Доллары для герцога

Глава 5

Еще не совсем понимая, что будет делать в этой ситуации, герцог неслышно вошел в холл.

Магнолия изо всех сил упиралась обеими руками в тяжелый дверной засов, но была не в состоянии справиться с ним. Герцог некоторое время наблюдал за ее усилиями, а потом произнес:

— Не могу ли я чем-нибудь помочь вам?

Даже выстрел из пистолета едва ли испугал бы ее сильнее. Магнолия буквально подскочила на месте от неожиданности, а потом повернулась к герцогу и уставилась на него с выражением неописуемого ужаса в широко открытых глазах.

На ней было темное платье, поверх него — длинный плащ, подбитый горностаем, а на голове — относительно простая шляпка.

Из-под шляпки выбивались ее серебристые локоны, и герцог подумал, что они кажутся ему хотя и необычными, но очень красивыми.

Видя, что Магнолия от неожиданности потеряла дар речи, герцог спросил:

— Могу ли я, как ваш супруг, узнать, куда вы собрались?

Она долго медлила с ответом, но наконец дрожащим голосом, словно слова застревали у нее в горле, прошептала:

— Н-наружу.

— Ну, это очевидно, — ответил герцог. — И, как я предполагаю, на улице вас кто-то ждет?

— Н-нет…

— То есть там никого нет?

— Нет… конечно… нет…

— Правильно ли я понял, — спросил герцог намеренно спокойным и мягким голосом, — что вы хотели выйти на улицу ночью и в одиночестве? И куда же собирались вы направиться?

Она вновь замялась, а потом, словно сомневаясь, стоит ли с ним разговаривать вообще, произнесла:

— Я., я не… знаю.

Герцог посмотрел на нее, подозревая, что она лжет.

В глазах ее, в которых отражался огонь свечей, застыл ужас; да и сама Магнолия ни разу не шелохнулась с тех пор, как герцог заговорил с ней.

Бросив случайный взгляд вниз, он увидел небольшой саквояж — Магнолия, должно быть, поставила его на пол, когда пыталась отодвинуть засов.

На вид саквояж был очень дорогим, и герцог подумал, что именно в нем она хранит драгоценности.

Как можно спокойнее, чтобы не напугать ее еще сильнее, он произнес:

— Давайте присядем, и вы объясните мне, что происходит и почему вы хотите покинуть наш дом.

Магнолия сделала рукой такой жест, словно хотела решительно отказаться, но потом, словно у нее не осталось сил ни на что, кроме повиновения, она слегка кивнула. Герцог сделал шаг вперед и поднял ее саквояж.

Не оборачиваясь, он направился в библиотеку. Магнолия шла за ним; она двигалась почти бесшумно, но герцог чувствовал, что она идет следом.

Герцог поставил саквояж на стол и повернулся. Увидев, что Магнолия в нерешительности остановилась в дверях, он спокойно и даже непринужденно произнес:

— Здесь довольно прохладно. Мне кажется, стоит разжечь огонь.

С этими словами он взял растопку с каминной полки, зажег ее от свечи на столе и, опустившись на колени, поднес к дровам.

Когда огонь разгорелся, герцог поднялся и увидел, что Магнолия по-прежнему стоит на пороге.

— Проходите и садитесь, — дружелюбно сказал он.

Она безмолвно подчинилась, а герцог тем временем зажег еще четыре свечи — по две с каждой стороны камина.

Когда Магнолия опустилась в кресло, герцог закрыл поплотнее дверь и уселся напротив своей супруги, по другую сторону камина.

В свете пламени ее лицо показалось герцогу чрезвычайно бледным. Глядя в огонь, она нервно сжимала и разжимала руки, лежавшие у нее на коленях.

Герцог знал, что тем самым Магнолия пытается скрыть от него, что они дрожат.

Воцарилось молчание. Герцог обдумывал, с чего начать разговор и как убедить Магнолию сказать правду.

Через некоторое время, убедившись, что Магнолия будет молчать, пока он сам не заговорит, герцог произнес:

— Вы только что сказали мне, что не имели ни малейшего понятия о том, куда направитесь. Если это правда, то что вы собирались делать одна в совершенно чужой вам стране?

— Я… мне казалось, что я смогу г-где-нибудь спрятаться… чтобы никто не смог… отыскать меня.

— Полагаю, под словом «никто» вы подразумевали меня?

