Гамиани, или Две ночи сладострастия

Глава 7

Прибыв во Флоренцию, я сняла небольшую виллу за городом. Я искала уединения, мне ненавистны были все люди, и я чувствовала себя очень несчастной. В течение нескольких дней я не покидала своего убежища, проводя время за чтением или просто в размышлении, но с каждым днем голос плоти все громче и настойчивее призывал меня к наслаждению. Это было похоже на пытку, я ни о чем больше не могла думать, неудержимое желание овладело всем моим существом. Время от времени я старалась удовлетворить себя сама, но это не приносило мне радости, а лишь сильнее дразнило мои чувства и мое воображение. Наконец я решилась отправиться во Флоренцию на поиски приключений. У меня не было больше сил сдерживать свою страсть.

Наступил вечер, и улицы были полны гуляющими. Я внимательно вглядывалась в толпу, надеясь, что мне удастся найти себе какого-нибудь местного Геракла, способного хоть немного потешить мою восставшую плоть. Мне повезло: не прошло и получаса, как я увидела великолепный образец мужской силы. Представь себе, милочка, почти двухметрового парня, поджарого, мускулистого, с худощавым, но симпатичным лицом. Он шел по улице в сопровождении двух товарищей, мало в чем уступающих ему, и все женщины бросали на эту компанию восхищенные взгляды. Чутье подсказало мне, что эти юноши как раз то, что мне нужно. Без особого труда я заставила их обратить на себя внимание, и увидев меня, они сразу остановились. Я нарочно замедлила шаг и услышала, что все трое следуют за мной. Один из них окликнул меня, я остановилась и, когда они догнали меня, я кивком головы пригласила их идти рядом. Не стану описывать тебе, как мне удалось затащить их в свой дом: юноши несколько оробели и долго не решались туда войти. Однако моя красота оказала нужное действие, и задолго до полуночи мы уже сидели за столом, уставленным всевозможными яствами и напитками. Выпив вина, мои спутники несколько осмелели, развеселились и… остальное было совсем просто. Выбрав достойнейшего, на мой взгляд, из этой троицы, я вышла с ним в спальню, где, не теряя времени даром, заставила исполнить его то, к чему так долго стремилась. Пожалуй, я проявила излишнюю требовательность к этому юноше, от меня он вышел слегка пошатываясь, что его захмелевшие друзья оставили без внимания. А я, еще не насытившись, поспешила призвать к себе следующего, оставив на десерт того, кто казался мне самым сильным и страстным. И он в какой-то мере оправдал мои ожидания, но не в такой степени, чтобы я не заставила своих партнеров еще раз повторить всю процедуру снова. Все трое были поражены моим темпераментом, уже утром выходя от меня, оживленно шептались, очевидно, делясь друг с другом своими впечатлениями.

Я пригласила к себе всех троих на следующий день, и они пришли точно в назначенный час. Опять я устроила роскошный ужин, но на этот раз решила внести некоторое разнообразие в приложение к нему. Мое извращенное воображение подсказало мне несколько интересных идей по поводу того, как нам лучше провести эту ночь.

Началось все точно также, как и в предыдущий вечер. Роскошный пир, изысканные кушанья, тонкие вина, но потом я, по очереди испытав каждого из моих гостей, собрала их всех вместе, рассчитывая таким образом отведать блюдо поострее. Самого сильного я попросила лечь навзничь и, когда он, исполнив мою просьбу, улегся на спину, я уселась на него верхом, подставив свой зад пике второго. Третий, самый нежный из трех, опустился передо мной на колени, и я взяла в рот его набухший приап. На мой взгляд, это была великолепнейшая пирамида. Каждый исполнял свою роль в совершенстве и, я бы сказала, вдохновенно. Спальня наполнилась страстными криками и вздохами.

Вполне понятно, что первоначальное положение не могло долго сохраняться, и вскоре все смешалось. Мои губы ублажали уже сразу двоих, а третий, почувствовав, что его приап не может дать мне настоящего блаженства, решился применить для этой цели язык, и это было лучшее, что он мог сделать в этой ситуации. Я была очень ему признательна за это… Наконец, силы моих соратников иссякли, да и я почувствовала усталость, что дало мне прекрасный повод выпроводить своих гостей и прибегнуть к услугам Морфея, который охотно заключил меня в свои объятия.

