Ганг, твои воды замутились. Три брата

ГЛАВА ПЕРВАЯ

Малабарское побережье всегда было и остается чудом из чудес Индийского полуконтинента. Оно веками будоражило воспаленное воображение европейских властителей, бросая в отважные авантюры, полные великолепного дерзновения, людей, алчущих объять необъятное, объявив войну неизвестности…

Эта область протянулась вдоль всего западного побережья полуострова полосой до восьмидесяти километров в ширину, где базальтовые ступени Западных Гат, покрытые вечнозелеными тропическими лесами, медленно и величественно возносятся к небесам.

…Волны Индийского океана, пенясь, накатывали на песок, уплотняли его и, шипя и мягко угасая, отходили назад.

Хари стоял на огромном базальтовом валуне и смотрел вдаль. В его душе медленно, сама собой, как прибрежная волна океана, угасала тревога… Недавно его отчислили с последнего курса колледжа. Через полгода он уже имел бы диплом бакалавра юридических наук… Но его выгнали! Какая несправедливость! А все этот первокурсник Бонси, затеявший драку, — хитрый, завистливый и бездарный. Это он свалил всю вину на него, Хари…

Панджим, столица Гоа, просыпался. С шумом отодвигались складные решетки лавок.

Речка Мандави медленно вползала в океан, мерцающий густой синевой. Белые чайки с пронзительно тоскливым криком кружились над судами. Рыболовецкие катера и лодки черными пунктирами удалялись к горизонту, где океан превращался в небо, а небо в океан…

В шестнадцатом веке португальцы, обогнув мыс Доброй Надежды, ступили на зыбкий золотой песок Малабара. Они искали в Индии золото, драгоценные камни, пряности. И нашли их в изобилии…

От Панджима рукой подать до Старого Гоа, где среди католических церквей на массивном пьедестале возвышается бронзовая фигура человека в широком жабо и длинных чулках, заправленных в короткие, зауженные книзу штаны. Это великий португальский поэт Луиш ди Камоинш, или Камоэнс. Путешествие сюда он совершил на кораблях Васко да Гамы. В поэме «Лузиады» он описал эту экспедицию и гневно заклеймил колониальные авантюры и бесчеловечные действия пиратов Афонсу д’Албукерки — вице-короля португальских владений в Индии, основавшего колониальную империю в Гоа.

Утреннее солнце поблескивало на смуглых улыбающихся лицах женщин, торгующих рыбой, утомленно замирало в складках их цветастых сари и вспыхивало на золоте крестов католических церквей, построенных в тесном соседстве с индусскими храмами.

Хари стоял у статуи Сарасвати — богини просвещения и внутренне помолился ей, прося богиню помочь ему поступить в Индусский университет в Варанаси.

Гоа — райский уголок индийской земли с крутыми скалами и пляжами, санаториями, отелями, домами отдыха…

На двух пляжах здесь обосновались западногерманские нудисты. Хари был удивлен, увидев скопление людей, одетых, как члены индийской секты дигамбары-джайны, «в пространство», между распростертыми телами которых свободно расхаживали гоанцы, уже привыкшие к голым, без «фиговых листков» на срамах, нудистам, продавая им «Кэмпа-Колу» и фрукты. В лицах этих продавцов нередко угадывались черты потомков Афонсу д’Албукерки, который несколько веков назад, приближаясь к Малабарскому побережью с командой матросов, вдыхал пьянящие ароматы флоры Великого Бхарата, принесенный ветром, дувшим с материка. Ноздри завоевателей хищно раздувались, а сердца хмелели. Ветер странствий кружил головы, надувая паруса…

Оставляя за собой горы трупов местного населения — маратхов, португальцы врывались в джунгли, пробираясь сквозь заросли лиан и орхидей, опасаясь засад, змей и хищников. Обдирая чулки и кожу о колючки кактусов и диких роз, они попадали в капканы плетей диких огурцов и помидоров; пригибались под градом сыпавшихся на них кокосовых орехов, бананов, манго, которыми их забрасывали обезьяны-гульманы, или хануманы, обитавшие в джунглях в несметном количестве.

Незваные пришельцы захватили «приют спокойствия, трудов и вдохновенья» — великолепную деревеньку, состоявшую из нескольких десятков бамбуковых хижин — Мумбаи, названную маратхами в честь своей богини Мумба-Деви. Мумбаи находилась в подлинном раю пальмового леса. На месте этой деревни стал разрастаться город, превратившийся ныне в супер-город Бомбей, возвышающийся на фоне голубого неба и лазури Аравийского моря…

Хари расстегнул пуговицу рубашки. Легкий ветерок освежил грудь. На вид ему было не более двадцати лет. Он был крепок, статен, широк в плечах, среднего роста. Небольшая густая и курчавая бородка, черная, как смоль, и такие же волосы обрамляли его волевое и скуластое лицо… Хари приехал в гости к другу своего отца, господину Вишнанатху Лаванде — адвокату суда Союзной территории Гоа. Лаванде отдал свою молодость за освобождение Родины от колонизаторов. Когда-то вместе с отцом Хари, Рамесом Шривоставом, он учился в Индусском университете… Отец Хари университет не закончил: он был призван в элитные правительственные войска и служил в Дели.

Молодой человек вошел в кабинет к господину Вишнанатху. Тот сидел за маленьким письменным столом, обложенный всевозможными папками, сухощавый, немного медлительный, виновато улыбающийся. На нем был серый ширвани с накладными карманами. Хари, сложив лодочкой ладони у подбородка, традиционно поклонился. Лаванде встал. Хари был взволнован: еще бы, перед ним была легендарная личность!

— Получил твою телеграмму! — воскликнул адвокат. — Не все так плохо. Ты молод, красив, — Лаванде окинул парня острым взглядом, — вылитый отец! Воин! Пенджабец! Сикх! — и по его лицу медленно расплылась улыбка, а глаза оживились. — Рад, рад! Садись! — хозяин указал сыну своего друга на стул.

— Я хотел бы, господин Вишнанатх, продолжить учебу в университете… — начал Хари, усевшись на жесткий стул.

— Желание похвальное, — потер руки Лаванде, — однако, молодой человек, надо все хорошенько взвесить… Почему бы тебе не быть поближе к отцу? Ведь он в отставке. У тебя, как мне известно, еще два брата?

— Да. Младшему, Раджешу, семь. Старшему, Говинду, — девять.

— Замечательно! Кстати, Рамес говорил мне, что старшего назвал в честь последнего гуру Сикхов Говинда Раи Сингха! Это прекрасно! — Лаванде посмотрел в окно. Его взор заполнил голубой простор океана. Он внимательно посмотрел на Хари: молодой человек ему понравился. Затем негромко сказал: — Тебе, Хари, надо подумать. Важно выиграть время. Тебе бы следовало… вот как бы я поступил на твоем месте: поехал бы домой, подготовился к экзаменам и сдал бы их экстерном. И через полгода ты — бакалавр. Здесь же тебе придется погубить еще два года, грызя гранит наук. Бомбей ближе к твоему дому, чем Варанаси. Да, и подумай об экономике! — Вишнанатх лукаво улыбнулся. — Там ты и работу найдешь себе без труда. Послушай меня, Хари! А университет не уйдет от тебя, — адвокат дружески похлопал парня по плечу.

Хари опустил голову. Он раздумывал. Ему было стыдно возвращаться домой, где придется сознаться отцу в том, что его отчислили. Зная нрав отца, Хари поежился и встал.

— Спасибо, господин Вишнанатх, за умный и резонный совет. Я подумаю.

— Вот и хорошо! Ты человек, я вижу, способный, волевой. Колледжа тебе будет достаточно, чтобы стать хорошим юристом. Надо любить свое дело и свой народ, остальное приложится, молодой человек. Я завидую тебе! У тебя все впереди… Дерзай же, Хари! — Лаванде встал и пожал ему руку. — Поживи пока у меня, я тебя не тороплю. А ты сообщил отцу, где находишься? — вдруг спохватился он.

— Конечно.

— Вот и отлично, — успокоился хозяин.

Хари откланялся и покинул офис адвоката и известного человека. Выйдя на улицу, он сел на автобус и отправился в аэропорт. На душе у него стало необыкновенно легко, словно у путника, томимого жаждой, который наконец-то испил родниковой воды.

Он купил билет на самолет до порта Даман, расположенного севернее Бомбея, в трех километрах от которого находился его родной городишко, районный полугород, полудеревня, милый и добрый.

«Хороший друг у моего отца!» — думал он, широко шагая по тесным улицам города.

Хари гордился отцом, собой и был рад, что скоро увидит его и своих младших братьев, которых любил безумно, воспитывал их и рассказывал им об истории Индии, читал сказки, эпос, учил петь народные песни и всему тому, что знал сам или же читал.

На склонах Западных Гат под жарким солнцем млели вечнозеленые леса. Сандаловые деревья высотой до пятидесяти метров, увитые орхидеями и лианами, распространяли свежесть и спасительную тень. Хари вернулся в Панджим. Когда он вошел в дом Лаванде, слуга протянул ему телеграмму, край которой был загнут таким образом, что закрывал текст. Сердце молодого человека екнуло. Он быстро отвернул край телеграфного бланка… Руки его задрожали: умер отец! Кровь ударила в голову, в глазах поплыли круги. Хари глубоко вдохнул воздух и прислонился к стене. Слуга принес ему кофе.

«Бедный отец! Надо успеть! Мои братья теперь сироты! Скорее, скорее домой!» — думал Хари, схватившись за голову, которую сдавило, словно железным обручем.

Он торопливо написал записку господину Вишнанатху и отправился обратно в аэропорт.

ГЛАВА ВТОРАЯ

Управление семьей требует не меньше сил и умения, чем управление государством, — эту истину Хари полностью почувствовал на своем собственном опыте. Все чаще ему в голову приходила мысль о женитьбе. Необходимо было ввести в дом женщину, хранительницу очага, хозяйку и домашнее солнце. Он перебрал в уме всех знакомых девушек, но не смог остановиться ни на одной из них. Найти женщину, которую бы он любил и которая смогла бы заменить его братьям, Говинду и Раджешу, мать, было не так-то легко! Прошло более двух месяцев с тех пор, как их отец, Рамес Шривостав, ушел в мир иной. И потому, как никогда раньше, Хари чувствовал, что в доме должна быть женщина, которая хранила бы его братьев, как веки хранят зеницу ока. После смерти отца его любовь к братьям еще более усилилась. Он уделял им все свое свободное время. Кормил их, учил, проверял уроки, укладывал спать… Он изо всех сил старался, чтобы дети не слишком сильно чувствовали нехватку материнской ласки и надежной крепкой руки отца. Хари стал для братьев и матерью и отцом. Словно опытный лоцман, умело лавируя между рифами повседневной жизни, он вел суденышко своей семьи уверенно и радостно. Оптимистичный и жизнерадостный по натуре, Хари умудрялся готовиться к экзаменам по вечерам и ранним утром, стряпал и через день работал в нотариальной конторе, зарабатывая столько, что хватало на еду, одежду и учебу братьев.

Еще не тревожила предутренний воздух пастушья свирель, а Хари уже сидел за письменным столом над раскрытыми книгами, конспектировал, делал важные выписки. Сенека, Платон, Монтень были его собеседниками…

В его комнате было просто и аккуратно. Кровать, стоявшая у стены, застелена набивным покрывалом ручной работы. Рядом — стол, на тумбочке — зеркало и бритвенный прибор, на вешалке — новые брюки и чистая белая тенниска.

Молодой человек встал из-за стола, поплотнее запахнул полы потертого шелкового китайского халата и выглянул в окно, выходившее на террасу. Его взгляд, скользнув по плоским черепичным крышам, утонул в синеве небес и лилово-стальной глади океана. Брызнул луч солнца, блеснув на кронах больших перистых листьев кокосовых пальм. Легкий бриз шевельнул ветви амальтаса, сплошь усыпанного золотыми цветами, который рос во дворе. Пьянящий аромат цветущих берегов и могучего дыхания океана заполнили его легкие. Он чувствовал прилив сил. Надежды окрыляли: он сдаст экзамены и через несколько месяцев получит диплом, а там — работа и, Бог даст, нищета не коснется его любимых братьев. Он обеспечит их всем необходимым, они станут образованными людьми, достойными Божьего промысла. Хари посмотрел на ряды книг в нишах стены и, вспомнив, что время готовить завтрак, вышел во двор. Он взглянул на цветники, любовно ухоженные покойным отцом, и тонкая струна тревоги заныла в сердце. Порывисто сняв халат, он укрепил на патрубке поливочный шланг и открыл вентиль. Прохладная струя влаги охватила его упругое и сильное тело. Он поиграл мышцами, проверил бицепсы и трицепсы плечевого пояса, ударил кулаком в тутой, словно барабан, пресс солнечного сплетения и остался доволен. Затем, насухо вытеревшись полотенцем, принял позу «лотоса» и предался медитации. Однако находиться в состоянии самадхи ему пришлось недолго: шлепая босыми ногами по каменным ступеням террасы, к нему с шумом бежали Говинд и Раджеш. Говинд, которому скоро должно было исполниться десять лет, ловкий и ухватистый, худощавый, не по летам высокий ростом и уже неплохо овладевший некоторыми приемами карате, с разбегу уселся ему на плечи.

— Вот! Научил на свою голову! — скривившись от боли, воскликнул Хари, потирая изрядно помученный плечевой сустав.

Раджеш стоял рядом, не принимая участия в борьбе. Год назад он упал с дерева и повредил правую ногу. Костоправ-вайдья сделал, что мог, но мальчик все же хромал, так как нога плохо сгибалась в коленном суставе.

Братья стали играть, шумно плескаясь водой. Из-за гор показался красный шар солнца, и сразу стало жарко, хотя на побережье еще лежала ночная тень. Лишь океан, залитый солнцем, ослепительно трепетал, унося волны в горизонт, затянутый дымкой. Стадо овец медленно, словно облако, предвещающее муссон, продвигалось по зеленым отрогам холмов, взбираясь на сочное плато.

