Дуэт

6

Санаторий размещался в красивом особняке, окрашенном в светлые тона, и сиял чистотой. Архитектор понимал, что надо построить здание, не похожее на больницу. Вышколенный персонал был одет не в белые халаты, а как служащие богатого отеля. Особняк находился в живописном уголке на берегу моря. Интерьеры этого великолепного фешенебельного здания, окруженного рощами, были тщательно распланированы, полы покрыты пушистыми коврами. А уютные уголки, предназначенные для тихой беседы, придавали помещениям почти домашний уют.

Но Кэтрин не любила царившую здесь тишину, звукоизоляцию стен; это был особый мир, отгороженный от живой жизни. Клиника Хилла считалась самым лучшим токсикологическим центром на Западном побережье. Кэтрин знала о его прекрасной репутации задолго до того, как поместила туда мать в первый раз, несколько лет назад.

Она ждала доктора Уильяма Хейбера у него в кабинете. Как она ненавидела эти свои визиты в санаторий! Ей всегда было здесь холодно — с того момента, как она входила в белые двойные двери, и до той минуты, когда выходила из них.

Певица нервно расхаживала по кабинету, пока не услышала, что открывается дверь. Вошел доктор, среднего роста моложавый мужчина, с небольшой бородкой и румянцем, говорившем об отличном здоровье. Очки в черепаховой оправе придавали серьезность его веснушчатому лицу. Доктор Хейбер нравился Кэтрин своим добродушием и мягкими манерами.

— Мисс Джонер? — Он протянул ей руку и крепко пожал. Глядя на нее, Хейбер с удовольствием отмечал, что эта женщина отличается от развлекающих публику развеселых девиц в телевизионных шоу. Таким образом, симпатия была взаимной.

— Здравствуйте, мистер Хейбер.

— Пожалуйста, садитесь, мисс Джонер. Хотите, я принесу вам кофе?

— Нет, спасибо, мне только нужно повидаться с матерью.

— Я хотел бы поговорить с вами, обсудить некоторые вопросы. — Он видел, как Кэтрин облизала губы, — первый признак волнения.

— Можно после того, как увижу ее?

— Хорошо. — Уильям Хейбер взял ее под локоть и повел к двери. Они шли по мягкому ковру через холл к лифту. — Мисс Джонер… — начал он разговор.

— Да, доктор? — Она не хотела показывать, как убита болезнью матери.

— Не хочу вас пугать, но состояние здоровья вашей мамы ухудшилось с того времени, как она была здесь в последний раз. Вы знаете, она все время куда-то переезжает. Теперь ее не было больше трех месяцев, а условия, в которых она жила, по-видимому, были не самыми лучшими.

— Пожалуйста, доктор, не будьте деликатным. Я знаю, где она находилась и как жила. Вы вытащили ее, но через два месяца она опять уйдет, и все начнется сначала. Это никогда не изменится.

— Многие алкоголики все же стараются бороться со своей болезнью.

— Не говорите мне об алкоголиках. Я все знаю о них и не разделяю вашего оптимизма.

— Но вы снова привезли ее сюда, — напомнил ей Хейбер.

— Она моя мать, что мне оставалось делать!

Лифт остановился, они вышли и направились по коридору. На каждой его стороне находились двери, но Кэтрин старалась не думать о тех, кто был за ними. Здесь больничный запах стал сильнее. В воздухе пахло антисептикой и лекарствами. Когда доктор остановился и взялся за ручку двери, Кэтрин положила руку ему на плечо и попросила:

— Пожалуйста, оставьте меня наедине с матерью.

Ее руки дрожали и были холодны как лед.

— Хорошо, только на несколько минут. Возникли некоторые сложности, и нам надо поговорить. Я буду ждать вас здесь.

Женщина неподвижно лежала на больничной койке, на хорошей льняной простыне, и, по-видимому, дремала. Рядом стояла капельница, на руке из вены торчала игла. Шторы были задернуты, и в комнате царил полумрак. Палата была уютна, пол покрыт мягким голубым ковром, на стенах висело несколько хороших картин. Кэтрин приблизилась к постели.

