Глава 31, в которой мне предложили…

Долго ли, коротко ли, но ручеёк и вправду выводит к реке. Добираемся мы сюда изрядно уставшие и вымотанные, но довольные, что, наконец, выбрались из безмагической пустыни.

Звуки и цвета, которыми щедро одаряет пробуждающийся мир, чаруют. Тихо шумит ещё сонный лес, устало перемигиваются светлячки, а птичий оркестр уже играет хвалебные гимны солнцу. То лениво потягивается из-за горизонта, но ещё не решается окончательно выбраться из-под одеяла облаков. Поэтому луна, бледная, натрудившаяся за ночь, ещё красуется среди голубовато-пурпурной небесной пастели.

Хочется смеяться, потому что мы вернулись.

Как приятно вновь обрести магию. Почувствовать, как ею наэлектризован воздух, ощутить, как она покалывает пальцы. Можно, наконец, привести себя в порядок с помощью волшебства и оглядеться.

Рядом — небольшой холм, покрытый бархатом травы. Её ворс чуть переливается алмазной росой. Выше — двухэтажный особняк, увитый плющом. Дом кажется мне смутно знакомым, но вспомнить, так ли это на самом деле, спутники мне не дают.

— Жилище! — радостно вопит Мурчелло, воздевая вверх передние лапы. — Никогда не думал, что буду так счастлив видеть человеческое жилище. Надеюсь, у них предусмотрены пища и кров для усталых путников.

Хмурус комментирует эту тираду совсем не восторженным хмыканьем. Протягивает мне руку и говорит:

— В одном наш пушистый друг прав — как следует отдохнуть и перекусить нам сейчас не помешает. Идёмте.

Но чем ближе к дому мы подходим, тем сильнее терзают меня предчувствия.

Вот и балкончик с изысканным парапетом, а на балконе — знакомая вихрастая фигура.

— О, приди, приди, моя муза! — восклицает человек, задирает голову и протягивает руки к холодной бесстрастной луне. Она уже подумывает, как уйти на дневной покой, а её всё ещё тревожат пафосными воззваниями.

Но зато я мгновенно узнаю взывающего. Да уж, у здешней фортуны весьма специфическое чувство юмора. Надо же нас было вывести прямо к дому Анатоля.

Но вместо музы перед беднягой нарисовывается мяв-кун.

Анатоль шарахается к двери с криком:

— Изыйди, чудовище!

— Я пришёл с миром, — загробным тоном тянет Мурчелло. Однако, эффекта заявление не имеет — поэт продолжает вжиматься в стену и дрожать.

Я прыскаю в кулак, и даже тонкие губы Хмуруса кривит усмешка. Однако надо знать меру — мы, как-никак, пришли просить о приюте. Стоит быть повежливее.

Высвобождаю ладонь из руки Хмуруса, поднимаюсь на крыльцо и стучу в дверь.

Грохот, чертыханье, топот такой, будто там целый отряд, а не один человек.

Всклоченный, напуганный и немного злой, Анатоль наконец открывает дверь.

— Ты! — разочаровано восклицает он. Должно быть, надеялся увидеть заблудившуюся принцессу, а тут… — Коварная женщина! Вскружила мне голову! Подсунула муляж и исчезла. Даже не простилась…

— Прости, — говорю теперь и смущённо мнусь.

В том моём видении, что подарила Книга-Всех-Историй, наша встреча с несостоявшимся возлюбленным выглядела куда более приятной. Конечно, тому способствовало присутствие Мелоди. Но всё-таки, надо заметить, и сам поэт был менее агрессивен и более радушен.

— Прости? — передразнивает он. — Прости и всё? После месяца страданий и разбитого сердца?

— Послушайте, молодой человек… — Хмурус не выдерживает и выходит из тени.

— Ах! — восклицает Анатоль, заламывая руки. — Так ты ещё и не одна, а с каким-то мужиком!

— Да ну, Анатоль, — мне начинает надоедать разыгрываемая поэтом комедия, — у нас же с тобой по сути ничего и не было.

— Ничего не было! — губы витии дрожат, глаза наполняются слезами. — Значит, все эти разговоры про свадьбу… Всё это… Для тебя ничего не значило…

Он разражается рыданиями и убегает вглубь дома. Дверь, правда, оставляет приоткрытой.

— Что всё это значит? — шипит Хмурус.

С чего бы вдруг такой недовольный тон? Ему-то я точно не давала никаких обещаний. Но чувствую себя глупо и зачем-то начинаю оправдываться:

— Я всё объясню.

— Да уж потрудитесь! — говорит Хмурус и, бесцеремонно отодвигая меня в сторону, проходит в комнату.

Пожимаю плечами и следую за ним.

