Лето

Глава 32 Россыпи одуванчиков в яблоневом саду. Нежно-голубые соцветия камассий, словно свечки, вздымаются над травой

Хартингтон

1980 год


Жан-Поль вернулся в Англию и в страстные объятия Авы. Ее окутывал аромат Франции. Запах цветущих апельсинов и винограда, свежескошенной травы и сена. Они лежали, сплетясь телами, под крышей домика; полуденное солнце заливало светом постель, окрашивая кожу Авы в золотисто-коричневые тона. Жан-Поль медленно провел рукой по ее округлому плечу, мягко коснулся ребер кончиками пальцев и на мгновение замер. Его ладонь задержалась на талии Авы и скользнула вдоль бедра, исследуя все выпуклости и впадины ее худого, но восхитительно женственного тела. Жан-Поль вытащил карандаш, удерживавший узел ее волос на макушке, и теперь пышные кудри Авы обрамляли лицо сияющим ореолом, как у боттичеллиевской Венеры. Жан-Поль знал ее лицо лучше, чем собственное, запечатлев в памяти каждую черточку: мечтательные зеленые глаза, длинный благородный нос, крупный чувственный рот с чуть короткой нижней губой, открытую чарующую улыбку. В минуты близости Ава казалась двадцатилетней девчонкой. Ее щеки пылали, глаза сияли, припухшие от желания губы горели, а от влажной кожи исходило мягкое свечение.

Жан-Поль нежно перевернул Аву на спину и поцеловал в живот, где на коже белели рубцы от растяжек — следы беременностей.

— У тебя очень сексуальный живот, — сказал он, прижавшись щекой к ее бедру.

Ава рассмеялась:

— Что может быть сексуального в рубцах?

— Ты не понимаешь. Ты должна носить их с гордостью, как почетные знаки.

— Но они такие уродливые.

— Только не для меня, мой персик. Это следы женственности, материнства. Напоминание о рождении ребенка. Они придают телу особую прелесть, делая тебя еще прекраснее.

— Теперь я знаю, почему люблю тебя, — прошептала Ава, нежно перебирая пальцами волосы Жан-Поля.

— Как бы я хотел, чтобы ты носила моего ребенка, — сказал он, положив голову ей на живот. Пальцы Авы на мгновение замерли. — Интересно, каким бы он был.

— Мы никогда этого не узнаем.

— Я наблюдал бы, как твой живот растет, наполняясь любовью. Как в нем медленно зреет частица тебя и меня. — Жан-Поль закрыл глаза. — Сын, который работал бы вместе со мной на виноградниках. Или дочь, которую я лелеял бы и баловал, как лелеял и баловал бы тебя, если бы только осмелился увезти с собой во Францию. Я никогда не смог бы насытиться тобой, Ава. Мне всегда хотелось бы большего. — Он вытянулся рядом с ней, уронив голову на подушку. Затем погладил Аву по щеке, повернул лицом к себе и поцеловал. — Я проклинаю Всевышнего за то, что позволил Филиппу встретиться с тобой раньше меня.

— Не надо, Жан-Поль. Мы должны благодарить Господа за то, что он свел нас вместе, даже если…

Жан-Поль мягко прижал палец к губам Авы:

— Не говори этого. Пожалуйста, не произноси этих слов. Они как острый нож вонзаются мне в сердце. Un arc-en-ciel[26], — тихо прошептал он с покорной улыбкой. — Даже если Господь не подарит нам ничего, кроме прекрасной радуги.

Ава не проклинала Господа за то, что тот послал ей Филиппа. Она не могла объяснить Жан-Полю, что любит мужа, что у любви есть множество обличий и они разнятся, как оттенки цветов спектра. Она любила обоих, Жан-Поля и Филиппа, но любила по-разному. Конечно, Жан-Поль не понял бы ее. Ава надеялась, что он никогда не спросит о Филиппе. Она благословляла Господа, подарившего ей Арчи, Ангуса и Поппи, хотя дети и мешали ее счастью с Жан-Полем. Если Ава и мечтала о чем-то, то только о чуде, о возможности прожить еще одну жизнь, где она могла бы свободно и безоглядно отдаться своей любви, не боясь сломать судьбы других.

Она понимала, что тайная связь угрожает разрушить ее брак, но не могла представить себе, что Филипп когда-нибудь о ней узнает. Они с Жан-Полем вели себя очень осторожно, а Филипп почти все время проводил в разъездах. Аве казалось совершенно естественным работать с Жан-Полем в саду, а потом заниматься любовью в траве. Ее любовь к саду переплелась с любовью к садовнику. Они прорастали друг в друга и были накрепко связаны тысячами незримых нитей, как птицы и ягоды, кролики и редис.


Их любовь расцветала вместе с деревенским садом, где теперь буйствовали краски и воздух дрожал от жужжания пчел. Бело-розовые ветви цветущих яблонь покачивались на ветру, а рядом, над красной калиткой в живой изгороди, вздымалась арка, увитая пышной гирляндой из бледно-красных роз. На фоне благоухающих кустов калины и сирени цвели розовые наперстянки и лилии, пурпурные розы и желтая манжетка. Ава с Жан-Полем часами сидели на скамье, кольцом обнимавшей рябину, разговаривая о ничего не значащих пустяках, наслаждаясь близостью друг друга, паря в небесах верхом на ускользающей радуге. Лето было в разгаре, и овощи, посаженные ими вместе с детьми, созрели, налились соком. На грядках выросли стройные ряды нежно-зеленого салата, брюссельской капусты, моркови, порея, кабачков, лука и ревеня. Дети собирали малину и клубнику. Иногда в натянутой над ягодами сетке запутывались птицы, и ребятишки помогали им освободиться. Плети душистого горошка уже обвились вокруг изогнутых дугами опор, установленных Жан-Полем. Переплетаясь с ними, карабкались вверх побеги стручкового гороха. Ава срывала душистый горошек и расставляла букеты по всему дому. Каждый раз, вдыхая его запах, она думала о Жан-Поле. Никогда в жизни не была она так счастлива. Древние стены, окружавшие сад, были покрыты ковром из роз, белых глициний, жимолости и ломоносов. В кронах деревьев весело резвились белки, а нежное воркование голубей напоминало сладкое пение флейты. Ярко-желтый крестовник, расползаясь из-под стены, наплывал на дорожку в форме большого креста. Замирая от восторга, Ава любовалась красотой сада. Ее окружало волшебство, взращенное ею и Жан-Полем.

Длинные июньские дни всецело принадлежали им одним. Дети проводили время в школе, Филипп работал над книгой, не выбираясь из кабинета, или был в разъездах. Влюбленные вместе с Гектором пололи сорную траву, целуясь украдкой за изгородью и среди кустов. Незаметно прокравшись в домик, они бросались друг другу в объятия и, сплетясь телами, валились на постель в спальне под самой крышей, где их покой могли нарушить лишь любопытные белки. Они обменивались шутками, увлеченно выдумывая особый язык, понятный им двоим, отдаваясь словотворчеству с той же страстью, с той же необузданной фантазией, которая наполняла волшебством их цветущий сад и питала их любовь.


В июле у детей начались каникулы, и Жан-Полю с Авой пришлось вести себя осторожнее. Но им достаточно было видеть друг друга, встречаться глазами, обмениваться улыбками. Улыбки говорили им больше, чем могли бы сказать слова. Тысячи легких, будто бы случайных прикосновений в течение дня воспламеняли их, заставляя плавиться от желания, как в те незабываемые бесшабашные июньские дни, когда они лежали обнаженные, сжимая друг друга в объятиях. Их счастье было заразительно. Дети вились вокруг них, словно пчелы над горшком с медом. Возвращаясь домой, Филипп узнавал исходившее от Авы сияние любви, и его влекло к ней сильнее, чем когда-либо прежде. Он видел в жене ту девушку, которую когда-то, еще до рождения Арчи, возил в Тоскану. Отдаваясь ему, Ава стыдилась своего двуличия, но знала, что ее брак — запретная тема, которую она никогда не станет обсуждать с Жан-Полем.

* * *

Однажды днем, пока дети играли с близнецами Тодди на ферме Баксли, Жан-Поль с Авой отправились на верховую прогулку по холмам. Багровые тучи сгустились у них над головами, потемнело. Порывистый ветер с моря принес запах влаги, лошади заволновались, пустились вскачь. Всадники неслись галопом по траве, их смех взлетал ввысь, смешиваясь с отдаленными криками чаек. В такие счастливые минуты им казалось, что они одни в целом мире. Здесь легко было забыть, как сложна и запутанна их жизнь внизу, в долине. С холмов открывался вид на мили вокруг. Река серебристой змеей вилась среди полей, неся свои воды к морю. Небо на горизонте подернулось серой пеленой: там уже вовсю бушевал дождь. Лишенные будущего, они могли лишь мечтать о нем, с жадностью выхватывая из рук судьбы благословенные мгновения настоящего.

Жан-Поль остановился первым. Его щеки горели, карие глаза радостно сверкали.

— Скоро мы промокнем до нитки, — весело объявил он, наклоняясь в седле и протягивая Аве руку.

— Давай привяжем лошадей под деревом, — предложила Ава. — Нам все равно не удастся вернуться до дождя.

Жан-Поль, улыбаясь, сжал ее ладонь.

— Я люблю тебя. Мне кажется, я никогда не любил тебя так сильно.

— Et moi aussi, je t'aime[27], — улыбнулась Ава в ответ.

Подъехав к небольшой рощице, они спешились, привязали лошадей, и едва успели спрятаться под зонтиком листвы, как начался дождь. Жан-Поль крепко прижал к себе Аву, привалившись спиной к толстому стволу.

— Я благодарен этому дождю, — со смехом признался он. — Сегодня у нас есть прекрасный повод пробыть здесь до самого вечера.

— Тодди напоит детей чаем.

— А мы можем урвать для себя часок-другой.

— Сад обрадуется дождю.

— Да, в последнее время стояла страшная сушь. Йен Фицгерберт тоже будет рад дождю.

— Фермеры — забавный народ. Никогда не бывают довольны погодой. Им всегда или слишком сухо, или слишком влажно, чересчур жарко или безумно холодно. Управляй они погодой с помощью пульта, все равно нашли бы повод побрюзжать.

— С виноделами та же история. Они вечно бесятся из-за морозов. О-ля-ля! Ты не поверишь, к каким только ухищрениям не прибегают, чтобы уберечь виноградники от холода.

— Разве это возможно?

— Вполне. Кое-кто разжигает жаровни, чтобы согреть воздух. А богатые виноделы нанимают вертолеты, чтобы создавать циркуляцию воздуха над полями.

— А это не слишком расточительно?

— Нет, если помогает спасти виноград.

— Ты любишь свои виноградники, правда?

— Это мой дом. Но без тебя он мертв, только ты способна вдохнуть в него душу.

— Давай не будем думать об этом сейчас.

— Я эгоист, Ава. И хочу владеть тобой безраздельно. Я хочу жениться на тебе, хочу, чтобы толпы наших детишек носились наперегонки по виноградникам, как когда-то я сам. Только представь себе, какое чудо мы могли бы сотворить с садом Ле-Люсиоля! Мы превратили бы его в самый прекрасный замок во Франции.

— Твоя мама уже это сделала.

— Мы добились бы большего, достигли бы заоблачных вершин. Разве ты не видишь, что вместе мы великая сила?

— Да. Но я замужем, и у меня уже есть дети, которые носятся наперегонки по саду в Дорсете. Мы не в силах изменить прошлое и можем жить лишь мгновениями настоящего. Это все, что у нас есть.

— Ты по-прежнему спишь с Филиппом?

Этот вопрос застал Аву врасплох. На мгновение она растерянно застыла. Ей не хотелось лгать, но правда больно ранила бы Жан-Поля.

— Пожалуйста, не спрашивай меня.

— Разве я не вправе знать?

— А какое это имеет значение?

— Для меня это вопрос душевного спокойствия.

— Но для нас с тобой это ничего не меняет.

— Я хочу, чтобы ты принадлежала мне.

— Это невозможно, дорогой. Я всегда буду женой Филиппа.

— Я смог бы это вынести, будь ты его женой лишь на словах.

— Разве любовь не важнее обладания? Разве тебе не достаточно знать, что я люблю тебя душой и телом?

Жан-Поль нежно поцеловал Аву в лоб.

— Если бы все было так просто.

— Так должно быть. Это все, что я могу тебе дать.

В это мгновение облака раздвинулись, приоткрыв кусочек неба, и в просвете, словно небесный факел, засияло солнце. Взявшись за руки, Ава с Жан-Полем вышли под дождь, чтобы увидеть дрожащую радугу, раскинувшуюся над долиной. Ослепительно чистая и свежая, она сияла всеми цветами спектра, от ярко-красного до светло-фиолетового.

— Все, что у нас есть, — это радуга, — прошептал Жан-Поль.

— Посмотри, как она прекрасна.

Он подхватил Аву на руки и поцеловал.

— Я не хочу потерять тебя. Сама мысль об этом мне невыносима.

— Не потеряешь…

— Обещай, что уйдешь ко мне, когда твои дети вырастут и станут взрослыми.

— Не могу обещать.

— Нет, можешь. Если ты любишь меня, я найду тебя здесь, когда вернусь за тобой. Твои дети успеют вырасти, а Филипп превратится в старика. Ты будешь свободна.

— Но к тому времени ты женишься и заведешь собственных детей.

— Я никогда не полюблю другую женщину.

— Ты не можешь заставить свою жизнь застыть на месте ради меня. Я люблю тебя, но достаточно реалистично смотрю на вещи, чтобы понимать: время разлучит нас. Наши мечты смоет дождем, как эту радугу.

— Но не нашу любовь. Я буду любить тебя до конца дней своих.

Ава обхватила ладонями мокрое лицо Жан-Поля и с нежностью заглянула ему в глаза.

— Я стану старухой, а ты будешь все еще молодым и красивым. Ты и не взглянешь на меня.

— Мое сердце всегда будет принадлежать тебе.

— Ты великий идеалист. В жизни все по-другому.

— Просто пообещай мне.

— Хорошо. Обещаю. Когда дети станут взрослыми, а Филипп состарится, когда я стану свободной, ты можешь вернуться и увезти меня.

Жан-Поль порывисто обнял Аву.

— Ты подарила мне надежду. Теперь, что бы ни случилось, я обрел надежду, у меня появилась цель в жизни.

Ава склонила голову ему на плечо, уверенная, что когда-нибудь Жан-Поль отдаст свою любовь другой женщине, обзаведется детьми, унаследует Ле-Люсиоль и забудет об обещании, данном много лет назад.

Она посмотрела на радугу, мечтая продлить это чудо.

— Видишь тонкую розовую полоску между зеленой и голубой?

— Ты меня разыгрываешь? Там нет никакой розовой полоски. Она ближе к красной, верно?

— Присмотрись внимательнее.

— Я смотрю во все глаза.

— Ну же, вглядись.

— Я не верю, что там есть розовая полоска.

— Конечно, есть. Я же ее вижу. Глаза мне не лгут.

— Значит, ты обладаешь особым зрением.

— Смотри, дождь перестал.

— Сейчас радуга растает.

— Но у нас есть своя радуга. Та, что в сердце. — Ава прижала ладонь к груди. — Она будет сиять столько времени, сколько мы захотим.


В августе стояла жаркая сухая погода. Дети играли с близнецами Тодди и с другими школьными друзьями. Шумной ватагой они резвились в саду, словно стая восторженных щенков. Заметив, что Ава так и светится от счастья, Тодди ни на минуту не заподозрила, что подруга влюблена в Жан-Поля. Она знала: Ава не из тех женщин, которые заводят романы на стороне. Тодди считала Аву и Филиппа самой дружной и любящей парой во всем Дорсете. Видя упругую походку и мечтательную улыбку подруги, слыша ее заразительный смех, чувствуя пьянящую радость, бурлившую в ней фонтаном, Тодди втайне завидовала Аве. Жизнь Авы напоминала ей свежий летний ветерок.

