Фея-Крёстная желает замуж

Глава 34, в которой я разбудила…

Утро встречает меня птичьими трелями из открытого окна и остывшим кофе на тумбочки у кровати.

Морщусь. Ненавижу кофе, а тем паче — холодный. Обращаю его в шипучий лимонад в длинном тонкостенном стакане.

Так-то лучше. Бодрость, свежесть, готовность к свершениям.

Потягиваюсь, улыбаюсь, навожу марафет с помощью магии и выпархиваю в гостиную.

Смотрят на меня если не с ненавистью, то с завистью — точно. Лица помятые, тёмные, глаза лихорадочно блестят. Даже у Мурчелло.

На полу — настоящие и преогромные — сугробы из помятой бумаги. Чувствуется, что мозговой штурм был тяжким и победа далась нелегко. Но судя по тому, как удовлетворённо сияет Анатоль, — всё удалось.

— Айсель! — поэт кидается ко мне, берёт за руки и усаживает на диван. — Ты должна это услышать! Я превзошёл себя!

Мелоди капризно надувает губки:

— Вот ещё! Справился бы ты, можно подумать, если бы моя лира не пела тебе!

— Вот-вот, мяв! — Мурчелло упирает лапу в бок. — А кто подсказывал тебе самые интересные рифмявы?! Кто кидался в тебя великолепными мяфтафорами?! Кто дарил ослепительные эпитеты?!

У мяв-куна даже шерсть пушится и идёт разноцветными искрами — так он горд собой.

— Ну-ну, — хмыкает Хмурус, потягивая кофе, — а если бы не мои критические замечания — вы бы так и продолжали мешать розовые сопли с возвышенным пафосом.

Анатоль улыбается.

— Друзья! Мы все молодцы! И это наш великолепный коллективный труд.

— Начинайте уже, — говорю я, поудобнее устраиваясь на диване и предчувствуя, что чтения будут долгими.

Анатоль выходит в центр комнаты, поднимает руку вверх, прикрывает глаза и произносит немного нараспев:

Вы когда-нибудь слышали скрежет металла по стеклу? Наверняка. Вот примерно что-то такое испытываю сейчас я. Даже уши зажимаю.

— Стоп! — кричу. — Стоп! Да вы издеваетесь? Это ода, которая должна поднимать на битву целые королевства?

Анатоль растерянно мнётся, а Мелоди задирает нос:

— Там дальше очень много хорошего! Ты же не дала нам и шанса раскрыться.

— Вот-вот, — влезает Мурчелло. — Не суди произведение по первым строчкам, мяв!

— Всё не так страшно, как вам видится, Айсель, — заключает Хмурус, отхлёбывая из чашки. Только сейчас замечаю, что на столике у его кресла чашек — уже целый арсенал.

— Я не верю! — мотаю головой. — Этого не может быть. Вы вчетвером за целую ночь не сочинили ничего стоящего? Да такого просто не может быть!

— Бинго! — Анатоль даже подпрыгивает, озарённый идеей. — Этого-то нам и не хватало. Веры в нас! Когда в тебя верит фея — всё получится.

— Обязательно получится, — заверяю я, чуть расстроенная тем, что так накинулась и накричала. Они не спали всю ночь, вымотаны и истощены. Но останавливаться нельзя. Нам нужна эта ода!

— Я верю в вас, ребята, — говорю и обвожу их любящим взглядом. Сейчас любовь и вера в моей душе так сильны, что, кажется, могут срываться с пальцев, как капли росы с цветка, и падать, орошая их творческий потенциал и порождая бурные всходы таланта.

Вон Анатоль уже кидается к столу, достаёт новый лист и обмакивает перо в чернила. Мелоди, чуть призадумавшись, ведёт пальцами по струнам лиры, рождая ещё первые робкие звуки будущей громогласной боевой песни.

В глазах Мурчелло плещется азарт, будто он сидит на берегу реки и ловит рыбу.

