безмолвном плаче по сыну, она попросила монахинь отслужить о нему мессу, разыскать его тело, если удастся, омыть его, обернуть в саван и похоронить. Она приказывает мне спросить у Ричарда о теле сына, и он отвечает, что принц будет похоронен в церкви аббатства Тьюксбери, когда солдаты вымоют кровь в алтарной части и церковь будет вновь освящена. Йорки осквернили святое место кровью мучеников Ланкастеров, и моему молодому мужу придется лежать под окровавленными камнями. Как ни странно, это одна из наших семейных церквей, где нашли упокоение несколько поколений Невиллов. Так случилось, что мой муж будет лежать рядом с моими предками на почетном месте вблизи алтаря и на его могильную плиту сквозь стекла витража будут падать разноцветные солнечные лучи.

Королева не хочет выходить, пока мы не найдем два белых платья — таковы цвета королевского траура во Франции. Она накидывает капюшон поверх белого платка, который почти сливается с цветом ее измученного горем лица; теперь она действительно выглядит как ледяная королева, которой я представляла ее в детстве. Три раза Ричард присылает людей к дверям ее комнаты, срочно требуя ее прихода, но она трижды отсылает их, заявляя, что готовится к отъезду. Наконец, у нее уже нет возможности задержаться дольше.

— Следуй за мной, — говорит она. — Мы поедем, если они хотят, иначе они привяжут нас к лошадям. Делай то, что делаю я, подчиняйся мне во всем. И не заговаривай, пока я не разрешу.

— Я попросила его отпустить меня к маме, — говорю я.

Она оборачивается ко мне застывшим лицом.

— Не будь дурой, — говорит она. — Мой сын мертв, теперь за все придется расплачиваться тебе. Он мертв, а ты обесчещена.

— Попросите его отпустить меня к маме.

— Зачем мне это делать для тебя? Я потеряла сына, моя армия разбита, весь смысл моей жизни пошел прахом. Все, что я могу сделать, это взять тебя с собой в Лондон. Эдуард скорее всего простит нас, двух женщин в трауре.

Я иду за ней на конный двор. Я не могу опровергнуть ее мрачную логику, и мне больше некуда идти. Охранник ждет, а Ричард уже сидит на своей серой лошади. Он покраснел и дрожит от гнева, его ладонь сжимает рукоять меча.

Маргарита смотрит на него равнодушно, как на капризного мальчика, чьи причуды ее уже не интересуют.

— Я готова. Мы можем ехать; вдовствующая принцесса поедет рядом со мной. Ваша охрана поедет вслед за нами. Я не попытаюсь бежать.

Он кивает. Она подходит к своей лошади, и ей приносят скамейку. Одна из пожилых монахинь расправляет мое позаимствованное белое платье на лошадиных боках так, чтобы оно прикрыло изношенные сапоги. Она смотрит на меня:

— Храни вас Бог в пути от всех напастей, — говорит она. — Да благословит вас Бог, бедняжка, одинокое дитя в тревожном мире. — ее доброта так неожиданна и так непривычна для меня, что мои глаза наполняются слезами, и мне приходится несколько раз моргнуть, чтобы снова обрести способность видеть.

— Едем, — решительно говорит Ричард Глостер.

Охранники встают по бокам, впереди и позади королевы, но когда она собирается протестовать, Роберт Бракенбери наклоняется вперед, забирает у нее поводья и ведет ее лошадь за собой. Копыта уже стучат под аркой. У меня внутри все сжимается, и я посылаю мою лошадь вперед, чтобы присоединиться к ним, но тут Ричард на своем большом коне загораживает королеву от меня и кладет руку в перчатке на шею моей лошади.

— Что?

— Ты не поедешь с ней.

Она поворачивается, чтобы оглянуться назад. Спина охранника закрывает ее, но я слышу ее голос, она зовет меня по имени. Я пытаюсь отнять мои поводья у Ричарда и прошу:

— Отпусти, Ричард. Не будь глупцом, я должна ехать с ней. Она мне приказала.

— Нет, не должна, — возражает он. — Ты не арестована, как она. Ты не будешь сидеть в лондонском Тауэре, как она. Твой муж умер, больше ты не принадлежишь Дому Ланкастеров. Ты снова Невилл. У тебя есть выбор.

— Анна! — я слышу крик Маргариты. — А ну-ка!

Я машу ей, показывая, что Ричард удерживает мои поводья. Она пытается остановить лошадь, но охранник подъезжает ближе и заставляет ее ехать вперед. Облака пыли поднимаются из-под копыт их лошадей; сгоняя гусей с дороги, они везут ее в Лондон, далеко от меня.

— Я должна ехать, я ее невестка, — быстро говорю я. — Я поклялась ей в верности, и она приказала мне.

— Она направляется в Башню, — отвечает он спокойно, — Чтобы присоединиться к своему спящему мужу. Ее жизнь кончена, сын и наследник умер, армия разбита.

Я качаю головой. Слишком много всего произошло, слишком быстро.

— Как он умер?

— Это не имеет значения. Важно то, что будет с тобой.

Я смотрю на него, у меня уже нет сил сопротивляться.

— Ричард, я все потеряла.

Он даже не пытается ответить. Сегодня он видел столько ужасов, что мои слезы не имеют никакого значения.

— Ты сказал, что я не могу поехать с королевой?

— Нет.

— Можно ли мне вернуться к маме?

— Нет. Все равно ее будут судить за измену.

— Могу ли я остаться здесь?

— Нет.

— Что же тогда я могу сделать?

Он улыбается мне, словно собирается объявить, что я должна посоветоваться с ним, я не свободна. Я пешка в распоряжении нового игрока. Началась новая партия, и он собирается сделать ход.

— Я отвезу тебя к твоей сестре Изабель.

Глава 4

Вустер, май 1471

Конечно, Изабель теперь победительница. Изабель из Дома Йорков, верная жена самого красивого из братьев Йорков. Жена победителя при Барнете и Тьюксбери. Муж Изабеллы следующий в очереди на престол после маленького сына Эдуарда; всего два удара сердца до величия. Если Эдуард умрет, будет убит в бою, если умрет сын Эдуарда — даже сейчас королева с детьми прячется в Тауэре от сторонников Ланкастеров — то Джордж станет королем Англии, и Изабель увенчает амбиции нашего отца и свои собственные. Полагаю, тогда смерть отца можно будет не считать напрасной. Его дочь все-таки взойдет на трон Англии. Если это буду не я, то Изабель. Думаю, это ему было бы не важно. Он никогда не выбирал, кто из нас более достоин короны, лишь бы это была девушка из Дома Уориков.

Изабель встречает меня в своей гостиной вместе с тремя фрейлинами. Я не знаю ни одной из них. Это больше похоже на неловкую встречу незнакомцев. Я подхожу и приседаю в реверансе, она склоняет голову.

— Иззи.

Моя сестра ослеплена собственным величием. Она строго смотрит на меня.

— Иззи, — растерянно повторяю я.

— Как ты могла это сделать? — возмущенно спрашивает она. — Как ты могла поехать с ней и вторгнуться в королевство? Как ты посмела, Энн? Вы все были обречены на провал, позор и смерть.

Несколько мгновений я с ужасом смотрю на нее, ничего не понимая, словно она вдруг заговорила на фламандском. Потом я смотрю на дам, сидящих вокруг нее, и понимаю, что мы играем на сцене мистерию о раскаянии и верности. Она, конечно же, изображает верность, а я раскаяние.

— Миледи сестра, у меня не было выбора, — говорю я спокойно. — Мой отец приказал мне вступить в брак с сыном Маргариты Анжуйской, а она приказала мне следовать за ними. Ты помнишь, что я не искала этого брака, таков был приказ нашего отца. Как только мы ступили на землю Англии, я сразу попросила отпустить меня к маме. Тому есть свидетели.

Я рассчитывала, что упоминание о нашей матери, оплакивающей отца в святилище, смягчит Изабель, но оказывается, я сказала что-то неправильное. Ее лицо темнеет.

— Наша мать должна предстать перед судом за государственную измену. Она потеряет свои поместья и состояние. Она знала о заговоре против короля Эдуарда, и не сделала ничего, чтобы предупредить его. Она предательница, — заявляет Изабель.

Если мама потеряет свои имения, то мы с Изабель лишимся нашего наследства. Все, чем владел мой отец, погибло на поле боя. Все, чем мы владеем, заключается в имуществе нашей матери. Изабель не может желать этого, тогда она сама станет нищей. Я бросаю на нее тревожный взгляд.

— Моя мать была виновной только в послушании мужу.

Иззи хмуро смотрит на меня.

— Наш отец был предателем своего короля и друга. Наша мать виновата вместе с ним. Мы должны положиться на милость и мудрость Эдуарда, храни его Боже.

— Боже, храни короля, — повторяю я вслед за ней.

Изабель дает знак женщинам, покинуть нас, а сама манит меня подойти и сесть рядом с ней. Я опускаюсь на низкий табурет и жду, чтобы она объяснила мне, что говорить и как себя вести. Я так устала и измучена, что мечтаю положить голову ей на колени, как в детстве, чтобы она помогла мне заснуть.

— Иззи, — со вздохом говорю я. — Я так устала. Что мне сейчас делать?

— Мы ничего не можем сделать для матери, — тихо отвечает она. — Она сделала свой выбор. Она похоронила себя за стенами аббатства.

— Стала монахиней?

— Не будь дурочкой. Я не имею в виду, что она похоронила себя для мира. Я говорю, что она останется в святилище. Она не сможет просто выйти оттуда, когда война закончится, и продолжать жить, как раньше.

— А что будет с нами?

— Джордж стал возлюбленным братом, сыном Йорков. Он был на правильной стороне в двух последних битвах. Со мной все будет в порядке.

— А со мной?

— Ты будешь жить с нами. Сначала тихо и незаметно, пока не закончится война и вся эта суета вокруг принца Ланкастера. Ты будешь моей фрейлиной.

Забавно, как низко я опять упала; я была освобождена, чтобы служить моей сестре, принцессе Дома Йорков.

— Значит, теперь я буду служить тебе.

— Да, — отвечает она. — Конечно.

— Тебе что-нибудь рассказывали о битве при Барнете? Когда был убит отец?

Она пожимает плечами.

— Нет, ничего. Я и не спрашивала. Он мертв, не так ли? Какое имеет значение, как он умер?

— Что?

Она смотрит на меня, и ее лицо смягчается, словно из-под маски этой закаленной несчастьями молодой женщины выглядывает моя сестра, которая все еще любит меня.

— Ты знаешь, что он сделал?

Я качаю головой.

— Он хотел показать солдатам, что он не уедет и не бросит их. Все солдаты и ополченцы знают, что лорды оставляют запасных лошадей с конюхами за линией фронта, и, в случае поражения, лорды могут взять своих лошадей и сбежать. Все и всегда делают так. Они бросают пехотинцев, которые будут убиты, и уезжают далеко от места сражения. — я киваю. — Отец сказал, что будет смотреть в лицо смерти вместе с ними. Они могут доверять ему, потому что он честно разделит с ними весь риск. Он приказал привести своего прекрасного коня…

— Миднайта?

— Да, Миднайта, красивого и смелого коня, которого он так любил и на котором сражался в стольких битвах. И перед лицом всех людей, всех простолюдинов, которые не смогут бежать с поля боя, он выхватил свой большой боевой меч и вонзил его в верное сердце Миднайта. Конь упал на колени, и отец держал его голову, пока тот не умер. Отец погладил его нос и закрыл его черные глаза.

Я всхлипываю.

— Как он мог?

— Он любил Миднайта. И он сделал это, чтобы показать солдатам, что это смертельная битва для всех без исключения. Он положил голову Миднайта на землю, встал и сказал людям:

— И тогда?

— И тогда он бился до смерти. — слезы текли по ее лицу, но Иззи не вытирала их. — Они знали, что он не бросит их. Он хотел, чтобы это стало последним сражением войны братьев за Англию.

Я прячу лицо в ладонях.

— Иззи, после того страшного дня в море все пошло не так для нас.

Она не дотрагивается до меня, не пытается обнять за плечи или коснуться моих залитых слезами пальцев.

— Все кончено, — говорит она. Она достает платок из рукава, вытирает глаза, складывает и убирает обратно. Она смирилась с горем нашего поражения. — Все кончено. Мы боролись с Домом Йорков, но они всегда побеждали. У них есть Эдуард, и их поддерживает нечистая сила, они непобедимы. Теперь я сама член Дома Йорков, и всегда буду поддерживать их на троне Англии. Ты член моей семьи, и тоже будешь верна Йоркам.

