Двойной сюрприз для блудного папочки

Глава одиннадцатая. Егор

Заявляю официально: я самый счастливый человек на этой планете. Размах капитальный, но и то, что сейчас кипит внутри меня – не детский мультик.

Не помню, чтобы мне хоть когда-либо хотелось улыбаться, как кретин, и обниматься со всеми подряд. Но лучше всё же с моей малышкой Варюшкой, которую вот прямо сейчас нужно отправить домой, вещи собирать, потому что уже вечером я сделаю ей предложение руки и сердца и утащу в наш дом.

В моей голове со скоростью гоночного болида выстраивается цепочка планов. Она собирается, строится пункт за пунктом и с грохотом разбивается об потрясающее: двое! Их двое, моих детей: мальчик и девочка. Как я и хотел. От этого во рту так сладко, что мои губы сами собой растягиваются в ещё более широкой улыбке.

Двое. Вы понимаете? Мои сын и дочь. Сразу двое!

Мне хочется обнять Варин живот и прижаться к нему изо всех сил, но я боюсь даже дышать, когда нахожусь к нему так близко. Он такой большой, а от мысли, что там, внутри, сидят мои дети, голова идёт кругом. Это так странно и в то же время естественно и правильно, что у меня мысли путаются.

А потом я делаю кое-что, что со стороны может показаться глупым или даже смешным: подаюсь к Варе близко-близко, так, что почти касаюсь носом её живота, и начинаю шептать всякую ерунду. Не ей, нет – детям. Мальчику и девочке.

Моим.

Нет, нашим.

Почему-то меня торкает только сейчас. Сейчас, когда просто дети стали моими мальчиком и девочкой. Наверно, до меня просто крайне долго доходит осознание, раз накрыло только сейчас.

– Что ты делаешь? – Слышу я тихий усталый голос Вари, и только лишь это заставляет меня оторваться от увлекательного занятия, нехотя подняться и улыбнуться моей малышке.

– Разговариваю, – не хочу скрывать своей приятной глупости. – И я намерен заниматься этим каждый день по несколько часов.

Она приподнимает уголок губ в слабой улыбке, прикрывает глаза и качает головой. Устала. И я бы с огромной радостью подхватил очаровашку на руки и закружил в воздухе прямо здесь, если бы «здесь» не было лестничным пролётом, а сама Варюшка не была столь впечатляющих размеров.

Зато после родов я её затаскаю и затискаю. И детей. Гарантирую.

И зацелую. И сделаю ещё кое-что, что наверняка понравится нам обоим.

– Как же ты будешь этим заниматься? – Своим приятным негромким голосом спрашивает Варюша, открывает глаза, кладёт руку на перила и наугад делает шаг на одну ступеньку ниже.

Я тут же подхватываю её под локоть и внимательно смотрю за каждым шагом. Ей дорогу не видно, а я не хочу, чтобы моя малышка случайно упала.

– Утром за завтраком, на обеде, после работы, весь вечер, а потом, наверно, и всю ночь, – говорю ей со всей серьёзностью.

Вижу это так ярко, что ладони чешутся от желания схватить очаровашку и утащить к себе домой. И зацеловать её там до громкого смеха и неуклюжих попыток спастись.

Варя вздыхает и не отвечает.

Две новости. Плохая: ей всё ещё страшно. Хорошая: теперь это страх не передо мной, как утром в офисе, это – страх перед будущим.

Я почти вижу мысли, что крутятся в её головушке. Основа у всех одна: Варя не знает, что будет дальше, и это её пугает. Уверен, если бы она была одна, ей бы не было так страшно, но сейчас на её хрупких плечиках лежит ещё и ответственность за наших детей. Не знаю, характерно ли это для всех мамочек в целом, но моя очаровашка просто не знает, кому может доверять.

Видимо, ей попросту некому.

– Варь, – зову я, когда мы спускаемся на пролёт между третьим и вторым этажом и делаем небольшую передышку, потому что даже такой короткий путь для моей Варюшки – целое испытание.

– М-м? – Слабо отзывается она, приваливается к перилам и прикрывает глаза.

Ей плохо? Может, это не из-за лестницы? Врачи что-то напутали с анализами? Я и сам не замечаю, как за пару секунд успеваю перепугаться до светящихся точек перед глазами. И уже собираюсь позвать кого-нибудь из медперсонала, как Варя открывает глаза и спокойно смотрит на меня снизу вверх, без слов спрашивая, что я там хотел.

– Ты в порядке? – Спрашиваю на всякий случай, пытаясь разглядеть на её лице хоть намёк на то, что что-то идёт не так.

Но Варюшка лишь улыбается, чуть щурится и насмешливо поддевает:

– Распереживался, папочка?

Как гора с плеч!

Облегченно выдыхаю, веду напряжёнными плечами и не без удовольствия наблюдаю за тем, как медленно краснеет осознавшая собственные слова Варька. Она открывает рот, собирается сказать какое-то глупое извинение, но я опережаю её куда более важным:

– Кто такой Паша?

И слышу её резкий громкий выдох.

Она и сама не понимает, но только что сказала мне куда больше, чем смогли бы её тщательно подобранные слова.

Вижу, как тяжело ей говорить о нём. Наверно, я полный моральный урод, но меня это радует: она не выглядит влюблённой по уши девочкой или женщиной, что сделала полностью осмысленный выбор и остановила своё внимание именно на этом человеке. Готов поспорить, её рядом с ним держит что-то вроде родительского слова или чувства вины. Согласитесь, их пересилить куда проще, чем бушующую в крови страсть или даже любовь.

И это, чёрт возьми, радует.