Филипп снова и снова поздравлял себя с тем, что свозил жену во Францию. После их коротенького отпуска Ава буквально преобразилась. Ему хотелось бы проводить больше времени с женой, но работа над книгой поглощала его целиком. И все же, слыша, как Ава весело распевает в саду, среди цветов, как тихонько бормочет что-то себе под нос, расставляя цветы в холле, или смеется, играя с детьми, Филипп чувствовал себя бесконечно счастливым. По выходным Лайтли устраивали шумные вечеринки, приглашая друзей из Лондона: писателей, историков, журналистов, художников. Миссис Марли с выпученными глазами прислушивалась к именам, мелькавшим в телепередачах и на страницах газет. Гости оставалась допоздна. Мужчины курили сигары, потягивая портвейн, а женщины болтали в гостиной, обсуждая своих мужей, давних приятелей Филиппа. Ава находила их забавными, но слишком шумными. Филипп знал, что в разгар вечера ей захочется ускользнуть, чтобы побыть одной. Ему нравилась нескончаемая переменчивость Авы. Она могла казаться радостной и оживленной, а в следующую минуту — замкнутой и пугливой, как птица-песчанка. Филипп не подозревал, что Ава скрывается в гостевом домике, в объятиях Жан-Поля. Ему никогда не пришло бы в голову усомниться в верности жены.


В конце августа Жан-Полю позвонила мать. Настало время возвращаться домой.

— Отец хочет, чтобы ты вступил во владение виноградниками, — сказала Антуанетта. — Он стареет, здоровье его уже не то, что прежде.

— Он болен?

— Нет, но он устал и хочет передать тебе дела. Говоря по правде, Жан-Поль, он проводит слишком много времени в Париже… — Антуанетта смущенно умолкла.

— Понимаю.

— Отец хочет, чтобы ты вернулся в начале сентября. Он настаивает.

Жан-Поля охватила паника. Он не мог даже подумать о том, чтобы оставить Аву. Его сердце разрывалось надвое, он должен был с кем-то поделиться.

— Мама, я влюблен, — признался он. По голосу сына Антуанетта поняла, что его что-то гнетет. Возможно, несчастная любовь.

— Я так рада, дорогой. Кто она?

— Ты ее знаешь.

— Да? — озадаченно протянула мать.

— Она приезжала в Ле-Люсиоль. Это Ава.

Последовала долгая пауза. Антуанетта была слишком ошеломлена, чтобы говорить.

— Но конечно же, не Ава Лайтли?

— Да, мама. Это она. Мы любим друг друга.

— Но она замужем.

— Да, — прошептал Жан-Поль.

— Филипп знает? — На этот раз в голосе Антуанетты звенела сталь.

— Нет.

— Кто-нибудь еще знает?

— Только мы.

— Этому нужно положить конец, — твердо заявила мать. — Немедленно!

— Не могу.

— Ты должен. Эта женщина не для тебя, Жан-Поль. У нее муж и дети. Вдобавок Филипп — близкий друг твоего отца. Ты просто не представляешь себе, во что впутываешься. Эта связь принесет всем, включая тебя, одни несчастья. Тебе следует немедленно вернуться домой.

— Я думал, ты поймешь.

— Пойму? Да, я понимаю. Мне долгие годы приходится терпеть бесконечные измены твоего отца. Давай прекратим этот разговор. Я не хочу больше слышать даже имя этой женщины.

— Но, мама!

Голос Антуанетты смягчился.

— Я люблю тебя, Жан-Поль. Ты мой единственный сын. Я многого жду от тебя и надеюсь, ты оправдаешь мои ожидания. Найдешь себе хорошую жену, заведешь детей, будешь жить здесь, в Ле-Люсиоле. Ава Лайтли — тупиковый вариант.

— В Аве Лайтли вся моя жизнь.

— Ты достаточно молод, чтобы начать новую жизнь. Со временем ты забудешь ее, исцелишься от своей любви. Эта женщина поступила безответственно, позволив тебе увлечься ею.

— Я не желаю слышать ни одного дурного слова о ней. Если кто и поступил безответственно, так это я. Я один во всем виноват. Она пыталась удержать меня на расстоянии, но я осаждал ее, пока не добился своего. И знай, мама, если мне придется расстаться с Авой, я никогда с этим не смирюсь.

Антуанетта на другом конце провода неодобрительно хмыкнула:

— Чепуха. Но в любом случае все кончено. Для меня вся эта история осталась в прошлом. Ты вернешься домой в первую неделю сентября. Давай считать эту тему закрытой.

Жан-Поль хмуро курил в одиночестве у себя в домике. Конечно, мать была права: Ава Лайтли не для него. Он не вправе требовать, чтобы она бросила детей и ушла к нему; любовь и преданность больше всего восхищали его в этой женщине. Она не была бы той Авой, которую он обожал, если бы оказалась способна оставить семью ради собственного счастья.

Жан-Поль не помнил, когда плакал в последний раз — когда-то давно, в далеком детстве, — но при мысли о предстоящей разлуке с Авой не смог сдержать рыданий. Бросившись ничком на кровать, он уткнулся лицом в подушку. Паря в небесах верхом на радуге, он знал, что в конце придется дорого заплатить. И сейчас, несмотря на жгучую боль, Жан-Поль ни о чем не жалел. Пусть в будущем его ждут лишь горькое одиночество и безысходность, единственное счастливое лето любви того стоило.

Глава 33 Густой запах жатвы, шум комбайнов. Долгие благоуханные дни августа

Казалось, их печаль передалась природе. Небо заволокли свинцовые тучи, унылый дождь забарабанил по крыше домика. В серой пелене капель не было и отблеска радуги. Ава заваривала чай в маленькой кухоньке Жан-Поля, пытаясь держаться как ни в чем не бывало, хотя весь ее мир рушился как карточный домик. Она накрыла на стол. Поставила блюдца, две чайные чашки, тарелку с кофейным тортом и кувшинчик с молоком. Сидя друг против друга, Ава с Жан-Полем хранили молчание: когда приходится расставаться, слова излишни.

Протянув руки через стол, словно арестанты сквозь прутья решетки, они сцепили пальцы, в немом отчаянии глядя друг другу в глаза. Обоих терзала одна и та же боль, мучительная, нестерпимая. Ава разлила чай и нарезала торт, но его восхитительный вкус оставил их равнодушными.

— Наступил сентябрь. Мне нужно возвращаться во Францию. Даже если я пожертвовал бы виноградниками и замком ради тебя, мне было бы тягостно скрываться здесь ото всех. Это не жизнь.

— Милый Жан-Поль, я никогда не попросила бы тебя остаться. Мы с самого начала знали, что лето кончится. — Глаза Авы наполнились слезами.

— Пожалуйста, не плачь. Я не смогу уехать, если ты будешь плакать.

— Для меня любовь к тебе — величайшее счастье и самая горькая печаль. Ты навсегда останешься в моем сердце. День за днем, проходя по саду, я буду думать о тебе и с каждым годом буду любить тебя все сильнее.

— Я буду ждать тебя, мой персик.

Как бы ей хотелось поверить, что это правда. Ава с благодарностью уцепилась за эту спасительную соломинку:

— Ты обещаешь? Когда мои дети вырастут, а Филипп не будет так остро нуждаться во мне, я стану свободна. Тогда ты увезешь меня во Францию. Мы будем стариться вместе и любить друг друга, не испытывая чувства вины. Зная, что я исполнила свой долг.

— Как бы я хотел, чтобы ты уехала со мной прямо сейчас! Но ты не из тех женщин, за что я тебя и люблю. Мы никому не причиним боли. Только самим себе.

Ава вытерла щеку тыльной стороной ладони.

— Все опустеет, когда ты уедешь. Жизнь станет пресной и блеклой. Волшебство исчезнет, останется лишь земля да растения, как в любом другом саду.

Глаза Жан-Поля ярко вспыхнули.

— Волшебство дремлет глубоко под землей, Ава. Оно останется там навсегда, потому что мы заронили зерна. Не забывай об этом.

Они занимались любовью в последний раз. Дождь за окном яростно барабанил по стеклам.

— Однажды я вернусь и заберу тебя, — шепнул Жан-Поль, поцеловав Аву в висок. — Ты будешь ждать меня здесь, в нашем домике. Я увижу чашки на столе, кипящий чайник и свежий кофейный торт — маленький шедевр, испеченный для меня. Это будет наше святилище. Оставь здесь все как есть, и когда я вернусь, нам покажется, что мы расстались лишь вчера. Я войду в этот дом, как будто и не уезжал, а просто выходил на час. Мы будем выглядеть чуть старше, слегка потрепанными жизнью, станем чуточку мудрее, но наша любовь останется прежней. Я увезу тебя с собой во Францию, мы наполним волшебством сады Ле-Люсиоля и не расстанемся до самой смерти.

— Какая прекрасная мечта, — вздохнула Ава, уткнувшись лицом в шею Жан-Поля.

— Она сбудется, если мы сильно этого захотим. Как твоя дурацкая розовая полоска между зеленой и голубой. Если внимательно присмотреться, то можно ее различить.

— Мы не дадим радуге исчезнуть, — шепнула Ава, дав волю слезам.

Она долго стояла в дверях, глядя вслед Жан-Полю. Он ушел, как и собирался, с небольшой сумкой на плече, словно покинул дом всего на час. Ава смотрела ему вслед, пока он не скрылся из виду. Он шел вдоль берега к деревне, чтобы там взять такси до вокзала. Жан-Поль не простился с Филиппом и детьми, опасаясь, что не вынесет этого. Он лишь поцеловал на прощание женщину, которую любил, унося с собой ее любовь.


Казалось, отъезд Жан-Поля никого особенно не удивил, хотя Филиппа слегка задело, что француз не потрудился зайти попрощаться. Лето закончилось, а Жан-Поль всегда говорил, что пробудет в Англии год. Ава с Гектором продолжали трудиться в саду, как и прежде. Гектор тоже скучал по Жан-Полю. Ава не раз задавалась вопросом, не догадался ли старик о ее тайной связи: он смотрел на нее с таким искренним сочувствием, словно понимал, как ей больно. В сентябре дети вернулись в школу, а Филипп наконец дописал свою книгу. Тодди пригласила Аву прокатиться верхом по холмам. Заметив, что подруга больше не светится изнутри и еле передвигает ноги, Тодди заподозрила, что это как-то связано с Жан-Полем, но благоразумно промолчала. Ава сообщила ей об отъезде француза. Она пыталась утаить свою боль, но Тодди почуяла неладное, заметив, как исказилось ее лицо, как метнулся в сторону взгляд. «Ава сама все расскажет, когда будет готова, — решила Тодди. — Не стоит наседать на нее с расспросами». А пока лучшее, что она могла сделать, — это оставаться рядом. Любые невзгоды легче перенести, когда возле тебя старый испытанный друг.

Ава бродила по саду как привидение. По ночам в одиночестве сидела на скамье под рябиной, погрузившись в воспоминания, оживляя в памяти мельчайшие подробности прошедшего года, от первой встречи с Жан-Полем до их последнего дня, проведенного вместе. В одну из таких ночей, укрывшись в гостевом домике, она начала свой дневник. Ава вклеивала в альбом лепестки цветов, посаженных вдвоем с Жан-Полем, вкладывала между страницами листья любимых деревьев и кустов — особые тайные знаки, вехи любви, напоминания о драгоценных мгновениях прошлого. Она писала стихи, восторженно рассказывала о саде, перечисляла то, что более всего радовало ее сердце, от первых утренних лучей на лужайке до нежных подснежников, пробивающихся сквозь тончайшую корочку инея. Перенесенные на бумагу воспоминания смягчали боль, несли утешение.


Жан-Поль вернулся во Францию с кровоточащей раной в душе. Жизнь представлялась ему бескрайним океаном, где он, словно «Летучий голландец», одинокий и потерянный, обречен был вечно скитаться, не смея пристать к берегу. Он не желал обсуждать свои чувства с кем бы то ни было, но когда отец встретил его в аэропорту и повез домой, неожиданно для себя самого рассказал ему об Аве. К удивлению Жан-Поля, Анри не ожесточился, как мать, а снисходительно усмехнулся.

— Послушай, — начал он, когда автомобиль выехал на широкую трассу, — давай говорить как мужчина с мужчиной. — Жан-Поль хмуро отвернулся, ему претило выслушивать очередные отцовские нравоучения. — Ни для кого не секрет, что я полжизни прожил в Париже с Иветтой. Нет ничего дурного в том, что мужчина завел себе любовницу. А вот жениться на любовнице — непростительная глупость. Особенно, когда женщина, о которой идет речь, — Ава Лайтли.

— Я не знал, что полюблю ее, папа.

— Я не осуждаю твой выбор, Жан-Поль. Напротив, признаю: у тебя отменный вкус. Ава Лайтли обворожительна. Но на тебе лежит ответственность за Ле-Люсиоль. Ты мой единственный сын, и твой долг — произвести на свет наследника, которому ты сможешь передать фамильное достояние. У Авы своя семья. Из ваших отношений с ней не выйдет ничего путного. Она высушена, как пустыня. Тебе нужна резвая молодая кобылка…

— Мне нужна только Ава, — перебил отца Жан-Поль.

— Я не прошу тебя полюбить другую женщину. Я никогда не был влюблен в твою мать. Я восхищался ею, уважал ее. Знал, что она достаточно хороша для меня и для Ле-Люсиоля, и оказался прав. Посмотри, какой великолепный сад она вырастила! Антуанетта создала это чудо из ничего, и теперь нашему парку завидует вся Франция. Из нее получилась превосходная хозяйка дома. Хорошая жена и мать. Она встречает заказчиков, оказывает достойный прием самым знатным из моих гостей. Такой и должна быть владелица замка. Жаль, что она не родила мне других детей. Tant pis! Женись на истинной леди, как это сделал я, и заведи любовницу. Но Ава — жена моего друга, она для тебя табу. Поставь на этом точку и благодари судьбу за то, что Филипп ни о чем не догадался.

— Я не хочу жениться на женщине, которую не люблю, — возразил Жан-Поль, зная, что отец никогда его не поймет.

— Люби, — пренебрежительно бросил отец. — Но люби головой, а не сердцем. Вот тебе мой совет. — Он добродушно потрепал сына по колену, и тон его смягчился. — Я рад, что ты унес оттуда ноги, не наделав шума. Не будь Ава замужем, из нее вышла бы отличная хозяйка Ле-Люсиоля. Ты не так уж далек от истины, Жан-Поль. Найди себе другую Аву.

— На земле есть лишь одна Ава.

Анри, смеясь, покачал головой:

— Ты еще молод, мой мальчик. Со временем ты поймешь, что единственной в своем роде женщины не существует. Но жениться на любовнице — дело пустое и бесплодное.

Автомобиль свернул на подъездную аллею замка, и Жан-Поль еще острее ощутил свое одиночество. Безмятежная красота Ле-Люсиоля казалась ему оскорбительной. Почему замок не скорбит вместе с ним, оплакивая утрату? Почему вместо серого неба и унылой пелены дождя его встречает пышная зелень залитых солнцем виноградников? В этом буйстве света и красок было что-то вульгарное, недостойное. Равнодушное великолепие Ле-Люсиоля больно ранило Жан-Поля. Собаки выбежали ему навстречу, он ласково потрепал их по головам, потерся щекой о теплые собачьи шеи.

— Пойди поздоровайся с матерью, — сказал Анри. — Она места себе не находит. Винит во всем себя.

Жан-Поль нашел мать возле голубятни. Стоя на коленях, она полола сорную траву. Заметив сына, Антуанетта обернулась, и стали видны следы слез на ее лице.

— Мама! — взволнованно воскликнул Жан-Поль, бросаясь обнять мать. — Прости, что я тебя огорчил.

— Это я во всем виновата, — прошептала Антуанетта, взяв сына за руку. — Я просила ее уговорить тебя вернуться в Англию. Должно быть, она подумала, что я одобряю вашу связь. Но я ничего не знала. Я думала только о тебе. А ее я вовсе не принимала в расчет. Откуда мне было знать, что между вами что-то возникнет.

— Ты ни в чем не виновата. Я уже тогда был влюблен в Аву. Если бы она не приехала, я все равно вернулся бы в Англию.

Антуанетта смерила сына долгим испуганным взглядом.

— Но ты ведь не вернешься туда, правда? — В ее голосе звучала тревога. Жан-Поль не ответил, и мать добавила: — Твой отец превратил мою жизнь в ад из-за Иветты. Не разрушай жизнь Филиппа. Подумай о детях.

— Мы с Авой только о них и думаем. Поэтому я здесь.

Напряжение отпустило Антуанетту. Лицо ее разгладилось.

