Дьявол в Лиге избранных

Глава двадцать шестая

Я ошибалась.

Когда я проснулась на следующее утро и вошла в кухню, зазвонил телефон. Кика стояла, скрестив руки, приподняв одну бровь и нетерпеливо притопывая. Говорить с кем угодно по телефону казалось предпочтительнее, чем перенести изрядную порцию испанского осуждения от горничной, поэтому я взяла трубку.

– Алло?

– Ты видела первую полосу «Уиллоу-Крик таймс»?

Лучше бы я склонилась к варианту Кики.

– Мама, тебе что, никто не говорил, что полагается говорить вещи вроде «Здравствуй» и «Как дела?», прежде чем переходить к сути вопроса?

– Не дерзи. И перестань уходить от темы. Ты видела газету?

Я не видела. Но когда я взглянула на Кику, та самодовольно ухмыльнулась и показала первую страницу, как участник игрового телешоу, поднимающий табличку. Будь я постарше, мое сердце не выдержало бы.

«Дьявол в Лиге избранных».

Угадайте, о ком это? Обо мне.

Я люблю, когда обо мне пишут на первых полосах газет, но только в хвалебном тоне. В этой статье хвалебного тона не было. За прошедшую ночь я стала темой всеобщих пересудов. О сексе в светском обществе говорить не принято, но обсуждать скандалы можно.

В газете также поместили печально известный «Портрет Фредерики Хилдебранд Уайер, дочери Турмонда и Блайт Хилдебранд и внучки Чарльза и Фелиции Хилдебранд», прямо как объявление о моем первом бале.

Хорошо хоть картину поместили не прямо в статье, а дали в конце ссылку: «Фотографии на шестой странице».

Вполне логично, что если полуобнаженная натура в качестве украшения интерьера считается дурным тоном, то фотографии практически обнаженных приличных дам никак не могут оказаться на первой полосе уважающей себя газеты.

– Мама, мне звонят по параллельной линии. Мне нужно идти. – У меня не было параллельной линии, но она не знала об этом. – Поговорим позже. Передай папочке, что я его люблю.

Но когда я повесила трубку, меня ждала Кика:

– Я же говорила вам: никакого секса!

– Кика, в самом деле, это же только искусство.

– Это не искусство. – К этому моменту она уже дошла до шестой страницы и махала ею у меня перед лицом, как матадор красной накидкой перед быком.

– Называй это как хочешь, но я вовсе не хотела, чтобы кто-нибудь это увидел.

– Тогда как же так получилось?

У моей горничной была бульдожья хватка: если что-то попадало ей в зубы, она уже не выпускала.

В итоге ей удалось вытянуть из меня детали знаменитой выставки, которая сделала из меня дьявола, и то, откуда Пилар узнала, где искать картину.

– Никки? – ошеломленно произнесла Кика. – Мисси Граут сделала это?

Я пожала плечами и налила себе чашку горячего чая, добавила сахар и сливки, затем перемешала, и нежное позвякивание серебра о фарфор подействовало на меня успокаивающе.

В течение следующих нескольких дней я удивительно хорошо держалась – для женщины, которую недавно втоптали в грязь. Само собой, люди сторонились меня. Телефон молчал. Никто не заходил ко мне. Конечно, меня не слишком привлекала роль отверженной – пусть и изумительно прекрасной отверженной – но, по крайней мере, мне не нужно было ни с кем встречаться.

Кике это все далось не так просто. Ей, в отличие от меня, приходилось выходить из дома. Покупать продукты и моющие средства, забирать одежду из химчистки. В супермаркете другие горничные не становились в одну с ней очередь. Почтальон теперь опускает письма в ящик, а не заходит на чашку чая, как это было раньше. Даже дворник едва здоровается.

Однако вся эта история не отпугнула Никки. Она появилась у меня три дня спустя после выхода статьи. Ее волосы все еще были благородного темного оттенка, и она до сих пор носила жемчуг, но на ней были тесные брюки хаки, белая футболка (тоже в обтяжку) и кеды в цветочек. Это был лишь отзвук леопардовой лайкры и шпилек, но футболка и кеды не считались в Лиге подходящим нарядом для визитов.

