Дозор. Питерские тени...

Пролог Кастет в кармане

В метро было людно и душно. Июльский вечер, пятница.

Часть народа следовала с работы домой, в спальные районы. Другая – до конечной станции «Купчино», чтобы там пересесть на электрички и разъехаться по дачам, так милым городским усталым сердцам.

Разогнавшийся состав неожиданно шатнуло на последнем повороте, пассажиры бестолково завалились направо – друг на друга.

– Что это у тебя, милочка в кармане? – принялась сварливо ворчать пожилая костистая тётка в летнем цветастом сарафане. – Ребристое такое, твёрдое, слегка колючее? Прямо в поясницу мне впилось…. Ох, уж, эта современная молодёжь. Никакого уважения к старшим. Совсем распустились и распоясались. Сталина на вас нет…

– Простите, пожалуйста, – незамедлительно отодвигаясь в сторону, смущённо пробормотала Юлька. – Я нечаянно. Не со зла. Извините.

Было очень душно, тревожно и жарко, по спине, нещадно и подло щекотясь, ползли – размеренной чередой – капельки пота.

«Всё из-за этой дурацкой куртки», – подумала Юлька. – На улице плюс двадцать пять градусов, а в вагоне метро и того больше. В футболке, по идее, надо ходить в такую погоду. Но у куртки есть одно бесспорное и важное достоинство, то бишь, наличие просторных карманов…».

В правом кармане джинсовой светло-голубой курточки лежал надёжный и тяжёлый кастет, треугольное пупырчатое ребро которого и впилось в поясницу ворчливой соседки. В левом кармане находился пузатый светло-зелёный баллончик с качественным израильским нервнопаралитическим газом (сорок пять американских баксов, между прочим, пришлось отдать!). Во внутреннем – короткий самодельный стилет в деревянных ножнах.

Сложить всё это хозяйство в наплечную сумку? Можно, конечно. В том смысле, что сложить-то можно, а, вот, достать – в нужный момент – можно и не успеть…

«Дяденька, назначивший по Интернету встречу, судя по фотографии, является достаточно субтильным и хиленьким», – мысленно хмыкнула Юлька. – «Такого и утренней жидкой соплёй, запросто, можно перешибить. Но страховка – в серьёзных делах – лишней не бывает. Прописная истина и жизненная диалектика, так сказать…».

– Конечная станция «Купчино», – устало и равнодушно объявил механический голос. – Дамы и господа, пожалуйста, не оставляйте в вагонах метрополитена посторонних вещей и подозрительных предметов…

Перейдя по подземному переходу на нужную сторону, девушка вышла на Балканскую площадь.

– Охотнички, блин, – язвительно проворчала костистая тётка в цветастом сарафане, идущая рядом. – Твари ненасытные. Колодцы бездонные. Ну, чисто шакалы степные…

– О ком это вы? – поинтересовалась Юлька.

– А вон, видишь, менты парочками прогуливаются? То есть, полицейские, если по-новому…. Думаешь, это они надзирают за общественным порядком? Фигушки, милочка, тебе! Мужичков высматривают – прилично одетых и пьяненьких. Мол: – «Предъявите ваши документы! Попрошу пройти с нами!». Удостоверение мельком покажут и поведут – якобы в отделение, расположенное на Купчинской улице. Не доведут, конечно. В ближайшей подворотне умело обшманают, физию слегка начистят, деньги и мобильный телефон отнимут, после чего отпустят – на все четыре стороны…. О, времена! О, нравы! Куда катится наш долбанный и зачуханный Мир? Я и говорю, что Сталина на вас, охламонов болтливых, нет…

– Вы местная? – понимающе вздохнув, спросила Юлька.

– Можно и так сказать, – заважничала тётка. – Родилась-то я, правда, на Средней Охте, но в десять с половиной лет сюда переехала…. Видишь, справа – шестнадцатиэтажный красно-белый дом?

– Вижу.

– Лет так тридцать пять тому назад мы со школьными подружками – на этом самом месте – грибы собирали. Отменные черноголовики, моховики, маслята и опята…. Ну, куда тебе надо, пигалица белобрысая?

– К роддому. Он расположен, кажется, на Малой Балканской улице.

– Не рано ли, девонька? Тебе же, наверняка, ещё и семнадцати годочков не исполнилось.

– Угадали, только шестнадцать с половиной, – лучезарно улыбнулась Юлька, после чего – на всякий случай – соврала: – У меня там старшая сестрёнка лежит. Уже полторы недели. На сохранении…. Как мне добраться до роддома? На каком транспорте? Подскажите, пожалуйста.