— И… маму.

Она произнесла это так тихо, что он едва расслышал ее.

— Вы — замужняя женщина, и ваша мать не несет за вас никакой ответственности, — ответил герцог. — Вся ответственность ложится теперь на меня, и вам должно быть известно, какой сенсацией станет ваше исчезновение на следующий же день после свадьбы.

— Я… думала… вы будете рады.

Говоря это, Магнолия не отрывала взгляд от огня.

— Нет, я не был бы рад. Я был бы очень встревожен, взволнован и огорчен.

На щеках Магнолии вспыхнул слабый румянец. Герцог чувствовал, что она не верит ему, но тем не менее продолжал:

— Вы, конечно, понимаете, какой опасности подвергали себя?

Герцогу очень не хотелось подробно объяснять ей, что если у нее в саквояже действительно лежат драгоценности, то и его, и дорогой горностаевый плащ украли бы у нее раньше, чем она успела бы дойти до конца Парк-Лейна.

— Я… я хочу… уйти!

Эти слова, произнесенные чуть громче и отчетливее, сорвались с ее губ на одном дыхании.

— Но почему? — спросил герцог.

— Потому, что я… не хочу быть… вашей женой… а вы… вы ненавидите меня!

Герцог был удивлен, а Магнолия, не дождавшись ответа, взглянула на него, и он вновь прочел в ее глазах ужас.

— Я чувствовала это… в церкви, в саду и в поезде, — продолжала она. — Словно вы… говорили это вслух.

На это герцогу нечего было возразить; он просто онемел от изумления и тщетно пытался подобрать нужные слова, пока Магнолия, торопясь, договаривала:

— Отпустите меня… пожалуйста… дайте мне уйти… и найти место… где бы я смогла… спокойно жить… Вы можете… забрать мои деньги… все деньги… но если я вам не нужна… я не могу… оставаться здесь… отпустите меня!

Голос Магнолии звучал так требовательно и в то же время так жалобно, что герцог сказал:

— Вы достаточно умны и должны понять, что все не так просто. Если я чем-нибудь вас сегодня расстроил, то примите мои извинения.

— Мне показалось… что мамины затеи рассердили вас, — прошептала Магнолия. — Но ни папа, ни я… не имели ни малейшего понятия… о том, что она… задумала.

— Я рассердился лишь потому, — признался герцог, — что рассчитывал на тихую простую церемонию для нас, наших родственников и друзей. Собственно, поэтому я и настоял на том, чтобы венчание происходило в Англии.

— Я… понимаю, — произнесла Магнолия, глотая слезы, — но маме казалось… что все это… очень… скучно, потому что прессе нечего будет… написать, а она… она хотела, чтобы все знали, что я вышла замуж за… герцога.

Интонация, с которой она произнесла последнее слово, заставила герцога поинтересоваться:

— А вы что же, не хотели выходить замуж за герцога?

— Нет… конечно же, нет! — воскликнула Магнолия. — Я не хотела выходить замуж ни за кого… кроме…

Она на мгновение замялась, и герцог спросил:

— Кроме кого?

Ему показалось, что она не ответит, но через мгновение, отвернувшись, Магнолия сказала почти шепотом:

— Кроме того… кто полюбит меня… но раз… никто не может… меня полюбить… я вообще не хочу… выходить замуж.

— Я вас не понимаю, — сказал герцог.

Магнолия слабо взмахнула рукой, но пальцы у нее дрожали, и она снова с силой прижала ладони к коленям.

— Пожалуйста, объясните, что вы имеете в виду, — попросил герцог. Он говорил с ласковой настойчивостью, как будто уговаривал ребенка, и тут же подумал, что в Магнолии действительно есть что-то детское.

Она и в самом деле выглядела очень юной, сидя на краешке кресла, прямая, как стрела. Ее тонкий профиль отчетливо вырисовывался на фоне мраморной каминной полки.

— Когда я окончила школу, — прошептала Магнолия, — я поняла, что мама… собирается… выдать меня за кого-нибудь… очень знатного… а папа объяснил, что никто из… обычных людей… из тех, кто ему нравится… не захочет даже и думать… о свадьбе… потому, что я так… богата.

Это слово она произнесла с трудом и, лишь сделав над собой усилие, сумела закончить:

— Он… убедил меня, что если я не… выйду за вас, то обязательно найдется… кто-нибудь другой, кто может оказаться… и хуже.