Как говорится, все возвращается на круги своя, и Никки медленно двигалась к себе прежней.

Кика не хотела ее впускать и говорила с ней, высоко задрав нос.

– Кика, мне так жаль, ты не представляешь себе, – услышала я слова Никки в прихожей.

Я появилась наверху лестницы:

– Впусти ее, Кика.

Почему, спросите вы. Честно говоря, мне было скучно. Визит Никки все же лучше, чем дурацкие телепрограммы, уткнувшись в которые я искала причины, по которым мне не следует встречаться с Сойером и чувствовать обиду за то, что он даже не звонит. Как будто со мной так просто справиться.

Я спустилась вниз.

– Фреди, прости, пожалуйста, – сказала Никки. – Я ни в коем случае не должна была рассказывать Пилар о Сойере.

– Кика, не могла бы ты сделать нам чаю?

Они обе были удивлены, но Никки не дала мне возможности передумать. Она прошмыгнула мимо меня в сторону веранды.

Мы сели за тот же стол, за которым я давала Никки урок хороших манер пару недель назад.

– Расскажи, что происходит в городе. Она удивленно раскрыла рот:

– Не могу поверить, что ты не станешь кричать на меня за то, что я сделала!

Кричать? Я?

– Я ужасно себя чувствую из-за всего, что случилось. Как я могла быть такой наивной, что поверила, будто Пилар действительно снова хочет стать моей подругой, когда она устраивала для меня ленчи и походы по магазинам со всеми этими леди. Внимание вскружило мне голову – настолько, что я не видела, чем это было на самом деле. Стыдно подумать, в какого сноба я превратилась. Я просто не знаю, как загладить вину перед тобой.

– Не нужно, и давай не будем к этому возвращаться. – Я видела, что она не собиралась все так оставить, и приняла контрмеры: – Ты видела в последнее время Сойера?

Честно говоря, я не собиралась о нем спрашивать, но, к счастью, мне удалось произнести это с достойной восхищения долей безразличия.

– Сойера? Нет. Я оставляла сообщения на автоответчике, но он так и не перезвонил. Наверное, он ужасно зол на меня. Ты видела его?

– Нет.

– Это просто ужасно.

Было ясно, что и эту тему она не собирается так оставить, поэтому я отвлекла ее:

– Главное, как ваши дела с Говардом?

Трюк сработал. Она помотала головой и вздохнула.

– Только представь себе, я вела себя, как высокомерная стерва, но он все равно меня любит. Я действительно самая счастливая женщина на свете. И он просто чудесно ко мне относится с тех пор, как я сказала ему, что не буду больше пытаться попасть в Лигу избранных.

– Мне жаль. – Это было почти правдой.

– Как ты можешь даже думать об этом, после того что я сделала? Если бы я все не запутала, меня бы приняли. – Она немного поникла на стуле и сморщила нос. – Могу я спросить тебя о чем-то?

Я хотела ответить «нет».

– На самом деле ты ведь не хотела, чтобы я прошла в Лигу избранных?

Как так получалось, что я, вполне умная женщина, продолжала натыкаться на эти неловкие прямые вопросы? И вот опять ее вопрос застал меня врасплох и ждал немедленного ответа.

– Никки... – не представляла себе, что ответить, и чуть не расцеловала Кику, когда она внесла чай.

– Ладно, можешь не отвечать. Но я знаю, что это правда. Но суть в том, что ты в любой момент могла расторгнуть сделку с Говардом – а я знаю, что вы с ним заключили какую-то сделку, я не слепая, – сказав ему: «Видишь, я пыталась, но ничего не вышло, потому что твоя жена рта не может раскрыть, чтобы не сказать какую-нибудь глупость». Но ты так не поступила. Ты сделала из меня леди, несмотря на все мое сопротивление. И я всегда буду благодарна тебе за это.

