Дыхание осени-2

Глава N 17

Давно у меня не было пробуждения с головной болью. Но хоть пятки собакой не облизаны — и то с бодрым утром. Иду через ванную на кухню, позевывая и про себя ругаясь на ненормальных, затеявших ночью ремонт, обо что-то спотыкаюсь, но не падаю — тоже радость, а когда в предрассветной полутьме догадываюсь включить свет на кухне и посмотреть, что жаждало моего падения — перестаю убеждать себя, что утро бывает добрым.

На полу, при входе в кухню, лежит поводок. Длинный. Собачий. А рядом с ним, счастливо оскалившись, сидит зубастый хозяин. Намек ясен, но минуту назад я разуверилась в аутотренинге и потому открыто признаю, что не в духе.

— Я не в духе, — озвучиваю псине, будто так она меня точно поймет.

Псина скулит, ложится на передние лапы и так смотрит жалостливо, что чувствую себя предателем. Подкуп свеженасыпанным кормом удается наполовину — корм с хрустом исчезает, а меня все так же испепеляют грустные глаза напротив.

— Мне кажется или ты наглеешь? — спрашиваю, потягивая чай.

Псина по-кошачьи фыркает и трясет мохнатой башкой. Понимает, что ли? После кукушки, устроившей вчера спонтанный сольный концерт, я уже и не удивлюсь. Здесь хотя бы нечто живое, дышит и тааак смотрит, что, пожалуй, поддамся… Вздохнув, бросаю по привычке взгляд на стену: не хватает не часов, а странной кукушки. Яр вчера забрал ее с собой, так и шел под громкие "ку-ку" по лестнице, а мы с Егором держали дверь открытой, так хихикать веселее, и даже не напомнили, что из часов можно вытащить батарейку. Конечно, Яр сам догадался, потому что переворачивал птичкин домик, а почему не вытянул — кто его знает.

— Мне кажется или ты на глазах растешь? — с подозрением смотрю на виляющий хвост. — И как-то ты… очень пушистый.

Псина поджимает хвост и крадется к поводку, поглядывая на меня — уносит его обратно в коридор и вот то ли слышится мне, то ли правда — вздыхает. Эх, смотрю, это такая привычка у Самарских — перенимать мои привычки. Вздыхаю и иду переодеваться. Псина не верит, даже не смотрит в мою сторону — лежит бревном в пустом коридоре, и только когда подхожу, беру поводок и открываю дверь, выскакивает в подъезд и мчится по ступеням. Надеюсь, в такую рань никто из соседей там не прохаживается, а то чревато переломами.

На улице сыро, слякотно, сонно. Я стою на школьном стадионе, и пока Звезда бегает, пытаюсь выискать одни окна воот в этом подъезде. Ага, нашла. Темно, спит еще, ну и ладно. Звезда уносится так далеко, что я и не вижу ее, но не бегу, не трясусь над ней как настоящие собачники, потому что знаю, что у нее есть еще одна привычка Самарских — обязательно возвращаться.

Стою, мерзну чуток, зеваю и вдруг тихий голос, — не тот, что вчера, не мужской, не Яра, — раздается у меня за спиной.

— Злата, — голос звучит неуверенно, я бы сказала просительно, и так неожиданно, что мне кажется, будто кто-то занес надо мной сжатый кулак, и пока я думаю, что же делать — медленно делает разрез скальпелем и начинает вытягивать жилы.

К врагам не поворачиваются спиной, но если враг уже зашел со спины, если уже ударил, чего мне бояться? И я старательно притворяюсь глухой и бесчувственной: да, мне трудно дышать, и в горле песок, и язык прилип к небу, зато голова прошла на ветру. Прогулки с собакой, оказывается, не только животным полезны.

— Злата, нам надо поговорить…

— Нам? — спрашиваю беспечно. Не знала, что я могу так.

— Злата, послушай, ты многого не понимаешь…

— Еще что-нибудь о тебе? — и так могу, кольнуть и зло пожалеть, что сейчас не в подаренной Яром шубе.

— Мне больше не к кому обратиться…

Просьба. Ко мне.

