Это не то, что я хотела

Глава 2. А мне нравится.

Мужчина, сидя в офисе на неудобном стуле и уткнувшись в монитор компьютера, наконец-то закончил расчёты в таблице. Сохранил этот чёртов документ в Word и полноценно закрывает его, выключает компьютерный блок и с умиротворённым громким вздохом откидывается на спинку стула. С наслаждением прикрывает глаза и чуть не засыпает. Даже несмотря на ощупь деревянный стул, делая задницу мужчины, буквально, квадратной, он мгновенно засыпал на нём под конец рабочего дня. Набравшись сил, он шумно поднимает квадратный зад со стула, опираясь руками об стол. С каждым днём ему сложнее давалось вставать. Ему казалось, что он скоро станет единым целым с этим стулом, что будет невозможно рассоединить эту сладкую парочку. Он испытывал такое чувство, что он был сутенёром. Поймав равновесие, он забирает со стола ключи от офиса и снимает с вешалки пальто. Накидывая на себя пальто, молодой парень выходит из своего офиса и закрывает стеклянную дверь на ключ. Подходит к лифту и вызывает его. Только он поднимает голову на индикатор нахождения лифта, который показывал, на каком этаже находится лифт, заметил его движение с первого этажа. К слову, парень на двадцать первом этаже. Он шумно вздыхает и прислоняется к стене боком, отчаянно смотря выложенной плиткой в пол. Слышатся шаги, идущие в его сторону. Он понимает, что это тот самый человек, которого бы не хотел видеть именно в это время, когда его всё раздражает.

– Сложный день? – с улыбкой спрашивает мужчина, когда подходит к нему.

– Мёрвин, ну не начинай, – умоляет Томас и вновь смотрит на индикатор. Шестой этаж, ещё пятнадцать этажей.

– Мистер Боул попросил меня передать тебе, что ты должен…

– …принести ему чашечку кофе, бла-бла, – договаривает за него Томас, опрокинув голову назад. – Новых шуток больше не придумал?

– Для тебя, любимый, придумаю, – флиртует Мёрвин и тоже смотрит на индикатор. Десятый этаж.

Наступает долгожданная тишина для Томаса, которой глубоко в душе начал радоваться. С Мёрвином они хорошо ладили и даже были шутки-для-своих. Мёрвин почти такого же возраста, как и Томас. Когда Томас начал только работать, Мёрвин был первым, кто подошёл знакомиться с новичком, и научил его всему, что надо для работы, за что Томас ему благодарен. Но когда подходил конец рабочего дня, Томас просто мечтал по щелчку пальца оказаться дома в своей уютной кровати и не слышать эти "смешные" шутки под вечер.

– Мёрвин.

– А?

– Чем твоя мамаша похожа на торнадо? – спрашивает Томас, хитро улыбаясь одним краем губ. Мёрвин понимает, к чему идёт дело и улыбается, опустив голову вниз.

– Ну расскажи, сука.

– Засасывает насмерть.

Мёрвин начинает разрываться громким смехом, но позже понял, что был сильно шумным, и стал смеяться непрерывно тише. Томас смеялся больше с его реакции, потому что знал, что сам он не специалист в шутках, но рассмешить Мёрвина под тяжёлый вечер – это уже победа. Лифт прибывает на двадцать первый этаж и открывает свои двери. Мужчины вместе входят, и лифт начинает движение вниз на первый этаж. Его друг продолжал смеяться до слёз, а успокоившись, стоял тихо и смирно, глубоко думая о чём-то. Томасу стало казаться, что он обидел своей шуткой, потому что по рассказам его коллеги, у него несколько лет назад умерла мать от рака. Они не успели набрать сумму на проведение операции по удалению опухоли, и мать скончалась. Тогда Мёрвин не выходил на работу несколько дней, а когда вернулся, то больше месяца ходил грустным и смотрел на документы пустыми глазами. Томас, как близкий коллега, старался поддерживать его. Позже, Мёрвин был первым из них, кто рассказал анекдот на тему «мамаш», тогда Томас был не в духе, но когда знал наизусть его несколько шуток, то уже сам начинал шутить, но с опаской обидеть его. Томас вспоминает это время, когда в это Мёрвин хитро улыбается и смотрит на него. Мысли про обиду развеиваются, и Томас ждёт шутки.

– Эй, Томас!

– М?

– Смотри, у твоей мамы такая дыра… – и он замалчивает для интриги. Томас начинает внутренне негодовать.

– Продолжай, сука, – шепчет Томас в предвкушении продолжения.

– …что в ней как-то потерялась команда спелеологов.

