Глава 17

Тянуло с Балтики влажной свежестью. Было тепло. На горизонте повисло бледно-золотистое мутноватое солнце, и мглистые сумерки уступали место неяркому свету. Легкая карета, что неслась из столицы к Петергофу, подскакивала на рытвинах, не сбавляя скорости даже тогда, когда лошади спотыкались, а ее хрупкий деревянный остов сотрясался, грозя вот-вот развалиться. В карете сидели Алексей Орлов и лейтенант Василий Бибиков, переодетый лакеем. Они спешили к Екатерине со сверхсрочным известием. Один из заговорщиков, на которого она так надеялась в борьбе за трон, был арестован, и поэтому его сотоварищи, опасаясь, как бы под пытками он не выдал их замысел, решили, что пришло время действовать.

Было 28 июня, то есть оставалось два дня до отъезда Петра с войском в Данию. Уже несколько недель Екатерина и ее сторонники тайно готовились к захвату власти, встречаясь в доме княгини Дашковой. Им удалось привлечь на свою сторону многих гвардейских офицеров, а также тысячи рядовых, которые поклялись прийти на помощь Екатерине по первому ее зову. Возглавлял заговор Григорий Орлов — он вложил всю свою колоссальную энергию, использовав высокое положение, вербуя новых сообщников. Вместе с братьями Григорий позаботился о том, чтобы предотвратить возможное сопротивление армии, заручившись поддержкой артиллерийского корпуса. В это время. Панин, главный советник Екатерины, обеспечивал, так сказать, политический успех заговора. Он же отвечал за безопасность наследника трона Павла, который, как утверждала молва, мог быть отвергнут своим отцом и тогда разделил бы судьбу Екатерины.

Панин вместе с Екатериной написали манифест, который предполагалось обнародовать в день, когда власть перейдет в ее руки. Сейчас он находился в печати (под покровом величайшей тайны этим рискованным делом занялся один из офицеров).

Карета остановилась возле небольшого загородного особняка «Мон Плезир», где жила Екатерина. Бодрствующие слуги проводили великана Алексея Орлова в ее опочивальню. Он осторожно разбудил императрицу.

— Пора вставать! — сквозь сон услышала она голос, звучавший на редкость спокойно и уверенно. — Все готово к вашему провозглашению.

Заговорщики договорились о том, что в случае измены или провала гвардия немедленно выступит единой силой и провозгласит Екатерину императрицей, независимо от того, где в этот час будет находиться Петр и чем будет занят. Кстати, сейчас Петр был в Ораниенбауме, то есть в нескольких верстах отсюда со своими полутора тысячами голштинцев. Он, должно быть, еще отсыпается после очередной попойки. Если Екатерина, не мешкая, поедет в столицу, и счастье не изменит ей, то, возможно, удастся завладеть городом до того, как супруг распорядится ее арестовать.

Служанки второпях надевали на нее самое простое из черных платьев — она продолжала носить траур по покойной императрице, — а Орлов рассказал ей об аресте лейтенанта Пассека, крамольные слова которого подслушал агент императора. Екатерина поняла, что нельзя терять ни минуты. Она села в поджидавшую ее карету, которая вихрем полетела в Петербург. В дороге, подскакивая на выбоинах, она стряхнула с себя остатки сна и попыталась собраться с мыслями. Наконец пробил ее час. Пора проявить решимость! Когда-то она сказала французскому посланнику: «Нет в мире женщины более смелой, чем я». А Чарльзу Хенбери-Уильямсу призналась, что ее заветная мечта — достичь «наивысшего величия». И теперь ей предстояло доказать, что это вовсе не пустые слова.

Вот впереди показались петербургские пригороды, и Екатерина вернула свою мысль к насущным делам. Согласно их первоначальному плану гвардейцы, выждав удобный момент, должны были арестовать Петра в его дворцовых покоях, запереть там и не выпускать. А потом надо было разоружить императорскую стражу. Теперь же заговорщики были вынуждены менять план действий на ходу. Заручившись поддержкой гвардии, они могут овладеть городом, изолировать Петра в Ораниенбауме, может быть, даже взять его резиденцию в осаду. Любой ценой надо было помешать императору и его сторонникам связаться с иноземными правительствами, воспрепятствовать попыткам искать убежища за границей.