— Слава Богу. — Она поднялась с земли и направилась к дверям замка. Жан-Поль последовал за ней. — Ты еще молод. Ты снова полюбишь. Сейчас ты этому не веришь, но так и будет. Сердце обладает чудесной способностью исцеляться от ран. Тебе кажется, что ты никогда не оправишься, но это не так. Самая жестокая, самая невыносимая боль проходит, рождается новая любовь. Найди девушку, которая сделает тебя счастливым, подарит тебе детей. Пусть Ле-Люсиоль наполнится детскими голосами и смехом. Не уподобляйся отцу. Окружи жену любовью и заботой, будь верен ей, как твой отец должен был хранить верность мне. Забудь о прошлом. Посмотри на этот прекрасный уголок Бордо. Он как спелый плод, созревший для новой семьи и новой жизни. Обещай мне, Жан-Поль.

— Я попытаюсь.

Антуанетта остановилась на газоне и резко повернулась к сыну, полная решимости довести разговор до конца.

— Нет, обещай мне. Я твоя мать, и я люблю тебя. Ты все, что у меня в жизни есть. Я знаю, что для тебя лучше. Не ищи встреч с этой женщиной. Оставь ее в покое, не вставай между ней и ее семьей. Пожалуйста, Жан-Поль. Если ты хочешь быть счастливым, отпусти ее, перечеркни прошлое и начни новую жизнь.

— Я дождусь, когда ее дети станут взрослыми. Тогда она уйдет ко мне.

— Eh bien[28], на том и порешим, — заключила Антуанетта, уверенная, что со временем Жан-Поль забудет Аву и женится на ком-то другом. — А сейчас пойдем, я покажу тебе фруктовый сад. Увидишь, что я посадила в этом году. — Позволив матери взять его под руку, Жан-Поль послушно повернул назад.

Идя по садовой дорожке, он почувствовал, как в мертвом, окаменевшем сердце вспыхнула крохотная искорка света. Впервые с той минуты, как он покинул Аву, душившая его боль чуть ослабела, мысли прояснились. Он будет заботиться о саде, ухаживать за виноградниками, сажать деревья и кусты, бережно возделывать землю. Он отдаст Ле-Люсиолю всю свою любовь, чтобы Ава, вернувшись наконец домой, увидела чудесный рай, сотворенный для нее. Взглянув на сад, она поймет, что все эти годы Жан-Поль не переставал ее любить.


Первый приступ тошноты настиг Аву в домике. Подавленная, глубоко несчастная, она не придала значения приступам тошноты, решив, что это следствие апатии. Аппетит пропал, только кока-кола немного помогала снять дурноту. Она пила колу из банки, лежа на кровати в спаленке под скатом крыши, и писала в дневнике своим изящным округлым почерком. Дни тянулись медленно, как густая смола. Стало рано темнеть, осень все чаще напоминала о себе холодным порывистым ветром, блекнущими красками еще недавно цветущего сада. Если бы не увядание природы, Ава не заметила бы наступления осени, дни слились для нее в один бесконечный унылый серый поток. Ей хотелось написать Жан-Полю или позвонить, просто услышать его голос, но она знала, что это бессмысленно. Одно лишь время способно приглушить боль. Следовало набраться терпения и ждать. Ава писала в альбоме, надеясь когда-нибудь вручить его Жан-Полю. Пусть узнает, как отчаянно она тосковала по нему.

— Ты выглядишь довольно бледной, Кустик, — заметил как-то за ужином Филипп. — И совсем ничего не ешь. Ты не заболела?

— Не думаю. Просто устала. Чувствую себя вконец измочаленной. Может, дело в погоде?

— Глупости. По-моему, ты беременна.

— Беременна? — изумилась Ава. — Ты так думаешь?

— Уверен. Тебя все время подташнивает. Ты быстро устаешь. Потеряла аппетит. Физически ты совершенно здорова. Почему бы тебе не купить один из тех тестов, которые постоянно рекламируют по телевизору, и не проверить?

— Надеюсь, ты ошибаешься.

— Почему? Не так давно ты страстно мечтала завести еще одного ребенка. — Филипп взял жену за руку. — Может быть, твое желание исполнилось. Почему бы и нет, а? У нас получаются такие чудесные дети.

При мысли о ребенке Ава побледнела. Но внезапная догадка заставила ее взволнованно замереть. Если она беременна, то это ребенок Жан-Поля. Она прижала ладонь к губам, чтобы скрыть улыбку. Ребенок Жан-Поля. О таком чуде она и мечтать не могла.

На следующий день Ава поехала в аптеку и купила тест на беременность. Дома дрожащими руками погрузила палочку в стаканчик с мочой, потом зажмурилась и взмолилась: «Господи, если ты есть, пожалуйста, подари мне дитя Жан-Поля, его частицу, плод нашей любви. Я буду любить его и лелеять. Боже, я никому не причинила зла. Я пожертвовала своей любовью ради мужа и детей. Этот ребенок будет моей наградой, твоим благословением, если я его заслуживаю». Открыв глаза, Ава увидела отчетливую голубую полоску — положительный результат. Беременна!

Ава бросилась к телефону, чтобы позвонить во Францию. В ее теле рос ребенок, о котором так мечтал Жан-Поль. Дитя любви. Маленькая частица их обоих. Она раскрыла записную книжку, нашла номер Ле-Люсиоля и застыла, глядя на ровную строчку цифр. Ее восторг внезапно увял, она словно очнулась ото сна. К чему приведет этот безрассудный звонок? Он лишь осложнит и без того запутанные отношения. Жан-Поль вправе потребовать себе ребенка. Ему нечего терять. А она, напротив, может потерять все. Семью и детей. Признаться Филиппу — значит, рискнуть всем, что ей дорого, причинить боль самым близким людям. Сделать несчастными тех, кого она пыталась защитить, пожертвовав своей любовью. Ава закрыла записную книжку. Ребенок Жан-Поля останется ее тайной. Никто не должен узнать правду. Филипп будет считать себя отцом, а дети с радостью примут нового братика или сестренку. Этот секрет Ава унесет с собой в могилу.


Следующей весной, когда бледно-желтые нарциссы подняли свои прелестные головки, а лепестки цветущих деревьев носились в воздухе, словно конфетти, Ава произвела на свет девочку. Она захотела, чтобы малышку назвали Пич[29], в память о прозвище, которое дал когда-то Жан-Поль ей самой. Узнав, что Ава выбрала для ребенка такое странное имя, Верити всерьез обеспокоилась состоянием рассудка дочери, но Филипп поддержал жену. Он с гордостью любовался крохотной девочкой, уверяя, что малышка — вылитая мать. К облегчению Авы, девочка унаследовала ее светлые волосы и белую кожу. От отца Пич досталась прелестная, чарующая улыбка. Эта улыбка была для Авы даром небес.

Глава 34 Печальный свет уходящего лета наполняет мою душу смутной тоской

Лондон

2006 год


Никогда прежде Дэвид не чувствовал себя так одиноко. Он потерял все. Миранда не отвечала на его звонки. Он пробовал писать ей в надежде, что она прочтет его длинные покаянные письма, где он клял себя за глупость и самонадеянность. Дэвид очень скучал по детям. Он пытался сосредоточиться на работе, но в памяти всплывали растерянные личики Гаса и Сторм, обращенные к нему с немым вопросом, и его охватывал мучительный стыд. Он не разговаривал с Блайт с того дня, как расстался с ней на вокзале Ватерлоо. Глядя, как она ввинчивается в пеструю толпу пассажиров, держа за руку Рейфела, Дэвид испытал жгучую ненависть к самому себе. За его ошибку расплачиваться придется детям. Рейфел никогда больше не будет играть в пиратов, спрятавшись в дуплистом дереве, а Сторм с Гасом — бегать среди развалин замка вместе с отцом. Он потерял детей. Потерял, едва успев ощутить радость отцовства.

Если бы не его проклятый гонор… Дэвид верил, что может позволить себе все, что заблагорассудится, поскольку трудится как вол и зарабатывает большие деньги. Но Миранда не загородный дом и не машина, не имущество, движимое или недвижимое, не дорогая безделушка, атрибут состоятельного мужчины, как любовница или городская квартира. Дэвид любил Миранду, она была матерью его детей. Мысль о потере семьи приводила его в отчаяние. Если бы только он мог вернуться в прошлое и все исправить. Он не пожалел бы ничего. Ничего.

У Дэвида было немало знакомых, но всего один друг, с которым он мог поделиться своей бедой, — Сомерлед Макдоналд по прозвищу Мак. Их дружба длилась много лет. Дэвид доверил бы Маку самые постыдные тайны, не опасаясь, что тот станет хуже к нему относиться. Этот здоровяк с честными ореховыми глазами и сильным тренированным телом атлета был преданным другом, надежным как скала. Вдобавок Мак обладал отменным чувством юмора и умел находить смешное даже в самых драматических обстоятельствах. Его жена Лотти за годы замужества успела сблизиться с Мирандой. Клейборны проводили выходные в родовом имении Мака в Йоркшире, где мужчины вместе охотились. Дэвид разделял страсть Мака к регби и крикету. Друзья просиживали ночи напролет у телевизора в гостиной Мака в Фулхеме, напряженно следя за тем, как англичане и австралийцы сражаются за «Урну с прахом»[30]. Гас был крестником Мака, а Дэвид приходился крестным отцом Александру, сынишке Мака и Лотти. Теперь же сам Дэвид нуждался в мудром совете крестного.

Пока Лотти наверху укладывала спать Александра, Дэвид поведал старому другу свою историю.

— Я вел себя как последний мерзавец, — признался он, вжавшись в диван и закрыв лицо руками. — Я потерял все. И ради чего? Ради пустой интрижки! — Мак терпеливо выслушал сбивчивый монолог друга. Дэвид проклинал себя за глупость и едва не плакал от отчаяния. — Миранда всегда была мне хорошей женой, а я поступил как мерзавец. Мама всегда говорила мне: «Что посеешь, то и пожнешь». Миранда права, что выгнала меня, я вполне это заслужил. — Он поднял на друга красные, воспаленные глаза. — Что же мне делать, Мак? Скажи, как мне вернуть ее?

Мак с бокалом светлого пива в руках сидел в кресле, закинув ногу на ногу. Из-под задранной штанины выглядывал носок для регби.

— Ты вернешь ее, Дэв. Но прежде она заставит тебя поползать на брюхе, вымаливая прощение. Что толку без конца перемалывать случившееся? Прошлого не вернешь. Прежде всего ты должен написать ей.

— Я уже писал. Готов поспорить, она выбрасывает мои письма в корзину не читая. — Дэвид с убитым видом глотнул виски.

— Сомневаюсь. Если она по-прежнему тебя любит, а я уверен, что так оно и есть, ей захочется выслушать твои извинения. Убедиться, что ты сожалеешь о своем проступке, что ты любишь ее и мечтаешь вернуть любой ценой. Что ты безумно дорожишь ею и детьми. Надеюсь, ты достаточно пресмыкался, раболепствовал и каялся?

— Сверх меры.

Мак пожал плечами в своей невозмутимой манере.

— Ты упал лицом в грязь и полз, умываясь слезами и моля о пощаде?

— Да, пожалуй.

Мак улыбнулся, сделав щедрый глоток пива.

— Молодец. Это хорошее начало. Теперь пошли ей цветы с запиской, что она единственная женщина в твоей жизни. И не обычный букетик, а целое море, завали ее кухню розами. Только потеряв ее, ты понял, как много она для тебя значит. Вот и напиши ей о своих терзаниях. Если ты действительно хочешь ее вернуть, тебе придется здорово потрудиться. Она чувствует себя оскорбленной и униженной. Угораздило же тебя развлекаться именно с подругой Миранды! Неужели не мог найти себе девицу подальше от дома? В любом случае Миранда хочет лишь заставить тебя страдать, как страдает она. Ты как-никак отец ее детей, и она тоже боится тебя потерять. Приготовься к тому, что следующие десять лет тебе придется униженно замаливать грехи.

— Я не хочу, чтобы мои дети считали меня каким-то чудовищем. Мне невыносима мысль, что они видят во мне… — Дэвид закрыл лицо руками.

— Миранда — здравомыслящая женщина. Она не станет настраивать детей против тебя.

— Люди подчас совершают глупости, когда доходят до предела. — Дэвид с тяжелым вздохом откинулся на подушки. — Знаешь, я почти не уделял времени семье, думал только о себе и о работе. Я был плохим отцом. Все выходные тупо пялился в телевизор, смотрел спортивные программы, вместо того чтобы построить детям в лесу шалаш или свозить их на рыбалку. А потом увидел нашего садовника Жан-Поля, который ловко втерся в мою семью и занял мое место. — Дэвид горько рассмеялся. — Я увидел его в огороде вместе с Мирандой и детьми. Сияло солнце, чирикали птички на деревьях, для завершения идиллии не хватало только чертовой собаки, виляющей хвостом. Я вдруг понял, что мне нет места в собственной семье. И знаешь, что самое ужасное? Виноват в этом я один. Не Жан-Поль. Он просто делал свою работу, причем справлялся с ней блестяще. Я отдалился от Блайт, пока она не заявилась ко мне в офис в одной шубе, надетой на голое тело. После того случая я решил порвать с ней и проводить больше времени с семьей. Все вроде бы стало налаживаться, и вдруг Миранда объявила, что пригласила Блайт на выходные. Я не собирался продолжать отношения с этой щучкой — наоборот, пытался прекратить их как можно деликатнее. Я понимал, что, если ее разозлить, она закатит скандал и все разрушит. Миранда подумала, что я трахал Блайт в теплице. Со стороны так и выглядело, но это неправда. Какой же я идиот!

— Да ладно, Дэвид, все делают глупости. Не ты первый, не ты последний.

— Взгляни на себя, Мак, — воскликнул Дэвид, осушив бокал. — У вас с Лотти такая крепкая семья. Ты сильный, по-настоящему сильный, уверенный в себе человек. Не то что я. Ты всегда был таким, Мак. Еще в школе, когда считался лучшим регбистом в команде. Я тебе завидую. Ты бы ни за что не вляпался в такую историю.

Мак снова пожал плечами:

— Все ошибаются. Она простит тебя. Смотри, сюда идет моя чудесная женушка.

Лотти спускалась с лестницы с довольной улыбкой матери, чей ребенок наконец-то уснул.

— Хочешь еще виски? — спросила она, с сочувствием глядя на Дэвида. Лотти слышала весь разговор, находясь наверху, в комнате Александра.

— Вы с Мирандой подруги, Лотти. Ты не могла бы поговорить с ней? Убедить ее хотя бы встретиться со мной.

Лотти не знала, как лучше поступить: разыграть неведение или признаться, что слышала все от первого до последнего слова. Она нерешительно посмотрела на мужа, тот ободряюще кивнул.

— Извини, я невольно слышала ваш разговор, — призналась она, взяв бокал Дэвида, чтобы наполнить его виски. — Я позвоню Миранде.

Дэвид облегченно вздохнул.

— Спасибо, Лотти. Ты ангел.

— Я не могу ничего тебе обещать.

— Знаю, но поскольку жена отказывается говорить со мной, ты для меня единственный способ передать ей хоть что-то.

— А что мне ей сказать?

— Что я люблю ее и безумно жалею о случившемся. Что прошу прощения и готов на все, лишь бы вернуть ее. — Дэвид наклонился вперед, упершись локтями в колени, и устало потер глаза. — Я скучаю по ней и по детям. Моя жизнь превратилась в ад.

Мак уверенно усмехнулся:

— Лотти найдет нужные слова.

* * *

В Хартингтон-Хаусе Миранда, сидя за компьютером, лихорадочно набирала текст. Роман стал для нее отдушиной, целебным снадобьем, приглушающим боль. Тайный дневник Авы Лайтли, тоска по Жан-Полю и разрыв с Дэвидом сплелись в один узел, в один замысловатый сюжет. Слова лились сами собой, как вода в бурлящем ручье, так быстро, что пальцы Миранды едва успевали порхать по клавишам. Она уже написала сто десять тысяч слов, и, к ее удивлению, книга получалась по-настоящему яркой, наполненной лиризмом и страстью, захватывающей и заставляющей задуматься. Перечитывая написанное, Миранда воодушевилась: пусть ее брак распался, но даже из собственного несчастья ей удалось вынести что-то хорошее. И хотя все ее мысли были заняты романом, она отчетливо уловила разливающийся в воздухе аромат цветущих апельсинов.


