Друзья и любовники

Глава 10

— Доброе утро, — приветствовал он ее.

— Доброе утро, — ответила она сухо, не замедляя бега. Она стала про себя считать шаги: один, два, три, четыре, пять, шесть, семь…

— Хорошая погода сегодня, — продолжал он как ни в чем не бывало, глядя на нее сквозь густую зеленую листву деревьев по обочинам дороги. — Совсем неплохая для такого раннего лета.

— Очень приятная. — Она с трудом заставляла себя не смотреть в его сторону.

— Почему бы тебе не устроить передышку и не прокатиться с нами? — предложил он через минуту.

Она наконец взглянула на него.

— А почему бы тебе не выйти из машины и не пробежаться немного со мной? По-моему, ты всегда утверждал, что боссы, которые просиживают штаны за столом, раньше других разваливаются на части…

Наступила пауза, затем открылась и хлопнула дверца машины, и через мгновенье Джон уже трусил рядом с ней, а Хосито следовал за ними в роскошном лимузине.

Даже в поношенных джинсах и коричневой трикотажной рубашке он выглядит весьма элегантно, невольно подумала она, с одобрением оглядывая его мускулистую фигуру, пока он неторопливо бежал рядом.

— Ты сегодня здорово похож на него, — заметила она.

— На кого?

— На того парня из телешоу, с одной лишь разницей — он носит кроссовки, а ты ботинки. Он хмыкнул, отчего усы его дернулись.

— Его герой не мог разориться на ботинки.

— Пожалуй, что нет. Он взглянул на нее.

— Кстати, спасибо за пирог. То, что мне удалось попробовать, было очень вкусно.

— Прости, я чувствую себя виноватой, но тогда мне показалось, что это будет очень кстати.

— Как и тарелка спагетти.

— Я думала, ты любишь спагетти.

— Раньше любил, — согласился Джон. Он снова поглядел на нее. — Ты жутко бледная. Как ты, ничего?

— Вполне, — солгала она. На самом деле ей было неважно, но она твердо решила не показывать виду. Она снова начала считать про себя. Минутой позже, оглянувшись назад на машину, она сказала:

— Какое идиотское зрелище — мы бежим трусцой перед «роллс-ройсом» в воскресенье в половине шестого утра.

Он тихо рассмеялся.

— Мы и не такие безумства совершали. Помнишь, как мы ночью под проливным дождем возвращались с концерта в Джоунс-холле насквозь промокшие?

— Ну а рыбная ловля, когда мы перегрузили лодку и окунулись в озеро прямо как были, в одежде? — Она засмеялась. — У нас с тобой все же есть что вспомнить. Хорошее было время.

— Оно еще не кончилось, Ласочка, — ответил он. — По большому-то счету.

Она вдруг остановилась — тошнота подступила к горлу. Она сделала глотательное движение, дыхание все еще не успокоилось.

— Джон, мне кажется, я теряю сознание, — едва успела она проговорить.

Он подхватил ее как раз вовремя и легко поднял сильными руками.

— Мадлен, что с тобой? — обеспокоенно спросил он. — Мадлен!

— Я… я почувствовала, что теряю сознание, — прошептала она, прижимаясь к его теплой широкой груди и вдыхая запах его большого тела с ощущением, что возвращается в родные пенаты после дальних странствий. — Небольшая дурнота.

Он произнес нечто не поддающееся описанию и большими шагами бросился к машине, где Хосито уже держал открытой заднюю дверцу.

— Давай быстрее, на самой большой скорости, — приказал он, устроившись на сиденье, держа Мадлен на коленях. Он закрыл дверцу и спустил штору между передними и задними сиденьями. Хосито сел за руль, и через мгновение они уже мчались по шоссе.

— Я-то думал, что все в порядке, как, по твоим словам, тебе сказал этот чертов доктор, — напустился он на нее.

— Именно так он и сказал, — не сдавалась она. Ей стало полегче, она глубоко вздохнула и расслабилась, черпая силу из тепла, исходящего от его тела. — Джон, не покидай меня. Мне и так нехорошо.

Он с нежностью прижал ее к себе.

— Хочешь выпить что-нибудь холодное? — спросил он. — Может, кока-колу? Что-нибудь некрепкое со льдом?

Она ткнулась лицом ему в грудь.

— Со льдом — это было бы замечательно.

— Сказано — сделано. — Он шевельнулся и протянул руку к шторе. — Хосито, отвези нас в это новое кафе, где подают мороженое.

— Да, сеньор. А как сеньорита? Ей лучше?

— Полагаю, что да.

— Мне и вправду лучше, — пробормотала она слабым голосом. — Должно стать лучше, как только я отдышусь. Я немного переоценила свои силы. Давно не бегала.

Она пыталась убедить его, что ничего серьезного с ней не происходит. Но Джон есть Джон, и теперь он только и будет думать о том, чтобы тут же по дороге затащить ее к врачу, прямо в кабинет обследования. В нем чувствовалась самоуверенность человека, занимающего высокий пост и очень богатого, который, не задумываясь, пользуется своим положением.

— Надеюсь, ты не станешь делать никаких глупостей? — Она подняла голову, лежащую у него на плече, и, слегка отстранившись, поглядела в жесткое, хмурое лицо. — Джон, сейчас все пройдет. Правда, все будет в порядке.

Лицо его не смягчилось. Серебристые сверкающие глаза обеспокоенно пробежали по ее телу.

— Ты иногда меня пугаешь, — сказал он загадочно. Голос был хрипловатый. Она улыбнулась.

— Я ведь не пытаюсь плавать через пороги. — Тут она рассмеялась и добавила:

— Или летать на планере.

— О Боже, замолчи! — оборвал он ее с тяжелым вздохом, а затем, откинувшись на спинку, снова притянул к себе. — Коли тебе дурно от небольшой пробежки, представляю, как бы ты спикировала вниз с какой-нибудь чертовой горы. Я еще не забыл день, когда ты решила прыгать с парашютом, — сказал он убийственно мрачным тоном.

