Дьявол в Лиге избранных

Глава двадцать вторая

Была уже почти полночь, когда я добралась до дома, и в тот самый момент, когда я вошла через заднюю дверь, зазвонил телефон. По непонятным мне самой причинам я решила, что это Сойер.

Поднимая трубку телефона, стоявшего на маленьком столике в кухне, я чувствовала себя старшеклассницей, которой поздно вечером позвонил парень.

– Алло? – сказала я.

– Фред.

Я опустилась на стул, как подкошенная, стукнувшись коленками о деревянную столешницу.

– Фред, ты удивлена?

– Гордон? – меня перехватило дыхание. – Где ты?

Он хихикнул в трубку.

– Прости, не могу сказать. – После чего разразился сумасшедшим смехом. Мой муж.

– Ты пьян!

– Совсем немного... или много. – Он снова засмеялся. – Как жизнь?

– Не слишком хорошо, как ты можешь догадаться.

– Да уж, могу поспорить. И каково быть бедной?

Можно сказать, «хук слева из ниоткуда»?

– Дерьмово, не правда ли? – добавил он с еще одним смешком.

Раньше он не употреблял таких слов, как «дерьмово», и я никогда не видела его пьяным.

– Гордон, скажи мне, что с тобой происходит.

– Что происходит? У тебя нет денег – вот что происходит. Хотя я тебя знаю – держу пари, ты никому не сказала, кроме этого неотесанного Говарда Граута. Да, я знаю, что он пытается меня выследить. Он еще та заноза в заднице, могу тебе сказать. – Гордон невнятно выругался. – Но забудь об этом. Признай свое поражение. Прекрати делать хорошую мину при плохой игре. В конце концов все узнают. И тогда ты станешь Вовсе Не Великолепной Фреди Уайер.

Кровь пульсировала у меня в висках, и я вся горела:

– Говори, что ты сделал с моими деньгами!

– Смирись с этим, Фред. Твои деньги не вернуть. Адиос. Аста Лас-Вегас, бейби.

– Гордон! – почти закричала я в трубку.

– Гордон! С кем ты разговариваешь? – послышалось откуда-то издалека.

Я знала, что это была мисс Мышка. Вероятно, он прикрыл трубку рукой.

– Ничего важного, любимая. – Он снова заговорил в трубку: – Мне пора. Приятно было поболтать. – Напоследок он еще раз усмехнулся, и я услышала короткие гудки.

Сначала я была слишком, ошеломлена, чтобы делать что-нибудь, кроме как неподвижно смотреть на телефон. Потом я набрала номер оператора. Я не знала точно, что за этим последует. Мне ответили, сказав, что я должна набрать *69, чтобы проверить, возможно ли определить номер. Выполнив все пункты инструкции, я услышала, что номер недоступен.

После этого разговора я не могла уснуть, как ни пыталась. Я слонялась вверх-вниз, между кабинетом и кухней. Что, если Гордон прав и мне не удастся вернуть деньги? Не стоит на этом зацикливаться, но я была девушкой с личным обаянием, великолепной внешностью... и деньгами. Внезапно меня посетила пугающая мысль: а что, если это деньги делали мою личность обаятельной, а внешность – великолепной?

К счастью, мне не нужно было ждать девяти утра, чтобы позвонить юристу. В пять минут восьмого на следующее утро он был у моих дверей.

– Говард?

По его виду можно было сказать, что кофе попить ему не удалось. Вообще-то, похоже, что глаз сомкнуть ему тоже не удалось. Его волосы были всклокочены, и от него несло табачным дымом.

– Что с тобой стряслось? – спросила я. Он застонал и провел рукой по лицу:

– Моя жена совсем сошла с ума. Она начала покупать мне новую одежду. Говорит, моя недостаточно шикарна.

Только сейчас я заметила на нем фиолетовую рубашку-поло с короткими рукавами, которая опасно натянулась на его животе, брюки цвета хаки со стрелкой и остроносые туфли. Не совсем его стиль.

Как бы то ни было, я не могла уловить связь между его бессонницей и вонью, как от пепельницы, и его новым (и не совсем удачным) стилем.

– Черт, она даже не позволила мне надеть носки! Говорит, никто не носит носки с этими идиотскими туфлями для настоящих гомиков. Она вычитала это в каком-то супер-пупер-журнале, пропади он пропадом!

Он говорил сердито и раздраженно, но даже я понимала, что за этим он скрывал, насколько неожиданная перемена в жене задела его чувства.

Конечно, я понимала, почему он так расстроен. Во-первых, на нем была фиолетовая одежда, как у школьника-первоклашки. А во-вторых, единственной причиной, по которой все это затевалось, было то, что он пытался помочь своей жене вписаться в светское общество и сделать ее счастливой. Яркий пример того, что добро не проходит безнаказанно.

Мне почему-то ужасно жаль было видеть, как он расстроен. Но, как это ни предосудительно, я понимала, что внезапно раскисший щенок вряд ли сможет найти мои деньги. Я хотела, чтобы к нему вернулась его акулья хватка.

– Туфли вполне ничего, – сказала я, стараясь, чтобы это прозвучало искренне. – Просто отличные. Правда, великолепные. – Я хлопнула его по плечу, попытавшись изобразить восхищенную улыбку. – Вы с Никки прекрасная пара.

Он фыркнул и выпрямился:

– Не волнуйся обо мне и Никки. У тебя проблемы поважнее. Твой ублюдок муж оформил развод. Вот почему я здесь.