Я испуганно зажимаю рот ладонями и испуганно шепчу:

— Ты точно знаешь, что они победили с помощью колдовства?

— Ведьмин ветер убил моего ребенка и чуть не утопил нас, — говорит она так тихо, что я должна наклониться к ее щеке, чтобы расслышать слова. — Ведьмин ветер бушевал всю весну и держал нас в порту, но принес Эдуарда в Англию. В битве при Барнете войска Эдуарда были скрыты туманом, который защищал их, пока они продвигались вперед. Армия отца находилась на гребне на самом видном месте, но колдовство помогло спрятаться людям Йорков. Эдуарда нельзя победить, пока ведьмы на его стороне.

Я повторяю:

— Отец погиб, сражаясь с ними. Из-за них он пожертвовал Миднайтом.

— Сейчас я не могу думать о нем, — говорит сестра. — Я должна забыть его.

— Нет, я не хочу, — шепчу я себе. — Я никогда его не забуду. Ни его ни Миднайта.

Она пожимает плечами, как будто это не имеет значения, поднимается на ноги и разглаживает платье на стройных бедрах, расправляя золотой пояс.

— Ты должна пойти к королю, — говорит она.

— Что? — я сразу пугаюсь.

— Да. И я с тобой. Постарайся не сказать что-то неправильное. И не делай глупостей. — она смотрит на меня жестким критическим взглядом. — Не плачь. Не болтай. Чувствуй себя принцессой и веди себя соответственно.

Прежде, чем я успеваю вымолвить хоть слово, он зовет своих дам, и мы выходим из комнаты. Я иду за ней, а потом следуют фрейлины. Я очень внимательно слежу, чтобы не наступить на ее платье, пока она идет через весь замок к покоям короля. Ее шлейф скользит вниз по лестнице, а потом по камышу и душистым травам на полу большого зала. Я следую за ним, как котенок за мотком шерсти: не колеблясь, не раздумывая.

Нас ожидают. Двери распахиваются, и мы видим Эдуарда, высокого, серьезного и красивого, склонившегося над бумагами за столом. Он не похож на человека, который только что вступил в кровавую битву, убил своего друга, а потом после стремительного марша бросился в новую схватку. Он выглядит полным жизни, неутомимым. Через открытые двери он смотрит на нас и улыбается своей искренней улыбкой, словно мы все еще друзья, как будто мы маленькие дочери его лучшего друга и наставника. Как будто мы обожаем его, как самого замечательного старшего брата, которого когда-либо может иметь маленькая девочка.

— Ах, леди Анна, — говорит он, поднимается со своего места, обходит вокруг стола и подает мне руку.

Я опускаюсь в глубокий реверанс, но он поднимает меня, целует в обе щеки: сначала в правую, потом в левую.

— Моя сестра просит вас о милосердии, — говорит Изабель, ее голос дрожит от волнения. — Она так молода, ей еще нет и пятнадцати лет, Ваша светлость, и она была послушна своей матери, которая пренебрегла своим долгом, и своему отцу, который предал вас. Но я возьму ее под свою опеку, и она будет верна вам и Дому Йорков.

Он смотрит на меня. Он так красив, как рыцарь короля Артура.

— Ты знаешь, что Маргарита Анжуйская побеждена и никогда не выступит против меня снова?

Я киваю.

— И что ее претензии были необоснованы?

Даже, не глядя на Изабель, я чувствую, что она дрожит от страха.

— Сейчас я это знаю, — осторожно говорю я.

Он коротко кивает.

— Вот и хорошо, — легко говорит он. — Ты клянешься признать меня в качестве короля и сеньора и поддерживать моего сына и наследника принца Эдуарда?

При звуке имени моего мужа, я ненадолго закрываю глаза.

— Да, — говорю я.

Я не знаю, что еще я должна сказать.

— Присягни на верность, — говорит он тихо.

Изабель толкает меня в плечо, и я опускаюсь на колени перед человеком, который был мне то братом, то королем, то врагом. Я смотрю на него, словно ожидаю, что он выставит передо мной для поцелуя свой сапог. Как низко мне придется пасть, чтобы получить прощение? Я складываю обе ладони в молитвенном жесте, а Эдуард обхватывает их руками. Его руки такие горячие.

— Я прощаю тебя, — говорит он весело. — Ты будешь жить со своей сестрой, а я устрою твой брак, когда закончится год твоего траура.

— Моя мама… — начинаю я.

Изабель делает незаметное движение, словно хочет меня остановить. Но Эдуард поднимает руку, призывая к молчанию, его лицо сурово.

— Твоя мать предала свою клятву на верность королю, — говорит он. — Теперь она все равно, что мертва для меня.

— И для меня, — поспешно добавляет Изабель, — Предательница.

Глава 5

Лондонский Тауэр, 21 мая 1471

Новое представление разыгрывается Домом Йорков перед жителями города Лондона. Королева Англии Элизабет Вудвилл стоит на деревянном помосте, выстроенном перед дверью Белой башни, рядом три ее дочери и младенец сын в платьице из золотой парчи в любящих объятьях своей бабушки-ведьмы Жакетты. Изабель стоит рядом с королевой, а я рядом с Изабель. Брат королевы Энтони Вудвилл, унаследовавший титул своего отца лорда Риверса, который спас свою сестру, когда она была осаждена в башне, и разгромил остатки сил Ланкастеров, стоит во главе роты своей личной гвардии у подножия лестницы. Личная охрана королевы выстроилась по другую сторону. За стеной багрово-синих мундиров народ Лондона ждет представления, словно они пришли посмотреть рыцарский турнир и с веселым нетерпением ожидают его начала.

Большие ворота башни со скрипом открываются, подъемный мост опускается с глухим стуком, и появляется Эдуард в великолепных доспехах с эмалью, с золотым обручем вокруг шлема, на красивом гнедом коне во главе отряда гвардейцев и с обоими братьями по бокам. Звучат трубы, ветер с реки развевает знамена Йорков, и все видят плывущую на фоне яркого неба белую розу и эмблему сияющего солнца: три солнечных диска, символизирующих единство братьев. За юными победителями белые мулы везут повозку с шатром из серебряной парчи, его занавеси убраны наверх, так что каждый может видеть сидящую внутри бывшую королеву, мою свекровь, Маргариту Анжуйскую в белом платье. Ее окаменевшее лицо ничего не выражает.

Я смотрю на свои ноги, на трепещущее знамя с тройным солнцем, на что угодно, но только не на нее, опасаясь встречи с ее пустыми яростными глазами. Эдуард передает поводья своего коня оруженосцу и подъезжает к краю помоста. Королева Елизавета подходит к нему, он берет ее за руки и целует в улыбающиеся губы. Жакетта делает шаг вперед, и под гром аплодисментов король берет на руки своего маленького сына и наследника, поворачивается к толпе и поднимает его над головой. Это новый Эдуард, принц Уэльский, следующий король Англии; ребенок, занявший место убитого принца Ланкастеров, похорон которого не видели ни я ни его мать. Этот ребенок станет королем, а его жена королевой. Не я и не Изабель.

— Улыбайся, — тихо подсказывает мне Изабель, и я сразу растягиваю губы и складываю ладони вместе, как будто тоже приветствую торжество Йорков, такая взволнованная, что едва могу говорить.

Эдуард передает ребенка на руки жене и спускается с лошади. Я вижу старшую из принцесс, малышку Элизабет, ей всего пять лет, и она прижимается к платью матери, для безопасности вцепившись в него обеими руками. Королева нежно кладет руку на плечо дочери. Эту маленькую девочку, как и меня, тоже с пеленок пугали рассказами о Маргарите Анжу; и теперь женщина, которую мы обе так боялись, будет заключена в тюрьму. Победитель Эдуард берет ее за руку, чтобы помочь спуститься с повозки, и ведет по широким дощатым ступеням на помост, где показывает ее народу, словно диковинное животное для зверинца. Она стоит перед толпой, воющей от восторга при виде наконец-то пойманной волчицы.

Ее лицо бесстрастно, она глядит поверх голов в голубое майское небо, словно совсем не слышит их, словно то, что они выкрикивают, не имеет для нее ни малейшего значения. Она ни на миг не перестает быть королевой. Я не могу не восхищаться ею. Она научила меня, что борьба за трон может стоить вам всего, что вы имеете. Но оно того стоит. Даже сейчас она сожалеет только о потерях; но она никогда не будет сожалеть о борьбе. Она слегка улыбается своему поражению. Ее рука, крепко удерживаемая Эдуардом, не дрожит, даже ее покрывало почти не колышется на ветру. Она истинная королева снега и льда.

Король вывел ее сюда, чтобы быть уверенным: все смогут убедиться, что он захватил ее в плен. Пусть каждый мальчик в толпе, сидящий на плечах отца, видит, к чему пришел Дом Ланкастеров: последняя бессильная женщина на ступенях Башни сейчас будет заперта, как в могиле, в покоях спящего короля. Наконец Эдуард слегка склоняет голову и по-рыцарски подводит Маргариту ко входной двери Белой башни, жестом показывая, что она должна идти в тюрьму к мужу.

Она делает один шаг к двери, а затем останавливается. Она смотрит на нас, а затем, словно под влиянием внутреннего озарения, медленно проходит мимо нас, глядя в лицо каждому. Она рассматривает королеву, ее дочерей и фрейлин, словно мы ее почетный караул. Это великолепная и неожиданная месть наголову ее разбившим победителям. Маленькая принцесса Елизавета прячется в материнских юбках от холодного взгляда бледной узницы. Маргарет смотрит на меня рядом с Изабель, и слегка кивает, как будто понимает, что теперь я участвую в новой партии на стороне нового игрока. Она сужает глаза при мысли, как легко меня можно купить и продать. Она почти улыбается, когда понимает, что с ее поражением я потеряла всю свою ценность: теперь я порченый товар. Эта мысль ее забавляет.

А потом медленно, страшно медленно, она переводит взгляд на Жакетту, мать королевы, ведьму, чей ветер развеял наши надежды, запер нас в порту на много-много дней, колдуньи, чей туман спас армию Йорков при Барнете; мудрой женщины, которая родила королю сына, пока пряталась в крепости, и пришла к победе.

Я, затаив дыхание, стараюсь расслышать, что скажет Маргарита самой дорогой своей подруге, которая оставила ее после битвы при Таутоне и никогда больше не видела снова; женщине, чья дочь вышла замуж за врага и перешла на другую сторону, которая сама стала врагом Маргариты и свидетельницей ее позора.

Две женщины смотрят друг на друга, и в обеих появляется что-то от девушек, которыми они когда-то были. Улыбка согревает лицо Маргариты, а глаза Жакетты наполняются любовью. Словно никогда не было ни тумана Барнета, ни снега Тоутона: они исчезли, растаяли, и невозможно поверить, что они были когда-то. Маргарита поднимает руку, но не для того, чтобы прикоснуться к подруге, а чтобы сделать знак, их общий тайный знак, и Жакетта повторяет это движение. Неотрывно глядя друг на друга, они вытягивают указательный палец и рисуют в воздухе круг. Потом они улыбаются друг другу, как будто сама жизнь не более, как ничего не значащая шутка, и умная женщина всегда смеется над нею. Наконец, не говоря ни слова, Маргарита тихо скрывается в темноте Башни.

— Что это было? — спрашивает Изабель.

— Это был знак колеса фортуны, — шепчу я. — Колеса, которое подняло Маргариту Анжуйскую на трон Англии, а затем сбросило сюда. Жакетта давно предупредила ее об этом, они обе знали. Они знают, что фортуна опускает человека из величия к ничтожеству, и все, что мы можем сделать, это терпеть и ждать.

В ту же ночь братья Йорки, всегда действующие заодно, вошли как безмолвные убийцы в комнату спящего короля и, удерживая подушку на его лице, ввели в свой дом предательскую смерть, которой они научились на поле боя. Пока его жена и невинный сын спали под той же крышей, Эдуард совершил страшное преступление в соседней комнате. Никто из нас ничего не знал до самого утра, пока мы не проснулись от известия, что бедный король Генрих скончался в глухую полночь от великой печали, как сказал Эдуард.

Мне не нужно быть прорицательницей, чтобы сказать, что никто и никогда не сможет спать в безопасности под королевским кровом после той ночи. Теперь война за корону Англии приняла новый характер. Мой отец уже знал, что это борьба на смерть, когда Миднайт упал на колени и сложил свою черную голову на поле Барнета. Дом Йорков будет безжалостен и смертоносен ко всем врагам, невзирая на место или титул, и мы с Изабель постараемся запомнить это.