Небольшой районный городишко, растянувшийся по побережью на расстояние не более одного километра в длину, проснулся. Берег был обрывист и крут. Справа в синей дымке возвышались портовые краны Дамана.

Пока Хари тщательно подбривал и подстригал свою курчавую бородку, мальчики привели себя в порядок и надели свежие рубашки с короткими рукавами и шорты. Говинд помог Раджешу причесать блестящие, черные, как вороново крыло, волосы на пробор.

Хозяин дома развел примус и поставил на огонь большую кастрюлю с водой. Затем он подтащил к столу две корзины с овощами. Из большой корзины торчали, поблескивая глянцевитой кожицей, лилово-фиолетовые баклажаны, пирамидальные красные сладкие перцы, капуста и огурцы. В корзине поменьше лежали увесистые помидоры, тая в себе свежую сочную мякоть, до краев напоенную тропическим солнцем. Их мрачноватую красоту оттеняли всевозможная зелень и пряности.

Малыши обступили старшего брата. Они были готовы к «овощной сече», которую им не один раз великолепно демонстрировал Хари. Глава семьи торжественно поднял кверху блестящий нож, шепча нечто наподобие мантр-заклинаний и возведя очи к небесам. Затем он резко опустил руку вниз, и кочан капусты с хрустом молниеносно распался на две белые половины. Свежий, чуть горьковатый запах ударил мальчикам в нос. Хари принялся ловко шинковать капусту под дружный хохот и возгласы братьев. Вот уже тонкие колесики баклажанов, мягко ложась друг на друга, заполнили стол. Малыши, подражая брату, сгребали порезанные овощи в миски и по мановению его руки порциями засыпали их в кастрюлю с кипящей водой. Подобная участь постигала всякий овощ, попадавший под нож Хари. Как здесь не вспомнить старую индийскую мудрость: «Трудись радостно! Радость — вот высшая мудрость!»

Покончив с овощами, Хари отправил братьев в их комнату повторять уроки и складывать книжки в соответствии с расписанием уроков, а сам, сосредоточившись, уже священнодействовал у огня. Попробовав блюдо, он стал по вкусу добавлять пряности и соль, напевая веселую песенку.

— Так-так-так! — приговаривал он переходя от песни к суровой прозе жизни. Ему нравилось готовить, тем более для своих малышей, своих родных братьев, единоутробных вестников на этой бренной земле. Хари любил братьев не только по своему врожденному инстинкту, но и по воспитанию, а главное, в силу мудрости самой жизни, в силу причин единства всего сущего. Он любил их философски, осмысленно, по-человечески…

— Ско-рей! Ско-рей! — громко скандировал Хари. — На столе ждет зав-трак!

— Мы здесь! — раздался дружный дуэт Говинда и Раджеша, ворвавшихся в столовую.

— Давай, налетай! — расставляя тарелки, призывал, распевая, Хари. — Вы все приготовили для занятий? — спросил он с напускной строгостью.

— Все!

— Хорошо! Тогда сейчас надо хорошенько заправиться — и с песней — в школу… — старший брат сделал многозначительную паузу, а младшие, вдохнув аппетитный запах пищи, с восторгом помогли закончить его зарифмованную мысль:

— Отправиться!..

Хари, молитвенно сложив руки, вместе с Говиндом и Раджешем, которые во всем подражали ему, совершил молитву перед принятием пищи.

Никто из братьев не страдал отсутствием аппетита. Поэтому, быстро покончив с завтраком и выпив чаю со сладостями, через полчаса они все вышли во двор. Хари выкатил свой недавно купленный поблескивающий никелем велосипед.

Хари весело нажимал на педали. Спицы велосипеда радужно сияли в утренних лучах солнца. Раджеш сидел на подушке, укрепленной на руле. Ноги его упирались в багажник, на котором были аккуратно уложены их сумки с книгами и тетрадями, а также небольшой судок с обедом. Говинд, уперевшись босыми ногами в задний багажник, стоял, держась тонкими цепкими загорелыми руками за могучие плечи старшего брата. Велосипед катил по неширокой дороге вдоль крутого скалистого берега, подножье которого купалось в пенистых волнах прибоя. В небе стремительными кругами носились ласточки.

Школа, где учились братья, находилась примерно в километре от их дома, в южной части городка. Дорога, свернув, уходила влево от океана, пересекая великолепную манговую рощу. Огненно-рыжие, белые и сиреневые цветы на деревьях и кустарниках вселяли в душу ощущение силы жизни, ее неизбывного царства, немеркнущего круговорота. Пробираясь сквозь душное и пыльное стадо овец, Хари без конца нажимал большим пальцем на рычажок велосипедного звонка, а его братья посылали веселые приветствия пастухам, таким же подросткам, как и они сами. Недалеко от дороги, по узким тропинкам шли женщины и дети, которые несли на головах сосуды с приготовленным дома обедом для мужчин, работавших в поле. В сосудах — рис или овощи, обильно сдобренные жгучими приправами, а также неизменный напиток «ласи» — простокваша, разведенная водой.

Хари запел. Его песня лилась свободно и величаво, а голос то подрагивал, становясь немного хриплым, то звонко рассыпался в необъятном пространстве рощи, сквозь ветви которой проглядывало лазурное небо. Мальчики задорно подпевали фальцетом бархатному баритону брата.

Таким образом Хари, кроме эмоционального воспитания, давал братьям уроки мужества, веры и непоколебимости на пути к избранной цели. Молодой человек был уверен, что все будет так, как он решил, как задумал. Он ведь не одинок на земле — их трое. Скоро братья подрастут, и они, окрыленные надеждой и верой, вместе пойдут по трудному жизненному пути…

Впереди показалось светлое двухэтажное здание школы классического стиля. Перед ними расстилался огромный ухоженный газон с фонтаном в центре. Шумный ручей школьников вливался в широкие двери.

— Стоп! — сказал Хари и мягко нажал на тормоз.

Говинд лихо соскочил с заднего багажника, словно форейтор с запяток королевского экипажа, и принял сумки из рук брата.

— Держи! — улыбнулся Хари, подавая ему сумки и судок с обедом. Потом он наклонился к братьям и весело скомандовал: — Целуйте!

Те, каждый со своей стороны, громко чмокнули его в теплые и румяные щеки, уколовшись о жестковатую бородку, и тут же стремглав помчались к школе. Раджеш не отставал от Говинда, хотя и немного прихрамывал. Хари глядел вслед братьям, пока их фигурки не исчезли в проеме школьных дверей. Он постоял еще немного, огляделся по сторонам. Вокруг было тенисто, зелено и привольно. Хари почему-то вздохнул, тронул своего двухколесного друга и покатил на рынок.

Из школы Говинд и Раджеш, которого все звали Раджой, обычно возвращались домой пешком. Торопиться им было некуда. Как говорится, домой возвращаться никогда не поздно. Но братья в основном соблюдали дисциплину, установленную Хари. Иногда они заходили в нотариальную контору, чтобы поприветствовать старшего брата или же получить от него какие-либо поручения, а чаще всего — когда тот или иной из них получал высшие отметки в школе.

Больше всего братья любили поздние прохладные вечера, которые они проводили с Хари на террасе своего дома. Прижавшись друг к другу, мальчишки слушали «Рамаяну», которую так выразительно читал им старший брат.

В один из таких вечеров Говинд подошел к портрету, на котором был изображен последний, десятый гуру сикхов — Говинд Раи Сингх. Он сидел на коне, с соколом, напряженно застывшим в руке. Его яркий наряд и сверкающее оружие с малых лет поражали воображение мальчика. Отец много ему рассказывал об этом гуру, но тогда он еще мало чего понимал из его слов. Однако он запомнил, что надо быть мужественным и всегда бороться за справедливость.

— Брат! А куда ушел наш отец? — спросил Раджеш у Хари грустным голосом.

— Он ушел, Раджа, туда, куда ушел и наш дедушка.

— А куда ушел наш дедушка?

— Он ушел туда, где покоятся еще не рожденные… Ничего, братья мои, не грозит спелому плоду, кроме падения, ничто не грозит рожденному на свет, кроме смерти! — Хари посмотрел на небо, на тонкий месяц.

Братья притихли. Они знали, что сейчас их старший брат, и теперь отец, расскажет им много интересного.

— Брат! А кем был наш дедушка? Отец мне говорил о нем, но ты еще расскажи, — попросил Говинд.

— Дедушка наш был не брахманом, а сикхом, да? — настороженно и тихо проговорил Раджеш, словно боясь нарушить какую-то тайну.

— Да, наш дедушка был сикхом, настоящим сикхом — «кесадхари», то есть «сикхом с волосами». Он не стригся, не брился и был посвящен в хальсу, то есть в армию чистых. А потому нашего отца, хотя он уже не был кесадхари, призвали в правительственные войска. Ведь сикхи — отличные, честные и верные воины. Это у них в крови.

— Расскажи о них, Хари, прошу! — настаивал Говинд.

— Наш отец дал тебе имя Говинд в честь десятого и последнего гуру Говинда Сингха.

— А почему последнего? — с недоумением спросил Раджеш.

— Последнего потому, что он не хотел, чтобы после его смерти была смута в общине сикхов. Он упразднил божественное происхождение гуру, то есть учителя, снял с личности гуру божественную оболочку и сам отменил пост гуру. Роль же высшего авторитета сикхов с тех пор должен был выполнять священный канон — «Ади Грантх». Он ввел и пять основных правил для сикхов.

— А почему пять? — спросил Говинд.

— Видимо, оттого, что сикхи в основном все из Пенджаба — Пятиречья, и поэтому число пять для них священно. Я думаю так.

— Ты правильно думаешь, — согласился Раджеш. — Ты же у нас юрист. Скоро будешь судить преступников по закону. Ведь все люди должны быть равны перед законом.

— Молодец, хорошо усвоил, Раджа! Из тебя выйдет неплохой блюститель законности.

— А каких пять правил, Хари? — напомнил ему Говинд.

Хари кашлянул, встал с ложа и подошел к открытому окну.

— Они всегда должны иметь при себе пять «к», то есть пять предметов, начинающихся на букву «к» на языке пенджаби. Первое — длинные волосы, затем — гребень, браслет, короткие штаны и меч, чтобы защищать слабых и быть готовым к битве. Волосы взрослые сикхи связывают в узел и обертывают голову тюрбаном. Теперь вам должно быть ясно, кто такие люди с бородой и в чалме?

— Да! — дружно ответили мальчики. — Это сикхи.

— Верно, молодцы!

— Брат, а почему они должны носить браслет, да еще на правой руке? А? — снова спросил Говинд, сгорая от любопытства.

— Когда рука потянется за чужим достоянием, браслет напомнит сикху, что чужого брать нельзя!

— Эти пять «к» прекрасны! — восхищенно заключил Говинд.

— Да, неплохие, — задумчиво подтвердил Хари.

Серп луны скрылся за углом дома, и на террасе стало темно. Крупные звезды, отражаясь в тяжелой толще океана, ярко мерцали в темноте южной ночи.

— Брат, расскажи что-нибудь интересное о сикхах. Все-таки, кто они такие? И кто наш дедушка? — попросил Раджа, сев на край кровати.

— Хорошо, сейчас! — Хари встал, вышел на кухню и взял три плода манго. — Держите! — вручил он мальчишкам чудесные и крупные сочные плоды.

Братья принялись поглощать красновато-оранжевую плоть фруктов.

— Как бы вам рассказать попроще, — проглотив кусочек манго, начал Хари. — Без истории тут не обойтись. Ты, Говинд, наверное уже изучал по истории, что Пятиречье, Пенджаб, — плодородная земля, в первую очередь подвергалось захвату. Пенджаб — это дорога в Индию.

— И дорога к ее столице — Дели и другим богатым городам гангской равнины Индии, — подхватил его мысль ломающимся голоском Говинд.

— Отлично, брат! — похвалил Хари, хохотнув. Он был доволен малышом. — Садись, вернее, ложись! Отметка будет пять!.. Итак, в верхнем течении Инда селились племена афганцев-патанов, приверженцев ислама — религии острой, как меч, и племена мусульман-белуджей. На плодородных землях Пенджаба селились джаты — земледельцы, наши с вами предки по линии отца, и ремесленники, которые мигом превращались в воинов, когда в их земли вторгались полчища врагов. Но сражения шли не только за землю, но и за души народа. Шла борьба религий. Особенно неистово воевал против всех вер ислам, который в Индии столкнулся с такой религией, которая обволакивала и поглощала все инородное, что в нее проникало. Это индуизм — огромное дерево, оказавшееся труднопреодолимым. Поддаваясь посулам или уступая насилию, все больше и больше индусов стало обращаться в ислам, в душе оставаясь по-прежнему приверженцами древней веры. Зеленое знамя пророка ислам пронес до Ирана, Афганистана и Средней Азии, в результате чего у правителей этих стран появилось оправдание любых вторжений и захватов. Они снимали с солдат любую вину, открывая перед ними путь превращения из наемников в солдат-фанатиков.

Суфии — мусульманские проповедники, объясняли индусам, что сущность Аллаха и Вишну одинакова, что Бог — есть добро. Это было понятно и близко индусам. Суфии пели о равенстве и учили равенству. В Пенджабе, где вопрос о равенстве был актуален, к этому особенно прислушивались. Торговец зерном и поэт по имени Нанак основал сикхизм. Вначале это была секта индуизма, которая затем превратилась в самостоятельную религию. Нанак учился равенству и справедливости у муллы и у индийских брахманов. Он поставил целью своей жизни — создать новую религию, учение об истинном равенстве.

Сикх — это ученик. Нанак проповедовал активную жизнь, выступал против отшельничества, против унижения женщин, — Хари улегся поудобнее на кровати и окликнул братьев, чтобы узнать, не спят ли они, и те дружно попросили его продолжать.

— Раджа, ты помнишь, как отец рассказывал нам об Агре? — спросил Хари.

— Да! Там мавзолей Тадж-Махал — «белый сон, застывший над водой».

— А кто его построил и зачем?

— Построил его император Великих Моголов, завоевателей Индии… это…

— Шах Джахан, — выручил брата Говинд. — Он построил этот мавзолей в честь своей умершей жены Мумтаз-и-Махал.

