7

Я вышла из кабинета без пяти шесть, неся под мышкой довольно легкую распечатку романа. Непринужденно протанцевала мимо двух чужих кабинетов – там было темно и пусто – и открыла карточкой дверь. Удостоверение все еще тяготило карман джинсов, но я старалась не обращать на него внимания. Подумаешь, младлей. Подумаешь, Федеральная служба безопасности. Что там.

На лестнице было накурено. Я поморщила нос, вспомнила благодатные дни своего пятнадцатилетия, золотые зажигалки Зиппо и невероятное количество способов добыть из них огонь, расправила плечи и стала спускаться.

– Что происходит в этой стране, Максим?

Я с трудом удержала равнодушное выражение лица. Так вот где, оказывается, пропадал Гамов. Курил одну за другой и трепался с Туровым о судьбах Родины.

– Гер, как будто маленький, честное слово. Слажал ноль в очередной раз. Помнится, еще вчера обороты в Сети набирал какой-то абсурдистский политический памфлет.

– Серьезно? Ты помнишь?

Гамов мгновение помолчал, а я поймала себя на том, что стою, затаив дыхание и держу дверь, чтобы не захлопнулась. Со мной о таких вещах никто и не думал разговаривать.

– Не знаю. Кажется, припоминаю. Нельзя же до конца быть уверенным в таких вещах.

– Понятное дело. Но Макс… Они же должны были предотвратить.

– Что именно, Гер? Прорыв сатиры, очень крепко завязанной на нашей действительности, так, что в тексте не разберешь, где стеб, а где правда? Нулю, думаешь, просто работать?

Туров недовольно хмыкнул.

– Я предполагал, они будут справляться получше, когда к ним свалил Степа. Видел его вчера. Все же на ушах ходили с нашим прорывом.

– Шутишь? – У Гамова даже голос сел на мгновение, а мне стало стыдно, что я подслушиваю.

– Нет, примчался на всех парах, кричит, волнуется, говорит, знаю, что у вас прорыв, да еще какой, а Максимки в Москве нет, пойду закрывать.

Туров прервался, и я услышала отчетливые щелчки дешевенькой зажигалки.

– И что? – тихо и как-то блекло поинтересовался Гамов.

– Да ничего. Арлинова усадила его в кресло, я сказал, что все под контролем, он попытался что-то нехорошее вякнуть про Оливин, в смысле, про Розу, Арлинова выпроводила его взашей и высказала напоследок. Хотя сам понимаешь…

Гамов слегка кашлянул. Я деловито хлопнула дверью, мгновение повозилась с сумкой и романом и медленно пошла вниз по ступенькам. Как ни странно, разговор и не думал прерываться.

– Понимаю. Только не очень. Прохлаждался у нас, а у самого там сатиру на грани сюрреализма вынесло в реальность, и теперь наша многострадальная страна имеет этот многострадальный закон?! – на одном дыхании выпалил Гамов, и я замедлила шаг.

– Отправили на закрытие кого-нибудь другого. А может, они вообще этого прорыва не заметили. Или было уже слишком поздно. Сам знаешь, сюрреализма тут и без проделок ноосферы хватает. А сатира только завладела разумом – и все. Растворилась здесь, стала реальностью, как не бывало этого постика, написанного двадцатитысячником и разошедшегося миллионами. Оливин, спускайся уже, что ты там застряла?

Последнее было сказано в дыру между лестницами, и я увидела запрокинутое ко мне лицо Турова. Осталось только слабо помахать пальцами в ответ и почти уронить ничем не скрепленные страницы.

– В Зеро столько народа, что можно было бы как-то отслеживать посты, выходящие в топ, ты не находишь?

Гамов докуривал сигарету и, кажется, скоро должен был зажечь новую. Ноги понесли меня самостоятельно, без участия мозга.

– Максим, ну что ты хочешь от меня услышать? Что они чертовы раздолбаи, а мы молодцы?

– Хорошо бы. – Гамов чуть хмыкнул.

Я долетела до них как раз в тот момент, когда он безуспешно щелкал своей Зиппо. Рефлексы сработали, будто и не было этих семи лет. Выхватить левой, двумя пальцами, перевернуть похитрее (решай, решай, решай, какой из фокусов делаешь, а, черт бы с ним), резко вниз по джинсам – и дать Гамову прикурить, кожей чувствуя, как обалдевает Туров.

– Вот так это и делается, детишки, – сказала я и, оскалившись во все свои прекрасные зубы, закрыла крышку Зиппо одним движением кисти.

– Впечатляет, – отозвался Гамов и с мягкой улыбкой посмотрел на меня.

Я тоже заглянула внутрь себя, потому что на мгновение почувствовала давно выведенное и выеденное чувство неуверенности. Маленькую искорку, метавшуюся и вопрошавшую: “А если бы в ней не оказалось чертового бензина?”. Пришлось резко выдохнуть и выгнать мысль из головы. С этого все и начинается. А заканчивается обычно весьма плачевно.

