У него хватило сил только на то, чтобы молча уставиться на нее. Совершенная невинность! И в то же время в ней явно сидел бесенок, подстрекавший на самые невероятные проделки! Она выстроила в ряд кузенов!
– Вам захотелось поэкспериментировать?
– Ну да. Видите ли, Макс и Лео, мои братья, наотрез отказались целовать меня и объявили, что сами будут судить, какой кузен целуется лучше. Но, вспоминая все это, я думаю, что сама должна была стать судьей, а вовсе не двое мальчишек, совершенно неопытных и ничего не знавших о жизни.
– Что же, вполне разумно. И по каким критериям они выбирали победителя?
Мегги вернулась мыслями к тому замечательному дню и длинной очереди чертовых кузенов, перепуганных, растерянных, но готовых к подвигу.
– Кажется, победителем вышел Грейсон, сын дяди Райдера. Но критерии… они заявили, что награждают Грейсона чисто формально, но, если хорошенько поразмыслить, они выбрали бы его, несмотря ни на что. Знаете, Грейсон великолепный рассказчик и сочиняет множество чудесных историй о призраках, приключениях, таких, от которых волосы дыбом встают. Их хорошо рассказывать в темную ночь. Как раз перед этим он поведал им действительно душераздирающую повесть о старике, которого жена столкнула в колодец и оставила тонуть. Но его дух пришел за ней и натворил целую кучу самых мрачных деяний и все такое. Макс и Лео были до того напуганы и счастливы, так хотели услышать еще что-то в этом роде, что даже колебаться не стали. Поверите ли, объявили Грейсона победителем еще до того, как бедный Джеймс чмокнул меня в щеку.
– Поразительная история, – медленно выговорил Томас, пытаясь припомнить хотя бы один вечер в своей юности, который мог бы сравниться с этим. Бесполезно. В его юности не было веселых дней и вечеров также. Если не считать того, когда ему пошел десятый год и Натан учил его нырять со скалы в океан. Натан, который уехал, вступил в армию и погиб в Испании много-много лет назад.
Томас тряхнул головой, чтобы избавиться от грустных мыслей.
– Кто такой Джеймс?
– Старший сын моего дяди Дугласа. Он и Джейсон – близнецы, и разница между ними минут тридцать, не более. Но Джеймс в один прекрасный день станет графом Нортклиффом. Знаете, эти двое самые красивые молодые люди на всем белом свете!
– Нет, до сих пор не знал. А тогда? Они не были красивы? И вы в тринадцать лет не увлеклись одним из них?
– О нет. Оба они невыносимы. Я до сих пор пытаюсь их перевоспитать. Но теперь пусть этим занимаются их жены, если они когда-нибудь женятся. Мой дядя Дуглас ужасно тревожится за них из-за этой проклятой красоты. Правда, они совсем не избалованы, и все их дурные привычки – из тех, что присущи любому мужчине, так что исправить их невозможно. Но в глубине души они ничуть не испорченны.
– Ничуть?
– Не более, чем их ровесники. Ну, как все: ругаются, хвастаются, воруют у отца бренди, устраивают скачки в полночь и едва не ломают себе шею, держат пари, кто плюнет дальше, в общем, ничего особенного. Зато не играют в азартные игры, не соблазняют местных девушек, мало того, их ни разу не исключали из Оксфорда!
Томас искренне усомнился в заверениях насчет девушек. Они молодые парни, а все молодые парни спят и видят кого-то соблазнить, и дело вовсе не в испорченности. Впрочем, вполне возможно, что они переросли подобные забавы.
– Можно мне поцеловать вас снова?
– Это еще зачем?
– Хочу проверить, будет ли сравнение с вашими кузенами в мою пользу.
– Но это случилось очень давно, и мы были детьми, и…
Он поцеловал ее. И на этот раз не простым прикосновением губ. На этот раз было чуть больше давления, чуть больше нежности и много-много тепла. Его руки легли на ее плечи, медленно притянули ближе. Потом он разомкнул губы.