— У тебя хорошая память, малыш, — похвалил Хари. — Их сын Аурангзеб задался целью захватить трон отца, поэтому убивал своих братьев и их детей, а также советников, придворных и, наконец, заточил своего отца во дворец-темницу, окна которой выходили на Тадж-Махал, оставив его медленно умирать.

Аурангзеб был фанатичным мусульманином, нетерпимым ко всякой другой вере. За свою жизнь он разрушил много прекрасных индийских храмов и превратил в прах немало сокровищ индусской культуры. Сикхи заботили его с давних пор, поскольку они проповедовали равенство и свободу. Император жестоко расправлялся с сикхами. Девятого гуру, престарелого Тегх Бахадура, он жестоко казнил, приказав распилить его пилой прямо посреди улицы Чандни-Чоук в старом Дели! — Мальчишки вздрогнули. Их маленькие сердца, преисполненные сострадания, сжались от этих ужасов, которые — увы! — не вычеркнуть из истории родины. Затаив дыхание, мальчишки продолжали слушать рассказ старшего брата.

— После этой расправы наставником стал последний гуру, десятый, настоящий вождь, плоть от плоти сикхов — Говинд Раи.

У подножия гор, в зеленой местности раскинулся городок Анандпур. В праздник весны — Байсакхи, сюда была созвана вся община сикхов. Тысячи людей устремились к месту сбора. Выросли целые улицы шатров. В торжественный день все собрались на площади, где уже был гуру. Море разноцветных тюрбанов сомкнулось вокруг его шатра и затихло, готовое внимать каждому его слову.

— Как и мы — твоему, брат! — тихо заметил Раджеш. По спине мальчика бегали мурашки. Он прижался к Говинду, который слегка дрожал.

— Из шатра вышел Говинд и спросил: «Есть ли здесь хоть один, готовый отдать жизнь за веру?» Из толпы вышел сикх и без колебаний направился к Говинду. Гуру взял его за руку, обнажил меч и ввел в шатер. Спустя минуту из-под дверной завесы и краев шатра потекла кровь… Она стала растекаться вокруг, заставив сердца присутствовавших сжаться от ужаса. Не успел утихнуть гул страха и недоумения, как гуру вновь появился перед толпой, держа в руке окровавленный меч и снова спросил: «Есть ли здесь хоть один, готовый отдать жизнь за веру?» Еще один из собравшихся встал и, расталкивая сидящих на земле, направился к Говинду. Посмотрев в его глаза долгим взглядом, гуру взял его за руку и тоже повел в шатер. Взоры людей были прикованы к окровавленной земле. Все ахнули, когда новая волна крови хлынула из-под шатра и стала растекаться все шире и шире… А гуру снова стоял перед ними и спрашивал: «Есть ли здесь хоть один?..» Еще трое один за одним вызывались «умереть за веру». Когда смятение среди собравшихся на праздник, не понимавших, что все это означает, достигло предела, Говинд вышел из шатра и вывел за собой всех пятерых, живых и здоровых, облаченных в богатые праздничные одежды. Тогда все узнали, что убиты были козы, заранее приведенные в шатер, — Хари сделал паузу, а его маленькие братья облегченно вздохнули. Их глаза радостно засияли. Они были явно обрадованы таким необычным поворотом событий.

— Говинд объявил, — продолжал старший брат, — что эти пятеро, которых он возлюбил, как самого себя, станут ядром новой армии, боевой дружины, хальсы — «армии чистых», армии истинных сикхов.

Пятерых, любящих веру больше самого себя — «панг пиярэ», вы можете увидеть на рисунках и в процессиях сикхов. Они несут мечи на плече и облачены в праздничные шелка… Вот и вся история, которую я рассказал вам, правда вкратце, о сикхах, ваших предках.

Теперь, мальчики, — спать! Главное в жизни — быть честным и всегда бороться за справедливость, такова религия человека! — торжественно закончил Хари. — А теперь все! Спокойной ночи!

— Спокойной ночи! — ответили ему братья.

Луна спряталась за острыми вершинами Западных Гат. Океан погрузился во мрак, раскачивая звездный свет на своей необъятной поверхности. Говинду казалось, что там, в небе, среди звезд, существуют истинные справедливость и равенство. А в созвездии Южного Креста — уж наверняка: ведь по сравнению с другими, он всегда виден так отчетливо!

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

Бесконечный ананта-Вишу — главное божество индуизма, проявляющееся во всех видимых человеческому оку вещах и в своих аватарах: Кришны, Рамы, кроме эпитета «ананта», что значит бесконечный, обладал еще и многими именами. Одним из этих имен был наречен старший брат Раджеша и Говинда — Хари. С древнейших времен индийцы связывают имя человека с его дхармой, с судьбой…

Хари относился к этому совсем не скептически, а потому в минуты сосредоточения как бы посылал свою мысль в океан безмолвия. И она возвращалась к нему, обогащенная анантой Вишну и преобразованная бесконечностью…

На днях в жизни Хари произошло важное событие: он решил жениться, не в силах противиться своим чувствам и обстоятельствам и явственно ощущая в этом промысел Божий и судьбу, от которой не уйти.

Девушку звали Симой. Едва увидев, Хари влюбился в нее мгновенно, забыв о своем рационализме, о том, что у него на руках несовершеннолетние братья, лишенные матери и отца, и напрочь запамятовав все уложения и устои кастовых ограничений.

Любовь, посланная Всевышним, в подлинном значении есть болезнь. Но любовь этих молодых людей была локальна и в меру романтична: она не сотворила из Хари Меджнуна, сумасшедшего от любви, а из Симы, тем более, — Лейли.

Сима — дочь преуспевающего фермера из касты кшатриев, военной аристократии, томилась в ожидании любви. Ее грудь, схваченная тугой кофточкой, чоли, изнывала от желания; гибкое, слегка полноватое тело, рано созревшее под тропическим солнцем Бхарата, было готово упасть к ногам избранника, чтобы дать начало новой жизни…

Любовное пламя сжигало Хари, который даже забросил подготовку к экзаменам и ослабил бразды правления в своей семье.

Мальчики шли проторенной дорогой: они неплохо учились и выполняли домашние обязанности, но все же с тревогой поглядывали на старшего брата, мысли которого блуждали далеко за пределами дома.

Бдительные соседи то и дело подшучивали над малышами:

— Вот женится ваш братец, а невестка, того и гляди, завладеет всем домом и выгонит вас не улицу!

Но Говинд и Раджеш не реагировали на эти замечания, они знали, что брат любит их больше всего на свете!

Хотар, жрец, в присутствии шестнадцати брахманов, как это бывает на празднике первых плодов во время шраута-жертвоприношения, зычным голосом произносил гимны из «Ригведы». Закончив чтение, он сильно и пронзительно провозгласил вашат, обозначающий окончание мантр.

Хари и Сима в свадебных одеяниях сидели у алтаря. Дым от агарбатти волокнисто расстилался над собранием. Изящными движениями рук цвета вощины брахман взял скалку из смоковницы, как символ мужского начала, и плаху из мимозы — шали, то есть женскую половику и принялся возжигать огонь, который ярко вспыхнул, как результат соединения мужской и женской половины, символизируя собой рождение ребенка. Вокруг этого огня качался обряд бракосочетания. Жених и невеста обошли вокруг огня семь раз и сделали семь шагов, после чего были объявлены мужем и женой на веки вечные. Хари торжественно ввел свою «Сарасвати» под крышу родного дома…

Великолепное одеяние невесты сияло, отражаясь в массивной серьге, вдетой в нос — украшении замужней женщины, и в обвивавшем ее шею традиционном «мангаль-сутра» — брачном ожерелье, состоявшем из мелких черных и золотых бусинок с двумя золотыми полушариями посередине, которое в Индии заменяет обручальное кольцо. По пробору на голове Симы была проведена красная полоса — «синдур».

На голове Хари красовалась бумажно-фольговая корона, с которой вдоль его щек свисали гирлянды цветов. Парчовый пиджак новобрачного переливался всеми цветами радуги.

Оставив шумную свадьбу, молодые уединились в спальне, где их ждала святая святых — свадебная постель, украшенная цветами, всевозможными подвесками и гирляндами. Но каково же было их изумление, когда, подойдя поближе, они увидели на «священном» ложе Раджеша, который крепко спал, свернувшись калачиком.

Сима вздрогнула и смутилась… Хари улыбнулся и тихо позвал:

— Раджа-а-а!

Тот не отзывался. Утомленный свадебной суетой, он сладко спал сном праведника и, по всей вероятности, видел светлые и радостные сны о Шамбале. Хари еще несколько раз окликнул младшего брата тихим и ласковым голосом, но это не принесло желаемого результата.

— Уснул здесь, дурачок! Надо же! — Хари посмотрел на смущенную Симу, затем окинул отеческим взглядом крепко спящего Раджеша и решил не будить брата. — Ну да ладно! Пусть спит! — сказал он, усмехнувшись, взял супругу за руку и повел ее в свою комнату.

Внешне молодая жена была спокойна, не подавая виду, что обиделась. Однако сей факт глубоко ранил ее сердце. Она пришла к заключению, что ее молодой муж уж слишком любит своих братьев, если смог так поступить.

«Сегодня моя первая ночь! Моя брачная ночь! И вот его любимый братик занял мою постель! А что будет завтра? — тревожно думала Сима, и слабый росток недовольства все более креп в ней, угрожая перерасти в ненависть. — Завтра они вообще вытеснят меня из жизни моего мужа!» — Эта мысль язвила сердце молодой супруги, словно игла.

После свадьбы любовь между братьями, как естественное проявление сущности жизни, может быть, и не была «потревожена» новой любовью Хари. Кто знает? Однако на Востоке во все времена к этому явлению почему-то относились с осторожностью, а потому создали немало изречений типа: «Женщина — исчадие ада», «Женщина на корабле приносит несчастье», «Женщина — это ножницы, разрезающие дружбу между мужчинами» и тому подобные.

Но как бы то ни было, с появлением в доме этой женщины в воздухе как бы повисли настороженность и ожидание. Хари чувствовал это по всему: по многозначительным взглядам и поведению Симы на кухне, по смущенным и несколько притихшим братьям, а также по изменившемуся отношению соседей.

Несмотря ни на что Хари относился к братьям по-прежнему, был очень заботлив и внимателен. Конечно, прежняя идиллия братской любви была нарушена, но если этого не считать, то все в отношениях между ними было неизменным.

Работу в нотариальной конторе Хари временно оставил. Несмотря на медовый месяц, он успешно готовился к экзаменам. Целеустремленность была отличительной чертой его характера. Сила воли и упорство, унаследованные им от отца, помогали справляться с трудностями, которые выпали на долю совсем еще молодого человека.

Говинд и Раджеш успешно занимались в школе, а Сима хлопотала по хозяйству, с трудом успевая накормить трех мужчин, трех братьев. Эти обстоятельства удручали ее, не привыкшую к работе. Кроме того, несмотря на молодость, ее обуревала жажда безоговорочной власти в семье.

И вот настал день, когда Хари должен был ехать в Бомбей сдавать экзамены. Он был отлично подготовлен, и это придавало ему уверенности в их благополучном исходе.

Ранний луч солнца дробился на яркие блики, разбегавшиеся по черепичной крыше дома, затененного высокими деревьями. Мальчики встали до восхода солнца и с грустью наблюдали за сборами старшего брата, стараясь ему помочь.

Проводить дорогого зятя в путь-дорогу пришла и теща, которая помогала дочери готовить завтрак.

Это была крупная, высокая женщина средних лет в белом ситцевом сари. На ее полном лице еще сохранились следы былой красоты. Большие темные слегка усталые глаза светились доброжелательностью и умом.

Завтракали молча. Чтобы разрядить напряженность, Хари произнес несколько веселых фраз, которые не произвели желаемого воздействия. Раджеш, одетый в темную рубашку с короткими рукавами, посмотрел Хари в глаза, и по его лицу покатились слезы. Он захныкал. За ним, не выдержав, заплакал и Говинд.

— Ну, чего вы плачете? — стараясь казаться веселым, ласково произнес глава семейства, обняв братьев.

Мальчики продолжали хныкать, размазывая кулачками слезы.

— А я думал, что вы у меня мужчины! — воскликнул Хари и прижал их гладко причесанные головки к своей груди. — Я ведь еду в город только на два месяца, чтобы сдать экзамены, — стал он спокойно объяснять братьям. — Сдам их, — он мечтательно повел глазами, — и после этого буду адвокатом!

Жена и теща стояли на пороге дома неподвижно, как изваяния, наблюдая за сценой прощания братьев.

— И тогда я приглашу к Радже лучших врачей, чтобы они вылечили ему ногу, — обратился Хари к малышу, и в его глазах на мгновение блеснули слезы, которые тут же исчезли. — А потом ты будешь учиться, и сам станешь врачом! — Он еще раз прижал мальчишек к себе, поцеловал их в макушки и резко встал, отгоняя от себя нахлынувшую сентиментальность.

«Бедные мои сиротки! Ничего, все будет, как я сказал и как мы все задумали», — промелькнуло у него в голове.

— Ну, ну, хватит, — он осторожно отстранил плачущих братьев, — я опаздываю! Пошли!

Семья, покинув дом, вышла на широкую улицу, где их дожидалась тонга, запряженная унылым серым мерином. Кучер дремал на козлах. Увидев пассажира, он соскочил на землю, подбежал к Хари, взял из его рук чемодан и уложил на повозку.

Молодой супруг подошел к Симе и посмотрел в ее широко раскрытые глаза. Она была прекрасна, розовое сари великолепно подчеркивало ее гибкую, слегка полноватую фигуру; на правильном ровном, невысоком лбу сияла яркая тика… Хари взял жену за руку.

— Сима! Будь им, — он взглядом указал на своих братьев, — матерью, а не только невесткой. Постарайся получше присматривать за ними! Ничего для них не жалей!.. Пойми, — заметил он, стараясь убедить супругу, и глаза его увлажнились, — у них никого нет, кроме нас… Сделай так, — повысил он слегка охрипший голос, — чтобы я, вернувшись домой, увидел их… — Спазм, сжавший горло, помешал Хари договорить. Он отвернулся и, отдышавшись, закончил: — Чтобы я, вернувшись домой, увидел своих братьев радостными!