Глава 6

Л'Эрбер, Лондон, осень 1471

Я служу фрейлиной моей сестры в доме, который некогда принадлежал моему отцу, а теперь перешел Джорджу Кларенсу. Пока я в трауре, никто не требует, чтобы я служила королеве Англии, но когда после Рождества и темных зимних дней придет весна, я отправлюсь ко двору, где буду служить и королеве и моей сестре, а потом король устроит мой брак. Имя моего покойного мужа передано сыну, рожденному королевой, когда она пряталась в Тауэре. Он Эдуард, принц Уэльский, как и мой Эдуард. Я потеряла и мужа и имя.

Я вспоминаю себя маленькой девочкой, которой отец рассказал, что королева просит меня и Изабель служить ей фрейлинами, и как он отказал ей, потому что мы были слишком хороши для ее двора; это воспоминание подогревает мою гордость, как горячие угли подвешенную над ними кастрюлю.

В действительности, у меня мало поводов для гордости. Я понимаю, что пала очень низко, и у меня нет защитника. Нет ни состояния, ни связей, ни славного имени. Мой отец умер как предатель, а мать почти что в тюрьме. Ни один мужчина не захочет взять меня в жены ради продолжение его рода. Никто не сможет быть уверен, что я смогу родить сына, ведь у моей матери было всего две девочки, и я не понесла за время моего короткого брака с принцем. Думаю, что как только закончится мой траур, король Эдуард отдаст меня какому-нибудь бедному рыцарю вместе с маленьким лоскутом отцовской земли, как вознаграждение за какое-нибудь бесчестное дело на поле битвы, и меня отправят в деревню кормить кур, пасти овец и рожать детей, если я на это способна.

Знаю, не такой доли хотел для меня отец. Они с матерью прочили самое блестящее будущее для нас обеих, своих любимых дочерей. Мы с Изабель были самыми богатыми наследницами Англии, а теперь у меня ничего не осталось. Земли моего отца перешли к Джорджу, а удел моей матери мы отдали без единого слова протеста. Изабель позволила им называть нашу мать предательницей и конфисковать ее состояние, так что теперь мы обе нищие.

Однажды я спрашиваю ее, как это произошло.

Она смеется мне в лицо. Она стоит перед большим гобеленом, туго натянутым на ткацком станке, и расшивает его золотыми нитями, а дамы любуются на ее работу. Позже ткачи закрепят кромку и обрежут нити, а пока Изабель украшает шпалеру сияющим золотом. Теперь, став герцогиней великолепного Дома Йорков, она считается знатоком и тонким ценителем роскоши.

— Это же очевидно, — говорит она.

— Не для меня, — уверенно отвечаю я. — Для меня совсем не очевидно.

Она осторожно протягивает нить через ткань гобелена, и одна из дам закрепляет ее. Они отступают на шаг, чтобы полюбоваться результатом. Я раздраженно стискиваю зубы.

— Мне непонятно, почему ты оставила маму в аббатстве Болье и разрешила королю захватить ее состояние. Почему бы не попросить короля, разделить его между нами, если земли нельзя вернуть ей? Почему бы тебе не обратиться к королю, чтобы он вернул хотя бы часть земель отца? Как может быть, что мы не смогли сохранить замок Уорик, наш родной дом? Невиллы сидели в Уорике с начала времен. Почему ты позволила Джорджу все забрать? Если ты не хочешь просить короля, я сама это сделаю. Мы не можем остаться ни с чем.

Она протягивает иглу и нитку одной из фрейлин, берет меня за руку и отводит в сторону, чтобы никто не мог услышать ее тихие слова.

— Ты ничего не будешь просить у короля; все уже решено. Мать продолжает писать ему и всем королевским дамам, но совершенно безрезультатно. Все решено.

— Что решено?

Она пожимает плечами.

— Земли отца отошли королю, когда он был лишен прав за государственную измену.

Я открываю рот, чтобы возразить:

— Он не был лишен прав…

Но она зажимает мне рот.

— Нет, был. Он умер предателем, теперь его имя ничего не значит. Все, что ему принадлежало, король отдал Джорджу. И наша мать лишится своего достояния.

— Почему? Ее не обвинили в измене.

— Ее земли будут переданы ее наследнице. Мне.

Я пользуюсь моментом, чтобы спросить:

— А я? Я тоже наследница. Мы должны разделить все поровну.

— Я дам тебе приданое из моего состояния.

Я смотрю на Изабель, которая переводит взгляд от окна и нервно смотрит на меня.

— Ты не должна забывать, что была женой претендента на престол. Ты должна быть наказана.

— Но почему меня наказываешь ты?

Она качает головой.

— Все решает Дом Йорков. Я просто герцогиня из их Дома.

Ее хитрая улыбка напоминает мне, что она успела вовремя перескочить на сторону победителей, в то время как меня выдавали замуж за проигравшего.

— Ты не можешь забрать все и оставить меня ни с чем!

Она пожимает плечами. Конечно, она может.

Я отталкиваю ее.

— Изабель, если ты это сделаешь, то ты мне не сестра!

Она снова берет мою руку.

— Ты молода, и я устрою тебе прекрасный брак.

— Мне не нужен прекрасный брак, мне нужно мое наследство. Я хочу те земли, которые отец собирался отдать мне. Я хочу состояние, которое предназначала для меня моя мать.

— Если ты не хочешь идти замуж, то есть другой путь. — она колеблется.

Я жду.

— Джордж говорит, что может получить разрешение отдать тебя в монастырь. Если хочешь, можешь присоединиться к нашей матери в аббатстве Болье.

Я смотрю на нее.

— Ты отправила нашу мать в тюрьму на всю жизнь и хочешь запереть меня вместе с ней?

— Джордж говорит…

— Я не хочу знать, что говорит Джордж. Джордж повторяет то, что говорит ему король, а король повторяет то, что говорит ему Элизабет Вудвилл. Йорки наши враги, а ты перешла на их сторону и стала такой же гадиной, как любой из них!

Она быстро подтягивает меня к себе и зажимает мне рот ладонью.

— Замолчи! Не говори так! Никогда!

Недолго думая, я кусаю ее руку, она вскрикивает от боли и поднимает ее снова, чтобы ударить меня по лицу. Я отвечаю на пощечину и отталкиваю ее. Она отлетает к стене, и мы обе злобно смотрим друг на друга. Вдруг я отдаю себе отчет, что все дамы в комнате замерли и завороженно смотрят на нас. Изабель смотрит на меня, красная от злости. Моя злость мгновенно испаряется. Я смущенно поднимаю с пола ее богатый головной убор и подаю ей. Изабель расправляет платье и берет вуаль. Она совсем не смотрит на меня.

— Иди в свою комнату, — шипит она.

— Иззи…

— Иди в свою комнату и молись, чтобы Бог вразумил тебя. Ты, наверное, сошла с ума, раз кусаешься, как бешеная собака. Ты недостойна находиться в моем обществе, тебе нельзя оставаться с моими дамами. Ты просто глупый, злой ребенок. Уходи.

Я иду в свою комнату, но не встаю на молитву. Я вытаскиваю свою одежду и связываю ее в узел. Потом иду к шкатулке и отсчитываю деньги. Я хочу сбежать от Изабель и ее глупого мужа, чтобы ни один из них не говорил мне, что я должна или не должна делать. Я собираюсь с лихорадочной поспешностью. Я была принцессой, я была невесткой королевы-волчицы. Я не позволю моей сестре оставить меня нищенкой, выпрашивающей у нее и ее мужа приданое, чтобы потом зависеть от нового мужа ради миски супа. Я Невилл из Дома Уориков — я не могу стать никем!

С узелком в руке и дорожным плащом на плечах, я подкрадываюсь к двери и прислушиваюсь. В большом зале царит привычная суета, там готовятся к ужину. Я слышу, как кухонные мальчики приносят дрова и разводят огонь в очаге, с грохотом ставят столешницы на козлы, как скрипят деревянные половицы под их ногами, когда они тащат скамьи из соседних комнат. Я смогу проскочить мимо них и добраться до двери, прежде чем меня хватятся.

Мгновение я стою на пороге, мое сердце отчаянно стучит, готовясь к рывку. И тогда я останавливаюсь. Нет, я никуда не пойду. Решимость и волнение оставляют меня. Я закрываю дверь и возвращаюсь в комнату. Сажусь на край кровати. Я не должна никуда ехать. Если я отправлюсь к маме, то мне придется совершить далекое путешествие через половину Англии, а я не знаю пути, и меня некому охранять; а в конце пути меня ждет монастырь и новое лишение свободы. Король Эдуард с обаятельной улыбкой легко простит меня, запрет вместе с матерью, и моя маленькая проблема будет решена навсегда. Если я доберусь до замка Уорик, я, вероятно, буду с любовью встречена старыми слугами отца, но я уже знаю, что Джордж посадил там арендатора, и он будет держать меня под арестом, пока не передаст Изабель и Джорджу, или, того хуже, просто придушит подушкой во сне.

Я не узница, как моя свекровь Маргарита Анжуйская в Башне или мама в аббатстве Болье, но я так же не свободна. Не имея денег, чтобы нанять охрану, без славного имени, внушающего уважение, я не смогу выйти в мир. Если я хочу сбежать, я должна найти защитника, который даст мне охрану и снабдит деньгами. Мне нужен союзник, сильный и богатый.

Я роняю узелок и сажусь, скрестив ноги, на кровать, подперев руками подбородок. Я ненавижу Изабель за предательство. Она нанесла мне страшный удар, это даже хуже поражения при Тьюксбери. Там мы сражались в открытом поле, и я оказалась одной из многих побежденных. Здесь я совсем одна. Моя собственная сестра обернулась против меня, и теперь я сражена ею. Она превратила меня в ничтожество. Я никогда ее не прощу.

Глава 7

Вестминстерский дворец, Лондон, Рождество 1471–1472

Изабель и Джордж присоединились к королю и королеве, с триумфом празднующим Рождество, вернувшимся в свой прекрасный дворец в окружении друзей и союзников, словно олицетворение красоты, рыцарства и королевской милости. Страна никогда прежде не видела ничего подобного. Жители Лондона не могут говорить ни о чем, кроме элегантности и экстравагантности этого воскресшего из пепла двора. Король тратит все свое возвращенное достояние на красивые платья для королевы и хорошеньких принцесс; королевская семья щеголяет всеми новинками бургундской моды — от загнутых кверху носков башмаков, до богато расшитых плащей. На каждом большом приеме королева Елизавета сияет в блеске разноцветных камней в тяжелой золотой оправе. Каждый день становится праздником их владычества. Музыка и танцы сменяются поединками и катанием на лодках по холодной реке. За ними следуют маскарады и представления жонглеров.

Брат королевы Энтони Вудвилл, лорд Риверс, возглавляет крестовый поход ученых, где христианские богословы дискутируют с переводчиками арабских текстов. Король входит в женские покои во время переодевания и среди громких криков делает вид, что захватывает их как пират, он крадет драгоценности с женских рук и плеч, заменяя их новыми подарками. Королева с сыном на руках, рядом со своей матерью и дочерями, беззаботно смеется, радуясь празднику Рождества.

Нет, я ничего этого не вижу. Я приехала вместе с Изабель и Джорджем из деревни в Вестминстерский дворец, но меня не зовут к ужину ни как дочь ранее великого человека, ни как вдовствующую принцессу. Я пребываю в тени, как вдова неудачливого претендента и дочь предателя. У меня есть комната с видом на реку, и ужин подается мне в частном порядке. Дважды в день я иду в королевскую часовню и сажусь позади Изабель, моя голова виновато опускается, но я не говорю ни с королем ни с королевой. Когда они проходят мимо меня, я опускаюсь в глубоком реверансе, но никто не обращает на меня внимания.

Моя мать до сих пор томится в аббатстве Болье. Больше никто не притворяется, что она спряталась в святилище, чтобы спасти свою жизнь во время военных действий. Всем абсолютно ясно, что она находится в заключении, и король никогда не выпустит ее. Моя свекровь сидит в Тауэре в комнатах своего покойного мужа. Говорят, она ежедневно молится за него, и постоянно — за своего погибшего сына. Я знаю, какой одинокой она себя чувствует, и мне даже жаль ее. А я — последняя женщина, напоминающая о попытке сбросить Эдуарда с престола. В этом сумеречном мире я предана родной сестрой: я ее пленница и подопечная. Конечно, Джордж и Изабелла спасли меня после разгрома нашей армии, они дали мне приют и защиту, и я живу со своей семьей в покое и комфорте. Они помогли мне оправиться от ужаса поражения, от испытаний моего вынужденного брака и вдовства. Но все знают, что они такие же тюремщики для меня, как те, кто держит в Башне мою свекровь и мою мать в монастыре. Мы все узницы без друзей, без денег, без надежды. Мама пишет мне и требует, чтобы я поговорила с моей сестрой, с Джорджем, с самим королем. Я коротко отвечаю ей, что со мной никто никогда не разговаривает, и для того, чтобы приказывать мне, она не должна была оставлять меня одну.