После пережитого кошмара Жан-Поль стал для Миранды настоящей опорой. Он терпеливо выслушивал ее у себя в гостиной, когда ей требовалось излить душу. Захлебываясь рыданиями, Миранда рассказывала ему историю своей жизни. Как они познакомились с Дэвидом, как начали встречаться, а потом поженились. Жан-Поль всегда старался построить беседу так, чтобы Миранда говорила о том, что ей больше всего нравилось в муже, вспоминала самые счастливые годы их брака. Вновь и вновь перебирая в памяти события прошлого, Миранда поняла, что первые трещины в ее браке появились еще в Лондоне, а переезд в Дорсет и существование порознь лишь углубили уже возникшее отчуждение. В Лондоне она была так поглощена собственной жизнью, что не замечала этого. В Хартингтоне она оказалась предоставлена самой себе, постепенно привыкла обходиться без Дэвида, и усиливающееся охлаждение начало просачиваться в трещины, подобно легкому морскому ветерку, нежному, но разрушительному. Миранде отчаянно хотелось признаться Жан-Полю в любви, но ее удерживал стыд. Француз казался таким неприступным, она боялась смутить его.

Миранда писала как одержимая. Писала по ночам, пока дети спали, отрываясь от стола лишь утром, когда водянистые лучи восходящего солнца вливались в кабинет, чтобы напомнить ей о времени. Веки начинали тяжелеть, в глазах появлялось жжение, но Миранда продолжала писать. Днем ей тоже удавалось поработать, поскольку дети проводили много времени в саду с Жан-Полем. В их жизни ничего не изменилось. Они спокойно приняли объяснение матери, что отец не сможет приезжать домой из-за работы. Правда, в пытливых глазах Гаса мелькнуло подозрение, но Миранде удалось убедить сына, что, несмотря на ссору, мама с папой остались друзьями. Одолжив у Джереми лошадей, Жан-Поль взял ребят на верховую прогулку по холмам, откуда открывался чудесный вид на море. Вглядевшись в горизонт, он вспомнил тот далекий прекрасный день, когда шел дождь и они с Авой искали убежища под деревьями.

Жан-Поль с гордостью любовался садом. С помощью мистера Андервуда и Миранды он вернул усадьбе былое великолепие. В саду оставалось еще место для новых посадок, а некоторым кустам требовались годы, чтобы окрепнуть и достичь полного расцвета, но волшебство вернулось, земля вновь обрела чудесную силу. Сад больше не выглядел высохшим и безжизненным, лишенным души. Бредя по извилистой дорожке через деревенский садик к голубятне, Жан-Поль явственно ощущал присутствие Авы. Казалось, она прячется между розами и лилиями. Он любил сидеть на круглой скамье, обнимавшей одинокую рябину, где до него порой доносился сладкий аромат цветущих апельсинов. Тогда Жан-Поль закрывал глаза и видел сидящую рядом Аву. Она восхищалась садом и цветами, как восторгалась когда-то его рисунком. Воспоминания приносили ему горькую радость. Сдерживая слезы, он спрашивал себя, не напрасно ли прождал всю жизнь единственную женщину, вместо того чтобы забыть о ней, жениться на другой и завести детей. Глядя на Сторм с Гасом, играющих в саду, как играли за двадцать шесть лет до них Арчи, Ангус и Поппи, он тосковал по тому, чего у него никогда не было.


Письмо Дэвида занимало пять страниц, исписанных просьбами о прощении и горькими сетованиями, как он скучает по жене и детям. Неделю спустя Миранда получила целый фургон красных роз с запиской:


«Только потеряв тебя, я понял, как ты мне дорога. Я люблю тебя больше жизни. Каким же я был идиотом, что не ценил то редкое, драгоценное сокровище, которым обладал».

* * *

Потом позвонила Лотти.

— Дэвид был у нас на днях, приезжал к Маку, — начала она. — Он совершенно раздавлен. Никогда еще не видела его таким истерзанным.

— Он получил по заслугам. Дэвид крутил любовь с моей подругой. Докатился до того, что совокуплялся с ней у нас в саду!

— Он уверяет, что это неправда.

— Да? Тогда почему у него была расстегнута ширинка?

— Этого я сказать не могу, — признала Лотти. — Послушай, он осознал, какую ужасную ошибку совершил, и клянет себя на чем свет стоит. Говорит, что хотел бы вернуться в прошлое и все исправить. Вычеркнуть из своей жизни всю эту ужасную историю.

— Знаю, я получила письмо на пяти страницах.

— Он спрашивал у Мака совета. Дэвид готов на все, лишь бы вернуть тебя. Он скучает по детям…

— Жан-Поль им больше отец, чем когда-либо был Дэвид.

— Да, Дэвид упоминал о Жан-Поле.

— Не сомневаюсь. Жан-Поль стал для него живым укором.

— Дэвид и без него себя корит, — рассудительно возразила Лотти. — Хотя бы поговорила с ним?

— Нет, только не сейчас. Еще слишком рано. Мне нужно успокоиться и все осмыслить. Ты не представляешь, что мне пришлось пережить. До сих пор не могу прийти в себя.

— Тогда позволь ему увидеться с детьми, — дипломатично предложила Лотти. Ей хотелось отвоевать для Дэвида хотя бы крохотный плацдарм; одержать пусть маленькую, но победу.

Миранда ненадолго задумалась.

— Ты права, — нехотя уступила она. — Это наша с Дэвидом война. Дети тут ни при чем.

— Как великодушно с твоей стороны, Миранда. — Лотти облегченно вздохнула. Лед, кажется, тронулся.

— Скажи ему, что он может приехать в эти выходные. В пятницу вечером я уеду в Лондон и остановлюсь в гостинице. Я обещала сводить подругу в магазины, не хочется ее разочаровывать. Да и самой мне не помешает развеяться, исчезнуть из дома на пару дней. Заранее закажу номер в «Беркли», вернусь в воскресенье днем.

— Можешь остановиться у нас, мы с радостью тебя примем, — предложила Лотти.

— Спасибо, Лотти, но я буду с подругой, Эттой. И потом, самое меньшее, что может сделать Дэвид, — это оплатить нам двухместный люкс. Я остановилась бы в кенсингтонской квартире, но мне противно думать, что там он трахал Блайт.

— Отлично. Я передам все Дэвиду, кроме твоих последних слов, и перезвоню тебе.

— Спасибо, Лотти.

— Всегда рада помочь. Мы оба любим тебя, Миранда. Надеюсь, все у вас наладится.

— Я тоже надеюсь. — Но Миранда вовсе не была уверена, что хочет сохранить семью. Ее влекло к Жан-Полю. Эта раздвоенность мучила ее, и разобраться в себе, понять, что же ей на самом деле нужно, можно было, лишь объяснившись с Жан-Полем.

Он сидел на скамье под рябиной. Дети копали ямку среди лиственниц возле голубятни.

— Вы не против, если я посижу с вами? — спросила Миранда, открывая красную калитку и ступая под арку из роз.

— Вовсе нет. Как вы?

Она присела на скамью и вздохнула, не зная, с чего начать.

— Дэвид написал длинное любовное письмо. Просит прощения, пишет, что очень жалеет о том, что произошло, раскаивается и хочет меня вернуть, засыпал меня красными розами.

— Для начала неплохо.

— Я решила позволить ему навестить детей в эти выходные. Сама я уеду в Лондон с Генриеттой, остановлюсь там в гостинице. В конце концов, ни к чему вмешивать детей в эту историю. Почему они должны страдать?

— Вы мудрая женщина.

— Если бы. Вот вы по-настоящему мудрый человек, Жан-Поль. Вы ближе моим детям, чем их родной отец. Мне кажется, Гасу всегда не хватало отцовского внимания и любви. Дэвид никогда им не занимался, а вы стали для мальчика тем отцом, о котором он мечтал. — Миранда опустила глаза. — Благодаря вам я научилась наслаждаться обществом своих детей и полюбила возиться с землей. Мне очень дорог этот сад. Никогда бы не подумала, что такое возможно. Я не представляла себе жизни без Лондона. При виде резиновых сапог меня охватывал ужас, а теперь я редко надеваю туфли на каблуках, и меня это нисколько не смущает. Я изменилась. Вы меня изменили.

— Не я, — мягко возразил Жан-Поль. — Я хотел бы приписать себе эту заслугу, но не могу. Ваш сад таит в себе волшебство.

— Но волшебство не возникло само по себе. Оно появилось благодаря вам. — Миранда почувствовала, что краснеет.

— Оно всегда было здесь, Миранда. Я лишь пробудил его ото сна.

Она набрала в грудь побольше воздуха.

— Вы необыкновенный человек, Жан-Поль. Вы мудрый и добрый, дети вас обожают. И мне вы очень дороги. Я привыкла доверять вам, полагаться на вас. Скажу вам правду: мне кажется, я влюблена в вас.

Жан-Поль не ответил. Положив руку Миранде на плечо, он крепко ее обнял.

— Миранда, вы меня не любите. Вы просто растеряны.

— Нет. Я думаю, что полюбила вас в тот самый день, когда Сторм привела вас к нам в дом.

Жан-Поль немного помолчал, подбирая нужные слова, чтобы не ранить Миранду.

— Вы ведь знаете, я не могу ответить на ваши чувства. Не могу дать вам то, чего вы от меня ждете, — произнес он наконец.

Глаза Миранды наполнились слезами. Она сдерживалась изо всех сил, чтобы не заплакать.

— Не можете?

— Я люблю вас как дорогого друга. Но я всегда буду любить другую женщину. Никто не сможет занять ее место в моем сердце. Никто и никогда.

— Кто она?

— Та, кого я знал много лет назад. Она была замужем, с детьми. Нам приходилось скрывать нашу любовь. Мы не могли быть вместе.

— Она осталась с мужем?

— Она никогда не оставила бы детей ради меня. Их она любила сильнее. И это правильно. Это случилось давным-давно, в другой жизни. Тогда я был молод, а теперь стар. — Жан-Поль горько посмеялся над собственной глупостью. — Я отдал ей всю свою жизнь. С того дня как мы расстались, почти тридцать лет назад, я не переставал мечтать о ней.

— И вы никогда не пытались построить другую жизнь? — спросила потрясенная Миранда. — Я не думала, что в наши дни люди способны так преданно любить.

— Когда сильно кого-то любишь, от этого невозможно отрешиться. Ни одна другая женщина не выдерживает сравнения с той, единственной. Я был отравлен любовью. Остальные женщины для меня не существовали. Тот, кому довелось пережить великую любовь, никогда не согласится на меньшее.

Миранде вдруг показалось, что эту историю она уже когда-то слышала. Внезапная догадка заставила ее похолодеть. Возможно, тайный дневник, занимавший ее воображение, предназначался Жан-Полю. Неужели Ава Лайтли была его возлюбленной?

— Как долго длилась ваша связь? — осторожно спросила Миранда.

— Год, — ответил он. Теперь у Миранды не осталось сомнений. Но что означали буквы «М.Ф.»? Ответ следовало искать на страницах альбома.

— Какой она была?

— Удивительной, особенной, ни на кого не похожей, забавной и милой. Она умела понимать и ценить природу. У нее был настоящий дар к садоводству. Она научила меня всему, что я знаю.

Миранда поспешно вернулась в дом. Альбом показался ей еще толще, чем прежде, когда она бережно взяла его в руки. Если Жан-Поль — тот самый М.Ф., то его появление в Хартингтоне не случайность. Теперь понятно, почему он устроился работать садовником. Неудивительно, что ему удалось воссоздать прежний облик сада, ведь он сам сотворил его когда-то вместе с Авой Лайтли. Это он нарисовал деревенский сад. Жан-Поль вернулся, надеясь встретить Аву, а нашел Миранду с семьей. Вот почему он выглядел таким опечаленным. Ава не дождалась его, как обещала. Тогда зачем она оставила в домике дневник? Почему не отослала его во Францию?

Миранда лихорадочно перелистывала страницы, ища упоминания об М.Ф. Теперь все недостающие детали головоломки встали на свои места и расплывчатая картина вдруг обрела свои очертания. Наконец Миранда нашла слова, которые искала.

«О, Мистер Француз, ты словно отхватил ножом половину моего сердца и увез с собой. Я знаю, рана никогда не затянется. Кровь будет сочиться капля за каплей, пока не вытечет вся. Дети — мое утешение. Без них душа моя давно засохла бы, как лишенное влаги деревце».

Глава 35 Тишина полуночи, несущая покой. Я всегда знала: по ту сторону тьмы сияют небеса

Вечером Миранда не пошла в кабинет, чтобы продолжить работу над романом, а уселась на постели с чашкой супа в руках. Она решила дочитать дневник. Ей не терпелось узнать, что случилось в конце. Перелистав страницы, она нашла место, где остановилась в прошлый раз, и погрузилась в чтение.

Жан-Поль сидел в гостиной, с тяжелым сердцем оглядывая пустую комнату. Он не мог вечно оставаться в Хартингтоне. Свою работу он выполнил. Вернул жизнь саду, как, наверное, хотела бы Ава. Жан-Поль представления не имел, где ее искать, и какая-то часть его существа боялась узнать правду. Ава уехала, исчезла, не оставив следа, вот и все. Прошло без малого тридцать лет, за эти годы она ни разу не дала о себе знать, не прислала ни слова утешения. Жан-Поль вернулся во Францию, чтобы заботиться о виноградниках, ему не оставалось ничего другого. А тем временем жизнь Азы текла своим чередом.

Он вернулся домой зализывать раны и с головой окунулся в новую жизнь. Мать задалась целью познакомить его со всеми достойными француженками, но эти красивые утонченные женщины оставляли его равнодушным. Сердце Жан-Поля омертвело, его не трогала ни их красота, ни шарм. Антуанетте очень хотелось внуков, но Жан-Поль твердо решил хранить верность Аве, хоть она и не могла ответить ему тем же. Мать умоляла его жениться ради продолжения рода, чтобы было кому оставить замок, но он отказывался. Женитьба означала бы предательство. Ава оставалась замужем, потому что у нее не было выбора. Жан-Поль был свободен и предпочел одиночество. Он не был монахом, не изводил себя воздержанием, но женщины в его жизни появлялись и исчезали, подобно ночным теням. Случайные попутчицы, лишенные души, не оставляющие воспоминаний.

Вернуться в Хартингтон его подтолкнула смерть матери. Как преданный сын, Жан-Поль ухаживал за Антуанеттой до последнего дня, а оставшись один, решился совершить то, о чем неотступно думал все двадцать шесть лет: найти Аву и привезти во Францию. Но жизнь не сказка со счастливым концом. Он надеялся, что Ава встретит его в домике у реки, но его ждало разочарование. Отправляться на поиски не имело смысла. Оставалось лишь перевернуть страницу и начать жизнь с чистого листа.

Миранда представить себе не могла, что конец истории окажется трагическим. Ава превратила домик в святилище. Вот почему стол был накрыт на двоих. Она выбрала единственный способ доказать Жан-Полю свою верность: сохранить домик таким же, как в день их последней встречи. Она жила с мужем, растила детей, но домик служил ей тайным храмом, свидетельством ее любви.

Читая дневник, Миранда с удивлением узнала, что в семье Лайтли появился четвертый ребенок. Значит, Ава совершила то, о чем задумывалась еще до связи с Жан-Полем, пытаясь спастись от самой себя. Малышка Пич накрепко привязала ее к семье на долгие годы. С младенцем на руках Ава не могла даже помышлять о свободе.


«Пич — мое утешение и радость. День за днем я не перестаю удивляться ей и благодарить Господа за этот чудесный дар. Она благословение небес, посланное мне в дни безысходности и отчаяния. Это крохотное существо явилось на свет, чтобы осушить мои слезы и исцелить мое израненное сердце своим кротким взглядом и прелестной улыбкой. Я думала, лучшая часть меня умерла в тот день, когда ушел мой любимый, но я ошиблась. Частица его росла во мне, удивительная и прекрасная, как он сам. Пич принесла в этот мир любовь, собрав из осколков мой разбитый вдребезги мир, оживив мою душу. Если бы не она, я бы тихо угасла, как ранний цветок, убитый морозом, В Пич вся моя жизнь, а она даже не знает об этом. Когда-нибудь я расскажу ей. Господи, пошли мне силы… Боже, дай мне время…»

Миранда оцепенела, не в силах поверить в очевидное. Снова и снова перечитывая последний абзац затуманенными от слез глазами, она поняла, что Пич — дитя Жан-Поля. Ребенок, о котором он так страстно мечтал. Сколько долгих лет Жан-Поль провел в одиночестве, не зная о существовании дочери. Миранда разгладила ладонью страницу альбома. Здесь, среди хрупких сухих цветов и листьев, скрывалась тайна огромной важности. «Что же мне делать? Как сказать Жан-Полю, что все это время дневник был у меня? Как признаться, что я забрала его из домика? Сможет ли Жан-Поль меня простить? Поверит ли, что я не догадывалась, для кого оставлен альбом?» Миранду бросило в дрожь. Ей предстояло рассказать Жан-Полю о тайном святилище Авы, о накрытом на двоих столе, простоявшем двадцать шесть лет в ожидании его возвращения. Как тяжело причинить боль самому близкому другу. Не оттолкнет ли ее Жан-Поль?