Мать сильно похудела: щеки ввалились, кожа приобрела нездоровую желтизну, под глазами залегли синие тени. В черных, коротко остриженных волосах просвечивали серебряные прядки, а когда-то у нее были прекрасные волосы, блестящие и пышные. Мать на мгновение подняла веки, и в этих серых, как у дочери, глазах было страдание… Жгучие слезы полились из глаз Кэтрин. Она старалась унять их, но это был неудержимый поток. Наконец она кое-как справилась с собой.

— Мама! — Кэтрин вытерла слезы. — Ну почему?! Почему?!

Кэтрин вернулась домой, чувствуя себя измученной и опустошенной. Ей хотелось лечь и забыться. Голова раскалывалась от тупой ноющей боли. Послышались осторожные шаги за закрытой дверью.

— Кэт!

Дверь открылась, и вошла Марианна. Ее забота всегда проявлялась своеобразно: она начинала ворчать на подругу.

— Ты должна была взять меня с собой. Не люблю, когда ты уезжаешь одна, это плохо кончается.

— Мать — это моя проблема, — устало ответила Кэтрин.

— Я понимаю, что мать — это частица тебя, но я твой друг. Ты же не оставляешь меня, когда у меня случаются неприятности.

— Пожалуйста, не сердись на меня. Я чувствую ответственность за мать, и это мое личное дело.

— Я не сержусь на тебя, — продолжала ворчать Марианна, — но и не считаю это только твоим личным делом. Ты хочешь есть? — Кэтрин покачала головой. — Значит, не хочешь? Тогда ложись.

Она сама принялась расстегивать ее белую полотняную блузку. Кэтрин не сопротивлялась.

— Я должна пойти на обед с Фредом, — пробормотала она в тот момент, когда подруга укладывала ее в постель.

— Я позвоню ему и извинюсь. Тебе надо выспаться, а попозже принесу тебе что-нибудь поесть.

— Нет. — Кэтрин скользнула под холодную накрахмаленную простыню. — Я хочу пойти с ним. Мне необходимо выйти, я не могу все время думать о происшедшем. Он придет за мной около семи. А сейчас я отдохну.

Марианна задернула шторы, и Кэтрин заснула.

В начале восьмого Марианна открыла дверь Фредерику. На нем был светло-серый костюм и темно-синяя рубашка с открытым воротом. Он выглядел необычайно элегантно. В руке он держал букетик фиалок.

— Привет, Марианна. Вы чем-то встревожены? — Он вытащил из букетика одну фиалку и протянул ее девушке. — В чем дело?

Марианна, собравшись с духом, выпалила:

— Кэт очень дорога мне. Таких, как она, немного. Она ранима и, думаю, поэтому скрытная и никому не доверяет свои переживания. Нет, я не стану отвечать вам на вопросы. Это ее история, не моя. Но я собираюсь сказать вам вот что: она нуждается в бережном, очень теплом и терпеливом отношении к ней. У вас это хорошо когда-то получалось, но потом вы бросили ее.

— Много ли вы знаете о том, что произошло между нами шесть лет тому назад?

— Я знаю то, что рассказала мне Кэт.

— Когда-нибудь вы меня спросите, что я чувствовал и почему уехал.

— И вы расскажете мне?

— Да, — он повернулся и, поколебавшись, подтвердил, — расскажу.

— Прости, не терплю опаздывать, но я искала туфли.

Кэтрин спустилась из спальни в белом воздушном платье. Она уже не казалась такой бледной, щеки чуть порозовели, глаза блестели, а губы улыбались. Это не прошло мимо внимания Фредерика — Кэт была что-то слишком нарядна и очень взволнованна.

— Ты великолепна, как всегда. — Он вручил ей цветы.

— Ах уж этот изысканный язык комплиментов, — пробормотала Кэтрин, уткнув лицо в букет, — я что-то не замечаю своего великолепия. — В ее глазах промелькнули насмешливые искорки. — Но сегодня вечером, Фред, я предоставлю тебе полную возможность побаловать меня. У меня уж вот такое настроение!

— Куда ты хочешь пойти?

— Куда-нибудь. — Она отняла у него свою руку. — Но прежде всего пообедать. Я умираю от голода.

— Хорошо, я куплю тебе булочку с сыром.

— Что ж, булочка тоже поддерживает силы, — парировала она шутку и повернулась к подруге: — У тебя есть с кем сегодня провести время. Не беспокойся обо мне. — Она поцеловала Марианну в щеку. — Надеюсь, я не потеряю ключей от дома. И передай ему привет… — Кэтрин направилась к двери вместе со своим спутником.

