Мари вернулась домой вечером, как только Жанна избавила ее от необходимости объясняться с Александром. Сначала на три дня она погрузилась в депрессию — пила вино, сидела на полу, ничего не ела, писала корявые, полные слез стихи и слушала музыку на полную громкость, благо магнитолу Жанна ей подарила сразу после ограбления. Забежавшая проведать подругу Наташа была поражена. И мрачным настроением Мари, и ее немытой головой, и вином. Она пыталась призвать Мари к порядку, использовала самые жесткие аргументы, но получила в ответ только злобный взгляд.
— Сядь и замолчи. Вот, — сказала Мари и нажала на кнопку.
Наташа услышала нервный хрипловатый женский голос:
Послушай, Мари!
Я была как все,
Но не стала как ты.
Постой, не ори,
Я ушла в резерв,
Не щадя головы.
— Что это? — удивилась Наташа.
— Замолчи и просто слушай песню.
Ты вряд ли поймешь —
Постижение тайн
Требует жертв.
Чем дальше зайдешь,
Тем страшнее сны —
Надорванный нерв.
— Но кто поет?
— Какая разница? Девочку зовут Елена Никитаева, что это тебе скажет?
Молчи, слушай!
Под нами горит суша!
Все будет намного лучше
Движеньем руки!
Молчи — слушай!
Под ногами горит суша!
Все будет намного лучше,
Когда ВИСКИ ударит в виски…
— Мари…
— Да отстань ты. Не хочешь слушать, а хочешь читать свои нудные лекции о морали? Можешь уходить. Дверь вон там.
Наташа действительно обиделась и ушла. А Мари осталась с песней вдвоем.
Забрызган вином
Твой белый передник,
Дрожит рука.
Ты знаешь, Мари,
Мой Бог не похож
На дурака.
Такая судьба
Из всех,
В рулетку выпавших судеб.
— Я не хочу, чтобы мне что-то выпадало, — объявила в никуда Мари и отбросила пустую бутылку, — я сама решу, как мне быть.
Утром девушка отправилась на работу. Как Мари ни сгорала со стыда, она понимала, что без денег долго не проживет. Ни родители, ни родственники, ни друзья не будут давать ей деньги бесконечно. Даже взятое в долг придется отдавать. А на возвращение Мити рассчитывать бессмысленно — надо начинать как-то устраиваться самой. Мари без звонка явилась в кабинет начальника и честно обрисовала ему ситуацию. Сказала, что выходила замуж и муж заставил ее бросить работу, а теперь с мужем случилось несчастье. Сказала, что ее квартиру ограбили, не оставив ничего. Сказала, что ждет ребенка и деньги нужны позарез. Пообещала, что на качестве работы беременность никак не отразится, напротив, Мари готова работать за двоих. Начальник думал очень недолго — у Мари была хорошая репутация, она прекрасно справлялась со всеми заданиями и славилась как работник честный и ответственный. Трудовую пришлось заводить новую — предыдущая, брошенная в угол, тоже покинула дом во время ограбления. Мари перестала заходить в курилку и бродить по коридорам — она больше не скрывала, что трудится в поте лица. Удивительно — но многие стали к ней хуже относиться. Мари на это было наплевать. Она смотрела на адреса и телефоны бывших женщин Мити и планировала поездки. Самую первую, которую он обокрал в девятнадцать лет и которая осталась с четырехмесячным сынишкой на руках, звали Настей. Она жила в Рязани. Вторая, Елена, которой сейчас уже далеко за пятьдесят, жила в Москве, но только зимние месяцы, весной она уезжала в Венгрию, где купила дом. И последняя, Анна, тоже с маленьким ребенком, была прописана в Питере. Мари решила сначала ехать к Анне. Потому что до Венгрии слишком далеко, даму из Рязани Митя бросил уже давно, а вот Анна еще совсем недавно грела Митину постель.
Только через месяц Мари удалось вырваться на выходные. Ехать пришлось на поезде — теперь девушка уже не могла позволить себе самолет. Поезда же Мари разлюбила навсегда. Обманная нега вагончиков обернулась трагедией, а колеса предательски выстукивали: «Мити больше нет с тобой, Мити больше нет с тобой», словно издеваясь. Мари ехала в плацкарте, чтобы обошлось дешевле, волком смотрела на попутчиц, утром бегала в туалет с токсикозом (дома ее почему-то совсем не тошнило) и чувствовала себя одинокой и несчастной.
Остановилась она у Нади, своей давней виртуальной подруги. Девушки общались три года, делились горем и радостью, но до сих пор почему-то им не выпадало встретиться. Надя оказалась прехорошенькой блондиночкой, очень похожей на свои фотографии, но пухленькой.
— Видишь? — смущенно улыбнулась она Мари, проводя руками по гладким бедрам. — Для инета я в фотошопе убираю, а в жизни нет на меня такого фотошопа. А ты такая же… Худенькая совсем. Ты точно беременная?