На следующий день Миранда позвонила Генриетте и сообщила о планах на выходные. Та пришла в восторг. Генриетта пока не рассказывала Миранде о Джереми. На субботнем благотворительном вечере в городской ратуше они держались вместе, а после Фицгерберт стал часто наведываться в ее магазинчик. Иногда он не заставал ее (это случалось, когда Генриетта бывала у Троя). Тогда о его визите сообщала Клер. «Это снова он, — криво усмехаясь, говорила сестра. — Почему бы ему просто не пригласить тебя куда-нибудь?» Генриетта не знала, почему Джереми ни разу не предложил ей поужинать вместе. Возможно, он был слишком робким. А может, ему вполне хватало ее дружбы. Вряд ли такой мужчина, как Джереми, мог влюбиться в нее.

— Скорее всего он меня просто жалеет, — вздохнула она, услышав, что Джереми снова заходил.

В ответ на это Клер закатила глаза.

— Неудивительно, что ты до сих пор не замужем, — проворчала девушка, не желая обидеть сестру. — Тебе явно не хватает уверенности в себе. И напрасно! Благодаря книжке Сюзанны и Тринни ты теперь выглядишь просто умопомрачительно!

Заказав номер в «Беркли», Миранда решила выяснить, куда переехали Филипп с Авой. Она собиралась расспросить миссис Андервуд или викария, но потом решила зайти на почту и заявить, что ей пришла посылка для миссис Лайтли. Наверняка прежние хозяева Хартингтон-Хауса при переезде оставили на почте свой новый адрес.

Взволнованно распутывая тайну дневника, Миранда забыла о собственной личной драме, об ужасном предательстве Дэвида и о разрушенном браке. Отвергнутая Жан-Полем, она испытывала не горечь, а сочувствие. Ее зарождающаяся влюбленность казалась ей бледной тенью любви Авы. Миранда знала, что сумеет оправиться от удара, чего не смогла Ава. Трагическая судьба Жан-Поля и его возлюбленной оставила глубокий след в душе Миранды. Ей хотелось действовать, сейчас же, без промедления. «Если после стольких лет мне удастся свести Жан-Поля с Авой, он простит мне дневник», — уверяла она себя.

Решительным шагом Миранда вошла в почтовое отделение, помещавшееся в одном здании с магазинчиком Джамала, сына Фатимы.

— Здравствуйте, Джамал. Как дела? — весело поздоровалась она.

— Спасибо, хорошо.

— Ваша мама — настоящее сокровище.

— Знаю. Она умеет работать, как и я.

— Да, это я вижу. Вы один ведете здесь все дела?

— Немного помогает жена.

— Ну конечно. Вся семья впряглась в работу. Дешевый труд!

— Вот именно, — рассмеялся Джамал. — Чем могу служить?

— У меня к вам просьба.

— Я слушаю.

Миранда постаралась принять беспечный вид, скрывая неловкость. Она не привыкла хитрить.

— Я получила посылку для миссис Лайтли. На ней нет обратного адреса, и мне не хочется ее открывать.

— Понимаю. Хотите, чтобы я ее отправил миссис Лайтли?

— По-моему, лучше ей позвонить. Возможно, миссис Лайтли захочется приехать посмотреть, что стало с ее садом. Она могла бы сама забрать посылку. Коробка довольно большая — пожалуй, слишком велика, чтобы отправлять ее почтой.

— Ясно. Это легко уладить. Позвольте я поищу адрес. — Отвернувшись к полкам, Джамал стал перебирать старые серые папки, снабженные ярлычками и аккуратно расставленные по алфавиту. Найдя нужную папку, он вытащил ее и раскрыл. Миранда затаила дыхание, ей не терпелось приблизиться еще на шаг к женщине, чья удивительная и печальная любовная история занимала все ее мысли. Наконец Джамал нашел то, что искал. — Миссис Лайтли переехала в Корнуолл, в местечко под названием Пендрифт. Записать вам ее адрес?

— Да, пожалуйста.

— Тут есть и телефон. Лайтли были чудесной парой. Мы редко видели мистера Лайтли, после того как он заболел, но его жена часто заходила отправить письма или выбрать какую-нибудь мелочь, которую забыла купить в супермаркете.

— Я мечтаю с ней познакомиться, — призналась Миранда, взяв листок бумаги с адресом.

— О, вам она понравится. Миссис Лайтли такая забавная.

Миранде не терпелось позвонить Аве. Ее не оставляло ощущение, что рассказанная в дневнике история любви сплетается с жизнью, а персонажи, сошедшие со страниц альбома, обступают ее, словно ожившие призраки прошлого. Вернувшись домой, она прослушала записи на автоответчике. Звонила Лотти. Подтвердила, что Дэвид приедет на выходные увидеться с детьми. Вряд ли Дэвид найдет чем занять детей. Интересно, что он будет делать с ними целых два дня? Она решила договориться с миссис Андервуд насчет обеда и попросить Жан-Поля присмотреть за ребятами, на случай если Дэвид уткнется в телевизор, предоставив сына и дочь самим себе. Когда Миранда вошла, Фатима мыла пол в холле, а мистер Андервуд, стоя в дверях, наслаждался долгим перерывом на кофе и увлеченно рассказывал о нашествии кротов, портящих газон. Залитая солнцем терраса и убегающая вдаль живописная дорожка, поросшая тимьяном, напоминали роскошные театральные декорации. Направляясь в кабинет, Миранда на мгновение задержалась в холле, чтобы полюбоваться этим зрелищем.

Она закрыла за собой дверь и села за стол, обдумывая предстоящий разговор. Самое лучшее представиться и пригласить Аву посмотреть на сад. Приехав в Хартингтон, Ава встретится со своим давним возлюбленным. Миранда решила отдать дневник Жан-Полю, объяснив, что взяла его по ошибке. Набрав в грудь побольше воздуха, она уверенно набрала номер. Потянулись длинные гудки, никто не отвечал. Разочарованная, Миранда уже собиралась повесить трубку, когда наконец услышала женский голос:

— Да?

«Ну, будь что будет».

— Здравствуйте, я говорю с миссис Лайтли?

Последовала долгая пауза. Миранда нерешительно взглянула на листок с телефоном. Может, она так разволновалась, что ошиблась номером?

— А кто ее спрашивает?

— Меня зовут Миранда Клейборн, я живу в Хартингтон-Хаусе…

Голос женщины смягчился.

— Мне очень жаль, мама ушла из жизни год назад.

Миранда потрясенно ахнула.

— Ава Лайтли умерла?

— Да.

— А мистер Лайтли?

— Папа немного постарел, но держится бодро. Спасибо.

— Вы Поппи?

— Нет, я ее сестра, Пич.

У Миранды пересохло во рту. Она отчаянно пыталась подобрать нужные слова.

— Мне очень жаль, что вашей мамы больше нет, Пич. Я так много о ней слышала, у меня такое чувство, словно мы были знакомы. В Хартингтоне ее очень любили. Когда мы здесь поселились, все только и говорили, что о ее чудесном саде.

— Сад был маминой страстью. Ей тяжело было расстаться с ним.

— Простите, что спрашиваю, но меня давно мучает любопытство. Почему она уехала?

— У папы случился удар, ему стало не под силу справляться с лестницей. Мама сама ухаживала за ним. У нее просто не было выбора. Она тяжело переживала переезд. Думаю, это разбило ей сердце.

— Пожалуй, вы правы. Знаете, я вернула саду прежний облик. Мне хотелось сделать это ради вашей мамы. Когда мы переехали сюда, сад выглядел заброшенным. Он совсем одичал, зарос сорняками. Тут требовалось как следует потрудиться. Я решила, что это мой долг — вернуть саду прежнее великолепие. Ради нее.

— Это так мило с вашей стороны. Мама была бы очень рада.

— Я восстановила сад не одна. Мне помогал замечательный француз по имени Жан-Поль де ля Грандьер. — Как и ожидала Миранда, последовало долгое молчание. — Казалось, он заранее знал, чего я хочу. Я предоставила ему полную свободу действий, и теперь сад по-настоящему прекрасен. Как бы я хотела, чтобы вы его увидели. Вы можете приехать и остановиться здесь в любое удобное для вас время. В конце концов, Хартингтон-Хаус был вашим домом.

— Он был моим домом двадцать три года, — нерешительно проговорила Пич. — Я тоже его любила.

— Пожалуйста, приезжайте.

— Даже не знаю… — Миранда услышала в отдалении мужской голос. — Это папа, — объяснила Пич. — Я скажу ему, что вы звонили. Он будет вам благодарен. Мы все любили Хартингтон.

Итак, Авы Лайтли уже нет. Миранда положила трубку и откинулась в кресле. Ее охватила грусть, словно она потеряла подругу. Какое горькое разочарование. Почти год она жила историей Авы, пока ее собственная жизнь рушилась, рассыпалась как карточный домик. Ава помогала ей держаться. А теперь от прошлого остались одни руины. Бедный Жан-Поль. Он в потемках ощупью бредет среди развалин, содрогаясь от холода.

Он, конечно, не знал, что Ава умерла. Разве вернулся бы он в Хартингтон, как обещал, если бы не надеялся найти здесь любимую? Может быть, Ава оставила дневник в домике, поскольку понимала, что умирает. Она хотела, чтобы Жан-Поль видел: она сдержала слово. Миранда взволнованно вздохнула. Нет, здесь что-то не то. Почему она просто не послала альбом Жан-Полю? Не позвонила, не сообщила, что больна? Почему не попыталась увидеться с ним перед смертью? Зачем оставлять дневник чужим людям, новой семье, которой вздумается там поселиться?

Миранда с горечью думала о том, что Ава никогда не увидит, каким стал ее сад. Она умерла, оставив после себя дневник. Эту ужасную правду Миранде предстояло рассказать Жан-Полю. Она медленно поднялась и вышла в сад. Ей хотелось посидеть под рябиной и все обдумать. К чему торопиться? Разговор с Жан-Полем лучше отложить. Пока есть жизнь, есть надежда. Лучше подождать и выбрать подходящий момент.

Глава 36 Мой сад обладает чудотворной силой, способной исцелить самые глубокие сердечные раны

Дэвид появился в Хартингтон-Xayce через несколько часов после того, как Миранда с Генриеттой уехали на вокзал. Генриетта оставила свой «фиат» на подъездной дорожке, собираясь забрать его по возвращении. Миссис Андервуд присматривала за детьми на кухне, готовя ужин на троих. Укладывать детей спать, как только отец войдет в дверь, смысла не было, тем более что впереди их ждали выходные и ничто не мешало им подольше поспать в субботу утром.

Миссис Андервуд услышала, как хлопнула входная дверь. Сторм с Гасом тотчас вскочили с кухонной скамьи, где они лущили фасоль для завтрашнего обеда, и бросились в коридор встречать отца. Послышались восторженные вопли Сторм «Папочка!» и смех Дэвида, когда тот подхватил девчушку на руки и закружил в воздухе. Миссис Андервуд одобрительно кивнула. До нее доходили слухи об измене Дэвида и о том, как Миранда застала мужа с любовницей в теплице, но старуха была не из тех, кто сует свой нос в чужие дела. Дэвид был вне себя от счастья, что вернулся домой.

— Как поживает мой мальчик? — обратился он к Гасу, наклоняясь, чтобы ласково взъерошить волосы сына. — Да ты вырос!

— Нет, — возразил Гас. — Тебе нужны очки.

— Возможно. Но, фигурально выражаясь, я уже раздобыл себе очки и вижу тебя так хорошо, как никогда раньше. — Гас недоверчиво сморщил нос. Отец показался ему каким-то странным. — Давайте-ка пойдем и узнаем, когда у нас ужин, — весело предложил Дэвид.

Все трое отправились по коридору на кухню, где миссис Андервуд вытирала руки о передник.

— Добрый вечер, мистер Клейборн, — заулыбалась она при виде Дэвида. Старуха всегда считала Клейборна красавцем. От ее внимательного взгляда не укрылось, что Дэвид потерял в весе. «Должно быть, недоедает бедняжка, — решила она. — Еще бы, кормить-то его теперь некому». — Я приготовила жареных цыплят с картошкой, — объявила кухарка, пожалев, что не добавила на противень побольше картофеля.

— Пахнет замечательно! Когда нам садиться за стол?

Миссис Андервуд посмотрела на часы, плотно обхватывавшие ее пухлое запястье:

— Через час. В половине восьмого.

— Хорошо. За мной, ребята, прогуляемся перед ужином! Жалко терять такой великолепный вечер. — Гас посмотрел на сестру и удивленно пожал плечами. Раньше папа никогда не говорил ничего подобного.

Они пошли по поросшей тимьяном дорожке в сторону леса.

— Чем мы займемся, папа? — спросила Сторм.

— Не знаю. Что-нибудь придумаем.

— Мы устроили себе домик в голубятне вместе с Жан-Полем, — с гордостью сообщил Гас, выбежав вперед, чтобы показать отцу новое место для игр. При упоминании имени француза Дэвид вздрогнул.

— Охотно верю, — сухо пробурчал он, глядя, как Сторм бежит вслед за братом. Мягкий вечерний свет придавал саду особое очарование. В воздухе разливались густые ароматы трав. Дэвид обвел глазами деревья и кусты, изумляясь красоте сада. Сгущающиеся сумерки смягчили яркие краски, оставив лишь зеленые и белые тона. Приглушенное свечение зелени несло утешение и покой. Впервые с того дня, как Миранда застигла его с Блайт, Дэвид почувствовал, как напряжение понемногу отпускает его — так неспешные волны прибоя уносят с берега в море обломки деревьев.

Дети задержались у голубятни, показывая отцу следы костра, на котором готовили пищу, и ямку в земле, где собирались спрятать свои сокровища. Стемнело, на землю легли сиреневые тени, все белые пятна в кронах деревьев окрасились розовым. Дэвид с удивлением заметил пару голубей, влетевшую в маленькое окошко под самой крышей голубятни. Его вдруг охватило странное волнение, радостное предвкушение чуда.

— Скорее! Пойдемте дальше! — воскликнул он, быстро шагая в сторону поля. Дети послушно бросились за ним. Дэвид почувствовал, как детская рука скользнула в его ладонь. Он ожидал увидеть Сторм, бегущую вприпрыжку рядом, но это был Гас. Дэвид радостно улыбнулся сыну. Гас застенчиво улыбнулся в ответ и быстро опустил глаза. Дэвид ощутил непривычное смущение. Он еще не заслужил доверия Гаса. Ему предстояло пройти долгий путь к сердцу мальчика.

Они подошли к полю, где Джереми Фицгерберт держал коров, и перелезли через изгородь. Ослик Чарли поднял голову. При виде мальчика он перестал жевать траву.

— Нам надо было захватить морковку для Чарли, — сказал Дэвид. Гас опустил глаза, испытывая мучительный стыд. Сторм протянула руку к ослику.

— Иди сюда, Чарли, — позвала она, но ослик не двинулся с места. Настороженно кося глазом на нежданных гостей, он испуганно застыл, готовый обратиться в бегство. — Не бойся, — ласково добавила девочка. — Папа, почему Чарли не идет к нам? Обычно он всегда подбегает поздороваться.

— Наверное, испугался незнакомого человека, он ведь ко мне не привык, — объяснил Дэвид. — Ну же, Чарли, дружище. — Дэвид протянул вперед руку и ободряюще улыбнулся. Все трое медленно направились к ослику. Чарли растерялся, не зная, чего ожидать. Эти люди казались вполне дружелюбными. Гас высвободил руку из отцовской ладони и достал из кармана брюк пакетик с мятными леденцами. Пакетик был почти полон — мальчик открыл его вечером. Положив на ладошку леденец, он протянул его ослику.

