58. Дьявольская кукла

Брайони кладет руки на голову, а пистолет направляет в потолок. Она ругается в неверии. Она ломается, и я не могу этого вынести. Она нужна мне сильной. Нужно, чтобы она так слепо верила в меня и только в меня.

— Почему бы нам всем не успокоиться и не обсудить это в другом месте? Может быть, в церкви? — предлагает епископ Колдуэлл, нервно кивая.

— Нет, — твердо требует Брайони. — Нет, мы обсудим это прямо здесь. Прямо сейчас.

Она поворачивается ко мне лицом. Под жестким фасадом я вижу душевную боль, и именно поэтому я не говорил ей. Пока не наступит подходящий момент. Этот момент. Когда она сама сможет встретиться с ним лицом к лицу.

— Оба наших отца сейчас в этой комнате, — спокойно говорю я. — Но ты уже знаешь об этом.

Ее взгляд напряжен, а мозг работает.

— Он убил твою мать! — восклицает Сэйнт. — Он убил твою настоящую мать, Брайони. Мой отец рассказал мне. Избил ее до полусмерти в переулке. Вот почему он сидел в тюрьме. Не верь ничему, что он говорит!

Аластор переминается с ноги на ногу рядом со мной, а я сижу в тишине. Вот он, момент. Все последние несколько недель, библейские послания, раскрытие истин, обучение, кусочки этой головоломки складываются в единую картинку перед ней. Посмотри на его лицо, детка. Увидь это в его глазах. Она знает мою историю, мои тревожные истины, и теперь у нее есть все необходимое, чтобы принять собственное решение относительно мужчин, стоящих перед ней.

— Я всегда пытался защитить тебя, — продолжает Сэйнт.

Она поднимает руку, чтобы остановить его. Тишина, сковывающая эту комнату, наполнена энергией, и все ждут, когда она заговорит.

— Сколько учеников было на нашем уроке катехизации?

Кэллум и Аластор обмениваются взглядами, после чего оба снова обращают внимание на Сэйнта.

— Ч-что? Почему ты спрашиваешь об этом прямо…

— Сколько учеников? — снова спрашивает она, закрыв глаза.

— Двадцать три, — быстро отвечает он, тяжело дыша.

Она открывает глаза и смотрит на него, на ее забрызганном кровью лице появляется зловещая ухмылка.

— Точно.

Его лицо искажается, и он нервно смотрит на своего отца, а затем снова на нее.

— Вот видишь, ты облажался, Сэйнт, — говорит она самым милым тоном. Ее невинность сияет в милой улыбке, когда она непринужденно откидывается на спинку стола, стоящего перед комнатой. — Я не так глупа, как вы все думаете. Видите ли, я использовала это в своих интересах, конечно, наивность, но я вас раскусила.

Она снова переключает внимание на него.

— Ты позвонил мне рано утром, и мы вместе отправились в школу, приехав одновременно. Ты помнишь? — она наклоняет голову в сторону. — Ты точно знал, сколько у нас учеников. Ты знал, что катехизисов не хватит. Ты знал, что мне нужно достать еще. Ты также знал, что Джейкоб Эрдман был в том шкафу и ждал меня. — Она слегка хихикает. — Удобно, ты не находишь?

— Неправда, — возражает Сэйнт и тут же вздрагивает от боли, когда его руки проникают под сковывающие его предметы. — Все, что он сделал, он сделал сам!

— На самом деле, чем больше я об этом думала, тем больше вспоминала. — Она наклоняется ближе к Сэйнту, в то время как ее глаза не отрываются от моих. — Некоторые из последних слов Джейкоба были о том, что он не может поверить, что такая расчетливая девушка, как я, все сделала неправильно, и что он, то есть ты, сказал, что я не должна портить твое лицо, но я сделаю это, если ты дашь мне повод.

Сэйнт покачивается на ногах, из его глаз исходит взгляд чистой, холодной ненависти. Она поймала его.

— Эроу убил его! Убил его!

— Прежде чем он смог убить меня, — возразила она. — Ты просто не смог этого сделать. Ни со своим дружком Джейкобом, ни в одиночку, пытаясь уличить меня в моей спальне. Бедный Сэйнт не смог доказать папочке, что он не просто фигура в его шахматной партии. Она — щелкнула языком. — Настоящая трагедия.

