Его Высочество Пиц. Узы

Глава II

I

Когда с тобой уже произошло все самое страшное, и в океане отчаяния ты коснулся дна, есть основание полагать, что хуже быть не может. Наоборот, отстрадав и выплакав все слезы, ты начинаешь надеяться, что теперь жизнь должна повернуться к тебе своей светлой стороной, ибо и на испытания, выпадающие на душу населения, должен быть какой-то разумный лимит. Так немного наивно, отчасти в силу молодости, отчасти из-за крох унаследованного от отца жизнелюбия, полагал Павел. Молодой человек решил, что пора перевернуть горестную страницу и пытаться жить дальше. Постепенно его воспоминания о родителях становились легче и светлее.

Из-за траура по матери, а затем по отцу, присяга, которую должен был принести Великий Князь по исполнении совершеннолетия, была перенесена на конец года. К тому времени для государственной клятвы созрели еще два кузена – Дмитрий Константинович и Михаил Михайлович, что несказанно радовало Павла, поскольку он, хоть ни с кем и не делился, немного смущался быть один в центре всей торжественной церемонии.

Монарх назначил присягу на Георгиевский праздник. В Гатчинском дворце собрался весь свет – Великие Князья и Княгини, статс-дамы и фрейлины, первые чины двора и самые высокопоставленные кавалеры ордена Святого Георгия. Император подвел молодых людей к аналою, поставленному перед алтарем с животворящим крестом и Евангелие, где они присягнули в верности царствующему Государю и Отечеству, в соблюдении правил наследства и установленного фамильного распорядка. Прочтя вслух слова присяги, юноши закрепили клятву подписью на присяжных листах. Затем после молебна Георгию Победоносцу в Белом зале Великие Князья произнесли присягу на верность службе Государю и Отечеству.

Во время церемонии Павел обратил внимание, как изменился Августейший брат. Он будто расправил крылья, которые были скрыты от посторонних глаз во время правления отца. Александр III излучал уверенность и надежность. Со вступлением на престол в нем появилось величие, которого в считавшемся несимпатичным и грузным Цесаревиче никто доселе не замечал. Страна вдруг поняла, что может жить спокойно под защитой могучего Царя-великана. Павла переполняли искренние верноподданнические чувства, и принесенная присяга шла из самых глубин его сердца.

После церемонии состоялся парадный завтрак, а затем младшие братья поехали обедать и провести вечер с Царской семьей.

– Неужто ты совсем не нервничал? – поинтересовался Сергей у Пица, когда они остались одни перед ужином. – Звучал очень уверенно! Стыдно вспомнить, как у меня дрожал голос…

– Мне было проще – рядом были Митя и Миш Миш. Но на моей присяге не было родителей… Перед началом церемонии я все ловил себя на мысли, что невольно жду, когда они появятся…

– Нам всегда будет их не хватать… А еще я помню, как на ужине после моей присяги мне преподнесли букет от княгини Долгорукой. Как же я разозлился! Кто бы мог тогда подумать, как все перевернется позже…

– Ты был у нее? Как она?

– Собирается уехать в Европу. Саша не слишком ее жалует…

– Это самое верное решение…

– Я буду скучать по детям… странно, но с ними у меня появляется какое-то подобие ощущения семьи… все же в их жилах течет кровь Папá. Знаешь, маленький Гога невероятно напоминает тебя в детстве…

В душе Пица, неожиданно для него самого, зашевелилась ревность. Он прекрасно понимал, что это страшная глупость, и все же ему неприятно было думать, что Сергей может полюбить кого-то так же, как его. Нет, скорее это был страх, что его разлюбят, что он станет никому не нужен. Любовь брата – это все, что у него тогда оставалось. Саша и Владимир тоже заботились о нем, но у них были свои семьи. Алексей и сам был неприкаянный, нигде долго не задерживался, как перекати-поле. В те дни не было на свете человека ближе Павлу, чем Сергей.

Вдруг из-за дверей появился племянник Ники и отвлек Великого Князя от болезненной мысли.

– Секретничаете? – тринадцатилетний Цесаревич хитро улыбнулся, словно раскусил, что темой их разговора была дама, которая доставила семье столько огорчений и упоминания которой старались избегать в доме Александра III. Увидев растерянные лица братьев отца, мальчик тут же сменил тему. Врожденная тактичность не позволяла ему ставить людей в неловкое положение и заставляла быстро исправлять ошибки естественной детской беспечности. – Пойдемте скорее, мне не терпится услышать о ваших последних путешествиях! Дядя Пиц, Папá сказал, ты снова уедешь. Ты настоящий странствующий рыцарь!

– Врачи убедили всех, что здешний зимний климат вреден моим легким. Я уже, верно, надоел родственникам за границей, особенно королю Эллинов, но что поделаешь!

II

Николай Борисович Юсупов какое-то время надеялся, что дочь Зинаида передумает выходить замуж за заурядного кавалергарда, единственными достоинствами которого на первый взгляд были яркая внешность жгучего брюнета да фамилия Сумароков-Эльстон. Ах да, еще родственники Голицыны. Дочь была слишком умна, чтобы очароваться высоким ростом и пышными усами. Отец рассчитывал, что это временная вспышка, которая потухнет, как только княжна рассмотрит посредственные умственные способности жениха. Однако прошел год, но дочь решения своего не изменила, и Юсупову пришлось начать подготовку к свадьбе после официального объявления о помолвке.

Свадьба была назначена на четвертое апреля.

Татьяна ехала к храму Св. Двенадцати апостолов при Главном почтовом управлении в карете с невестой и отцом. Она не могла отвести глаз от сестры, парчовое платье которой искрилось серебром в весенних лучах. Голову Зинаиды украшали венок из померанцевых цветов и мирты и невероятной красоты длинная кружевная фата, принадлежавшая когда-то самой Марие-Антуанетте. Но главным украшением невесты были ее огромные глаза цвета апрельского неба, сияющие от любви и предвкушения счастья ярче бриллиантов в диадеме.

– Зайдэ, какая ты невероятная красавица! – восхищенно прошептала сестра, взяв руку княжны.

Зинаида молча улыбнулась. Обычно спокойная и уравновешенная на людях, в тот день она была взволнована, как и полагается новобрачной.

Отец ввел невесту в храм через парадные двери, которые своим поразительным ажурным узором заставили Татьяну на секунду застыть от восторга. Убранство церкви было роскошно. Среди икон особое место занимала работа Рубенса – «Спаситель в Эммаусе». У княжны, которая тонко чувствовала прекрасное, от такого благолепия разбегались глаза.

– Твое венчание будет таким же великолепным! – шепнул девушке отец, заметив ее восхищение.

Татьяна зажмурилась, стараясь представить свою свадьбу с Полем. Она живо вообразила, как у алтаря Великий Князь влюбленно смотрит на нее своими прекрасными, грустными глазами. Жаль, это была лишь фантазия. На последнем балу Поль не танцевал с ней. Бессовестный! Разве не понимал бессердечный мучитель, что смотреть, как он кружится под звуки вальса с придворными жеманными куклами, невыносимо? Ничто не ранит сильнее равнодушия. И все же на том балу он ей улыбнулся. За эту улыбку Таня готова была простить ему холодность и безразличие, свои слезы и боль. Княжна не могла поверить, что Павел совсем позабыл ее, их милую детскую дружбу. На него явно давили родственники, требовали, чтобы он помнил свой долг. Но пока Царевич был окружен толпами воздыхательниц, очевидно, его сердце оставалось свободным. Значит, и у Тани была надежда.

III

Павел вновь проводил зиму за границей. Даже в чудесной Греции, где молодой Царевич стал практически членом семьи, под всеобщий хохот участвуя в гонках на велосипедах по анфиладам дворца и прочих забавах, он жутко скучал по Сергею. Это был первый раз, когда они расстались так надолго. Но старший брат не мог составить Пицу компанию, поскольку теперь полностью отдавался службе в Преображенском полку и делам Палестинского общества, председателем которого его назначил Государь после возвращения из путешествия к храму Господню.