Если бы поблизости был стул, я бы рухнула на него.

– Что? – Я отнюдь не была против развода, но как это могло случиться?

– Я только что получил копию вот этого. Бумаги о разводе. Если верить дате, ты подписала их месяц назад.

Я выхватила бумаги у него из рук, чтобы увидеть подпись, и ужаснулась:

– Где ты это взял?

– Я сидел за партией в покер с несколькими приятелями, которые работают в суде. Мы играем достаточно регулярно, и я заключил, что если кто-то в городе и слышал что-нибудь о твоем муже, так это они. Как и следовало ожидать, я оказался прав.

– Судьи допускают утечку информации? – спросила я возмущенно.

– Черт возьми, да нет же. Я играю с секретарями. Это те люди, которые действительно знают, что происходит в суде. Где-то после шестой банки пива на брата я закинул удочку. Осторожно. Терпеливо. И вот улов! Один из парней упомянул недавно поступившие бумаги на развод. Труднее всего было дождаться окончания партии, чтобы я мог его дожать. Получить копию оказалось нелегко, но она была мне необходима, чтобы ты могла определенно сказать мне, что твой муж подделывает твою подпись.

Подделывает мою подпись? Я горько усмехнулась.

Несмотря на остроносые туфли и отсутствие носков, ничто не могло ускользнуть от Говарда Граута. Я поняла, что его хватка вернулась, когда он подозрительно спросил:

– Это что, твоя подпись?

– Ну, в общем, да.

Он бурно выразил негодование, но я его почти не слушала, потому что, во-первых, у меня кружилась голова, скорее всего от потрясений, сваливающихся на меня одно за другим, а во-вторых, у меня было странное чувство, что я могу совершить нечто несвойственное Фреди Уайер – упасть в обморок. Хотя, извините, вы бы тоже могли потерять сознание, если бы подписали бумагу о собственном разводе, даже не подозревая об этом.

Наконец голос Говарда дошел до моего оглушенного сознания.

– Как, черт возьми, может быть, чтобы в наши дни женщина подписывала документ, даже не зная, что она подписывает?

Высказанная вслух, эта мысль казалось еще более нелепой. Я не знала толком, как объяснить.

– Я доверяла ему, – нашлась я.

Смешно звучит, особенно теперь, когда всплыли все подробности.

Говард невнятно заворчал и выругался.

– В свое оправдание хочу заметить, что в первые годы нашего брака я не подписывала все так запросто. – Как будто от этого было легче. – Все как-то само собой получилось. Первое время я читала все, что подписываю. – Так и было. – Но постепенно я стала читать все меньше и меньше, потом я читала обложку, бросала взгляд на первую страницу, – я снова горько усмехнулась, – а потом листала до конца, не читая, и подписывала.

Теперь я поняла, что Гордон мог мне подсунуть что угодно.

– Говорю же, – мой голос дрогнул, – я доверяла ему.

Как относительно умной женщине, мне было стыдно за свою глупость. Неважно, что большинство моих знакомых подписывают любые документы, которые мужья кладут перед ними, довольствуясь кратким пояснением и мимолетно брошенным взглядом. У меня голова пошла кругом, когда я вспомнила все те кипы документов, которые Гордон приносил мне на подпись на протяжении многих лет.

– Что еще ты подписала? – спросил Говард.

Я не имела ни малейшего понятия, но опасалась, что очень скоро это узнаю.

И тогда я сказала, что нам нужно пойти в полицию.

Давайте, говорите обо мне все, что хотите. Но, как вам известно, я выросла с убеждением, что личная жизнь должна оставаться личной любой ценой. Однако мое отчаянное положение требовало отчаянных мер. К сожалению, Говард не согласился.

– Ты же говоришь, что сама подписала бумаги, так что полиция не может ничего сделать, если мы не предоставим им то, что указывало бы на кражу или подлог. Как я говорил, то, что Гордон разбазаривает деньги, которые ты ему доверила, глупо, но это не преступление. И развод с тобой тоже не является преступлением, особенно если учесть, что на бумагах стоит твоя подпись.

Когда и это не подействовало, Говард лично отвез меня в полицейский участок, несясь по улицам Уиллоу-Крика так, будто они принадлежали ему, не обращая внимания на мелочи вроде знаков «Стоп» и ограничения скорости.

Штаб полицейского департамента Уиллоу-Крика находился в деловой части города, позади здания муниципального суда, с восточной стороны главной площади. Внутри стоял гул, как в пчелином улье. Говард крепко взял меня за локоть. Вокруг звонили телефоны, преступники в наручниках сидели на стульях, все что-то кричали. Все это было очень НС. У меня самой было подходящее настроение для того, чтобы немного покричать, после того как Говард разыскал знакомого сержанта и я не услышала ничего утешительного.

– Если вы не предоставите каких-нибудь доказательств того, что он действительно украл ваши деньги, то ничего сделать нельзя. В том, что он их тратит, нет состава преступления, – сказал сержант.

– Но он просто перевел их со счета без моего ведома.

– Мне очень жаль, миссис Уайер, но вы сами сказали, что доверили ему контроль над вашими счетами, и вы подписали документы на развод. Даже при том, что вы утверждаете, что подписали их, не зная содержания, это все равно не преступление, так как на вас лежит ответственность читать то, что вы подписываете.

– Спасибо, что указали мне на это.

К чести Говарда, он не сказал ничего вроде «Я же говорил тебе», когда мы вернулись в его машину. Он отвез меня домой.