Она смущенно дернулась и еще теснее прижалась к его теплому телу.

— Если б не то дерево, — сказала она.

— Битый час я потратил, чтобы высвободить тебя. И это после того, как целый час в поисках тебя я прочесывал лес. Тебе повезло, что я так задержался.

Она улыбнулась.

— Ты тогда, видно, был в ужасном настроении. Орал на меня как бешеный.

— Это пошло тебе на пользу, безрассудное ты существо, — сказал он без тени сочувствия. — Мадлен, не вздумай сейчас откалывать такие идиотские номера. — Челюсти были крепко сжаты, в голосе звучала угроза.

Сердце подскочило. Она ждала, пока придет в норму дыхание, по глазам его пытаясь определить, догадывается ли он о ее положении. Она мучительно вспоминала все оброненные им за последние дни замечания и вскользь брошенные намеки.

— По крайней мере пока ты не избавилась от своего проклятого вируса, — добавил он через минуту, и она облегченно вздохнула.

— Он… ужасно упорный. Присосался, как клещ, — пробормотала она.

— Тебе надо показаться моему врачу. Тот, к которому ты обращалась, не внушает мне доверия.

— Но он ведь был и твоим врачом.

— Врачом компании, не моим личным. — Он поглядел на нее. — А что, если я запишу тебя на прием?

— Нет-нет, в этом нет никакой необходимости, — торопливо заверила она его. — Сейчас все пройдет. Видишь, меня уже даже не мутит. — Она попыталась сесть.

— Лежи смирно и не дергайся. — Глаза его вдруг оказались на уровне ее глаз, и она ощутила на лице его теплое, слегка отдающее табаком дыхание. — Автомобиль-то небольшой. Вдруг придется подобрать какого-нибудь несчастного бедолагу, чья машина внезапно сломалась, или еще кого-нибудь, где же тогда он сядет, если ты поднимешься и займешь большую часть салона?

Она с трудом удержалась, чтобы не улыбнуться.

— Почему непременно это должен быть он? С таким же успехом это может быть роскошная пышная блондинка. И что тогда ты будешь делать?

Он задумался, усы дрогнули.

— Думаю, придется посадить ее на колени к Хосито, — сказал он и тихо рассмеялся. Она обняла его за шею.

— Признайтесь, мистер Дуранго, что ваше утверждение, будто я толстая, не что иное, как лживая инсинуация, — произнесла она застенчиво.

Он усмехнулся.

— Нет, я не говорил, что ты толстая. — Руки его нащупали ее полнеющую талию и слегка сжали, потом двинулись вниз к бедрам и затем, скользнув под спортивную рубашку, начали подниматься по гладкой обнаженной спине.

— Вы совсем не толстая, мисс Виньи, — шепнул он и потерся носом о ее нос, усы мягко тронули ее губы. — Просто еще более соблазнительная.

— Джон, ты же обещал, — напомнила она ему, а сердце при этом бешено запрыгало.

Он нахмурился, руки застыли на ее лопатках.

— Кажется, и вправду обещал, — признался он, чмокнул ее в нос и нехотя отпустил. — Чувствуешь себя лучше? — спросил он, помогая ей сесть.

— И да, и нет, — ответила она неопределенно.

— Тебе не следует худеть, Ласочка, — заявил он, одобрительно оглядев ее. — Боже, как ты прелестна! Всегда была красотка, но последнее время это что-то умопомрачительное.

Она опустила глаза, глядя сквозь длинные ресницы на его открытую шею. Затем ресницы поднялись.

— Ну уж вы и скажете, мистер Джон. — Она нарочно растягивала слова. Он улыбнулся ей в ответ.

— Ну уж и скажу. — И вдруг тон его неожиданно переменился, и он спросил серьезно:

— Так почему бы тебе не выйти за меня замуж, Ласочка? Почему бы тебе просто не подумать об этом?

Она посмотрела ему в глаза и медленно кивнула.

— Хорошо, я… я подумаю. Но не дави больше на меня. Очень тебя прошу, я должна сама решить. Мне нужно немного времени.

— Как скажешь, Ласочка, — ответил он, притянув ее к себе. — Как скажешь.

Как хорошо, если бы все было так просто, вздохнула она, глядя на целый лес роз, аромат которых проникал повсюду: несмотря на обещания Джона перестать давить на нее, букеты продолжали прибывать каждый день. Она понимала, что сам-то он считает, будто дает ей время на размышления, которое она сама попросила. Она, конечно, не рассчитывала, что он сможет за одну ночь изменить свои привычки, но когда она заметила, что он появляется всюду, куда она имела обыкновение ходить, то решительно воспротивилась.

— Ты ходишь за мной по пятам, — возмутилась она после того, как случайно наткнулась на него в винном магазине неподалеку от его офиса.

Он сразу же увел ее в проход, заставленный бутылками с вином, подальше от продавца за стойкой и трех покупателей.

— Что ты здесь делаешь? — спросил он, понизив голос. — Тебе же нельзя пить. Мне казалось, вирус вызывает у тебя тошноту.

Разве что только один Господь был наслышан о вирусных болезнях, длящихся неделями, но у Джона, слава Богу, очевидно, не возникало подозрений.

— Я и не думала покупать никакой выпивки, — прошептала она. — Мне нужна бутылочка рома для ромового кекса. Я знаю, как ты их любишь. Они не так вкусны, если не добавить натуральные ароматизаторы.

Он задумчиво нахмурился.

— Надеюсь, большая часть алкоголя успеет испариться, но в любом случае возьми лучше кокосовый ром. Если смешать пополам кокосовый и темный ром, получится нечто незабываемое.

Она ахнула.

— Откуда ты это знаешь? — удивилась она. — Ты ведь не умеешь готовить!