Человек, который стоит за спиной, хорошо меня знает. Вернее, знал — мы теперь не общаемся. Мы теперь не друзья. Мы чужие. И все-таки…

Я оборачиваюсь и не могу сдержать удивления. Да, это Лариса. Да, я бы узнала ее все равно, но… где гламур, где нотка высокомерия ко всему прочему, кроме "я", где уверенность, с которой она легко через всех перешагивала, в том числе через меня? Она сильно похудела, и этот тот случай, когда не к лицу, а, наоборот, говорят, что сошла с лица; в глазах лихорадочный блеск отчаяния. Втягиваю в себя воздух — вроде бы нет тошнотворного запаха наркоты, хотя ее столько разновидностей, что могу ошибиться, не знаток, не ценитель.

— Что случилось? — выпаливаю.

— Заметила, — усмехается, — все замечают, и Стас…

А вот это зря она: прозвучавшее имя напоминает не только о том, что Лариса выманила у меня кольцо и кулон, отыграв костюмированный спектакль, но и по словам Яра принимала участие в том, что с нами произошло. Она пытается что-то сказать, но я резко перебиваю:

— За что?

В свете нависающих над нами фонарей, наверное, не только она выглядит тусклой тенью. И не ей одной так паршиво, как кажется.

— Я пришла за твоей помощью… ты ведь поможешь? Злата…

А я повторяю:

— За что?

— Я никогда не желала тебе зла, — тараторит. — Я не знала… меня обманули… Мне нужна твоя помощь… Послушай, ты ведь ничего так и не знаешь, Злата! А я боялась тебе рассказать! Он меня запугал, а чтобы молчала, устроил в салон. Он сказал, у меня есть способности, сказал, что смогу, нужно только не бояться рискнуть, и я… Я взяла кредит под квартиру, я… Злата, он подставил меня! Я выкупила его салон, а он провальный! У меня хотят забрать квартиру, понимаешь? Из-за его салона, но ведь это он посоветовал. Он! Я не хочу жить на улице! Ты слышишь меня? Скажи ему, поговори с ним, ты ведь можешь, я знаю, вы помирились, он простил тебя…

Я невесело усмехаюсь, прокручиваю поток слов, щедро сброшенный на меня Ларисой — вот, значит, как он ей отомстил. По-своему и по-крупному: загнал в долговую яму.

Устав от жалоб, я притворно зевнув, повторяю:

— За что? Это единственное, что меня интересует. Ну, и так, если не налоговая тайна — за сколько?

Но чтобы не думала, что у меня масса времени на второй концерт псевдоплача, предупреждаю, что у меня мало времени и вообще пора возвращаться домой.

— Домой, — кивает, — у тебя опять есть дом… а у меня…

А вот это я уже зря, поэтому исправляюсь:

— Лариса, если у тебя ничего нового, прощай.

Она бросает настороженный взгляд вниз — Звезда вернулась и пытается и ноги мне согреть в благодарность за прогулку, и защитить, если что. Пока она сидит очень смирно, но глаз от моей бывшей подруги не cводит.

— Ты не поможешь, — понимает Лариса. — Нет ведь?

Я молчу, а молчание не всегда означает "да".

— Не поможешь, а я тебе помогу! Хочешь? Почему бы и нет? Мы — ведь подруги!

— Бывшие, — вношу маленькую поправку.

На Лице Ларисы застывает удивление. Да, я прощаю, да, иду на уступки, но только с теми людьми, которые небезразличны, которые для меня что-то значат, и Ларисы больше нет в этих списках. Вычеркнулась сама.

Но вскоре она берет себя в руки, принимает снисходительный вид и так резко выпрямляется в погоне за царской осанкой, что у меня бы точно звезды перед глазами плясали. Нависает надо мной как столбы — такой же смесью бетона, который не повернешь и не сдвинешь. Я могу обойти, и так лучше и проще, тем более что я уже об нее ударялась, но я не двигаюсь с места.

Яр опасался нашей встречи с Ларисой, а я ее даже хотела.

Взгляд в прошлое. Есть надежда, что он будет последним…

Она нервно оглядывается, словно пришла не одна, но в предутреннем сумраке я никого кроме нас не вижу. Она, видимо, тоже, потому что веселость ее проходит, и она чуть растерянно говорит мне:

— Ты все-таки непроходимая клуша! Ты спрашиваешь: за что и за сколько, а правильней спросить — сколько раз и кому?