– Что-нибудь есть, я уверен, – попытался он успокоить меня. – Я просматриваю твои банковские документы, чек за чеком, и распечатки телефонных разговоров, номер за номером. Гордон не настолько умен – где-то он допустил ошибку. Надо просто продолжать искать. Кроме того, я ищу способ выкурить его из норы, где бы он ни прятался. Тогда у нас действительно что-нибудь получится.

На следующий день, не желая поддаваться недостойным эмоциям (таким, как паника или мечты о Сойере Джексоне), я встала и принялась просматривать список членов ЛИУК. Нравились мне или нет перемены, происходящие в Никки, но сделка есть сделка, а мне все еще не хватало одного покровителя. Но каким образом его найти, я не знала.

Телефон зазвонил ровно в девять.

– Фреди, это Лали Дюбуа.

Лали (сокращение от Лаура Ли) – действительный президент ЛИУК. Она была на восемь лет старше меня и, когда я вступала в женский клуб в университете, написала мне восторженную рекомендацию. Лали обладала уверенностью наследницы трастового фонда и очарованием хозяйки сказочного замка, построенного из марципанов. Она была бы слишком сладкой для восприятия, если бы у нее не было неприятной привычки говорить то, что она думает, тут же, как только мысль пришла ей в голову. Никаких тормозов на пути от мозга к языку. Очень большой недостаток в моем мире. На самом деле, непонятно, как ей удалось стать президентом Лиги. Как бы то ни было, я ее обожала.

– Здравствуй, Лали.

Мы обменялись любезностями, после чего она спросила:

– Итак, скажи мне, кто собирает группу для Никки Граут. Ты или Пилар?

– Я. А почему ты спрашиваешь?

– Я так и думала. Но мне только что позвонила Пилар, сказала, что приведет сегодня Никки на Уединение, так что я решила, что чего-то недопоняла.

Пилар приводит Никки на Уединение?

Как я уже сказала, Уединение было однодневным мероприятием, как бы днем отдыха, на котором, однако, решались разные вопросы власти. Каждому члену Лиги разрешалось привести с собой одного гостя, которого он хотел бы представить остальным Честолюбивым Членам Лиги.

Каждый при этом преследует свои цели. Но любой потенциальный покровитель использует эту возможность, чтобы посмотреть, как потенциальный кандидат будет воспринят остальными. Это началось еще тогда, когда практиковался жесткий отбор и один голос против мог забаллотировать кандидатуру. Все опасались выдвинуть ничтожество. Предложив кандидатуру женщины, которую остальные на дух не переносят, ты можешь упасть в глазах общества.

ЛИУК могла себе позволить проводить такое дорогое мероприятие, как Уединение, потому что у нас были на это деньги. К тому же лишь очень немногим гостям дозволялось там появиться.

Если Пилар брала с собой Никки, нового фаворита месяца, она, возможно, использовала ее, надеясь привлечь внимание к своей персоне. Но потом я вспомнила странные улыбки Пилар и подумала, знает ли она историю об Уинни и ее страдающей от газов собаке. При этой мысли мотивы Пилар стали еще менее ясны для меня. Мое прежнее беспокойство возросло.

И хотя мы знаем, что я была заинтересована в посещении Уединения не больше, чем в посещении НС-ной распродажи с пятидесятипроцентной скидкой в «Ниман Маркус»[22]*, по причине моего нарастающего беспокойства я решила, что сейчас самое подходящее время, чтобы появиться там.

Когда до начала оставалось всего двадцать пять минут, я быстро оделась, откинула волосы назад и поехала через город. «СПА» Уиллоу-Крика находилось к западу сразу за городом и представляло собой некоторое количество деревянных построек, раскиданных среди холмов. Эти дома, по задумке, должны были выглядеть деревенскими, но не выглядели так. Мне нравится бывать в СПА-салонах, но когда мне нужен массаж или косметическая процедура, я предпочитаю поехать в «Бархатную дверь» в городе.

Приехав в «СПА» в тот день, я подумала, что оказалась на расширенном собрании членов Лиги в «Брайтли», только в псевдодеревенской обстановке. Быстро осмотревшись, я увидела тридцать женщин, десять из них – гости.

– Фреди! – радостно воскликнула Лали.

Мы соприкоснулись щеками в знак приветствия.

– Я рада, что ты пришла, – сказала она.

– Ты чудесно выглядишь! – поддержала я беседу.

Лали была милой, работоспособной женщиной и, несмотря на свою неприятную привычку или, быть может, благодаря ей, идеальным президентом. Хотя ее президентский срок подходил к концу, поговаривали, что нам нелегко будет отобрать у нее председательский молоточек. Я говорила, что это нелепо, так как случайно узнала, что на следующий год она собирается стать советником Женского клуба выпускников в университете Уиллоу-Крика, кроме того, ее собственная дочь уже почти достигла возраста дебютантки. А все знали, что ничто так не отнимает время в Уиллоу-Крике, как сезон дебютанток.

– Пилар и Никки только зашли, – сказала она, оглянувшись, прежде чем продолжить. – Все вокруг говорят, что Пилар пытается укрепить свою власть. Будь осторожнее.

Дело в том, что президенты выбираются Комитетом по назначениям при Лиге избранных Уиллоу-Крика, а не всеобщим голосованием. Каждый следующий комитет избирается членами предыдущего, что позволяет сохранять преемственность линии власти на протяжении десятилетий. Но время от времени появляются новые люди, заводят дружеские связи, вступают в альянсы. Их принимают в комитет, наивно полагая, что они знают негласные правила преемственности. В результате эти выскочки подрывают систему, протаскивая в комитет своих друзей, преемственность власти теряется и общий курс Лиги изменяется.