Я начинала чувствовать себя очень неловко.

– Я просто хочу поблагодарить тебя, Фреди, и принести извинения за то, что я была такой идиоткой и попалась на удочку Пилар. Но не переживай, как-нибудь я сумею все возместить.

– Никки, ты ничем мне не обязана.

Она отставила в сторону чашку и встала:

– Нет, обязана. Наверное, никто в городе больше с тобой не разговаривает...

Должна сказать, что одно дело понимать что-то разумом, и другое – слышать, как кто-то говорит это вслух.

– ...Но вся каша заварилась из-за меня, и я собираюсь помочь тебе из этого выпутаться. Ты от меня никуда не денешься. Когда все это закончится и твоя жизнь вернется, в нормальную колею, если ты не захочешь, чтобы я была твоей подругой, ты сможешь тогда вышвырнуть меня вон.

Она вышла, и на пороге появилась Кика, так внезапно, что я поняла, что она стояла там все это время. Мы посмотрели друг на друга.

– Королева драмы, – хором констатировали мы.

Как бы ни сильна я была, время неподвластно даже мне, и когда неизбежно наступила среда, надо было делать выбор – продолжать затворничество или взять да пойти на заседание Комитета по новым проектам. Я пошла по трем причинам.

Во-первых, мне скучно. Мое появление на людях произведет большой эффект. Во-вторых, я так и не отработала свои волонтерские часы. Продолжая прогуливать, я рискую вылететь из Лиги по чисто технической причине, за которую многие с удовольствием ухватятся после произошедшего инцидента. В-третьих, я решила придерживаться политики «Сделай вид, что ты не допускал ошибки, и все в это поверят».

Я надела шелковое голубое платье и жемчуг, лучшие мои туфельки от Феррагамо и отправилась в главный офис Лиги.

Мне удалось заглянуть в зал заседаний комитета прежде, чем меня заметили, и я увидела, что вся группа была в сборе. Думаю, я уже говорила, что, за исключением Пилар, в комитет входили самые богатые женщины в Лиге. Они сидели за большим столом и оживленно беседовали. Я решила, что собрание уже началось, но, еще не переступив порога комнаты, поняла, что они сплетничают. Обо мне.

Я ожидала всего чего угодно, например: «Как она могла такое сделать?», «Куда смотрел ее муж?», «Ее родители, должно быть, в шоке». Но такое...

– Боже правый, если бы у меня были такие бедра, я бы ни за что не стала выставлять их напоказ.

– А вы видели ее грудь? Похоже, она силиконовая.

– Да еще и хирург попался плохой.

Плохой хирург? Силиконовая грудь? Она настоящая!

– А волосы?

Замечательно, добрались до волос.

– Висят, будто она только что встала с постели и не потрудилась причесаться.

– Представьте Фреди Уайер, которая выглядит не великолепно!

Все рассмеялись.

– Что, если она придет на собрание? Что мы скажем?

– Да как она посмеет здесь показаться после скандала на выставке?

– Говорят, она не выходит из дому с тех пор, как это случилось.

– Если она придет, мы ни слова не скажем ей в лицо. Я скорее умру, чем задену ее чувства.

Ненадолго установилась тишина, за которой снова последовал взрыв издевательского хохота.

Мое сердце гулко стукнуло. Превозмогая желание убежать, я вошла в комнату:

– Добрый день!

Члены комитета обернулись и онемели при моем появлении. Однако Пилар достаточно быстро обрела дар речи:

– Ну и ну, посмотрите, кто пришел.

Я улыбнулась и вошла с высоко поднятой головой:

– Ну, разве вы все не прелесть?

Гвен Хэнсен и Элизабет Мортимер вспыхнули. Пилар не покраснела. Джуди, Ниса, Синтия и Энналайз молча смотрели на меня.

Я села за стол, положила ногу на ногу и достала свой именной блокнот.

– Да, так о чем вы говорили? – вопросительно начала я.