— Я всё-таки придумал рифму к слову «комфорт»! — радостно заявляет он. — «Курорт»! Ну, разве не чудо — «комфорт/курорт» — хорошо звучит и неизбито.

— Мурчелло! Это же песнь войны, а не мира и отдыха!

— Так все уже победили, теперь отдыхают.

— Дело в том, — вежливо и немного стеснительно поясняет Анатоль, — что у нас никак не шла концовка. Поэтому мы решили прочесть тебе другое стихотворение… Думали, что в процессе обсуждения придёт. Вот и пришло… Садись и слушай…

Я покорно подчиняюсь и окунаюсь в поэзию.

Ода вышла великолепной, а концовка, где «у нас теперь тут мир, комфорт» и «все едут на курорт» вышла обнадёживающей.

В любой войне должно быть то, за что сражаться. Иначе сражаться незачем.

Эту мысль на своих лёгких крыльях уносит Мелоди, посылая нам на прощание воздушные поцелуи.

Через пару дней у нас будет хорошо мотивированная армия. И мы должны достойно встретить её.

Возвращаемся в академию. Моё сердце сейчас наполняет ликование, а внутри разливается тепло. Как бывает всегда, когда приходишь домой. Недаром же люди говорят: дом там, где сердце. А моё сердце прочно прописалось здесь. Рядом с любителем разбрасывать листья.

Словом, каждый раз, когда я переступаю порог академии, меня охватывает чувство, что я делаю нечто единственно верное. И от этого всегда очень хорошо на душе.

Анатоль же, не переставая, вертит головой и восхищённо ахает. Ещё бы — тёмные готические своды академии, цветные витражи, каменное кружево, даже горгульи у начала лестницы, в том месте, где колоны переходят в потолок — производят неизгладимое впечатление на новичка. Но гораздо больше поэта интересует та, ради которой он пришёл сюда.

— Я хочу немедленно увидеть Лидию, — громко заявляет он, и эхо многократно повторяет красивое имя.

Хмурус морщится, всем своим видом демонстрируя, насколько ему неприятны незваные гости на территории любимой академии. Он вскидывает руку вверх, требуя тишины:

— Обязательно увидите, но не сейчас, — говорит холодно. — Айсель, можно вас на пару минут?

И, не дожидаясь ответа, берёт за плечо и отводит в сторону. С того момента, как мы переступили порог учебного заведения, он ясно даёт понять: больше откровенничать не намерен. Снова холоден и отчуждён. Он — мой начальник, а я — временная и не очень желанная сотрудница, навязанная необходимостью и руководством свыше. Это явно читается в его глазах и осанке — гордой, прямой, неприступной.

— Я помню, — тихо начинает Хмурус, — что предоставил вам небольшой отпуск. Но мне нужно, чтобы вы вернулись к обязанностям. Когда Лидия… скажем так — придёт в себя, возьмите её под опеку. Познакомьте со своими ученицами. Научите её обхождению. А-то как бы она вновь не потемнела.

— Хорошо, — заверяю я, — буду рада вернуться к обязанностям. Честно сказать, в отпуске так скучно.

— Тогда приступайте немедленно.

Он возвращается к Мурчелло и Анатолю и уводит за собой.

А я мчусь в наш флигель для занятий, распахиваю дверь в класс и слышу радостное:

— Она вернулась!

Девочки, широко раскинув руки, всей гурьбой несутся ко мне.

Мы обнимаемся так, словно не виделись целое столетье. Они наперебой пытаются рассказать мне, как у них тут проходила жизнь без меня. Я с нескрываемой гордостью отмечаю, что количество учеников на факультативе увеличилось.

Конечно, ведь теперь его посещает Марика. Стало быть, в глазах остальных студенток такие занятия сразу же становятся очень престижными.

А как моя Долорес расцвела!. Сдержано улыбается мне, делает книксен. Истинная принцесса.