Хари резко повернулся и направился к тонге. Поставив правую ногу на подножку, он легко сел на сиденье. Кучер дернул вожжи, и экипаж тронулся. Коляска покатила по мостовой, глухо стуча. В одной руке Хари держал вышитую сумку с едой, а другой — махал на прощание все уменьшавшимся фигуркам братьев и жены, вытирающей глаза краем сари.

Тонга повернула за уступ горы и исчезла из поля зрения провожающих.

После отъезда Хари не только для Симы, но и для его братьев настали унылые дни. Молодая женщина, тяготясь обязанностями хозяйки дома и матери, вымещала свое недовольство на беззащитных сиротах. Она никак не могла смириться с той ролью, которую должна была исполнять в отсутствие мужа. Ее совершенно не интересовало, как учатся дети, а потому она не утруждала себя проверкой их уроков. Сима ненавидела хождение по магазинам и рынкам и делала это крайне редко. Запасы продуктов в доме быстро растаяли. Обозленная на весь мир, с хмурым видом готовила она невкусные однообразные блюда, которые могли порадовать разве что заключенных. Говинд и Раджеш, не привыкшие к такой пище, ели плохо, а «кухарка» приписывала это тому, что они нарочно хотят обидеть ее. Порой она и вовсе не хотела ничего готовить, и мальчики ложились спать голодными.

Однажды рано утром братья, собираясь в школу, привели себя в порядок, уложили в сумки учебники и тетради и направились на кухню. Раджеш, хромая, подошел к Симе, сидевшей на маленьком стульчике у горящего примуса, на котором стояла новая блестящая кастрюля.

— Невестка! — обратился к ней мальчик, склонив голову набок. — Невестка, нам пора в школу! — многозначительно объявил он.

— Ступайте! — холодно ответила та и отвернулась.

— Дай нам, пожалуйста, поесть. Мы же голодные! — настойчиво просил Раджеш.

— Еда еще не готова! Видите, варится, — ответила Сима, помешав ложкой в кастрюле. Потом, окинув взглядом мальчишек, раздраженно заметила, словно сделав научное открытие: — У меня же две руки, а не четыре…

— Но ведь уже поздно! Нам пора идти, — пришел на помощь брату Говинд, строго взглянув на невестку.

— А еда не готова! Надо ждать. Или ешьте сырое! — зло бросила им женщина и снова уставилась на кастрюлю.

Говинд повернулся, чтобы уйти, но все же сказал ей через плечо:

— Пожалуйста, пришли нам поесть, когда в школе будет перемена. Идем, — обратился он к Раджешу, и они, подняв сумки с пола, быстро вышли.

Говинд помог младшему сойти со ступенек, и братья направились привычной дорогой, ведущей к школе.

На большой перемене все школьники, рассыпавшись кружками на газоне, обедали. Пестрели разноцветные майки и узелки, И только Говинд с Раджешем, прислонившись к каменному фонтану, сидели в стороне от всех и скучали. Пустой желудок склоняет к меланхолии. Раджеш с завистью поглядывал на ребят, аппетитно уплетавших лепешки, рис и сладости, запивая их водой из небольших бутылочек.

— Как хочется есть! — облизывая губы, произнес он. — Невестка так и не принесла обед…

Говинду тоже очень хотелось есть, но он терпеливо молчал, переживая за младшего братишку. Теперь он был старшим, и от него многое зависело. Порывшись в карманах, мальчик достал целлофановый пакетик с сушеными абрикосами.

— Хочешь это? — и он протянул брату пакетик.

Раджеш взял немного сухофруктов и принялся жадно жевать.

— Бери еще! — предложил ему старший.

Малыш снова запустил руку в пакетик и взял последние абрикосы. Но вспомнив вдруг, что он не один, Раджеш жалобно взглянул на Говинда и спросил, не хочет ли он.

— Да нет! Я не буду! Я совсем не голоден, — успокоил его тот, прекрасно сознавая, что он старший и обязан терпеть. А Раджеш еще слишком мал, беззащитен, да еще с больной ногой.

Развешивая во дворе на веревку выстиранное белье, Сима разговаривала с соседкой.

— У меня в этом доме не будет счастья! — убежденно сказала она, встряхивая полотенце. — Что ж, пусть так! Я на все махнула рукой.

— Да? — удивилась ее собеседница. — А чем ты не довольна?

— Я всем не довольна.

— Ах, да! — сообразила та. — Мой Рандан сказал, что Хари за братьев готов жизнь отдать…

— Ему эти мальчишки дороже жены! — взяв опустевший таз, с раздражением уточнила Сима.

Вдруг до слуха женщин донесся шум с улицы: мальчишеские крики, плач, суматоха. Они быстро выбежали на улицу.

— Мама! Мама! — кричал мальчик, сын соседки, которого, оседлав, молотил кулаками Говинд.

— Отпусти его! — завопила Сима.

Раджеш лежал на земле, схватившись за больное колено. Его сбил с ног сын соседки.

— Будьте вы прокляты! — громко и зло закричала невестка и ударила Говинда.

— Не бей его! — с трудом поднимаясь и подбегая к брату, потребовал Раджеш.

Но Сима, совершенно взбесившись, с силой ударила малыша по щеке. Тот припав на больную ногу, упал.

А Говинд продолжал молотить кулаками подоспевших на выручку его жертве мальчишек.

— Надоело! Надоело! — восклицала Сима. — Это, видно, Бог меня покарал! Не могу больше так жить!

— Оставь моего сына в покое! — призывала соседка Говинда, семеня на выручку своего чада. — Пусти его!

Но мститель не унимался. Его удары сыпались слева и справа. Кому-то досталось ногой в челюсть, кому-то кулаком под дых. Скоро все обидчики притихли: кто лежал, а кто сидел, испуганно моргая округлившимися глазами.

Говинд поднял брата, вынул носовой платок и принялся утирать слезы, которые ручьями текли по его грязным щекам.

Взбешенная Сима, совершенно потеряв над собой контроль, бездумно сыпала в адрес братьев оскорбления и обидные слова, что не могло не затронуть их чистые сердца.

— Пусть или они убираются отсюда, или я уйду! — кричала невестка, словно рыночная торговка. Ее красота, обезображенная злобой, казалась зловещей. Перед братьями стояла, размахивая руками, враждебная, разъяренная, словно пантера, чужая женщина, которая совсем не подходила, как теперь они поняли, в жены их горячо любимому брату Хари.

В довершение ко всем словесным оскорблениям и брошенному ультиматому Сима с яростью толкнула Говинда, но отрок устоял на ногах и сцепил зубы, чтобы не наговорить ей грубостей.

— Не надо так говорить, Сима! — упрекнула ее благоразумная соседка. — Что значит, «или я уйду, или они»? Это нехорошо! — осуждающе посмотрев на нее, заключила она и, взяв сына за руку, повела его в дом.

Молодая женщина, только недовольно и презрительно хмыкнув, тоже пошла в дом. По всему было видно: ей, избалованной и эгоистичной, было неведомо, что ребенок — это личность, которая требует бережного обращения, что детская душа слишком хрупка и может очень легко сломаться даже от одного грубого слова, брошенного взрослыми, которому они сами, порой, не придают никакого значения, а бесхитростные детские души все воспринимают за чистую монету.

Результаты ее жестокого обращения с мальчиками не замедлили сказаться. Оки полностью замкнулись в себе, предпочитая совсем не общаться со злой невесткой. Фраза о том, что они должны убраться из дома, дала в их душах свои ростки. Однажды вечером, полуголодные, сидя на террасе, дети пришли к выводу, что будет лучше, если они покинут родной дом. Они очень любили брата, и поэтому считали, что Хари будет несчастен, если из-за них от него уйдет его супруга.

Итак, решение было принято. Оно зародилось в их сознании на почве, подготовленной всем предыдущим поведением невестки, и окончательно утвердилось от этих, может быть, сгоряча и необдуманно произнесенных ею жестоких слов, которые гнали этих неоперившихся птенцов из родного гнезда навстречу превратностям судьбы.

Когда бледная луна скрылась за вершинами гор и на посветлевшем небе стали бледнеть и уменьшаться звезды, Говинд толкнул локтем Раджеша.

— Раджа! Пора вставать! — жарким шепотом проговорил он на ухо брату.

В считанные минуты дети натянули на себя свежие белые рубашки и голубые шорты, приготовленные с вечера. Сумки с книгами, тетрадями и скудными съестными припасами тоже стояли наготове, поджидая путешественников. Спрятав в сумки сандалии, мальчики, осторожно ступая босыми ногами, вышли во двор. Сухо трещали цикады. Над морем перекликались голоса петухов. Полоса, разделяющая море и небо, ярко вспыхнула…

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

Поезд с шумом несся по узкому перевалу Бор-Гат, прорезающему Западные Гаты. Казалось, что скалы вот-вот сомкнутся и, как яичную скорлупу, сомнут вагон, в котором, прижавшись друг к другу, сидели Говинд и Раджеш.

Но вот яркий свет озарил вагон, показалось море и высокие, ослепительной белизны здания. Это был Бомбей.

Состав медленно подходил к перрону центрального вокзала «Виктория».

Бомбей — столица штата Махараштра, однако он не является городом чисто маратхским. Кроме маратхов, здесь живут множество гуджаратцев, гоанцев, выходцев из Раджастхана, Уттар-Прадеша и другие этнические меньшинства, которых здесь называют адиваси.

Беглецы окунулись в многочисленную, пеструю толпу, наполненную шумом, суетой и криками, которая оглушила их и сбила с толку. Потребовалось не менее часа, чтобы Говинд с присущими ему наблюдательностью и задатками аналитического ума смог сориентироваться в обстановке и прежде всего сообразить, каким образом заработать на кусок хлеба. Его внимание привлекли носильщики в красных тюрбанах и с номерными знаками, которые, словно клумбы тюльпанов, стояли в ожидании очередного поезда, и мальчишки, снующие в толпе с газетами, журналами и прохладительными напитками.

Братья пробрались сквозь толпу и пересекли привокзальную площадь. Они уселись на высокий бордюр, отделявший площадь от зеленой лужайки, раскинувшейся под тенью огромной индийской смоковницы с изогнутым седым стволом. Рядом с ними лениво дремали под солнцем, расположившись на циновках, бомбейские таксисты. Мимо прошел грузный господин в дхоти с обезьянкой на плече, которая грустно смотрела на суетящуюся толпу, словно жалея тех, кто волнуется из-за пустяков и «мышьей суеты» жизни. Справа рядком сидели дети, просившие милостыню. Какой-то солидный господин в белых одеждах, напоминающий своим видом священника, раздавал им лепешки. Раджеш не без интереса поглядывал на лоснящиеся под солнцем чапати, жадно поглощаемые побирушками. Немного осмотревшись и собравшись с духом, Говинд велел брату оставаться на месте, а сам направился к перрону вокзала. Плиты тротуара, раскаленные полуденным солнцем, прожигали подметки сандалий.

— Носильщик! Носильщик! — зычным голосом кричал статный господин в темных, европейского покроя брюках и шелковой рубашке в широкую поперечную полоску.

Говинд мгновенно вырос перед ним и, вытянувшись, устремил на него черные, как спелый чернослив, блестящие глаза.

— Господин! Можно мне отнести ваши вещи? — вежливо спросил он тоном ученика, находящегося на уроке.

Мужчина оглядел мальчика. Благородное лицо подростка, чистая одежда и решительность последнего сыграли немаловажную роль.

— А хватит ли у тебя сил? — спросил приезжий, чтобы развеять последние сомнения.

— Хватит! — уверенно ответил ломающимся голоском Говинд и приготовился принять груз.

— Ну, давай! — господин водрузил ему на голову темно-коричневый чемодан средних размеров.

Говинд, словно акробат в цирке, установил чемодан поудобнее, стараясь соблюдать центр тяжести.

Супруга господина поставила на чемодан еще и сумку с двумя боковыми ручками.

— Держишь? — спросила она.

— Да! — ответил мальчик.

— Пошли! — сказал клиент и, взяв жену под руку, направился к выходу.

Начинающий носильщик, стараясь не показать, как ему тяжело, с виду шел легко и уверенно. На его худенькой шейке вздулась вена, глаза то и дело устремлялись кверху, координируя движения.

Наконец они достигли цели: в углу привокзальной площади был припаркован «форд».

— Ну все. Давай сюда! — хозяин открыл багажник и снял с одеревеневшей головы мальчугана чемодан и сумку.

Опустив два пальца в нагрудный карман рубашки, он извлек оттуда две рупии и подал их Говинду.

Тот прижал деньги ко лбу и поклонился мужчине. Радостно вздохнув, он быстро побежал к тому месту, где оставил Раджеша. В руках мальчик держал первые заработанные самостоятельно деньги. Сердце его переполняла гордость. Этот успех придал ему уверенности.

Раджеш по-прежнему сидел на горячем каменном бордюре, опершись на сумки, и болтал ногами, уплетая лепешку.

— Что ты ешь? — строго спросил Говинд у брата. — Что это за еда? Кто тебе дал?

Раджеш прервал трапезу, от которой явно испытывал наслаждение, и, виновато моргая глазами, уставился на Говинда.

— Вон тот человек! — он указал пальцем на господина в белых одеяниях, который продолжал наделять нищих ребятишек едой.

— Выкинь ее! — приказал старший брат.

Раджеш сжал в руке остаток лепешки.

— Я сказал, выкинь! — снова повторил Говинд, и младшему пришлось подчиниться. Затем он подошел к продавцу в белом фартуке и белой шапочке, который жарил чапати в кипящем масле, налитом в большой цилиндрический котел, стоявший на мангале.

— Дайте мне, пожалуйста, на десять анн, — попросил он у продавца.

Тот завернул в широкий баньяновый лист четыре лепешки.

Говинд подошел к братишке и протянул ему сверток:

— Бери, я заработал, я купил их на честно заработанные деньги, бери!