Сомнения терзали Екатерину, пока карета грохотала по булыжнику, тряслась на немощеной избитой дороге, что вела в город. Все ли гвардейцы признают в ней государыню? И сколько человек пожертвуют своими жизнями за ее приход к власти? Хватит ли у нее времени исполнить все задуманное? Поддержит ли ее население столицы? Не секрет, что Петр был люб простонародью, ненавистен дворянам, армии и духовенству. Впрочем, Екатерина была тоже любима народом. Пожалуй, даже сильнее, чем ее супруг. Победит ли она? Хватит ли у нее мужества выстоять в этой схватке? Но прочь сомнения! У нас нет выбора! Еще несколько недель назад — в ночь, когда праздновали заключение мира, Екатерина почувствовала, что настал решающий час и медлить нельзя.

И вот теперь она и ее друзья-заговорщики заявили о себе в открытую. Им оставалось одно из двух: либо грудь в крестах, либо голова в кустах. А уж Екатерину-то никто бы не смог упрекнуть в малодушии.

Карета, накренившись, остановилась у обочины. Лошади были в мыле и едва держались на ногах. Тут поджидала Екатерину другая карета, рядом с которой высилась богатырская фигура Григория Орлова, главного вдохновителя заговора. Особенно внушительно он выглядел благодаря красно-зеленому мундиру. «В этом деле буквально все сделано им», — напишет впоследствии Екатерина о Григории Орлове. Он был ее вестником, ее любовником, ее сторонником. Она села рядом с ним в карету, и кучер щелкнул кнутом.

Орлов тщательно обдумал маршрут Екатерины в Петербург. Сначала они поехали к деревянным казармам Измайловского полка, где многие солдаты и десять офицеров стояли за Екатерину. Зажигательные речи Орлова, подкрепленные щедрыми денежными подношениями и бесплатной водкой, сделали свое дело. Велев Екатерине подождать, Орлов выпрыгнул из кареты и уверенно зашагал в казарму, где его уже поджидали несколько заспанных офицеров. Найдя барабанщика, Орлов приказал ему бить побудку. Тотчас на этот сигнал из казарм начали выскакивать солдаты — одетые и полуодетые.

Орлов подал знак — из кареты вышла Екатерина. Она встала перед поднятым спозаранку полком, и солдаты уставились на нее во все глаза: вот она стоит перед ними такая пригожая и царственная, в простом черном платье, каштановые волосы скромно зачесаны назад. До солдат доходили слухи, что император грозился посадить ее под арест. Она еще не проронила ни слова, а они уже поняли, что ей грозит опасность.

— Матушка! Наша маленькая матушка! — выкрикивали они и кинулись к ней, целовали руку, носок башмака. Одни плакали, другие низко кланялись, падали на колени, припадали губами к пыльному подолу ее незамысловатого платья.

А из казарм валом повалили солдаты. Кое-кто из офицеров кричал в защиту Павла и равенства. Другие колебались, помня о клятве, данной императору, которого назвала своим наследником покойная государыня Елизавета Петровна. Но появление Екатерины словно бы отмело в сторону все сомнения. А если они и были, то бесследно растаяли после того, как командир Кирилл Разумовский прочитал манифест Екатерины о ее правах на престол, а полковой священник отец Алексий привел солдат и офицеров к присяге.

С криками, пением и восклицаниями, с призывами к зевакам, собравшимся возле казарм, гвардейцы кинулись за каретой Екатерины, которая полетела к семеновцам. Молва о прибытии Екатерины бежала впереди нее. Солдаты Семеновского полка, радуясь избавлению от ненавистного императора, высыпали вместе с дюжиной офицеров на дорогу, навстречу екатерининской карете, готовые принести государыне присягу верности.

Было уже около девяти утра. Столица проснулась и гудела как улей. Солдаты из других казарм торопились присоединиться к растущей толпе сторонников Екатерины. Военные, идя за ее каретой, сбрасывали с себя на ходу ненавистные мундиры прусского образца, введенные Петром, и надевали родную отечественную форму. Священники, не на шутку напуганные слухами о том, что у себя в часовне Петр ввел лютеранское богослужение, и встревоженные распоряжением императора убрать иконы, радовались, что теперь будет править не Петр, а государыня Екатерина. Кто-то сказал, что Петр умер, и Екатерина приняла от него престол. Другие шепотом сообщали, что Петр, дескать, продал русскую армию прусскому королю, и в отместку за это солдаты сбросили его с трона.