Когда она смолкла, в воздухе повисла тишина. Только спустя минуту герцог произнес:

— Я не думал об этом, но мне кажется, я понимаю, что имел в виду ваш отец. Но…

Он хотел продолжить: «…но, наверное, есть где-нибудь на свете человек, который захочет жениться на вас не ради ваших денег» — и в этот момент подумал, что мистер Вандевилт был совершенно прав. Джентльмен, если только его не вынуждают к этому обстоятельства, ни за что не согласится взять в жены девушку, которая настолько богата.

Словно прочитав его мысли, Магнолия проговорила:

— Ну а теперь, когда вы все поняли… пожалуйста, отпустите меня. Я… найду место… где буду в безопасности… и никто не узнает, где я… и смогу жить… своей собственной жизнью.

Герцог ничего не ответил, и она продолжала:

— Мне кажется… если я найду место… где есть много книг… например, музей или библиотеку, то мне даже будет… чем занять себя.

Умоляюще глядя на него, она почти выкрикнула:

— Отпустите меня… пожалуйста… пожалуйста… позвольте мне уйти!

Герцогу никогда в жизни не приходилось сталкиваться со столь сложной задачей, но он понимал, что должен уладить дело с максимальной тактичностью.

Помолчав некоторое время, он спросил:

— А вы подумали, как будете содержать себя?

— Да… конечно, — ответила Магнолия. — Не настолько же я… глупа. Я взяла с собой небольшую сумму… конечно, не деньги, но мои драгоценности стоят довольно дорого.

— Вы собираетесь их продать?

— Да. Я понимаю, что… не получу за них полную стоимость… но этого хватит… на жизнь.

— Мне кажется, вы не понимаете, — сказал герцог, — что женщину, которая живет одна, ждет множество недоразумений и, может быть, даже оскорблений.

Магнолия с удивлением посмотрела на герцога и спросила:

— А если я… не стану заводить знакомств… и вообще… буду жить… очень уединенно?

— Дело не в этом, — объяснил герцог, — я боюсь, что вас, без спутника и приличного багажа, не примут ни в одной гостинице. И весьма маловероятно, что какой-нибудь домовладелец сдаст квартиру молодой женщине, не имеющей удостоверения личности.

Он понимал, что об этом Магнолия не подумала, а может быть, просто не знала. Минуту спустя она спросила:

— Но почему… почему люди обязательно решат… что тут что-то не так? Ведь даже в Англии… в наше время… есть эмансипированные женщины.

— Да, разумеется, — согласился герцог. — Но они выглядят совсем не так, как вы, и по крайней мере не настолько юны.

— И… что же мне теперь… делать?

Это был крик, идущий из самого сердца, и герцог ответил не сразу:

— Предположим, какое-то время вы попробуете пожить у меня.

Ужас в ее глазах стал еще сильнее, и герцог поспешил успокоить Магнолию:

— Мы можем договориться, как нам впредь общаться друг с другом.

Охваченная страхом, Магнолия не поняла, что он имеет в виду, и герцог пояснил:

— Сегодня мы, к сожалению, встретились впервые. Нам следовало познакомиться самое меньшее за неделю до свадьбы, чтобы получше узнать друг друга.

Видя, что Магнолия задумалась над его словами, герцог добавил:

— Предположим, мы поживем вместе месяц или около того и посмотрим, подходим ли мы друг другу. А до тех пор останемся просто друзьями.

— Вы… имеете в виду, — поразмыслив, произнесла Магнолия, — что мне… не придется быть… вашей женой?

Не было никаких сомнений в том, что она подразумевала под этими словами, ибо ее голос явно дрожал.

— Полагаю, — сказал герцог, — что мы с самого начала повели себя не как муж и жена, а как двое незнакомцев, которых свели обстоятельства или судьба, если вам угодно.

Ему показалось, что Магнолия вздрогнула, но она хранила молчание, и герцог продолжил:

— Мы узнаем, есть ли у нас что-то общее и существует ли хотя бы малейшая надежда, что наша дружба перерастет в более глубокое чувство.

— Вы хотите сказать… что я могу… полюбить… вас? — спросила Магнолия.

— Я надеюсь, что в будущем это произойдет.

— Мне казалось… что вы… женились на мне только… из-за моих денег… а не потому, что хотели… любви.

— А мне казалось, — парировал герцог, — что вы вышли за меня замуж только из-за моего титула!