— Кто это сегодня к вам придет? — спросил он.

— Жан Розенблюм, — со смехом ответила Марианна, — «туфельный граф».

— «Туфельный граф»? — переспросил Фредерик, открывая дверцу автомобиля.

— Ммм, француз. Он одевается у лучших портных и выглядит как аристократ. Да он и сам, кажется, миллионер.

Фредерик устроился на сиденье рядом с Кэтрин и по старой привычке погладил ее волосы, лежащие на плечах.

— Это серьезно? — спросил он о «графе». В его голосе слышалась ревность.

— Не более серьезно, чем владелец крупного гастронома. Чем ты собираешься кормить меня, Фред? — спросила она поспешно, не желая продолжать тему и отгоняя недавние тяжелые впечатления. — Предупреждаю, я очень голодна.

Он взял ее за подбородок и повернул лицом к себе так, что их глаза встретились.

— Не хочешь ли ты рассказать мне, чем ты так взволнована?

Он всегда умел мгновенно уловить ее настроение. Кэтрин благодарно положила руку ему на плечо.

— Не спрашивай, Фред. Во всяком случае, не сейчас.

Он обнял ее одной рукой, не обращая внимания на сопротивление, и другой — прижал ее ладонь к своим губам.

— Ну хорошо, не сейчас, — согласился он. — Но, оказывается, я могу еще волновать тебя? — Он улыбнулся, испытывая удовольствие от того, что так хорошо ее знает. — Я смог убедиться в этом.

Кэтрин ощутила дрожь его пальцев.

— Да. — Она вырвалась из его объятий. — Ты можешь еще волновать меня. Но обстоятельства теперь не те же самые.

Фредерик снова улыбнулся, показав ряд белых зубов, и запустил двигатель.

— Да, обстоятельства не те же самые. — Он включил скорость, а у нее осталось неприятное ощущение от того, что он точно повторил ее слова. Только они вкладывали в них разный смысл.

Обед проходил в спокойной и дружеской атмосфере и был просто великолепен.

Они сидели в крошечной таверне, которую однажды случайно обнаружили. Фредерик знал, что здесь их никто не потревожит ни просьбой дать автографы, ни предложением вместе выпить. Тут они были вдвоем — мужчина и женщина. Им был обеспечен прекрасный ужин с вином, в интимной обстановке, при свете свечей. К концу ужина улыбка Кэтрин стала более непосредственной, и выражение тревоги, которое Фредерик видел в ее глазах в начале вечера, постепенно исчезло.

— Мне показалось, что я не ела целую неделю, — сказала Кэтрин, доедая нежный ростбиф — фирменное блюдо таверны.

— Хочешь еще кусочек от моего? — Фредерик показал на свою тарелку. Девушка со смехом ухватила кусок печеной картошки.

— Может, мы что-нибудь завернем и захватим с собой? Я хочу оставить место для десерта. Видишь там поднос с пирогом?

— Пожалуй, я лучше заверну тебя и доставлю прямо на Северное море, в Сандерленд.

Кэт засмеялась.

— Я буду мешок с костями, пока доеду до твоего Сандерленда.

— Одна остановка на ночь по пути — и только, — уверил ее Фредерик. — Я говорил с Клиффордом Толливером. — Он рассеянно накрутил на палец прядь ее волос.

— Очень мило с твоей стороны.

— Я встречу тебя в Нью-Йорке в конце твоих гастролей, и прямо оттуда мы полетим ко мне.

— Хорошо, но лучше все это объяснить Марианне, у меня плохая память на даты и время. Значит, пока ты остаешься здесь?

— Я проведу в Лондоне две недели. — Он погладил ее по щеке, но она отмахнулась, тогда он дружески похлопал ее по руке. — Я читал, что твой последний концерт произвел сенсацию. — Он снова взял ее за руку и стал играть с золотым браслетом на ее запястье.

— О! Я была даже более великолепна, чем написали газетчики.

— Хотел бы я видеть тебя. Я так давно не слышал, как ты поешь.

— Ты слышал меня два дня назад, в студии, — напомнила она, высвободив руку и потянувшись за своим бокалом с вином. Тогда он взял другую ее руку. — Фред! — сказала она полушутливо.