«В самом деле, разомкнул, – возмущенно подумала Мегги, – словно собирался заговорить, или положить в рот кусочек хлеба, или зарезать верхнее до подобно миланскому сопрано.
Она почувствовала, как его язык легонько вжимается в ее губы, но стиснула их изо всех сил и украдкой посмотрела на него. Его глаза были открыты. Заметив ее шокированный взгляд, он отстранился.
Мегги не отскочила. Не дала ему пощечину. Просто стояла на месте, задумчиво взирая на него.
– Все равно ужасно странно, – объявила она наконец. – Поскольку вы много лет жили за границей, милорд, возможно, забыли английские обычаи. Этот, во всяком случае, явно не английский. Вы открыли рот, коснулись языком моих губ, как нижней, так и верхней, и вроде бы даже лизнули их. В Англии такое наверняка не слыхано, только в каких-то чужих странах, где позволены всяческие бесстыдства.
– Клянусь, Мегги, это вполне допустимая вещь, – пробормотал он, сдерживая улыбку, но, судя по ее лицу, она не совсем поверила.
– Допустимая? Там, где вы жили все эти годы? Может, кто-то показал вам это еще в детстве? Там, где вы росли?
– Да, но в данном случае наставления совершенно необязательны. Ну… разве только чтобы помочь молодому человеку стать немного опытнее. На самом деле главное – практика, как можно больше практики, хотя подобные вещи вообще присущи природе многих людей и познаются в процессе.
– Каком именно?
– В процессе взаимных ласк. Поцелуи – это только начало и обычно зажигают пожар в крови.
– Вот как?
– Да, это самая обычная история. Даже в Китае все делается именно так.
Он легонько гладил ее руки до самых запястий. Бархатная амазонка еще не совсем высохла.
– Собственно говоря, Мегги, вам нужно кое-что знать, поскольку вы уже взрослая женщина.
– Что же мне следует знать?
– В Англии это тоже делается. Как в любой стране.
– Вы уверены? Насчет языка?
– О да.
И тут она сообразила.
Джереми, должно быть, тоже проделывает это с Шарлоттой. Открывает рот, когда ее целует. А она? Тоже открывает? Нет-нет, только не думать об этом!
– Вы находите это неприятным?
Мегги в задумчивости нахмурилась и прикусила нижнюю губу. Ему захотелось прикоснуться пальцем к этой пухлой губке или… или провести по ней языком.
– Нет, вовсе нет. Просто очень любопытным. О Боже, неужели мой отец и Мэри Роуз тоже так целуются? – с искренним ужасом выпалила девушка и, поняв, что проговорилась, зажала рот рукой. В эту минуту у нее сделалось такое лицо, будто она отдала бы все на свете, лишь бы взять слова обратно. Лишь бы не показать, что в голову приходят подобные мысли.
Он снова сдержал смех.
– Я не настолько порочен, чтобы рассуждать о супружеской жизни викария и его жены.
– Вы правы. И мне следовало бы молчать, – со вздохом согласилась Мегги. – Смотрите, это не солнце выглянуло?
– Да. И кажется, дождь прекратился.
Она не знала, то ли радоваться, то ли огорчаться. Совершенно непонятное утро. Во всяком случае, необычное.
– Интересно, выбрали бы теперь Макс и Лео победителем именно вас?
– Наверняка, – без колебаний выпалил он.
Она рассмеялась, но не громко и восторженно, а как-то вымученно, потому что не могла забыть прикосновение его губ… его объятия, большие ладони, гладившие ее: пугающее и все же завораживающее ощущение.
Томас смотрел в ее запрокинутое лицо и думал: «Что же, я научил тебя кое-чему, и это манит и одновременно тревожит. Хорошее начало».
Вслух же он беспечно бросил:
– Наверное, для того, чтобы действовать наверняка, мне придется рассказать им превосходную историю о страшных, чешуйчатых, огнедышащих драконах, и безмозглых рыцарях, которым больше нечего делать, кроме как лезть в их пещеры и вызывать бедняг на бой.