В гостиной всё по-прежнему — стол, заваленный бумагами, оплывшие свечи, старенький диван с пёстрым пледом, пара кресел, пляшущий в камине огонь.

Уютная творческая атмосфера. Эстетический беспорядок.

Ветер шаловливо играет тюлевой занавеской. Утренее солнце украшает комнату нежной позолотой.

Анатоль стоит на коленях, упревшись лбом в стеклянную балконную дверь, и жалобно причитает, кляня меня и судьбу, что вздумала с ним так играть. На диване же, вальяжно развалившись, главенствует Мурчелло. Он беззастенчиво подтаскивает к себе блюдо с жареной рыбой, и отправляет в рот одну рыбёшку за другой, складывая рядышком аккуратно обглоданные скелетики.

— Присоединяйтесь! — заявляет он, чавкая и обводя трапезу широким жестом.

Хмурус не заставляет просить себя дважды — должно быть, физический труд на свежем воздухе, — то бишь, под палящим солнцем безмагической пустыни, пробудил в нём зверский аппетит. Во всяком случае, он лихо помогает Мурчелло расправиться с рыбой.

Но меня сильнее волнует наш печальный поэт. Я и вправду чествую себя виноватой.

Подхожу, наклоняюсь, кладу ладонь ему на плечо.

— Мне действительно очень жаль, — говорю тихо и покаянно, опуская голову. — Возможно, у нас бы всё и получилось… Но… меня отозвали… В общем, всё сложно…

Ёжусь. Тяжёлый, ощущаемый, как прикосновение, взгляд, скользит по мне. Это недовольно зыркает в нашу сторону Хмурус. Меньше всего мне бы хотелось, чтобы он был свидетелем подобного разговора, но выбирать не приходится.

Анатоль накрывает мою ладонь своей и грустно улыбается.

Я продолжаю, нервно теребя край платья:

— А тот фантом. Прости… Старалась, чтобы тебе не было так одиноко.

— Я понимаю, — уже куда более милостиво и дружелюбно отвечает Анатоль, и поднимается с колен. — Порой обстоятельства сильнее нас.

Согласно киваю.

— Ну что ж, — теперь уже совсем радушно произносит поэт, — располагайтесь. Раз уж вас всех занесло ко мне.

Впрочем, кое-кому приглашение и не потребовалось. Они уже приговорили целую тарелку рыбы.

Анатоль идёт к изящному шкафу, отрывает и достаёт оттуда пузатую бутылочку. В ней поблёскивает и отливает красным какая-то жидкость. Невольно вспоминается Хмурус возле клетки крысоров.

Вздрагиваю. Отгоняю неприятные мысли.

Анатоль же — вновь весел и беспечен.

— Как вы относитесь к вишнёвой наливке? — интересуется он, подмигивая Хмурусу и Мурчелло. Кажется, его больше не пугает рогатый змеехвостый кот с радужными глазами.

— Сугубо положительно, — довольно скалится Хмурус и наколдовывает стаканы.

— Знатная вещь, — вставляет Мурчелло, — здорово развязывает языки. Вон крысоры как разболтались, когда пригубили чуть-чуть, да, Чариус?

Он пинает Хмуруса в бок, тот радостно соглашается: да, говорили без умолку, подтверждает.

И тут только до меня доходит:

— Постойте, в том флаконе, что принёс Мурчелло… к камерам крысоров…

— … была вишнёвая наливка, мур! И преотличнейшая!

С души падает огромный камень. И становится немного стыдно, что подозревала Хмуруса чёрт-те в чём.

Осторожно опускаюсь в кресло.

Мурчелло подползает ближе, доверительно хлопает меня по руке:

— Ты нас прости, Айсель, — голову набок, глаза честные-честные, — мы использовали тебя как приманку…

— Что? — чувствую, как становится трудно дышать.

Как приманку! А я считала их друзьями!

— Ну… — начинает издалека Хмурус, разливая спиртное по стаканам, — когда крысоры сознались, что могут призвать Чёрную Злобу в любой момент, мы сразу решили вас, дорогая Айсель, использовать. Как самую слабую и бесполезную в нашей компании.

Контролировать гнев! Контролировать гнев!

Хотя очень хочется продемонстрировать этому зеленорожему на что способны феи. Я — слабая и бесполезная? Да кто бы говорил!

Удаётся сдержаться. Поэтому лишь возмущённо хмыкаю и задираю нос.

— Чариус, ну ты как ляпнешь!.. — рычаще смеётся Мурчелло, и змеехвост поддерживает его весёлым и ехидным шипением. — Мы просто решили, что и фея и Злоба — обе девушки, а значит, скорее друг с другом поладят. Вот и направили её к тебе, Айсель. А ещё ей нужен был кудесник, а ты бы защитила его. Так что вовсе не потому, что ты слабая.