— Мне рассказал Хосито.

— С Хосито я не могу спорить. Пусть будет кокосовый ром. А теперь скажи на милость, почему ты ходишь за мной? Ты был в бакалее — не где-нибудь, а в бакалее, только представить себе! Вчера ты был в аптеке. Ну а сегодня ты здесь… Джон, мне лучше, по-честному, лучше.

— Я знаю, — проворчал он. — Ты и выглядишь лучше, но эта проклятая болезнь может затянуться. И тебе снова станет плохо. Кто тогда о тебе позаботится?

— Так, как ты, никто, это уж точно. — Она вздохнула. Это одновременно и забавляло ее, и льстило ее самолюбию. — Я знаю, ты хочешь дать мне время на размышления, поэтому и следишь за мной. Но не надо доходить до крайности. Ты можешь звонить мне время от времени, когда-нибудь пообедать со мной…

— Когда? Сегодня? Что принести? Она не могла удержаться от смеха.

— Как раз сегодня очень удобно. Можешь принести бутылку портвейна к спагетти и чесночному хлебу.

— Ты едешь сейчас домой? — спросил он.

— Да, сэр, как только куплю ром, — ответила она уклончиво.

— Ну, смотри не обмани. — Он повернулся и зашагал прочь.

Она действительно намеревалась сразу же ехать домой и никак не рассчитывала на то, что по дороге у нее спустит шина.

— Как ты могла так со мной поступить? — обратилась она с вопросом к своей маленькой желтой машине, беспомощно глядя на заднюю спущенную шину. — Я спасла тебя от необходимости месяцами выслушивать о себе лживые слова, которые повторял без конца этот вечно улыбающийся продавец, спасла тебя от чужих рук, ощупывающих твою обивку. А ты так поступаешь со мной!

Она со вздохом открыла багажник, достала оттуда гаечный ключ и начала думать, как ей лучше поднять машину. Затем она стала подсовывать домкрат, и в эту минуту услышала визг тормозов.

Она догадалась, кто это, еще до того, как повернула голову. И не ошиблась — «феррари» стоял на противоположной стороне улицы, а к ней шел Джон.

— Что ты делаешь? Какого черта? — проревел он, очевидно полностью забыв все свои благие намерения.

— Меняю колесо, как видишь, — сказала она высокомерно, так как ее возмутил его диктаторский тон. — Что, по-твоему, я должна как дура стоять здесь и ждать?

— Не знаю, не знаю, — ответил он, закатывая рукава белой рубашки. — Уйди с дороги. Это мужская работа.

Это ее взорвало.

— Да как ты смеешь? — Она прижалась к машине, не давая ему подойти к домкрату. — Это вам не викторианская эпоха, мистер. Может, вы и владеете нефтяной компанией, но ни эта машина, ни я пока что не ваша собственность.

— Но скоро будут, — сказал он спокойно. — Уйди с дороги.

— У вас ничего не получится.

— Ты выйдешь за меня замуж, — сообщил он ей. — Притом скоро. Я сыт по горло этим ожиданием, у меня терпение лопается. Нервы на пределе от вечных попыток уследить за тобой, пока ты наконец решишь.

— Что ты хочешь всем этим сказать? На другой стороне улицы стала собираться толпа зевак.

— Я хочу сказать, что ты скоро сведешь меня с ума, тебе это понятно?

Она изумленно вскинула брови.

— Кто? Я?

— Ты! — Лицо стало жестким. — Я не могу спать, не могу есть, не могу даже работать. Вся моя жизнь уходит на то, чтобы следить, как бы ты не укокошила себя.

— Не понимаю, почему бег трусцой по тихой улице и покупка бутылки рома должны обязательно довести до самоубийства? — спросила она язвительно.

— А как иначе можно назвать попытку заменить спущенное колесо в твоем положении? — не сдавался он, глядя на нее осуждающе.

Она почувствовала, как кровь медленно отливает от лица.

— Что ты имеешь в виду под «моим положением»?

Он глубоко вздохнул и собрался что-то сказать, но потом передумал.

— Я имел в виду, дорогая, только то, что ты еще не совсем оправилась от гриппа и тебе не следует перенапрягаться в такую несусветную жару.

Вскинув голову, она внимательно поглядела на него, но на его лице ничего нельзя было прочесть.

Он устало вздохнул.

— Будьте любезны, ваша милость, уйдите с дороги, иначе я буду вынужден унести вас отсюда.

— Хотела бы взглянуть, как ты это сделаешь, — сказала она с вызовом, понимая, что в данной ситуации это его только подзадорит.

Он наклонился, поднял ее на руки, прежде чем она успела воспротивиться, и, прижав к груди, направился через улицу к месту, где припарковал свой «феррари».

— Джон Камерон Дуранго!.. — начала было она.

Он остановился у задней дверцы блестящего черного автомобиля и, наклонив голову, запечатлел на ее устах страстный поцелуй, не обращая внимания на небольшую толпу явно заинтересованных зрителей.

Она даже не пыталась бунтовать. Прикосновение его губ, какое-то необычное, вызвало блаженное ощущение. Их медленное сладкое давление под палящим солнцем одурманило и почти лишило ее чувств.

— Все еще хочешь спорить со мной? — спросил он срывающимся голосом.

— Более, чем когда-либо, коли уж мне суждено нести этот крест, — так же шепотом ответила она, и губы ее снова раскрылись в томительном ожидании.

Он хмыкнул.

— Подожди до дома, солнышко. — Он поставил ее на землю и открыл дверцу. — Забирайся внутрь, а за «фольксвагеном» я кого-нибудь пришлю.

— Ты что, собираешься оставить его здесь на дороге?

— Но сам-то он ведь никуда не уедет! Она недовольно надула губки.

— А сумочку хотя бы ты можешь мне принести? — вкрадчивым голосом попросила она.