— Попробуй, Чарли. Я не собираюсь тебя обижать. — Гас посмотрел ослику в глаза, стараясь убедить его в своей искренности. Он понимал, что Чарли его боится, и было за что. Он грубо вел себя с осликом, гоняясь за ним по полю с хворостиной. Теперь его терзал стыд. «Тогда я был еще маленьким, — подумал он. — Маленьким и глупым. А теперь повзрослел». Теперь Гас знал, что все живые существа, даже самые крошечные, достойны уважения, их нельзя мучить. Этому его научил Жан-Поль. — Не бойся, Чарли. Я больше никогда тебя не обижу, — прошептал он, надеясь, что отец его не слышит.

Робко вытянув шею, ослик обнюхал ладошку Гаса большим бархатным носом. Сладкий запах мятного леденца был слишком соблазнительным. Вытянув губы, Чарли осторожно подобрал конфетку. Сторм восторженно взвизгнула. Гас достал из пакетика еще пару леденцов и протянул один сестре, чтобы она тоже угостила ослика. Дэвид, подбоченившись, с улыбкой наблюдал за детьми. Мало-помалу Гас завоевал доверие своей бывшей жертвы. Чарли позволил себя погладить. Липкие от леденцов пальцы мальчугана скользнули по широкому ослиному носу к мохнатой челке. Сторм потрепала ослика по шее и немного расправила свалявшуюся шерсть у него на спине. Колтуны на боках у Чарли свисали грязными сосульками.

— Его надо хорошенько вычесать, — сказала девочка. — Я спрошу Джереми, можно ли нам отвести ослика к себе и почистить.

— Здорово придумано, — согласился Гас. — Мы можем водить его гулять на веревочке.

— Да, и кормить. Он будет нашим другом.

— Думаю, ему это понравится, — одобрительно добавил Дэвид. — Леденцы явно пришлись ему по вкусу.

Прижавшись лбом ко лбу Чарли, Гас шепотом попросил у ослика прощения. Похоже, Чарли его понял. Он довольно засопел, фыркнул и повел длинными ушами. Когда дети с отцом продолжили путь к лесу, ослик проводил их до ворот и смотрел им вслед, пока они не исчезли за деревьями. Гас буквально сиял от радости. Ему удалось исправить прошлые ошибки. Воодушевленный своей победой, он бежал по извилистой тропинке, перепрыгивая через сухие ветви, коряги и низкие кустики ежевики. Сторм шла рядом с отцом, внимательно высматривая среди листвы крошечных эльфов. Бредя по лесу, Дэвид задумался, почему раньше ему вечно не хватало времени на эти простые радости. Заходящее солнце позолотило верхушки деревьев, тени опустились ниже, окутав путников полумраком, и Дэвид вдруг необычайно остро ощутил, что именно здесь его дом. Здесь, с семьей. И что бы ни случилось, он готов сражаться, чтобы вернуть ее.

* * *

Миранда с Генриеттой разместились в гостинице «Беркли», в светлом просторном номере, выходившем окнами на оживленные лондонские улицы. «Харви Николз» находился всего в квартале отсюда, а «Хэрродз» немногим дальше. Миранде впору было петь от радости: заветная цель была близка, запах дорогих духов почти касался ее ноздрей. Но вместо эйфории она испытывала подавленность. Все ее мысли занимала история Авы Лайтли и Жан-Поля, безысходность их любви. Их трагедию Миранда переживала как собственную.

Великолепие гостиницы привело Генриетту в восторг. Торопливо обежав комнаты, она изумленно застыла на пороге мраморной ванной, глядя во все глаза на стройный ряд маленьких бутылочек с ароматическими маслами «Молтон Браун», крошечные мыльца и швейный набор. Прижав к груди белый пушистый купальный халат, она закружилась в вальсе, словно держала в руках изысканное вечернее платье.

— Здесь есть даже тапочки! — восхищенно взвизгнула она.

— Наверху тут плавательный бассейн, если тебе вдруг захочется поплавать, и спа-салон. Обязательно сходи на массаж.

— Мне никогда еще не делали массаж, — покраснев, призналась Генриетта. — Просто не представляю, как бы я могла раздеться перед незнакомым человеком. И потом, я такая толстая!

— Не глупи, Этта. Здесь делают массаж людям в десять раз толще тебя. Пойдем, я настаиваю. Завтра в шесть, когда мы будем вконец измочаленные, отправимся на массаж. Я точно иду. — Генриетта внимательно посмотрела на подругу. Миранда улыбалась, но за ее деланной веселостью скрывалось страдание. Даже чудесная перламутровая кожа ее казалась мертвенно-серой. Генриетте не хотелось донимать подругу расспросами. Она надеялась, что Миранда видит в ней близкого человека, которому можно довериться. Друга, такого как Трой, который всегда будет рядом, в горе и в радости. Настоящий друг тот, на кого ты можешь положиться, кто не перестанет любить тебя, что бы ни случилось. Генриетта надеялась, что Миранда позволит ей доказать свою дружбу.

Вечером, облачившись в халаты, они поужинали у себя в номере. Официант привез еду на тележке. Накрытые серебряными крышками блюда были горячими. Восхищенная Генриетта выпила слишком много вина и съела все, что лежало на тарелке, включая стручок острого перца, который терпеть не могла.

— Прости, друг из меня никудышный, — произнесла Миранда, выпив для храбрости бокал вина. — Думаю, до тебя уже докатились слухи о том, что мы с Дэвидом теперь живем порознь. Он спал с одной моей давней подругой, и я поймала его на этом. Эту женщину я знала с самого детства. Их связь длилась несколько месяцев.

— Я слышала что-то в этом духе. Но не хотела расспрашивать…

— Мы с Блайт не виделись долгие годы, а потом неожиданно столкнулись в Лондоне. У нее сын одного возраста с Гасом.

— Ты не ожидала такого предательства от подруги.

— Наши отношения нельзя считать настоящей дружбой. В школе мы действительно были близки, но с тех пор много воды утекло. Теперь мы совершенно разные люди. Нас связывают общие воспоминания о школе, но, кроме Гаса и Рейфела, у нас нет ничего общего. Ах да, забыла упомянуть Дэвида.

— Я тебе очень сочувствую.

— Спасибо. Жизнь сплошной бред, если вдуматься. Я бы тебе все рассказала, но прежде мне нужно было разобраться в себе. Что ж, по крайней мере Дэвид извинился.

— Ты все еще любишь его?

Миранда глотнула вина и прищурилась.

— Наверное, да.

— Наверное? — изумилась Генриетта, искренне недоумевая, как можно сомневаться в том, любишь ты или нет.

— В последнее время все мои мысли были заняты другим, — призналась Миранда, раздумывая, стоит ли посвящать Генриетту в историю Жан-Поля. Ей нужно было с кем-то поделиться, тайна жгла ее изнутри.

— Неужели нашлось что-то более важное, чем твой брак?

Миранда рассмеялась.

— Знаю, это глупо. Если честно, я и сама этого не понимаю. И все же я рада, что от мыслей о Дэвиде меня отвлекает другая история. Она связана с Жан-Полем.

— Ты ведь не влюблена в него, правда?

— Нет, и в этом мы с тобой похожи. — Миранда понимающе улыбнулась. — Ты тоже не влюблена в Жан-Поля, верно? — Генриетта кивнула. — Но влюблена в кого-то другого, я вижу это по твоему лицу. Кто он? — Миранде хотелось услышать, что подруга счастлива. Это приятное, радостное событие казалось ей лучиком света, робко пробивающимся сквозь окутавший ее мрак.

— Я хочу сначала выслушать твою историю, — возразила Генриетта.

— Я расскажу, но лишь в том случае, если ты признаешься, в кого влюблена.

— В Джереми Фицгерберта. Ну вот, я это произнесла.

Миранда удивленно подняла брови. Откинувшись на стуле, она внимательно посмотрела на Генриетту, словно та вдруг предстала перед ней в совершенно неожиданном свете.

— Джереми Фицгерберт. Вот уж не представляла вас вместе. Но теперь, когда ты сказала, не могу поверить, что оказалась такой слепой. И как далеко это у вас зашло?

— Не слишком далеко, — промямлила Генриетта, опустив глаза и густо покраснев. — Мы даже не целовались. Может, он не хочет.

— Не говори глупостей. Если вы не целуетесь, то чем тогда занимаетесь?

— Разговариваем. Он часто заходит ко мне в магазин.

— Он столько всего у тебя накупил, что, думаю, ему впору открывать собственную торговлю, — хихикнула Миранда.

— Он очень милый.

— И красивый. Я помню, как увидела его впервые. У него ярко-синие глаза.

— Да-а, — протянула Генриетта.

— Так, давай-ка разберемся. Почему бы тебе самой не сделать первый шаг?

— О нет, я на это не способна.

— Значит, тебе нужно его как-то подстегнуть, поощрить.

— Уверена, он знает, как я к нему отношусь.

— Тогда почему он бездействует?

— Потому что он очень застенчивый.

— Не думаю. Скорее, он не уверен в твоих чувствах.

— А может быть, он просто хочет быть моим другом?

Миранда фыркнула, едва не поперхнувшись вином.

— Ни один мужчина не станет обхаживать тебя ради дружбы, если, конечно, он не гей.

— Как Трой, — с печальной улыбкой добавила Генриетта. — А теперь поговорим о твоем секрете.

Миранда осушила бокал и налила себе новый.

— Начну с самого начала…

— Как правило, это лучший способ, — рассмеялась Генриетта, чувствуя восхитительное головокружение.

— С дневника, который я нашла в гостевом домике…

Миранда поведала Генриетте историю любви Авы Лайтли и таинственного М.Ф. Историю волшебного сада, выращенного влюбленными.

— Тот, кого Ава называла М.Ф., и есть Жан-Поль.

— О Господи! — ахнула Генриетта. — Ты уверена?

— Мистер Француз — вот что это значит. Я думала, Жан-Поль случайно забрел ко мне в дом и нанялся садовником. Знаешь, теперь я вспомнила. Когда я спросила Жан-Поля, чем он занимается, тот ответил: «Садоводством». Он не говорил, что служит садовником. Я предложила ему работу, и он согласился: «Да, почему бы и нет». Теперь я понимаю, как странно это прозвучало. У него прекрасные виноградники во Франции. Неудивительно, что он никогда не спрашивал о деньгах. Жан-Поль богат. Только любовь могла заставить человека с такими средствами и положением в обществе работать простым садовником и жить в крохотном гостевом домике! Он сказал, что вдохнет жизнь в наш сад, и сделал это. Но он не сможет вернуть к жизни Аву. Она умерла.

Генриетта побледнела.

— Умерла?

— Я звонила ей и разговаривала с ее дочерью.

— Ты сказала Жан-Полю?

— Пока нет. У меня не хватило духу.

— Ты должна ему рассказать! Должна передать дневник. Альбом принадлежит ему по праву.

— По крайней мере Жан-Поль узнает, как сильно Ава его любила.

— Расскажи ему о домике, превращенном в святилище любви. О кухонном столе, накрытом на двоих, о чайнике с чашками. Домик выглядел так, словно его обитатели вышли на прогулку, да так и не вернулись. Это самая романтичная история, которую я слышала в жизни.

— Но это еще не все, Этта.

— Говори скорее! Я умираю от нетерпения!

— Пич Лайтли, девушка, с которой я разговаривала, — дочь Жан-Поля.

— Ты в этом уверена?

— Уверена. Ава пишет об этом в своем дневнике. После того как Жан-Поль вернулся во Францию, она поняла, что беременна. Филипп решил, что девочка похожа на мать, но Ава узнала улыбку Жан-Поля. Она назвала дочь Пич в память о прозвище, которое дал ей любимый. — Миранда тихо заплакала. — Знаешь, что она написала? Что каждая улыбка дочери для нее — божественный дар небес.

По щекам женщин текли слезы. Официант, явившийся, чтобы забрать поднос, увидев их, испуганно попятился и выскользнул за дверь.

— На кого мы с тобой похожи? — пробормотала Генриетта, смеясь сквозь слезы.

— В этой истории мне только одно непонятно. Если Ава знала, что умирает, и хотела передать дневник Жан-Полю, почему она не отослала ему альбом?

Генриетта с Мирандой обменялись растерянными взглядами.

— Может, она хотела, чтобы Жан-Поль получил дневник, только если сдержит обещание? — нерешительно предположила Генриетта. — Не могла же она вот так просто ни с того ни с сего послать ему альбом. А вдруг он давно женился и думать забыл о прежней любви? Ведь прошло больше двадцати лет. Но если бы Жан-Поль вернулся за Авой, как обещал, он нашел бы альбом. Он заслужил бы его по праву, понимаешь?

— Пожалуй, в этом что-то есть. Удивительно, что ты так ясно соображаешь после всего выпитого.

— Вино освежает мне мозги, — рассмеялась Генриетта. — Думаешь, Жан-Полю будет очень больно узнать, что Ава не сказала ему о Пич?

— Да, но М.Ф., о котором Ава пишет в своем дневнике, понял бы ее. Она не могла рассказать ему о дочери. Представляешь, как это все усложнило бы? Ава защищала семью, скрывая от всех свой секрет. У нее не было выбора.

— Думаешь, Филипп ни о чем не догадывался?

— Не знаю. Вряд ли. Ава не верила, что он что-то подозревает.

— Эта история — сюжет для романа.

— Знаю, — кивнула Миранда.

— Ты могла бы его написать.

— Могла бы, но честно ли это? — Миранда не отважилась признаться Генриетте, что уже написала роман. Ее не оставляло тягостное чувство, словно она прошла по могиле Авы.

— Добавь побольше художественного вымысла. В основе романа будут лежать реальные события, но книга станет плодом твоей фантазии.

Миранда наклонилась к подруге:

— Знаешь, мне кажется, Ава хотела, чтобы я написала о ней. — Она вспомнила запах цветущих апельсинов, витавший в воздухе всякий раз, стоило ей сесть за компьютер. — Не спрашивай меня почему, я просто знаю, и все.


На следующий день Миранда с Генриеттой совершили поход по магазинам. Они начали с «Харви Николз», прошлись по Слоун-стрит, затем, пообедав в «Ле Каприс», направились в «Селфриджез». Великолепная Пандора, знаменитая своим неповторимым чувством стиля, ждала их с бокалами шампанского. Миранда сидела в удобном кресле в просторной примерочной, пока Пандора снимала с вешалок приготовленные заранее платья и пальто, брюки и жакеты. Генриетта, подчиняясь ее указаниям, примеряла все наряды.

— Я знаю, многие из этих вещей вы никогда бы не выбрали и не надели, — сверкнула улыбкой Пандора. Ее безупречно ровные зубы на загорелом лице казались жемчужно-белыми. — Но Миранда сказала, что вам нужно полностью изменить стиль, как советуют Тринни и Сюзанна. — Пандора подняла вверх бюстгальтер и рассмеялась. — Вот секрет их успеха! А теперь эта вещица станет секретом вашего успеха.

Миранда с Генриеттой не смогли бы унести с собой все покупки — огромных пакетов было великое множество, — поэтому Пандора распорядилась, чтобы вечером их доставили в гостиницу. Генриетта, потрясенная щедростью подруги, не находила слов, чтобы выразить ей свою благодарность.

— Мне это доставляет куда больше удовольствия, чем тебе, — заявила Миранда, подхватив Генриетту под руку. — Когда-то хождение по магазинам было смыслом моего существования, а теперь я охладела к этому занятию. Зато с нетерпением жду массажа.

— Сегодняшний поход придал мне уверенности в себе, — сказала Генриетта, переведя дыхание. Она чувствовала себя обновленной. — Я тоже пойду на массаж.


Когда подруги вернулись в Хартингтон, Дэвид уже уехал, и Миранда ощутила укол разочарования. Выходные, проведенные с Генриеттой, доставили ей огромное удовольствие, помогли отвлечься от тягостных мыслей и отдохнуть. Оказавшись вдали от дома, Миранда смогла наконец разобраться в себе, понять, что для нее по-настоящему важно. Ей хотелось увидеться с Дэвидом. Она скучала по мужу, несмотря на его предательство. Дом без него казался пустым. Но прежде чем она успела додумать эту мысль до конца, на садовой дорожке показались дети с Джереми Фицгербертом. Они вели за собой на веревке Чарли. Поправив новую прическу с высветленными прядями, Генриетта помахала им рукой. Джереми приподнял шляпу в знак приветствия и помахал в ответ. Дети стремглав бросились к матери и повисли на ней. Миранда, смеясь, раскрыла им объятия.