Благодаря своему отъезду Павел счастливо оказался вне эпицентра болтовни светских кумушек и царедворцев Северной столицы, но все же какие-то крупицы сплетен долетали и до заморских стран. Молодой человек не понимал, что не поделили Сергей и Великая Княгиня Ольга Федоровна, супруга их дяди Михаила Николаевича, но тетушка вдруг взялась сочинять про брата жуткие небылицы. А ведь когда-то в детстве старший брат называл ее своей любимой тетей. Справедливости ради и без Ее Высочества Петербург кишел болтливыми мухами, которые моментально подхватывали любую скандальную новость и разносили ее по городу, как заразу. Пиц допускал, что полковая жизнь брата не обходилась без кутежей и прочих прегрешений, чего и сам Сергей не отрицал, однако масштабы бедствия явно были в разы преувеличены сплетниками. Даже когда брат отказывался от выездов в театры и на рауты из-за поста, жужжащее общество все равно оставалось недовольным, прозвав Великого Князя «лицемерным святошей».

Павел старался на слухи о брате не реагировать, уверенный в том, что, если сплетню не подпитывать интересом, она скоро сама зачахнет и умрет, как бацилла без питательной среды. Сергею сложнее было оставаться невозмутимым. Он чуть было не рассорился со своим бывшим попечителем Арсеньевым, которого всегда ценил за преданность, поскольку того назвали главным распространителем кривотолков. Дмитрий Сергеевич был оскорблен таким подозрением, и Сергею пришлось извиняться. Великий Князь мог быть резок, но если он осознавал, что совершил ошибку и обидел кого-то напрасно, то не считал зазорным принести искренние извинения, пусть даже человеку ниже себя по статусу.

Бесконечное змеиное шипение вокруг, сделали Сергея особенно нервным и недоверчивым. Как это не было обидно, о его намерении свататься к гессенской принцессе Павел узнал не от родного брата, а от их бывшего воспитателя. Пиц как раз был в Европе. Он мог поддержать Сергея и поехать с ним к немецким родственникам. Однако брат в своих письмах напускал туман. То он собирался ехать в Дармштадт, то вдруг передумывал, то просил Павла задержаться в горах, будто не хотел с ним видеться. В конце концов, младший брат не выдержал и высказал накопившиеся обиды Сергею.

Это была их первая размолвка, после которой оба Великих Князя потеряли сон. Павел был страшно обижен на брата. Сергей явно дал ему понять, что тот будет мешать. Но как может мешать самый родной человек, который рос с ним и был неразлучен с детства? Пиц понял, пришел тот страшный день, когда он стал лишним в жизни брата. Теперь он почувствовал то, чего боялся больше всего на свете – он никем не любим и никому не нужен.

– Кто бы мог подумать, что Сергей, которого многие в Петербурге считают холодным и высокомерным, окажется настолько нерешительным, – потешалась Михен, супруга старшего брата Владимира, которая, путешествуя по Европе, встретилась с Павлом. – Это довольно забавно!

Она рассказала юноше, что у мужа был разговор с Сергеем о том, когда лучше делать свадьбу – зимой или весной. Пиц пытался не подать виду, насколько ему было обидно, что Сергей был откровенен со всеми братьями, кроме него. Чем же он заслужил такое недоверие?

– Не понимаю, как после того, что испрошено позволение у Государя и все подготовлено, еще откладывать? – лишь критично заметил он.

В это время Сергей тоже страдал. Все вокруг для него было в черном цвете. Причин тому было достаточно – и ссора с братом, и различные препятствия на пути наиважнейшего шага в жизни. То сам он не мог решиться на визит, то, поехав, не застал отца невесты, поскольку все отправились на маневры. Складывалось ощущение, что сама судьба не желает, чтобы помолвка состоялась. От этого Сергей прибывал в самом мизантропическом расположении духа. Ему представлялось уже, как над ним и его неудавшимся сватовством потешаются все злопыхатели Петербурга. Да что там, всей Европы.

В день рождения Павла Сергей, наступив на горло своей гордости, поехал к брату. Как только они увиделись, тут же все обиды были забыты.

– Мой дорогой Цып, не будем ссориться! Я положительно не в состоянии это выносить.

– Мне тоже наша размолвка причинила много боли! И ведь на пустом месте – один спутанно изъяснился, другой неверно истолковал и надулся, и понеслось… А как Арсеньев расстраивался из-за этого глупого недоразумения!

– Давай больше не будем его пугать, – согласился Сергей. – К слову, Дмитрий Сергеевич отлично иллюстрирует мою теорию – чем больше сердце, тем больше оно страдает. Но этого, как водится, никто не ценит!

IV

Ноябрь бездомным псом завывал в трубах. Вопреки этой тоскливой песне одиночества, некоторые петербуржцы строили вполне радужные планы на будущее.

– Что ж, я не возражаю, Пистолькорс так Пистолькорс… – рассуждал отец Лёли, параллельно разбирая счета. – Офицер, дворянин. Семья достойная. Это его матери покойный Штиглиц семь миллионов оставил?

– Стоит только завести разговор про Пистолькорсов, как тут же вспоминают о наследстве Эмилии… Да и немудрено, такие деньжищи не каждому на голову сваливаются, – Ольга Васильевна прищурила большие карие глаза, от которых лучиками разошлись неглубокие морщинки, вдела нитку в иголку и продолжила вышивку. Ей было за пятьдесят, но очков она не носила.

– А что Лёля? – Валериан Гаврилович был не большим сторонником принуждения в вопросах брака. Он считал, что разумнее по возможности избегать несчастных союзов, которые часто оборачиваются скандалами и позором.

– Что Лёля? – мать семейства оторвалась от рукоделья и с удивлением уставилась на супруга. – Ей почти восемнадцать. Жених завидный. Да и недурен собой! Куда уж лучше?

– Так она согласна?

– Безусловно. Она с ним столько танцует, что симпатию между ними все уж заметили, кроме тебя.

– Она много с кем танцует… И вон с этим, как бишь его…

– С кем?

– Такой… ретивый офицер… с красивыми усами…

– Они все с усами. Не понимаю, кого ты имеешь ввиду…

– Александр Александрович, если не ошибаюсь…

– Мосолов?

– Вероятно.

– Я думала, он друг Пистолькорса… Во всяком случае, желания жениться на Лёле он не выказывал. Да и как можно сравнивать?

– Ежели ты все решила, и не про кого другого слышать не хочешь, так тому и быть, – улыбнулся камергер в отставке. Годы долгой совместной жизни выучили его, что спорить с женой бесполезно. Все равно в итоге будет так, как задумала она, только нервы себе истреплешь.

– Я своей дочери плохую партию не устрою, – подвела итог разговора супруга. – Раз мы согласны, я велю, чтоб Пистолькорсу передали, что он может приходить просить руки.

Когда Ольга Васильевна объявила дочери об их с отцом вердикте, Лёля едва не запрыгала от восторга. Девушка никому не признавалась, но, когда Эрик нашептывал ей всякие милые глупости во время танца, щекоча ухо и шею усами, ее охватывало необычное волнение. В голове был сплошной туман. Хотелось кружиться и кружиться, и чтобы звуки вальса никогда не заканчивалась.

Ей трудно было поверить, что скоро она станет взрослой самостоятельной дамой и уедет из отчего дома. Неужели, наконец, она вырвется из-под пристального взгляда матери?

«Я буду лучшей женой! – решила Ольга – Буду отличной матерью и радушной хозяйкой! Мы будем устраивать самые шикарные, самые незабываемые приемы! Муж будет от меня без ума! И не будет на свете мужчины счастливее его!»

V

Преодолев все обиды и недоразумения, волнение и нерешительность, Сергей Александрович, наконец, собрался и сделал долгожданный шаг. В начале ноября состоялась его неофициальная помолвка с Елизаветой Гессен-Прирейнской. Великий Князь был вознагражден за все перенесенные мучения – он получил в невесты одну из самых замечательных принцесс в мире.

Павел, как и брат, знал Эллу с детства, они много раз виделись в Дармштадте, но, увидев ее свежую карточку, он не мог не отметить, насколько девушка похорошела. Пиц был счастлив за брата. Он понимал, что все последние перепады настроения и расшатанные нервы Сергея были результатом его одиночества. Семья нужна была ему, как воздух, иначе б он, вероятно, совсем пропал.