Хорошая постановка вопроса. Пусть говорит, я не перебиваю. Иногда почитаешь в романах — он столько раз ей пытался что-то сказать, а она его останавливала и в итоге целую книгу страдали, а потом упрекали друг друга, что промолчал. Нет уж, пусть скажет все, я послушаю, а выводы сделаю после.

— Ну, что, дорогая, сама догадаешься?

Снова жалею, что собак не выгуливают в песцовых шубах, и упрямо молчу.

— Все-таки подсказать? Ну ладно, даю наводку по дружбе: циферки, которые мне за тебя заплатили, были в у.е. и с большими нолями. Ну? Есть идеи?

Если бы она поинтересовалась, куда эти у.е. потратить, я бы и то не сказала — свои до сих пор не пристрою. А здесь пусть расскажет, а я подожду.

— О, Господи! — Лариса возмущенно вздыхает. — Много ты богачей вообще знаешь? Ну? Думай!

Я переминаюсь с ноги на ногу, демонстративно потираю ладони в перчатках.

— Ладно, еще одна маленькая подсказка, ты ведь спешишь. Папу твоего бывшего мы исключаем. Пока исключаем. Ты ведь хочешь узнать, кто заказал тебя первой? Так кто же у нас остается?

Перед глазами проносится синее платье, которое мне подобрали в салоне. Свадьба на следующий день. Встреча в баре. О чем-то догадывалась, что-то смутно мелькало…

Яр.

У нас остается Яр.

— Ага, догадалась, — радуется Лариса. — Ему нужна была ты. А я считаю, что это несправедливо: найти мечту и подарить, пусть и подруге, пусть и единственной. Несправедливо! Ведь это я мечтала жить в роскоши, носить меховые шубы, пить чай из фарфора семнадцатого столетья…

— Не помню, чтобы такой был у Яра.

Ее глаза недобро сверкают. Она обхватывает себя руками, словно замерзла, раскачивается на носочках белых сапог — точь-в-точь как мои, только копия с рынка, и подвывает так громко, что я переживаю, как бы полдома не разбудила. Противный звук, похоже на за упокой. Я быстро проверяю в кармане мобильный — вдруг надо будет вызвать скорую, и немного успокаиваюсь, что он есть.

— Да я бы купила, — выныривает из своего странного состояния. — Но он же выбрал тебя! Не потому, что ты такая красивая — любому видно, что я в сто раз лучше, а потому, что ты девственница. Ему нужна была эта чертова пленка! Прикинь?

В одну секунду у меня перед глазами мелькает наша первая встреча с Яром. Его слова, что девственниц с высшим образованием не бывает. Пари с Ларисой. Бесплатный и явно лишний коктейль от бармена…

— И я бы сделала операцию, все бы мне аккуратненько сшили, и я бы даже легко сыграла испуг в первый раз, да хоть слезы! Немного не повезло. Я тогда уже переспала со Стасом, и он-то знал… А у них все должно было быть по-честному. Только девственница, настоящая. Не позволил мне притвориться, — хохочет, — а сам пользовал. И тогда я предложила тебя!

Я немного путаюсь. То она вроде бы намекает на Яра, то открыто говорит, что замешан Стас. Но не спрашиваю, не уточняю, видно же, что рассказ еще даже не подошел к кульминации, только сюжет завязывается.

— Встреча в баре — да и сама подумай… Разве ходят миллионеры в такие трущобы? Совпадение? Чушь! Я тебя привела в этот бар. Я сказала Стасу, где и во сколько мы будем. Я подбила тебя на пари. И продала тебя я.

Прячу руки в карманы. Холодно. Сыро. Хорошо хоть светает.

— Ты была игрушкой богатого мальчика, — шипит гадюкой Лариса. — А когда заигралась, тебя просто убрали. Ну, подумай сама: ваше знакомство, поспешная роспись… Такие люди если и женятся на таких как ты, то после жесткого брачного контракта, и не в спешке. Яр хотел девственницу. Стас слил ему информацию. Я отобрала твои фотки получше и подстроила встречу. Это игра, Злата. Ты в ней обычная пешка. Пешка! И ты никогда не была замужем за королем. Ты вообще никогда не была замужем. О как! Так что обычный траходромчик за деньги, как у меня.