— Этого… хотела только мама, — пояснила Магнолия. — Она, конечно же, предпочла бы принца, но не сумела найти холостого.

В ее голосе прозвучала саркастическая нотка, и герцог с легкой улыбкой ответил:

— Мне самому казалось, что это довольно скверная сделка, но поскольку я очутился в отчаянном положении, то согласился на нее.

— Вам… так сильно были нужны… мои деньги?

— Я думал, вам рассказали, что мой отец оставил после себя огромные долги, из-за которых мне пришлось бы заколотить двери замка и прекратить выплачивать деньги своим пенсионерам и членам семьи, зависящим от меня, а это означало бы для них голодную смерть.

Разговор на эту тему расстроил герцога, и тон его вновь стал резким. Магнолия выкрикнула:

— Таким образом… ненавидя меня… вы были вынуждены… жениться на мне!

— Благодаря этому я мог бы справиться с трудностями. Но я ненавидел не вас, а сам факт, что должен жениться по принуждению. Я ведь тоже хотел жениться по любви.

Глаза Магнолии расширились, и герцог понял, что она никогда раньше не задумывалась об этом.

— Вы хотели жениться… на той… кто… полюбит вас… потому что… вы такой… как есть?

— Конечно же! — воскликнул герцог. — Если вы не хотели выходить замуж за человека, которому нужны только ваши деньги, то я не хотел жениться на той, кому я интересен не как мужчина, а как какой-то там герцог.

— Но ведь… неужели не было другого способа… достать эти деньги, — через мгновение прошептала Магнолия.

— Я всего лишь солдат и не знаю другого ремесла, — ответил герцог. — И раз уж вы задали мне этот вопрос, то могу ли я, в свою очередь, спросить у вас: «А вы уверены в том, что встречали человека, полюбившего вас просто так?»

На мгновение лицо Магнолии исказилось, словно от боли, но она ответила твердо:

— Нет… никогда… никого не было.

— Таким образом, как правильно заметил ваш отец, я — меньшее из всех зол, — воскликнул герцог. — Как ни унизительна эта мысль, но такова правда!

Горькая насмешка, прозвучавшая в его голосе, заставила Магнолию взглянуть на него с опаской.

— Так… может быть… — сказала она осторожно, — для вас все-таки будет лучше… отпустить меня… чтобы я не раздражала вас… своим присутствием? И вы сможете тратить мои деньги… не испытывая ко мне ненависти?

— Даже если нам придется расстаться, — проговорил герцог, — то у меня хватит чувства собственного достоинства, чтобы не трогать ваши деньги, ибо я их не заработал.

— Довольно глупое решение.

— Глупое или нет, но я полагаю его единственно честным. Как только вы покинете меня, я стану тем же бедняком, каким был до нашей свадьбы.

— Но я хочу, чтобы вы взяли мои деньги. Не говоря уже о том, что по закону они уже ваши.

— Я руководствуюсь не законом, а собственными чувствами, — возразил герцог. — Мы — я и вы — заключили деловое соглашение. И если вы не выполните свою часть сделки, я не смогу выполнить свою.

Магнолия подалась вперед, губы ее шевельнулись, словно она хотела возразить герцогу. Но вместо этого она лишь беспомощно развела руками.

— И что же мне… делать? — спросила она. — Пожалуйста… скажите… что мне теперь делать?

— Я думаю, нам обоим нужно сделать одно и то же, — ответил герцог. — Нам надо сесть и спокойно все обсудить. Здесь уже стало теплее, так не лучше ли вам снять плащ и шляпку и разрешить мне предложить вам бокал вина?

— Нет, спасибо. Я не хочу вина.

— Тогда, может быть, лимонаду? — предложил герцог.

Он встал со своего места и прошел к столику с напитками, где среди бутылок стоял небольшой кувшинчик с домашним лимонадом.

Герцог налил Магнолии полный бокал и когда вернулся к ней, то увидел, что она уже сняла плащ, повесив его на спинку кресла, и теперь снимала шляпку.

Ее волосы были зачесаны назад и уложены в простой пучок на затылке. Не было сомнения, что она укладывала их сама уже после того, как служанка ушла.

Герцог подал ей бокал и вернулся к столику, чтобы налить себе бренди с содовой.

Подобную брачную ночь он не мог себе представить и в кошмарном сне. В такой ситуации ему было необходимо выпить чего-нибудь покрепче.