Мари поделилась с Надей проблемами еще накануне, поэтому подруга все знала. Она заботливо уложила Мари отдохнуть с дороги, а сама, напевая и помешивая тесто для какого-то особенного тыквенного пирога (Надя славилась как искусная кулинарка), между делом позвонила по нужному номеру и узнала, что Анна сегодня дома. После обеда она разбудила Мари, несмотря на все протесты, плотно накормила и только потом предложила проводить до улицы Лизы Бричкиной.
— Сколько ребеночку у этой Анны уже лет?
— Около четырех. Или чуть больше. А что?
— Говорит очень бойко и хорошо.
— Ты откуда знаешь? — не поняла Мари.
— Я с ним по телефону разговаривала. Он сказал, что мама в ванной, и спросил, что ей передать. Прелесть какой голосочек. И ребеночек, наверное, прелестный.
Мари позвонила в дверь, понятия не имея, что она скажет. Она заготовила несколько десятков одновременно умных и честных фраз, но когда услышала короткое тилиньканье и радостный детский смех, разом растеряла все слова.
— Кто там? — спросил звонкий голосочек.
— Я пришла к твоей маме.
— Сейчас я ее позову. Я не умею сам дверь открывать, она тяжелая слишком.
Вскоре вышла и Анна, в глазке зашевелилось.
— Я просто хочу с вами поговорить, — неловко выдавила Мари, глядя в глазок и краснея, — я одна. Откройте, пожалуйста. Я не желаю вам зла.
Ей было стыдно за свою неловкость, за свою внезапно вспыхнувшую ненависть к женщине, которую она даже никогда не видела. Дверь распахнулась, и ее пропустила в квартиру брюнетка лет тридцати — ничего особенного, но симпатичная, с ладной длинноногой фигуркой и пышными ухоженными волосами. Мари застыла, глядя на кудрявого маленького мальчика, толкающего по коридору машинку-каталку. Мальчик был прехорошенький — и копия Мити — те же кошачьи глаза, та же гладкая смуглая кожа, тот же четко очерченный рот. Девушка смотрела на крошечную ручку, которой он так старательно налегал на свой груз, и видела знакомые очертания — длинные тонкие пальчики, аккуратные ноготки, тонкую кисть.
— Митенька, — позвала Мари, и голос у нее сорвался, — Митенька.
Мальчик обернулся и помахал ей ручкой, крикнул:
— Сейчас подойду!
— Ну, не стойте же, раз пришли, — нервно сказала Анна, — разувайтесь, вот тапочки, какой у вас размер?
— Почти тридцать пятый.
— Какая крошечная ножка, — улыбка как-то искривила лицо женщины, — и сама вы такая крошечная. Идите на кухню, садитесь. Чай будете?
— Буду.
Кухня оказалась просторной — больше, чем у самой Мари. Просторной, недавно отремонтированной, с нарядной и необычной ярко-желтой мебелью. Анна засуетилась, выставляя к чаю какие-то печенья и пирожные, а Мари молча смотрела на нее. Анну никак нельзя было назвать опустившейся клушей, которая за ребенком света белого не видит. Аккуратный французский маникюр, нарядное домашнее платье, туфельки на маленьком каблучке — далеко от советской страшилки про молодую мать в старом заношенном халате и вечных бигуди.
— Анна, вы не беспокойтесь так, вы мне расскажите. — Голос у Мари опять сорвался. — Анна, я пришла, чтобы… Вы понимаете, у меня будет ребенок… Митя, он…
Анна резко развернулась, выронив блюдце.
— Ребенок? У вас будет ребенок?
— Да, — растерянно сказала Мари, глядя на осколки.
— Какой подлец! Нет, какой подлец! — Анна схватила с подоконника сигарету, потом спохватилась и положила обратно. — Я немедленно позвоню ему!
— Вы знаете, где он? — Мари подалась вперед в смутной надежде.
— Где же ему, козлу, быть! На работе. Вот подлец, вот подлец! И давно?
— Что давно?
— Какой у вас срок?
— Около трех месяцев.
— Ах гадина! Как раз в это время мы собирались в пансионат. Он еще клялся мне, что это такой медовый месяц!
Анна неожиданно упала на стул и некрасиво зарыдала, размазывая по лицу слезы и подвывая. Мари не знала, куда ей деться в этой неловкой ситуации, утешать новую знакомую она даже не пыталась. У нее щипало глаза. — Но Митя, он… — робко начала она.
— Митя не от него, — отрезала Анна, — это совсем другая история.
— Как не от него? Да он вылитый отец, он просто копия Дмитрия!
Анна перестала плакать, и обе женщины уставились друг на друга с непередаваемым изумлением.
— Так вы не жена Олега? — спросила Анна.