Старший брат просил хранить помолвку в строгом секрете, переживая, что его ненавистники могут попытаться все испортить, или, что более вероятно, станут изводить его насмешками до самого дня венчания. Несмотря на всю конспирацию, радостная новость просочилась в газеты, и на обратном пути в Россию Сергей прочел о своей скорой свадьбе в немецкой прессе. В Санкт-Петербурге все тоже уже были в курсе. Братья деликатно обходили тему стороной, чтобы не смущать новоиспеченного жениха до поры до времени. Но двор не был бы двором без пересудов – один из сыновей той самой Ольги Федоровны, Николай Михайлович, принялся утверждать в кулуарах, что неудачник-Сергей вернулся домой с отказом.

За несколько месяцев на несчастного необъявленного жениха были вылиты ушаты грязи. Лишь ожидание предстоящего события и встречи с невестой помогали молодому человеку переживать атаку из оскорблений и насмешек. Павел, как мог, поддерживал Сергея из Афин. Хотя, положа руку на сердце, в приятной греческой глуши питерская возня была далекой и неважной. В своих письмах Павел пытался успокоить брата, но под высоким васильковым небом Эллады реакция Сергея на глупую болтовню казалась несколько чрезмерной.

В феврале Великий Князь вновь поехал в Дармштадт, теперь для официальной помолвки. Отныне прятаться не было смысла. Началась подготовка к свадьбе.

Элла приехала в Россию в конце мая, на Троицу. Жених, зная о ее любви к цветам, устроил так, что на протяжении всего пути ее вагон был украшен свежими лилиями, которые ежедневно меняли. Когда Элла появилась на перроне, встречающие мужчины на секунду онемели. Ее хрупкая, фарфоровая нежность никого не оставила равнодушным.

– Меня словно солнцем ослепило! – поделился с Павлом недавно женившийся Константин Константинович. – Давно я не видел подобной красоты! Идет так застенчиво, скромно, как сон… как мечта!

– Да… чудо, как хороша! – согласился Пиц.

Невеста Сергея оказалась еще более очаровательной, чем на фотографиях. Павел, как и все молодые люди, был восхищен. Но глядя на прелестную Эллу, Пиц не мог не задаваться тревожными вопросами. Не потребует ли молодая супруга, чтобы Сергей принадлежал ей безраздельно? Сможет ли она делить мужа с его близкими или отдалит его от родственников и старых друзей? Ради такой женщины можно и отречься от прошлого, думал Пиц… Теперь, когда Сергей со всем рвением отдавался службе в Преображенском полку, а Павел много времени проводил за границей, виделись они нечасто. Пути их постепенно расходились естественным образом и, если б разошлись окончательно, было бы уже не так больно. И все ж страшно не хотелось терять родного человека, которому ты в любой момент мог упасть на грудь, который поймет и примет тебя, даже когда весь мир отвернулся… В конце концов, Павел решил не терзать себя болезненными размышлениями, а положиться на волю Господа. Если Богу будет угодно, он не потеряет брата.

Через несколько дней принцесса торжественно прибыла в празднично украшенный цветами и флагами Петербург. Ликующая толпа встречала золотую карету, в которой она ехала вместе с Императрицей Марией Федоровной, восторженными криками. За экипажем следовал караул Великих Князей, среди которых был и Цесаревич Николай. Когда Павел увидел племянника в лейб-гвардии атаманском мундире, он поразился, как тот повзрослел. Когда Наследник успел вырасти? Если б дядя еще мог прочесть мысли Цесаревича, то узнал бы много любопытного – шестнадцатилетний Ники в мечтательной задумчивости вспоминал вчерашний день, как они с Аликс, младшей сестрой Эллы, писали свои имена на заднем окне Итальянского дворика в знак вечной любви. Немецкие принцессы околдовали своим шармом всех молодых Романовых.

На следующий день с утра гремела гроза и был страшный дождь, но никакая истерика погоды не могла испортить радостного события. Сергей и Элла обвенчались. От принцессы невозможно было оторвать глаз. В венчальном платье из серебряной парчи, в пурпурной мантии с горностаевой опушкой, с Великокняжеской короной на голове она была царственно прекрасна. Тяжелый наряд лишь подчеркивал ее хрустальную хрупкость. Павел, который наряду с братом Алексеем, кузеном Дмитрием Константиновичем и Цесаревичем был шафером, смотрел на невероятной красоты невесту, на растроганного Сергея, и сердце его переполняла радость за брата.

После церемонии Пиц немного замешкался и случайно стал свидетелем неприятной реплики кузена из недолюбливающего Сергея клана Михайловичей, идеологическим центром которого была их мать, Великая Княгиня Ольга Федоровна.

– Я бы отдал десять лет своей жизни, чтобы только она не ходила под венец с этим высокомерным выскочкой! – заявил Александр Михайлович своим братьям.

Увидев Павла, Сандро, как его звали в семье, смутился. Пиц тоже растерялся и ничего лучше не придумал, как сделать вид, что ничего не слышал. Не устраивать же скандал в такой день. Да и зачем расстраивать Сергея. Пошипят, пошипят злопыхатели, да успокоятся.

День был полон впечатлений. После венчания отправились на праздничный обед в Зимнем дворце, а позже в Георгиевском зале был бал. К вечеру Павел забыл о неприятном моменте и веселился от души.

Помимо высказываний клана Михайловичей, была еще одна мелкая неприятность, о которой Пиц не знал, но из-за которой был расстроен Арсеньев. Назначенный вместо Адлерберга новый министр двора Воронцов-Дашков, будучи давним другом Александра III, не считал нужным церемониться с братьями Государя. Он не позволил жениху позаимствовать к свадьбе один из дворцовых сервизов. Отказ в просьбе Великому Князю вынужден был передать Дмитрий Сергеевич, которому до глубины души было обидно за своего воспитанника. Старик искренне не понимал, чем Сергей мог вызывать такую острую неприязнь со стороны Воронцова. Замену сервизу нашли, но неприятный осадок от выходки министра двора у Арсеньева и, главное, у Великого Князя остался.

К счастью, радость долгожданного венчания затмила собой все неприятные воспоминания и колючие взгляды завистников и недоброжелателей.

Некоторые события в жизни близких имеют склонность приобретать массовый характер. Если кто-то женится, то свадебная лихорадка вдруг охватывает всех вокруг. Тот год выдался богатым на венчальный звон колоколов. Совсем недавно женился Великий Князь Константин Константинович, а незадолго до этого связала себя узами брака старшая сестра Эллы. Само собой разумеется, Гименей благоволил не только монаршей семье. Помимо бракосочетаний Аагустейших особ было множество свадеб, но они померкли в блеске императорских матримониальных праздников. Среди незаслуженно отошедших на задний план в светских хрониках торжеств было и пышное венчание Эрика фон Пистолькорса с Лёлей Карнович. Юная невеста, которая обожала быть в центре внимания, находила это обстоятельство довольно обидной гримасой судьбы. Тогда расстроенная девушка не догадывалась, что Проведение предоставит ей шанс на реванш.

VI

Медовый месяц Августейшие молодожены провели в Ильинском. Очаровательное, немного заброшенное имение на берегу Москвы-реки досталось Великому Князю в наследство от матери, что не могло не вызывать в его сердце ностальгического трепета. Сергею казалось, он слышал шорох юбок Марии Александровны в кабинете, звуки ее голоса за гостевым павильоном «Миловид», видел ее высокую, худую тень в саду, чувствовал ее рядом на балконе, когда наслаждался видом на серебрящуюся в свете луны гладь реки. Она будто еще жила в уютном доме, напоминающем английское сельское жилище, просто уехала на чай к соседям и вот-вот вернется.

Павел, который с некоторыми другими родственниками и близкими людьми сопровождал молодую чету, чуть меньше предавался воспоминаниям. Пиц успокоился. Никаких переживаний, что его могут выбросить за борт жизни брата, не осталось. Элла, которую теперь по повелению Государя официально величали Великой Княгиней Елизаветой Федоровной, была искренне рада компании родственников мужа. При более близком знакомстве она оказалась приятной, общительной девушкой, любящей танцы и веселье.