После того, как все занимают свои места, а я бегло знакомлюсь с новенькими, обвожу класс довольным взглядом и спрашиваю:

— Вы верите в сказку и в то, что поцелуй истинной любви может разрушить проклятье вечного сна?

— Конечно, — хором отвечают они.

— Тогда вы поможете мне подарить сказку одной необычной паре — поэту и… первой в нашей истории сказочнице.

— Ой, как интересно!

— Идёмте скорее!

— Обожаю сказки, — вскакивает Люси. — Чувствую себя феей. Махнул палочкой, и готово «долго-и-счастливо».

«Фантазёрка!» — мысленно улыбаюсь я. И как же раньше её не разглядела?

Обнявшись, мы всей группой идём в зал, где на высоком постаменте, украшенном цветами, спит Лидия.

Зал великолепен. Когда-то тут находилась молельня. И до сих пор по стенам и огромным стрельчатым окнам плачут ангелы. А на потолке красуются фрески из свода Благих поступков. Сам воздух здесь пропах ладаном.

Девушки замирают, несколько минут рассматривают спящую Лидию с нескрываемым и чисто женским интересом.

— Эта девушка и есть первая сказочница? — уточняет Сони, поправляя очки.

— Да, и совсем скоро её разбудит поэт…

— Как романтично! — протягивает Мишель, складывая ладони у лица.

— Звучит романтично, согласна, — говорю я. — Но Лидия слишком долго была под властью чёрной магии. Её предали собственные родители. Будет непросто вернуть её к нормальной жизни, а главное убедить сочинять сказки…

— Мы очень постараемся, — уверяет Даниэла.

И Долорес с Марикой поддерживают её.

Мы с девочками трудимся с полной отдачей. И скоро зал становится похож на таинственную рощу — это Люси и Марика, оказавшиеся знатоками в магии друидов, вырастили деревца. Я набрасываю пёстрых цветов на пушистый ковёр травы, запускаю бабочек. Долорес колдует над освещением — оно выходит загадочным и очень романтичным. Ложе Лидии мы завиваем цветущими лианами. А саму нашу спящую красавицу наряжаем в белоснежное платье. Роскошные рыжие волосы украшает венок — как из видения про её детство.

Проснувшись в такой обстановке, любой поверит в сказку. Я бы поверила.

Анатоля приводят с завязанными глазами, единственный его ориентир — девичий смех. Так он и идёт, робкими и осторожными шагами, пока не достигает постамента с Лидией, где ему снимают повязку… И поэт замирает, боясь пошевелиться.

Долорес постаралась на славу — спящая девушка вся окутана призрачным волшебным сиянием. Поэтому реакцию бедняги-поэта можно понять — такая красота!

— Она реальна? — робким шёпотом спрашивает Анатоль.

— Ещё как! — говорит Люси и слегка подталкивает его в спину. — Давай уже, целуй.

Но Анатоль не двигается с места.

— Я не могу, — бормочет он, роняя голову и обхватывая её руками. — Она просто невыносимо прекрасна. А я… я…

Сзади раздаётся тихое рычание: Долорес в ярости.

— Послушай, парень, — она забегает вперёд и грозно смотрит прямо в глаза: — депрессия и нытьё — это по моей части. И тебе в этом деле меня не переплюнуть. Поэтому даже не думай тут нюни пускать: разворачивайся и иди, целуй.

Маленькая Депра-Долорес настроена решительно и выглядит крайне воинственно. Анатоль делает шаг назад и пугливо озирается. Но девушки взяли его в кольцо. Они пришли сюда за сказкой, за чудом, и не позволят сломать свои мечты.

Анатоль судорожно сглатывает, примирительно поднимает ладони.

— Хорошо, хорошо. Тем более, мне самому не терпится её поцеловать.

Он подходит к ложу, наклоняется, осторожно касается расплавленного золота волос, будто они и впрямь могут обжечь. И всё-таки целует — нежно, робко, словно извиняясь, что ему приходится это делать.