Он обратил свой взор к небу, моля ниспослать ему терпение.

— Ну хорошо, — пробормотал он и пошел через улицу обратно к ее машине.

«Так, значит, это мужская работа, — проговорила она про себя, перебравшись на водительское место. — И это я свожу его с ума». Она завела мощный мотор, а затем, высунувшись, крикнула ангельским голоском:

— Я поставлю машину на дорожке у дома. Меняю ее на «фольксваген»! — После чего с ревом укатила, оставив позади кучку насмешливо хихикающих зевак и чертыхающегося Джона Дуранго.

Он знал, теперь она уже не сомневалась. Только этим можно было объяснить его странное поведение в последнее время, его нежную заботу о ней, неожиданное появление повсюду, где бы она ни была. Он знал о ребенке и именно поэтому так настойчиво уговаривал ее выйти за него замуж. Он хотел ребенка — и хотел ее, по крайней мере физически.

Уж его-то ребенок не будет незаконным, нет уж, простите. Тут даже можно личную свободу принести в жертву. Он, очевидно, считал, что это все случилось по его вине, у него ведь сильно развито чувство ответственности. Он не принял мер предосторожности и поэтому должен разделить с ней тяготы последствий.

Она горько плакала, пока ехала в машине. Оставив «феррари» на дорожке и даже не вынув ключа, она бросилась в дом и захлопнула дверь. Ей казалось, что она плачет уже целую вечность. Наконец она немного успокоилась, и почти в это же время раздался громкий нетерпеливый стук в дверь.

Она неподвижно сидела на диване.

— Уходи.

— Открой, или я взломаю дверь, — услыхала она в ответ. — Выбирай.

Она с ужасом подумала о еще одном счете за ремонт, и это решило дело. Она быстро вскочила на ноги и, утирая слезы тыльной стороной ладони, пошла отворять дверь.

Глаза Джона яростно метали искры, но, взглянув на ее заплаканное, грустное личико, он сразу же смягчился.

— Я привез тебе машину, — сказал он, протягивая ей ключи. — С тобой все в порядке?

Искреннее беспокойство, звучавшее в его голосе, вызвало у нее приступ слабости, ноги едва не подкосились, но она только кивнула, твердо решив сохранять спокойствие.

— Благодарю тебя, все хорошо.

Он поглядел на нее так, словно хотел что-то сказать, но не знал, с чего начать. Затем он порывисто махнул своей огромной рукой.

— Пока, — бросил он и повернулся к двери. Полными слез глазами она смотрела на его широкую спину. Он терпит все неприятности только потому, что беспокоится за нее, а она вместо благодарности швыряет ему в лицо пироги и бросает на солнцепеке посреди дороги менять спущенное колесо. И он даже не ругает ее за это. Рыдания подступили к горлу.

— Джон!

Не поворачиваясь, он застыл на месте.

— В чем дело? — спросил он недовольно.

— Ужин… ужин в семь, — выдавила она из себя.

Наступило долгое молчание. Она боялась, что он вообще не ответит или, того хуже, откажется.

— Я приду, — сказал он наконец и ушел, так и не оглянувшись.

Она вернулась в дом и заперла дверь. Так не годится. Совсем не годится. Он был явно очень расстроен, но вина ведь лежит на них обоих, не только на нем. Она не может выйти за него замуж, никак не может. Было бы нечестно взвалить на него эту ношу, себя и ребенка, только потому, что у него есть неверно понятое чувство долга. Если бы он любил ее, он вел бы себя совсем иначе. Она невольно закрыла глаза от накатившей вдруг волны боли. Если бы он любил ее…

Но это все равно что хотеть, чтобы трапа стала серебряной, а капельки росы превратились в бриллианты. Она без конца спрашивала себя, почему он так хочет жениться на ней. Теперь она знала, Джон чувствовал себя виноватым, в этом все дело. Он, правда, всегда был к ней неравнодушен. Хотел ее. Но это была не любовь. А Мадлен не могла согласиться на меньшее, ни за что на свете. Для нее брак не по любви был заранее обречен на неудачу. Она готова была целовать землю, по которой ступал Джон Дуранго, но неразделенная любовь в конце концов разлетелась бы в прах. Любить и не встречать ответного чувства. — такая пытка убила бы ее.

Ей больше не нужно было времени на размышления. Она наконец все решила. Для обоих будет лучше, если они перестанут видеться и она уедет из Хьюстона. Именно это она собиралась сказать ему сегодня вечером.

Всю вторую половину дня она потратила на приготовление особого соуса для спагетти и салата, к которому испекла чесночный хлеб. А на десерт она сделала ромовый кекс, любимый кекс Джона.

Это было тяжелое испытание для ее нервов: она боялась сказать ему о своем решении. Но все же это был единственный выход. Она повторяла это как заклинание, пока стояла под душем, и потом, когда перебирала в шкафу одежду, размышляя, что надеть. Черное платье исключалось — чтобы натянуть его, ей пришлось бы сделать разрез от груди до щиколотки, а новое вечернее платье она так и не купила. В итоге она остановила свой выбор на более простом наряде — свободные голубые брюки и бледно-голубая блузка навыпуск. Она оставила волосы распущенными, как ему нравилось. Потом села и стала думать, чем бы ей еще заняться до его прихода.

Время тянулось страшно медленно, мысли одолевали ее. В эти последние недели она поняла, какое большое место в ее жизни занимал Джон. Поняла она еще и то, что жизнь без него будет просто жалким существованием. Ребенок, несомненно, восполнит утрату. Она дотронулась до растущего живота и улыбнулась. Конечно же, ребенок в какой-то мере будет заменой. Она лениво погрузилась в грезы. Джон держит в своих больших руках их крошечного нежного младенца Она встала с кресла и пошла готовить чаи.

Такие мысли никуда не приведут. Нужно быть сильной.