— Ты купила мне подарок? — спросила Сторм.

— Мы подружились с Чарли! — воскликнул Гас. — Он ест у нас из рук. Ему нравятся мятные леденцы!

Обернувшись, Миранда увидела стоявшую в дверях миссис Андервуд.

— Генриетта, я пойду поздороваюсь с миссис Андервуд, мне нужно с ней перекинуться парой слов. Спасибо за компанию, я замечательно отдохнула. С тобой было так весело. — Подруги обнялись.

— Нет, это тебе спасибо за все. Я чувствую себя совершенно другой женщиной. — Генриетта рассмеялась, покручивая на пальце ключи от машины. — И выгляжу совсем не так, как раньше!

— Ты выглядишь потрясающе! А теперь иди и заполучи его!

Генриетта покраснела от волнения.

— А ты сделай то, что должна.

— Да. Так я и поступлю. Прямо сейчас, пока миссис Андервуд еще не ушла. Она присмотрит за детьми.

Миранда проводила глазами Генриетту, направлявшуюся вместе с Джереми к садовым воротам, чтобы отвести Чарли на поле, а затем подошла к миссис Андервуд.

— Ну как вы тут без меня? — спросила она.

Миссис Андервуд сложила руки на груди.

— Они прекрасно провели время. Думаю, мистер Клейборн долгие годы так не веселился. Он обожает своих детишек. Уверена, они сами расскажут вам об этом. Знаю, это не мое дело, Миранда, и все же я дам вам один совет, на всякий случай. Христос учил нас прощать. Мужчины часто делают глупости, но это ничего не значит. Вашему мужу надо бы как следует всыпать, но он хороший человек и любящий отец. Ну вот, я все выложила. — Старуха чопорно поджала губы.

— Спасибо, миссис Андервуд. Благодарю вас за заботу, кивнула Миранда. — Можно попросить вас об одолжении? Мне нужно увидеться с Жан-Полем сегодня вечером. Это очень важно. Вы не могли бы посидеть с детьми? Это не займет много времени.

Кухарка подняла брови.

— Если это так важно, не могу вам отказать. Вот что мы сделаем. Мне нужно подать чай мистеру Андервуду. Съезжу-ка я сейчас домой, а вы пока искупайте детей. А потом я вернусь и посижу с ними. Хорошо?

— Спасибо, миссис Андервуд. Было бы замечательно.


Джереми окинул Генриетту восхищенным взглядом.

— Выглядишь ослепительно, — сказал он.

— Спасибо. — Щеки Генриетты вспыхнули. — Я чудесно провела время.

— Это заметно. — Джереми задержал взгляд на ее лице, и Генриетта смущенно отвела глаза. Они шли по лужайке к полю. Солнце садилось, заливая небо расплавленным золотом. На траве уже выступила роса, высоко на деревьях щебетали птицы, устраиваясь на ночлег среди ветвей. Веял теплый ветерок. Генриетта обвела глазами сад, где властвовало волшебство, сотворенное Авой и Жан-Полем, но вместо радости на нее вдруг нахлынула печаль. Этот сад омыт слезами влюбленных.

— Джереми, — внезапно заговорила она, побледнев. Сила ее любви и желание признаться в своих чувствах преодолели смущение. Остановившись, Джереми посмотрел ей в глаза. — Я хочу тебе кое-что сказать.

— Что именно?

— Ну, я и раньше собиралась начать этот разговор… — Генриетта судорожно сглотнула, ее снова начали одолевать сомнения. Опустив голову, она ковырнула землю носком туфли. — Собираешься открыть у себя дома магазин покруче моего? — Генриетта почувствовала, что сморозила глупость. Джереми усмехнулся, и Генриетта снова приободрилась. — Если это правда, я не вижу другого выхода, кроме как объединить наши магазины в один большой салон, поскольку конкуренции мне не выдержать. Хартингтон — городок маленький.

Джереми снял шляпу и положил руку Генриетте на плечо.

— Эти мысли и мне не давали покоя, — прошептал он. — Какая ты умница, что подсказала верное решение.

Генриетта затаила дыхание. Джереми наклонился и поцеловал ее. Ошеломленная, она обхватила его за талию и мгновенно оказалась в его объятиях. Лишь несколько мгновений спустя она заметила, что так и стоит, затаив дыхание. Генриетта сделала глубокий вдох и рассмеялась.

— Думаю, тебе следует переехать ко мне как можно скорее, чтобы извлечь максимум прибыли из слияния наших предприятий, — проговорил Джереми. — Но нам еще предстоит уладить кое-какие юридические вопросы.

Генриетта недоуменно нахмурилась:

— Юридические вопросы?

— Я имею в виду свадьбу, Генриетта. Знала бы ты, как долго я ждал встречи с тобой, поняла бы, почему я не хочу попусту терять время. Я люблю тебя. Говорю это прямо сейчас. Я люблю тебя и хочу, чтобы мы поженились. Я могу предложить тебе пару ласковых, вечно грязных собак и ферму, где всё всегда вверх дном, стадо молочных коров и большой красный трактор. Пожалуйста, скажи «да», поскольку я просто не знаю, что буду делать со всем этим мылом!

Глава 37 Ничто не остается неизменным. В конечном счете все движется вперед. Даже мы. И смерть всего лишь еще одна перемена

Миранда застала Жан-Поля на кухне, он готовил себе ужин.

— Выглядит аппетитно, — заметила она, увидев на сковороде цыпленка с луком и помидорами.

— В следующий раз приготовлю это блюдо на двоих. — Жан-Поль с любопытством посмотрел на Миранду, затем перевел взгляд на альбом у нее в руках. Лицо его внезапно вытянулось и застыло, словно от страниц дневника повеяло смертью.

— Нам нужно поговорить, — хрипло произнесла Миранда, не зная, с чего начать. — Можно присесть?

— Конечно.

Миранда положила альбом на стол перед собой, Жан-Поль не сводил с него глаз.

— Что это? — спросил он, заранее зная ответ. Он мгновенно узнал почерк Авы.

— Думаю, это предназначалось вам, — объяснила Миранда. — Альбом лежал здесь, когда мы купили усадьбу. Этот домик оберегался как святыня. Стол был накрыт на двоих, словно те, кто здесь жил, прервали чаепитие и вышли на прогулку. Должна признаться, что прочитала дневник. История потрясла меня. Теперь я понимаю, что вы и есть тот мужчина, которого безнадежно любила Ава Лайтли. Ее трагическая любовь, таинственный возлюбленный по имени М.Ф.

— Мистер Француз, — едва слышно проговорил Жан-Поль.

— Я только сейчас это поняла. И теперь мне стыдно, что я забрала дневник и прочла, что стерла память об Аве, изменив облик домика. Думаю, Ава хотела, чтобы вы увидели дом таким, каким она его оставила. Как будто вы не уезжали, а всего лишь ненадолго вышли за порог. Мне кажется, ей было важно, чтобы вы знали: она всегда любила вас. — Жан-Поль взял в руки дневник и бережно погладил обложку, словно коснулся пальцами щеки Авы. Миранда отвернулась к окну, не в силах этого вынести. В саду уже сгустились сумерки. — Я позвонила ей, но не застала. — Ком в горле мешал Миранде говорить. Ее голос упал до чуть слышного шепота. — Она умерла год назад. — Жан-Поль тяжело опустился на стул. Миранда резко поднялась. Ей хотелось как можно скорее покинуть домик. Она понимала, что не должна оставаться здесь, вторгаясь в мир чужой любви. — Простите, — прошептала она. — Жаль, что именно мне приходится говорить вам об этом. — С мокрым от слез лицом она выбежала из домика, закрыв за собой дверь.

Миранда долго стояла на каменном мостике, тяжело дыша, чувствуя, как громко колотится сердце. Сначала она хотела рассказать Жан-Полю о Пич, но потом решила, что не стоит вмешиваться. Он прочтет дневник и узнает все сам. Достаточно и того, что ей пришлось рассказать ему о смерти Авы. Миранда вдруг с необычайной ясностью поняла: в мире нет ничего важнее любви. Она побежала по дорожке к дому, ей захотелось поскорее прижать к сердцу детей, обнять их, теплых и сонных, ощутить их любовь.

На пороге она услышала телефонный звонок. Ворвавшись в кабинет, она бросилась к телефону, но он замолчал прежде, чем она успела снять трубку.

— Черт! — воскликнула Миранда.

Миссис Андервуд появилась в дверях.

— Я оставила вам ужин на плите, — сказала она.

— Вы не ответили на звонок? — спросила Миранда.

— Нет, я не люблю отвечать на чужие звонки. К тому же у вас ведь есть автоответчик, верно?

Миранда кивнула, нажимая кнопки, чтобы проверить записи на автоответчике. Новых сообщений не было.

— У вас все в порядке, Миранда? — забеспокоилась миссис Андервуд.

— Все хорошо. Я надеялась, что Дэвид позвонит.

Старуха понимающе покачала головой.

— Вы всегда можете позвонить ему сами.

— Могу, — пробурчала Миранда. — Как мило, что вы согласились готовить для детей и Дэвида в выходные. Не знаю, как вас благодарить.

— Я их кормила по-королевски. Дэвиду не мешало бы нагулять немного мясца. Он совсем отощал. Видимо, слишком много работает.

— Да. — На Миранду внезапно навалилась усталость. У нее едва хватало сил, чтобы поддерживать разговор с миссис Андервуд. — Я, пожалуй, что-нибудь съем и отправлюсь прямиком в постель, — сказала она.

— Тогда я пойду, — ответила кухарка, снимая передник.

— Еще раз большое спасибо, миссис Андервуд. Не знаю, что бы я без вас делала.

— Думаю, вы и сами отлично справились бы. — Сочувственно улыбнувшись, старуха вышла из кабинета.

После ухода кухарки Миранда поднялась к детям. Они мирно спали в своих уютных комнатках, раскинувшись на постельках. Она вдохнула их запах, уткнувшись носом им в волосы, и мысленно поблагодарила Всевышнего за этот чудесный дар — за детей, за любовь, благословленную Господом.

Всласть повалявшись в душистой горячей ванне, пахнувшей хвоей, она поужинала у себя в спальне. Миссис Андервуд приготовила для нее чудесный овощной суп со сладким картофелем и толчеными орехами. Затем, пощелкав пультом, нашла на одном из каналов серию «Сайнфелда», которую видела раньше, и немного посмотрела телевизор, лежа в постели. Ей хотелось забыть об альбоме Авы и о Жан-Поле, переключиться на что-то легкое, приятное. Доев суп и досмотрев до конца «Сайнфелд», она выключила свет, скользнула под одеяло и закрыла глаза. В эту минуту зазвонил телефон.

— Я люблю тебя, Миранда. — Это был Дэвид. Ее захлестнула волна облегчения.

— Я тоже тебя люблю, — хрипло прошептала Миранда.

Дэвид ошеломленно молчал. Он ожидал, что придется выдержать великую битву.

— Правда? Я этого не заслуживаю.

— Давай начнем все сначала, — предложила Миранда. — Забудем то, что было, перевернем страницу и заживем с чистого листа.

— Я никогда не прощу себе, что причинил тебе боль.

— Но я могу тебя простить и прощаю. Я хочу перешагнуть через это и идти дальше.

— Теперь я понимаю, что только ты и дети важны для меня. Семьей нельзя рисковать. Это все, что у нас есть.

— Нам надо проводить больше времени вместе, Дэвид.

— Знаешь, я подумал… я хочу уйти из Сити.

— Правда? — изумилась Миранда. Разом проснувшись, она уселась на постели. — И чем ты собираешься заниматься?

— Пока не знаю. Может, описывать жизненный цикл блох? Работа в Сити — дело прибыльное, но это не жизнь. Хватит, я достаточно потрудился и заслужил награду. Я говорю о тебе, Гасе и Сторм. За те недели, что я живу один, у меня было время подумать. Нам всей семьей пора устроить себе длинные каникулы. Я решил не отправлять детей в закрытую школу. Хочу видеть их дома, рядом с нами, ведь это огромная радость. Зачем тогда заводить детей, если отсылаешь их из дома?

— Да, кажется, ты действительно успел о многом поразмыслить, — потрясенно отозвалась Миранда. — Гас будет рад.

— Он очень обрадовался. Я уже сказал ему. Знаешь, мы поговорили с ним как мужчина с мужчиной.

— Правда? — От волнения у Миранды перехватило дыхание. Наконец она узнала в муже прежнего Дэвида, мужчину, которого всегда любила.

— Теперь мы с Гасом понимаем друг друга.

— Приезжай домой, милый. Мне так тебя не хватало.

Дэвид тяжело вздохнул. Последовала долгая пауза.

— Это самые прекрасные слова, которые я слышал в своей жизни, — произнес он. Голос его дрогнул.


На следующее утро Миранда проснулась со странным ощущением, будто желудок стянуло в тугой узел. Она выглянула в окно. Небо заволокло тяжелыми свинцовыми тучами, сад в сером утреннем свете выглядел поникшим и печальным. В неподвижном воздухе не чувствовалось даже слабого дуновения ветерка. Миранду охватила тревога. Она поспешно оделась, натянув джинсы и хлопковый свитер. Дети сидели на кухне и, уплетая зерновой хлеб, весело обсуждали, чем займутся днем.

— Я вернусь через минуту, — крикнула Миранда, выбегая в холл. Гас хмуро покосился на сестру, та в ответ недоуменно пожала плечами. Родители — странные люди.

Миранда пронеслась по посыпанной гравием дорожке и бегом пересекла лужайку с полевыми цветами. Начал накрапывать дождь, лицо ее мгновенно покрылось водяной пылью. Миранда почувствовала облегчение: Жан-Поль не уехал. Он стоял на мостике, глядя вниз, на реку. Заметив Миранду, он не улыбнулся, только поднял голову и прищурил красные, воспаленные глаза. Лицо его казалось пепельно-серым.

— Вы не заболели? — спросила Миранда.

— Я прочел дневник, — сказал Жан-Поль.

— Как? До конца? — изумилась Миранда. У нее ушло не это несколько месяцев.

— Я не ложился спать. — Жан-Поль покачал головой, пригладив загрубелой ладонью длинные волосы. Миранда заметила у него на щеках серебристую щетину. — Я должен был дочитать. Думаю, в душе я знал, что она умерла. Потому и не искал ее. Боялся.

— Что вы собираетесь делать? — Миранда со страхом ожидала ответа, зная заранее, каким он будет.

— Вернусь во Францию.

— А как же Пич? — тихо спросила она.

Жан-Поль пожал плечами:

— Не знаю. — Он казался растерянным. — Ава всегда прежде всего думала о детях. Я должен поступить так же. Так велит совесть.

— Хотите сказать, что не станете искать с ней встречи?

— Я не могу. Возможно, она ничего не знает.

— Но вы ее отец. Пич — ваш ребенок, «частица вас обоих», вы сами говорили. — Миранда впервые видела Жан-Поля в смятении.

Они одновременно заметили в пелене дождя фигуру на берегу реки. Это была молодая женщина в голубом джинсовом комбинезоне и белой футболке. Ее длинные кудрявые волосы цветом напоминали золотистое летнее сено. У Жан-Поля перехватило дыхание.

— Ава, — прошептал он. — Этого не может быть.

Молодая женщина улыбнулась и робко помахала рукой.

— Жан-Поль, — тихо проговорила Миранда, узнав знакомую прелестную улыбку на лице девушки, — это Пич.

Девушка подошла ближе, смущенно глядя на стоявшую на мостике пару, ее улыбка погасла.

— Жан-Поль, вы меня не знаете, но…

— Я тебя знаю, — возразил Жан-Поль. — Я вижу в тебе черты матери.

— И свои тоже, — неловко усмехнулась Пич.

— Узнаю прямоту твоей мамы, — заметил Жан-Поль, не в силах оторвать от девушки глаз.

— Мне потребовалось время, чтобы привыкнуть к мысли о нашем родстве. — Пич повернулась к Миранде: — А вы, должно быть, Миранда?

— Да. Вы не представляете себе, как я рада вас видеть.

Женщины обнялись, будто старые подруги.

— Я пыталась дозвониться до вас в выходные, но никто не отвечал. Надеюсь, вы не против, что я явилась без предупреждения. — Пич с любопытством огляделась. — Здесь ничто не изменилось. Какой чудесный вид.