И все-таки, несмотря на все старания моих партнеров, проснувшись, я ощутила большое разочарование. Тщетно я напрягала свой изощренный мозг, стараясь изобрести какое-нибудь новое развлечение. Увы, видимо, слишком уж ограничены возможности мужчин. Придя, в конце концов, к выводу, что ни один мужчина никогда не сумеет принести мне настоящее удовлетворение, я решила покинуть родную Флоренцию и вернуться в Париж, город наслаждений и любви, и дала себе клятву больше никогда не прибегать к услугам мужчин, какими бы непревзойденными самцами и атлетами они не были.

Мое прибытие в Париж вызвало небольшую сенсацию, ибо слишком неожиданным явился для многих представителей света мой отъезд. Я вновь поселилась в своем особняке на Елисейских полях, где живу безвыездно уже более двух лет. И все это время за развлечениями я не забывала о своей главной цели — найти для себя достойную любовницу. И как ты прекрасно теперь понимаешь, в твоем лице я, наконец, нашла то, что давно искала. Фанни, милая, только с тобой я узнала настоящее блаженство, и ничто не заставит меня отказаться от твоих ласк. Ничто не сможет отнять тебя у меня, даже сама смерть! Если б ты только знала, какое это наслаждение — сплестись с нежным, трепещущим телом юной девушки, застенчивой, наивной, не изведавшей еще радостей и мук сладострастия! Как сладко мучить ее, пробуждать в ней похотливое желание, а потом погубить наслаждением…

— О, Фанни, что ты делаешь! — вдруг воскликнула Гамиани, почувствовав, что рука девушки раздвигает ей ноги.

— Я не могу больше, — простонала Фанни, — не могу… Мне так плохо, страстное желание душит меня, оно чудовищно, это желание, оно терзает мою душу, адский огонь жжет меня изнутри. Гамиани, я хочу испытать, пережить все те пытки, страдания и страсти, которые пережила и испытала ты. Я хочу испытать все сейчас же, сию минуту! Оставь меня, Гамиани, — прошептала она через несколько минут, — ты не сможешь больше меня удовлетворить… О, как кружится голова, наверное, я схожу с ума… Гамиани, милая Гамиани, ну сделай же хоть что-нибудь… Неужели ты ни на что не способна? Я хочу насладиться и потом умереть! Я жажду! Жажду! — кричала Фанни в исступлении.

— Успокойся, Фанни, успокойся, умоляю тебя! — Гамиани несколько растерялась. — Ты меня пугаешь. Потерпи минуту, я сейчас все для тебя сделаю.

— Возьми меня, возьми же, наконец… Где же твои губы, где язык. О-о-о… Впейся в меня своим ртом, выпей меня до дна, а я овладею тобой! Мой язык проникнет в твое чрево, я заставлю тебя кричать от страсти! О, этот осел, он поразил мое воображение… Как я жажду заглотить его огромный член! Пусть он раздерет меня на части, пусть он даже убьет меня: мне все равно. Я хочу насладиться его мощью! Где же он, Гамиани… — Фанни металась на постели, широко открытым ртом глотая воздух. Грудь ее тяжело вздымалась, глаза пылали безумным огнем.

— Безумная, безумная, — прошептала Гамиани, изумленно глядя на неистовую девушку, — я утолю твою жажду! Мой рот достаточно искусен. Кроме этого, я захватила с собой один инструмент. О, он не уступит ослу! Взгляни-ка, разве он не великолепен? — с этими словами Гамиани протянула девушке свое резиновое приспособление.

— Ах, какое чудовище! Дай-ка его поскорее! О-ля-ля, сейчас мы славно позабавимся! — Фанни засмеялась, истерично содрогаясь всеми членами тела, потом с жадностью ухватилась руками за огромный фальшивый приап, протянутый ей графиней. Вожделенно устремив к нему свои раздвинутые бедра, она попыталась загнать его в свое алчущее лоно, но, вскрикнув от резкой боли, отбросила его в сторону. Гамиани тотчас пришла ей на помощь.

— Кто же так делает? — ласково усмехнулась она. — Ведь тебе его так никогда не всунуть! Видно, без меня и тут не обойтись. Придется тебе помочь.

Осторожно подведя страшное орудие сладострастия к раздвинутым ногам изнывающей от жажды наслаждения Фанни, Гамиани одним решительным ударом вогнала его вглубь. Лицо бедной девушки исказилось от боли, она пронзительно вскрикнула, попыталась освободиться, но было уже поздно: фальшивый приап уже успел глубоко проникнуть в ее страждущее тело. Она тихо застонала, но по тому, как она руками помогала Гамиани еще глубже засунуть резиновый член, было видно, что она уже входит во вкус этой ужасающей ласки.

— О-о-о… ох, — то и дело слышались ее страстные вздохи, — ну еще, еще… о-о-о… ох!