Сначала ничего не происходит, и уже раздаются разочарованные вздохи. Но тут — длинные ресницы Лидии вздрагивают, трепещут, как бабочки, готовые взлететь, она открывает глаза и ахает.

Анатоль принимает её испуг на свой счёт и порывается уйти.

— Куда же ты?.. — она хватает Анатоля за руку, и несколько секунд они, не отрываясь, смотрят друг на друга. — Ты куда лучше, чем тот, что снился мне.

Её голос нежен, но немного хрипловат после долгого сна. Анатоль улыбается и шагает к ней, присаживаясь рядом на ложе.

— А ты — самое прекрасное из всего, что мне доводилось видеть.

Вокруг раздаются возгласы умиления и восторга. Лидия вздрагивает, прячет личико на плече у Анатоля.

— Не бойся, — нежно говорит он, обнимая её, — они хорошие. Друзья. Идём.

Он спускается, протягивает ей руку, Лидия ещё неуверенно, пошатываясь, следует за ним. Анатоль подводит Лидию к группке девушек.

— Они станут твоими подругами. Познакомься с ними.

Лидия каждой протягивает руку и называет своё имя. Девушка представляется в ответ и повязывает юной сказочнице нарядный браслетик из цветов и лент. Символ девичьей дружбы и доброго расположения.

Браслетов всё больше, а улыбка Лидии всё радостнее и светлее.

Наконец, она останавливается напротив меня.

— Ты — фея, настоящая. Я помню тебя, там, в зале… — она показывает куда-то назад, туда, где, по её мнению, случилась битва с Чёрной Злобой.

— Верно, — говорю я. — И собираюсь стать твоей феей-крёстной. Ведь у каждой спящей красавицы должна быть фея-крёстная.

Девушка просто сияет от моих слов.

— Правда?

— Ну, разумеется, правда, — заверяю я и ласково треплю её по плечу. — Ведь на твой день рождения тёмную фею позвали, а светлую — забыли. Надо всё исправить и переиграть.

Лидия смеётся.

Анатоль обнимает её за талию и притягивает к себе.

Всё, мы здесь лишние.

Подаю девушкам сигнал, и мы потихоньку, на цыпочках идём к двери. В дверях я оглядываюсь, вижу — Анатоль с Лидией стоят, держась за руки, соприкоснувшись лбами, и светятся. Будто светлячки в ночи.

Я достаю свою волшебную палочку и посылаю в них своё любимое и лучшее заклинание:

— Живите долго и счастливо.

А после — спешу следом за своими ученицами.

Они довольны и возбуждены. Придя в класс и рассевшись по местам, они ещё долго обсуждают увиденное. Грозятся разбить бедному Анатолю лицо и оторвать кое-какие части тела, если он разобьёт Лидии сердце.

Мне становится тоскливо и немного завидно. Снова я устроила чьё-то счастье, и снова осталась одна.

Выскальзываю из класса — увлечённые беседой девушки даже не замечают моего ухода — иду, куда глаза глядят. Сама не понимаю, как оказываюсь возле двери в комнаты кудесника. Наверное, меня привело сюда сердце? Или сама судьба?

Аккуратно толкаю резную дверь, она легко поддаётся, пропуская меня внутрь.

Я уже успела подзабыть аскетический уют этой комнаты. Ах, как ей не хватает рассыпанных всюду листьев!

Обхожу, трогаю предмет за предметом, представляя, что их касался он. Прикрываю глаза, стараюсь вспомнить тепло его рук, сияние глаз, глубину мягкого голоса.

А вот и стол, солидный, массивный, надежный помощник и хранитель тайн. Только вот одну тайну ему доверить не удосужились.

Прямо передо мной, поблёскивая глазурью и медными изразцами на крышке, стоит ларец. Тот самый, в котором скрываются двое амбалов-близницов. И последний раз ларец я видела в руках у Хмуруса…

Так-так, кажется, прямо сейчас я разбудила свою интуицию и она, как гончая собака, готова мчаться по следу…