Солдаты из недавно распущенной императорской лейб-гвардии, многие из которых двадцать один год назад помогали взойти на престол Елизавете, присоединились к людской толпе, последовав примеру конной гвардии. Они шли в боевом порядке, возглавляемые офицерами, с ликующими криками, возвещая об избавлении России.

Толпа росла и росла. Серый утренний воздух звенел возгласами «Виват!». Тысячи военных, как конных, так и пеших, спешили за каретой, в которой сидели Екатерина и Орлов. А возглавлял это шествие отец Алексий с серебряным крестом в руках. Вскоре стало ясно, что ни городовые, ни верные Петру голштинцы, которые все еще находились в Ораниенбауме, на расстоянии нескольких часов езды от столицы, и никто из членов императорского кабинета не смогут отстоять государя. Екатерина получила заверения от начальника артиллерии, генерала Вильбуа, что ни одна пушка не выстрелит по мятежникам. Что до членов сената, то они уже давно выступали против самоуправства Петра и его радикальных преобразований. За несколько месяцев, что Петр находился у власти, он присвоил себе многие из прав, которые сенаторы считали своими. А совсем недавно он бросил им прямой вызов, запретив издавать какие бы то ни было указы без его высочайшего одобрения. Иными словами, сенаторы были рады избавиться от такого правителя.

Лишь Преображенский полк — один из самых старых гвардейских полков — проявил строптивость. Когда солдаты-преображенцы, не слушая приказов начальства, бросились из казарм навстречу Екатерине, кое-кто из офицеров попытался их остановить. Эта стычка, однако, обошлась без крови: сторонники правящего императора сложили оружие и принесли присягу верности Екатерине. Один офицер из гренадеров набросился на своих собственных солдат. Он даже замахнулся на них шпагой, но под напором толпы был вынужден спасаться бегством. Лишь несколько верных императору упрямцев пытались стоять до конца, но и они вскоре прекратили сопротивление, так как были арестованы.

С поразительной быстротой гвардейцы заняли дворец, где отсиживались перепуганные сенаторы, ожидая, чем закончится схватка за престол. Военные, верные Екатерине, готовы были защищать город от тех, кто еще стоял за императора. А Екатерина тем временем поспешила придать узурпации законный характер. В сопровождении офицеров она вошла в Казанский собор. И там, принародно, под взглядами святых была провозглашена «самодержицей, императрицей» и получила благословение митрополита Петербургского. Панин привел в собор Павла, который стоял рядом с матерью. Под колокольный звон и кадильный дым семилетний мальчик был объявлен наследником Екатерины.

Из благовонного полумрака собора новоявленная государыня вышла навстречу ликующему народу. Правление своенравного Петра оборвалось, как дурной сон. На престол взошла добросердечная правительница. Колокола трезвонили без умолку. Как говорится, император был сброшен с престола быстрее, чем можно скушать завтрак. Жена сменила мужа на троне.

На широких проспектах не было шумных толп.

Единственной приметой перемен были пикеты, появившиеся На каждом углу и мосту, и верховые патрули, что шли неспешной рысцой по петербургским улицам, дабы убедиться, что в городе сохраняется спокойствие.

Во время этих событий пострадал екатеринин дядя Георг, командующий конной гвардией, которого подчиненные терпеть не могли. Он пытался бежать из Петербурга, очевидно, к императору в Ораниенбаум, но был арестован. Те, кто его схватил, издевались над пленником. Мстительно настроенная толпа ворвалась в его роскошный особняк, подаренный Петром, и занялась грабежом и уничтожением бесценных сокровищ. Предполагая, что ее дяде грозит опасность, Екатерина отправила людей на его спасение. Увы, они появились слишком поздно и не смогли предотвратить грабеж.

Екатерина не стала упиваться своей победой, а поспешила в Зимний дворец, где уже собрались члены Сената и высшая иерархия духовенства. Там и был оглашен и одобрен ее официальный манифест, который затем прочитали собравшемуся у дворца народу.

«Мы, милостью Божией, Екатерина Вторая, Императрица и Самодержица всея Руси…», — звучали его первые слова. Впервые за всю историю этого громкого титула удостоилась немецкая принцесса, нареченная при рождении Софией Ангальт-Цербстской.