Джон приехал ровно в семь с букетом желтых и белых маргариток. Как и Мадлен, он был одет неофициально — голубой хлопчатобумажный костюм и рубашка без галстука.

— Читала мои мысли, не иначе, — сказал он, указав на ее уютный домашний наряд в голубых тонах, который ей очень шел.

Она тихо рассмеялась.

— Похоже на то. Но что случилось? В цветочном магазине кончились розы? — усмехнулась она, когда он вручил ей цветы.

Он явно огорчился.

— Ты же говорила, что устала от роз. Разве нет?

— Было такое. Спасибо, Джон, маргаритки я тоже люблю.

Он снял шляпу, а потом вдруг поднял голову и повел носом.

— Чем здесь пахнет помимо кокоса? — спросил он.

— Розами. — Она жестом указала на гостиную, всю заставленную яркими благоухающими букетами.

Он усмехнулся.

— Кажется, я перестарался?

— Немного, но они мне очень нравятся. — Она тщетно искала сосуд для маргариток и совсем было отчаялась найти хоть что-нибудь подходящее, как вдруг обнаружила маленькую вазочку, куда и поставила цветы. Пока она искала, Джон стоял в дверях и наблюдал за ней.

— Мне помнится, ты говорила о спагетти.

На этот раз ты позволишь мне поесть или же снова вывалишь их мне на колени?

— Благодари Бога, что на десерт не будет торта с кремом, — сказала она.

— Ох, черт! Совсем забыл про вино, — спохватился он. — Хочешь, я схожу за ним?

— Не надо, обойдемся без вина. — Она повернулась к нему лицом. — Меня вполне устроит молоко, если ты согласишься на кофе или чай со льдом.

— А что, если мы оба будем пить молоко? Она кокетливо сощурила глаза.

— Что это с тобой?

Он прислонился к косяку и внимательно начал следить за тем, как она двигается по кухне, накрывает небольшой стол: раскладывает приборы, ставит на стол спагетти, наливает соус.

— Смотри, ничего не пропусти, — пошутила она. — Хочешь, посчитай мои зубы. Усы его дернулись.

— Я люблю смотреть на тебя. Тебе это не нравится?

Она покраснела, как девчонка, и наклонилась, чтобы вынуть хлеб из духовки. Разлив в стаканы молоко, она жестом пригласила его садиться.

— Мы, конечно, могли бы ужинать в столовой, но там все завалено моими заметками и черновиками…

— Мне, пожалуй, на кухне больше нравится, — сказал он, помогая ей сесть, после чего выдвинул стул и сел рядом.

Они ели в напряженном молчании. Как это было не похоже на их трапезы в прежние времена, когда Джон рассказывал ей разные истории из жизни нефтяной компании на заре ее существования или же о местах, где он побывал в деловых поездках. А она иногда делилась с ним новыми замыслами, описывая задуманные ею сюжеты и персонажей, чтобы узнать его мнение. Теперь же им как будто не о чем было говорить. Казалось, обоих давил болезненный груз воспоминаний.

Как только они кончили ужинать — ни у одного, похоже, не было аппетита, — Мадлен направилась в гостиную, поручив Джону принести на подносе кофейный сервиз. Он поставил поднос на кофейный столик и опустился на диван рядом с ней.

— И вот наконец настал момент, когда ты сообщишь мне, что уезжаешь из Хьюстона.

Она уставилась на него, обескураженная неожиданным вопросом.

— Да, именно это я и хотела сказать. — Она горько вздохнула. — Поэтому и весь этот торжественный ужин с твоим любимым десертом.

— А какого черта ты не сказала об этом прямо? Духу не хватило? — добавил он, холодно улыбнувшись.

Она задохнулась от возмущения.

— Духу у меня более чем достаточно. И вообще, почему я должна бояться тебя?

— Начнем с того, что я больше тебя, — напомнил он ей.

— Подумаешь, большой! Тем больнее будет падать, — нашлась она.

— Куда уж больнее, — сказал он загадочно. — Если ты уедешь из Хьюстона, я уеду вместе с тобой.

Она едва не заскрежетала зубами от досады.

— Джон, будь благоразумным. Я привыкла заботиться сама о себе вот уже двадцать семь лет. И, надо сказать, сильно в этом преуспела.

— Ты не будешь есть вовремя, — проворчал он, не спуская с нее глаз. — Будешь делать глупости, например менять колесо в дневное пекло.

— Я исправлюсь, — не сдавалась она. — Я выучусь не поднимать спички с пола два часа кряду для того, чтобы похудеть.

Он резко поднялся и начал мерить шагами комнату, стараясь на ходу зажечь сигарету.

— Ты могла бы жить на ранчо, а я бы поселился у себя в городской квартире. Хосито заботился бы о тебе. И ты, если бы захотела, могла бы иметь горничную. — Он безнадежно вздохнул, взгляд его погас. Она, вся сжавшись, молча наблюдала за ним с дивана. — Господи, почему бы тебе не выйти за меня замуж? — сказал он с тоской. — Неужели я умудрился убить все твои чувства ко мне?

У нее внутри все сжалось, слезы подступили к горлу, когда она взглянула на его измученное лицо. Она поднялась с дивана, подошла к нему и, встав перед ним, нервными пальцами вцепилась ему в рубашку.

— Ты ведь знаешь? — прошептала она, подняв на него полные тревоги глаза.

Он загасил сигарету и выпрямился. Он обхватил ее пополневшую талию и мягко прижал к себе.

— Я, хоть и мужчина, знаю довольно много о таких вещах, — сказал он тихо, ища глазами ее взгляда. — Обмороки, дурнота, эта… очень симпатичная прибавка в весе. — Руки спустились ниже и, мгновенье поколебавшись, погладили небольшой животик.

— А когда ты все сопоставил, то что?..