Она заливается безудержным смехом.

Я стою. Я не падаю. Может, потому что ноги стопы держит раскормленная Звезда. Может, потому что не верю. Хотя многое кажется правдой, только… даже если правда одна, у нее как минимум две стороны.

— Все сказала? — голос все-таки меня предает, но так сипло он вполне может звучать и от сырости. Загулялись мы нынче, пора. А Лариса смотрит на меня, как на привидение, снова нервно оглядывается и я наконец замечаю в утренней дымке машину стального цвета. Метрах в трехстах, марок я не различаю; но почему-то отчетливо представляются чьи-то глаза, которые внимательно наблюдают за нами.

— Ты не поверила, наверное, — бормочет Лариса. — Злата, но это правда! Это игра у них такая, пари! Ты не первая. Им интересно увидеть, как быстро наивная дурочка скажет, что влюблена, как быстро продастся за деньги. У них целый клан!

— Нам пора, — я смотрю на собаку, но лбом чувствую прожигающий взгляд Ларисы.

— Ты… простишь его?! Ты… не можешь… ты не должна! Послушай…

Она повышает тон, и собака начинает рычать. Приподнявшись с моих ног, делает стойку.

— Злата, — недоверчиво машет головой Лариса, умудряясь переводить взгляд с меня на Звезду. Та рычит еще громче. — Но он ведь использовал тебя! — крик отчаяния.

— Как и ты, — пожимаю плечами, и раз нам всеми силами мешают уйти, иду напролом, слегка задевая ее плечом, а Звезда — всерьез потоптавшись лапами по белым сапожкам.

Лариса продолжает кричать, что я клуша, что так мне и надо, что меня использовали. Не помогает. Не оборачиваюсь. Дальше иду.

— Ты так и не знаешь, сколько мне заплатили!

— Я знаю, — кричу ей в ответ, — что сколько бы тебе не заплатили, ты не смогла купить счастье!

И под довольное гавканье псины, мы исчезаем из Ларискиного поля зрения, а заодно и того человека, что ждет ее в серебристой машине…

Я останавливаюсь у соседнего со своим подъезда, зачем-то по-шпионски осматриваюсь (наверное, стресс все-таки, это я так, держусь на адреналине), задираю голову вверх. Почти все окна темные, только в двух — на втором и четвертом, свет на кухне. Половина шестого. Самое время для поговорить по душам. Но лучше рано, поздно, когда угодно — чем без единого шанса выслушать. Мне ли не знать?

Он отзывается после второго гудка.

— Ты на каком этаже живешь? — спрашиваю сходу.

Не удивляется, что звоню. Не удивляется, что без приветствий. И этаж, и номер квартиры подсказывает, а когда приезжаем на лифте, ждет в приоткрытой двери. Приглушенный свет за его спиной не позволяет увидеть лицо, да и ладно.

— Зайдешь? — пропускает внутрь.

— Нет, я так, под дверью потоптаться приехала, — огрызаюсь, и получаю усмешку.

Впускает не только меня, но и псину, которая слегка насторожена короткой поездкой в лифте. Мне вольный вход сразу, а ее вынуждает терпеть, пока старательно вытрет ей лапы.

— Иди присмотрись, — спускает с поводка после процедуры.

Псина раздумывает всего минуту, а потом, видимо, решает, что когда еще выпадет шанс что-нибудь разбить у богатых, и сматывает с коридора, на повороте придерживая себя хвостом.

Проследив за ней взглядом, Яр разворачивается и тоже уходит, не успеваю и слова сказать.

— Шкаф у тебя за спиной, — говорит изнутри квартиры.

Оборачиваюсь. Действительно, шкаф. У меня за спиной. Но не обнаглел ли кое-кто?! Что-то очень похоже.