Я задавалась вопросом, в чем суть интриги, задуманной Пилар. При том, что она прожила в Уиллоу-Крике всю свою жизнь, ее семья никогда не пользовалась большим влиянием. Если она станет кандидатом, а потом и президентом, выскочка и в самом деле окажется у власти.

Мою жизнь очень усложнили сбежавший муж, пропавшие деньги и женщина, которую я обещала провести в Лигу, но если кто-то думает, что я собираюсь отступить и пустить все на самотек, тот глубоко заблуждается. Особенно Пилар Басс.

– Пилар, дорогуша! – защебетала я. – Как тебе идет черный цвет!

– Что ты здесь делаешь? – осведомилась Пилар. – Ты не была записана.

Не слишком ли много формальностей после всех фальшивых проявлений дружбы?

– Решила не пропускать главное развлечение, милочка.

Не похоже было, чтобы она мне поверила, да это и не особенно важно. Мне надо было лишь участвовать во всех событиях, улыбаться и, в конечном счете, сделать так, чтобы все запомнили, с кем они имели дело. В первую очередь Пилар.

Подошла подруга Пилар Элоиз, и та отвлеклась.

– Пилар! Все только и говорят о том, какое Никки сокровище! – заливалась она соловьем, но тут заметила меня. – О, Фреди!

Элоиз была похожа на молодую Николь Кидман. Она была одета в белую блузку, юбку-хаки и белые кеды с носками. Ее рыжеватые, вьющиеся от природы волосы были собраны на затылке лентой. Она была милой, доброй, говорила про всех только приятное и являлась, несомненно, самой пушистой кошечкой во всем зверинце Лиги.

– Привет, Элоиз, как поживаешь?

– Прекрасно! Просто прекрасно! Здесь так здорово! Ты можешь себе представить, ведь я в первый раз даю кому-то рекомендацию! Я впервые попала на Уединение!

– Кстати, – сказала я, – у меня еще не было возможности поблагодарить тебя за то, что ты присоединилась к моей группе, продвигающей Никки.

– Твоей группе? – Элоиз посмотрела на Пилар, нахмурив лоб.

Пилар выдавила жалкую улыбку.

Затем подошла Никки, и если ее поведение на тайном чаепитии (пусть тайным оно оказалось и непреднамеренно) стало сюрпризом, то на Уединении она меня просто шокировала. Когда она вошла, ее внешний вид был безупречен и даже подходил для леди из Лиги более, чем мой.

– Привет, Фреди. – Ее восторженная манера поведения исчезла, и теперь она говорила так естественно, будто практиковалась перед зеркалом каждый вечер. – Как поживаешь? – спросила она с той притворной добротой, которая так и кричит: «Мне все равно!» Моя соседка так же привыкала к высокомерному презрению, как утка к воде.

Я знала, что успех, особенно свалившийся внезапно, имеет неприятную особенность наполнять человека чувством собственной важности. Но кто мог знать, что успех завладеет сердцем Никки так быстро, особенно если учесть, что ей все еще не хватает одного голоса в поддержку... и живет она в вульгарном (за исключением отдельных комнат) псевдодворце с мужчиной, к которому приличные люди обращаются только в крайних обстоятельствах.

Заносчивость казалась преждевременной.

– Дамы, – объявила Лали, – пора.

Мы перешли в ресторан, где нам подали чай. Травяной. Горячий. Без сахара. Утро начиналось не слишком многообещающе.

Лали открыла собрание кратким представлением гостей. После этого у нас был час на то, чтобы поближе познакомиться с каждой из женщин, прежде чем перейти к основной части всего мероприятия – непосредственно к СПА-процедурам.

Я слушала болтовню кандидаток в пол-уха, улыбаясь и вежливо кивая. Что может быть хуже, чем кучка расхваливающих себя претенденток, старающихся закамуфлировать свое хвастовство? На самом деле это своего рода искусство, но ни одна из них не владела им. Однако когда я краем уха услышала Никки, ее речь заставляла забыть о том, что она выросла в трейлере и была замужем за человеком не нашего круга. Как говорится, успех влечет за собой успех. Никки менялась прямо на глазах, и у нее были все шансы на победу.

Наконец заседание было завершено и настало время двигаться дальше. Но все надежды получить от Уединения хоть какое-то удовольствие рухнули.

Я с удовольствием пойду в СПА, но йога?.. К несчастью, я уже была там, а уйти, не дождавшись окончания, было бы хуже, чем вовсе не приходить.

Я не взяла с собой спортивной одежды, поэтому сбегала в магазин и купила мягкие хлопковые брюки и майку с какой-то дурацкой надписью.

Нас провели в большую комнату, где нас ждал высокий худой человек, который, видимо, не умел разговаривать громче, чем шепотом.

– Мистер Чувствительность, – довольно язвительно охарактеризовала его одна из дам.

Нас разделили на две группы по пятнадцать человек. Мы встали на коврики лицом друг к другу. Пилар утащила Никки на противоположную от меня сторону. Когда мы построились, нам преподали элементарный курс йоги.

Вот что я узнала.

1. Я не отличаюсь гибкостью.

2. Позу собаки лучше оставить для домашних питомцев.