Жизнь в Ильинском установилась простая, почти деревенская. Июльская жара сменялась грозами с сильными ливнями, а не следующий день снова сияло солнце. Обитатели усадьбы превратились в настоящих сельских жителей – купались в реке, ходили за грибами. Мужчины пытались удить, но несмотря на прошедшие дожди, река обмелела, и богатым уловом они похвастаться не могли. Это напоминало Павлу душевный уклад греческого семейства. Никаких церемоний. Всем было уютно и радостно. Молодожены светились от счастья, и в их лучах всем становилось теплее.

Романовы сдружились с соседями из окрестных усадеб. Часто собирались то у одних, то у других на чаепития и танцевальные вечера. Для Эллы все знакомства были новыми, а вот братья с молодыми хозяйками роскошного Архангельского были знакомы с детства.

Когда Татьяна Юсупова узнала, что после свадьбы Великие Князья приедут в Ильинское, она не могла поверить своему счастью. Это был знак свыше! Поль будет совсем рядом! Сам Господь для чего-то сводит их в романтичных декорациях деревенской пасторали!

Вечерами в Ильинском танцевали до упада. Несколько раз Пиц сам дирижировал балом. Получалось замечательно. Гости были в восторге. Татьяна всякий раз надеялась, что Великий Князь обратит внимание на ее печальные глаза, на прекрасные наряды, которые она надевала исключительно для него. Но Павел не замечал несчастную влюбленную, будто она была невидимкой. Княжна была вынуждена танцевать с другими кавалерами. Единственным утешением девушке было то, что предмет ее обожания особенно не выделял ни одну из женщин. Его регулярной партнершей была только супруга брата, которую он кружил в вальсе, когда Сергей отлынивал, умоляя, чтоб ему позволили перевести дух.

VII

В конце месяца решили устроить в Архангельском маскарад – нарядиться в простую, крестьянскую одежду. Элла с Зинаидой сами мастерили себе костюмы. Неожиданно обнаружилось, что княгиня, ко всем своим талантам, умеет еще и кроить, чем вызвала неподдельное восхищение принцессы. Вообще из всех соседок Эллу особенно притягивала Зинаида Юсупова, которая отличалась не только красотой, но и живым, оригинальным умом.

В назначенный час высшее общество, в сарафанах и кафтанах, стали съезжаться в имение. Гости маскарада, рассевшись за роскошно накрытым круглым столом в знаменитом зале с ротондой, не могли удержаться от смеха. Лакеи, прислуживающие за ужином, одеты были богаче, чем знатные вельможи.

На несколько минут к собравшимся вынесли полуторагодовалого сына княгини, Николая. У малыша не было настроения, и няни почти сразу забрали его в детскую, чтобы он не докучал взрослым.

Как всегда, много веселились и дурачились. Огромная, как гора Арарат, княгиня Васильчикова, подруга детства Сергея, взялась хвастать своей физической силой, в доказательство коей она схватила и подняла на руки супруга Зинаиды, Феликса Феликсовича, а он, справедливости ради, был довольно высоким мужчиной. Застигнутый врасплох Сумароков вскрикнул от неожиданности. Присутствующие хохотали до слез. Насмеявшись, перешли к танцам.

Черноглазая, знойная ночь душила в объятиях. Даже после заката жара не спала. Двери ротонды были распахнуты, открывая перед гостями невероятной красы перспективу на террасу, которая переходила в длинный зеленый газон, стремящийся к горизонту.

Приведя в восторг благородное собрание экспромтом на тему танца вприсядку, Павел вышел на террасу отдышаться. У ограждения он увидел одинокую девичью фигуру. Это была Татьяна. Молодой человек хотел было удалиться незамеченным, но княжна обернулась. Теперь бежать было бы неучтиво.

– Отчего Вы здесь одна? Вам невесело? – поинтересовался Павел, стараясь придерживаться как можно более нейтрального тона.

– Вы пропустили невероятный закат! Небо было такого цвета… цвета адского пламени… Завтра будет ветрено… – Татьяна смотрела в глаза Павла, отчего ему становилось неловко. Он быстро отвел взгляд, но все же заметил, что бирюзовый сарафан по-особенному подчеркивал красоту ясных глаз княжны.

– Хоть какое-то дуновение было бы весьма кстати сейчас… – как бы сам себе заметил Пиц, его косоворотка была мокрая насквозь.

– Хотите, я Вам что-то покажу?

Не успел Великий Князь опомниться, как девушка схватила его за руку и повлекла к дикому парку, который плавно переходил в лес. Молодой человек растерялся от такого напора. К счастью, девушка остановилась, не потащив его в чащу, иначе это совсем перестало бы быть забавным.

Перед взглядом Павла открылась поляна, усыпанная сияющими огоньками и напоминающая звездное небо.

– Что это? – сверкающая россыпь бриллиантов на траве не могла не тронуть сердце так высоко ценящего красоту юноши.

– Светлячки, – княжна присела, пытаясь взять в руки одну из звездочек.

Павел никогда раньше не видел этих забавных жуков с крошечными фонариками на хвосте. Он подошел ближе и хотел опуститься рядом, но девушка вдруг резко поднялась. Молодые люди едва не стукнулись лбами. Лицо Тани оказалось так близко, что даже в лунном свете можно было разглядеть упавшую с глаз ресницу, слышать ее дыхание, чувствовать аромат фиалковых духов. Несмотря на жуткую жару, она дрожала. На мгновение в голове Павла мелькнула мысль о поцелуе, но юноша тут же отогнал ее. Пиц знал, что княжна влюблена в него. Он же чувствовал к ней лишь нежную, теплую привязанность, какую обычно брат испытывает к младшей сестре. Поэтому последнее время, замечая ее внимание, он старался держать дистанцию. Меньше всего ему хотелось разбить юной девушке сердце. Воспользоваться ей в минуту слабости было бы низко. Павел не мог так поступить.

Молодой человек повернулся и поспешил назад. Татьяне ничего не оставалось, как последовать за ним.

– Вы не находите, что мы с Вами похожи? – голос девушки выдавал ее волнение.

Павел молчал.

– Мы оба рано пережили страшную потерю. Я вижу ту же грусть в Ваших глазах, что живет во мне…

Великий Князь невольно кивнул. С этим было не поспорить.

– Мне кажется, мы друг друга понимаем, как никто… Будто мы не словами общаемся, а наши души говорят друг с другом…

Молодые люди подошли к террасе.

– Нас, вероятно, уже хватились, – Великий Князь взлетел по ступеням и поспешил укрыться в толпе гостей.

Татьяна еще какое-то время стояла у террасы в недоумении. Когда она вернулась в зал, Павел еще усерднее избегал взглядов в ее сторону. Молодой человек сфокусировал все свое внимание на хозяйке, которая по просьбам гостей демонстрировала еще один свой талант – танцевала «русскую», которая удавалась ей лучше, чем любой балерине.

VIII

Татьяна проплакала весь следующий день. Она отказалась пойти на пикник к реке сославшись на мигрень. Княжна знала, что там будет вся компания, включая Поля, и будет больно видеть вновь его равнодушие.

Накануне в парке ее захлестнули эмоции, она едва не лишилась чувств. Да, она хотела поцелуя! А Павел был холоден, как камень… Он вроде даже испугался, что она может броситься ему на шею, а потом и вовсе сбежал.

– Как унизительно! – причитала Таня. – Боже мой, какую чушь я несла! Закат цвета адского пламени… наши души говорят друг с другом… Какая пошлость! Он теперь думает, я сумасшедшая! Я ему противна! Какой стыд!

К вечеру Таня, устав лить слезы и сочинив очередной печальный сонет, села разбирать засушенные цветы для гербария. Она долго рассматривала прозрачные, хрупкие, как крыло стрекозы, растения, и приклеивала в альбом. Это занятие настраивало девушку на философский лад. За ним ее и застала сестра после возвращения с пикника.

– Ты не расхворалась? Глаза красные … – волновалась Зинаида.

– Смотри, Зайдэ, – Таня подняла сухой цветок и посмотрела на просвет. – Когда-то это была прелестная лесная фиалка, а теперь она мертва… но даже в смерти она прекрасна.