«Все верные сыны Российского отечества вовремя осознали угрозу, нависшую над Российской империей. Положение Православной Греческой Церкви оказалось поставлено под угрозу через неуважение к нашим достойным формам богослужения и даже поставлена опасность обращения в иную веру. Наша возвышенная Россия оказалась преданной, а ее столь дорого доставшиеся плоды войны отняты у нас, а вместо них ей на шею надели ярмо ее заклятого врага — и ради чего? Чтобы навязать нам бесславные условия мира».

«По этим причинам из-за того, что всем нашим верноподданным угрожает опасность, — говорилось далее в манифесте, — мы видим свой долг в том, чтобы с Божией Помощью и ведомые его справедливостью, а также движимые ясным и откровенным желанием наших преданных подданных, чтобы взойти на престол всея Руси, на котором наши верные подданные принесли нам присягу верности».

Екатерина видела себя заступницей России и русских, говорилось в ее заявлении. То, что Петр разрушал, она намеревалась восстановить. И венец государыни ей полагался как избавительнице, а не как обладательнице наследственных или юридических прав. По сути, Екатерина бросила вызов наследственным правам и своими действиями попрала закон.

Никто не понимал это лучше, чем она сама. Проведя смотр войск, в котором участвовало более сорока тысяч человек, Екатерина заперлась в Зимнем дворце со своими советниками, дабы обсудить план дальнейших действий. Она послала гонцов с копией манифеста во все провинции. В Кронштадт поехал адмирал Талызин, чтобы заручиться поддержкой флота. Она велела митрополиту доставить во дворец символы монаршей власти — корону, скипетр и священные книги. Екатерина понимала, какое значение придают этому ее подданные. Кроме того, она знала, что в ближайшем будущем восхождение на престол будет закреплено официальным венчанием.

Курьеры сновали взад-вперед весь день, принося вести и увозя с собой распоряжения губернаторам и начальникам гарнизонов, передавая послания дипломатам и доставляя письменные известия от них и от разных чиновников.

Было решено, что Екатерина поедет под охраной военных в Петергоф, где еще находился низложенный император. Если все пройдет так, как они надеялись, Петра арестуют и отправят в Шлиссельбург, где уже томился Иван. Она почувствует себя в полной безопасности лишь тогда, когда Петр будет в каземате под недремлющим оком стражи.

В тот же день в Петербург из Петергофа приехал канцлер Михаил Воронцов — одна из главных фигур в окружении Петра. Солдаты позволили ему беспрепятственно въехать в город и сопровождали до самого дворца, где он встретился лицом к лицу с женщиной, которая долгие годы была его политической противницей. Теперь она крепко держала столицу в своих руках. Воронцов, не выказав ни малейшего страха, отправился к Екатерине, как к жене, поднявшей бунт против своего супруга-императора. Слова его прозвучали как обвинение. Не удостоив канцлера ответом, Екатерина велела отвести Воронцова в Собор, где под нажимом и угрозами он был вынужден принести ей присягу.

А потом во дворец прибыли два еще более опасных посланника — князь Трубецкой и Александр Шувалов. Император приказал им проверить, верны ли слухи о том, что Преображенский полк восстал и поддерживает Екатерину. Сама же Екатерина была уверена, что эти двое получили секретное задание убить ее. А поэтому, чтобы они не натворили каких-либо бед, их насильно отвели в Собор и принудили там дать клятву на верность Екатерине.

На Петербург опустилась белая ночь. Солдаты, расставленные по всему городу еще утром, устало зевали на посту, но не теряли бдительности. От души радуясь восшествию Екатерины, горожане заполнили кабаки, где вино лилось рекой, стоял праздничный шум. Правда, ближе к ночи между пьяными гуляками вспыхивали потасовки, а кое-кто пробовал громить лавки. Городовых на улицах не было видно. Начальник полиции барон Корф, хотя и был предан Екатерине, попал под арест. Вскоре его отпустили, но наведением порядка на улицах он не занимался.