3. Нашего инструктора, с его остатками всклокоченных светлых волос, собранных сзади в хвост, нанимал человек с дурным вкусом.

– О, Господи, – простонала я, обращаясь к Лали, изогнувшейся рядом в сложной позе.

– Просто дыши, и мышцы расслабятся, – посоветовала она.

Я дышала, правда с трудом, и в конце концов была вынуждена выпрямиться. У девушек напротив получалось немногим лучше, чем у меня, однако Пресс Уэллсли (жена Уэлдона Уэллсли четвертого – долговязого наследника состояния «Нефтяной компании Уэллсли», который никак не мог найти себе подругу, пока однажды летом не уехал куда-то, откуда вернулся с роскошной Пресс) скрутилась в крендель. Лали выпрямилась и увидела, на кого я смотрю.

– Я думаю, что она бывшая стриптизерша, и Уэлдон Третий (отец ее мужа) наверняка купил ей рекомендации. Она была дебютанткой в Далласе.

Это было одно из шокирующих замечаний Лали Дюбуа, к которым я привыкла и которые мне нравились. Хотя, если честно, то, что Пресс отнюдь не самый подходящий материал для ЛИУК, не было секретом. У нее на лбу написано, что она проститутка, правда, проститутка, за преображением которой стояли такие деньги, которых не было даже у меня. Господи, пожалуйста, пусть вернется хотя бы часть из них!

– Лали, – поддразнила я, – ты очень плохая девочка.

Она закатила глаза:

– Эта выскочка создает коалицию с Пилар. Честное слово, НС-ные отбросы наступают на нас со всех сторон. В скором будущем, если мы не будем осторожны, наша Лига станет не более эксклюзивной, чем Первый баптистский женский общественный клуб, девиз которого «Мы никому не откажем», – Лали фыркнула.

Я посмотрела на Пилар и увидела, как она что-то шепчет Никки. Пилар поймала мой взгляд, фальшиво улыбнулась и помахала рукой.

В этом точно не было ничего хорошего.

Не успели мы толком растянуться (или исполнить нечто отдаленно напоминающее растяжку), как наш инструктор попросил нас сесть на пол.

– Теперь, дорогие дамы, мы будем медитировать.

– Как долго? – поинтересовалась Пресс.

– Час.

Час?

– Простите, – сказала я с самой очаровательной своей улыбкой.

– Да, миссис Уайер? – мягко отозвался инструктор. И это не гей Санто со своим нежным голосом, а нормальный мужчина, который провел слишком много времени, познавая свою внутреннюю чувствительную сущность. Я не приветствую, когда женщины начинают изливать свои чувства, и уж точно не хочу видеть, как это делает мужчина.

– Когда вы сказали, что мы будем медитировать час, что именно вы имели в виду? – спросила я.

Мистер Чувствительность выглядел сбитым с толку.

– Ну... это значит... что в течение часа мы будем медитировать.

– То есть просто сидеть здесь? И ничего не делать?

Лали хихикнула и шепотом велела мне прекратить. Как будто я шутила!

– Медитация позволяет освободить разум от ненужных мыслей, миссис Уайер. Это путь к миру и гармонии.

Я бы ушла, но я хорошо помнила, зачем я здесь. Кроме того, все смотрели на меня.

– Чудесно, – сказала я, не без труда изобразив улыбку. – Что может быть лучше мира и гармонии.

Мы послушно сели на коврики, скрестили ноги в позе лотоса, положили кисти ладонями вверх на колени и начали медитировать.

– Закройте глаза.

Получилось.

– Расслабьтесь.

Уф-ф-ф.

– Отпустите свои мысли.

– Опасное дело!

– Что вы сказали?

Все открыли глаза и уставились на меня.

Упс, возможно, я произнесла последнюю фразу вслух. Но я не идиотка. Я оглянулась назад.

У мистера Мира и Гармонии в лице появилось некоторое напряжение.

– Давайте начнем еще раз. Закройте глаза. Расслабьтесь. Отпустите свои мысли.

Я сконцентрировалась и начала строить серьезные планы, как найти Никки последнего покровителя. Я не собираюсь позволить Пилар опередить меня.

Я приглашу весь Комитет назначений к себе на чай. Загибая пальцы на лежащих ладонями вверх руках, я стала считать, сколько их может оказаться. Я насчитала четырех, когда у меня появилось смутное чувство, что что-то не так. Открыв глаза, я едва не подскочила при виде мистера Чувствительность, сидящего передо мной на корточках, и от его чувствительности не осталось и следа.

– Расслабьте... свой... разум, – выдавил он.

Я приподняла бровь и кинула на него фирменный взгляд Фреди Уайер, от которого он моментально ретировался на свое место.

К счастью, это заняло пять минут и, с учетом всех предыдущих задержек, нам оставалось немногим больше сорока пяти минут медитации. У одной или двух из приглашенных на самом деле неплохо получалось, в то время как все остальные стали перешептываться. Мистер Чувствительность кинул на меня уничтожающий взгляд – как будто я была зачинщицей – и вышел из комнаты.

Дальше был ленч, во время которого снова развернулась большая политика. Тем более что еда оставляла желать лучшего. Для начала – все тот же травяной чай. С самого утра мой организм работал без кофеина и сахара, и у меня появилось ощущение, что я запросто могу убить кого-нибудь. Я огляделась в поисках мистера Мира и Гармонии.

Трапеза состояла из салата с соевым «куриным» мясом, который никто не ел. Лали наклонилась ко мне:

– У них тут новый менеджер. Думаю, в следующем году нам придется пойти в «Бархатную дверь».