Как оказалось, Анна уже давно не была для Мари соперницей. Давным-давно, когда она только окончила институт, ее бросил мальчик — первая любовь, бросил ради другой девочки. Анечка рыдала на скамейке в сквере и давала себе слово похудеть на двадцать килограммов, чтобы весить сорок, как ее тонкокостная соперница, танцевавшая в цирковом балете. Как раз в момент произнесения торжественного обещания истончиться до прозрачности на горизонте страдалицы появился высокий незнакомец, всучил букетик ландышей, вытер сопли и повел в ближайший грузинский ресторанчик нарушать обет. Ту же ночь Аня, удивляясь сама себе, провела в жарких объятиях незнакомца (его, кстати, звали Дмитрием, точнее, Митей), а днем он принес к ней чемоданчик, привел двух друзей и торжественно, при свидетелях, объявил ее своей женой, данной ему Богом на горе и радость. Жили хорошо. Характер у Мити был покладистый, Анины хлопоты на кухне и по дому его радовали, работать она не пошла и довольно быстро забеременела. Митя уверял, что Анечка — не только его первая любовь, но и воплотила главную мечту его жизни — о маленькой дочке, носил ее на руках и облизывал с ног до головы, пока не пропал. Три месяца от Мити не было ни слуху ни духу, Анна подрабатывала где могла и побиралась по друзьям и соседям, родила недоношенного слабенького мальчишку, потому что рыдала по ночам и очень плохо питалась. Когда же Анна увидела своего крошечного и сморщенного сынишку, весящего всего два килограмма, она вдруг поняла, что не на то тратила нервы и думала не о том. Она взяла себя в руки, наняла нянечку и стала браться за любую работу, не брезгуя. Мальчик быстро сравнялся в развитии с ровесниками и рос шустрым и активным, только с каждым днем становился все больше и больше похож на отца, от матери ему как будто ничего не досталось. Вскоре Анне позвонили и сообщили, что Митя сидит в тюрьме. Девушка пришла на суд, дала нужные показания, отправила пару передач, но, получив в ответ письмо, полное любовных излияний, выбросила его и вычеркнула из жизни страницу под названием Митя. Анна трудилась в поте лица, пока не влюбилась в своего женатого коллегу, и тогда началась у нее жизнь, полная стыда и горечи. Олег был начальником отдела, симпатичным, состоятельным, не жадным мужчиной с довольно мягким и добрым характером. Маленького Митеньку он любил и баловал, уверял, что хочет детей, а сам женился по залету, у жены потом был выкидыш, и так без особой любви они и живут. Вроде как привыкли. Обещал на Анне жениться, но все никак не мог собраться с духом и объясниться с женой, тянул и тянул, выбирал момент, а Анна ждала. Вот уже вроде бы совсем собрался… и как раз в эти дни раздался звонок в дверь.
— Ты меня прости, — и Анна по-дружески погладила руку Мари, — я на тебя таким волком смотрела от стыда. Думала, что у девчонки мужа увожу, да еще у маленькой такой.
Девушки подружились быстро. Анна ахала, когда Мари рассказывала ей свою историю, охотно пролила над ней несколько жарких слезинок, напоила гостью чаем, разрешила поиграть с Митенькой и даже подарила фотографии — Митя-старший в белой рубашке и почему-то с теннисной ракеткой и Митенька-младший на деревянной лошадке с саблей, похожий на сказочного принца. Об уголовном прошлом беглого Дмитрия, о его местонахождении и о его родственниках Анна, увы, ничего не знала.
Мари еще постояла на пороге, а потом, уходя, робко спросила у Анны:
— Анечка… можно одну просьбу… пожалуйста… я вдруг поняла, что это для меня — единственный способ выжить.
— Конечно, говори.
— Я тебе тоже пришлю фотографии. Свои и дочки, когда родится. И буду присылать регулярно. Пусть Митенька их видит. А вдруг… вдруг так получится… ты понимаешь… Не с ней, так… так со мной… я ведь всего на неполных двадцать лет, всего на девятнадцать лет его старше. Жизнь — она такая непредсказуемая. Я его дождусь, Анечка. Я любить его буду. Он будет такой же, как отец, только лучше. Ты его воспитаешь настоящим, честным, порядочным мужчиной. Аня, я тебе самой лучшей невесткой в мире буду, клянусь. Ты нигде такой не найдешь. Я тебя очень прошу. Если получится.
Испуганная Анна пообещала своей взбалмошной гостье обязательно показывать Митеньке фотографии, которые та пришлет, и, если получится, стать ее свекровью, а потом долго-долго сидела на стуле, скрестив руки и глядя в пол. Сняла телефонную трубку и позвонила домой Олегу. Попросила жену позвать Олега.
— Ты что, Анечка, что же ты так неостор… — начал было Олег взволнованным шепотом, но Анна решительно его оборвала:
— Сегодня или никогда, Олег.
— Но…
— Сегодня ты выберешь — или жена, или я. Объяснись с ней или порви со мной. Если ты не объяснишься сегодня и завтра же не подашь на развод — я с завтрашнего дня считаю себя свободной женщиной. Извини, но это окончательное решение. — Анна повесила трубку.
Ей было за что сказать спасибо странной угловатой девушке, неожиданно пришедшей на порог ее дома и напомнившей о самой странной любви в ее жизни.
Уложив кудрявого Митеньку спать, Анна в ту ночь еще долго сидела под ночником, перебирая старые фотографии. Ее мама в свадебном платье была прекрасна, как принцесса, и Анна поняла, что свое платье тоже сошьет на заказ. Ей хотелось праздника, как символа освобождения.