Раджеш с радостью взял чапати и принялся есть, озорно поглядывая по сторонам. Съев свою долю, старший брат сказал:

— Никогда, никогда не проси милостыню! Это очень стыдно. Я буду работать, и ты никогда в жизни не будешь голодать.

— Прекрасно сказано! — раздался за их спиной голос.

Мальчики оглянулись. Мужчина в небрежно повязанной чалме, шальварах и грязном белом, до пят, халате, присев на корточки, склонился к братьям, по-отечески обняв их за плечи. Он приветливо улыбался, стараясь расположить к себе детей и изображая благодетеля и доброхота.

— Вы что, сироты? — прищурившись, спросил он.

— Да, — тихо ответил Раджеш.

В ответ мужчина хитро захихикал, растягивая синие, словно резиновые губы.

— Пойдемте ко мне, — заглядывая мальчикам в глаза, предложит незнакомец доброжелательным тоном, не вызывающим и тени сомнения.

— Нет, нет! — строптиво воскликнул Говинд и вскочил на ноги, словно в нем разжалась пружина.

Раджеш, последовав примеру брата, тоже поднялся.

— А вы дадите нам работу? — вдруг спросил Говинд, уставившись в его узкие глаза.

Незнакомец улыбнулся, показывая гнилые зубы и десны, розовые от бетелевой жвачки.

— Работу?.. — опешил он от неожиданного вопроса и, немного помолчав, нашелся: — Хе!.. Да, да… Конечно, я дам вам работу! Хорошую работу! Идемте, детки, со мной! — он аккуратно взял беглецов за локти и, полусогнувшись, повел их за собой, пробираясь сквозь шумную толпу. Они с трудом пересекли улицу, по которой сплошным потоком мчались машины, отравляя воздух едкими выхлопными газами…

ГЛАВА ПЯТАЯ

Тонга легко катила по относительно свободной дороге. Хари был в прекрасном настроении. Он вдыхал всей грудью горный воздух, изрядно сдобренный могучей свежестью широкой глади Аравийского моря. Лошадка резво цокала копытами. Кучер, веселый парень, то и дело оглядывался на своего седока, видимо, от души разделяя его приподнятое настроение. Лазурное небо отражалось в широко поставленных глазах кучера, его загорелые руки, крепко державшие вожжи, умело манипулировали ими на крутых поворотах и при встрече с другим транспортом. Хари тихо напевал песенку, которую он всегда пел братьям по дороге в школу.

Лошадка мирно стригла пушистыми ушами неподвижный воздух, изредка похрапывая.

Хари возвращался домой. В его чемодане лежали подарки для братьев и, конечно же, для Симы. Он сдал все экзамены и получил поблескивающий новой корочкой диплом бакалавра. Он — адвокат! Все случилось так, как он задумал. Его мечты исполнились.

«Как хорошо, что я вовремя внял совету Вишнанатха Лаванде. Мудрый человек этот Вишнанатх! Надо будет сразу же написать ему благодарственное письмо», — подумал молодой человек и, ловко соскочив с тележки, расплатился с кучером.

Тот, поблагодарив его, снял чемодан и поставил его на бархатистую траву у ворот белого дома с большими окнами.

— Ваши вещи, господин! Пожалуйста, господин! — уважительно проговорил он.

— Спасибо! — вежливо ответил Хари.

Раскланявшись, тот, словно птица, взлетел на козлы и тронул свой надежный и экологически чистый транспорт.

Хари, явно взволнованный, вошел на террасу. Стояла необычная для их дома тишина. А ведь было воскресенье.

— Раджа-а! — улыбаясь, позвал молодой человек, вынимая из чемодана подарки: два легких спиннинга. — Раджа-а! Говинд! — продолжал он окликать братьев. Но никто не отзывался.

Хари прошел на кухню и разложил на столе свертки с деликатесами.

«Где же они?» — недоумевал он, слегка встревожившись.

— Дети, дети! На столе ждет завтрак! — стал распевать он свои традиционные слова, как это бывало раньше.

В это время Сима приводила себя в порядок и, наконец-то, вышла к мужу, ослепив его своей красотой. От розового сари жены, затканного серебристыми цветами, на мужа повеяло свежестью, молодостью и любовью.

— Ты приехал! — радостно и слегка виновато воскликнула Сима, раскрыв объятья. Хари ласково привлек ее к себе.

— А где же Раджа и Говинд? — спросил он, подавляя охватившую его нежность.

Сима ожидала этого вопроса и была готова к ответу. Ни минуты не колеблясь, она выложила все, как есть.

— Раджа и Говинд ушли, — она потупилась, дерзко сверкнув взглядом.

— Как?! — почти закричал Хари, уставившись на жену широко раскрытыми глазами. Его лицо медленно заливала краска. Он был сражен. — Как?! — еще раз повторил он и, схватившись за левую сторону груди, опустился на широкий турецкий диван. — И ты отпустила их? — тихим голосом, полным страдания и упрека, спросил молодой адвокат. — О, горе! Настоящее горе! — подступившие слезы душили его, и он замолчал.

Сима принесла стакан воды и протянула мужу. Он отстранил ее руку и резко встал.

— Что здесь произошло? — гневно, сверкнув глазами, без обиняков спросил он жену. — Что?..

— А… а что я могла сделать? — тихо и покорно спросила та.

— Что здесь произошло? — ледяным тоном повторил Хари, надвигаясь на Симу, которая, совсем растерявшись, стояла неподвижно, готовая ко всему. Было видно, что она осознала свою вину и чувствовала, что безнаказанным это не останется.

— Что случилось? — весь дрожа от ярости и досады, снова спросил хозяин дома. На его лбу выступили холодные капли пота.

Сима молчала, опустив голову. Хари начинал выходить из себя. Его любимые братья скитаются неизвестно где! И это происходит в то время, когда у него все сложилось так удачно: он женился на любимой девушке, получил диплом адвоката и теперь мог бы без проблем содержать их, учить и воспитывать! Сердце молодого человека бешено колотилось.

— Почему ты молчишь? — закричал Хари и, потеряв над собой контроль, замахнулся на жену рукой, но здравый смысл вовремя возобладал над ним, и он медленно опустил дрожащую от напряжения руку, обмяк и обессиленно снова опустился на диван. Разбитый свалившимся на него несчастьем, адвокат опустил голову и, схватившись за нее руками, закрыл глаза. Ему было так же тяжело, как во время похорон матери, а потом — отца…

Немного успокоившись и глядя куда-то в пространство, он заговорил уже совсем тихо:

— Я же просил тебя сделать так, чтобы, вернувшись домой, я увидел их лица счастливыми… Почему ты не послушалась меня и почему не удержала их? — немного повысил он голос.

Сима, собрав всю свою волю, решилась напомнить ему, кто она в этом доме:

— Потому что я только лишь невестка! — У нее в глазах сверкнули слезы, и она всхлипнула.

— Ты, видно, этого хотела! — вдруг осенило Хари, и он отвернулся от жены, погруженный в невеселые раздумья.

Воспользовавшись этим и почувствовав, что правда обнажилась, Сима тихонько вышла.

Как пораженный громом, Хари просидел неподвижно еще несколько минут. Потом он вскочил и вцепившись в свои волосы закричал:

— Я понял! Я все понял! Сима-а! — но никто не ответил. Кровь яростно стучала ему в виски, болью отзываясь в голове.

«Две ошибки совершил творец: создав женщин и золото», — вспомнил Хари изречение из «Махабхараты»…

Измученные в жуткой тесноте старого потрепанного автобуса, Говинд и Раджеш в сопровождении нового благодетеля наконец-то вышли на грязной остановке. Облезлый бездомный пес доверчиво ткнулся носом в больную коленку Раджеша, но господин в чалме пинком отшвырнул его. Тот, с визгом поджав хвост, удалился, огрызаясь.

Для тех, кто не имеет работы, Бомбей — город безжалостный, ломающий своими жестокими экономическими законами дух неокрепшей личности, вернее, не дающий ей опомниться и сформироваться. Оттого и готовность услужить за ничтожную плату, украсть, ограбить и, если надо, убить процветают там. Труднее всего здесь приходится детям, одиноким брошенным сиротам. Ими играют все, кому не лень. Это хороший материал, из которого можно лепить все, что угодно. Голод и сопутствующая ему жажда потребления способствуют изощренному угнетению человека.

Братья оказались в северной части Бомбея — районе фабрик и заводов, в кварталах перенаселенных, лишенных удобств жилищ рабочих, мелких служащих и торговцев. Здесь же — трущобы городской голытьбы — районы нищеты и антисанитарии. Треть населения города обитает на этом пространстве. Мальчики стали очередной жертвой алчной нищеты и подлой, низменной и вампирской пасти борьбы за выживание.

Город расположен на семи островах. В шестнадцатом веке эти острова султан Бахадуршах уступил португальскому королю, а позднее, в 1661 году, они перешли в качестве приданого португальской инфанты Екатерины Браганзской английскому королю Карлу Второму, женившемуся на ней.

Крупные острова Солсетт и Бомбей, где среди дремучих пальмовых лесов находилась деревушка Мумбаи, — основа застройки города, ставшего одним из главнейших форпостов Великобритании, через который она вела безопасное для себя покорение Индии с моря, ибо завоевывать Великий Бхарат с суши могли только соседи — войска Тамерлана и впоследствии его потомки из династии Великих Моголов.

Подойти к Индии по суше через Среднюю Азию и Афганистан для Великобритании не представлялось возможным, и это убедительно показала торговая экспедиция отряда Бековича при русском царе Петре Первом, направлявшаяся к Хивинскому хану и в Индию, когда весь отряд был ограблен и поголовно истреблен, несмотря на то, что насчитывал четыре тысячи солдат. Демонстрируя дикую среднеазиатскую жестокость, Хивинский хан торжественно въезжал в свою столицу. Впереди него на копьях несли головы Бековича, Франкенберга и других русских офицеров. Женщины расстилали перед ханом цветные ткани, жители ликовали, муллы кричали приветствия с минаретов мечетей. Весь день ханские верники рыскали по городу с кровавыми трофеями. К ночи хан Ширгазы велел воткнуть головы казненных на шесты у виселицы близ аральских ворот. Кожу, снятую с замученных предводителей отряда русских, набили сенной трухой, одели в мундиры и поставили в виде стражи там же… Так закончился мирный поход русских в поисках торговых путей в Индию.

Англичане поступили иначе. Они избрали морской путь, который принес Великобритании успех и несметные богатства… Мужественный, необычайно героический народ Индии на протяжении веков истреблялся. Путем насилия и экономических инсинуаций в его сознание впрыскивался комплекс собственного несовершенства. Разделенная на мелкие княжества, страна медленно теряла свой генотип… Дешевая рабочая сила, безработица и голод делали свое дело. Здесь всегда можно услышать: «Обещает ли сахиб бакшиш?», то есть обещает ли господин деньги за ту или иную услугу.

Определенные группы туземных людей из многочисленных сирот-мальчишек воспитывали воров, наемных убийц, сутенеров, карманников, обслугу всевозможных притонов, наркоманов…

Говинд и Раджеш сразу же соприкоснулись с оборотной стороной медали фешенебельного и нищего города-гиганта, сокрушительной мельницей человеческих судеб, не наследника гигантской тысячелетней культуры Индии, а более всего напоминающего западные города.

Мужчина в грязном белом халате завел детей в узкий, неопрятный, но тихий двор, где на циновке, усевшись кружком, расположились несколько наголо остриженных темнолицых парней в возрасте примерно двадцати пяти лет. Не обращая никакого внимания на шум, доносившийся с улицы, они сосредоточенно играли в карты. Увидев своего агента в развевающемся халате и двух мальчиков — очередную его добычу, они отложили карты и радостно приветствовали его.

— Садитесь, детки, — пригласил мужчина своих подопечных, указав им на циновку.

Мальчики послушно сели. У Раджеша ныла коленка. «Агент» тоже сел, скрестив ноги, и принялся жевать протянутый ему одним из игравших свернутый лист бетеля. Розовая слюна, вспененная известью, потекла из уголков его рта. Он отвратительно чавкал. Получив от рослого малого с тонкой полоской усов на широком темном лице деньги, он поспешно удалился.

— Прошу ваши вещи, — сухо сказал приземистый парень в грязной полосатой тенниске и вырвал у мальчишек их сумки. Проверив их содержимое, он отобрал две свежие рубашки и одну рупию с мелочью, которые Говинд заработал на вокзале. Остальное: книжки и тетрадки, он вернул назад, бросив сумки под ноги оторопевшим братьям.

— Все! С сегодняшнего дня вы будете работать!

— Работать? — переспросил Говинд.

— Да, работать, — подтвердил парень. — Это твой брат? — он указал на Раджеша.

— Да, брат.

— Он хромой! Это хорошо для работы, — обрадовался картежник.

Говинду было не совсем понятно, почему больная нога, плохо сгибающаяся в колене, хороша для работы. До этого все, в том числе и он, считали наоборот.

— Нет, нет! Работать он не будет! Буду работать я! — запротестовал старший брат.

— Молчать! — оборвал его крепыш в полосатой тенниске. — Мундан, — позвал он худощавого парня, — выдай рабочим спецодежду.

Тот нехотя встал и, подобрав валявшееся на земле грязное тряпье, кинул его братьям.

— Это ваша спецодежда. Прошу снять рубашки и отдать мне на хранение, а спецодежду надеть, и живо! — скомандовал тощий с неожиданной для него твердостью и умением повелевать слабыми.

Дети попытались сопротивляться, но безуспешно. Компания картежников, обступивших их со всех сторон, общими усилиями сорвала с братьев тонкие чистые рубашки и облачила их в грязные и рваные трикотажные майки.

Из носа Говинда сочилась кровь: крепыш врезал ему справа. Но и он не остался в долгу, заехав бандиту головой в живот…

— Итак, прошу пройти со мной, — ехидно сказал тощий.

Мальчики двинулись за ним, понурив головы.

— Отныне вот здесь ваше рабочее место, — он указал на шумный перекресток, где в результате ремонтных работ толпы пешеходов концентрировались на узком тротуаре.

— А что мы должны делать? Какую выполнять работу? — тихо, но настойчиво спросил Говинд, вытерев нос ладонью.