– Не секрет, понятное дело, – вальяжно передёрнула покатыми плечами тётка. – Видишь, кубическую бетонную тумбу, на которой стоит тощий очкарик? Сразу за тумбой повернёшь налево. Дошагаешь до трамвайной остановки. Сядешь на «шестьдесят второй» маршрут и доедешь до кольца. Оно расположено, как раз, рядом с роддомом. Роддом сразу увидишь и мимо не пройдёшь. В том плане, что других зданий-сооружений там и нет. По крайней мере, достроенных…..Удачи, тебе, пигалица. Мне, извини, в другую сторону…

Возле серой бетонной тумбы, на которую забрался тощий мужчина в очках, собралась небольшая толпа зевак.

Очкарик, одетый в драные тёмно-синие джинсы и светлую футболку с портретом Эрнесто Че Гевары, нараспев, слегка рисуясь, читал стихотворение:

«Красивое стихотворенье. Откровенное и правильное», – мысленно признала Юлька. – «А, вот, сам очкастый парнишка особого доверия не вызывает. Лет двадцать с небольшим, цыплячья кадыкастая шея, реденькая-реденькая короткая бородка. Хиппи натуральный, если коротко. Не верится, что такой индифферентный тип принимал участие в активных боевых действиях…. Кстати, Главная героиня этого стишка очень напоминает меня. Светлая, стройная, чуть-чуть веснушчатая…».

Девушка мельком взглянула на крохотные наручные часики и ускорила шаг – было уже девятнадцать тридцать, до назначенной встречи оставалось сорок пять минут.

– Не стоит опаздывать, – тихонько прошептала Юлька. – Мнительный клиент может заподозрить неладное и соскочить…

Трамвай, громко и надсадно дребезжа на стыках рельсов, сделал широкий полукруг и остановился возле длинного серого здания.

– Роддом, кольцевая! – объявил вагоновожатый. – Выходим, граждане и гражданки! Выходим, не задерживаемся.…Разбудите, пожалуйста, мужчину на заднем сиденье. Девушка в джинсовой куртке! Я вам говорю!

Юлька прошла в хвост вагона и, слегка прикоснувшись ладонью к плечу неизвестного гражданина, сообщила:

– Приехали, уважаемый! Конечная остановка…. Да, просыпайся уже, деятель!

– А, куда? – мужчина открыл глаза и непонимающе завертел головой. – Где я? Почему? Что происходит?

– Ничего странного и непоправимого не происходит, – заверила добросердечная Юлька. – Приехали на кольцо. Роддом.

– Зачем мне – роддом?

– Я не знаю, дяденька. Пить надо меньше. Поднимайся и вылезай наружу, пока вагоновожатый ментов не вызвал. То есть, полицейских.

– Ой, боюсь, боюсь, – дурашливо заблажил мужчина. – Повяжут, ведь, волки позорные. Оберут до последней нитки, суки рваные и алчные. В холодную камеру бросят…. Как думаешь, красотка?

«Лет тридцать пять, наверное, собеседнику», – машинально отметила Юлька. – «Лысоватый, мешки под глазами, лёгким перегаром пахнуло. Вернее, недавно выпитым пивом…. Но, вместе с тем, чувствуется, что мужичок крепкий и физически неплохо подготовленный. Одет, кстати, в мешковатую холщовую куртку с ободранным правым плечом. То есть, не по сегодняшней жаркой погоде…. Дырочка-то на плече свежая – нитки свисают, края испачканы в крови. Ладно, его дела. Бывает…».

Так и не ответив на заданный вопрос, Юлька, гордо тряхнув светлой чёлкой, покинула выгон.

Выбралась наружу и внимательно огляделась по сторонам.

Ленивое вечернее солнышко, разбрасывая вокруг себя нежно-малиновое марево, неподвижно висело в западной части небосклона. Высоко в блёкло-голубом небе, обещая хорошую погоду, отчаянно носились – крохотными чёрными точками – бодрые стрижи.

Справа – относительно трамвая – возвышалось серое скучное здание роддома, к которому направились все остальные пассажиры – человек семь-восемь, не больше.

Слева, примерно в полукилометровом отдалении, наблюдался полуразвалившийся деревянный забор грязно-синего цвета, за которым угадывалась приземистая бетонная коробка неизвестного долгостроя. В ту сторону никто не шёл.

Удовлетворённо улыбнувшись и насвистывая что-то неопределённо-легкомысленное, Юлька зашагала налево.

Отойдя метров на сто пятьдесят, она – как и полагается в таких случаях – резко обернулась. Лысоватый пассажир, выбравшись из трамвая с мятой сигаретой, зажатой в зубах, пытался прикурить, бестолково щёлкая зажигалкой.