– Танек, ты же знаешь, я не люблю пустой меланхолии! Ты была таким бойким, жизнерадостным ребенком, а теперь умудряешься во всем найти какую-нибудь вселенскую грусть…

– Разве это удивительно? Разве может самый несчастный в мире человек видеть радость хоть в чем-то? Мое сердце скоро высохнет, как этот цветок…

– Как тебе не совестно? Вокруг столько сирых, убогих, нищих, а ты молодая, цветущая, живущая в роскоши. Тебе ли, кому небо дало всего с лихвой, роптать? Займи себя чем-нибудь…

– Ты права, Зайдэ, права! Мне бы твою волю… сил больше нет на страдания!

Таня прижалась к сестре и зарыдала. Зинаида обняла княжну и стала гладить по голове, как делала их мать в детстве.

– Ничего, ничего, – приговаривала она.

Дав немного времени сестре выплакаться, Зинаида отстранила ее.

– Ну довольно! Любовь придет, когда ты будешь готова. Когда очистишь сердце от обид и забудешь разочарования. Драма, которая сквозит в каждом твоем взгляде, в каждом жесте, лишь отпугивает поклонников.

– Верно! Увядший цветок уже не привлекает пчел… Что ж, отныне я буду свежа и весела, как апрельский ручей! – Татьяна выпрямилась и решительно вытерла слезы. – Только бы Поль, пока не понял, что я – его судьба, не вздумал жениться на ком-нибудь! Мысль об этом приводит меня в ужас!

Зинаида лишь вздохнула. Сестра была неисправима.

Скоро соседи не могли поверить своим глазам. Татьяну будто подменили. Она была весела и кокетлива. Танцевала без устали. Участвовала во всех развлечениях и дурачествах. Шутила сама и звонко смеялась над шутками кавалеров.

IX

Леля полностью окунулась в замужнюю жизнь, которая приносила ей огромное удовольствие. Помимо ежедневной службы, маневров, учений и различных смотров, полковая рутина супруга включала в себя и развлечения, в которых Ольга принимала теперь самое активное участие. Ей импонировало, что лейб-гвардия задавала определенный уровень – офицеры не могли посещать третьесортные рестораны или кафе, ездить в вагонах ниже первого класса и скромничать с местами в театрах. Эрик, который в средствах стеснен не был, с удовольствием все эти требования выполнял. И поручику, и его жене льстила близость к высшим лицам империи, включая Императорскую семью. Не прошло и года с их венчания, а Леля уже несколько раз, пусть не вблизи, видела Государя, который был вторым шефом Лейб-Гвардии конного полка.

На удивление, Лёлю радушно приняли не только офицеры, что было вполне естественно при ее миловидной внешности, но и дамы-полковницы. Они тут же оплели молодую женщину густой паутиной советов и сплетен. Молодая супруга Пистолькорса не сопротивлялась. Она твердо решила стать частью этого общества и с благодарностью впитывала все негласные правила и наставления опытных приятельниц.

Уже через несколько месяцев после свадьбы Ольга ждала ребенка. Она, сколько могла, утягивалась в корсет, чтобы до последнего иметь возможность появляться на приемах и танцевать на балах. Родив в июне мальчика-богатыря, она вместе с няньками переехала на дачу в Красное село, где полк был на маневрах, и снова закружилась в вихре яркой полковой жизни.

Поручик парил на седьмом небе от счастья. Он не мог нарадоваться на супругу, которая со свойственной ей увлеченностью вила гнездышко и создавала идеальную семью, всем на зависть. К пущему удовольствию Пистолькорса сын Александр был точной его копией. В благодарность за рождение наследника поручик преподнес супруге шикарный изумрудный гарнитур. Эрик, вообще, был мужчиной щедрым и баловал свою Лёлю частыми подарками.

– Счастлива ли ты, Пистолькорша? – шутливо с глазу на глаз спросил сестру Сергей, когда та явилась к нему с неожиданным визитом.

– Каждый день благодарю Господа!

– Супруг не безобразничает?

– Это с дурными жёнами безобразничают, а с хорошими – надобности нет, – естественная для молодости самоуверенность Лёли забавляла и очаровывала, тем более что в ней не было отталкивающего высокомерия, более того, допускались некоторые сомнения в заявленных постулатах. – Хотя… ты слышал, что судачат про Великого Князя Сергея Александровича? Якобы волочится за каждой юбкой, а Елизавету Федоровну терзает страшно и развода ей не дает. Жаль ее, ежели так. Она кажется милой.

– Верится с трудом. Ежели б он был таким самодуром, в полку непременно просочилось бы, а Преображенцы о нем довольно высокого мнения, насколько я знаю.

– А что ежели он со мной флиртовал на одном из обедов?

– Он с тобой или ты с ним? – усмехнулся брат.

– Я ни с кем не флиртую и не кокетничаю. У меня просто глаза такие, – наигранно оскорбилась сестра, но хитрое выражение лица выдавало ее целиком.

– У Любаши такие же глаза, но о ней никто не скажет, что она не знает удержу в кокетстве…

– Только ей не говори! Иначе мне не избежать долгих нравоучений!

– Вообрази, что я про Великого Князя кое-что поскабрезнее слыхивал… У некоторых членов Императорской семьи слишком длинные языки, по моему разумению.

– А я об этом могла слышать? – Лёле безумно хотелось узнать что-то такое, о чем еще не было бы известно полковым матронам, чтобы сразить их сенсацией.

– Надеюсь, что нет, – улыбнулся брат.

– Хм, это интересно! Ты должен мне рассказать!

Сергей рассмеялся и покачал головой.

– Ни к чему достойной даме такие пошлости слушать.

– Ты не смеешь так поступать! Заинтриговал и в кусты! Что за вероломство! – вновь наигранно обиделась Лёля.

– Оставь это, Лёля! Я не Пистолькорс, надутыми губками ты меня не растрогаешь, – Сергей прекрасно знал, как справляться с капризами младшей сестры. – Ты вторым-то еще не тяжелая?

– Надеюсь, что нет, – она тут же поспешила объясниться. – Не подумай, Саша – чудесный ребенок, не доставляет никаких хлопот, но хотелось бы немного дух перевести между детьми… Кстати, я задумала прием, на котором мы сыграем сцены из какой-нибудь пьесы.

– Превосходная мысль! Так и вижу бравого Пистолькорса в роли Чацкого или Гамлета.

– Насмешки над членами семьи не делают Вам чести, Сергей Валерианович! – Ольга не злилась, она давно привыкла к чувству юмора брата. Тем более, она собиралась просить его об услуге. Глупо было бы поссориться и не получить своего. – Ежели хочешь знать, Эрик, скорее всего, не будет играть…

– Тогда приношу свои извинения тебе и несостоявшемуся Гамлету. Что давать будете?

– Видишь ли, идей множество, но я никак не могу остановиться на чем-то… Хотела просить твоей рекомендации, – наконец, Ольга добралась до темы, ради которой и пришла к брату. – Это должно быть что-то модное, неизбитое, смешное и в то же время глубокое, умное.

– Дай мне подумать несколько дней.

– К слову, если б ты пожелал составить компанию и блеснуть на сцене перед конногвардейцами, я была бы признательна.

– Хм, ты знаешь мои слабости! Разве могу я отказаться, когда речь идет о подмостках?

Естественно Ольга знала, как сильно любит брат все, что связано с театром. На то и был расчет. Каждый получит свое – Сергей удовольствие от игры, а она – фееричный прием, о котором будут много говорить и долго помнить!

X

Для приема у Пистолькорсов решили в итоге поставить «Шалость» Крылова. Лёля взяла себе роль прелестной девицы Лики, путешествующей со своим дядюшкой по Италии. Встретив там своего бывшего возлюбленного, художника Ботова, барышня выдала старого родственника за супруга. Эта «шалость» и являлась главной интригой незамысловатого сюжета. Сергей репетировал эксцентричного волокиту Бербатова, одного из тех, кому Лика невольно вскружила голову. На роли непривлекательных девиц с трудом нашли двух кумушек из офицерских жен. Все желали играть красавиц, но в этой пьесе красавица была одна.

Комедия была живой и забавной, высвечивающей некоторые человеческие пороки. Однако глубокой ее сложно было назвать. Решающим фактором выбора именно этой пьесы стало то, что ее ставили в Ильинском. Лёля рассудила так: «Раз «Шалость» хороша для Великих Князей, значит, достойна и приема у Пистолькорсов».