А мне кажется, что это следовало сделать уже в этом году.

После ленча я решила, что наконец-то все идет на лад. Мы переоделись, и замаячила перспектива настоящих СПА-удовольствий. Все записались на разные процедуры. Маникюр, педикюр, рефлексотерапия. Я выбрала массаж.

В целомудренно занавешенных кабинках все записавшиеся на массаж переоделись в халаты. Когда я вышла, завернутая в махровую ткань от подбородка до щиколоток, меня направили к Ольге.

Я терпимо отношусь ко всем людям, но эта женщина была чем-то из ряда вон выходящим. Прежде чем я успела произнести хоть слово, с удивлением увидев ее на пороге странной комнаты с кафельными стенами, она ткнула в меня пальцем, будто я была дьяволом, и рявкнула:

– Голая!

Я растерянно оглянулась вокруг:

– Прошу прощения?

– Ты, голая!

Я была одета в халат, как примерная леди Лиги, и даже не собиралась обнажаться. Так что я совсем опешила.

– Ты! Снимай! Голая!

Теперь позвольте заметить, что говорила она с очень сильным акцентом (не говоря уже о восклицательной интонации), и мне пришло в голову, что она отдает приказы на родном языке, которые было сложно понять. Не могла же она ожидать, что я разденусь. Я знала все о массаже: его делали на застеленном столе, в теплой комнате, наполненной ароматическими свечами, и полотенца закрывали все до последнего дюйма, открывая лишь ту часть, которая в данный момент подвергалась массажу.

– Простите, дорогая, но я вас просто не понимаю.

Она зарычала, шагнула ко мне и сдернула с меня халат раньше, чем я успела что-либо произнести.

У меня перехватило дыхание, я была в таком шоке, что даже не успела прикрыться, когда она конвоировала меня в комнату, которая, как оказалось, была душевой, по форме напоминающей коридор.

– Что, Бога ради, вы делаете?

Она направила на меня пожарный шланг, и мне пришлось ухватиться за поручни, вделанные в стену, чтобы удержаться на ногах.

Это было просто ужасно. Услышав визги, наполнившие коридор, я поняла, что не одна я буду еще долго вспоминать этот расстрел из брандсбойта.

Остаток дня релаксации мой рассудок находился в оглушенном состоянии. Все, что я помню, это что когда поток схлынул, меня снова завернули в махровый халат, отвели к теплому застеленному столу, который я и ожидала увидеть, однако сам массаж был не похож ни на что до сих пор мною испытанное.

– Чистить! – проорала массажистка.

Разве я была еще не достаточно чистая? Как выяснилось, специализацией моей массажистки был массаж, воздействующий на органы с целью их очищения. Хочу только сказать, что с тех пор я ни разу не ходила на массаж, и вряд ли пойду.

Мы все были как избитые, когда расползались по своим машинам. В таком состоянии, вероятно, было небезопасно вести машину, и даже когда Никки послала мне воздушный поцелуй, пообещав, что скоро мы увидимся, а потом ушла с Пилар и Элоиз, мне было, в общем-то, все равно.

На следующий день мое тело, то самое, которое должно было чувствовать себя гармоничным и обновленным, жестоко страдало от последствий терапевтического массажа Ольги. Я едва могла вставать с постели, однако когда позвонил Сойер и пригласил меня на выставку в Керрвилле, я радостно подпрыгнула (и застонала от боли). Должно быть, в процессе очищения Ольга вытрясла из меня и здравый смысл.

Он подъехал к дому, и я выбежала ему навстречу. Волосы его трепал ветер, а темные очки придавали загадочный вид.

– Сексуально, – сказал он, взглянув на меня.

– Ничего такого не будет, – сказала я, напуская на себя строгий вид и стараясь не замечать пылающих щек.

Выставка скульптур, выполненных из природных техасских материалов, была хитом сезона, и все известные люди уже побывали на ней. Я бы уже давно сходила, если бы не недавние события.

Сойер вел автомобиль со спокойной уверенностью, делая повороты и переключая скорость со сноровкой профессионального гонщика. На выставке мы переходили от одного произведения к другому, и сигнал тревоги опять звучал у меня в голове, но я не обращала на него внимания.

– Расскажи о себе, – попросила я, стоя перед лошадью, вырезанной из сплавного леса.

– Да нечего рассказывать.

– Каждому есть что рассказать.

Он взглянул на меня, и на губах его мелькнула усмешка.

– Только не мне.

– Слышала, в юности ты был еще тем хулиганом.

– Кто тебе сказал?

– Никки.

– Никки болтушка, – заявил он с кривой ухмылкой. – Кстати, как продвигаются ее дела с Лигой избранных?

Я вспомнила о недавней экскурсии в «СПА» и соврала:

– Хорошо.

– Надеюсь, что так.

Я взглянула на него:

– Похоже, вы действительно близкие друзья.