Мне пятнадцать лет, я не могу ничего сделать, но я могу надеяться. Иногда после обеда я лежу на кровати и мечтаю, что мой муж, принц Эдуард, не убит, но бежал с поля битвы и вот-вот придет за мной — влезет в окно и будет смеяться над моим изумленным лицом; и скажет мне, что у него есть замечательный план: армия готова свергнуть Эдуарда, а я стану королевой Англии, как и желал отец. Иногда я воображаю себе, что о его смерти мне сообщили по ошибке, что мой отец тоже жив, и они вдвоем собрали армию у нас на Севере и идут, чтобы спасти меня; мой отец сидит высоко в седле на Миднайте, его глаза сияют из-под забрала.

А иногда я делаю вид, что ничего не произошло; просыпаясь утром, я держу глаза закрытыми, и не вижу ни маленькой спальни, ни фрейлины, что спит рядом со мной. Я могу делать вид, что мы с Иззи дома в Кале, и что скоро вернется отец и скажет: он победил злую королеву и спящего короля, и теперь мы должны ехать с ним в Англию, чтобы стать первыми дамами и выйти замуж за принцев-Йорков.

Да, я девушка, которая не может ничего сделать, но может надеяться. Мое сердце трепещет при треске поленьев в очаге. Я раскрываю ставни и смотрю на белые облака ранним утром, вдыхаю морозный воздух и понимаю, что скоро пойдет снег. Я не могу поверить, что моя жизнь кончена, что я сделала свою самую большую ставку и проиграла. Моя мать может сколько угодно стоять на коленях в Болье, моя свекровь может дни напролет молиться за душу сына, но мне всего пятнадцать, и я каждый день верю, что сегодня что-то изменится. Возможно, именно сегодня мне улыбнется удача. Конечно, я не могу остаться здесь навсегда без имени и состояния.

На обратном пути из часовни я замечаю, что оставила мой молитвенник на полу, где я стояла на коленях. Я предупреждаю фрейлин и возвращаюсь. Это ошибка, в дверях я сталкиваюсь с королем, он идет мне навстречу об руку со своим лучшим другом Уильямом Гастингсом, за ними следует его брат Ричард в сопровождении друзей и прихлебателей.

Я поступаю, как мне приказывали: сжимаюсь, опускаюсь на пол, смотрю вниз. Я делаю все, чтобы продемонстрировать мое раскаяние и потерю достоинства у ног короля, который с помпой проходит здесь только потому, что убил моего отца и мужа на поле битвы и моего свекра с помощью предательства. Он проходит мимо меня с приятной улыбкой:

— Добрый день, леди Энн.

— Вдовствующая принцесса, — шепчу я камышу под моими коленями, но так, чтобы никто не услышал.

Я держу голову опущенной, пока многочисленные пары нарядных башмаков из тисненой кожи проходят мимо меня, а затем встаю. Ричард, девятнадцатилетний брат короля, не ушел. Он прислонился к каменной арке дверного проема и улыбается мне так, словно наконец вспомнил, что когда-то мы были друзьями, что он был подопечным моего отца и каждый день становился на колени, чтобы принять поцелуй моей матери, словно родной сын.

— Анна, — говорит он просто.

— Ричард, — отвечаю я, не добавляя титула, хотя он герцог королевской крови, а я девушка без имени.

— Я буду краток, — говорит он, оглядываясь в сторону коридора, где его брат с друзьями обсуждают охоту и новую собаку, которую кто-то привез из Эно. — Если ты счастлива, живя с сестрой, которая присвоила твое наследство и держит в тюрьме твою мать, то я больше не скажу ни слова.

— Я не счастлива, — быстро отвечаю я.

— Если ты считаешь их своими тюремщиками, я мог бы спасти тебя от них.

— Я считаю их своими тюремщиками и врагами, я ненавижу их обоих.

— Ненавидишь свою сестру?

— Да, даже больше, чем его.

Он кивает, словно это признание его нисколько не шокирует, но является совершенно естественным.

— Ты можешь выходить из своей комнаты?

— Почти каждый день после обеда я бываю в маленьком саду.

— Одна?

— У меня нет друзей.

— Тогда приходи после обеда к тисовой беседке. Я буду ждать.

Не сказав больше ни слова, он быстро идет вслед своему брату. Я возвращаюсь в покои сестры.

Во второй половине дня мы с сестрой и ее дамами готовимся к маскараду, они рассматривают наряды из гардеробных комнат. Для меня ничего не принесли, так что я в примерке не участвую. Увлеченные платьями, они забывают обо мне, и я использую свою возможность проскользнуть вниз по извилистой каменной лестнице, которая ведет прямо в сад, а оттуда к тисовой беседке.

Я вижу его невысокую фигуру на каменной скамье с собакой, сидящей у ног. Собака поворачивает голову и настораживает уши на шорох моих шагов по гравию дорожки. Увидев меня, Ричард поднимается на ноги.

— Кто-нибудь знает, что ты здесь?

Я чувствую, как громко стучит мои сердце в ответ на этот вопрос заговорщика.

— Нет.

Он улыбается.

— Сколько времени у тебя есть?

— Может быть, час.

Он тянет меня в тень беседки, где темно и холодно, но толстые, поросшие мхом ветви скрывают нас от чужих взглядов. Чтобы увидеть нас, надо вплотную подойти к посаженным по кругу деревьям и заглянуть внутрь. Здесь мы словно спрятаны в маленькой зеленой комнате. Я плотнее запахиваю плащ, сажусь на каменную скамью и с надеждой смотрю на него.

Он смеется в ответ на мой взволнованный взгляд.

— Прежде, чем начать действовать, я должен узнать, чего хочешь ты сама.

— Почему ты вообще хочешь что-то сделать для меня?

Он вздыхает.

— Твой отец был хорошим человеком, он был прекрасным опекуном для меня в детстве. Я с детства помню вашу любовь. Я был счастлив в вашем доме.

— И поэтому ты хочешь спасти меня?

— Я думаю, ты должна стать свободной, чтобы сделать свой собственный выбор.

Я скептически смотрю на него. Должно быть, он считает меня дурочкой. Он не думал о моей свободе, когда привел мою лошадь в Вустер и отдал меня в руки Джорджа и Изабель.

— Тогда почему ты не отпустил меня к матери, когда приехал за Маргаритой Анжуйской?

— Тогда я не знал, что они будут обращаться с тобой, как с заключенной. Я считал, что в семье ты будешь в безопасности.

— Это все из-за денег, — говорю я. — Пока они держат меня у себя, Изабель может претендовать на все наследство нашей мамы.

— И пока твоя сестра не протестует, они могут держать твою мать под замком. Джордж получил все земли твоего отца, и, если Изабель получит земли твоей матери, их огромные уделы объединятся в один, и перейдут по наследству только одному из Уориков: ребенку Изабель. А до тех пор и Изабель и все ее богатство будут в распоряжении Джорджа.

— Я не имею права говорить с королем, как же я смогу отстоять свои права?

— Я мог бы стать твоим представителем, — немедленно предлагает Ричард. — Если ты хочешь, чтобы я служил тебе. Я могу поговорить с ним ради тебя.

— Зачем тебе это?

Он улыбается. В глубине его темных глаз таится лукавое приглашение.

— А ты как думаешь? — тихо отвечает он.

«А ты как думаешь?». Этот вопрос летит за мной, как песня любви, пока я бегу через промозглый сад в комнаты Изабель. Руки мои замерзли, а нос покраснел от холода, но никто не замечает, как я сбрасываю с плеч плащ и сажусь у огня, делая вид, что слушаю их болтовню о платьях и маскараде, хотя в моих ужас все еще звучит его вопрос: «А ты как думаешь?».

Пора одеваться к обеду. Я, как служанка, должна расправить кружево на платье Изабель. Я должна передать ей флакон с духами, открыть ее шкатулку. На этот раз я служу ей без обиды; я почти не замечаю, что она просит жемчужное ожерелье, затем меняет свое мнение, и передумывает снова. Мне не важно, что она носит жемчуг, украденный у кого-то ее мужем. Я просто беру драгоценность из шкатулки и кладу ее обратно, затем беру снова. Больше она ничего не сможет у меня украсть, потому что у меня есть защитник.

Один благородный человек встал на мою сторону, и он такой же брат короля, как и Джордж. Он принц Дома Йорков, и мой отец любил и учил его, как собственного сына. По праву рождения он наследник престола после Джорджа, но более любим, более стоек и верен, чем Джордж. Если выбирать среди молодых Йорков, то Джордж будет самым красивым, Эдуард очаровательным, но только Ричард самым верным и надежным.

«А ты как думаешь?» Вместе с этим вопросом он одарил меня озорной улыбкой, его темные глаза посветлели; он почти подмигнул мне, словно это была шутка, наш восхитительный секрет. Я собиралась быть осторожной и спросить его, почему он хочет мне помочь — а он посмотрел на меня так, словно я сама знаю ответ. И в этом вопросе, в блеске его улыбки было что-то такое, что мне хочется смеяться даже сейчас, когда моя сестра берет в руки серебряное зеркало и кивает мне, чтобы я застегнула жемчуг у нее на шее, хотя пальцы мои дрожат.

— Что с тобой? — холодно говорит она, ее глаза встречаются с моими в отражении серебряного зеркала.

Я не собираюсь признаваться.

— Ничего.

Изабель поднимается из-за стола и идет к двери. Ее фрейлины собираются вокруг нее; двери открываются, за ними Джордж и его семья ждут, чтобы она присоединилась к ним. Для меня это сигнал идти в свою комнату. По общему мнению я ношу настолько глубокий траур, что не могу выходить в общество посторонних. Только Джордж, Изабель и я знаем, что это правило введено ими: они не позволяют мне никого видеть, ни с кем говорить, они держат меня в колпачке, как пойманного ястреба. Раньше это знали только я и Джордж с Изабель, теперь Ричард знает тоже. Ричард догадался, потому что с детства знал нас с Изабель. Он был моему отцу почти сыном, он знаком с Уориками. Ричард достаточно внимателен, чтобы подумать обо мне и догадаться, как мне живется в доме Изабель, и каковы истинные причины ее опеки. Что я просто в плену у них.

Я делаю реверанс Джорджу и опускаю глаза вниз, чтобы он не заметил моей улыбки. В моей голове звучит мой вопрос: «Зачем тебе это?». И его ответ: «А ты как думаешь?».

Когда раздается стук в дверь женской гостиной, я открываю ее сама, ожидая увидеть за порогом слугу с блюдами для моего ужина, но перед мной стоит Ричард в великолепном дублете и штанах из красного бархата. Его отделанный соболем плащ, откинут за спину, словно он, не спеша, прогуливался по галерее.

Я ахаю:

— Ты?

— Я решил, что будет удобнее зайти к тебе, пока подают ужин, — говорит он, заходя в комнату и усаживаясь в кресло Изабель у камина.

— В любой момент могут войти слуги с моим ужином, — предупреждаю я.

Он небрежно пожимает плечами.

— Ты подумала о нашем разговоре?

Конечно, думала, каждую минуту после нашей встречи.

— Да.

— Хочешь, чтобы я представлял тебя в этом вопросе? — он опять улыбается мне, как будто предлагает самую веселую игру, как будто приглашает не в заговор против сестры и опекуна, а на танец.

— Что мы будем делать? — я пытаюсь быть серьезной, но улыбаюсь в ответ.

— О, — шепчет он. — Уверен, нам придется часто встречаться.

— Здесь, у нас? Очень часто?

— По крайней мере, один раз в день. Чтобы составить правильный заговор, я хочу видеть тебя один раз в день, или, может быть, два раза. Хотя мне было бы удобнее видеть тебя все время.

— И что бы мы делали?

Он подтягивает носком сапога стул поближе к своему креслу и жестом приглашает меня сесть. Я повинуюсь: он приручает меня, словно поглаживает ястреба. Он наклоняется ко мне, его теплое дыхание щекочет мне шею.

— Мы будем разговаривать, леди Энн, что же еще?

Если я немного поверну голову, его губы коснутся моей щеки. Я сижу неподвижно, почти не дыша.