Иду в куртке на голос, и оказываюсь на черно-белой кухне размерами с комнату. Цветовая гамма как шахматы — вот бы Лариске было где развернуться со своими речами: все игра, все подстроено! Ну и так далее…

Обернувшись, Яр замечает, что я не разделась и что явно не в духе, но спокойно доваривает кофе, наливает себе в чашку, а на другую половину стола пододвигает чашку, дразнящую мои ноздри жасмином.

— Тебе в одежде удобней?

— Да!

— Хорошо, — подходит ко мне, чуть разворачивает, снимает куртку Егора, относит ее в коридор, возвращается. — Хочешь чай?

— Нет, я хочу поговорить.

— Есть ванильный сырок.

Я отказываюсь, но он все равно распахивает холодильник и достает горсть ванильных сырков. Садится за стол, пьет кофе. Я решаю, что в ногах правды нет и тоже сажусь. Нервничая, уничтожаю первый сырок, опустошаю первую чашку чая, которая тут же для меня обновляется.

Яр внимательно за мной наблюдает. Я — за ним. И все молча. Напряжение, кажется, так зашкаливает, что одному из нас грозит удар током.

— Я только что говорила с Ларисой.

Он ничуть не меняется в лице, ни один мускул не дрогнул. Смотрит прямо в глаза, будто совести нет или имеет право.

— Она рассказала о вашем пари.

Опять нулевая реакция. Поднимается, моет чашку, мне подливает чай, распаковывает сырок, с которым безуспешно борюсь непослушными пальцами.

— Что именно она рассказала?

— Все.

Усмехается.

Он… усмехается!

— Она не могла знать всего, — говорит все так же веско, спокойно.

— Ты уверен?

— Да. Хочешь, я расскажу, как было на самом деле?

— Почему бы и нет, — пожимаю нервно плечами. — Начни, пожалуйста, с суммы, которую за меня заплатил, а потом перейди к сумме, которую заплатил за липовую свадьбу, левых стилиста и подставного служащего загса…

— Нет, — откидывается на спинку стула, скрещивает руки, — деньги тебя всегда мало интересовали. Я расскажу все сначала. Только, Злата, выслушай меня, хорошо? Ты ведь за этим пришла. Послать меня ты могла и по телефону.

— Можно подумать, ты бы послушно отправился к черту!

Усмехнувшись, раскрывает еще один сырок для меня и начинает рассказывать.

Оказывается, Лариса не соврала. Наше знакомство с Яром было четко спланировано: хмельное настроение от коктейлей, подстрекательство, мол, три месяца без квартплаты, моя сумасшедшинка, которая иногда проявляется. Да, я бываю азартна. На это тоже делалась ставка — типа пари в пари, разве не весело? Такая игра у богатых: влюбить в себя простодушную дурочку, и посмотреть, как быстро она начнет мнить себя леди, как быстро начнет меняться, раздавая команды, как быстро начнет топтаться по таким же простым, как сама. Кардинальная смена привычек и личности обычно занимала от нескольких месяцев до полугода; потом игра утомляла, становилась слишком похожей на жизнь. Игрок забывал об игрушке, а большой куш срывал тот, кто сделал удачную ставку.

Играли и ставки поменьше — не когда подсадной деревенский кролик возомнит себя дорогой норкой, к примеру. А соблазнится или нет? Признается или промолчит? В общем, реалити-шоу для состоятельных, только кролик не знал, что он никогда так и не станет норкой на самом деле, потому что подопытный, потому что все решено, вопрос только во времени.

Игра надоела, закончилась или уровень давно не меняется?

Бывает. Смена декораций, перетасовка, и тот, кто вчера делал ставку, сегодня — игрок. Если хочет, конечно. Но обычно никто в этой группе и не отказывался. Зачем? Жить на золоте скучно, обыденно, а здесь ты сам выбираешь с кем поиграться.

Кто-то ставил условием знание пяти языков, кто-то искал флейтистку, кто-то ждал, пока ему подадут балерину без крыльев. Искали все, кто в игре, но только игрок делал окончательный выбор. Разные вкусы. Странные требования. Балерину все еще ищут…

— А ты захотел девственницу с высшим образованием, — усмехаюсь.

— А я захотел тебя.