Сама Екатерина уже валилась с ног от усталости, но, подстегиваемая страхом и возбуждением, превозмогла себя и продолжала действовать. Она надела ярко-зеленый с красной отделкой мундир полковника Преображенского полка и под оглушающие приветственные возгласы выехала к солдатам на белом коне. На ногах у нее были высокие черные сапоги, а на голове черная треуголка, отделанная золотым позументом и мехом. Екатерина уверенно держалась в седле, поражая воистину царственным видом. Неудивительно, что люди любовались ею. Лицо было хотя и бледное, но полное решимости. Сбруя на коне тускло поблескивала в неясном вечернем свете. Некоторые даже расплакались от умиления, растроганные до глубины души видом прекрасной женщины, который так контрастировал с воинственным нарядом и позой.

Екатерина возглавляла арьергард. Рядом с ней гарцевала княгиня Дашкова в форме гвардейца и еще несколько офицеров. Среди сопровождавших ее были и те двое, посланные с тайным заданием лишить ее жизни — граф Шувалов и князь Трубецкой. Прошло несколько часов, и они оба решительно отвернулись от своего старого хозяина, убедившись, что его дело проиграно.

Армия медленно двигалась из города по дороге к Петергофу. Несмотря на поздний час, жители выходили на улицы, чтобы приветствовать Екатерину громким «Виват!». Как только городская окраина осталась позади, установилась удивительная тишина, нарушаемая лишь цоканьем копыт и лязгом металла. Погрузившись в молчание, колонна двигалась дальше в сумеречном свете. Наконец люди, готовые вот-вот рухнуть от усталости, добрались до постоялого двора и решили расположиться там до рассвета на ночлег.

Утро 28 июня началось для Петра хорошо. Он вместе со своими приближенными прискакал из Петергофа в Ораниенбаум. С ним были Елизавета Воронцова, прусский посол барон Гольц и целая плеяда дам. Петр и его компания пребывали в беззаботном настроении. Император радовался тому, что через два дня он отправится в Данию, где надеялся блеснуть своим полководческим дарованием. Его карета еще была в пути к Ораниенбауму, когда один из адъютантов, высланный вперед, прискакал с тревожным донесением: Екатерина таинственным образом исчезла. Никто из слуг не мог сказать, где она находится. Петр вспылил. Довольно бесцеремонно он высадил из кареты сопровождавших его дам, а сам помчался в «Мон Плезир». Там он вбежал в те же самые двери, через которые всего каких-то восемь часов назад вышел Алексей Орлов. Петр потребовал у прислуги ответа, куда они спрятали Екатерину.

Дав волю гневу, он с громкими проклятиями метался по всему дому, заглядывая в каждый чулан, за каждую штору, а бедные слуги стояли ни живы ни мертвы от страха. Он то и дело звал жену, словно имя могло вызвать к жизни некий призрак. Екатерины нигде не было. Между тем спутники Петра добрались до «Мон Плезира», и император прекратил поиски своей супруги.

— Что я тебе говорил! — крикнул он Елизавете Воронцовой. — Эта женщина способна на что угодно!

А дальше Петр стал в тревоге размышлять, на что же, собственно, способна Екатерина. Один голштинец, который случайно оказался в городе и стал свидетелем событий, каким-то чудом выбрался из столицы, когда на дорогах еще не было выставлено кордонов. Он принес весть о беспорядках в Петербурге. Ошеломленный и разгневанный предательством жены, Петр поначалу предположил, что просто на улицу вышли крикливые смутьяны и устроили заварушку, похожую на обычные кабацкие драки. Что же касается нелепых притязаний Екатерины на престол, то Петр отказывался верить, что его подданные клюнут на эту удочку.

Придворных же известия из столицы встревожили больше, чем самого Петра Петр позвал своих секретарей и усадил их сочинять послание с язвительными обвинениями в адрес Екатерины. Он также отдал распоряжение своему канцлеру вместе с Александром Шуваловым и князем Трубецким выехать в столицу и уговорами или силой устранить Екатерину с арены действий. Петр послал в Петербург гонцов, приказав им выяснить, что же там происходит, а также отдать распоряжение гвардейским полкам срочно идти к Ораниенбауму для защиты императора и его двора. Петр мимо ушей пропустил слова прусского посланника, который советовал ему бросить все и поскорее уносить ноги в Финляндию.

Он отправил курьера в Петергоф, поручив от его имени вызвать в Ораниенбаум голштинцев, велев прихватить с собой пушки. Если Екатерина настолько глупа, что станет штурмовать дворец, то пусть так и будет. Тогда она убедится, из какого теста выпечены верные ему войска.