– О чем разговор? Зефир, Зеро, что еще в наличии? Зарин, зоман? – Я протянула зажигалку Гамову и, холодея, увидела, что это самая простенькая Зиппо с витиеватой, судя по всему, зеркальной гравировкой. Слово “Рита” я, впрочем, прочесть сумела. Подарок на какую-нибудь годовщину.

Главное – держать лицо поровнее.

Туров рассмеялся:

– Нет, зарина и зомана пока нет. Впрочем, все это не твоего ума дела, Оливин.

Я подняла брови на рекордную высоту. Гамов, видимо, успел взять себя в руки – что за Степа еще? – потому что сказал спокойно:

– Так мне нравится эта ваша взаимная ненависть.

Мы с Туровым, не сговариваясь, фыркнули.

– Ладно, суфражистки, я пошла. Вы тут можете дальше за права обиженных и угнетенных на лестничной клетке курить, а мне надо реальность закрывать.

Сделав два шага к выходу, я остановилась и со вздохом обернулась.

– Нет, не пошла. Макс, мне нужна твоя отмашка.

Ничего я, конечно, не забывала, но подобное отношение ко мне… диктовало определенные правила игры.

– Давай-ка сюда, – Гамов протянул руку и забрал роман. – И не обижайся. Просто мы не хотим забивать тебе голову.

– Серьезно? – тихо спросила я, старательно отводя взгляд от ежившегося на холоде Турова, одетого в майку и тоненькую толстовку. Что с ним сегодня, в самом деле, пластическую операцию сделал?

Я старательно подавила раздражение, еще не хватало, столько эмоций одновременно. В активе остались желание (легко списываемое на гормоны и возраст), дикое любопытство и стремление досадить. Последние два тоже надо было как можно быстрее убить.

– Может, вы не хотите, чтобы я ушла в зеро, как этот ваш Степа?

Вопрос произвел самый неожиданный эффект. Туров, по моим представлениям, профессионально курящий лет с пяти, подавился сигаретным дымом и принялся судорожно кашлять; брови Макса сделали такой кульбит, что я даже немного позавидовала.

– Арлинова упомянула какого-то Степу, вы тут стоите про Зеро разговариваете, да ты и сам про него рассказывал, что такого-то? – пожала плечами я. – Зеро – это Закрытие реальностей, да?

Гамов молчал, Туров кашлял, и я на мгновение испытала досаду. Не надо было поднимать вопрос. Не сегодня. Крутящиеся в голове вероятности явно на это указывали.

– Однако, – сказал, наконец, Гамов, протягивая роман обратно. – Вообще, ты действующий сотрудник, моего одобрения тебе больше не требуется. Хочешь – закрывай, хочешь – оставляй. Ответственность на тебе. За весь мир.

– Хочешь – уходи в Зеро, – вдруг резко подобрался Туров, изнутри своего самого “я” защищая Гамова так, что я даже удивилась.

– Ребят, в самом деле, пошутить, что ли, нельзя?

– Нет-нет. Дадим тебе Степин номер, позвонишь ему, мы с Максом, если что, рекомендацию составим.

Я помотала головой, развернулась и вышла на заснеженную темную улицу, твердо решив про себя деконструировать реальность и взять заслуженный отгул, полагавшийся оперативнику после работы.

У самых ворот меня нагнал Гамов.

– Роза, погоди.

Я подняла левую руку и помотала головой.

– Я понимаю, что ты ничего даже слушать не хочешь. Дело не в этом.

Шел снег, крупный и пушистый, прямо как в сказках.

– Дело в том, что…

– Что Оливину пора бы перестать изображать из себя драгоценный камень.

И Туров подоспел, надо же.

– Давай, Роза, сходи, закрой реальность, а потом встретимся в кафе втроем и поговорим.

Это прозвучало так буднично и почему-то обидно, что я сразу затрясла головой.

– Нет уж, Макс, я схожу, предложу барышне издаться и поеду домой денька на три. Прорыв, вредность производства, все такое.

– Оливин, – Туров и на улицу вылетел в своей чертовой толстовке и теперь ежился от холода, – не валяй дурака. Мы не можем издать всех. Есть квота.

– После того, как издали меня? – Я прищурилась, переводя взгляд с одного на другого. – А что такого? Неплохая книга у девушки, между прочим.

– Тебя издали твои издатели, – угрюмо проговорил Гамов, вертя в пальцах чертову зажигалку и глядя куда-то вниз. – Ты что, по самиздатам ходила и сетевую популярность набирала? Пропустил я как-то этот момент. Что скажешь, Гер?

– И я пропустил, – Туров скрестил руки на груди. – Кто бы что ни говорил, ты , Оливин, – талант.

В этот момент я чуть не упала лицом в снег:

– От вчерашнего не отошел, Гер?

Тот лишь укоризненно покачал головой.

– Мы тебя не издавали! – упорно повторил Гамов.