— Итак? Что бы ты хотела? — спрашивает он меня.

Я хотела бы, чтобы этот восхитительный спектакль длился весь день. Я хотела бы, чтобы он, не отрываясь, смотрел на меня, как мой старый друг из беспечного детства.

— Но как ты рассчитываешь добиться возвращения моего состояния?

— Ах, да, состояние. На мгновение я совершенно забыл о состоянии. Ну, во-первых, я должен поговорить с тобой, чтобы точно знать, чего ты хочешь. — он снова наклоняется ко мне. — Я хотел бы сделать именно то, что ты хочешь. Ты должна управлять мной. Я буду твоим паладином, верным рыцарем, таким, какой нужен девушке. Как в сказке.

Его губы касаются моих волос, я чувствую его тепло.

— Девушки могут быть очень глупыми, — говорю я, стараясь казаться взрослой.

— Совсем не глупо желать мужчину, готового служить тебе, — замечает он. — Если я смогу найти даму, которая примет мою службу и подарит мне свою благосклонность, я торжественно поклянусь жить для ее безопасности и счастья.

Он слегка откидывается назад, чтобы видеть мое лицо. Я не могу оторвать взгляда от его темных глаз. Я чувствую, как краснеют мои щеки, но не в силах отвернуться.

— И тогда я поговорю с моим братом о тебе, — говорит он. — Тебя не смогут выдать замуж против твоей воли, твою мать не смогут насильно держать в монастыре.

— А король послушает тебя?

— Конечно. Без сомнения. Я встал на его сторону, как только смог держать меч в руках. Я его верный брат. Он любит меня, а я люблю его. Мы братья по крови и оружию.

В дверь стучат, и Ричард одним плавным движением оказывается за ней так, что когда слуги открывают дверь и входят с полудюжиной блюд и небольшим кувшином эля, они не могут видеть его. Они накрывают стол, расставляя тарелки и наливая эль, а затем ждут, чтобы служить мне.

— Вы можете идти, — говорю я. — Закройте за собой дверь.

Они кланяются и выходят, и Ричард появляется из тени и придвигает к столу еще один стул.

— Можно?

Это самый восхитительный ужин в моей жизни. Мы пьем из одного кубка, он ест из моей тарелки. Я забываю, как ужинала в одиночестве, ела без удовольствия, только, чтобы утолить голод. Он берет с блюда кусок тушеной говядины и предлагает его мне, а сам вытирает куском хлеба соус. Он хвалит оленину и настаивает, чтобы я тоже попробовала, он разделяет со мной пирожное. Между нами нет никакой неловкости, словно мы снова стали детьми; веселье играет в нас, словно пузырьки воздуха в чистом ручье.

— Мне пора идти, — говорит он. — Скоро в зале начнется ужин, и меня будут искать.

— Они подумают, что я стала обжорой, — я смотрю на пустые блюда на столе.

Он встает, я поднимаюсь тоже, вдруг чувствуя неловкость. Мне хочется спросить, когда и где мы увидимся снова, но чувствую, что не могу заговорить об этом.

— Увидимся завтра, — легко говорит он. — Ты пойдешь на утреннюю мессу?

— Да.

— Задержись, когда Изабель уйдет, и я подойду к тебе.

Я хлопаю в ладоши:

— Очень хорошо.

Его рука лежит на дверной ручке, он собирается идти. Я кладу руку на его рукав, я просто не могу не коснуться его. Он с улыбкой поворачивается и осторожно наклоняется, чтобы поцеловать руку, которая покоится на его рукаве. Вот и все, вот и все. Одно прикосновение — не поцелуй в губы, не ласка, но от этого легкого касания мои пальцы горят, как в огне. А потом он исчезает за порогом.

В своем темно-синем вдовьем платье я прохожу за Изабель в часовню, бросая осторожный взгляд в сторону главного нефа, где король с братьями слушают мессу. Королевская скамья пуста, там никого нет. Я чувствую болезненный укол разочарования и думаю, что ему не удастся увидеться со мной. Он обещал быть здесь утром, но не пришел. Я становлюсь на колени позади Изабель и пытаюсь сосредоточиться на молитве, но латинские слова кажутся бессмысленной скороговоркой звуков, сквозь которые слышится: «Увидимся завтра. Ты пойдешь на утреннюю мессу?».

Когда служба заканчивается, и Изабель поднимается, я не встаю вместе с ней, я опускаю голову, словно полностью погружена в молитву. Она нетерпеливо вздыхает, а затем оставляет меня в покое. Ее дамы выходят из часовни, я слышу, как за ними закрывается дверь. Священник, стоя спиной ко мне, убирает с алтаря святые дары, а я, сложив руки и закрыв глаза, начинаю молиться так истово, что не слышу, как Ричард подходит и встает на колени рядом со мной. Я чувствую его прежде, чем успеваю открыть глаза — легкий аромат мыла и чистый запах кожи новых сапог, тихий шелест одежды, когда он опускается на колени, запах раздавленного цветка лаванды под его ногой и, наконец, тепло его руки поверх моих сплетенных пальцев.

Я медленно, словно просыпаясь, открываю глаза, и он улыбается мне.

— О чем ты молишься?

Кажется, это самый подходящий момент, чтобы сказать: «О тебе».

— На самом деле ни о чем.

— Тогда я скажу тебе, что ты должна молиться о своей свободе и свободе своей матери. Должен ли я просить Эдуарда за вас обеих?

— Не мог бы ты попросить об освобождении мамы?

— Я мог бы это сделать? Ты действительно этого хочешь?

— Конечно. Как ты думаешь, она могла бы вернуться в замок Уорик? Ее пустят туда? Или она сможет вернутся в какой-то из других наших домов? Как ты думаешь, она захочет остаться в Болье, даже если ее освободят?

— Если она решит остаться в аббатстве и будет управлять своими землями оттуда, у тебя не будет ничего, и тебе все равно придется жить у сестры, — тихо говорит он. — Если Эдуард простит и освободит ее, она по-прежнему останется богатейшей женщиной, но никогда больше не появится при дворе; будет жить богатой отшельницей. Тебе придется жить с ней, и у тебя не будет ничего своего до самой ее смерти.

Священник убирает чашу в хранилище, перелистывает страницы Библии и вкладывает шелковую закладку между листов, потом почтительно кланяется кресту и идет к двери.

— Иззи будет в ярости, если не получит состояния моей матери.

— А что будешь делать ты, не имея ничего? — спрашивает он.

— Я могла бы жить с мамой.

— Ты действительно хотела бы жить в уединении? И не иметь приданого. Только то, что она захочет дать тебе. Если ты в будущем захочешь выйти замуж… — он замолкает, словно эта мысль только что пришла ему в голову. — А ты хочешь выйти замуж?

Я простодушно смотрю на него.

— Я ведь никого не вижу, — говорю я. — Они не позволяют мне бывать в обществе. Я вдова в мой первый год траура. Кто на мне женится, если никто не может даже поговорить со мной?

Его глаза прикованы к моим губам.

— Ты говоришь со мной.

Я вижу, как он улыбается.

— Иногда, — шепчу я. — Но это не похоже на ухаживания, когда думают о браке.

Дверь за нашими спинами открывается, и кто-то входит, чтобы помолиться.

— Может быть, тебе нужна своя доля наследства вместе со свободой, — очень тихо говорит Ричард мне на ухо. — Может быть, твоя мать должна остаться там, где она сейчас, и разделить свое состояние между вами с сестрой. Тогда ты была бы свободна жить своей жизнью и сделать собственный выбор.

— Я не смогу жить одна, — возражаю я. — Мне не позволят. Мне всего пятнадцать лет.

Он снова улыбается и немного пододвигается так, что его плечо касается моего. Я хочу прижаться к нему, хочу, чтобы он обнял.

— С независимым состоянием ты сможешь выйти замуж за любого человека по своему выбору, — он не повышает голоса. — Ты принесешь своему мужу огромное приданое. Любой мужчина в Англии будет рад жениться на тебе. Большинство из них будет отчаянно желать тебя.

Он делает паузу, чтобы дать мне возможность обдумать его слова. Он поворачивается ко мне, его карие глаза серьезны.

— Можешь быть уверена в этом, леди Энн. Если я добьюсь, чтобы твое состояние вернули тебе, все мужчины будут у твоих ног. Твой муж станет одним из крупнейших землевладельцев королевства и будет связан с древнейшей английской семьей. Ты сможешь выбирать среди лучших из них.

Я жду.

— Но по-настоящему хороший человек не должен жениться на тебе ради состояния.

— Не должен?

— Хороший человек женится на тебе по любви, — говорит он просто.

Рождественские праздники заканчиваются, и мой зять Джордж, герцог Кларенс, самым любезным образом прощается со своим братом королем и младшим братом Ричардом. Иззи целует королеву, целует короля, целует Ричарда, целует всех, кто выглядит достаточно важным, чтобы получить ее поцелуй. Она смотрит на мужа, словно его взгляд является для нее командой к действию. Она похожа на хорошую охотничью собаку, которой не нужен свисток, она подчиняется кивку головы и щелчку пальцев. Джордж хорошо выдрессировал ее. Она привыкла повиноваться ему, как прежде нашему отцу: он стал ее господином. Она была так напугана могуществом Дома Йорков — на поле боя, в море, в таинственном мире колдовства — что цепляется за него, как за единственного защитника. Оставив нас во Франции, чтобы присоединиться к мужу, она следовала за ним повсюду, куда Джордж вел ее, и не боролась за сохранение верности нам.

Ее фрейлины садятся на лошадей, и я вместе с ними. Король Эдуард подает мне руку. Он не забыл, кем я была, хотя его двор прикладывает немалые усилия, стараясь забыть, что когда-то существовали другие король и королева, другой принц Эдуард вместо ребенка, которого повсюду носят за королевой, что когда-то были вторжение, поспешный марш и кровавая битва. Королева Елизавета спокойно смотрит на меня своими серыми, как старый лед, глазами. Она не забывает, что мой отец убил ее отца и брата. Этот кровавый долг еще придется когда-нибудь заплатить.

Я сажусь на коня, расправляю платье и принимаю в руки поводья. Я занята моим кнутом и перебрасываю гриву моей лошади на одну сторону. Я пытаюсь оттянуть момент, когда я в последний раз посмотрю на Ричарда.

Он стоит рядом с братом. Он всегда рядом с братом — теперь я знаю, что на земле существует неизменная любовь и верность. Когда мы встречаемся глазами, он смотрит прямо на меня, его щеки пылают румянцем любви. Любой, кто не поленится взглянуть на него, сразу заметит, как он опасно нескромен. Он кладет руку на сердце, словно присягая мне. Я смотрю по сторонам, слава Богу, на нас никто не обращает внимания, все садятся на коней, а Джордж отдает команды страже. Не боясь ничего, Ричард стоит посреди толпы с рукой на сердце, словно хочет, чтобы весть мир узнал, как он любит меня.

Он меня любит.

Я качаю головой, как будто упрекаю его, и смотрю на поводья в моих руках. Потом снова поднимаю голову, а он все так же смотрит на меня, и его рука по-прежнему лежит на сердце. Я знаю, что должна отвернуться и сделать вид, что ничего не чувствую, словно прекрасная дама из песни трубадура. Но я всего лишь одинокая девушка, а он красивый юноша, который обещал служить мне и сейчас стоит передо мной, положив руку на сердце, а его глаза улыбаются нежно и ласково.

Один из телохранителей спотыкается, его лошадь шарахается и сталкивается с другим всадником. Каждый ищет свое место в кавалькаде, король обнимает жену. Я быстро срываю с руки перчатку и одним движением бросаю ее Ричарду. Он ловит ее на лету и прячет на груди под дублетом. Никто ничего не видел. Никто не узнает. Стражник успокаивает лошадь, садится на нее, извиняясь, кивает капитану, и королевская семья поворачивается, чтобы помахать нам.

Ричард смотрит на меня, застегивает крючок на дублете и улыбается мне. Теперь у него есть моя перчатка, мой залог. Я дала его по своей доброй воле. Больше я не буду ничьей пешкой. Следующий шаг, который будет сделан, будет моим решением. Я выбираю свободу, а затем выберу мужа.

Глава 8

Л'Эрбер, Дондон, февраль 1472

Герцог Джордж и его герцогиня Изабелла располагают в Лондоне обширным поместьем, их дом большой, словно дворец, с сотнями слуг в ливрее Кларенса. Он гордится своей щедростью и копирует правило моего отца давать мясо любому, подошедшему к кухонной двери в обеденное время. Через двор идет постоянный поток просителей, нуждающихся в помощи, и двери приемного зала Джорджа всегда открыты, потому что он не хочет отказывать никому, даже последнему из арендаторов на своей земле. Все должны знать, что отдав ему свою верность, они смогут получить покровительство самого заботливого господина. Теперь десятки, даже сотни людей, когда-то безразличных, знают, как хорошо иметь Джорджа своим господином, настоящим союзником и заступником, желанным другом — и популярность Джорджа ширится, как весенний паводок.