Брайони отталкивается от стола, медленно пробираясь в своем сексуальном наряде к тому месту, где сижу я. Аластор снова прижимает свой пистолет к моему виску при виде ее приближения.

— Еще один шаг, и ему конец, — предупреждает он, и в его дрожащем тоне слышится страдание.

Ее глаза загораются весельем, и она наклоняет голову.

Он боится ее. А она этим питается. Моя сексуальная, беспокойная маленькая куколка.

— Я знаю, кто ты. — Она с отвращением качает головой, оглядывая его с ног до головы. — Маргарет Мур была моей настоящей матерью. Ты пытался вычеркнуть ее из жизни, потому что она забеременела и решила родить меня.

Она могла узнать это имя только одним способом. Пропавшие документы из его сейфа. Документы, которые она обнаружила у меня дома после того, как я заставил ее украсть их. Имена. Я признался ей во время нашей маленькой игры с ножом в лесу, что Вероника Филдс — моя мать. Остальное она собрала по кусочкам сама. Я гарантирую, что выражение лица Аластора показывает все следы его оживших страхов.

— Я не знаю, о чем ты говоришь, — отрицает Аластор. — Я понятия не имею, кто это.

Она смотрит на него с минуту, молчание явно гнетет его.

— Забавно, что ты так говоришь. Разве я не вечное пятно осуждения твоего прошлого?

Я слышу, как он сглатывает.

— Обрежьте путы, которые нас удерживают, — продолжает Брайони. — Я оказал Аластору большую услугу. Эта женщина была готова рискнуть всем, чтобы уничтожить его ради своего ребенка.

— Блять, — ругается Кэллум, ударяя себя концом пистолета.

Она цитирует его. Должно быть, она слышала этот разговор Кэллума о том, что меня хотят подставить за убийство, и теперь она делает то, чему я ее учил: смотрит на человека перед собой, изучая его лицо, когда он лжет.

— Для тебя все кончено, дорогая, — вмешивается Аластор. — Твои забавы на этом заканчиваются. Для тебя и твоего маленького больного любовника.

— Правда неоспорима, — продолжает Брайони. — И теперь, благодаря Сэйнту, вокруг тебя рушится то самое учреждение, которое ты неустанно контролировал. Вы больше не нужны. Нет денег. Нет власти. Нет голосов.

— Истины — это то, что мы, мужчины в этой комнате, создаем. В нашем мире ты можешь зайти так далеко, что мы тебя вычеркнем. — Аластор смеется, снова ударяя пистолетом по моей голове. — Нечистая кровь ограничивает твое будущее, как бы ты ни сопротивлялся. Не так ли, Эроу.

— Тронь его еще раз, — спокойно говорит Брайони, поднимая пистолет в вытянутой руке, нацеленной на голову Аластора.

Мужчины вокруг нас обмениваются нервными взглядами.

— Давай, тронь его еще раз, — призывает она. — Дай мне повод оторвать тебе черепушку.

Ухмылка Брайони такая же злая, как и у всех остальных. Она затеяла с ним опасную игру. Я прикусываю нижнюю губу, ухмылка расползается по моему лицу от знакомых слов, которые я использовал, защищая ее в этом самом клубе.

Она уверена в нашей судьбе. Я слепо доверяю ей.

Мы сумасшедшие, психопаты и полны тревожной жажды страха, который создали эти люди и которому теперь подвергаются. Теперь это наша игра. Они в нашем дворе, получают свое искупление.

Краем глаза я вижу, как Аластор смотрит на меня сверху вниз, а затем снова поворачивается к ней лицом, его рука дрожит, когда пистолет раздвигает мои волосы. Он прижимает ствол к моей голове и спускает курок, и я слышу тихий щелчок в черепе.

Улыбка Брайони сходит на нет.

— Ты действительно это сделал. — Ее взгляд падает на меня, и тишину прорезает мой ехидный смех. — Ты, черт возьми, снова дотронулся до него.

— Ты опустошил его?! — его полный ужаса тон вызывает дьявольский смех Нокса из угла.

