Рисанд
За Два Года До Стены
Жужжание мух и крики выживших уже давно сменили звуки военных барабанов.
Поле боя было теперь запутанной свалкой трупов, как людей, так и фейри, прерываемой лишь сломанными крыльями, вытянутых к серому небу, и редкими обрубками лошадей.
С такой жарой, несмотря на тяжелый облачный покров, запах скоро станет невыносимым. Мухи уже ползали по глазам, немигающе смотрящих вверх. Им не важно, смертная это или бессмертная плоть.
Я шел по некогда травянистой равнине, отмечая знамена, полупогребённые в грязи и крови. Большая часть моих оставшихся сил ушла на то, чтобы не тащить крылья по трупам и доспехам. Моя собственная сила была исчерпана задолго до того, как закончился бой.
Последние часы боя я сражался как смертные вокруг меня: с мечом и кулаками в грубой, безжалостной сосредоточенности. Мы сражались с легионами Равении — час за часом, сражались, как мне приказал отцом, как я сам знал, что должен был поступить. Колебания здесь были как смертельные удары нашему уже отступающему сопротивлению.
Крепость, маячащая за моей спиной, была слишком ценна, чтобы просто так уступить ее Лоялистам. Не только из-за ее расположения в центре континента, но и из-за запасов, которые она хранила. Из-за кузниц, днем и ночью работающих, чтобы поддержать наши силы.
Дым из этих кузниц теперь смешивался с кострами, уже зажженными позади меня, когда я продолжал идти, просматривая лица мертвых. Мысленно я сделал себе пометку, что нужно отправить всех солдат, которые смогут выдержать еще и это, для сбора оружия, оставшегося от обеих армий. Нам нужно держаться с честью. Особенно когда другая сторона вообще не беспокоится об этом.
Так тихо — поле боя такое тихое, в сравнении с резней и хаосом, которые, наконец, закончились здесь пару часов назад. Армия Лоялистов отступила, но не сдалась, оставив своих умерших на съедение воронам.
Я обернулся на упавшего гнедого мерина, глаза прекрасного зверя все еще широко раскрыты от страха, мухи облепили его окровавленный бок. Под ним — скрученный всадник, голова человека частично разорвана. Не ударом меча. Нет, эти жестокие раны нанесены когтями.
Они не уступят с легкостью. Королевства и территории, которые хотят своих человеческих рабов, не оставят себя без выбора. И даже тогда… Мы очень быстро узнали, что они не уважают древние правила и ритуалы битвы. А территории Фэ, сражающиеся на стороне смертных воинов… Они хотели нас растоптать, как паразитов.
Я смахнул муху, жужжащую у моего уха, рукой с запекшейся кровью, своей и чужой.
Я всегда думал, что смерть будет похожа на мирное возвращение домой — как сладкая, печальная колыбельная, ведущая меня во что бы там ни было после.
Под моим бронированным сапогом хрустнул флагшток Лоялистов, красная грязь размазалась по кабаньему клыку, изображенному на их изумрудном флаге.
Сейчас я думал, что колыбельная смерти не милая песнь, а гудение мух. Как если бы мухи и личинки были слугами Смерти.
Поле боя сливалось с горизонтом во всех направлениях, кроме главной башни за моей спиной.
Три дня мы сдерживали их; три дня мы сражались и умирали здесь.
Но мы держали строй. Снова и снова, я сплачивал людей и фейри, и мы не давали Лоялистам даже шанса на прорыв, даже когда на второй день битвы наш уязвимый правый фланг был весь усеян свежими трупами.
Я использовал свою силу, до тех пор, пока она не стала дымом в моих венах, и потом в дело пошли навыки с моих иллирийских тренировок, пока размахивание щитом и мечом не стало всем, что я знал, что я мог пустить в дело против полчищ врагов.
Из кучи трупов Высших Фэ торчало полуразорванное иллирийское крыло, как будто нужны были все шестеро, чтобы прикончить этого воина. Как будто он забрал их всех с собой.
Мое сердце стучало в моем потрепанном теле, когда я разгребал груду трупов.
Подкрепление прибыло на третий и последний день, посланное моим отцом после моей просьбы о помощи. Я потерялся в сражении слишком сильно, чтобы увидеть, кто был в иллирийском отряде, особенно когда многие из них использовали Сифоны.
Но после того как они спасли наши задницы и повернули ход битвы, я не заметил ни одного из моих братьев среди живых. Не зная, сражались ли Кассиан и Азриэль на этой равнине.
Последний — маловероятно, так как мой отец держал его при себе для шпионажа, но Кассиан… Кассиана могли призвать. Не исключено, что отец мог перевести Кассиана в подразделение, которое, скорее всего, погибнет. Поскольку было одно, едва половина которого ушла с поля битвы, прихрамывая.
Мои ноющие, окровавленные пальцы впились в помятые доспехи и липкую, жесткую плоть, когда я убирал последний из трупов Высших Фэ, нагроможденных поверх павшего иллирийского солдата.
Темные волосы, золотисто-коричневая кожа… Как у Кассиана.
Но это мертвенно-серое лицо, уставившееся в небо, не принадлежало Кассиану.
Из меня со свистом вырвалось дыхание, мои легкие все еще саднили от рева, мои губы были сухими и потрескавшимися.
Мне нужна вода, и сильно. Но неподалеку другая пара иллирийских крыльев выглядывала из-за груды трупов.
Спотыкаясь, я подскочил к ним, позволив своему сознанию плавать в каком-то темном и тихом месте, пока я выпрямлял скрученную шею, чтобы посмотреть на лицо под простым шлемом.
Не он.
Я пошел по трупам к другому иллирийцу.
Потом к другому. И к еще одному.
Некоторых я знал. Некоторых нет. Поле убийств все еще тянулось до неба.
Миля за милей. Царство гниющих трупов.
И я все еще искал.