Изабель изображает милосердную леди, раздавая милостыню бедным у порога своей часовни, прося Джорджа о снисхождении, когда ей дают знак проявить доброту. Я следую за ней, как один из символов ее показной благотворительности, и время от времени кто-то замечает, как добры ко мне моя сестра и зять, ведь они приняли меня, когда я была опозорена, и позволяют жить в своем доме, хотя у меня нет ни гроша.

Я жду случая поговорить с Джорджем, потому что вижу, что Изабель является всего лишь его эхом, и в один прекрасный день оказываюсь на пороге конюшни, когда он приезжает и спускается с коня; в этот раз рядом с ним почти никого нет.

— Брат, я могу поговорить с тобой?

Он вздрагивает, потому что я неожиданно появляюсь в дверном проеме, ведь ему казалось, что здесь никого нет.

— А? Сестра, конечно, конечно. Всегда рад видеть тебя. — он улыбается мне своей красивой уверенной улыбкой и привычным жестом проводит рукой по густым светлым волосам. — Чем могу служить?

— Речь о моем наследстве, — смело говорю я. — Я понимаю, что моя мать останется в аббатстве, и хочу знать, что будет с ее землями и состоянием.

Он смотрит на окна дома, словно надеется, что Изабель заметит нас и спустится в конюшню.

— Твоя мать решила скрыться в убежище, — говорит он. — А ее муж был убит, как предатель. Их земли перешли короне.

— Его земли можно будет отобрать, если он будет признан предателем в суде, — поправляю я его. — Но его не привлекали к суду. Поэтому я думаю, что его земли были конфискованы незаконно. Король просто отдал их тебе, не так ли? Ты держишь земли моего отца, как подарок короля, без одобрения закона.

Он моргает. Он не знал, что я в курсе его махинаций. Он опять оглядывается, но, хотя пажи подходят, чтобы взять у него лошадь, кнут и перчатки, здесь нет никого, чтобы прервать меня.

— Нет…

— Я думаю, что ты собираешься отнять земли моей матери и управлять ими от нашего с Изабель имени.

— Это мужские дела, — начинает говорить он, — Нет необходимости…

— Поэтому я хочу знать, когда я получу свою долю земель?

Он улыбается мне, берет за руку, кладет себе под локоть и ведет меня с конного двора через арочные двери в дом.

— Ты не должна беспокоиться об этом, — говорит он, похлопывая меня по руке. — Я твой брат и опекун, я позабочусь об этих вещах вместо тебя.

— Я вдова, — говорю я. — У меня нет опекуна. Я имею право самостоятельно владеть своими землями как вдова.

— Вдова предателя, — нежно поправляет он меня, как будто сожалеет о моей глупости. — Побежденного.

— Мой муж, будучи принцем, не мог быть предателем в своей собственной стране, — возражаю я. — И, хотя я была за ним замужем, не была привлечена к суду, как предательница. Поэтому у меня есть право на мои земли.

Мы вместе входим в главный зал; к его облегчению, здесь сидит Изабель со своими дамами. Она видит нас вместе и выступает навстречу.

— Что такое?

— Леди Анна встретила меня на конном дворе. Боюсь, она тоскует, — ласково говорит он. — И беспокоится о вещах, которые ее не касаются.

— Иди в свою комнату, — неожиданно приказывает Изабель.

— Нет, пока не узнаю, когда я получу свой удел, — настаиваю я.

Я стою посреди зала. Ясно, что им не следует ожидать от меня изящного реверанса и ухода.

Изабель смотрит на мужа, не зная, как заставить меня уйти. Сестра боится, что я снова могу начать драку, и вряд ли она осмелится приказать слугам схватить меня и вывести прочь.

— Ах, дитя, — мягко говорит Джордж. — Оставь это мне, как я уже и предлагал.

— Когда? Когда я получу свой удел? — я специально говорю громко.

Люди оглядываются на нас, сотни людей, весь двор может слышать наш спор с Джорджем и Изабель.

— Скажи ей, — бубнит она себе под нос. — Она может устроить сцену, если ты не поговоришь с ней. Она привыкла всю жизнь быть в центре внимания, она закатит истерику прямо здесь…

— Я твой опекун, — тихо говорит он. — Назначенный королем. Ты это знаешь? Ты вдова, но все же ты ребенок, кто-то должен обеспечить тебе кров и заботу.

Я киваю.

— Так говорят, но…

— Твое состояние находится под моим управлением, — перебивает он. — Недвижимость твоей матери будет передана тебе и Изабель. Я буду управлять имением за вас обеих, пока ты не выйдешь замуж, тогда я передам твою долю твоему мужу.

— А если я не выйду замуж?

— Тогда ты будешь жить в нашем доме.

— И ты всегда будешь распоряжаться моими землями?

Быстрая виноватая усмешка на его красивом лице говорит мне, что именно таков его план.

— Тогда, конечно, ты никогда не допустишь моего брака? — спрашиваю я тихо, но он вежливо кланяется в ответ, целует руку жене и выходит из зала.

Мужчины оборачиваются ему вслед, женщины приседают в реверансе при виде своего самого красивого и любимого господина. Он словно не слышит, когда я громко говорю:

— Я этого не позволю… не допущу…

Изабель шипит на меня:

— Это был наш последний разговор на эту тему. Или я запру тебя в твоей комнате.

— У тебя нет прав на меня, Изабель!

— Я жена твоего опекуна, — говорит она. — И он запрет тебя, если я расскажу ему, как ты клевещешь на нас. Ты все потеряла при Тьюксбери, Энн, ты выбрала неправильную сторону, и твой муж мертв. Привыкай к положению побежденной.

Людской поток через большой зал Л'Эрбера не прекращается ни на минуту. По приказу герцога ворота на улицу открыты весь день, а жаровни горят у дверей всю ночь. Я иду в зал и высматриваю какого-нибудь молодого человека — не нищего, не вора, просто парнишку, который сможет выполнить мое поручение. Их здесь десятки, тех, кто приходит работать днем: чистить конюшни, выносить золу из каминов, доставлять мелочи с рынка для служанок. Я маню пальцем одного из них, белобрысого подростка в кожаной куртке, и жду, когда он подойдет ко мне и поклонится.

— Ты знаешь, где находится Вестминстерский дворец?

— Конечно, знаю.

— Возьми и передай это кому-нибудь из людей герцога Глостера. Скажи им, что это для него лично. Сможешь сделать?

— Смогу, конечно.

— Не отдавай никому другому, и никому не рассказывай. — я отдаю ему сложенный в несколько раз клочок бумаги. Внутри я написала: «Мне надо увидеть тебя». — Если передашь в руки самому герцогу, он даст тебе вторую крону, — говорю я и бросаю ему монету. Он ловит ее, прикусывает своим черным зубом, чтобы проверить серебро, и прикладывает кулак ко лбу.

— А это не любовное письмо? — нахально спрашивает он.

— Это секрет, — говорю я. — Ты получишь от него монету, если не проболтаешься.

Теперь я должна ждать.

Изабель делает над собой усилие и демонстрирует сестринскую доброту. Она позволяет мне пообедать в зале со своими дамами, а меня сажает справа от себя. Она называет меня сестрой и в один прекрасный день приводит меня в свою гардеробную и предлагает выбрать что-нибудь из ее одежды. Она устала видеть меня все время в синем.

Она кладет мне руку на плечо:

— Ты будешь выезжать с нами ко двору, — говорит она, — Когда закончится год твоего траура. А этим летом мы все вместе отправимся в путешествие, может быть, мы заедем в Уорик. Было бы прекрасно снова побывать дома, правда? Ты бы хотела? Мы могли бы посетить Миддлхэм и замок Барнард. Ты хотела бы пожить в наших старых домах? — я не разговариваю с ней. — Мы сестры, — продолжает она. — Я не забываю этого. Анна, не суди меня слишком строго. Мы с тобой так много потеряли, но мы по-прежнему сестры. Давай снова будем дружить.

Я не знаю, когда Ричард придет ко мне, но верю, что он придет обязательно. Но дни идут, и я начинаю думать, что мне делать, если я больше не увижу его. Мне кажется, я в ловушке.

В холодные темные февральские дни мне почти не удается выходить из дома. Джордж почти каждый день уезжает в Вестминстерский дворец или в город. Иногда к нему приходят загадочные личности, их проводят через боковую дверь прямо к нему в кабинет, словно тайных агентов. Все приемы в доме проходят с большой пышностью, словно он уже стал королем. Может быть, он собирается завести настоящий двор, чтобы заткнуть за пояс брата, во всяком случае наши земли и родственные связи дадут ему возможность жить в Англии на правах удельного князя. Изабель всегда рядом с мужем, изысканно одетая, милостивая, как королева. Она уезжает с ним на праздники или приемы в Вестминстере, или когда ее приглашают поужинать с королевой и ее дамами. Я не получаю ни приглашений, ни разрешений на поездки.

Однажды они получают приглашение на особый королевский ужин. Изабель ослепительна в блеске изумрудов, в зеленом платье с зеленой вуалью и в золотом поясе с теми же изумрудами. Я помогаю ей с платьем, зашнуровывая рукава зелеными ленточкам с золотыми наконечниками, и знаю, что мое надутое лицо отражается в зеркале при свете свечей. Все дамы возбужденно галдят о предстоящем визите во дворец, и только я одна остаюсь в Л'Эрбере.

Из окна я смотрю, как они садятся на лошадей во дворе перед главным входом. У Изабель белая лошадь под новым седлом из зеленой кожи и с зеленой бархатной попоной. Джордж стоит рядом с ней с непокрытой головой, его светлые волосы блестят на солнце, как золотой шлем. Он улыбается и машет рукой людям, которые встают по обе стороны от ворот, чтобы пожелать ему удачи. Это так похоже на королевский кортеж, а Изабель на фоне нарядных дам кажется королевой, какой обещал ее сделать наш отец. Я на шаг отступаю от узкого окна в глубину пустой гостиной. За моей спиной проходит слуга с корзиной дров.

— Подбросить поленьев в огонь, леди Анна?

— Оставь их, — говорю я через плечо.

Они проезжают через ворота и звонкой рысью направляются вниз по Элбоу-лейн, вымпелы Джорджа ярко сияют в свете зимнего солнца. Он кивает направо и налево, в знак приветствия поднимая руку в перчатке.

— Но огонь почти догорел, — говорит слуга. — Я подложу еще дров для вас.

— Просто оставь их, — нетерпеливо повторяю я.

Я отворачиваюсь от окна и наконец вижу его. Он снял шапку и сбросил простой плащ, который скрывал его богатый дублет и красивую рубашку, его бриджи и сапоги из мягкой кожи. Это Ричард, он смотрит на меня и улыбается моему удивлению.

Не успев ничего подумать, я лечу к нему. Впервые после Рождества я вижу моего доброго друга, я бросаюсь вперед и сразу оказываюсь у него в руках; он крепко держит меня и целует мое лицо, мой улыбающийся рот, мои закрытые глаза, пока я не начинаю задыхаться и отстраняюсь немного.

— Ричард! О, Ричард!

— Я пришел за тобой.

— За мной?

— Чтобы спасти тебя. Они будут держать тебя взаперти, пока не приберут к рукам состояние твоей матери, а потом отправят тебя в монастырь.

— Я так и знала! Он говорит, что назначен моим опекуном и выдаст мою долю наследства, когда я выйду замуж; но я ему не верю.

— Они никогда не позволят тебе выйти замуж. Эдуард передал тебя под опеку Джорджа, они будут прятать тебя здесь вечно. Тебе придется бежать, если ты хочешь спастись от них.

— Я с тобой, — говорю я с внезапной решимостью. — Я готова идти.

Он колеблется, словно еще сомневается во мне.

— Так сразу?

— Я не та девочка, которую ты знал, — отвечаю я. — Я выросла. Маргарита Анжу научила меня не медлить, когда придет время, и я пойму, что для меня лучше всего; тогда я должна действовать, ничего не боясь. Я потеряла отца, больше никто не будет мной командовать. И тем более Изабель с Джорджем.

— Хорошо, — говорит он. — Я отведу тебя в святилище, это единственное, что мы сейчас можем сделать.