– Надо развернуться на сто восемьдесят градусов, – насмешливо хмыкнула девушка. – То бишь, чтобы прикрыть зажигалку от порывистого ветра. А так-то можно долго упражняться. Пьяницы эти горькие – сплошная ошибка природы…

Пыльная дорога привела её к воротам, одна из створок которых лежала в широкой канаве, заполненной до краёв буро-чёрной водой.

«Странное дело», – непонимающе пожала плечами Юлька. – «Говорят, что в нашей любимой России – окончательно и бесповоротно – победил рачительный капитализм. Мол, кругом сплошная частная собственность…. Почему же данный недостроенный объект не охраняется? Может, это какой-то государственный заказ-объект? Например, второй корпус купчинского роддома? Мол, вороватый частный подрядчик получил сто процентов предоплаты и, долго не раздумывая, подло свинтил в неизвестном направлении? Вполне реальная версия, вполне…. Так, а куда дальше? В последнем электронном послании дядечка написал: – «От ворот надо повернуть направо. Через сто двадцать метров дошагаешь до бетонной полукруглой арки. По ней пройдёшь во внутренний дворик. Увидишь дверь парадной, на которой нарисован маленький красный крест. Там, внутри, я тебя, сладенькая моя, и буду ждать. Стол уже будет накрыт, а кроватка застелена чистым постельным бельём. Твой истосковавшийся и неутомимый пупсик…». Тварь грязная и похотливая! Кровью, сволочь, умоешься! Убивать, конечно, не буду. Но яйца подонку отобью качественно, чтобы ничего сделать – в сексуальном плане – никогда уже не смог…. Сто двадцать метров? Это сколько же шагов? Надо думать, что в районе ста пятидесяти…».

Девушка свернула под бетонную арку и, пройдя по узкому коридору порядка сорока-пятидесяти метров, оказалась во внутреннем дворике, захламлённом разнообразным строительным мусором: полусгнившими деревянными рамами, кучами битого стекла, пустыми банками из-под краски и беспорядочно разбросанными чёрными цилиндриками битума.

– Бардак и бедлам, блин горелый…. Где же эта дверь с красным крестиком? Ага, вижу, – машинально нашаривая ладонью в кармане кастет, тихонько пробормотала Юлька, после чего громко позвала – приторно-игривым голоском: – Семён Семёнович! Ау! Я пришла, встречай!

Дверь, тревожно проскрипев ржавыми петлями, широко распахнулась, и сутулый лохматый человечек неопределённого возраста, украшенный характерной «чеховской» бородкой, посоветовал:

– Не стоит так громко кричать, звезда очей моих. Нам же с тобой, Матильдочка, огласка не нужна, верно?

– Не нужна, – покладисто подтвердила Юлька.

– Тогда, птичка моя изящная, заходи.

– Ну, не знаю, право…

– Изображаешь трепетное девичье смущение? – криво улыбнувшись, прозорливо предположил человечек. – Цену себе набиваешь? Хочешь, чтобы тебя поуговаривали? Оно, если вдуматься, и правильно. Девственность – товар ценный, хотя и одноразовый…. Хи-хи-хи!

Сзади послышалось размеренное пыхтенье:

– Хы-хы-хы…

Юлька торопливо обернулась и досадливо поморщилась – на выходе из коридора, по которому она пришла во внутренний дворик, сидела, смешно вывалив розовый язык на сторону, большая чёрно-пегая овчарка. На шее собаки располагался широкий кожаный ошейник, усыпанный пирамидальными солидными шипами, а неподвижные круглые глаза отливали равнодушным балтийским янтарём.

Опять заскрипело – тревожно и глумливо.

– Привет, бикса расписная! – известил хриплый басок, в котором с лёгкостью угадывались похотливо-сальные нотки. – Ножки у тебя – закачаешься. Не обманул Интернет…

«Два молодых широкоплечих облома вышли из соседней, самой обычной двери, не отягощённой всякими крестиками», – загрустила Юлька. – «Три мужика и здоровенная овчарка в придачу к ним? Многовато будет. Ладно, ещё не вечер. В том смысле, что побарахтаемся…».

Она извлекла из одного кармана кастет и ловко надела его на костяшки правой руки. После чего достала из другого кармана баллончик с газом и замерла в оборонительной стойке.

«Надо их слегка удивить», – шустрой мышкой пробежала в голове здравая мысль. – «А потом – отработанными пируэтами – ненавязчиво переместиться к коридору, «познакомить» собачку с качественным израильским газом и задать дёру…. Обидно, конечно, что дельце сорвалось, но, как говорится, не до сантиментов. Достану Семёна Семёновича, гниду штопанную, в следующий раз…».