Они одновременно взрываются смехом и начинают друг друга толкать в шутку. Моментами их смех переменялся в свистящий чайник. К слову, их любимой темой шуток была про «мамаш», они даже могли перегибать палку, но даже и не затаивали друг на другу обиду, зная, что это всё не на серьёзе.

– Ну бля! Давно это сочинил? – смахивая слёзы с глаз от смеха, процедил Томас.

– Хорош прикол? У меня таких красавцев целый батальон, – хватаясь за живот, ответил Мёрвин.

– Да, твоя мамка так и сказала!

Вновь они разрываются смехом и смеются до тех пор, пока лифт не останавливается на первом этаже. Шутки временно сняли сонное состояние, и Томас теперь был как огурчик. Они выходят из лифта и сдают ключи вахтёрше, от чего та отвечает своим мерзким звонким голоском «До завтра, Томас и Мёрвин!». Томас терпеливо кивает с миловидной улыбкой с мыслью о том, как бы ей заклеил рот скотчем. Да даже не скотчем, а клейкой лентой, чтобы она нахер заткнулась и пыталась отодрать её от своего кривого рта. Этим зрелищем он бы любовался долго.

Сонный мальчик случайно хлопает дверью на выходе и надеется, что вахтёрша его не отлупит, и что начальник его не уволит. Хотя, он был бы и рад такому повороту событий, но всё же хочется иметь полный бумажник денег. Только ради этого он и работает. Мужчины выходят из здание и прощаются крепким рукопожатием, и расходятся по своим машинам. Томас доковылял до машины и с грохотом садится на водительское место. Его задница испытывает мгновенное наслаждение и для него самого, ведь сидеть на мягком и удобном кресле своей машины после работы ещё то блаженство. Он втыкает ключ зажигания, и мотор моментально приходит в действие, заставляя машину взреветь. Через минуту машина трогается с места и едет в нужную сторону.

***

Карен приехала пораньше Томасе из-за небольшого загружённого рабочего графика. Она втыкает ключи в замок двери и поворачивает против часовой стрелки. Дверь отворяется, и она входит в квартиру. В квартире стояла полнейшая тишина, даже никакого шороха. Обычно, когда она заходит домой, всегда работал телевизор на фоне, или играла громкая музыка любимых исполнителей её дочери.

– Мяу! – серый пушистик прервал тишину и стал тереться довольной мордой об ноги хозяйки.

– Привет, друг, – Карен устали улыбается и наклоняется, чтобы погладить кота по голове. Её продолжала смущать тишина в доме. – Я дома! – громко откликается она, чтобы её грозный голос прошёлся по всем комнатам. Ответа она послышалось. – Элис, ты дома? – ответа вновь не последовало.

Карен взглянула на руку, на которых были золотые часы от популярного бренда и стала вглядываться в них. Одиннадцатый час ночи. Если бы она ушла гулять в одиннадцатом часу ночи, то где бы она гуляла? Элис наоборот боится прогулок ночью. А если она и гуляет в такое позднее время, то она получит от Карен

– Элис!

Вновь тишина. Карен стало накатывать волнение. Она снимает с себя ботинки. Спешкой она заглядывает сначала в комнату дочери. Никого. Стремительным шагом метнулась в свою комнату. Тоже никого.

– Чёрт, Элис, – голос стал писклявым.

В мыслях пробивались нежелательные картины и вопросы. Вдруг она упала в обморок? Остановилось сердце? Или кто-то вломился в квартиру и убил? Нет, не может быть.

Карен, повинуясь ужасным и надуманным мыслям, бегом направляется в гостиную. Она останавливается в углу, чтобы набраться смелости перед тем, как она увидит то, что она мечтала больше не увидеть подобного, как обездвиженное тело мужа в том самом тесном гробу. Шумно набрав воздух в лёгкие, она выходит из угла.

Она спит.

Весь набравшиеся воздух в лёгкие, она выдыхает с невероятно большим облегчением. Мать подходит ближе к Элис и усаживается на мягкий ковёр около дивана. На диване тихо посапывала дочь. Карен в какие-то моменты очень сильно завидовала Элис, что у неё много свободного времени, не считая школьные времена, которые скоро кончатся. Отучилась и отдыхаешь, а вечером уроки. Все дни, после смерти Джона, она в мыслях обещала ему, что вырастит воспитанных и лучших детей. Она хотела, чтобы их дети были самыми счастливыми. И Джон тоже.

Её дети были как самый яркий лучик света, проходящий сквозь густые ночные сумерки. Если бы не они, её бы тоже не было.