— Я рехнулся, — признался он, отводя глаза. — Абсолютно рехнулся. Скупил половину игрушечного магазина и спрятал всю эту дребедень у себя в офисе в шкафу. А потом пошел в книжную лавку и потребовал все, что у них есть о родах, и всю литературу для родителей, после чего уселся и стал думать, как мне сказать тебе о том, что я все знаю, — ты ведь так явно не хотела этого.

Она теребила пуговицу его рубашки, глаза на мгновенье устало закрылись.

— Я боялась, что ты сделаешь именно то, что ты сделал, — станешь уговаривать выйти за тебя замуж.

— Мы всегда так хорошо ладили друг с другом, всегда, за исключением, правда, последних месяцев, — сказал он. — И я мог бы дать ребенку все материальные блага. Я бы… очень заботился о нем, — добавил он беспомощно. Он неожиданно обхватил ее лицо обеими руками, вынудив посмотреть ему в глаза. — Скажи, что ты хочешь ребенка, — прошептал он дрожащим голосом. — Бога ради, скажи, если даже это будет не правда.

Слезы градом вдруг полились по ее щекам. Она подняла руку и робко стала гладить его жесткие волосы с нежностью, которой она давно не испытывала.

— Ну конечно же хочу, — прошептала она трясущимися губами. — Это же твой ребенок. Наш ребенок. Я так тебя люблю, разве я могу не хотеть ребенка?

— Любишь меня? — Голос сорвался. Она почувствовала, как он окаменел и тут же по телу его прошла дрожь. Он с какой-то болезненной страстностью прижал ее к себе и крепко обнял. — Боже, если это сон, не дай мне проснуться, — прошептал он. — Любовь, сладкая, нежная любовь. И в придачу ребенок! — Он зарылся лицом в мягкую ямку у нее на шее, и что-то мокрое коснулось ее теплой кожи. Он, весь дрожа, еще сильнее стиснул ее в объятиях. — Наш ребенок… А ты собиралась просто выйти из двери и исчезнуть. — Голос вдруг стал хриплым, в нем зазвучало осуждение. — И я никогда бы не узнал о твоих настоящих чувствах.

Она подавила рыдания и, обхватив его руками за шею, приникла к нему всем телом.

— Я не хотела, чтобы ты женился на мне ради ребенка, только из чувства долга.

— Господи, неужели ты меня совсем не знаешь? — удивился он. — Еще ни разу в жизни я не пошевелил пальцем, если мне не хотелось. Наша свадьба могла бы быть тому ярким примером, можешь не сомневаться. Ты просто сумасшедшая, если считаешь, что я делаю это только ради ребенка. Ребенок — дополнительная награда.

Она смотрела на его твердое, как скала, лицо, и сердце ее готово было от радости выскочить из груди.

— Мы оба должны были понимать, что это может случиться, — продолжал он. — Ночь, проведенная вместе, была такой прекрасной, она не могла пройти бесследно.

Зардевшись, она улыбнулась ему.

— Я рада, что ты это чувствуешь, — сказала она.

Он ласково коснулся пальцами ее губ.

— Я помню, что я сказал перед тем, как отнести тебя в спальню: мне хочется, чтобы это была любовь. Так оно и случилось. — Он слегка дотронулся до ее округлившегося живота. — Это любовь, — прошептал он.

Она смутилась и застенчиво ткнулась лицом ему в грудь. Он поднял ее пылающее личико и невольно улыбнулся — столько было в нем любви и нежности.

— Ну, теперь ты хотя бы перестанешь вываливать мне на колени спагетти, швырять в меня пирогами и бросать одного перед истерически орущей толпой?

Она поднялась на цыпочки и пощекотала ртом его губы.

— Только в случае, если ты прекратишь ходить за мной по пятам и заживо погребать меня в розах. — Она внимательно всматривалась в его лицо. — Ты меня любишь, Джон? — спросила она тихо.

Он на мгновенье закрыл глаза.

— Я никогда не произносил этого вслух, — ответил он. — Ни разу в жизни, ни Эллен, ни отцу. Думаю, причину надо искать в моем детстве, в том, как меня воспитывали. Но, видит Бог, наверное, то, что зовется этим словом, появляется у меня, когда я смотрю на тебя, ласкаю тебя. — Он поднял ее на руки и направился с ней к дивану. — Я не могу ответить на твой вопрос, — взволнованно прошептал он. — Пока… по крайней мере. Но я могу тебе показать. — Он наклонился и приник к ее губам. — Могу продемонстрировать.

Он опустил ее на мягкие подушки и лег рядом, крепко прижимаясь к ней всем телом. Она почувствовала, как пальцы его расстегнули блузку до самой талии, и вспомнила, что на ней нет лифчика, как только голова его склонилась к ее розовой груди.

— Джон… — прошептала она, когда губы его коснулись теплой, набухающей от прикосновения плоти.

Теперь в их отношениях что-то переменилось. В том, как он целовал ее, прижимал к себе, появилась новая, незнакомая нежность. Она отличалась от страсти, как отличается вода от камня. Он прикасался к ней с каким-то благоговением, от которого у нее перехватывало дыхание.

Ее пальцы, дрожащие, нетерпеливые, расстегнули его рубашку до пояса и, осмелев, проследовали внутрь, с жадностью гладя твердые мускулы, перебирая покрывающие их густые волосы.

Она вдыхала его запах, целовала твердые, теплые, чуть влажные губы. Он лежал на спине, предоставив ей возможность впервые вести себя раскованно, и смотрел, как она ласкает его бронзовый от загара торс и изучает реакции на ее ласки.

— Мужчинам ведь тоже это нравится, верно? — спросила она через минуту, откинувшись, чтобы заглянуть в его сияющие от нежности и любви глаза.

Усы дернулись.

— Зависит от того, кто это делает. Стоит дотронуться тебе, и я вспыхиваю, как фейерверк четвертого июля[5].