— Я буду там в безопасности?

Я иду в свою маленькую спальню рядом с гостиной, а он следует за мной. Он стоит в дверях, наблюдая, как я достаю из сундука маленькую шкатулку.

— Они не нарушат права убежища в Лондоне. У меня есть для тебя место в Колледже Святого Мартина. Там тебе нечего опасаться. Он берет шкатулку у меня из рук. — Что-нибудь еще?

— Мой зимний плащ, — говорю я. — И я надену сапоги для верховой езды.

Я сажусь на кровать и начинаю обуваться, но он встает на колени передо мной и берет сапоги, раскрывая один для моей голой ноги. Я не решаюсь, это такой интимный жест между молодыми женщиной и мужчиной. Его улыбающиеся глаза говорят мне, что он понимает мои сомнения, но предлагает отбросить их. Я опускаю в сапог пальцы ноги, он держит подошву, я проталкиваю ногу в голенище, и Ричард затягивает шнурки. Он расправляет голенище и стягивает шнуровку на лодыжке, затем на икре, а потом под коленом. Он нежно смотрит на меня, поставив мою ногу на свое колено. Тепло его рук греет меня сквозь мягкую кожу. Кажется, я поджимаю пальцы от его осторожной ласки.

— Анна, ты выйдешь за меня? — спрашивает он просто, не поднимаясь с колен.

— За тебя замуж?

Он кивает.

— Я отведу тебя в святилище, а потом найду священника. Мы сможем пожениться тайно. Тогда я смогу защищать тебя и заботиться о тебе. Ты станешь моей женой, и Эдуард примет тебя, как свою невестку. Эдуард передаст тебе твою часть наследства матери, когда ты будешь находиться под моей опекой. Он не откажет моей жене.

Не дожидаясь моего ответа, он протягивает второй сапог. Я опускаю в него ногу. Он опять осторожно затягивает шнурки на стопе, голени, под коленом. Есть что-то очень чувственное в том, как тщательно он расправляет шнуровку, медленно поднимаясь вверх по ноге. Я закрываю глаза, пытаясь представить осторожное прикосновение кончиков пальцев к внутренней стороне моего бедра. Наконец, он обеими руками опускает край моего подола до самых лодыжек, словно показывает, что я могу доверить ему свою скромность. Он кладет руки на край кровати по обе стороны от меня, и все еще стоя на коленях, смотрит на меня, его лицо горит желанием.

— Скажи «да», — шепчет он. — Выйди за меня.

Я не решаюсь. Я открываю глаза.

— Ты получишь мое состояние, — говорю я. — Когда я выйду за тебя, все, что принадлежит мне, станет твоим. Так же как Джорджу принадлежит все, чем может владеть Изабель.

— Вот почему ты можешь верить, что я отвоюю его для тебя, — отвечает он просто. — Когда наши интересы совпадают, ты можешь быть уверена, что я буду заботиться о тебе, как о себе самом. Ты будешь независима. Ты увидишь, как я могу защищать то, что принадлежит мне.

— Ты будешь мне верен?

— Верность мой девиз. Когда я даю слово, я не нарушаю его.

Больше я не сомневаюсь.

— Ох, Ричард, с тех пор, как мой отец восстал против твоего брата, у меня не было ни одного счастливого дня. А после его смерти у меня не было ни одного дня без горя.

Он берет мои руки в свои теплые ладони.

— Я знаю. Я не могу вернуть тебе твоего отца, но я могу сделать для тебя то, что он тебе обещал: при дворе, во дворцах, в очереди на трон, везде, где ты хочешь. Я смогу вернуть тебе твои земли, ты сама будешь там хозяйкой для своих арендаторов, ты сможешь осуществлять свои планы.

Я качаю головой и улыбаюсь, хотя в моих глазах стоят слезы.

— Мы никогда не сможем сделать это. У отца были грандиозные планы. Он обещал, что я стану королевой Англии.

— Кто знает? — говорит он. — Если, не дай Бог, что-то случится с Эдуардом, его сыном и Джорджем, я стану королем.

— Это невозможно, — честолюбие отца пробуждается во мне, словно шепот в ушах.

— Нет, — говорит он. — СЕЙЧАС это невозможно. Но никто из людей не может предвидеть свое будущее; никто не знает, что может случиться с каждым из нас. Но мы знаем, что можем иметь сейчас. Я могу сделать тебя герцогиней Дома Йорков. Ты можешь сделать меня богатым человеком. Ты станешь равной своей сестре и не будешь зависеть от нее. Я буду твоим верным мужем. И я думаю, ты уже знаешь, что я люблю тебя, Энн.

Я вспоминаю, как долго жила в мире без любви. В последний раз я видела нежность на лице моего отца, когда он отплывал в Англию.

— Это правда? Правда?

— Да.

Он поднимается на ноги и тянет меня за собой. Мой подбородок доходит до его плеча, мы оба молодые, длинноногие, веселые: мы хорошо подходим друг другу. Я утыкаюсь лицом в его куртку.

— Ты выйдешь за меня? — шепчет он.

— Да, — говорю я.

Мои вещи связаны в узел; он приготовил для меня плащ посудомойки, я могу глубже надвинуть капюшон, чтобы скрыть свое лицо.

Я протестую, когда Ричард накидывает мне его на плечи.

— От него воняет жиром!

Он смеется.

— Так даже лучше. Мы выйдем отсюда как слуга и посудомойка, так что никто не обратит на нас внимания.

Главные ворота открыты, как всегда, люди входят и выходят через них, и мы незаметно проскальзываем вслед нескольким молочницам с крынками. Никто не видел нас во дворе, и никто не заметит, что я исчезла. Домашние слуги решат, что я уехала вместе с Изабель и ее фрейлинами, и только когда они вернутся домой через несколько дней, обнаружится, что я сбежала. Я громко смеюсь от этой мысли, и Ричард, который на оживленной улице держит меня за руку, поворачивается, улыбается, и вдруг тоже начинает хохотать, словно мы двое сбежавших от няньки детей.

Уже смеркается, когда мы добираемся до колледжа в тени большого собора Святого Павла; боковой проход к алтарю открыт, здесь толпится множество людей, и нам приходится пробираться мимо них. Внутри шумит целый рынок, лоточники продают все, что душе угодно, здесь же сидят менялы и какие-то темные личности обсуждают свои дела по углам. Лица многих почти невозможно разглядеть под капюшонами; они кутаются в плащи от сырого ветра с реки, и низко опускают головы, когда мы проходим мимо них.

Я боюсь, кажется, здесь небезопасно. Ричард смотрит на меня сверху вниз.

— Для тебя приготовили комнату, тебе не придется сидеть здесь с простолюдинами, — успокаивает он меня. — Здесь дают убежище абсолютно всем: преступникам, фальшивомонетчикам, ворам. Но ты здесь будешь в безопасности. Колледж гордится авторитетом своего святилища, они никогда не выдают тех, кто ищет защиты у Церкви. Даже если Джордж найдет тебя и явится за тобой, они не отдадут тебя ему. — он улыбается. — Они не послушаются даже моего брата короля, если на то пошло.

Он просовывает свою холодную руку мне под локоть и ведет через дверь. Где-то высоко на башне начинает бить колокол; один из монахов выходит вперед, узнает Ричарда и, не говоря ни слова, ведет нас к странноприимному дому.

Я прижимаюсь ближе к Ричарду.

— Тебе здесь ничего не угрожает, — повторяет он.

Монах останавливается около одной из дверей, и Ричард вводит меня в маленькую, чуть больше клетки, комнату. За ней находится еще одна крошечная комнатушка, больше похожая на нишу, с узкой кроватью и распятием, повешенным в головах.

Горничная поднимается с табурета у камина и делает книксен.

— Я Меган, — говорит она, я с трудом разбираю ее северный говор. — Мой господин велел мне служить вам для вашего удобства.

— Меган останется с тобой, и, если что-нибудь случится, она пошлет за мной или придет сама, — говорит Ричард. Его руки расстегивают плащ у меня под подбородком. Когда он снимает плащ, его пальцы нежно касаются моей щеки. — Здесь ты будешь в безопасности, а я буду приходить, как только смогу.

— Они начнут искать меня, как только вернутся домой в Л'Эрбер, — предупреждаю я его.

Он улыбается, словно в предвкушении удовольствия.

— Они будут беситься, как собаки, потерявшие след, — говорит он. — Но ничего не поделаешь: птичка улетела, и скоро она найдет другое гнездо.

Он наклоняет свою темную голову и нежно целует меня в губы. В его прикосновении я чувствую желание большего, я хочу, чтобы он поцеловал меня, как раньше, когда я подбежала к нему как к рыцарю, который спасает свою даму из плена. Его руки сжимают меня, и мгновение мы стоим, не двигаясь.

— Я приду завтра в полдень, — говорит он, а затем выходит за порог и оставляет меня в мою первую ночь свободы. Я смотрю через маленькое окно вниз на оживленную улицу. Я свободна, но мне запрещено выходить за пределы аббатства и, наверное, нельзя ни с кем говорить. Меган моя служанка, но она здесь также, чтобы охранять меня. Я свободна, но заключена в святилище, как моя мать. Если Ричард не приедет завтра, я стану узницей, как королева Маргарита в башне, как моя мать в Болье.

Колледж Святого Мартина, Лондон, февраль 1472

Он приходит, как обещал; его молодое лицо серьезно. Он целует мне руку, но не обнимает, хотя я стою рядом с ним в ожидании его прикосновения. Это словно боль или голод. Я и понятия не имела, какие муки приносит плотское желание.

— В чем дело? — мой голос звучит жалобно.

Он дарит мне короткую ободряющую улыбку и садится к столику у окна, жестом указывая мне на противоположный стул.

— Есть сложности, — говорит он. — Джордж уже обнаружил, что ты сбежала, он говорил с Эдуардом о тебе и требует твоего возвращения. Он говорит, что в качестве уступки готов выдать тебя замуж за меня, но тогда мы не сможем получить твою долю наследства.

Я вздрагиваю.

— Он уже знает? А что говорит Изабель? А король?

— Эдуард будет справедлив по отношению к нам. Он должен сохранить дружбу с Джорджем и удержать его при себе. У Джорджа сейчас слишком много власти, вражда с ним несет большой риск. Он стал очень силен. Он даже может затеять новый заговор с вашими родственниками Невиллами и попытаться захватить престол. Конечно, к нему в Л'Эрбер приходит множество друзей. Эдуард не доверяет ему, но должен выказывать свою благосклонность, чтобы удержать при дворе.

На мгновение мне кажется, что Ричард готов отступить.

— Что мы можем сделать?

Он берет мою руку и целует ее.

— Ты останешься здесь, не волнуйся. Я предложил Джорджу свою должность коннетабля Англии.

— Великого Коннетабля?

Он морщится.

— Да, знаю. Это дороговато для меня. Я был так горд занять эту должность, это величайший пост Англии — и самый прибыльный — но это дело для меня важнее. — он поправляется. — Ты для меня важнее. — он делает паузу. — Ты важнее всего на свете. И у нас есть еще одна проблема: твоя мать пишет всем подряд и заявляет, что ее держат в тюрьме, чтобы украсть у нее земли. Она требует, чтобы ее выпустили. Это дурно пахнет. Эдуард обещал быть справедливым королем. Он не может допустить, чтобы люди шептались, будто он ограбил вдову в святилище.

Я смотрю на этого юношу, поклявшегося спасти меня, который теперь выступил против двух самых могущественных людей королевства, своих братьев. Я буду очень дорого ему стоить.

— Я не вернусь, — говорю я. — Я сделаю все, что угодно, но не вернусь к Джорджу и Изабель. Я не могу, я уйду отсюда, если надо, но я не вернусь в ту тюрьму.

Он быстро качает головой.

— Нет, этого не случится, — успокаивает он меня. — Нам лучше обвенчаться сразу. Тогда, по крайней мере, никто не сможет забрать тебя у меня. Если мы поженимся, они ничего не смогут сделать с тобой, а я буду бороться за твое наследство, как твой муж.

— Нам нужно разрешение папы, — напоминаю я. — Отцу пришлось просить дважды ради Джорджа и Изабель, они такие же близкие родственники, как и мы, но теперь, из-за их брака, мы связаны еще теснее. Мы кузены и к тому же свояки.

Он барабанит по столу пальцами и хмурится.

— Я знаю, знаю. Я думал об этом, и пошлю человека в Рим. Но это займет несколько месяцев. — он смотрит на меня, словно измеряя мою решимость. — Будешь ли ты ждать меня? Сможешь ли ты ждать здесь, в безопасности, но и в уединении, пока мы не получим от Святого Отца разрешение на брак?