— Да ладно, — мне как-то легко говорить с ним и слышать его легко, словно не обо мне речь и словно я не была игрушкой, — тебе подошла бы любая. Ну, я имею в виду любая девственница с высшим образованием и старше восемнадцати лет. Я же помню твои слова.

— Слова… Конечно, как я забыл, что женщина любит ушами? — задумывается и так надолго, что чай остывает в кружке, мерзнут ладони, которыми ее обнимаю. — Злата, так женщине не говорят, тем более, своей женщине, а этот вопрос даже не обсуждается… Но ты, прости, была не единственной, которую мне предлагали… В нашей стране не так уж мало девственниц с высшим образованием, некоторые для того и диплом получают, чтобы продать себя подороже. — Не успеваю я возмутиться, как он продолжает. — Но когда я увидел твои фотографии, когда я увидел тебя в реальности, — нет, не в баре, гораздо раньше, Лариса передала все твои координаты, — я сделал свой выбор.

— Премного вам благодарна, — кланяюсь в кружку.

— Это не была любовь с первого взгляда, — не реагирует на мое ерничество, — я думал, что не умею любить.

— Так и есть, — важно киваю, — не можешь.

Усмехается, так будто знает великую тайну и еле держится, чтобы не проболтаться, а потом как ни в чем не бывало продолжает рассказывать об игре.

Чтобы все было честно и увлекательно — ставки очень большие, в доме у игрока ставились камеры. Получалась игра в режиме он-лайн, за которой внимательно наблюдали, были даже арбитры — ну а вдруг кто-то спит и пропустит самое важное? Не узнает, что ставка сыграла?

А действительно, что ужасного, что чужие мужики рассматривали меня со всех сторон. И пускай! Пусть подавятся! Интересно, как им ночь моей дефлорации? На ура? Под рыбку и пиво или покруче — шотландский виски прокатит?

— В спальнях не было камер, — говорит Яр, в который раз четко улавливая ход моих мыслей. А меня это не успокаивает. Нет. Я и так как удав спокойна.

— Может, их там и не должно было быть, — говорю ему я, — но одна была точно.

Проглотил? Как тебе? Вкусно?

Но он снова не отводит глаза, лишь на секунду прикрывает ресницы, и продолжает рассказ. Так уютно, напротив кого-то сильного, и увлекательно — если бы все это не со мной…

Ладно, проехали, саможаление — трата времени.

Одним словом, разжиревшие на вседозволенности мальчики сбились в стайку стервятников и, облизываясь, поджидали, как скоро я превращусь в не "я" и как скоро Яр меня бросит. Первыми потерпели фиаско те, кто ставил на два месяца, потом те, кто на три. Общий фонд увеличился. Те, кто сделал ставку на четыре месяца (она срабатывала чаще всего), тоже просто пополнили общую кассу. А вот другие проигрывать не захотели, да и вообще, если бы все проиграли, деньги должны были отправиться на благотворительность — дурацкий пункт, внесенный развлечения ради, он никогда еще не срабатывал. А кому это надо, помогать, если об этом даже никто не узнает, кроме твоего расчетного счета?

Вот тогда меня и решили убрать.

А отец Яра… как он там говорит? Совпали желания…

У меня такое чувство, что Лариса действительно вытянула пару жил, пока мы говорили на улице, а Яр вытягивает нечто большее, нечто глубинное. Мир, в котором не ждали, не терпит чужих. Люди, если так можно назвать тех, кто играет с живыми людьми, так отчаялись заполучить деньги, что пошли на убийство — мое и ребенка. И меня как-то не трогает, что я не была замужем — не была и не надо, и пари это странное по боку. Просто остались вопросы, так, любопытства ради…

— Ты и дальше в игре?

— Нет.

— А твой Стас?

— Я его вывел.

— Из игры?

— Из страны.

— Где он?

— Не моя забота его искать, а кредиторов.

— Окунул в долговую яму, как и Ларису?

— У Ларисы больше шансов оттуда выбраться.

Поднимаю глаза. Я, оказывается, все это время смотрела в кружку; только слушала, избегая взгляда.

— Ты знаешь, откуда у нее была эта квартира? — спрашивает Яр.

— От любовника, который откупился от свадьбы.