Анатоль робко тянет руку:

— Я здесь не лишний? — жалобно спрашивает он.

— Молчи и слушай, — дуэтом рявкают на него Мурчелло и Хмурус. Анатоль вжимается в кресло и залпом выпивает стакан наливки.

Хорошо, что они взвинчены, значит, тоже чувствуют свою вину.

— Мы бы не бросили тебя, мур, — задним числом обещает мяв-кун, и взгляд у него такой, что не поверить в благость намерений просто невозможно.

Вздыхаю.

Ну, ничего, будет праздник и на моей улице. Непременно отыграюсь.

— Хорошо, — говорю, — со мной разобрались. Но как вы могли бросить там Чёрную Злобу? Она, наверное, уже подчинила себе всю академию…

— Неа, — мотает головой Мурчелло, — у неё не получится. Она сейчас «кот Шрёдингера».

Я слышала что-то об этом: кот, запертый в ящике с ядом. Пушистый бедняга одновременно и жив, и мёртв.

— То есть, вы её где-то заперли и ей там каждую минуту может угрожать смерть?

— Айсель, вам не нужно понимать, — заботливо произносит Хмурус. — А то летать не сможете.

Мурчелло прыскает:

— Представил: летит такая Айсель, летит, потом задумалась — летит она или просто машет крыльями в воздухе? И грохнулась. Вот такая квантовая физика.

— Не вижу ничего смешного, — передразниваю я, — и вы оба не ответили на мой вопрос: что стало с Чёрной Злобой?

— Тот кабинет — он не совсем настоящий. Она сама вошла в ловушку и нас оттуда выкинула.

— Она жива?

— А жив ли кот?

— Точно! — вдруг вскакивает с места Анатоль. — Это же стихи… Вы слышите, слышите ритм!..

Он мчится к столу, хватает лист бумаги и перо.

И только до одной меня доносится тихий серебристый смех. Заметная лишь мне, является Мелоди. Садится на край стола, трогает чуткими пальцами струны лиры…

Анатоль декламирует нараспев:

— Вероятности пляшут канкан на подмостках стен,

Мироздание нежится в узких зрачках кошачьих.

Ваша кошка, герр Шредингер, терпит невольный плен

И не плачет. Представьте себе, никогда не плачет.[11]

— Музыка… Вы слышите музыку, Айсель, — Хмурус подходит ко мне и слегка кланяется: — Разрешите пригласить вас.

Танцев мне только не хватало. А хотя — почему бы и нет? Чем не способ сбросить напряжение сегодняшнего сумасшедшего дня?

Я встаю и вкладываю пальцы в твёрдую ладонь Хмуруса. Он уверенно и по-хозяйски обнимает меня за талию, и мы кружимся, кружимся…

— На просторах Вселенной мы всего лишь песчинки,

Но мерцаем во тьме мы, под улыбками звезд.

Мы сегодня танцуем. Фортепиано и скрипки

Нам играют сюиту радуг и слез.

И сегодня я в белом: так светиться сподручней.

Ну а ты — снова в черном, поглощаешь мой свет.

Этот танец давно уже нами изучен,

Все движенья знакомы — так в чем же секрет?[12]

Читает Анатоль и, прикрыв глаза, танцует рядом с нами с незримой партнёршей.

Мелоди улыбается и подмигивает мне.

Вдруг Хмурус замирает, будто натолкнувшись на незримое препятствие. Какое-то время стоит, просто сжимая меня в объятиях. Потом отпускает, подбегает к столу, наливает себе полный бокал, выпивает до дна и выскакивает на балкон.

— Что это с ним? — с философским спокойствием интересуется Мурчелло. Он улёгся на спину на диване, и сейчас покачивает задней лапой в такт слышной только ему, мелодии. Видимо, у каждого из нас здесь свой вальс.

— Не знаю, — пожимаю плечами, — но пойду выясню.

Хмурус упирается руками в парапет и прячет пальцы в волосах. Есть в этом жесте что-то отчаянное, сломанное. Поэтому внутри всё сжимается в тугой узел жалости.

Подхожу, становлюсь рядом. Пальцы дрожат от желания коснуться, уже, было, протягиваю руку, но так и не решаюсь. Вопроса тоже не задаю. Просто стою сзади и молчу.

Он заговаривает первым:

— Раз сегодня вечер разоблачений, стихов и историй, то у меня тоже есть история. Об одном глупом студенте, что влюбился в фею. Хотите, расскажу.

Тут он оборачивает и смотрит на меня пристально. Под этим взглядом становится не по себе.

Поэтому я киваю и бормочу:

— Да, конечно, расскажите…

Он ведь предложил сам, почему я должна отказываться?

Загрузка...