— Вы будете артистами. Вам надо представлять из себя несчастных сирот, брошенных злыми и коварными родителями, изображать на лице страдание и очень жалобно просить у прохожих милостыню, протягивая правую руку. Вот так! — тощий изобразил жестом своей грязной руки, выбросив ее вперед, как это следует делать. — Понятно? Работа легкая! Не вагоны разгружать и не дробить камни. Это всего лишь игра, комедия. И чем больше вы заработаете, тем больше получите… И не приведи вас Бог утаить хоть одну анну… расправа у нас коротка, — в подтверждение своих слов он поочередно «угостил» братьев внушительными подзатыльниками. — Все! Итак, начали! — скомандовал уголовник, а сам отошел в сторону, к своим коллегам по бизнесу.

Полностью обескураженные братья стояли посреди тротуара, озираясь по сторонам. Несколько часов назад Говинд стыдил брата и доказывал ему, что просить милостыню — это великое унижение, большой стыд и вот, на тебе… он сам стоит рядом с братом и вынужден просить милостыню. Прохожие, с сожалением останавливаясь около несчастных мальчиков, стали подавать им мелочь, фрукты и всевозможную пищу. Их хозяева, рэкетиры, расположившись в стороне, играли в карты, изредка поглядывая на своих «рабочих».

— Вы просите понастойчивей! Чем больше соберете, тем лучше сможете нас накормить! — хохоча, издевался над сиротами бандит с усиками.

Воинственная кровь джатов и сикхов, текущая по жилам братьев, вскипала от возмущения и стыда. Воспитание, полученное в семье, не замедлило сказаться на их дальнейшем поведении.

Шум и гул машин оглушали мальчиков, нестерпимая жара вызывала жажду. Они наблюдали за тем, как дорожные рабочие в оранжевых жилетах раскладывали лопатами щебень по корытообразному профилю дороги, а огромный трехколесный каток уплотнял его. Мелькала разноликая толпа: мужчины в больших тюрбанах, о которых Говинд подумал, что это сикхи, голые по пояс, в набедренных повязках, со стриженными головами; женщины в широких цыганских юбках и ярких шалях. Вот с ними поравнялась женщина в пестрой юбке. У нее на боку сидел ребенок, а на голове она несла корзину с мелко наколотым камнем. Она протянула Говинду мелкую монету — пайсу. Он машинально поблагодарил ее.

«Вот же, работает женщина, носит камни, а мы попрошайничаем. Надо что-то предпринять», — решил юный джат, чистый сердцем, провинциальный мальчик.

— Бедным детям подайте хоть немного! Подайте! — канючил Раджеш.

— Господин, подайте хоть немного, — подпевал ему Говинд, осторожно оглядываясь в сторону своих «хозяев и соглядатаев». Убедившись, что они увлечены игрой в карты, он толкнул брата, понурившего голову, и тихо, но внушительно сказал:

— Бежим!

Братья, схватившись за руки, перебежали на противоположную сторону улицы и спрятались за высоким катком. Рядом с ними рабочие разгружали щебенку. Лопаты со скрежетом вонзались в кремневую массу, высекая мелкие искры.

Один из картежников метнул взгляд в сторону своих «кормильцев»-побирушек, но, увы, на месте их не было.

— Смотрите! Убежали! — всполошился он. — Их нужно догнать! — скомандовал бандит.

Говинд и Раджеш, прижавшись друг к другу, стояли у катка. Их сердечки бились, словно испуганные птицы в клетке. Осторожно выглянув, старший брат увидел, что вся команда их «хозяев» бежит по направлению к ним. Не успел он сообразить, что предпринять, как бандиты обнаружили их убежище.

— А-а! Попались! — обрадовался крепыш в полосатой тенниске, вся шайка, как по команде, набросилась на беглецов, как и водится в таких случаях в их среде, и принялись избивать несчастных. Бедный Раджеш кричал изо всех сил, защищая лицо руками. Говинд сражался бесстрашно, но силы были неравны.

— Ах так?! Ты будешь слушаться! Ты будешь знать, как скрываться и не признавать старших! Сейчас же по рабочим местам! Быстро! — приговаривал тощий длинный подонок, нанося удары.

Вдруг послышался громкий мужской голос, который заставил шпану прервать экзекуцию несчастных детей.

— Что здесь происходит? Зачем вы набросились на них? — строго спросил, подходя к ним, невысокий худощавый человек в вязаной шапочке, с редкой бородкой. Видимо, это был бригадир дорожных рабочих.

Воспользовавшись замешательством негодяев, мальчики, резко рванувшись, освободились из рук обидчиков и подбежали к своему спасителю — человеку, который первым в этом чужом городе заступился за них. Они прижались к нему с обеих сторон, приговаривая:

— Дядя, дядя! Спасите нас! Они посылают нас за милостыней! — громко и жалобно поведал Говинд. Его еще не возмужавшее сердце ныло от смешанного чувства обиды и ненависти к этим никчемным людям.

— Успокойтесь, детки, успокойтесь! — мужчина ласково погладил братьев по волосам. — Оставьте их в покое! — потребовал он, обращаясь к шайке бездельников и подонков.

— А ты что, их родственник? — бросил длинный с циничной ухмылкой на немытом лице.

— Я?.. Да, я их дядя! — объявил защитник бедных попрошаек поневоле.

— Ха-ха-ха! Какой дядя нашелся! — возмутился крепыш, приближаясь к мужчине, который стоял, обняв малышей сильными руками. Бандит резко дернул новоявленного дядю за руку — и в то же мгновение, как по мановению волшебной палочки, пятеро рабочих с лопатами сбили парня с ног. Завязалась драка, и через несколько минут теперь уже бывшие «хозяева» Говинда и Раджеша лежали на щебенке, громко охая и стеная.

— Хватит! — скомандовал рабочим бригадир, чувствуя, что дело может принять трагический оборот. — Вы что, убить их хотите? Оставьте…

Рабочие нехотя отошли от проходимцев. Бригадир попросил их вернуться к работе, и они медленно поплелись к грузовику.

Поверженные бандиты поспешили ретироваться с поля боя, в котором они потерпели позорное поражение.

— Наверное, вы нездешние? — спросил бригадир, внимательно разглядывая братьев.

— Да, мы приехали издалека, — ответил Говинд, вытирая слезы со щеки Раджеша.

— А мама и папа где?

— Никого у нас нет! — выпалил Раджеш.

— Мы оба сироты, — подтвердил старший брат. — Скажите, дядя, смогу я работу найти?

— Ты? — мужчина удивленно посмотрел на Говинда. — Но что ты можешь делать в твои годы?

— Разное! Я буду много работать! — с воодушевлением заговорил мальчик. — Кормить буду Раджу и дам ему возможность ходить в школу.

Спаситель мальчиков был не на шутку удивлен и тронут целеустремленностью старшего из братьев. Неизвестно почему, он испытывал к этим сиротам необычную симпатию. У него тоже было двое детей: сын и дочь, которых он воспитывал один, без матери…

— Ну, детки, — хрипловато сказал бригадир, обняв детей за худенькие плечи, — пошли, пошли! — В этих словах было столько ласки и отеческого тепла, что мальчики вновь заплакали, явно растроганные. — Ну, ну! Вот еще! Я же веду к себе мужчин! Прекратить сию минуту! — в шутку прикрикнул на них он, и братья, одинокие в этом жестоком мире, почувствовали в нем опору.

Миновав несколько узких улочек, застроенных теснящимися друг к другу домами, лачугами, бунгало, покрытыми тростником и окруженными проволочными и каменными заборами, увитыми виноградными лозами, мальчики и их спутник оказались, наконец, во дворе, где под сенью высоких зонтичных акаций расположился глинобитный флигель с широкой террасой, покрытой красной черепицей.

— Это мой дом! — объявил незнакомец и провел рукой по своей редкой бородке, отливающей серебром. — Это мое жилище, детки! Эй, Фарида! — весело позвал он.

На террасе показалась девочка лет десяти в белом сарафане с длинной черной косой, в которую была вплетена алая роза.

— Да, папа! — прозвенел ее голосок.

— Анвар! — снова позвал мужчина.

— Я здесь, папа! — отозвался мальчик лет восьми в коротких штанишках и голубой майке.

— Это моя дочь, Фарида! — он указал на девочку. — А это — мой сын Анвар, — отец детей весело оглядел всех присутствующих и подтолкнул гостей вперед, вид которых очень позабавил Фариду и Анвара. И было чем: на грязных майках Говинда и Раджеша зияли дырки разных диаметров; лица, покрытые синяками и пылью, хранили следы слез, а босые ноги казались совершенно черными от грязи. Дети явно требовали гигиенического ухода. Говинд, почувствовав на себе насмешливые взгляды хозяев, гордо выпрямился.

— А эти ребята, — объявил отец своим детям, — теперь будут жить у нас.

— Они, папочка, наверное, так ослабли от голода, что прикоснись рукой — свалятся! — весело прощебетала Фарида.

— Нехорошо, нехорошо! — быстро поправил ее отец. — Не надо так шутить! — пристыдил он дочь, усмехнувшись и внутренне соглашаясь с ней, ибо устами младенца глаголет истина.

— Принеси лучше, Фарида, таз с водой и полотенце, пусть мальчики умоются.

— Я сейчас! — девочка исчезла и скоро появилась с тазом и чистыми полотенцами.

Братья, сняв «спецодежду», умылись и насухо вытерлись.

— Проходите, детки, на кухню, — пригласил братьев хозяин. Он взял две глиняные миски, наполнил их вареным рисом и поставил перед мальчиками. — Не взыщите за угощение! — извинился хозяин.

— Нет, дядя, — сказал Говинд, отодвинув от себя миску, — не надо! Кормить вы нас не будете! — Он серьезно и строго посмотрел на Раджеша и своих новых друзей. — Я сперва заработаю, а потом будем есть! — отчеканил он.

Эти слова изумили всех и вызвали уважение к этим мальчикам в сердце старого Рахима.

— Вам и так трудно, зачем же нам быть кому-то в тягость? По-моему, это нечестно! — разумно заключил Говинд.

Хозяин дома был потрясен нравственными устоями подростка и его здравым умом.

— Замечательно сказано, мой дорогой! — Рахим погладил его по голове и ласково, по-отечески улыбнулся.

Так беглецы обрели крышу над головой и добрых друзей в семье индийского мусульманина Рахима.

Утром следующего дня по совету Рахима Говинд сходил в типографию газеты «Навбхарат таймс» и до позднего вечера бегал по юроду с сумкой через плечо, пока не распродал все, до последнего номера, газеты. Выручку он отдал дяде, за что был награжден новыми рубашками для себя и брата и честно заработанным ужином.

Однажды дядя Рахим привел в дом народного знахаря — вайдью, который внимательно осмотрел ногу Раджа.

— Сустав неверно вправлен, — объявил вайдья после долгого и кропотливого прощупывания колена. Он ласково провел пальцами вдоль ноги и цепко схватившись за нее, молниеносно дернул так, что Раджа издал дикий вопль и на его глазах выступили крупные слезы. — Все, сустав на месте! Теперь нужны упражнения по растягиванию и сжатию ноги. Вот вам мазь для растирания, чтобы не слишком натруживались мышцы и сухожилия, — проговорил, закончив осмотр, врач и, получив от хозяина незначительную мзду, с поклоном удалился, пообещав зайти через две недели.

Каждое утро и вечер Говинд массировал брату сустав, натирая его ядовито пахнущей мазью. Он находил время и для того, чтобы сопровождать Раджу на прогулках и заставлял его делать всевозможные упражнения для ног. В результате этих усилий сустав понемногу стал обретать подвижность, и Раджа уже мог нормально ходить, лишь слегка прихрамывая. Мальчик был просто счастлив: ведь теперь он такой же, как все его сверстники. Вместе с этим недостатком его покинул и комплекс неполноценности, который так травмирует детскую психику.

— Это ничего, что ты еще немножко хромаешь! Через недельку все пройдет, и ты сможешь играть в футбол или в хоккей на траве! — подбадривал его старший брат, который и сам был бесконечно доволен тем, что его Раджа уже не калека, а полноценный человек.

Теперь перед Говиндом стояла другая проблема: надо было зарабатывать побольше денег, чтобы дать возможность брату продолжать учебу.

Однажды на одной из улиц города Говинд встретил заклинателей кобр — сухонького старичка с огромными серьгами в виде колец, вдетыми в уши, и мальчика. Они сидели на корточках перед круглой корзиной из бамбука. Мальчик играл на волынке, а змея то плавно извивалась в причудливом танце, то дико плясала, как пламя костра. Говинд подошел поближе и разговорился с мальчиком, который оказался его одногодкой. Из его рассказа он узнал, что представления они дают иногда, а в основном ловят змей и поставляют их сюда, в Бомбей, в Институт имени Хавкина, где из яда пресмыкающихся изготовляют антитоксиновую сыворотку и вообще изучают змей. За это им хорошо платят. А живут они в долине реки Джамны, недалеко от Нью-Дели, и происходят из племени ком-йоги, которое занимается исключительно заклинанием змей.

— А тебя змея кусала? — спросил Говинд, пораженный всем услышанным.

— Нет. Я умею с ними обращаться. Главное — не давать змее смыкаться в кольцо, а для этого ее надо встряхивать, растягивать ей позвоночник. Вся двигательная сила змеи в позвоночнике. Смотри! — мальчик взял кобру за хвост и несколько минут держал ее в воздухе. Вокруг собралась толпа зевак. Змея извивалась, стараясь ужалить мальчика. Но парнишка был предельно внимателен. Как только кобра начинала поднимать голову, он сильно встряхивал ее — и она безжизненно повисала, словно веревка. Его бесстрашие поразило Говинда, натуре которого тоже была свойственна эта черта, и он почувствовал невольное уважение к этому ком-йоге.

Старик протянул к голове кобры палку, и она вцепилась в нее зубами, которые основательно застряли в дереве.

— Как это ты не боишься брать змею голыми руками? — спросил потрясенный Говинд.

— Это наша работа! — ответил йог и, улыбнувшись, бросил кобру в корзину.