— От любовника, который был женат и купил эту квартиру своему новорожденному сыну. Лариса угрожала, что расскажет об их связи его жене, а та не позволит ему видеться с ребенком. Он откупился квартирой, после чего жена его бросила и забрала ребенка. Не я, именно он выступил кредитором Ларисы, занял ей денег под жилплощадь и доп. услуги. Я просто продал ей салон, который она угробила.

Ясно, вроде бы и справедливо, что сейчас Лариса осталась без этой квартиры, а вроде бы…

— Много раз ты… ты сам… был игроком?

— Три.

Хорошо, когда правда и сразу, даже подготовиться не успеваешь, даже накрутить себя некогда. Просто валится все под грузом ненадуманных башен, а так все нормально, за окном показалось солнце. Рассвет наступает на пятки мраку и тени.

— Ну, — поднимаюсь, — спасибо, что рассказал.

Яр наблюдает, как я встаю, как иду в коридор. Не удерживает. Не просит прощения. Щелкает поводком, когда прибегает жутко довольная псина. Выпускает ее за дверь, когда она начинает проситься на улицу, и резко захлопывает, когда к выходу делаю шаг я.

— Ты хотела поговорить, но не спросила самого главного.

Я оборачиваюсь, деловито скрещиваю руки и жду, но с ним эта тактика не срабатывает. К тому же псина скулит в подъезде, жалко ее и соседей. Хорошо, так и быть, спрошу, хотя ответ очевиден.

— Мы с тобой никогда не разводились, ведь так? Потому что и женаты не были, правильно? И две предыдущие твои жены тоже попались на лохотрон.

— Не правильно и не так. Когда ты думала, что мы разводимся, на самом деле, ты выходила за меня замуж. А что касается твоего последнего вопроса… ты — моя первая жена, Злата, и что бы ты себе сейчас не думала, я даже представлять не хочу что ты обо мне сейчас думаешь… женой и останешься.

Называется — а зачем я спросила?!

И еще удивляет моя реакция — попросту нулевая. Ну, я замужем. Очень мило. Правда, расписали меня без моего согласия, и те деньги, что я думала беру при разводе, теперь что… свадебный подарок, что ли?!

— Замечательно, — говорю ему, — а если бы я собралась замуж!.. — я едва не ляпаю "за Макара", но Яр все равно как-то догадывается, кого я имела в виду.

— Ничего бы не вышло. У меня как всегда несколько объяснений — хочешь услышать?

— Нет! — дергаю куртку из шкафа — какой черт повесил ее так высоко?!

Яр снимает куртку, помогает ее надеть, игнорируя, что я хохлюсь как воробей.

— Меня мало волнует, что мы женаты, — говорю ему, — я согласия не давала.

— Есть свидетели, — говорит он, — что ты даже просила меня дать тебе свою фамилию, Злата. Брак законен. Этот законен.

Теперь мне понятна его странная реакция при нашем якобы разводе, когда я захотела оставить фамилию Самарская. У меня не было его фамилии до того дня — по закону, в паспорте-то значилась. А он нашел способ фамилию узаконить!

— Прекрасно! — наконец-то взрываюсь. — Значит, я сегодня же подаю на развод!

— Извини, — пожимает плечами, — я предупреждал, что не смогу отпустить.

И взгляд такой, словно не плут передо мной, а я, бессердечная, тащу за хост по асфальту несчастного котика! И я бы, может, и призадумалась, но вдруг вспомнились слова Макара, что "это кольцо" смотрится лучше. Значит, было другое, явно похуже? Значит, их было два?!

— А мое кольцо…

Понимает меня с полуслова — идеальный муж! Никому не нужен? Неприлично богат и скоро будет совершенно свободен!

— Подделку ты подарила менту, и я достал из сейфа фамильное. Но мы договаривались, — добавляет поспешно, — что ты оставишь его до Нового Года!

— На чудо не рассчитывай! — предупреждаю, и слегка его отпихнув (явно он мне поддался) все-таки выхожу из квартиры. — Я и так сделала для тебя невозможное: я тебя выслушала.

— Рассчитывать не буду, — говорит идеальный муж мне во след. — Я сам его сделаю.