– Знаю, – бросила я. – Так что с “Бериллом”?

– Деконструируй, раз решила, что опасно. Гер?

– Хлебнем мы с Оливином еще, – раздраженно бросил Туров и пошел обратно в офис.

Гамов недовольно мотнул головой:

– Мне бы не хотелось, чтобы ваши личные отношения как-то влияли…

– Ты шутишь?

– Ладно, об этом после. Иди и деконструируй уже.

– Ага, а девочка потом писать не сможет.

– Сможет. Если захочет.

Последнее Гамов почти выплюнул.

Я как можно более иронично кивнула – и шагнула в “Берилл”. С места и без подготовки. Хорошее воображение, роман в руках и толика злости иногда творят чудеса.

Лондон оглушил меня шумом, цветом и запахами. Солнечный, невероятный, небывалый Лондон моего детства. Из окна несутся 3 Doors Down, я замираю на мгновение – и сразу понимаю, где я и зачем. Песня не перестает играть, но я все-таки знаю и делаю два глубоких вдоха, глядя на свои трясущиеся пальцы.

Роман был про молодую симпатичную авантюристку, обнаружившую магию в обыденном и закрутившую ее в разные стороны, в основном – для личных целей. Она попадала в переплеты, моталась из страны в страну, но заканчивала явно лучшим человеком, чем была изначально. Я неловко потопталась на месте под музыку. Судя по всему, через какое-то время героиня появилась бы именно здесь. Мне, однако, не было никакой надобности с ней общаться. Я и в Лондон-то попала только потому, что знала в указанном посреди книги районе каждую трещинку. Автор же, неплохая, видимо, барышня, писала пабы и достопримечательности по картам Гугл, а поэтому… Мир начало едва заметно потряхивать почти сразу после того, как я огляделась.

– Тепло вы как-то одеты для нынешних погод.

Я удивленно обернулась на звук голоса. На крыльце дома сидел молодой парень в перчатках с обрезанными пальцами и курил сигарету.

– Вам, вам говорю, – кивнул он и задумчиво посмотрел вниз. Карие глаза, темные волосы, идеальная шея…

– Ну она тебя и написала, – только и смогла вымолвить я.

В голову сразу пришла запретная, но совсем не тронутая идея, и я поняла, что сейчас сделаю. Вот просто возьму и сделаю, и гори там Гамов синим пламенем со своими правилами, а Лешка… Что Лешка, это же ведь не измена. Я сделала шаг вперед, наклонилась и поцеловала невозможного, несуществующего персонажа прямо в пахнущие дымом губы, провела правой рукой по шее. Он как-то даже опешил – да откуда же в неглубокой книге такой герой? – а я рассмеялась и побежала вниз по улице, обреченно надеясь увидеть белый дом. Солнце слепило, совсем как в детстве, да и наплевать, ну кто перепутает чужую книжку с реальностью, Саус стрит, направо на Вейвертон, потом Чарльз. Я встала, как вкопанная, видя совсем другие дома, больше похожие на Ригу или Краков, согнулась пополам – почти как от боли, и мир стал рушиться прямо у меня на глазах. Я не выходила долго, пока не начали орать люди, потом вздрогнула – и шагнула из романа в первую попавшуюся дверь.

Гамов, все так же стоявший рядом (да меня не было секунды три, наверное), похлопал по плечу и повлек за собой в машину, а я никак не могла отдышаться, обманутая и оглушенная, потому что в детстве однажды потерялась и бежала так же, Саус стрит, Вейвертон, Чарльз, знакомая местность, тут живет Ирен, Ирка (кстати, со спины какую-то блондинку я только что видела и почти решила, что это правда), еще немного – и вот он, дом, а на крыльце перепуганные мама с папой. Ничего подобного. Другая местность. Другое все. Фальшивое и ненастоящее. А если бы нет?

– Ты прав, Макс, – заплетающимся языком сказала я. – Нельзя оставаться там дольше.

Гамов что-то провещал в ответ, но я даже не зафиксировала. Ввалилась домой, упала на кровать, вытащила из-под себя записку. Лешка веселился на какой-то вечеринке. На этот раз – без меня. Потому что я действительно чуть было не пропала в придуманном Лондоне. Поверила чужой книжке, захотела проверить – и… Додумать мне не дал зазвонивший телефон. Номер был заблокирован. Я со вздохом провела пальцем по экрану, все еще находясь там, в чертовом Лондоне, и услышала вдруг чистейший звонкий английский:

– Ты даже не знаешь, как меня зовут.

Мир на мгновение поплыл, потому что мне показалось, что на том конце – парень в перчатках с обрезанными пальцами.

– Оливия, ау! Я тут. Хочу тебя заверить, что меня никто не писал. Я здесь, вполне живой и весьма удивленный поцелуем.

Я уронила айфон на пол, взвизгнула и стала топтать экран ногами, чтобы наверняка.

Загрузка...