Вновь усевшись напротив Магнолии, герцог вдруг вспомнил, как ее передернуло, когда она брала у него из рук бокал: она по-прежнему боялась его.

До сих пор он никак не предполагал, что может вызвать страх у женщины, хотя мужчины порой содрогались, когда он приходил в ярость или распекал подчиненных.

Прежде чем заговорить, герцог сделал глоток бренди.

— Вам известно, Магнолия, что, если английские газеты, впрочем, как и американские, пронюхают, что вы исчезли сразу же после свадьбы, вас кинется искать вся страна! Где бы вы ни спрятались, вам не скрыться от людей, которые будут охотиться на вас, словно на лису.

Магнолия непроизвольно вскрикнула:

— Вы… пытаетесь… запугать меня!

— Я только объясняю вам реальное положение вещей, — возразил герцог. — И, надеюсь, в конце концов вы поймете, что гораздо безопаснее для вас оставаться со мной, чем оказаться одинокой в чужом мире, о котором вы ничего не знаете.

— Я останусь… если вы… поклянетесь мне… — начала Магнолия.

— Мне незачем клясться, — прервал ее герцог, — ведь я уже дал вам слово. Вам должно быть известно, что на слово английского джентльмена можно положиться — по крайней мере когда речь идет обо мне, то это так.

— И мы… будем только… говоря вашими словами… привыкать друг к другу… и вы… не прикоснетесь ко мне?

Последние слова вновь были произнесены почти неслышно, но по выражению ее лица герцог догадался о смысле сказанного.

— Обещаю, что не прикоснусь к вам без вашего на то разрешения, — успокоил ее герцог. — И мне кажется, Магнолия, мы оба должны ясно представлять себе, при каких странных и необычных обстоятельствах состоялась наша свадьба.

Он помолчал и продолжал уже увереннее:

— Для начала нам необходимо забыть, почему мы оказались вместе, и принять как факт, что пока нам невозможно расстаться; а раз так, мы должны извлечь из этого максимальную пользу.

— Значит ли это… что завтра… мне придется… отправиться с вами?

— Так было запланировано, — ответил герцог, — но, если вы хотите, мы можем остаться в Англии.

Он постарался сказать это как можно небрежнее. Магнолия возразила:

— Но… все ведь уже готово… И кроме того… мне бы очень хотелось увидеть юг Франции.

— Я бы и сам с удовольствием взглянул на него.

— А вы там ни разу не были?

— Корабль, везущий войска в Египет, заходил в один из портов всего на два дня.

— Значит, для вас это будет… так же интересно, как для меня?

— Чрезвычайно интересно, — согласился герцог. — И мне не терпится взглянуть на яхту, которую приобрел мой отец. До последнего времени я даже не подозревал о ее существовании.

— Мне этого тоже очень хочется, — просто сказала Магнолия. — Я ведь хороший моряк. Ни папа, ни я не ощущали морской болезни во время той бури в Атлантике, а мама и почти все остальные пассажиры очень страдали.

— В таком случае яхта недолго будет стоять на якоре.

Магнолия поставила бокал на столик и сказала:

— Можно я пойду спать… и вы… должно быть… тоже устали.

— Хоть я и вздремнул в поезде, — с улыбкой произнес герцог, — но, признаюсь, измотан полностью.

Он взял ее саквояж; Магнолия поднялась с кресла и, немного поколебавшись, спросила:

— Вы… вы совершенно уверены… в том, что поступаете правильно? А что если… узнав меня… лучше… вы возненавидите меня еще сильнее, чем сейчас?

— Если это случится, в чем я искренне сомневаюсь, — возразил герцог, — тогда нам придется предельно откровенно и во всех деталях обсудить наше будущее.

Он замолчал на мгновение и продолжал с улыбкой, которую многие женщины нашли бы необыкновенно привлекательной:

— Уверяю вас, я более не испытываю к вам ненависти. Но если вы не перестанете меня ненавидеть, то существуют различные варианты того, как нам поступить в таком случае.

— И какие же именно? — пытливо спросила Магнолия.

— Я владею несколькими домами в разных уголках страны; в любом из них вы великолепно устроитесь, если решите жить самостоятельно, — ответил герцог. — Кроме того, вы можете приобрести любой особняк в Лондоне или в провинции, как пожелаете.