Брат с сестрой, как и другие самодеятельные артисты, много репетировали, что доставляло им безумное удовольствие. Дом трясся от смеха. Пистолькорс несколько раз пытался прорваться на чтения ролей, но его всякий раз выставляли. Ольга решила, что это должно быть для него сюрпризом.

В самый разгар работы над пьесой Ольга поняла, что снова ждет ребенка. Когда сестру стало мутить на прогонах, Сергей, догадавшись о причинах, предложил отложить постановку. Но Лёля даже слышать об этом не хотела. Тем более скоро тошнота прошла, и к Ольге вновь вернулась прежняя бодрость. К несчастью, лицо новоиспеченной актрисы приобрело несколько одутловатый вид с нечеткими, расплывшимися чертами. Когда она носила Сашу, такого не было. Тогда даже на последних месяцах по ней невозможно было сказать, что она на сносях. Вряд ли и сейчас кто-то замечал появившуюся в лице мягкость, но Ольга не могла смотреть на себя в зеркало. Она жестко ограничила себя в еде, чтобы физиономия и дальше не расползлась, а на премьере так затянулась в корсет, что едва не упала в обморок, чуть не пропустив бурные овации.

Комедия произвела фурор. В полку все только и говорили о постановке. Отныне побывать на приеме у поручика и его милой, талантливой супруги стало престижным.

Фанфары вовсю трубили о великолепной Пистолькорше. Вскоре Ольге передали через супруга, что сцены из комедии хотели бы видеть на обеде у генерала. Несмотря на то, что округлившейся Лёле полагалось уже избегать общества, она и не думала отказываться от возможности продемонстрировать себя и свои таланты полковому начальству. Снова пришлось затянуться в оковы корсета. И вновь брат и сестра Карновичи сорвали залуженные аплодисменты.

XI

За два года семейной жизни брата Павел так часто бывал у него в Ильинском, что стал считать имение своим домом. Это было заслугой не только Сергея, который сознательно пестовал в Пице ощущение семьи, но и его радушной супруги, принимавшей деверя, как родного брата.

Гостили в Ильинском и другие братья – Государь с семьей и даже Владимир Александрович с Михен, известной любительницей роскоши и изысканных удовольствий. Сергей переживал, что главной гедонистке Императорской семьи в их глуши может быть скучно. Мария Павловна и деревня были понятия малосовместимые. Однако, ко всеобщему удивлению, веселые танцевальные вечера и супругу брата не оставили равнодушной.

Павел удивительным образом балансировал между двумя лагерями. Он был своим и для тех, кто обожал сельскую простоту, и для эпикурианцев, кто не мог без столичных наслаждений. С кем он был более искренним и настоящим, он и сам не знал. Пиц находил удовольствие и в уединении на природе, в прогулках верхом с Эллой, в чтении вслух во время тихих вечеров, в любовании пасторальными пейзажами. В то же время блеск Северной Пальмиры манил его пышными балами, модными парижскими нарядами и изысканными обедами. Ему все подходило, все было мило одинаково.

К любимому времяпрепровождению Павла можно было отнести и поездки в Архангельское, пусть даже из-за скупости старого князя Юсупова великолепный дом пребывал в некотором запустении. Это не мешало в начале сентября пить там всей большой компанией чай из тончайшего китайского фарфора в оранжерее, благоухающей ароматом апельсиновых деревьев.

В тот вечер райскую идиллию нарушали лишь политические новости, что само по себе неудивительно – политика всегда все портит.

– Про Болгарию противно читать, – Сергей в сердцах швырнул газету. Напряжение на Балканах из-за несогласованных с Россией шагов Болгарии никого в христианском мире не оставляло равнодушным. – Они окончательно сбились с панталыки.

– Я страшно тревожусь за Ольгу, – помрачнел Павел, скрыв от общества, что более чем за королеву Эллинов, он волновался за ее повзрослевшую дочь, прелестную Аликс. Но Пиц мог обмануть кого угодно, только не Сергея, который тут же бросил на брата короткий взгляд.

Греция встретила выходку Болгарии с негодованием, посчитав этот выпад ущемлением своих интересов. Но поскольку Болгария далеко, греки стали грозить Османской Империи, что было, мягко говоря, не слишком прозорливо. В общем, из-за неосторожных действий Болгарского князя Балканы пришли в крайнее возбуждение, угрожая, того и гляди, втянуть в конфликт Россию, столкнув ее лбами с османами или с Австро-Венгрией.

– Баттенберг – болван! – безапелляционно охарактеризовал болгарского князя Сумароков, который, благодаря ходатайству своей родственницы, недавно стал адъютантом Сергея Александровича. Удивительно, как иногда нелепо звучали в устах Феликса Феликсовича даже те замечания, с которыми многие, в сущности, были согласны. Своим строгим, монументальным видом он внушал надежду на определенную внутреннюю глубину. Люди с карими глазами редко выглядят глупцами. Однако стоило ему открыть рот, тут же наступало разочарование.

– Зайдэ, не зря ты тогда дала ему отставку, – поддержала мужа сестры Татьяна. Она была одной из немногих, кто относился к Феликсу с искренней теплотой.

– Зинаида Николаевна всегда зрит в корень! – не упустил шанса польстить новой родственнице Михаил Родзянко, который пару лет как женился на кузине Сумарокова, Анне Голицыной. Семейство Голицыных жило по соседству в Никольском-Урюпине и тоже было частью сложившегося круга.

– Жаль, отрекаться от болгарского престола он, похоже, так просто не собирается! Его в дверь, а он – в окно, – Сергей был возмущен поведением кузена, которого с благословения России когда-то посадили на болгарский трон, а в августе, после всех событий, низвергли при помощи русских офицеров и привезли в Россию, где он получил полную свободу, но, вопреки воле Александра III, через несколько дней вернулся в Болгарию. – Что ж, надо знать Государя, он заставит Баттенберга уйти и во второй раз.

– Думаете, он действует сам или по наущению? – задумалась Зинаида.

– Без Англии здесь не могло обойтись. Как только обнаруживается возможность ослабить Россию, она тут как тут, – для Сергея задача Великобритании, неожиданно поддержавшей объединение Болгарии, была очевидной. – Но довольно, не будем портить себе вечер!

– Зинаида Николаевна, Вы уже были с визитом в «рейнском дворце»? – Павел решил помочь брату сменить тему разговора.

Дом с претензией на рыцарский замок, возвышающийся на берегу Самынкинского пруда, из-за своей несогласованности со стилем остальных усадеб в округе уже какое-то время служил поводом для подсмеивания соседей. Хозяйкой его была оригинальная дама, которая не реже своего дворца становилась темой бурных обсуждений.

– Да, его достроили еще в прошлом году. Надежда Александровна принимает нас весьма радушно.

– Похоже, все там побывали, а я все никак не попаду… – наигранно пожаловался Пиц.

– Какое упущение! Если пожелаете наверстать, уверена, госпожа Казакова будет рада. Ах, как же я могла забыть, она теперь Веригина. Вышла замуж в этом году.

– Не зря каждое утро принимала ванны с лепестками роз, – не могла удержаться от язвительного замечания Таня. С чего это Павел так интересовался оригинальным домом и его эксцентричной хозяйкой?

– Не будьте так к ней строги! – смеялся Пиц. В кои-то веки он обратился к княжне напрямую. – Вам, молодым барышням, не понять, как нелегко устраивать семейную жизнь тридцатилетней девице. Тут не только розы в ход пустишь!

Татьяна ликовала. Прекрасные бирюзовые глаза Поля искали ее взгляда. Новая стратегия показного равнодушия, похоже, давала плоды.

– Насколько я могу судить, цветы ее наружности не помогли, – хохотнул Родзянко. Его глубокий, красивый бас мало вязался со вздорным замечанием, которое было бы более уместно для визгливых ноток пустой салонной сплетницы.

– Вам должно быть совестно! Надежде Александровне приходится злоупотреблять пудрой из-за экземы. Но Вы не посмеете отрицать, что у нее фигура Богини! – заступилась за соседку Элла.

– Отнюдь! Это у меня фигура Богини! – Мария Васильчикова поднялась и белым айсбергом нависла над Родзянко, что должно было сделать ее заявление более убедительным. Михаил Владимирович залился краской под общий хохот.