Женщина улыбается своим хорошим мыслям, прогоняя прошлые плохие. Она случайно проводит рукой по ковру. На ощупь ковёр был чист. Неужели она даже вымыла ковёр? Она поднимает глаза с ковра и стала осматривать рядом стоящую с гостиной кухню. Столешницы были вымыты начисто без единого жира и развода. Вся кухня буквально блестела чистотой, и это только кухня, а что насчёт комнаты Элис? Для неё было неудивительно заходить на свалку одежды за место обычной уютной комнаты. Карен удивляется, что Элис всё-таки убралась в своей комнате с большим трудом. А вдобавок и вымыла всю квартиру. Карен улыбается, снова направляя свой взгляд на спящую дочь, и целует её в макушку.

– Почему дверь была открыта? – входит неожиданно Томас, указывая большим пальцем на дверь, от чего та сильно вздрагивает.

– Твою мать, Томас! – шёпотом ругает его Карен. Даже через шёпот можно было слышать её громкое замечание, на что Томас поджимает губы и смотрит на Элис.

– Ушла в жесткий отруб?

– Да, – неожиданно выдаёт спящим голос Элис. Карен вновь дёргается.

– Господи! Вы меня так скоро до инфаркта доведёте! – уже на нормальной громкости язвит Карен, прикладывая руку к сердцу.

– Ты не спишь что ли? – удивляется Томас.

– Отличный вопрос, Томас, – саркастично отвечает Элис, когда медленно усаживается на диване, потирая глаза кулаками и томно зевая, широко раскрыв рот. Брат издаёт смешок.

– Ладно, я спать, – Карен встаёт с пола и направляется в свою комнату, вешая в шкаф своё пальто. Дети одновременно спрашивают с удивлённым взглядом:

– А кушать? – Элис.

– А кушать? – Томас.

– В холодильнике что-нибудь да найдёте, – отмахивается Карен.

– Ты сама не голодна? – спрашивает Элис.

– На работе наелась бутербродом с ветчиной, – последнее, что говорит Карен, и дверь закрывается.

– Не хочешь – как хочешь, – пожимает плечами Элис и смотрит на брата, который с улыбкой смотрел на неё. – Что?

– Я тут смотрю, ты неплохо так прибралась, – переводит тему Томас, скрестив руки на груди, попутно разглядывая чистую кухонную гарнитуру, которая блестела до бликов. Затем он подходит к холодильнику и открывает его, в котором тоже всё было протёрто до блестка и убрано по ящикам и полочкам. Вот только продуктов не было. – У нас нет продуктов, – твёрдо говорит Томас.

– Так сходи, – медленно встаёт Элис с дивана и пошатывается из-за долгого пробуждения.

– Прямо сейчас? Но тут есть чем можно перекусить, – он достаёт кусок сыра, от которого оставался один кусок. Томас поджимает губы и кладёт сыр на место. – Пошли вместе.

– Не-а, с чёрта два, – выдаёт Элис.

– Что?

– Что слышал.

Томас шумно вздыхает, потирая переносицу. Элис знала эту позу, она означала, что он сейчас придумывает вариант, как вытурить сестру в магазин. Брат, после долгих раздумий, поднимает взгляд на сестру, прокашливается и говорит:

– С меня банка мороженого "Ben&Jerry's".

– Две банки.

– Это твоя цена за уборку? – усмехается он, но Элис на шутку даже бровью не повела.

Томас вздыхает, уперев руки в бока и сверля сестру взглядом. Этот жест тоже означал, что брат опять в долгих раздумьях. А Элис, тем временем, хитро и одновременно довольно улыбалась краем губ исподлобья, скрестив руки на груди, Этот момент выглядел как сражение в бою между значительными героями в игре, только между сестрой и братом.

– Чёрт, ладно! Только одну банку выбираю я, какую захочу, – выделяет слова злобным тоном.

– Ок, – равнодушно отвечает та и уходит к себе в комнату.

Томас накидывает на себя то же самое пальто чёрного цвета и уже был готова идти в поход. Только он дотрагивается до ручки входной двери, как слышит шорохи за спиной. Томас поворачивается на шаги и обнаруживают стоящий перед ним Элис в мешковатой одежде, а именно в чёрной кофте и спортивных штанах, скрывающие всю элегантность её стройного тела.