Поджидая из Петербурга своих гонцов и вызванные гвардейские полки, Петр занимался подготовкой к обороне, отклонив предложение знатока дворцовых переворотов, генерала Миниха, срочно отправиться в столицу с военным эскортом и лично встретиться с мятежниками. Теперь Петр отверг и другой совет Миниха — укрыться в крепости Кронштадта, который отделял от Ораниенбаума лишь залив.

Правда, Петр все-таки послал в Кронштадт двух офицеров, не подозревая о том, что комендант уже получил распоряжение от новой императрицы закрыть ворота крепости. Поджидая голштинцев, император отобедал в саду со своей любовницей и другими дамами, подняв бокал за свой будущий военный успех, а потом, взбодренный вином и призрачными надеждами, отдыхал безмятежно. Его не очень беспокоило то, что ни один из его посыльных не вернулся из Петербурга и что Воронцов, Трубецкой и Шувалов тоже уже запаздывали.

Когда же голштинская гвардия наконец прибыла, Петр тотчас отдал приказ оставаться в Ораниенбауме. Он расставлял по дворцу солдат, словно шахматные фигуры, как когда-то в детстве расставлял своих оловянных солдатиков. Это заняло его целиком и полностью, заглушив все те сомнения, что точили его душу. Собственно говоря, Петру еще ни разу не доводилось командовать армией в настоящем сражении, несмотря на все его хвастливые рассказы о своих подвигах. И если Екатерина выставит против него своих приверженцев, хватит ли у него мужества столкнуться с противником лицом к лицу? А что, если гвардейские полки Петербурга отвернутся от него?

В конце концов осоловелый и не способный к действию Петр согласился ехать в Кронштадт. Может быть, чутье подсказывало ему, что подкрепления из Петербурга он не дождется и что жена ловко выхватила у него из рук власть. Но Петр боялся признаться в этом самому себе. Он искал забвение в вине, орал на придворных, говорил, что ни за что не поднимется на борт судна, идущего в Кронштадт, пока на корабль не погрузят изрядный запас вина и все кухонные принадлежности. Целый час слуги грузили на корабль императорские бутылки и фляги, горшки и кастрюли, а вместе с ними и всю свиту из пятидесяти человек. То, что не поместилось на вельботе, затолкали на небольшую яхту. Наконец почти в полночь оба судна отчалили от берега.

Вояж омрачился промозглым ночным холодом, и Петр пытался согреться, потягивая вино. Мысли его оставались спутанными, а к недоумению начали примешиваться дурные предчувствия и страх. Ему не к кому было обратиться за поддержкой, разве только к любовнице, которая теперь и сама была бледна, как полотно, от тревоги и усталости. Когда же впереди показались огни крепости, лоцман вельбота доложил, что вход в гавань перегорожен цепями и путь закрыт. Должно быть, в эту минуту Петр ощутил страх, но честолюбие еще давало о себе знать.

Он вскочил в шлюпку, сел на весла и принялся грести, плывя к крепости.

— Немедленно снимите эти цепи! Это говорю вам я, ваш император! — скомандовал Петр, когда шлюпка приблизилась к сторожевой башне. Приказав поднести поближе фонарь, он расстегнул мундир, и стали видны ордена на его груди, подтверждающие, что он и есть тот, кем себя назвал. От прозвучавшего ответа все у Петра внутри похолодело.

— Нет у нас императора — одна императрица!

Шлюпка поплыла прочь, и тогда в крепости зазвучали трубы, загрохотали барабаны, призывая к оружию. До ушей Петра донеслись возгласы: «Виват Екатерина! Виват Екатерина! Виват!».

Но еще не все было потеряно. Вернувшись на вельбот, Петр решил найти убежище в каком-нибудь западном порту, хотя у него на пути стояли военные корабли. Может, ему стоит доплыть до какой-нибудь провинциальной крепости, гарнизон которой все еще верен ему? Тогда он еще мог бы вернуть престол.

Петр услышал вокруг себя голоса, но не стал прислушиваться к словам. Он утратил способность мыслить, не говоря уже о том, чтобы действовать. Им овладело отупляющее безразличие то ли от вина, то ли от холода, то ли от сознания того, что он лишился всего. Приказав лоцману вести вельбот назад в Ораниенбаум, Петр заперся в темной каюте и вскоре заснул, уткнувшись лицом в колени любовницы.

Загрузка...