Он был так хорош — чувственный рот, глаза, от взгляда которых внутри все таяло, густые завитки на груди, щекочущие ее обнаженную кожу. От ее прикосновения он дернулся, как в конвульсии, и застыл, затаив дыхание.

Она обхватила руками его лицо.

— Мне так это приятно. А тебе? — Она улыбнулась, глядя на него сквозь густые ресницы.

— Если ты не остановишься, тебе грозят серьезные неприятности.

Она тихо рассмеялась, сердце было переполнено любовью. Она провела пальцами по всем жестким линиям его лица, четкому контуру губ.

— Можно задать тебе один очень личный вопрос? — спросила она шепотом.

— Какой же?

— Ты спал с Мелоди? — Это мучило ее все время, как заноза.

— Нет, — ответил он. Она поверила, взглянув ему в глаза. — Ты разве не видишь, что мне никто, кроме тебя, не нужен? Разве не поняла в ту ночь, когда мы были вместе, что у меня долго никого не было?

— Да, мне показалось, но ведь я плохо знаю мужчин.

— Я не взглянул ни на одну женщину с той ночи, когда подобрал тебя на улице в дождь, — сказал он тихо. Глаза его ласкали ее, наслаждались ею. — Ты стала моим наваждением, но ты об этом не знала. Я никогда тебе ничего не говорил. Вначале ты была очень уязвима. А потом, прежде чем я успел это осознать, на меня свалилось бесконечное доверие, с которым я не мог ничего поделать. До того вечера у Элизы, — добавил он с лукавой усмешкой. — Тогда ты смотрела на меня так, будто больше всего на свете тебе хотелось моих поцелуев.

Она перестала дышать от волнения.

— Я, во всяком случае, этого не сознавала, — сказала она едва слышно.

— Но ты так неприкрыто ревновала меня к Мелоди. — Он ухмыльнулся. — Это вселяло надежду.

— Ну уж действительно.

— Это была лазейка, которую я так тщетно искал, и я ею воспользовался. А после того, как я сделал свой первый, надо признаться, довольно грубый заход, ты отскочила как ошпаренная, и я не на шутку испугался, что все разрушил собственными руками. — Он глубоко вздохнул.

— Ты напугал меня тогда, — согласилась она. — Я ведь не думала о тебе как о возлюбленном. — Она густо покраснела. — Меня никогда никто так не целовал, даже… я вся была как в огне, ну а потом, когда ты не позвонил, я испугалась, что ты больше не хочешь видеть меня, я колебалась несколько дней, а потом не выдержала. — Она слегка улыбнулась. — Я надеялась, что ты возьмешь пиво в знак примирения.

— Но я, насколько ты помнишь, взял больше, чем пиво, — прошептал он и, потянувшись к ее губам, приник к ним долгим нежным поцелуем. — Почему ты стыдилась той ночи, когда мы стали любовниками? — спросил он тихо. — Ты боялась, как бы я не подумал, что ты легкодоступна?

— Да, — призналась она. — Мне казалось, что, отдавшись тебе, я пополнила длинный список твоих завоеваний.

— Ты все-таки ненормальная, — пробормотал он, положив себе на шею прядь ее рыже-золотых волос. — Я же сказал тебе, что никаких завоеваний не было.

— Но ты делал все, чтобы я думала, что были. Ты вел себя чудовищно, когда я поселилась у Доналда, — напомнила она ему.

Он вздохнул, в глазах промелькнула боль при упоминании о прошлом.

— Я был уверен, что ты возненавидела меня за это и решила мне отплатить. Ни о чем другом думать я был не в состоянии. Видишь ли, Эл-лен… — он провел рукой по ее волосам, — когда Эллен теряла терпение, она всегда бежала к Доналду. — Он удивил ее тем, что чуть ли не впервые назвал кузена по имени. — Они не были любовниками, не пойми меня превратно, но Доналд всегда оказывался рядом, когда ей нужно было плечо, чтобы выплакаться. Для меня все это было ужасно. И через какое-то время я возненавидел их обоих. Когда она умерла и он убивался на похоронах, многое для меня прояснилось. Мне не следовало жениться на ней. Она была девушкой Доналда. И я должен был тогда понять, что мое чувство к ней не было чем-то глубоким и серьезным, что это было лишь страстным увлечением. Но когда я это понял, было уже поздно. Она влюбилась в меня, и я чувствовал, что несу за нее ответственность. Но она хотела больше, чем я мог ей дать, и это был мой крест.

Мадлен коснулась его щеки.

— Доналд никогда не прикасался ко мне, — тихо сказала она. — Я бы никогда этого не допустила после того, что было между нами.

— Я должен был это понять, — сказал он густым, бархатистым, полным восхищения голосом. — Но мной владела безумная мысль, что ты предпочла мне Доналда. — Он глубоко вздохнул. — Давай посмотрим правде в глаза, дорогая, я ведь далек от совершенства. У меня жуткий характер, и со мной нелегко даже в лучшие мои времена. А Доналд вредный, но уравновешенный…

— К тому же очень милый и непритязательный, вы с ним как день и ночь. — Она наклонилась и пощекотала губами его губы. — Возникает вопрос: почему же я все-таки выбрала тебя?

Он притянул ее к себе, жадно впиваясь в ее губы, она вздрогнула и тихонько застонала от неистового долгого поцелуя.

— Я так хочу тебя, — прошептал он срывающимся голосом, глядя в ее счастливое лицо. — Хочу по-всякому.

Она засмеялась.

— Через несколько месяцев я буду похожа на тыкву. Поглядим, как я понравлюсь тебе тогда.

— Ты же носишь моего ребенка, — сказал он, с нежностью взглянув на ее живот. — Ты мне все равно будешь нравиться, будь ты даже похожа на воздушный шар.

— Я, очевидно, и буду похожа. Он усмехнулся.