За веселым спором о канонах красоты пролетел вечер.

Когда гости уже собрались уезжать, Татьяна, простившись, ушла к себе и у открытого окна случайно услышала обрывок разговора между Эллой и Сергеем, уединившихся на балконе.

– Костя хочет подарить Пицу ко дню рождения большой портрет Аликс. Спрашивает совета. Нужно срочно дать ему ответ. Я думаю сказать, что пока не стоит… пусть сначала все устроится. Хуже нет, чем предвосхищать события…

– Ты безусловно прав. Успеется. Это дело тонкое, не терпит суеты. К тому же, Греция сейчас в таком сложном положении… Хотелось бы, чтобы все успокоилось до свадьбы… Торжества будут в Петербурге?

– Мы все женились в Петербурге, и его свадьба будет там же.

Великий Князь с супругой быстро окончили разговор и спустились вниз, где их уже ждал экипаж, а Татьяна совершенно потеряла сон.

– Свадьба Поля состоится в Петербурге! Где вы, мои мечты? – причитала она в ночь. – Неужели все кончено? Убиты мои последние надежды!

Танек страдала одна, не желая беспокоить старшую сестру, которая вновь ждала ребенка. Было бы слишком эгоистично изводить Зинаиду своими любовными муками. После рождения Николая, она потеряла двух младенцев-мальчиков. Теперь со всей страстью княгиня хотела произвести на свет девочку, ведь бытовало мнение, что они более жизнеспособны. Естественно, все ее мысли были о рождении здорового ребенка.

XII

Эрик метался по коридору, ощущая полную беспомощность. Из-за двери доносились жуткие крики жены, а он ничего не мог для нее сделать. Поручик ругал себя за то, что не придумал какое-нибудь неотложное служебное задание, чтобы не слышать стонов, и явиться к жене, когда все было бы кончено. Рождение Саши удачно совпало с его отъездом в лагерь. Тогда Пистолькорс счастливо избежал этого ужаса.

Роды были долгими и тяжелыми, но, в конце концов, мама Лёля разрешилась дочерью.

В этот раз Ольге потребовалось больше времени, чтобы восстановиться. И вот только она вновь встала в строй и закружилась в ярком вихре светской жизни, как душа слабенькой девочки, которую нарекли Ольгой в честь матери и бабушки, упорхнула из тщедушного тельца.

Смерть дочери выбила маму Лёлю из колеи. Несколько дней она лежала в темной комнате, не притрагиваясь к еде. Потом ходила, как тень, потеряв всякий интерес ко всему происходящему вокруг. Через какое-то время она, похоже, придумала лекарство от своей боли.

– Нам нужен еще один ребенок, – Лёля появилась на пороге спальни супруга, когда тот уже лежал в кровати. Вид у нее был самый решительный.

Поручика заявление жены застигло врасплох. Он был уверен, что супруге потребуется время, прежде чем они снова заговорят о детях, потому-то они разъехались на время по разным комнатам.

– Как пожелаешь… Но не стоит ли немного обождать?

– Ты не хочешь детей? Ты меня больше не любишь? – Ольга была мастером логических цепочек и манипуляций.

Эрик неохотно вылез из теплой кровати и подошел к супруге.

– Что ты! Непременно хочу! Но как же твое здоровье? Самое страшное было бы потерять тебя! – он обнял жену и усадил к себе на колени, как маленькую девочку.

– Уже прошло достаточно времени. Я готова! У меня хватит сил!

– Но обещай, что ты будешь беречь себя. Никаких спектаклей и корсетов, пока ты в положении!

– Ты считаешь, что все из-за этого? Боже, ты винишь меня в ее смерти? – Ольга оттолкнула руки мужа и горько зарыдала, закрыв лицо руками.

Пистолькорсу потребовался весь словарный запас и почти вся ночь, чтобы успокоить жену и заверить ее, что он ни в чем ее не винит и любит сверх всякой меры и человеческих возможностей.

Вскоре Ольга вновь ждала ребенка.

***

В том же году, ранней весной в доме Юсуповых на свет появился хилый, синюшный мальчик.

– Я была уверена, что будет девочка, – несколько разочарованно пробормотала роженица, когда ей сообщили пол ребенка.

– Кого Бог послал, – акушерка едва сумела скрыть удивление. Обычно бывало наоборот – все мечтали о наследниках и чем больше, тем лучше, учитывая высокую детскую смертность. Появление на свет девочек редко особенно радовало родителей.

Прогнозы врачей были весьма скептичны. Зинаида почти смирилась, что ей вновь придется перенести страшную боль из-за потери младенца. Она даже не сердилась на старшего сына, который совершенно не обрадовался появлению крохи.

– Выбросите его в окно! – брезгливо потребовал малыш, когда ему показали сморщенного брата.

– Ну что ты, Низёчек! Он очень красивый, – возразила племяннику Таня, глядя с нежностью на новорожденного Феликса. – Вот подрастет немного, и вы будете вместе шалить. Будете любить друг друга, как мы с Зайдэ.

Николай с сомнением смотрел на свою тетку. Вряд ли это странное, шевелящееся в кружевных пеленках существо могло когда-нибудь ему понравиться. А Зинаида думала лишь об одном – главное, чтобы ребенок выжил. Остальное как-то утрясется. Она сама была старшей сестрой и знала, что ревность постепенно уходит.

Акушерка попросила семью оставить Зинаиду до вечера. Матери новорожденного нужен был отдых. Княгиня и сама хотела выспаться, чтобы, вопреки всему, к приезду любимого супруга выглядеть свежее.

Малыш Феликс, несмотря на пугающие заключения докторов, поражал отличным аппетитом, быстро набирал вес и, похоже, покидать грешный мир не собирался.

XIII

В следующем году Павлу исполнялось двадцать восемь лет. Подходящий возраст для окончательного прощания с беззаботной юностью и создания семьи. Ему надоело быть третьим, пусть и не «лишним», в семье брата. Столичные сплетницы, нисколь не ограничивая свою бурную фантазию, раздували из тесного общения Павла с супругой Сергея страшную любовную драму, в которой младший брат безответно и беззаветно влюблен в собственную невестку. Пиц не посмел бы отрицать, что он восхищен Эллой. Ему мечталось, чтобы его избранница была так же красива, грациозна и хрупка. Но подобные чувства вряд ли могли считаться преступными и недостойными. Даже в мыслях Павел не мог бы преступить грань. Да и разве он один был покорен немецкой принцессой?

Кузен Сандро, дерзкое высказывание которого Пиц слышал во время венчания Сергея, едва не облизывался, когда видел Елизавету Федоровну. Объективности ради, на Зинаиду Юсупову он бросал такие же томные взгляды. Молодой повеса не мог устоять ни перед одной привлекательной женщиной. В его большом сердце хватало места нескольким симпатиям одновременно. К его несчастью, эти две красавицы были слишком умны и благопристойны, чтобы воспринимать обожание ветреного юноши всерьез.

Самый близкий друг Сергея, Великий Князь Константин Константинович, жена которого была простовата лицом, манерами и душевной конституцией, тоже не мог отвести глаз от Елизаветы Федоровны, словно она была произведением искусства.

– Под такой сказочной наружностью должна быть такая же прекрасная душа! – утверждал он.

Нежная муза с небесно-голубыми глазами дарила начинающему поэту вдохновение. Из-под пера Кости вышло несколько прелестных стихов, посвященных Элле.

Ценители красоты Елизаветы Федоровны были разными, их круг не ограничивался Великими Князьями. В него входили и офицеры Преображенского полка, и адъютанты Сергея Александровича, и соседи по Московскому имению, и множество других мужчин, которые имели счастье лицезреть ее.

Перед Пицем стояла непростая задача найти супругу, которая сможет так же обаять разборчивую и требовательную Императорскую фамилию. Ответ явился сам собой. Павел уже какое-то время замечал, что сердце бьется чаще в присутствии греческой принцессы Аликс, которая с момента его путешествия в Палестину выросла и превратилась в очаровательную девушку. Дочь короля Эллинов не походила на Эллу, но она была исключительно мила и обладала добрым, веселым нравом. Девушка, казалось, тоже была неравнодушна к Павлу. Ее мать, королева Эллинов, обожала кузена Пица. Надо ли говорить, что Костя был счастлив за племянницу и двоюродного брата. Сергей с Эллой надеялись, что брак Павла с Аликс будет полон любви и понимания, и принцесса самым естественным образом вольется в их дружную, душевную компанию. Жизнь в Ильинском, напоминающая простой уклад греческого двора, должна быть ей близка. Даже Самодержец был доволен и легко дал свое благословение. Наконец, хоть одна из жен его братьев будет Православной. Эта помолвка обещала быть самой счастливой, поскольку не было ни одного человека в семье, кто бы не был бы рад этому союзу.