— Я хорошо слышал тебя через наушники, — продолжил он, — но это не то же самое, когда наблюдаешь, как ты двигаешься во время концерта или поешь для меня.

О, как легко он умел обволакивать ее своими речами!

— Угадай, чего я хочу именно сейчас?

Он увидел насмешливые искорки в ее глазах.

— Десерт, — ответил он.

— Фред, как хорошо ты меня знаешь, — засмеялась она.

Кэтрин захотела где-нибудь потанцевать. По общему согласию, они избегали ресторанов, где были известны, предпочитая уединенные места в городе. Поэтому направились на окраину в прокуренную забегаловку, незаконно торгующую спиртными напитками. Но там был хороший оркестр с полудюжиной музыкантов. Фредерик и Кэтрин играли в нем когда-то, начиная свою карьеру. Они думали, что там их никто не узнает. Через двадцать минут поняли, что ошиблись.

Их моментально заметили. Девушки и парни появились точно из-под земли, и тут же потянулись руки с блокнотами, бумажными салфетками — для автографов.

— Тебя и здесь знают, — засмеялся Фредерик и начал подталкивать Кэтрин к выходу. Потанцевать им не удалось.

В течение буквально нескольких минут они оказались в ловушке, отвечая на поток вопросов. Фредерик опасался, что в толпе они потеряют друг друга. Их толкали, когда они медленно продвигались к двери. Но Фредерик надеялся, что толпа будет вести себя достаточно пристойно. По местным понятиям было еще довольно рано, и ребята не успели много выпить. Он старался вывести Кэтрин скорее на улицу. Ситуация, в которой они оказались, была взрывоопасной. Настроение толпы внезапно могло измениться. Достаточно было одного агрессивного фаната, и обстановка могла стать неуправляемой. Кэтрин отбивалась как могла, но чьи-то руки уже тянулись к ее волосам. Фред наконец вытащил ее из сомнительного заведения на свежий воздух и только тут вздохнул с облегчением. Несколько человек выбежали за ними на улицу и умудрились получить автографы певицы на пути к машине.

— Черт возьми! Извини, — сказал он, закрывая дверцу машины за Кэтрин. — Я должен был лучше знать, куда тебя веду.

Девушка откинула с лица волосы и повернулась к своему спутнику.

— Не глупи, я ведь сама хотела сюда пойти. Кроме того, эти люди довольно милые.

— Они не всегда милые, — пробормотал он, уже выехав на шоссе.

— Конечно, я довольна, что мы удрали. Фанаты иногда забывают, что мы тоже из плоти и крови.

— Поэтому они хотели получить по ломтику нашей плоти, чтобы отнести домой.

— Да, — сдержанно сказала Кэтрин, — помню, я видела по телевизору твой концерт несколько лет назад. Фанаты смели охрану. Казалось, они не кусочки оторвут от тебя, а проглотят целиком. Это было ужасно!

— О, они так любят меня, что готовы сломать мне парочку ребер.

— Ох, Фред, это так страшно! Я прежде не знала об этом.

Он засмеялся и пожал плечами.

— Такова неприятная сторона нашей работы. Порой у меня остается скверный осадок после концерта. По крайней мере, на некоторое время. Но через это надо уметь переступить. А сегодня твой охранник оказался в трудном положении. Но мы нуждаемся в стимулах, не так ли? Вознаграждающие нас аплодисменты! Ради чего еще делать то, что мы делаем? И ради чего бесчисленное количество людей стремится на сцену? Для чего ты добивалась славы, Кэт?

— Ради спасения себя, — не раздумывая ответила она. — Музыка всегда была тем, что меня поддерживает — постоянно и надежно. Мне необходимо нечто целиком принадлежащее мне. — Она повернулась и испытующе посмотрела на Фредерика. — А ты почему занимаешься пением и музыкой?

— Полагаю, в большинстве случаев по той же причине. Мне есть что сказать, и я хочу, чтобы публика помнила, что это сказал именно я.

Кэтрин засмеялась.

— А ведь ты был таким радикалом, когда начинал карьеру! Твои песни звали на битву, требовали борьбы!

— Я теперь зрелый, умудренный опытом человек, смотрю на многое по-иному.