В этот момент, почувствовав, что страсть Фанни достигла апогея, Гамиани нажала рычаг, и из имитации мужского члена струей брызнуло горячее молоко. Фанни восторженно закричала и безумным усилием ухитрилась еще глубже протолкнуть столь понравившуюся ей игрушку. Это движение отняло у нее последние силы, и насытившаяся сладострастница, в изнеможении раскинув руки, застыла на постели. Гамиани, явно удовлетворенная делом своих рук, довольно улыбалась…

Полчаса спустя Фанни очнулась от сладкого забвения, и тотчас же Гамиани, как изголодавшаяся тигрица, набросилась на нее.

— Фанни, наконец-то! Я так долго ждала тебя… Забудемся же скорее в огненном вихре наслаждения. Я хочу захлебнуться в твоих объятиях. Но и ты тоже должна забыть обо всем, кроме любви и страсти. Прошу только тебя, исполни мою просьбу: что бы я ни делала, как бы ни выражала мою страсть, берегись пошевельнуться. Принимай покорно мои ласки, но не возвращай их мне обратно. Не отвечай на мои поцелуи, Если я буду кусать, царапать, истязать тебя, подави боль. Сколько сможешь, сдерживай свою страсть до последа него мига, и когда этот сладостный миг наступит, мы сцепимся в неистовой схватке, чтобы вместе умереть.

— Да-да-да, — целиком захваченная странным желанием своей подруги, шептала Фанни, — я сделаю все, как ты этого хочешь. Я твоя. Только поскорее возьми меня, не мучай, не заставляй меня долго страдать, не испытывай бесконечно мое терпение… Я вся горю… Начинай же скорей… Умоляю тебя!

— Не спеши так, дитя мое. Чем дольше не иссякнет твое терпение, тем сладостнее будет тебе потом. Пусть это ожидание возбудит тебя до последнего предела, чтобы ты была готова пожертвовать даже жизнью, лишь бы я подарила тебе миг радости. Ведь даже ожидание наслаждения — уже само по себе наслаждение. Ну все, я вижу, что ты уже ко всему готова… Ляг чуть поудобнее… Вот так… Закрой глаза… Теперь мне легче будет представить себе, что ты покойница и что, силой своей страсти овладев тобой, я тебя воскрешу… Я хочу взять тебя и унести к самой вершине наших чувств… А потом ты еще раз умрешь, но теперь уже от наслаждения. Даже богам не удается испытать такое счастье: воскреснуть от наслаждения и умереть от него…

— Ну скорее, Гамиани, — в истомном забытьи прошептала Фанни. — я не могу больше ждать!

Услышав столь страстный призыв к действию, да и сама предельно возбужденная, Гамиани, откинув назад мешающие ей волосы, диким прыжком бросилась на неподвижное тело Фанни. Ее руки вожделенно заскользили по телу девушки, беззастенчиво проникая в самые сокровенные места. Потом, раздвинув ноги подруги, послушной всем ее желаниям, Гамиани приникла своими трепетными устами к тем губкам Фанни, которые никогда не издавали ни единого звука, и погрузила туда свой язык. Казалось, она высасывала оттуда квинтэссенцию наслаждения, с такой страстью она терзала в это время своими руками вздрагивающее тело Фанни, которая на все ласки графини отвечала сдавленными стонами.

Вдруг Гамиани остановилась, и медленно оторвалась от распростертого тела своей юной подруги. Ее пальцы капризно играли белоснежными грудями Фанни, на губах блуждала тонкая сладострастная улыбка, которую можно было сравнить только с улыбкой Моны Лизы. Насладившись созерцанием своей возлюбленной, Гамиани снова бросилась на нее, осыпая ее тело поцелуями и нежными укусами. Она действовала так неистово, что казалось, будто у нее сто рук и языков. Фанни вся была исцелована, истерзана. Когда терпеть истязания графини было уже невмочь, Фанни стонала, стиснув зубы, но ее опытная истязательница сразу же останавливалась и была нежной и ласковой, так что девушка вновь успокаивалась. Выждав это мгновение, Гамиани снова с удесятеренной силой бросалась на свою жертву, снова протискивала свою голову между ног подруги. Ее ловкие пальцы раздвигали нежные губки, а язык глубоко проникал в чашечку и самым сладостным образом щекотал трепещущий клитор, даря Фанни самое пленительное наслаждение, которое только может чувствовать возбужденная женщина.