Зрители стали бросать мелкие монеты. Мальчик ловко подбирал их и бросал в сумку. Потом он подошел к Говинду и продолжил свой рассказ.

— Пойманную кобру, предназначенную для дрессировки, мы оставляем в корзине без еды и питья на два-три дня, потом вытаскиваем и держим вниз головой как можно дольше. Как только она попытается свернуться в кольцо, я сильно встряхиваю ее, словно кнут или полотенце, и так до тех пор, пока она не обессилеет. Тогда дедушка прижимает ей голову и пинцетом ломает змее зубы, а потом удаляет ядовитые железы, которые находятся за зубами. После этого обезвреженную змею сажаем в корзину, чтобы она набралась сил.

— А зачем вы держите ее вниз головой?

— Чтобы растянуть ей позвоночник, основной двигательный аппарат. После этого она медленнее двигается и привыкает к прикосновению наших рук.

— А почему волынка сделана из тыквы? — снова спросил Говинд, удивленно хлопая глазами.

— Потому что из нее можно извлекать непрерывную мелодию, там много воздуха. А вообще змея больше реагирует на движение волынки или руки, чем на мелодию. Кобры, вероятно, глухи, хотя боятся шума. Дедушка говорит, что она не слышит голоса волынки, а следит за ее движением. Вот, посмотри, — мальчик взял носовой платок и стал размахивать им перед змеей. Она сразу же начала раскачиваться в такт движениям платка.

— А чем вы кормите этих… кобр?

— На воле они едят лягушек и крыс, — сказал мальчик-заклинатель, — а мы поим их молоком. Сначала они отказываются от такой еды, непривычной для них. Но мы кормим их насильно.

— Как?

— Вливаем молоко в горло змеи через тростинку. Со временем они так привыкают к молоку, что пьют его прямо из тарелки, — мальчик засмеялся.

— А почему вы не даете им крыс и мышей?

— У нас нет времени, чтобы ловить их. И вообще, — добавил он, покосившись на деда, — от молока они становятся более смирными.

— Спасибо тебе за твой рассказ, — поблагодарил Говинд мальчика-заклинателя и спросил: — А где находится этот институт? Я бы хотел пойти туда, чтобы узнать, нельзя ли там подработать.

Мальчик и дед назвали ему адрес и подробно объяснили, как его найти и на каком автобусе лучше ехать. Говинд совершил глубокий пронам — поклон дедушке. Старик улыбнулся и, прикоснувшись к голове Говинда, прошептал волшебные мантры.

— Мантры — это главное в дрессировке змей и в судьбе человека, — на прощание сказал он любознательному подростку и пожелал ему успеха…

Не теряя времени, Говинд сразу же отправился в Институт имени Хавкина, величественное здание которого находилось на улице Парель посреди огромного парка. Оказавшись около института, который производил весьма внушительное впечатление и памятуя о том, что там занимаются созданиями, с которыми связано немало неприятных, мягко выражаясь, историй, мальчик оробел. Но вспомнив наставления своего старшего брата Хари, он постарался стряхнуть с себя страх и скованность и направился к привратнику, повторяя про себя слова песни, которым научил его Хари:

— Мальчик, тебе чего? — лениво спросил страж, когда подросток приблизился к нему.

— Мне… мне нужна работа.

— А ты кто? Заклинатель?

— Да. Я из племени ком-йоги, из-под Нью-Дели.

— Фамилия?

— Говинд Шривостав.

— Пройди в приемную! — привратник открыл перед юным лжецом дверь, и тот медленно вошел в прохладный и просторный холл. Пахло хвоей и свежестью, и Говинду на миг показалось, что он оказался в родных местах. Немного оглядевшись, мальчик понял, что этот дивный воздух в помещение «вдыхают» кондиционеры, встроенные в потолок. Его взгляд остановился на красивой женщине, волосы которой было уложены в пышный пучок и заколоты золотой заколкой. Говинд медленно приблизился к ней.

— Что тебе, мальчик? — спросила она приятным голосом, который показался юному посетителю давно знакомым.

— Хотел бы получить здесь работу.

— Работу? — удивилась женщина. — А что вы можете?

— Все, что надо будет делать, я буду выполнять очень старательно. Я могу работать с утра и до вечера за очень небольшую плату.

Женщина внимательно посмотрела на мальчика. По ее улыбке было видно, что Говинд ей понравился, как нравился почти всем, кому пришлось с ним столкнуться, вызывая симпатии своим гордым и уверенным видом, большими умными глазами, статью и благородством.

— Но все-таки конкретно, что бы вы могли нам предложить? У нас ведь работа специфическая. Вы можете обращаться со змеями? Если вы заклинатель, то я могу направить вас к заведующему лабораторией по приему кобр… А если…

— Да нет… я не… я не заклинатель, — смущенно опустив голову, прервал ее Говинд.

— А кто?

— Просто мне нужна работа…

Женщина, подперев подбородок, с интересом рассматривала отрока.

— Я могу предложить вам зайти к коммерческому директору. Сейчас позвоню! — и она набрала номер внутреннего телефона.

В холле было так тихо, что Говинд слышал позывные гудки в телефонной трубке. Наконец послышался щелчок и женщина, поприветствовав директора, сказала:

— К вам хочет зайти молодой человек, чтобы поговорить насчет работы. Он производит прекрасное впечатление, и, я думаю, он бы сумел помогать вам в распространении… Хорошо! — она положила трубку.

— Вас как зовут? — приветливо спросила она.

— Говинд!

— О, Говинд Сингх! Прекрасно! Пройдите на второй этаж. Комната номер шестнадцать. Не робейте, смелее стучите и входите. Вот и все. Удачи вам! — женщина подарила Говинду улыбку, от которой он ощутил прилив бодрости.

Утопая новыми сандалиями в зеленом, как газон, ковре, мальчик подошел к двери с номером шестнадцать и постучал.

— Войдите! — послышалось оттуда.

Говинд открыл дверь, вошел и, вежливо поклонившись, остановился у порога.

— Так вы и есть тот самый молодой человек, который ищет у нас работу? — спросил плотный мужчина в очках с металлической оправой.

— Да, это я.

— Хорошо! Пожалуйста, проходите и садитесь. Вот кресло, — пригласил директор.

— Тебе сколько лет?

— Двенадцать, — соврал Говинд, усаживаясь в кресло.

— Отлично. Наш институт выпускает индивидуальные карманные пакеты со шприцем, антитоксиновой сывороткой, корпией, бинтами и другими медикаментами, то есть со всем необходимым для оказания первой помощи при укусах змей — инъекции, которую по вложенной в пакет инструкции может сделать любой более или менее грамотный человек. Вот этот пакет. Как видишь, он небольшой, — директор протянул подростку пакет и инструкцию. — Он очень удобен и уже спас жизнь многим людям. А где вы живете?

— Далеко. На севере, в рабочем районе острова Солсетт.

— Очень хорошо. Такие пакеты и следует распространять именно среди рабочих и крестьян. Поездите и по деревням, поселкам. Объясняйте людям, как надо пользоваться этим препаратом. От стоимости каждого проданного вами пакета — двадцать процентов ваш заработок. Понятно?

— Но прежде, чем мы сможем выдать вам пробную партию, с вашей стороны требуется определенный денежный взнос или залог.

— У меня нет денег. Мы с братом сироты. Мне нужно работать, чтобы Раджа мог продолжать учебу в школе.

— Да-а, сложная задача, — задумчиво проговорил мужчина, тронув очки пальцем. — А за тебя может кто-нибудь поручиться?

— Конечно! — обрадовался Говинд. — Дядя Рахим. Это очень добрый и честный человек!

— Хорошо. Вот и приходи хоть завтра со своим дядей, и мы выдадим тебе первую пробную партию таких пакетов. А вот этот и инструкцию возьми себе в подарок. Покажи его соседям. Может быть, кто заинтересуется.

— Спасибо, господин, спасибо! — воскликнул Говинд, полный благодарности. Он поднес сложенные ладони к подбородку и поклонился.

— Не за что, молодой человек! До завтра!

— До завтра! — радостно попрощался отрок и быстро спустился в холл. Он подбежал к женщине, взял ее тонкую руку, на которой блеснул дорогой браслет, и поцеловал.

— Спасибо, госпожа! Я принят, я принят! Это благодаря вам. Дай вам Бог счастья, госпожа! Спасибо! — с этими словами мальчик откланялся.

Молодая женщина восхищенно посмотрела ему вслед.

— Дядя Рахим! Дядя Рахим! — кричал, вбегая в дом, Говинд.

— Что случилось, сынок? Я тебя слушаю.

— Я принят, принят!

— Куда? Что такое, Говинд, скажи вразумительней.

— Я принят на работу в институт змей.

— Змей? — удивился дядя.

— Да. Я буду продавать вот это, — Говинд положил перед дядей пакет с сывороткой и шприцем.

— Что это?

— Это сыворотка, лекарство от укуса кобры.

— Да? — дядя понемногу начал понимать, о чем толкует подросток. — Это очень здорово. Я бы хотел приобрести такой пакет.

— Правда? — обрадовался Говинд и стал более подробно и обстоятельно рассказывать всем собравшимся вокруг него домочадцам о том, как он разговаривал с заклинателем змей — мальчиком из племени ком-йогов и как проник в институт на улице Парель. — Только вот, дядя Рахим, я прошу вас поручиться за меня, иначе мне не выдадут пробную партию пакетов.

— Нет проблем, сынок! Завтра же и съездим туда. Ты молодец, Говинд, я очень доволен тобой!

— Теперь, Раджа, ты сможешь учиться! — мальчик подошел и обнял брата.

— А я уже не хромаю! — весело сообщил Раджа и продемонстрировал свою походку, пройдясь по террасе.

— Вот и отлично! Ты у меня настоящий мужчина. Я обещаю тебе, что ты будешь учиться. Я обязательно заработаю много денег. Теперь у меня есть работа. Ты не будешь, Раджа, голодать. Вот увидишь!

Рахим вытер рукавом набежавшую слезу. Он гордился этим мальчиком и жалел, как сына.

«Откуда у мальчика такая жажда жизни, такое положительное мировоззрение? Это, скорее всего, от природы! Это — в генах! Таким уж он родился!» — рассуждал про себя старик, вспоминая свою юность.

— А теперь, дети, пойдемте ужинать! Фарида, где ты?

— Я здесь, папа! — отозвалась девочка и скомандовала: — Анвар, Раджа, Говинд — строем за мной, на кухню!

Когда все расселись за кухонным столом, Фарида, выполняя роль хозяйки, стала подавать еду, а отец поглядывал на нее, одобрительно улыбаясь. Дочка очень напоминала ему Фатиму, его жену в юности.

— Что-то у меня сегодня лирическое настроение. А ну-ка, Фарида, принеси мне маленькую рюмочку вина!

Девочка проворно подошла к буфету, налила в рюмку красного вина, поднесла отцу и поцеловала его в щеку. Когда Рахим выпил, все дружно приступили к трапезе — самому интимному общению с материальным миром.

Прошло две недели. За это время Говинду удалось распространить две партии пакетов, не выходя из окрестных рабочих кварталов города. Для мальчика его возраста он получил приличный заработок, который отдал дяде Рахиму на ведение хозяйства, оставив себе сумму, необходимую на школьную экипировку брата. Он купил ему ранец и учебники, новые брюки и рубашку.

И вот, настал первый день учебного года. Вся семья собирала Раджу в школу. Наконец все было закончено. Фарида аккуратно причесала мальчика, одетого в тщательно выглаженные ею брюки и рубашку, а Говинд помог надеть ранец с уложенными в него тетрадками, книгами и карандашами. Радостно улыбаясь, Раджа ровной походкой, нисколечко не хромая, пошел в третий класс, а Говинд, как когда-то их старший брат Хари, счастливым взглядом смотрел ему вслед. Школьник оглянулся и помахал брату рукой.

— С Богом! — тихо сказал Говинд и, резко повернувшись, пошел в дом, где они с братом обрели свою новую семью…

Однажды за вечерним чаем Рахим сказал:

— Послушай, сынок! Пока ты зарабатываешь на хлеб и учебу своего брата вполне достаточно, и это похвально. Но попробуй немного скопить — это раз. Нам ведь от тебя не нужно много денег. А тебе нужно приобрести специальность — это два.

— Какую, дядя Рахим? Я бы с удовольствием.

— Ну вот, например, хорошо быть автомехаником или автослесарем. Такая специальность нужна везде, и она хорошо оплачивается. Ты видел, какие очереди в автосервисах?

— Да.

— То-то, сынок! Подумай… — Рахим почесал свой крупный, с горбинкой нос и добавил: — У меня есть, куда тебя со временем пристроить. Недавно я встретил своего друга. Мы разговорились. Оказывается, он держит автомастерскую и небольшой таксопарк. Вот бы тебе к нему в ученики!

— Об этом надо подумать, дядя Рахим, все взвесить. Вот я распродам еще несколько партий, сколочу небольшой капитал — и тогда можно будет заняться серьезным делом…

— Вот и хорошо, сынок. Спасибо, что ты понимаешь жизнь и меня, старика, — Рахим дружески похлопал по плечу немного возмужавшего и повзрослевшего за последние месяцы Говинда…

ГЛАВА ШЕСТАЯ

Прошло двенадцать лет. Много воды утекло с тех пор в реках Ганг, Инд, Джамна, Брахмапутра, Годавари… Все реки текут в море, но море не переполняется, ибо они возвращаются к началу своему, чтобы вновь течь. Также и время: оно не убывает и не прибывает, а возвращается к началу своему. А начало там, где конец…

Прошли отроческие годы Раджи, как его теперь называли, и Говинда. Они — в расцвете сил, молоды и красивы. Чего же еще не хватает им? Богатства? Нет! Счастья? А что это значит, и где оно, счастье?..

Дядя Рахим пошел на пенсию заслуженным строителем. Он по-прежнему глава семьи и хозяин дома. Фатима закончила школу и поступила на курсы английского языка. Анвар тоже кое-как закончил учебу и пристроился в коммерческую организацию по торговле фруктами… Раджа учился в медицинском колледже, как об этом мечтали Хари и Говинд.