— Я буду ждать тебя, — обещаю я.

Я говорю, как девушка, полюбившая в первый раз, но в душе чувствую холодок от мысли, что мне некуда идти, и никто не имеет достаточной власти и богатства, чтобы защитить меня от Джорджа и Изабель.

Глава 9

Колледж Святого Мартина, Лондон, апрель 1472

Дни становятся все ярче и теплее, а я все еще жду в святилище своей свободы, но с каждым днем все нетерпеливее. Я хожу на мессу к Святому Мартину, а по утрам читаю в библиотеке. Ричард прислал мне лютню, так что после обеда я играю или шью. Я чувствую себя узницей, мне одновременно и страшно и скучно. Даже в святилище моя безопасность полностью зависит от Ричарда. Я словно девушка в заколдованном замке, а он рыцарь, который приходит, чтобы спасти меня; только теперь я считаю, что это крайне неудобное и глупое положение — я совершенно бессильна и не вправе даже жаловаться.

Он приходит каждый день, иногда принося ветки с молодыми листочками или букет первоцветов, чтобы напомнить о приходе весны, сезона любви, когда я снова стану невестой. Он присылает швею, чтобы сделать новый гардероб для свадьбы, и я провожу утро за примеркой платья из бледно-золотого бархата с нижней юбкой из желтого шелка. Приходит шляпница, и изготовляет для меня высокий генин[19] с золотой вуалью. Я смотрю в зеркало портнихи и вижу свое отражение: высокую тонкую девушку с серьезным лицом и темно-синими глазами. Я улыбаюсь своему отражению, но я никогда не буду выглядеть веселой, как королева, у меня никогда не будет легкой жизнерадостной красоты ее матери Жакетты и всех женщин их семьи. Их никогда не брали в плен на поле боя, как меня, они всегда были уверены в своих силах и не жили в страхе. Шляпница собирает пряди моих каштановых волос и заплетает их в толстую косу.

— Вы будете очень красивой невестой, — уверяет она меня.

Однажды утром Ричард приходит в озабоченным лицом.

— Я был у Эдуарда, чтобы рассказать о нашем плане пожениться, как только прибудет разрешение от папы, но роды у королевы начались неожиданно рано, — говорит он. — Я не смог встретиться с ним, потому что он уехал в Виндзор, чтобы быть рядом с ней.

Я сразу вспоминаю ужасные роды Изабель: страшный ветер, посланный ведьмой-королевой, который швырял наш корабль как щепку, и ее мертвого ребенка, мальчика, внука моего отца. Я не испытываю ни малейшего сочувствия к королеве, но не могу показать это Ричарду, который верен своему брату, его жене и детям.

— О, очень жаль, — я сама слышу неискренность в своем голосе. — Но разве ее мать не с ней?

— Вдовствующая герцогиня больна, — говорит он. — Они говорят, у нее что-то с сердцем. — он смущенно смотрит на меня. — Они говорят, что ее сердце разбито.

Больше ничего говорить не нужно. Сердце Жакетты было разбито, когда мой отец казнил ее мужа и любимого сына. Но она прожила немало после их смерти — больше двух лет. И она не единственная женщина, которая когда-либо теряла близких людей. На этой войне погиб мой муж и отец — кто-нибудь интересовался моим горем?

— Мне очень жаль, — говорю я.

— Такова война. — Ричард повторяет банальную утешительную фразу. — Поэтому я не смог увидеть Эдуарда до его отъезда. Теперь он будет всецело занят королевой и ее новым ребенком.

— Что нам делать? — кажется, я ничего не могу сделать без ведома и разрешения королевы, а она вряд ли благословит мой брак со своим деверем, когда все они уверены, что ее мать умирает из-за моего отца. — Ричард, я не могу ждать, пока королева посоветует королю разрешить нам пожениться. Не думаю, что она когда-нибудь простит моего отца.

Внезапно решившись, он хлопает рукой по столу.

— Я знаю! Я знаю, что нам делать! Мы обвенчаемся сейчас и скажем им, что получим разрешение папы позже.

Я вздрагиваю.

— Разве так можно?

— А почему нет?

— Потому что наш брак не будет законным.

— Он будет законным в глазах Бога, а затем придет разрешение от папы, и он станет законным в глазах людей.

— Но мой отец…

— Если бы твой отец выдал тебя за принца Эдуарда, не дожидаясь этого разрешения, то вы, возможно, отплыли бы вместе, и он победил бы при Барнете.

Сожаление пронзает меня, словно холодная сталь.

— Правда?

Он кивает.

— Я его знаю. Разрешение пришло бы в любом случае, оттого, что вы ждали во Франции, оно бы не пришло быстрее. Но если бы Маргарита Анжуйская с принцем отплыли бы вместе с твоим отцом, он собрал бы при Барнете все свои силы. Вместе с Ланкастерами он обязательно победил бы нас. Ожидание письма папы было большой ошибкой. Промедление и нерешительность всегда оборачиваются смертельным исходом. Мы поженимся, а разрешение папы сделает наш брак полностью законным. В любом случае, мы будем чисты перед Богом, если произнесем свои обеты в присутствии священника.

Я не могу решиться.

— Ты хочешь стать моей женой?

Он смотрит на меня с уверенной улыбкой. Он прекрасно знает, что я хочу выйти за него, что мое сердце начинает биться быстрее, когда его рука касается моей, как сейчас. Когда он наклоняется ко мне, как сейчас, когда его лицо приближается к моему, чтобы поцеловать меня.

— Да.

Правда, я не только отчаянно хочу выйти за него замуж; я так же хочу наконец вырваться из этого безотрадного существования на волю. Другого пути у меня нет.

Глава 10

Колледж Святого Мартина, май 1472

Вот уже второй раз в моей жизни я, как невеста, иду по проходу к главному алтарю, где меня ждет молодой красивый мужчина. Я не могу не думать о принце Эдуарде, который так же ждал меня там, не зная, что наш союз принесет ему смерть, что мы будем преданы, и уже через двадцать недель он отплывет из Франции, чтобы защитить свои права на престол, и никогда уже не вернется домой.

Я говорю себе, что сейчас все иначе — я выхожу замуж по собственному выбору, я не нахожусь во власти страшной свекрови и не повинуясь бездумно моему отцу. На этот раз я сама решаю свою судьбу — впервые в жизни я решаюсь принять ответственность на себя. Мне пятнадцать лет, я была замужем и овдовела, я была невесткой королевы Англии, а теперь стала невестой герцога королевской крови. Я была пешкой для разных игроков; но теперь я начинаю собственную партию.

Ричард ждет на ступенях алтаря; его родственник и друг, архиепископ Баучер, стоит перед ним с раскрытым требником. Я окидываю взглядом часовню. Она пуста, как на похоронах бедняка. Кто бы мог подумать, что сейчас заключают брак вдовствующая принцесса и герцог Дома Йорков? Ни сестры — она стала моим врагом. Ни матери — она до сих пор в тюрьме. Ни отца — я никогда больше не увижу его. Он погиб, пытаясь завоевать для меня трон Англии, он сам и его надежды стали прахом. Я чувствую себя такой одинокой в этом проходе, мои туфли ступают по надгробным плитам, напоминающим мне, что под ними в кромешной тьме лежат люди, которые тоже были уверены, что играют в свою собственную игру.

Нам некуда идти. Вот в чем странная ирония нашего положения. Я богатейшая наследница Англии с приданым в сотни домов и несколько замков, а мой муж самый богатый молодой человек с доходами от нескольких самых больших графств — и нам некуда идти. Он не может привести меня в свой лондонский дом — замок Байнард — потому что там живет его мать, грозная герцогиня Сесилия, я боюсь ее, как собственную мать. Я не смею явиться перед ней после тайного венчания с одним из ее сыновей, совершенного против воли двух других.

Очевидно, что мы не можем пойти к Джорджу и Изабель, которые будут вне себя от гнева, узнав о событиях сегодняшнего дня; и я наотрез отказываюсь вернуться в странноприимный дом колледжа Святого Мартина в плаще посудомойки. В конце концов, наш родственник архиепископ Томас Баучер приглашает нас к себе во дворец на любой удобный для нас срок. Это еще больше усугубляет его участие в нашем тайном бунте против семьи, но Ричард шепчет мне, что архиепископ никогда не обвенчал бы нас, если бы не имел личного разрешения Эдуарда. Сейчас мало что происходит в Англии без ведома короля-Йорка и его королевы. Значит, пока я считала нас беглыми любовниками, действовавшими тайно, женившимися по любви и скрывшимися от мира ради медового месяца, на самом деле все было не так. Все никогда не было «так». Я думала, что планировала свою жизнь без ведома других людей, но оказалось, что король и мой враг, его сероглазая королева, знали об этом все время.

Ламбертский дворец, Лондон, лето 1472

Это наше лето, наше время. Каждое утро я просыпаюсь, чтобы увидеть, как золотые солнечные лучи пробиваются сквозь стекла окна, выходящего на реку, и крадутся к лицу Ричарда, спящего в моей постели, как ребенок. Простыни сбиты в комок после ночи любви, красивое вышитое покрывало наполовину сползло с кровати на пол, огонь в камине почти превратился в пепел, но никто не смеет войти в комнату, пока мы не позовем: это наше лето.

Теперь я понимаю рабскую преданность Изабель Джорджу, страстную привязанность короля к королеве. Теперь я даже могу понять, почему мать королевы Жакетта умирает от горя после утраты человека, за которого она вышла замуж по любви. Я узнала, что значит любить мужчину, чьи желания совпадают с моими, чья страсть освободила меня, чье закаленное в битвах гибкое молодое тело лежит рядом со мной каждую ночь, принося мне радость; мое второе замужество совершенно изменило мою жизнь. Я имела мужа, но я никогда не была потрясена, возбуждена и опустошена. Я была женой, но не возлюбленной. Для Ричарда я стала женой и любовницей, советником и другом, партнером во всех делах, попутчиком, товарищем по оружию. С Ричардом я из девочки превратилась в женщину.

— Что слышно о разрешении? — лениво спрашиваю я однажды утром, когда он старательно целует меня, считая вслух. Он собирается досчитать до пятисот.

— Ты сбила меня, — жалуется он. — Какое разрешение?

— На нашу свадьбу. От папы.

— Ах, это — оно идет. Ты же знаешь, такие дела могут занять несколько месяцев. Я написал, и мне ответят. Я скажу тебе, когда получу его. На чем я остановился?

— Триста два, — напоминаю я.

Мягкие губы касаются моего соска.

— Триста три.

Мы проводим вместе каждую ночь. Когда Ричарду надо явиться ко двору, выехавшему на лето в Кент, он отбывает на рассвете с друзьями — Бракенбери, Ловеллом, Тирреллом и полудюжиной других — и возвращается в сумерках; так он успевает повидаться с королем и приехать ко мне домой. Он клянется, что мы никогда не расстанемся, даже на одну ночь. Я жду его в большой комнате для гостей Ламбертского дворца с ужином, сервированным на двоих, а он приходит усталый и пыльный с дороги, ест, пьет и рассказывает новости. Он говорит, что новый ребенок королевы умер, и она тиха и печальна. Говорят, что ее мать Жакетта умерла в тот же день; некоторые люди слышали плач русалки под башнями замка. Он крестится и тут же смеется над собой за глупое суеверие. Я под столом сжимаю кулак в знак против колдовства.

— Леди Риверс была замечательной женщиной, — признает он. — Когда я ребенком впервые увидел ее, она показалась мне самой страшной и самой красивой женщиной, которую я когда-либо видел. Но когда она признала меня своим родственником, когда Элизабет вышла замуж за Эдуарда, я стал любить ее и восхищаться ею. Она всегда была так добра к своим детям — и не только к ним, ко всем детям королевской семьи — и предана Эдуарду; она делала для него все, что могла.

— И все-таки она стала моим врагом, — отвечаю я. — Но я помню, что, когда я впервые увидела ее, она показалась мне замечательной. И ее дочь королева тоже.

— Теперь ты бы пожалела королеву, — говорит он. — Она очень страдает, потеряв мать и ребенка.

— Но у нее есть еще четверо детей, — говорю я не очень уверенно. — И один из них сын.

— Мы, Йорки, любим жить большой семьей, — говорит он, улыбаясь мне.

— И что?

— Поэтому я подумал, может быть, нас стоит лечь в постель и попробовать сделать маленького маркиза?

Я чувствую, что краснею, и моя улыбка выдает желание.

— Может быть, — говорю я.

Он знает, что я имею в виду «да».