— Жажда бурных аплодисментов мне не кажется признаком зрелости, — парировала она. — По чьей инициативе сократили содержание твоего последнего альбома?

Он бросил на нее взгляд.

— Это дело моих рук. Я бы немного уменьшил количество и твоих номеров. У некоторых из них была довольно слащавая аранжировка, насколько я помню.

Кэтрин энергично стукнула его по руке.

— Кэт, нельзя меня толкать, когда я за рулем.

— Но за эту «слащавую аранжировку» я получила награду — платиновую пластинку!

— Я высказал только свое мнение, — напомнил он ей. — А лирические стихи совсем неплохие. Может быть, немного сентиментальные.

— Я люблю сентиментальную лирику, — сказала она, снова ударив его по руке. — Не каждая песня должна быть надоедливым социальным комментарием.

— Конечно нет, — согласился он. — Всегда найдется место и для милых колыбельных песенок.

— Милых колыбельных песенок? — повторила она, понимая, что они снова втягиваются в старые привычные споры о своей работе. — Если ты считаешь мою музыку слишком сентиментальной и слащавой, то как ты себе представляешь будущую совместную работу?

— Прекрасной. Мы будем уравновешивать друг друга.

— И таким образом ты собираешься добиться феноменального успеха?

— Да, надеюсь, он у нас будет. — Он остановил машину, обнял ее, несмотря на сопротивление, и положил ее голову себе на плечо. — Посмотри! Интересно, почему ночью, издалека, город всегда выглядит лучше?

Это мистика. Нам всегда кажется чудом все, что ускользает от нас, и нельзя увидеть, в какой момент это «нечто» уходит. — Она почувствовала его губы, легко коснувшиеся ее виска. — Фред! — Кэтрин отшатнулась, но он удержал ее.

— Кэт, не отталкивай меня! — Слышно было, как стучит его сердце. — Ну пожалуйста, не отталкивай!

Он стал осыпать ее поцелуями, крепко прижимая к себе. Он целовал ее нежно, прикасаясь влажными губами к щекам, прикрытым векам, ароматным волосам, вискам… И она льнула к нему, как прежде, словно хотела целиком раствориться в его объятиях. Губы Кэтрин раскрылись навстречу его поцелуям.

Она застонала, когда он дотронулся до ее груди. Это был одновременно стон желания и протеста. Фред снова прильнул к ее губам. Девушка уже не сопротивлялась, она была теплой, как луч солнечного света. Ее тело томилось желанием, и он это чувствовал. Ей казалось, что его руки проникают сквозь тонкий материал ее платья и жгут огнем обнаженное тело. У нее голова пошла кругом.

— Кэт! — Его губы скользили около ее уха, по ее шее, касались ямочек на ее щеках. — О Боже, я хочу тебя. — Он снова засыпал ее поцелуями, его руки уже не были такими нежными. — Я так давно этого жду. Поедем со мной. Давай вернемся ко мне в отель. Останься на ночь.

Страсть затопила Кэтрин, в ней боролись страх и желание. Наконец благоразумие и старая обида взяли верх.

— Нет. — Она стряхнула его руку и опять уперлась ладонью ему в грудь. — Я не поеду. Не могу. Ты делаешь мне больно, Фред. Пожалуйста, дай мне уйти.

— Та же старая история, — проворчал он недовольно, вынул сигарету и закурил. — Ты по-прежнему останавливаешь меня на полпути. Я должен был лучше знать тебя.

— Ты несправедлив. Не я начала это. Я никогда не хотела…

— Ты хотела, черт возьми! Кэт, ты хотела! У меня было много женщин, и я знаю, когда держу их в объятиях, хотят они меня или нет.

— Вот и возьми одну из своих многих женщин, Фредерик Эмбридж. А я заявляю, что не упаду к твоим ногам немедленно, — у меня нет такого намерения. Если мы сможем поддерживать деловые отношения, как ты обещал, прекрасно. Если ты не в силах работать на таких условиях, то поищи себе другого партнера.

— Ты единственный партнер, которого я хочу. — Он выбросил сигарету в открытое окно. — Хорошо, пока мы будем играть на твоих условиях, Кэтрин Джонер. Мы оба профессионалы и знаем, что этот мюзикл сделает нам карьеру. — Фредерик включил мотор. — Я отвезу тебя домой.