– Да. Она была милым ребенком. Жила в тяжелых условиях, но все равно умела радоваться жизни. Ее невозможно было не любить. Когда я вернулся в город, она первая навестила меня. – Он усмехнулся. – Я не прожил там и недели, а дом простоял до этого необитаемым почти целый год. Когда она увидела, какой там царит беспорядок, то ушла, а затем вернулась с двумя горничными, садовником и переоделась в старую рабочую одежду. Я сказал ей, что сам могу убраться, но она прошла мимо меня в дом и начала раздавать указания. – Сойер засмеялся, вспоминая. – Возможно, дом и по сей день напоминал бы развалины, если бы она тогда не взяла все в свои руки. Хозяйственность занимает отнюдь не первое место в списке моих достоинств. – Он покачал головой. – Когда через неделю все было закончено и мы сидели абсолютно без сил, я сказал ей, что не знаю, как ее благодарить. Она сказала: «Сойер Джексон, это то, что друзья делают друг для друга». Так что, да, – заключил он, – Никки хороший друг, и я чертовски счастлив, что она встретила Говарда. Я никогда не видел, чтобы два человека подходили друг другу больше, чем они.

И снова это напомнило мне о том, что объединяло Никки и Говарда – ощущение защищенности, понятие мы-одно-целое или еще что-то.

Чувства попытались прорваться на поверхность, но я отогнала их.

– Так это правда? – настойчиво вернулась я к прежней теме разговора.

– Что правда?

– Что ты был дрянным мальчишкой?

Он пожал плечами:

– Смотря что ты под этим понимаешь.

– Ты пил? – попробовала я.

– Не без этого.

– Курил?

– Немного.

– Дрался?

– Раз или два.

Должно быть, я фыркнула. Он засмеялся и сунул руки в карманы джинсов, покачиваясь на пятках:

– Ну ладно, может, больше. Но мне казалось, у меня не было другого выбора.

– Почему?

– Отец учил меня, что лезть в драку нехорошо, однако считал, что нужно уметь постоять за себя.

– И тебе часто приходилось стоять за себя?

– Я был вынужден. Мне нравилось искусство, а не футбол. К счастью, я научился достаточно хорошо обороняться. Мой отец, правда, не всегда видел в этом только защиту. – Он улыбнулся своим воспоминаниям и покачал головой. – Черт, мне его не хватает.

– Где он?

– Он умер два года назад. А мать вскоре после него.

– Мне жаль.

– Да, мне тоже. Я слишком много времени путешествовал, жил то там, то тут, мне всегда казалось, что будет масса возможностей побыть с ними.

– Ты это имел в виду, когда сказал, что в жизни все повернулось иначе, чем ты планировал?

Он секунду раздумывал:

– Да, примерно.

– Мне в самом деле жаль.

– Оставь. Мне повезло. Мои родители прожили долгую счастливую жизнь. Они любили свою работу в университете, любили меня и друг друга и не стеснялись проявлять свои чувства.

Мой Опасный Мужчина был из счастливой семьи?

– Тогда откуда же вся эта злость в твоих работах?

Он скривил губы:

– Кто сказал, что во мне есть какая-то злость?

– А как еще ты назовешь все эти суровые взгляды, резкие штрихи, не говоря уж о захлопнутой двери перед моим носом?

– Как насчет агрессивного счастья?

Я невольно рассмеялась, причем достаточно громко. Некоторые посетители обернулись, в том числе и женщина, которую я не заметила раньше. Это плохо.

– Фреди?

Я мгновенно расплылась в улыбке:

– Марсия!

Марсия Траверс была влиятельным членом Лиги, в прошлом году председательствовала на рождественской ярмарке. Мы соприкоснулись щеками, приветствуя друг друга, после чего она отстранилась, чтобы рассмотреть меня:

– Фреди, ты выглядишь просто... как будто это не ты!

Она казалась довольной, не в смысле я-так-рада-что-ты-расширяешь-свои-горизонты, как можно было ожидать, учитывая мои затянутые в деним бедра, не говоря уже о четырехдюймовых шпильках, которые мне вздумалось надеть.

– Спасибо! – я с показным воодушевлением. – Со всеми этими разъездами Гордона мне стало немного грустно, я так соскучилась по нему. – Мне следовало бы завести таблицу и заносить в нее все мои множащиеся секреты: сбежавший муж, пропавшие деньги, развод, который я пока не хотела предавать огласке. Пусть я осталась без мужа, но уж куча денег мне просто необходима. – Так что я вытащила себя из дому и пришла посмотреть эту изумительную выставку.

– Да, я слышала, что Гордон в Новой Гвинее. – Она пожала мне руку и закудахтала: – Бедняжка! Представить себе не могу, как, должно быть, ужасно иметь мужа, который предпочитает путешествовать, а не проводить время с женой.

На долю секунды мне показалось, что я что-то не расслышала.

Марсия продолжала кудахтать:

– Хотя, позволь тебе сказать, я не возражала бы, если бы мой Уолтер время от времени оставлял меня в покое. Это даже утомляет, когда он все время требует внимания, дарит цветы, засыпает меня конфетами. Так что считай, что тебе повезло.

Я не могла ничего сказать в ответ и только смотрела на ее ужасно фальшивую и неискреннюю улыбку, пока она не переключила внимание на Сойера.

– А это?.. – Она вопросительно подняла бровь. Я думаю, что для объяснения понятия «плохой день» мой стал бы идеальной иллюстрацией.

Мой мозг лихорадочно работал, взвешивая различные варианты. И тут я поступила просто отвратительно. Я взглянула на моего художника и сказала:

– Простите, еще раз, как вас зовут?

Знаю, это было неприлично. Сойер – романтик, кроме того, за его внешностью ковбоя Мальборо скрывается доброта. Но мне надо было не дать Марсии почуять скандал. Кроме того, кто стал бы винить меня за то, что я была не слишком любезна после плохо скрытой издевки Марсии?