— Пойдемте в дом, — предложил Жан-Поль. — Дождь усиливается.

— Думаю, мне лучше вернуться к детям, — пробормотала Миранда.

— Приходите, мы будем вам рады, — улыбнулся Жан-Поль.

Миранда с облегчением заметила, что он снова стал прежним красавцем с неподражаемым блеском в глазах.

— С удовольствием, я сгораю от любопытства. Но сейчас будет правильнее оставить вас одних. Вам нужно о многом поговорить. Может быть, позже я покажу вам сад. Он великолепен, и это заслуга Жан-Поля.

— О, пожалуйста, я с радостью взглянула бы на сад. Мама была бы счастлива, увидев его возрожденным. Этот сад — труд всей ее жизни. Я хочу поблагодарить вас, Миранда.

— Боже, за что?

— За то, что вы сделали это возможным.

Миранда растроганно вздохнула.

— Да?

— Конечно. Я никогда не думала, что увижу Мистера Француза. Я нашла его благодаря вам. — Она с улыбкой посмотрела на Жан-Поля. Тот не нашелся что ответить и молчал. Пич была точной копией матери. Такая же прямая и открытая, она держалась с незнакомцем легко и свободно, будто знала его всю жизнь. — Не волнуйтесь, — добавила она, почувствовав смятение Жан-Поля. — Мне понадобился год, чтобы привыкнуть.

Миранда шагала по тропинке к дому. Сад вокруг нее светился волшебством, и ее переполняло радостное чувство. Она ощущала себя частью этого чудесного мира. Дома ее ждали дети, и Миранда с восторгом предвкушала веселые игры в саду. Может быть, они поедут к развалинам замка и устроят пикник. А может, пригласят на чай друзей Гаса и Сторм. Подходя к дому, она заметила на подъездной дорожке такси. Дети, скатившись с крыльца, бросились к машине. Дверца такси открылась, и показался Дэвид с чемоданом в руках. Он похудел, но выглядел прекрасно. Вместо привычного костюма на нем были джинсы и зеленая рубашка. Миранда улыбнулась мужу, но ей пришлось ждать своей очереди, чтобы обнять его: дети успели на нем повиснуть. Она счастливо вздохнула: здесь, в волшебном саду, они наконец-то стали семьей.


В домике у реки Жан-Поль включил на кухне чайник и сел с дочерью за стол, как когда-то, двадцать шесть лет назад, сидел вдвоем с Авой. Но если тот далекий день был отравлен горечью прощания, этот обещал начало новой жизни. Жизни вместе.

— Я так много должна вам рассказать, — начала Пич, взволнованно сверкая зелеными глазами. — Даже не знаю, с чего начать.

— Расскажи мне о маме. Как она умерла?

— Давайте заглянем чуть дальше в прошлое, так мне будет легче. С милым папочкой, с Филиппом, четыре года назад случился удар, но какое-то время мы продолжали жить здесь, хотя восстановление шло очень медленно. Мама ухаживала за папой сама, отказалась нанять сиделку. Вы же знаете, какая она. Проводила с ним все дни, дежурила у его постели ночами, но ему становилось все хуже. Особенно тяжело приходилось из-за лестниц. Все говорили ей, что надо переехать. Конечно, она разрывалась между нуждами Филиппа и тем, что было ей дорого. Мама любила сад и этот дом, а теперь я знаю, что ей больно было расставаться с Хартингтоном из-за вас. Должно быть, она надеялась, что когда-нибудь вы приедете за ней. Все дети выросли. Поппи живет в Лондоне, она замужем, у нее свои дети, Арчи женился на чилийке и переехал в Вальпараисо. Ангус у нас немного богемный. Он пока не обзавелся семьей. Стал известным историком, вы не поверите.

— А ты?

— Я не покидала родительского гнезда. Занимаюсь садоводством, — с гордостью призналась Пич.

— Это меня не удивляет, — задумчиво прошептал Жан-Поль, качая головой. Пич казалась ему истинным чудом. Он с нежностью задержал взгляд на ее коротких обломанных ногтях и загрубелых, как кора, ладонях. Наверняка ее волосы пахнут влажной травой и сеном, подумалось ему. — Рассказывай дальше, — попросил он, сгорая от нетерпения.

— Ну, мама все тянула с отъездом, хотя нам давно пора было покинуть этот дом. Наконец случилось так, что выбора у нее не осталось. Врачи нашли у мамы опухоль желудка. Злокачественную. Мы переехали в Корнуолл, потому что мама любила море. Она выставила дом на продажу, но назначила такую высокую цену, что никто не отважился его купить. Ей было безумно больно оставлять Хартингтон. Должно быть, мама надеялась, что дом никто не купит и она сможет когда-нибудь вернуться сюда. Здоровье папы понемногу восстанавливалось, а маме становилось все хуже. Это случилось очень быстро. Болезнь почти не оставила ей времени. Теперь, когда я прочитала дневник, мне кажется, причиной рака стала печаль, подтачивавшая ее силы со дня разлуки с вами. Глубокое горе, которое мама держала в себе. Все эти годы она скрывала свою тайну даже от меня, хотя я была ей ближе остальных детей как младшая… — Пич нерешительно замолчала и робко добавила: — И как ваш ребенок.

Дождь громко забарабанил по стеклам, отец и дочь посмотрели друг на друга. Едва знакомые, они вдруг ощутили необычайное чувство внутреннего единства: их связывали кровные узы и любовь к Аве.

— Когда она умерла? — спросил Жан-Поль.

— Прошлой весной. Пятого мая.

— Я так надеялся снова увидеть ее.

— Мы похоронили ее возле маленькой церкви у самого моря. Ее следовало бы похоронить здесь, в Хартингтоне, но мама сказала, что не хочет. Думаю, она боялась причинить боль папе. Это было бы бестактно по отношению к нему.

— Ава всегда думала прежде всего о семье.

— Да. Но она оставила мне альбом. Мама не упомянула о нем в завещании, только в письме ко мне. Она спрятала дневник в доме, под половицей.

— Значит, это ты оставила альбом здесь?

— Да. Прочитав его, я поняла, почему мама никогда не рассказывала мне о вас. Ни к чему хорошему это не привело бы. Я люблю Филиппа как родного отца, и он всегда будет для меня отцом. Подумать только, как мне повезло, ведь у меня сразу два отца.

— Значит, мама так тебе и не сказала?

— Нет. Возможно, она терзалась виной, оттого что скрыла свой секрет от нас обоих. Наверное, мама не могла заговорить об этом ни с кем, даже со мной. Но перед смертью люди всегда стремятся закончить земные дела, а я вправе знать, кто меня зачал. Я решила оставить дневник здесь, на случай если вы вернетесь. Хотела, чтобы вы узнали, что мама всегда, до своего последнего дня, любила вас. Я не знала, где вас найти, и не хотела спрашивать у папы. Сначала я даже не была уверена, хочу ли я разыскать вас. Нелегко узнать, что человек, которого ты привык считать своим отцом, на самом деле тебе не отец.

— А Филипп знает?

— Слава Богу, нет. И никогда не узнает. Я совершила бы ошибку, рассказав ему. К тому же мама посвятила Филиппу всю жизнь. Может, она ушла бы, если бы папа не заболел. Кто знает? Но папа нуждался в ней.

— А почему ты приехала сегодня?

— Я поняла, что настало время. Мама хотела бы этого. Вы оба так мечтали о ребенке, мой настоящий отец должен был увидеть меня. — Пич улыбнулась, и Жан-Поль узнал отражение собственного лица в ее чертах. Его глаза затуманились, к горлу подступил ком. Девушка смущенно покраснела. — Еще меня поразил альбом, удивительная история маминой тайной любви. Мама осталась верна своему чувству. Она любила вас, надеялась, что когда-нибудь вы снова будете вместе. Когда позвонила Миранда, я почувствовала, что это мой шанс.

— Почему она не сказала мне, что умирает?

— Я тоже спрашивала себя об этом. Могу только предполагать, хорошо зная маму, что она не хотела показываться вам такой. Беспомощной, угасающей. Болезнь страшно ее состарила. Мама потеряла почти все волосы. Думаю, она хотела, чтобы вы запомнили ее такой, как прежде.

— Но она знала, что я любил ее.

Глаза Пич наполнились слезами, ей вдруг снова почудился запах цветущих апельсинов. Аромат обволакивал ее словно знакомый нежный покров, обостряя все чувства, пробуждая воспоминания. Она посмотрела на Жан-Поля: тот замер, вздернув подбородок. Его ноздрей тоже коснулся нежный аромат.

— Да, знала, — едва слышно прошептала Пич. — Вы тоже чувствуете ее запах?

Жан-Поль закрыл глаза. Как часто он принимал аромат духов Авы за игру воображения, навеянную тоской.

Комната внезапно наполнилась солнечным светом. Танцующие в воздухе пылинки, словно крохотные светлячки, вспыхнули огненными искрами. Дрожащие блики заплясали на лицах мужчины и женщины. Мгновенно обернувшись к окну, отец с дочерью увидели, что облака раздвинулись, уступая дорогу потоку золотых лучей. Жан-Поль поспешно вскочил.

— Пойдем, — воскликнул он, взяв девушку за руку. Они выбежали из дома под дождь. В небе у них над головами сияла огромная, ослепительно прекрасная радуга.

— Какая красота, — восхищенно вздохнула Пич. — Un arc-en-ciel.

— Un arc-en-ciel, — повторил Жан-Поль, зная, что Ава там, в вышине, в самой гуще дрожащих разноцветных лучей. Различив между зеленой и голубой полосками самый чудесный из всех цветов, он радостно рассмеялся. — Ты видишь розовый? — Он указал на луч цвета великолепной летней розы.

— Я его вижу! — прошептала Пич, по лицу ее текли слезы. — Вижу! Тончайший розовый луч.

— Она там, — улыбнулся Жан-Поль, сжимая руку дочери. — Ава там. Я точно знаю.

Глава 38

В день свадьбы Генриетты с Джереми погода стояла великолепная. Небо сияло пронзительной синевой, прохладный ветерок с моря шелестел листвой, окрашенной в багровые и золотые тона; в воздухе чувствовалось дыхание осени, но угасающее лето еще дарило последнее тепло и яркое солнце ласково пригревало. С верхушек деревьев доносился звонкий птичий гомон, а белки, прервав заготовку орехов на зиму, с любопытством наблюдали за загадочным миром людей внизу. Но любовь — чувство, знакомое всем живым существам, и, казалось, сама природа задумала сделать этот день необыкновенным.

Трой сидел на передней скамье вместе с матерью и сестрой Генриетты. Он поднял и уложил волосы невесты в блестящий пышный узел, окруженный пурпурными розами, а потом сам вытер Генриетте слезы, когда та всплакнула при виде этой божественной красоты. Джереми застыл в ожидании перед алтарем, сам не свой от волнения; его огромные ручищи тряслись, предстоящая церемония внушала ему благоговейный страх. Он то краснел, то бледнел, бросая беспокойные взгляды на Дэвида, согласившегося быть у него шафером. Джереми глубоко вздохнул и задержал дыхание, боясь спугнуть удачу: вдруг Генриетта не придет? Бедняга не решался поверить в привалившее ему счастье.

Миранда сидела позади Дэвида рядом с Кейт и Найджелом, чья неприкрытая неприязнь к жене вызывала в воображении образ незримого мертвеца, втиснувшегося на скамью между ними. Миранда думала о Жан-Поле: потеряв возлюбленную, он обрел дочь. Ава когда-то сказала, что любовь — все, что она может дать ему, но ошиблась. Она подарила Мистеру Французу Пич. Миранда представила Жан-Поля с дочерью во Франции, в Ле-Люсиоле. Он покажет девушке сад, выращенный для ее матери, они станут делиться воспоминаниями, перекидывая мост через разделившие их годы.

Дэвид улыбнулся, поймав взгляд жены. Миранда наклонилась вперед и протянула ему руку. Он нежно сжал ее ладонь, вложив в этот жест всю свою любовь. Глаза Миранды наполнились слезами.

— Не плачь, дорогая. Невеста еще не появилась! — шепнул Дэвид. Миранда смущенно кивнула, вытирая лицо предусмотрительно захваченным платочком.

В это мгновение огромные деревянные двери со скрипом распахнулись, и сидевшая за органом Дороти Дипвуд взяла первые аккорды. Все собравшиеся в церкви встали со своих мест. Миранда вытянула шею, чтобы увидеть Генриетту в элегантном, расшитом жемчугом платье цвета слоновой кости, которое они вместе выбирали в «Кэтрин Уокер». Лицо невесты скрывала вуаль, но сквозь нее видна была сияющая улыбка. Генриетта шла, опираясь на руку отца, чьи щеки так и пылали от гордости. В глазах у Миранды стояли слезы, она едва разглядела фигурки Гаса и Сторм. Одетые в костюмы пажа и подружки невесты, они торжественно шествовали следом за Генриеттой вместе с двумя детьми Клер. Сторм сжимала в руках букет пурпурных роз, перевязанный лентой, а Гас с очень серьезным видом держал сестру за руку, стараясь не наступить на шлейф невесты.

Генриетта смотрела на Джереми, стоявшего у алтаря. Лицо его сияло, сердце замирало от восторга при виде невесты, медленно ступавшей по проходу ему навстречу. От волнения ком подступил у него к горлу. Отец Генриетты вложил в его ладонь руку невесты, взгляды влюбленных встретились.

Почувствовав какое-то движение рядом с собой, Миранда обернулась и увидела, как Найджел взял жену за руку. В первое мгновение Кейт ошеломленно застыла, гордость не позволяла ей уступить, но облако любви, окутавшее церковь, коснулось и ее. Брюзгливое выражение лица Кейт смягчилось, сердитые складки на лбу разгладились: бастионы пали. Гости опустились на скамьи, и Миранда украдкой бросила взгляд на фиолетовые туфли от Лубутена, купленные недавно в Лондоне. Покрутив ногой, она полюбовалась изящным каблуком, цветом и изысканной линией выреза. Некоторые радости никогда не надоедают.

По окончании службы толпа хлынула из церкви во двор, залитый солнечным светом. Дети носились среди надгробий, прыгая от одного к другому, словно разряженные в шелка лягушата. Джереми с Генриеттой взобрались в кабину красного трактора и, помахав руками гостям, поехали в Хартингтон-Хаус, где Миранда устроила прием в большом шатре на газоне. Миссис Андервуд отвечала за угощение, присматривая за официантами, а ее супруг вместе с Тоби, новым садовником, исполнял обязанности парковщика.

Дэвид обнял жену за талию и прижал к себе.

— Невеста выглядит чудесно, — проговорил он. — Ты молодец.

— Вовсе нет, — отозвалась Миранда. — Красота Генриетты в ней самой.

— Теперь, когда ты рассказала мне историю Жан-Поля и Авы, может, дашь почитать свой роман?

Миранда удивленно подняла брови:

— Откуда ты знаешь, что я написала книгу?

— Мне сказал Гас.

— А он откуда узнал?

— Дети всегда все знают.

— Ладно, может, и дам тебе его почитать.

— Может?

— Ну хорошо, дам. Но я никогда не опубликую свою книгу.

— А что, если она настоящий шедевр?

— Конечно, она шедевр, но было бы нехорошо выносить эту историю на публику, к тому же я не вполне уверена, что сама написала книгу. — Дэвид недоуменно нахмурился. — Мне помогли, — загадочно произнесла Миранда, решив, что дальнейшие объяснения едва ли имеют смысл.

Она подняла глаза к небу, вспоминая настойчивый запах цветущих апельсинов, витавший в воздухе всякий раз, стоило ей усесться писать. Когда книга подошла к концу, аромат улетучился. Призрак Авы исчез, растаял.

— Что в таком случае ты собираешься делать с книгой? — спросил Дэвид.

— Отдам ее Пич.

— Пич? Почему?

— Теперь я знаю, что написала роман для нее. — Миранда взяла Дэвида за руку. — Пойдем, дорогой. Нам надо еще разыскать пажа и подружку невесты, нас ждет прием.

— Гас! Сторм! — крикнул Дэвид. Дети вприпрыжку подбежали к отцу, их личики раскраснелись от бега. — Пора домой! — рассмеялся отец, взъерошив волосы сына. Миранда счастливо вздохнула. Домой… Какое чудесное слово.

Загрузка...