— Судя по голосу, тебя не очень огорчает такая перспектива.

Она покачала головой.

— Ничуть. Мне нравится быть беременной.

— А ты не чувствуешь себя… как бы в ловушке? — спросил он с тревогой в глазах.

— Совсем нет, — успокоила она его. — Смешно, я всегда считала любое связывающее меня обязательство покушением на мою свободу. Но вот ребенок… — Она улыбнулась. — Мне хочется назвать его Камерон Эдвард.

— А как насчет Кенди для девочки?

— Договорились! Он рассмеялся.

— А что, если близнецы? У нее загорелись глаза.

— А ты знаешь, Джон, у нас в семье по моей линии есть близнецы. Я по крайней мере знаю о трех парах.

Он вздохнул.

— По моей тоже, радость моя. Правда, сто лет назад, но близнецы были.

— Ты не жалеешь о ребенке? — спросила она его, вдруг забеспокоившись.

— Господи, ты что, слепая? — Уголки рта опустились.

— На всякий случай проверяю.

— Нам пора начать думать о датах, месте, свидетелях, — сказал он. — Не успеешь оглянуться, как беременность станет явной, а я не желаю слышать никаких намеков и сплетен о моей жене.

— Мне бы хотелось, чтобы церемония венчания не была слишком пышной, — сказала она.

— Идет! — Он полулежал, опершись на локоть, играя ее волосами и любуясь ее наготой. — Господи, как ты хороша!

Она невольно опустила глаза.

— Ты распутник, — сказала она, застенчиво улыбнувшись. — Вовлекаешь девушек в неприятности.

— Ты помогала мне, — напомнил он ей с самодовольной усмешкой.

— Временное затмение разума. Я не несу ответственности.

— Лгунья, — прошептал он и рассмеялся. Наклонив голову, он начал целовать ее с какой-то обезоруживающей нежностью, едва касаясь губами шелковой кожи. Усы слегка щекотали ее при каждом прикосновении.

Она пригладила прохладные темные пряди у него на затылке, растворяясь в блаженной сладости его поцелуев.

— Я люблю тебя, — прошептала она, закрывая глаза. — И у меня никогда не было друга лучше, чем ты, Джон Дуранго.

Он поднял голову и, поймав ее взгляд, утонул в его туманной зеленой пучине.

— Тебе необходимо услышать это? — спросил он. — Женщинам нужны слова.

Она улыбнулась ему.

— Я и так вижу. — Она смотрела на него, завороженная выражением нежности и сдерживаемого желания на его лице.

Он вздохнул уже спокойно, проведя пальцем по ее губам.

— Я… я люблю тебя, — произнес он. — И буду любить всегда. — Он прижался к ней лбом и на мгновенье закрыл глаза. Потом он прямо взглянул на нее. — У меня никогда не будет другой женщины, — сказал он.

— А у меня другого мужчины, — пообещала она, глядя на него полными любви глазами. — Джон, мне так было одиноко без тебя…

Он нежно касался губами ее век, мокрых ресниц. Всем весом своего тела он опирался на руки, стараясь удержаться, пока его губы тянулись к раскрывшимся ему навстречу губам.

— Теперь твой черед. Представь, что ты хочешь показать, как тебе было одиноко без меня, — приглушенным голосом произнес он.

— С удовольствием, — ответила она и, улыбнувшись, притянула к себе его голову. И снова утонула в нежности его долгого поцелуя, наслаждаясь тяжестью и теплом его большого тела, его близостью.

— Ребенок! — вдруг прошептал он испуганно и попытался отодвинуться.

Но ее нежные руки крепко держали его, не желая отпускать.

— Ребенку это не повредит, — сказала она, улыбнувшись, и добавила с каким-то особым блеском в глазах:

— Я спрашивала у доктора. — Неожиданно она рассмеялась. — Джон, можешь себе представить, что подумает Элиза? Он тихо усмехнулся.

— Если бы нам могло прийти в голову, что произойдет, я велел бы тебе схватиться за бок и сделать вид, будто у тебя приступ аппендицита. Господи, и я еще сказал тебе, что мы можем назвать его моим именем!..

Она прижалась лицом к его теплой шее.

— Здорово мы над собой подшутили, родной мой, — прошептала она.

Он весь напрягся и откинулся назад, чтобы взглянуть на нее.

— Повтори еще раз. — Он беспокойными глазами смотрел на ее губы. Улыбка погасла на ее лице.

— Родной мой, — послушно прошептала она.

Джон наклонился, и губы его с изощренной медлительностью раздвинули ее губы. Он опустился, и в тишине комнаты его широкая теплая грудь погрузилась в мягкую наготу, растворяясь в ней.

Она почувствовала, как дрожь прошла по его телу. Она обхватила руками его лицо и, приподняв, посмотрела в горящие серебристые глаза.

— Ты как, собираешься за меня замуж? спросил он грубо.

— Попробуй я не согласиться, — прошептала она, ощутив ответную реакцию своего тела на его порыв. — Хотя кое-что меня беспокоит, — после небольшой паузы добавила она с легкой усмешкой.

— Что именно?

Она запустила пальцы в его густые волосы.

— Мне бы не хотелось спать в угольной яме с десятифутовыми змеями, — рассмеялась она.

Он усмехнулся и, снова наклонив голову, коснулся губами ее рта.

— Тебе не придется, — пробормотал он. — Ты будешь спать со мной. А я буду охранять тебя всю ночь, каждую ночь, до тех пор, пока мы живы.

Она привлекла его к себе.

— Мы будем жить вечно, — пообещала она, — потому что я буду любить тебя всегда.

Из своего окна мисс Роуз видела, как в доме у Мадлен погас свет, но от ее зорких глаз не укрылось, что «феррари» так и стоит на дорожке. И когда она с задумчивой улыбкой задергивала на ночь занавески, то уже обдумывала подходящий свадебный подарок.