Судя по сердитому скрежету его зубов, Сойер стал бы. Но если Марсия и заметила, что что-то не так, она не стала продолжать. Вместо этого она удивила меня, заявив:

– Честно говоря, – ее глаза недобро сверкнули, – я знаю, кто это. Сойер Джексон. Неуловимый художник. Расточительный бизнесмен. И Джек из компании «Джек Хилл технолоджис».

Я на мгновение остолбенела, затем повернулась к нему, вероятно, разинув рот от удивления:

– Ты Джек из «Джек Хилл»?

Я смутно помнила рассказы, которые слышала почти десять лет назад, о том, что двое студентов из Техасского университета открыли компанию по производству видеоигр прямо у себя в комнате общежития. Один был программист, другой художник. Они придумывали сюжеты игр, создавали анимационных героев и писали компьютерные программы, которые их оживляли. Я вспомнила Хилла, компьютерного гения, который был на вечеринке у Сойера. Сойер Джексон и технарь Хилл, должно быть, и были той командой.

– «Джек Хилл», компания, получившая известность, а потом продавшая права на игры за бешеные деньги?

Если Сойеру не слишком понравилось, когда я притворилась, что забыла его имя, при новом развитии событий он выглядел еще более раздраженным.

– Бешеные деньги – это, пожалуй, слишком, – сказал от твердо.

Я не могла в это поверить. Мой голодающий художник на самом деле очень состоятельный человек – и ему не нравится, что людям об этом известно! Я было ошеломлена.

Марсия же, в свою очередь, очень хотела познакомиться с ним поближе. Но Сойер явно не горел ответным желанием. Он вежливо, но твердо извинился и отошел в сторону.

До меня доходили слухи, что ребята из «Джек Хилл», случайно попавшие в список «Форчун-500»[23], не были заинтересованы в рекламе, причем настолько, что, продав бизнес, каждый из них на несколько лет уехал за границу.

Я вспомнила, как он говорил, что жил то там, то тут и жалел, что странствовал слишком долго. Я поняла, что он не возвращался, чтобы не оказаться в центре внимания, и тем временем пропустил последние годы жизни родителей.

Марсия продолжала распространяться о «Джек Хилл» еще добрых пять минут, после чего, наконец, удалилась. Сойера нигде не было видно. Я уже думала, что он предоставил мне самой о себе позаботиться, и собиралась попросить служащих галереи вызвать мне такси, когда обнаружила его сидящим снаружи на живописной грубо сколоченной скамейке.

– Я думала, ты ушел. – Возможно, это прозвучало резко.

Он раздраженно посмотрел на меня:

– С чего это вдруг ты на меня взъелась?

Верно, я ему нагрубила и, пожалуй, должна была извиниться за притворство, но я не могла себя заставить сделать это.

– Вовсе я не взъелась. – Опять резкость.

На самом деле, я толком даже не могла понять, что заставило меня повести себя так нелогично. Конечно, была Марсия с ее колкими комментариями. Но почему-то то обстоятельство, что мой голодающий художник оказался богачом, гораздо больше взволновало меня. Хотя я не могла сказать, почему это было так важно.

Он промычал что-то, видимо не слишком приятное, проводил меня к машине и в суровом молчании отвез обратно в Уиллоу-Крик.

Весь день было пасмурно, и Сойер поднял старый брезентовый верх машины прежде, чем мы выехали из Керрвилля. Когда мы приблизились к моему дому, начался мелкий дождь. Он еще не успел выключить зажигание, как я открыла дверь.

– Черт, Фреди. Посмотри на меня.

Я обернулась. Выражение его лица было столь же мрачным, как тучи на небе. От беспечного юмора не осталось и следа.

– Что с тобой происходит?

– Я же сказала – ничего.

– Перестань вести себя как ребенок.

Ребенок? Ну да, может быть, я и веду себя так, но кто он такой, чтобы тыкать меня носом?

Я вышла из машины. Если бы дверца была достаточно прочной, я бы ею хлопнула.

Пожалуй, я могла бы поспорить (вполне успешно) с тем, что вела себя неадекватно. Но это бы не помогло мне развязать запутанный узел разочарования, которое я чувствовала из-за... в общем... всего, и мне не удавалось прибегнуть к привычной холодной вежливости ради спасения собственной жизни.

Я пошла к дому и на ходу чувствовала спиной волны его нарастающего гнева. Я каждую секунду ожидала, что он налетит сзади на меня, требуя объяснений, или, еще лучше, с извинениями за то, что назвал меня ребенком.

Одна только мысль об этом вывела меня из моего мелодраматического ступора. Он, преследующий меня. Горячая ссора. А что следует после ссоры? Примирение.

Я сразу забыла о «Джек Хилл». Я не большая поклонница мелодрамы, но этого момента, должна признаться, я с нетерпением ждала.

Замедлив шаг, вытащила ключи из сумочки. Я целую вечность возилась с замком, несмотря на молнию, которая рассекла небо. Наконец я обернулась... как раз вовремя, чтобы увидеть, как он уезжает.

Если вы на мгновение подумали, что я собиралась побежать за ним, вы ошибаетесь. Я больше не впадаю в отчаяние из-за неоправдавшихся надежд. Во всяком случае, я пыталась себя в этом уверить.

Гул мотора стих вдалеке, и я решила сделать себе чашку чая. Прошла в кухню, но не остановилась и двинулась дальше к гаражу. Забыв про всякий здравый смысл, я села в «мерседес», помахала Хуану и чуть не сшибла шлагбаум, выезжая из «Ив».