– Боюсь, Макса и Лео больше невозможно подкупить занимательными историями. Мало того, я даже не могу сказать, что может их теперь сбить с пути истинного. Они стали взрослыми, и я больше их не знаю. Проблема в мужском мозгу – вещи совершенно таинственной и непредсказуемой. Похожей на большую спутанную массу сплошных недоразумений. Поверьте, я делала для них все, что могла. Макс собирается стать викарием, как папа, поэтому он не может быть очень уж большим грешником, верно?
– Разумеется. Хотите сказать, что сами воспитывали братьев?
– О да, пока отец не женился на Мэри Роуз. Тогда мне было десять. Настоящая великанша, куда выше и сильнее их! И если считала, что они заслуживают трепки, значит, вполне была способна оттаскать их за уши, что случалось довольно часто, поскольку мальчишки никогда не отличаются здравым смыслом. Да, им требовались строгая дисциплина и зоркий глаз. Лео был ужасным озорником. Никогда не забуду, как он вырезал ленту из спинки моего платья. За это толкнула его в колючий кустарник.
Томас рассмеялся и осознал, что давно уже так не веселился.
Они вывели лошадей из амбара. Пен торжествующе заржал, радуясь, что избежал опасности и остался цел и невредим.
С деревьев капала вода, земля напоминала губку. Томас подсадил Мегги в седло и, дождавшись, пока она расправит юбки, сообщил:
– Я слышал, как доктор Дрейфус уверял, что к концу недели Рори своими проделками перевернет весь дом.
– Наверное. Позвольте еще раз поблагодарить вас, милорд.
– Можете отблагодарить меня хотя бы тем, что станете называть по имени.
– Ну, если вы так желаете… Хорошо. Томас. Прекрасное имя. Надежное. Я с радостью буду его произносить. И поскольку вы поцеловали меня и даже лизнули мои губы, думаю, я достаточно хорошо успела вас узнать.
– Да, мне тоже так кажется. Знаете, доктор Дрейфус также хотел исследовать присланные из Италии лекарства. Он попросил меня достать немного корня маринго, не настойки, а само растение, чтобы посмотреть, нельзя ли вырастить его в Англии. Только об этом и думает.
Но Мегги почти не слушала его. Томас Малком не ее родственник. Они знакомы очень недолго, а он целовал ее с приоткрытым ртом.
Он не Джереми.
Она с трудом заставила себя оторваться от неуместных размышлений.
– Еще один ребенок заболел злокачественной лихорадкой, и доктор Дрейфус немедленно применил ваше лекарство. Малышка Мелисса очень быстро поправилась.
– Да, в деревне только об этом и говорят.
– И поют вам дифирамбы. Мужчины пьют в трактире за ваше здоровье, а дамы рассыпаются в таких комплиментах, что у вас уши, должно быть, горят. Вы быстро превращаетесь в местного героя.
– И мне это нравится, – объявил он, едва прикасаясь к ее ладоням. – Кстати, очень хотелось бы посмотреть на Ла-Манш.
Мегги подняла лицо к бледному солнцу и улыбнулась.
– Мне тоже.
А что, если поцеловать его в ответ? Интересно, женщина тоже может приоткрыть рот? И даже коснуться языком губ мужчины?
Мегги вздрогнула. Что-то подсказывало, что она вступает на неизведанную и, пожалуй, небезопасную почву. И при этом совершенно не уверена, стоит ли по ней идти.
Она опять подумала о Джереми, о его поцелуях, которые наверняка свели бы ее с ума, и поморщилась от внезапной боли.
– Возможно, вы расскажете подробнее, что именно говорят местные леди обо мне и моем великолепии, – предложил Томас. – Хотелось бы испытать, что это такое, когда уши горят. Раньше со мной этого не бывало.
– Не думаю, что это такая уж хорошая идея, – пробормотала Мегги. – А вдруг вы слишком привыкнете к поклонению?
С этим словами она ударила каблуками в бока кобылы.