Он говорил с нарочитой деловитостью, но думал при этом, что такая хрупкая, юная и беспомощная девушка никак не сможет жить самостоятельно.

У него возникло неожиданное чувство, что он обязан, хочет он этого или нет, защищать и оберегать Магнолию. И защищать ее не столько от остальных людей, сколько от нее самой.

— От меня… не требуется… принять решение прямо сейчас? — спросила Магнолия.

— Насколько я помню, речь шла о том, что делать, если в будущем мы возненавидим друг друга до такой степени, что не сможем оставаться вместе, — возразил герцог.

— Да… конечно, — согласилась Магнолия. — Боюсь, от усталости я совсем поглупела.

— Мне, напротив, представляется, что вы весьма здравомыслящая и умная девушка, — заметил герцог. — Когда вы обдумаете все на свежую голову, то, так же как и я, порадуетесь, что не вышли за порог этого дома одна. Здесь значительно безопаснее, чем на улице.

Магнолия взяла с кресла плащ и перекинула его через руку. После этого она взглянула на герцога, и, так как он был намного выше ее, ей пришлось закинуть голову.

Она сбивчиво проговорила:

— Мне кажется… возможно, я должна… поблагодарить вас… за… доброту и… понимание… которых я не ожидала… я думала… вы….

Глаза ее при этом казались огромными.

— Если вы решили благодарить меня, — ответил герцог, — то для начала я должен попросить у вас прощения за то, что напугал вас.

— Я… понимаю, почему вы так… рассердились… и я жалею… что большой свадебный торт… и птица, наполненная розами… не утонули… во время шторма!

Говоря это, она с тревогой смотрела на него, и герцог, еще до того как успел ответить, поймал себя на том, что улыбается — улыбается вполне естественно и непринужденно.

— Согласен, что так было бы гораздо лучше, — сказал он. — И то, и другое — оба зрелища были жутко несносными.

Магнолия внезапно рассмеялась.

— Я только сейчас вспомнила, — объяснила она, — как один из официантов, когда птица взорвалась, нырнул под скатерть.

— Вполне разделяю его чувства.

Теперь и герцог нашел в себе силы, чтобы посмеяться над суматохой, возникшей из-за сумасбродных идей миссис Вандевилт.

— Я отправляюсь спать… немедленно, — быстро проговорила Магнолия, словно боясь, что он снова рассердится.

— И я собираюсь последовать вашему примеру, — ответил герцог. — Заодно отнесу ваш саквояж с драгоценностями. Могу ли я посоветовать вам убрать его до утра в безопасное место?

— Уж не боитесь ли вы, что меня ограбят?

— Нет, конечно же, нет, но столь ценные украшения способны ввести в соблазн даже самого честного человека.

Про себя герцог подумал, что деньги в любом обличье являются соблазном — соблазном для подлого вора и соблазном для таких людей, как он сам.

Магнолия уже стояла в дверях. Герцог повернулся, чтобы задуть свечи — сначала те, что горели рядом с камином, а затем те, что стояли на столе.

Когда он вышел из библиотеки, Магнолия уже поднималась по лестнице; герцог догнал ее только у дверей спальни.

Она остановилась и нерешительно протянула руку за саквояжем.

— Я возьму его? — спросила она. — Или… вы сами… спрячете?

Этой фразой, как показалось герцогу, она хотела дать ему понять, что не станет повторять своего бегства.

— Я сделаю, как вы захотите, Магнолия. А сейчас ложитесь и постарайтесь уснуть. Завтра нам предстоит долгое путешествие — зато, я надеюсь, мы увидим много интересного, и нам будет о чем поговорить.

На ее губах заиграла улыбка, и в глазах уже не было страха, когда она спросила:

— А вы расскажете мне об Индии?

— Конечно, а поскольку, следуя пожеланиям вашей матушки, мы собираемся посетить Грецию, нам не мешало бы обновить наши познания в области мифологии.

Магнолия вскрикнула от радости.

— Мы поплывем в Грецию? Эта страна всегда меня очень интересовала!

— Мы поплывем туда, куда вы пожелаете, — ответил герцог и, подумав про себя, что эту фразу следовало закончить словами: «… потому, что за все платите вы», почувствовал раздражение. Сейчас ему совершенно не хотелось об этом вспоминать.

Видимо, та же мысль посетила и Магнолию, потому что огонек в ее глазах погас, едва загоревшись.

