Дочь от бывшего босса (СИ)

ГЛАВА 10

Руслан

Едва мы садимся на свободную койку перекусить едой из итальянского ресторана, накрыв вместо стола прикроватную тумбочку, как из соседней комнаты доносится громкая музыка. Из-за басов вибрируют даже стены, про выбор композиций, где живого места нет от нецензурной лексики, я вообще молчу. Я хмурюсь и перевожу взгляд на Алису, которая проверяет, спит ли ее дочь. Как вообще можно спать в таком шуме? Условия скотские.

— Это нормальное явление? — мой голос звучит с претензией, которую не получается скрыть.

— Да, мы с Олесей пытались ругаться, но это бесполезно. За стенкой живут бармены. Весь день спят после смен, а к вечеру просыпаются и начинают…

— А подать жалобу?

— Кому? Мы здесь сами на заячьих правах. С детьми официально проживать в общежитии нельзя, нам и так пошли на уступки. Аленка привыкла, ее шумом не разбудишь. То ли дело, когда тут устраивают вечеринки. К нам несколько раз заваливались пьяные парочки, пока мы против правил не врезали собственный замок.

— А зачем тогда вообще здесь жить? Вам плохо платят?

— Платят мне хорошо, но половину зарплаты уходит… — она запинается, краснеет и быстро меняет тему: — И вы реально думаете, что в сезон можно снять что-то по адекватной цене недалеко от центра? Не дай бог что случится, здесь я хотя бы могу прибежать к Аленке в любой момент. И тут есть отельный врач, который хорошо к нам относится. А если сейчас смотреть объявления, то, чтобы не помереть с голоду, мы можем снять комнаты на горе и с не намного лучшими условиями.

У меня нутро скручивает, потому что молодая и красивая, что уж там, девчонка с маленьким ребенком на руках мыслит не по возрасту рационально. Что ей приходится выживать, а не наслаждаться жизнью. Это не справедливо.

— Но все равно придется что-то искать, потому что новое руководство собирается здесь все перестроить.

Я даже давлюсь, когда она говорит это. Потому что перестройка жилья для работников было одной из тем на сегодняшнем совещании.

— Неужели вам не предоставят альтернативное жилье на время строительства?

Точно знаю, что предоставят. Если она соврет, мне будет легче в ней разочароваться.

— Предоставят. Точнее, нам выделяют десять тысяч рублей в месяц, на которые можно снять хостел неподалеку. В хостеле официально нельзя проживать с детьми, да и если бы разрешили…

Я сам был одним из тех, кто предложил это решение, и теперь понимаю, где просчитался. Кто мог подумать, что помимо молодых ребят, которым хостел и общага — одно и то же, тут живут такие девушки, как Алиса и ее подруга. Эмилия и слова о них не сказала, спокойно приняла предложение о хостеле. А мы все, конечно же, думаем лишь о собственной выгоде для себя и своего бизнеса, никто не думает о пешках, коими являются эти девочки.

— Но вы же можете обсудить вашу ситуацию с руководством в индивидуальном порядке, может, они пойдут навстречу…

— Спасибо за беспокойство вам. — Очень вежливо просит меня заткнуться и не нести чушь. Правда ведь ерунду говорю. Кто будет думать о матери с ребенком, когда на ее место желают попасть еще трое и работать за меньшую сумму, лишь бы греть задницу на берегу моря.

— А куда уходит половина вашей зарплаты? — спрашиваю, раз ударились в откровения, но Алиса делает вид, что не понимает меня. — Ну, вы оговорились поначалу, а мне по работе положено подмечать детали.

— Не думаю, что вам может быть это интересно, — парирует и отворачивается к Аленке, чтобы спрятать глаза.

— Если бы мне не было интересно… — начинаю, но мой голос тонет в басах. Я встаю и сжимаю кулаки, собираясь поговорить с соседями.

— Не нужно, пожалуйста, — останавливает меня Алиса, вскочив следом за мной. — Я не хочу проблем.

Ее ладошка, холодная на ощупь, сжимает мое запястье. Я смотрю на скрепленные руки, и когда она понимает, что сделала, быстро отшатывается и садится обратно.

— У меня платежи по кредитам, — знаю, что отвлекает, но позволяю ей это. Успокаиваюсь, сажусь. — Мама болела сильно и… нужны были дорогие лекарства. Она сама не хотела тратиться, потому что всегда повторяла, что жить нужно мне и Аленке, а она свое отжила и… У меня не было денег, мама работать тоже не могла в последние месяцы, но я так надеялась… Был врач один, он обещал, что вот сейчас точно все получится, и я верила. Лечение не помогло, но оставило меня в долгах. Я конечно же не жалею, но это создает определенные трудности нам.

Боже, как она вообще все это на себе тащит?

— Сложная ситуация, — подытоживаю, а Алиса молча кивает, сонно потирая глаза. — Может, вы ляжете? Я присмотрю за девочкой, хотя бы немного поспите.

— Нет, нет, вы что! Нет, я в порядке.

Она так возражает, что мне неудобно ей снова предлагать. У девочки реальные проблемы с принятием помощи. Явно привыкла все сама, и это самое жуткое и прекрасное — когда человек в этом мире рассчитывает только на себя.

— Подскажете, где уборная? — спрашиваю я, собирая пакет с коробками и пластиковыми приборами, чтобы сразу вынести мусор и помыть руки.

— Налево и до конца коридора.

Алиса садится к Аленке и гладит ее по волосам, трогает лоб и щеки и выдыхает, видимо, не обнаружив температуры. Сам не замечаю, как выдыхаю и я. Выхожу, позабыв пакет, и возвращаюсь, чтобы забрать его, совсем голова не работает. Но слышу через приоткрытую дверь тихие, сдавленные всхлипы, и меня пробирает озноб.

Я не смею сделать шаг, не хочу вмешиваться и смущать Алису. Снова. Сам себе удивляюсь, потому что женские слезы никогда не вызывали у меня ничего, кроме раздражения. Особенно когда при помощи них пытались мной манипулировать. Но здесь же… все иначе. Из-за подсмотренных слез мне настолько не по себе, что я забываю, куда шел, и приходится развернуться на полпути обратно, чтобы найти уборную.

Идиот.