Дамы неловко подвинулись. Пилар вытащила свой блокнот и открыла его.

– Никто так и не предложил хорошую идею для нашего нового проекта, – сказала она, – так что, я думаю, нам нужно серьезно рассмотреть мою идею «Маленьких звезд».

И она стала распространяться о своем детище. Собрание было ужасно скучным, но я улыбалась и даже делала заметки, как прилежная ученица. В середине хвастливого повествования Пилар о том, как ей пришла столь блестящая мысль, Синтия наклонилась вперед и выпалила:

– Я хочу узнать, так ли Сойер Джексон великолепен, как он выглядит.

Повисло тяжелое молчание. Пилар разинула рот.

– Да, расскажи нам, – добавила Элизабет. – На фото в газете он просто невероятно красив!

После чего девушки стали забрасывать меня вопросами, как мячами на моем великолепном, хотя в настоящее время и забытом теннисном корте.

– Какого он роста? На фото он выглядит высоким.

– А мускулатура? Наверное, у него восхитительные мускулы.

– Да, и в то же время не такие отвратительные, как у культуристов.

Мне осталось лишь смириться.

Пилар завизжала и затрясла головой, как собака, стряхивающая воду:

– Вы что! Она позировала обнаженной!

В воздухе повисла тишина, и все взоры обратились к Пилар.

– Строго говоря, дорогая, – сказала я своим самым светским тоном, – я не была полностью обнажена.

Взволнованная Гвен подалась вперед:

– Верно, Пилар. И посмотри на все эти картины в музее. Везде обнаженная натура.

Защитница в лице Гвен. Кто бы мог подумать! Глаза Пилар гневно вспыхнули.

– Мы не обсуждаем... – казалось, Пилар вот-вот задохнется, – классическое искусство! Мы говорим о женщине, сидящей здесь, среди нас, которая позировала художнику.

Но я видела, что остальные по-прежнему были на моей стороне.

– Почти голая, – добавила Пилар, – и я не сомневаюсь, что она не долго оставалась в этой рубашке. А она замужем!

Дамы вздохнули. Даже изворотливой Гвен нечего было сказать.

– Да, на это нечего возразить, – признали они, явно разочарованные, что им так и не удалось услышать ни одной подробности о Сойере Джексоне.

Они посмотрели на меня:

– Прости.

Я улыбнулась. Мне можно было бы дать «Оскара» за исполнение своей роли.

– За это можете не волноваться. Я не замужем.

Пилар перевела на меня свой гневный взгляд и начала что-то говорить. К счастью, у меня зазвонил мобильник, и я ее оборвала.

– Минутку, Пилар.

Она закипела от злости. Ее игнорируют! Но это произошло само собой – из трубки на меня обрушился шквал слов.

– Говард, я не поняла ни слова из того, что ты сказал.

Он повторил, и я оцепенела от шока.

– Ты нашел Гордона? – Я поняла, что совершила ошибку. Возможно ее заметили и другие, но сейчас все были слишком заняты Пилар, которая побелела как полотно.

– Пилар, милочка, – спросила Элизабет, – ты в порядке?

Я не стала дожидаться ответа. У меня были более срочные и насущные проблемы.

– Чао, леди, мне надо бежать!

Я была слишком поглощена своими мыслями, уезжая с парковки главного офиса, чтобы помахать охраннику. В рекордное время передо мной появились «Ивы», и я едва поздоровалась с Хуаном, пролетая в открытые ворота.

Подъехав к дому и вбежав внутрь, я обнаружила Говарда и Кику в большой комнате рядом с холлом.

– Где он? – задыхаясь, выпалила я.

– Дорогая, успокойся.

– Я спокойна! – Или нет. – Где он?

Тогда-то я и расслышала голос. Как насмерть перепуганная участница конкурса «Мисс Америка», я на негнущихся ногах подошла к кабинету мужа. Толкнув дверь, я увидела Гордона за его столом. Он курил сигару, говоря по телефону и смеясь, как будто он никуда не уходил.