— Вам прекрасно известно, — сказала она, — что… принимаете решения… вы… а не я.

Сказав это, она открыла дверь и, не оборачиваясь, вошла в комнату, оставив герцога в коридоре с саквояжем в руках.

Солнце палило вовсю, и сад, окружающий виллу, поражал разнообразием красок.

Магнолия стояла перед огромным окном на террасе, восхищаясь голубизной моря, и думала, какие найти слова, чтобы передать в письме, которое она писала отцу, ощущение той красоты, в которую они окунулись сразу, как только сошли с поезда в Ницце. Ей казалось, что она попала в волшебную страну.

Для герцога это путешествие было чересчур комфортабельным; он не был к этому привычен, но понимал, что для Магнолии в этом нет ничего необычного: к таким удобствам она была приучена с детства.

Курьер, покончив все необходимые приготовления, присоединился к ним, чтобы присматривать за багажом и прислугой.

Единственное недоразумение возникло перед самым отъездом, когда герцогу сообщили, что багаж, его лакей и горничная Магнолии отправлены с курьером на вокзал.

— С ними уехали трое охранников, ваша светлость, — сообщил дворецкий, — а четвертый ждет вас, чтобы проводить к поезду, как только вы будете готовы.

— Охранники? — переспросил герцог.

— Телохранители, ваша светлость. Они прибыли вчера на специальном поезде и провели здесь всю ночь.

— Вы хотите сказать, — уточнил герцог, — что для охраны ее светлости и меня наняты телохранители?

— Как я понял, ваша светлость, это сделано по приказу миссис Вандевилт.

— В таком случае этот приказ будет отменен! — резко произнес герцог. — Я не собираюсь проводить свой медовый месяц в присутствии четырех телохранителей. Здесь Англия, а не Америка! И во Франции мы будем в такой же безопасности, как и у себя на родине!

Дворецкий смутился, и герцог поспешил добавить:

— Разумеется, Доукинс, это не ваша вина, но передайте телохранителю, который ждет меня здесь, что я не нуждаюсь в его услугах и остальных отошлю назад сразу, как только мы прибудем на вокзал Виктории.

— Будет исполнено, ваша светлость.

Герцог не стал рассказывать об этом инциденте Магнолии, но, садясь в поезд, она заметила троих мужчин, которые нерешительно переминались на перроне, бросая по сторонам мрачные взгляды. Герцог сказал им что-то, и они ушли с недовольным видом, а сам он присоединился к супруге.

Когда поезд тронулся, Магнолия спросила:

— Вы запретили… телохранителям… сопровождать нас?

— Естественно! — ответил герцог. — Может быть, в Нью-Йорке вам были нужны телохранители, но в нашей стране, как и во Франции, я сам в состоянии защитить себя и свою жену.

— Они, наверное, были очень удивлены, узнав, что вы не нуждаетесь в их услугах?

— Меня не интересуют ничьи чувства, кроме ваших и моих, — ответил герцог. — Смешно путешествовать, словно король, который все время боится, что какой-нибудь анархист бросит в него бомбу.

— Нас могут похитить и потребовать выкуп.

— Ну, это совершенно неправдоподобно, — уверенно сказал герцог.

Он думал, что Магнолия начнет спорить, но она только улыбнулась.

— Благодаря вам я… начинаю чувствовать себя так, словно… сбежала из… своей тюрьмы.

— Так вот что вы подразумевали, говоря, что только книги дают вам свободу! — воскликнул герцог.

Магнолия кивнула:

— Я никогда и нигде не оставалась без охраны. Даже когда в детстве няня возила меня в коляске, ее всегда сопровождали двое охранников, а когда мы выезжали на пикник, вооруженные телохранители были за каждым кустом.

Она вздохнула:

— А в школе девочки смеялись надо мной из-за охранника, который каждый день ждал меня в холле, чтобы проводить домой.

— Вас можно только пожалеть, — с чувством сказал герцог.

— Когда я вспоминаю об этом, мне тоже становится жалко себя, — ответила Магнолия. — Я всегда завидовала детям бедняков и считала, что им живется намного веселее, чем мне.

— Мне кажется, мы всегда считаем, что другие гораздо счастливее нас, — проговорил герцог. — Правда, до настоящего времени я был доволен каждой минутой своей жизни.

Он сообразил, как можно истолковать его слова, только когда Магнолия выдохнула:

— До… настоящего времени?