Томасу было плевать как выглядит её сестра, с макияжем или без, хотя он знает, что она никогда не красится. Ему плевать в какой одежде она ходит, даже сейчас, что сестра сейчас пойдёт в магазин как мешок картошки, потому что он знает, что в наше время не все мужчины могут сдерживать свою похоть. Он наоборот поддерживал её, что девушки не обязаны всегда быть в обтягивающих платьях и на длинных шпильках как Барби, на которых сделаешь один шаг и не заметишь, как тут же твоё лицо каким-то образом оказывается в собачьем дерьме. Ночью в платье и на каблуках? В магазин? Серьезно?

Честно, он не уважал мужское мнение по поводу внешнего вида женского пола, что женщины обязаны носить эти сексуальные платья, ведь мужчинам именно и нравится такой образ, а потом говорят, мол "она сама меня спровоцировала". Пускай девушки носят то, в чём им комфортно и что хотят. Томас знает, что их мама тоже любит ходить в мешковатой одежде. Ну девушка – как девушка, только не в платье, а в мешке.

К слову, мужчины даже не могут отличить девушку лицо без макияжа и с естественным макияжем, выдавая это как за настоящую красоту. Наверное, только женщины и поймут, о чём именно идёт речь. Так какая тогда речь об одежде?

– Ничего, если пойду как мешок картошки? – девушка смотрит на него со слегка смущённым взглядом и миловидно улыбается.

– Иди, конечно, – удивляется Томас вопросу.

– Угу, – Элис улыбается и начинает напяливать кроссовки. Ловко завязывает шнурки и наконец, говорит, когда встаёт рядом с братом. – Всё, идём.

***

– «Молоко с печеньками» и «Тирамису», – амбициозно отвечает Элис.

– А мне нравится «Мята»! – Томас вытаскивает банку с только что названным вкусом из холодильника и показывает ей, покушаясь взглядом вкусняшке.

– Нет! «Молоко с печеньками» и «Тирамису»!– погромче ответила та.

– Нет! «Мята» и что-то одно из твоих вкусов! Всё же мы договаривались, и плачу, – на последних фразах он хитро улыбается ей.

– Хорошо-хорошо! «Тирамису» и «Мята», сойдёт? – Элис поджимает губы, дожидаясь удовлетворительного ответа от брата. Если бы она продолжила свою дискуссию, то они бы вышли без единой банки мороженого, а Элис не хотела того допустить.

– Ништя-я-як, – протягивает Томас и ставит банку со вкусом «Мяты» в тележку, а Элис «Тирамису».

Как только Томас и Элис вошли в ближайший круглосуточный магазин, поняли, что в нём почти не присутствовало людей, кроме них и сонных, как мухи, сотрудников. Но их это не волновало, они сразу рванули к холодильнику с мороженым. Это наивкуснейшее мороженое «Ben&Jerry's» является фаворитом из сладостей также и для Томаса, а его любимым вкусом был только один. Мята.

– Так, чтобы это мороженое хранилось подольше, а не как в прошлый раз.

– А что было в прошлый раз? – хмурится Элис, пытаясь перенестись в тот самый "прошлый раз", который всё равно не вспомнит.

– Ты съела три банки мороженого за два дня.

– А-а, ты про это? – протягивает девушка, улыбаясь зубами, когда наконец память возвращается после сна. – Так это было давно.

– Ты потом мучилась с больным горлом.

– Я вылечилась.

– Кхм, – прокашливается он, и его губы вздрагивают что-то сказать.

– Всё-всё, поняла, – сдаётся Элис, выставляя руки вперёд в качестве поражения, и Томас кивает.

– Так, дорогая моя, нам надо купить нормальную еду. У нас диета на мороженом что ли? – Томас заглядывает в тележку и замечает, что кроме двух банок они ничего не взяли.

– Перед сном я заглянула в холодильник, – произносит она медленно, всё ещё не отходя ото сна.

– И что дальше? – Томас облокачивается на ручку тележки, устремив уставшие глаза на сестру и ждал продолжения. Он думал, что сейчас сам уснёт в этой тележке.

– И там не было… – долгий зёв. – Не было… А я уже забыла, чего не было.

– Что можно было и ожидать, Алиса в стране чудес, – он улыбается и дотрагивается до носа девушки.

– Эй! Я же просила не называть меня так! – Элис легонько толкает брата, а тот начинает смеяться от её злости.

– Боюсь-боюсь! – Томас выставляет руки вперёд в качестве защиты, а Элис начинает бить в его ладони кулаками.

– Вот и бойся меня.

– Так, Алиса, берём продукты и двигаем домой. Спать пора, – он стремительно двигается вперёд, быстро катя перед собой тележку.

– Я не Алиса! – Элис злобно выкидывает фразы и быстрым шагом удаляется в другой отдел.

– А мне нравится, – хихикает Томас, когда уединяется в другом отделе.