— Вы знаете, что мы проверяем все оружие у двери, — комментирует Нокс с зубастой ухмылкой, гордо улыбаясь нам. — Такие, как вы, чистые парни, у которых грязную работу делают другие, даже не понимают, когда вес их оружия меняется. — Он истерически смеется, восхищенно глядя на нас с Брайони. — Блять, как же я люблю этих двоих.

Мой человек, Нокс. Он действительно помог мне. Да, он думал, что я сошел с ума, когда я предложил весь этот план, зная, что им понадобится место, куда меня можно будет отвезти, и которое будет закрыто для посторонних, когда они наконец поймают меня. Это была подстава, которую они никак не могли предвидеть.

У Кэллума голова идет кругом, когда он прижимает руку ко лбу, а его глаза метаются по комнате в чистой панике от осознания этого. Он проверяет свой пистолет и замечает, что он тоже пуст, а Нокс подмигивает, прижимая оружие к голове.

Аластор бросает пистолет в Брайони, ввергая меня в очередной приступ ярости, когда я пытаюсь освободиться, но она уклоняется от него, быстро вскинув голову и ослепительно улыбаясь.

— Ты никчемная трата хорошего тр…

Взрывной звук выстрела прерывает его фразу. Брайони нажимает на курок и, как и обещала, сносит ему череп. Тело Аластора ударяется о столб рядом со мной, а затем тяжело падает на бетон позади меня. Но мои глаза по-прежнему были устремлены на восхитительное великолепие передо мной. Неземное и решительное в своих действиях. Мой интеллектуальный, но безжалостный король. Бог — это, несомненно, презренная женщина.

Рот Нокса приоткрывается, на его лице застывает зачарованный взгляд. Он, как и я, наслаждается каждым кусочком этого спектакля, который она разыгрывает. Барет оцепенело смотрит издалека, а глаза епископа Колдуэлла раздуваются до ужасающих блюдец.

— Он слишком много говорил, — пожимает она плечами. — И при этом у него не было ничего, что стоило бы сказать.

Взяв ключи от наручников с его обмякшего и кровоточащего трупа, она снимает наручники с моих запястий. Помогая мне встать, я утыкаюсь в нее, и она ловит меня, пытаясь удержать мое слабое тело в вертикальном положении. Ее руки прижимаются к моему разбитому и растерзанному лицу, и ее любящий взгляд находит мой.

— Научитесь делать добро; ищите справедливости, исправляйте угнетение; восстановите справедливость в отношении лишенных отца и ублажите вдову, — красноречиво цитирует она слова из Библии.

Мое сердце бьется в груди от благодарности за эту женщину. Всякий раз, когда она находится в моем присутствии, я ощущаю ее как гравитационное притяжение, с огромной силой сжимающее две потерянные души. В этих голубых глазах я вижу свое прошлое, свое настоящее и будущее, которого никогда не знал. Те самые глаза, которым я пообещал свою жизнь все эти годы назад в том переулке. Я вижу лица травмирующих ужасов, стертые ее пленительной красотой. Ее бескорыстная любовь, полностью уничтожающая ненависть в моих костях, очищает меня от прошлого, которое преследует меня.

Она наполняет меня тем, что они никогда не смогут отнять.

Вера. Надежда.

Любовь.

Все. Все и сразу.

— Ты позволил мне обрести голос, Эроу, — ее мягкий, ангельский тон прорывается сквозь мои мысли.

Я киваю в ее руках, принимая это нежное прикосновение, в котором когда-то себе отказывал.

Ее глаза пронзают меня насквозь, и сила, заключенная в ее существе, дает мне такое чувство собственной значимости, какого я никогда не испытывал.

Ее взгляд падает на труп Аластора позади меня, затем на Кэллума и Нокса и, наконец, на дрожащего епископа Колдуэлла, лежащего на полу под Баретом, позади нас.

Я дал ей месть, в которой она не знала нужды, и в этот момент она дает мне свою.

Она смотрит мне в лицо, ее взгляд устремлен на мои губы, а затем этот темный, коварный взгляд снова находит мои. Между нами она достает нож из-под рубашки, запрятанный в лифчик.

Это нож, который я подарил ей. Она хранила его все это время. Для меня. Обмен силой с тем, перед кем я стою на коленях, предлагая свою жизнь.

Ее губы растягиваются в злобной ухмылке, а мои глаза загораются жестоким восхищением.

— А теперь забери их жизни.

Загрузка...