Действовала Гамиани, конечно, очень искусно. Время от времени она умеряла свой пыл, ослабляя свой натиск так, что ее партнерша, раздразненная и ждущая новой ласки, приходила в неистовство. Но Гамиани не спешила удовлетворить ее, не без злорадства наблюдая, как мучается ее исступленная подруга.

Наконец, Фанни почувствовала, что приближается кризис ее восторгов.

— О, это слишком!.. Я умираю… О-о-о… о… дай мне себя…

— Возьми меня скорей, — исступленно кричала Гамиани, — я твоя! Сейчас я дам тебе выпить эликсир жизни, — сказала она, видя, что Фанни настолько обессилела, что не способна даже обнять ее. Она достала из своего ридикюля флакон с темной жидкостью и влила часть его содержимого в полуоткрытый рот девушки. При этом глаза графини горели дьявольским огнем. Стоя на коленях между раздвинутых ног Фанни, она со зловещим смехом выпила остаток жидкости из флакона и вновь достала свей страшный инструмент. При виде его Фанни пришла в неистовое возбуждение. Будто объятая пламенем, она всем своим телом устремилась навстречу этому упругому подобию мужского члена. Ее широко раскинутые бедра с нетерпением ждали вторжения фальшивого фаллоса. Но едва началась эта сладострастная пытка, как все тело Фанни охватили странные конвульсии.

— Ах, он жжет меня внутри, он сверлит меня… О-о-о, я сейчас умру! Злая ведьма, что ты со мной делаешь? Ты завладела мной… о-о-о… а-а-ах. — Лицо Фанни исказила нечеловеческая гримаса: боль, отчаяние, нестерпимые муки — все это отразилось на лице бедняжки, но только подстрекнуло Гамиани к еще более яростному нападению на девушку, чье окровавленное тело свела ужасная судорога. Она рвала, кусала, царапала это истерзанное тело…

С содроганием в душе я смотрел на эту ужасную картину и видел, что Фанни находится на пороге смерти. И тут страшная догадка вдруг пронзила мой мозг. Да, сомнения больше не было: та жидкость из флакона была не эликсиром жизни, нет. Это был смертельный яд! Обезумев от отчаяния, я, еще не сознавая своего бессилия перед лицом смерти, бросился к двум телам, сплетенным страшной судорогой. Одна только мысль сверлила мой воспаленный мозг: спасти, любой ценой спасти мою бедную возлюбленную! Яростным усилием я взломал запертую дверь, вбежал в спальню, но, увы, я безнадежно опоздал. Фанни, моя Фанни, уже навсегда замерла в объятиях смерти! Я попытался оторвать от нее Гамиани, но та, обратив ко мне полный ярости взор, прошипела:

— Уйдите отсюда, кретин, жалкий самец! Неужели вы ничего так и не поняли? Эта женщина моя, вся моя, и ты ее больше никогда не получишь! — и она рассмеялась прямо мне в лицо.

Силы уже покидали ее, на губах выступила кровавая пена, но неимоверным усилием воли она заставила себя приподняться, и в ее слабом голосе прозвучало торжество:

— Ничтожный человек! Что ты знаешь о высшем блаженстве? А я, смертная, узнала больше, чем могут узнать даже боги. И я говорю тебе, несчастный, нет большего наслаждения, чем слиться в предсмертной агонии с телом любимой! Узы, которыми связывает смерть, прочны и неразрывны, а ты хотел нас разлучить… Ха-ха-ха! — леденящим душу смехом рассмеялась она, обняла безжизненное тело Фанни, и я почти физически ощутил, как ее душа покинула тело…

Невыносимая боль сжала мое сердце, и я, рыдая, упал на колени. Не знаю, сколько времени провел я так, омывая слезами тело возлюбленной, но слезы облегчили мои страдания. Когда, наконец, наступило утро, я совсем успокоился. Я поднялся с колен, подошел к окну и раздвинул шторы. Яркий свет солнечного утра ослепил меня, и на душе сразу стало легко и светло. На улице было еще пусто, только двое влюбленных самозабвенно целовались, прислонившись к стене дома. Радостное волнение охватило меня, и великое откровение озарило мою душу; «Жизнь сильнее смерти!» Зря Гамиани торжествовала победу — она проиграла, как проигрывает каждый, кто выбирает себе в союзники смерть…

Пережитое оставило глубокий след в моей памяти. Такое не забывается. И я решил, укрывшись в сельской глуши, в назидание тем, кто безрассудно отдает себя во власть своих пагубных страстей, записать эту печальную историю. В моем камине сейчас весело потрескивает огонь, рукопись закончена, и я напеваю рефрен из баллады Вийона: «Где вы, снега минувших дней?»