Решено было, что осенью следующего года братья поедут в Палестину на освящение храма Марии Магдалины, заложенного в память матери, Императрицы Марии Александровна, а на обратном пути снова остановятся в Афинах, где Павел и сделает предложение. Из планов, которые так радушно всеми были приняты, большого секрета не делали.

XIV

Сердце Татьяны было разбито. Феликс Феликсович, будучи адъютантом, много знал от Сергея Александровича. Он подтвердил, что женитьба Павла – дело решенное.

На всех сеансах спиритизма и гаданий, которыми тогда бредил Петербург, Таня задавала один и тот же вопрос – будут ли они вместе с возлюбленным, безусловно, имея в виду Поля. Однажды всех до смерти напугала доска уиджи, которая ответила княжне: «Бог не велит!».

Отец страшно переживал за Татьяну. Ее увлеченность Великим Князем переросла в настоящее наваждение. Зная, что надеждам ее никогда не суждено сбыться, Николай Борисович боялся думать, как дочь переживет надвигающуюся свадьбу.

– Танек, я хочу, чтобы ты сопровождала меня за границей в будущем году.

– Папá, нет, прошу не увози меня!

– Не понимаю, что тебя здесь держит?

– Я хочу быть здесь! Вдруг что-то разладится, тогда я буду рядом…

– Не обманывай себя, Танек! Будет лишь больнее…

– Будто можно взять, и разлюбить!

– Нужно смириться! Прими свое положение и живи дальше. Есть вещи, нам неподвластные. Никого нельзя заставить любить… Мы можем лишь полагаться на волю Господа.

– Но вы же с мамой не смирились. Вы за свою любовь боролись!

– Как ты можешь сравнивать? Наше чувство было взаимно. Когда б Великий Князь симпатизировал тебе, твоя настойчивость имела б хоть какой-то смысл. Иначе это какая-то болезненная мания.

– Почему вы все так уверены, что он ко мне равнодушен?

– Разве он дал повод думать по-другому?

– Он сам не понимает…

– Танек, это лишь твои фантазии… Он женится. Это конец.

– Свадьбы еще не было…

– Но ей быть! И ты должна подумать о себе! Давай я подыщу тебе европейского принца! Пусть Его Императорское Высочество потом кусает свои локти !

– Папá, умоляю! Мне не нужен никакой принц! Уж лучше монастырь! Мне никто не нужен, кроме Поля!

– Вот тебе мое последнее слово – ежели я в ближайшее время не увижу в тебе смирения, я вынужден буду поскорей выдать тебя замуж… Не заставляй меня делать это против твоей воли!

Слезы Тани, хоть и мучили отца, не смогли разжалобить настолько, чтобы он переменил решение. Тане пришлось подчиниться. Она плакала ночи напролет, но перед родными изображала покорность судьбе.

XV

В начале июня Юсуповы приехали в Архангельское. Не успели распаковаться, как Сергей с Павлом их тут же позвали на пикник в Усовском лесу. Погода выдалась прелестная. Сирень и ландыши почти отцвели, но поля переняли эстафету и наполнили воздух сладковатым запахом меда. Несчастная Татьяна пыталась поймать взгляд Поля, чтобы найти там хоть тень надежды. Но Его Императорское Высочество, как обычно, внимания на княжну не обращал и, к ее большому огорчению, выглядел вполне довольным, если не сказать, счастливым. Он был в ударе, декламировал «Брунгильду». Его бархатный голос и сочный язык поэмы Майкова заворожили всех слушателей, а Таня едва не разрыдалась от истории любви преданной валькирии. Слишком все это напоминало ей ее собственную несчастную долю. На пикнике девушка сдержалась, дав волю слезам только по возвращении домой.

Короткая летняя ночь промелькнула под Танины всхлипы и волшебные соловьиные трели в саду. На следующий день, измученную, не выспавшуюся княжну мучала сильная мигрень, которая не прекратилась и через сутки. На третий день после пикника у Тани начался небольшой жар. В имении был хороший доктор, и состояние девушки никакого особенного волнения не вызывало.

Ночью Татьяну то знобило, то бросало в жар. Комнату словно заволокло туманом. Заложило уши. Девушке чудилось, будто она с головой нырнула в грязный пруд. Вокруг глухо, мутно, в крошках мусора и мелких вонючих водорослях.

Вдруг в углу комнаты, в кресле больной привиделась фигура. Княжна пыталась рассмотреть, кто это, но все расплывалось перед глазами. Вдруг ее озарило:

– Мамá? Это ты, мамочка? Мне тебя так не хватает! Особенно теперь! Только не уходи, не бросай меня! Мне ужасно одиноко, – бормотала Таня. – Он меня не любит! Теперь я знаю наверное… Мне абсолютно невозможно отныне быть счастливой. Я не сумела сохранить нашу дружбу, это сокровище… и я умру, не осуществив мечту. Как страшно стареть одинокой. Но что поделать? Я не встретила человека, с которым хотела бы прожить всю жизнь, а ежели и встретила, то не сумела удержать возле себя. Будто на многолюдном балу я простояла у стены, наблюдая, как танцуют другие… Я не живу, я лишь смотрю, как это делают остальные… Я рада за Зайдэ, я не лгу. Ежели и завидую, то самую малость. Просто когда я вижу их с Феликсом, невольно задаюсь вопросом, отчего моя чаша любви пуста? Чем я заслужила свое одиночество? Любимый мой теперь с другой! Глупый, глупый Поль, будто кто-то сумеет любить его больше… Будто это возможно! Зачем ему принцесса Эллинов? Чем она лучше? Лишь тем, что равнородная? Будто опоили его, как витязя из поэмы, которую он читал нам на пикнике… Несчастный, он не понимает, что отверг того, кто предназначен ему судьбой! Неужто он этого так и не понял? Не почувствовал, как я страдала вместе с ним, когда умерла его мать? Говорят, он поверхностный и бесцветный, как хамелеон, который принимает окрас того, к кому прилип… Слепцы! Никто, кроме меня, не знает, каков он на самом деле… Я вижу его душу. Для меня он – рыцарь в золотых доспехах! Мамá, он так красив! А его глаза… глаза ангела! В них бездна! Взглянешь и погибнешь! Да, я погибла… Я взошла бы за ним на костер! Только я не Брунгильда, не вложила бы меч в руки его убийцы… А он? Неужели он будет счастлив без меня? Нет! Не может быть… Не верю! Разве может судьба быть так несправедлива? Или потом, много лет спустя он пожалеет? Как Онегин… Боже, я не хочу быть Лариной! К чему запоздалые признания? Какая глупость! И все же я люблю его, люблю настолько, что желаю ему счастья! Пусть даже с другой, как бы ни было больно… А сердце кровоточит, ведь в нем идет война – добро и благородство сражаются с растоптанным себялюбием, которое нашептывает злые проклятья. Нет, надо быть выше… нельзя губить душу. Господи, дай мне сил забыть… Я хотела бы ничего не чувствовать! Какая пытка! Темный сон страданий! Невыносимо! Не хочу здесь… Мамá, забери меня! Пить…

У Тани пересохло во рту. Облизывая губы, княжна пыталась нащупать колокольчик, чтобы позвать прислугу, но ей тяжело было поднять руку. Силы окончательно покинули ее.

– Мой ландыш… душистый щеголь… не губи… Горит ночник, как тогда… – бред княжны становился все более бессвязным и тихим.

Вдруг она услышала звуки вальса, под которые она впервые увидела Поля. Комната кружилась, как тогда, когда Таня танцевала с любимым.

Княжна впала в забытье. Через день она тихо, не приходя в сознание, скончалась. А соловей под окном все выводил свою чувственную песнь любви.