— Я не имел в виду эту минуту, — быстро поправился герцог. — Я говорил о моменте, когда мне пришлось оставить военную службу и вернуться домой ко всем бедам и сложностям, сопровождающим герцогский титул.

— В число которых… вхожу… и я?

— Мне кажется, — сказал он, и глаза его блеснули, — что вы напрашиваетесь на комплимент.

— Нет… нет, что вы! — с ужасом в голосе воскликнула Магнолия. — Я на самом деле подумала… что я… мне стало… вас очень жаль.

— И совершенно незачем думать об этом. Если будет нужно, я сам смогу себя пожалеть, — возразил герцог. — Я предлагаю нам с вами, Магнолия, наслаждаться обществом друг друга.

Он посмотрел на нее и добавил:

— Вот, например, мы едем классом de luxe, a солдат, да к тому же еще и нищий, никогда не мог себе этого позволить.

Магнолия засмеялась.

— А как путешествовали вы? — спросила она.

— На военно-транспортном судне, — ответил герцог. — Если хотите, я расскажу вам об этом.

Магнолия кивнула, и он начал описывать ей переполненный трюм, солдат, ни разу в жизни не видевших моря и страдающих от морской болезни; он говорил о том, как трудно успокоить лошадей, которые готовы взбеситься, о том, как раскаляется обшивка, когда корабль входит в воды Красного моря, как душно в трюмах и как приходится экономить каждую каплю пресной воды.

Герцог еще накануне понял, что Магнолия — превосходный слушатель, и всю дорогу она засыпала его вопросами о путешествиях, о странах, в которых он побывал, о людях, с которыми он встречался.

Он был поражен ее умением схватывать самую суть и наслаждался новой для него ролью учителя.

В то же время он видел, что Магнолия по-прежнему боится его, боится как представителя противоположного пола.

Случайно касаясь ее или подавая ей руку, чтобы помочь сойти с лестницы, он чувствовал, как она вздрагивает.

Он убеждал себя, немного кривя душой, что это пойдет ему только на пользу, излечит его от излишней самоуверенности, но на деле чувствовал себя оскорбленным.

Лишенный тщеславия, герцог тем не менее был бы глупцом, если бы не замечал, что пользуется успехом у дам и почти каждая женщина, на которую он обращает внимание, отвечает ему блеском глаз, который более выразителен, чем любые слова.

Но Магнолия, хотя слушала его рассказы с неослабевающим интересом, в страхе шарахалась от него, стоило ей вспомнить, что он — мужчина и — более того — ее муж.

В ее поведении всегда ощущалась некоторая настороженность, как будто она опасалась, что их приятные, хотя и весьма прохладные отношения будут нарушены какой-нибудь грубой выходкой с его стороны.

По вечерам, отправляясь в свое комфортабельное купе в их отдельном спальном вагоне, прицепить который к Южному экспрессу, несомненно, стоило огромных денег, герцог думал о Магнолии.

Но думал о ней не как о безликой американке, с которой заключил деловое соглашение.

Теперь, узнав ее лучше, герцог понимал, что она до нелепости впечатлительна и ранима, но, кроме того, умна и начитанна, хотя остается при этом наивной, как младенец, ничего не зная об окружающем мире, от которого ее неусыпно оберегали и ограждали как наследницу миллионов.

Герцог приходил в ужас от мысли, чем мог закончиться ее побег, окажись он успешным.

Ее бы моментально ограбили и бросили на обочине, или, что еще хуже, она попала бы в один из отвратительных борделей, откуда нет возврата.

Герцог даже не подозревал, что наследницы американских миллионеров воспитываются в такой изоляции от реального мира, что живут в каких-то заоблачных высях и выходят в свет совершенно беспомощными.

Ему страшно было подумать, что случилось бы, если бы Магнолия вышла замуж за человека, непохожего на него — какого-нибудь европейского принца, который интересовался бы только ее деньгами. Вероятно, потрясение было бы для нее так велико, что она не захотела бы жить.

Герцог уверял себя, что преувеличивает, но эта мысль не уходила, и поэтому он разговаривал с Магнолией спокойно и мягко и не делал ничего, что могло еще больше напугать ее и заставить остерегаться.

Заканчивались его размышления всегда одним и тем же вопросом, ответа на который он не знал: «Как я могу быть уверен, что не испугаю ее в будущем?»