Сам же Говинд, реализовавший мечту старшего брата, теперь Мастер Чхоту, как его именуют таксисты Бомбея. Он имеет свой автомобиль «форд» старой модели, окрашенный двумя цветами: борта ярко-красные, а верх — цвета певчей птички с Канарских островов, ярко-желтый. На крыше машины укреплен багажник — на случай, если у пассажира окажется слишком много поклажи. Мастер Чхоту вложил немало усилий и денег в эту колымагу, прежде чем она смогла двигаться и слушаться своего хозяина. Он сам перебрал мотор и весь механизм, протер и промыл все трущиеся детали, тщательно смазал и установил мотор на шасси, сменил резину и обивку сидений в салоне. К ветровому стеклу он подвесил три хвостика юркого зверька, бурундука, которые, считается, приносят счастье бомбейским таксистам.

И, как водится по всей стране, с левой внешней стороны, на стойке у лобового стекла, укрепил счетчик. Словом, Говинд, а ныне Мастер Чхоту, вложил в свою машину, на жаргоне таксистов — тачку, кроме денег и времени, еще и самое ценное — свою душу. Эта машина кормила и поила братьев и еще учила Раджа.

Трехэтажное здание медицинского колледжа, выстроенное в викторианском стиле с элементами древнеиндийской архитектуры, и выкрашенное в сине-голубой и белый цвета, в прошлом был резиденцией махараджи. Его окружал обширный парк, в коллекции которого содержалась почти вся флора Индии, за исключением прославленного баньяна — многоствольного дерева, который, как декоративный экземпляр, имеется лишь в парке Калькутты, и знаменитого представителя растительного царства Великого Бхарата — расамала, или талипата, цветущего один раз за свою восьмидесятилетнюю жизнь…

В огромном актовом зале, из которого были вынесены кресла, играла ритмичная музыка. Студенты танцевали, пели и шутили.

— Да здравствует диско! — воскликнул паренек в вельветовой куртке, с длинными до плеч кудрявыми волосами.

— Ну хватит, хватит музыки и танцев! — прервал его режиссер, хлопая в ладоши. — Быстро, быстро всем, занятым во втором акте, на сцену! — обратился он. — Начинаем репетицию!

— Как можно начинать репетицию? Нет Раджи, нет Манжу! — раздался чей-то голос.

— Я буду героиней! — вызвался паренек в вельветовой куртке.

— Да-а? — удивленно уставился на него режиссер. — Ну что ж, это выход. Кто может быть нежнее, чем ты? Начали!

— Я тебя люблю! — воскликнул кудрявый, подражая и пародируя одновременно исполнительницу главной роли — Манжу. — Чтобы быть с тобой, я готова пойти на все! Любовь моя пусть освещает твою жизнь! Пусть вместо слез твоих прольется кровь моя! Запомни, любимый, я твоя и в горе и в радости!

— Манжу настоящая актриса! — сострил кто-то из студентов, и со всех сторон посыпались шутливые реплики:

— Моя любовь сильнее!

— А мой живот теплее!

— Молчи, несчастная!

Потом стали раздаваться смешки, которые слились, превратившись в дружный хохот. Как сказал классик, «лучший смех в мире — смех без причины», что есть примат молодой, чистой души…

В это самое время Манжу и Раджа, позабыв обо всем на свете, сидели на скамейке в живописном и уединенном уголке парка. Манжу была влюблена в Раджу еще с первого курса. Но признаться ему в этом девушка не решалась. К счастью, предмет ее страданий, кажется, догадался об этом сам, или, может быть, друзья ему подсказали, кто знает, однако результат был налицо…

Анита, ответственная за спектакль, или продюсер, как ее окрестили студенты, избегав все знакомые ей уединенные места, наконец-то нашла влюбленных, которые мирно беседовали.

— А, вот вы где, Манжу, а я ищу тебя по всему колледжу! Где ты была все это время?

— Ты могла бы сообразить, что Лейли здесь, подле Меджнуна! — смеясь, заметил Раджа, в котором не осталось почти ничего от худенького хромого мальчика: так он был красив, благообразен, полон достоинства и представителен. Учился он без всяких усилий, благодаря врожденным способностям. Свободного времени у него оставалось много, и он частенько проводил его за игрой в карты.

— Ах, простите, об этом я и не подумала! — улыбнулась Анита. — «Лейли», ты всем отправила пригласительные билеты? Спрашивали в ректорате.

— О, Анита, окажи мне любезность, милая! Я не успела, — кротко посмотрев на подругу, сказала Манжу.

— Вот так всегда: ты играешь роли, а работаю я! — с обидой в голосе заметила подруга.

К ним подошел Туман, товарищ Раджа по курсу. Он вежливо поздоровался с девушками и сел рядом с ними.

— Кстати, Раджа, сколько тебе надо билетов? — спросила Анита.

— Мне билеты не нужны, — спокойно ответил тот.

— А брата позвать не хочешь? — не унималась Анита.

— Мой брат дома бывает редко, — важно ответил Раджа. — Дела требуют его присутствия… то в Германии, то в Японии, то во Франции, то… в Англии, — перечислял он, мечтательно глядя в небо, где сновали стрижи. — Сейчас, я думаю, его тоже нет. Он собирался в Америку, его президент пригласил, — «загнул» Раджа.

— А чем твой брат занимается? — спросил пораженный Туман.

— Он делец. Крупные капиталовложения, нефть, алмазы… Владеет отелями в Лондоне, и многое другое. Поэтому дома он бывает очень редко, — закончил он свою торжественную речь, словно предназначенную для интервью солидной и популярной газете. Оглядев своих богатых однокашников, он продолжал сочинять: — У него все время деловые поездки. Чтобы не тратить напрасно времени, он купил личный самолет, — Раджа небрежно и снисходительно посмотрел на Тумана, который внимательно слушал россказни друга, и на девушек, которые улыбались. — И это действительно очень удобно, — заверил он друзей, — самолет стоит рядом с домом, и как только ему захочется, — Раджа слегка замялся, почувствовав, что перебрал, но выхода не было, и он добавил: — он может улететь.

Анита встала со скамейки и поманила Манжу в сторонку. Раджа проводил взглядом удалявшихся девушек, которые тихо что-то обсуждали.

— Слушай, Манжу, все-таки нужно его брату послать приглашение! — предложила Анита, заговорщицки оглядываясь.

— Но ведь Раджа не хочет! — возразила ей подруга.

— Он пусть не знает!.. Вот будет интересно!

Девушки, как ни в чем не бывало, вернулись к скамейке, где беседовали Раджа и Туман, который вдруг слегка толкнул друга локтем, словно его осенило открытие мирового значения.

— В чем дело! — вздрогнул тот от неожиданности.

— Если самолет рядом с домом, он не сможет взлететь! — жестикулировал Туман, изобразив на лице недоумение, но через секунду ответил сам себе: — А-а! Ведь рядом с домом большая территория! А все-таки, где же твой брат сейчас? — не унимался он.

Говинду уже исполнился двадцать один год. Он был высок, прекрасно сложен и изящен. Его овальное лицо цвета молодого бамбука было слегка загорелым и чистым. Иссиня-черные волосы, обрамлявшие выпуклый лоб, прекрасно гармонировали с большими глазами каштанового цвета, взгляд которых был уверенным, твердым и мужественным; в них светились ум, жесткость и доброта. По натуре он был непосредственным, деликатным и, вместе с тем, немножко диковатым, а точнее, не испорченным этикетом и стереотипами, которые владеют обществом. На все происходящее он реагировал со свойственным ему чувством врожденной справедливости.

На данном этапе своей жизни Говинд имел одну-единственную цель, которая владела им безраздельно: он стремился дать брату образование во что бы то ни стало, хотел сделать его таким, как мечтал их старший брат Хари. Для этого он работал от зари до зари, выжимая из своей машины все, что можно.

В среде таксистов Говинда уважали за его прямоту, справедливость, доброе отношение и гордились знакомством с этим красивым и статным парнем. Не было случая, чтобы Мастер Чхоту не вставал на защиту своего коллеги, попавшего в какую-либо переделку, которые в жизни таксистов случаются не так уж редко.

В свежем прохладном утреннем воздухе слышались первые звуки просыпающегося города.

Одетый в рубашку цвета хаки с карманами и клапанами и светлые брюки классического покроя, схваченные в талии широким кожаным ремнем с увесистой медной бляхой, Говинд открыл дверцу машины и сел за руль, положив на него изящные, с длинными, как у пианиста, пальцами руки. Плавно тронув машину, он поехал на стоянку. Ждать клиентов пришлось недолго. Вскоре двое мужчин средних лет, тяжело дыша, втиснулись на заднее сиденье. Усевшись поудобнее, они пристроили на коленях свою поклажу — две большие кожаные сумки с застежками-молниями.

Поприветствовав своих пассажиров, Мастер Чхоту одарил их белозубой улыбкой, которая была неотразима. Об этом знали все таксисты Бомбея.

На клиентах были одинаковые пиджаки европейского покроя, светлые рубашки и яркие галстуки.

— Куда едем? — спросил Говинд.

— На вокзал!

— Хорошо! — водитель нажал на акселератор. Машина не двигалась. Он повторил еще и еще раз, но мотор не хватал искру, не заводился. Акселератор ныл, выматывая душу.

Говинд вышел из машины и, подняв капот, стал проверять зажигание и поступление горючего в карбюратор.

— Мастер Чхоту! — услышал он из подъехавшей машины.

— Здесь я, здесь, — отозвался он из-под раскрытого капота, словно дрессировщик хищников из пасти льва.

— Мне надо заехать за женой. Ты моего клиента не захватишь? — обратился к нему коллега с просьбой.

— Не могу, дружище! Я занят. Видишь, в моей машине пассажиры?

Клиенты беспокойно оглядывались по сторонам, теряя терпение.

— Поедем мы, наконец, или нет? У тебя такси или развалюха? — осведомился краснолицый пассажир, нервно передернув толстыми плечами. На его лоб упала серебристая прядь седеющих волос.

Мастер Чхоту в сердцах хлопнул капотом и сел за баранку. Жесткий взгляд его каштановых глаз остановился на красной физиономии толстяка, отчего тот нервно поморщился и сильнее прижал сумку к своему внушительному животу.

— Ты… мою машину… развалюхой назвал?! — Говинд сделал ударение на слове «машина», возмущенный грубой репликой клиента, которая задела не только его достоинство, но и врожденное чувство уважения ко всему, с чем ему приходилось иметь дело. — Ты бы лучше шел домой и назвал так свою жену, — остывая, но все еще с оттенком угрозы посоветовал ему Говинд, поочередно нажимая то на газ, то на сцепление и вновь и вновь мучая акселератор, но машина, как упрямый осел, стояла на месте. — Она бы как следует протерла тебе глаза, — усмехнувшись, закончил мастер.

— Ты можешь побыстрее ее починить? Мы сидим уже пятнадцать минут, — осмелился подать голос второй пассажир.

— Я же стараюсь, — примирительно ответил Говинд.

— Стараешься!.. — снова проворчал тот и съязвил: — Что, искра в колесо ушла?

— Юмор приберегите для другого случая, господин, — бросил ему через плечо водитель и, уже обращаясь к своей кормилице, тихо зашептал: — Как тебе не стыдно! Господи, неужели ты не понимаешь, что на карте стоит моя честь и репутация! Заводись, сестренка, умоляю тебя!

Пассажирам, которые сгорали от нетерпения, показалось, что он читает заклинательные мантры, и они, многозначительно переглянувшись, стали прислушиваться, как птицы, вытягивая шеи в сторону водителя.

— Не позорь меня! — продолжал Говинд. — Что ты говоришь? — спросил он машину, когда мотор издал странный звук. — Не позорь меня! — он облегченно вздохнул, снял руки с баранки, опустил их, словно плети, и на минуту расслабился, прикрыв глаза. Интуиция и богатый опыт общения с разными людьми подсказывали ему, что эти двое, как говорится, «нечисты на руку».

«Что-то они уж слишком спешат и подозрительно «страстно» прижимают к себе туго набитые сумки. Надо их проверить. Заодно и машина отдохнет», — подумал Говинд.

— Извините! — оглянувшись на пассажиров, сказал он. — А вы не везете с собой запрещенный товар?

— Мы люди порядочные! — явно насторожившись, ответил толстяк с красным лицом певучим тенором.

— Если пассажиры с контрабандой, моя «Басанти» начинает сигналить! — шофер бросил на клиентов выразительный взгляд.

— Мы не контрабандисты, а коммерсанты! — грубо парировали те в один голос.

— Значит, моя «Басанти» врет?

— Что-то мне ни разу не попадались говорящие машины! — попробовал отшутиться толстяк.

— А вот моя умеет! — тянул время Говинд. — А ну-ка, что там у вас, покажите! — и он, ловко выбросив руку вперед, выхватил сумку у одного из седоков.

— Там мука! — завопили в панике мужчины.

— Покажите!

— А кто тебе позволил нас обыскивать? — накинулся на таксиста толстяк, перегнувшись через сиденье и пытаясь вернуть свою поклажу.

— Подожди! — отмахнулся от него Говинд, раскрыл сумку, взял в руки один из пакетиков, которыми она была наполнена, и понюхал его. — И это мука?! — он помахал находкой перед пылающими лицами коммерсантов. — Да? — угрожающе спросил он, словно таможенный следователь. — Негодяи! Это же опиум! Вон из моей машины! — с негодованием скомандовал Мастер Чхоту и вытолкнул прохвоста, который сидел за ним. — Уноси ноги! А где второй? — удивился он, увидев, что машина пуста. — Убежал, ворюга! — Говинд облегченно вздохнул и снова взялся за руль. — Моя «Басанти» не возит контрабандистов со всякой мерзостью, которые еще и оскорбляют ее! — Он нажал на акселератор и мотор сходу завелся. — Извини, дорогая, я напрасно сердился на тебя, но мне такое и в голову не приходило! — Он заулыбался и, набрав скорость, помчался по шумной, еще не очень забитой транспортом улице. Заехав в полицию, он сдал оставленную сумку с наркотиками.

Настроение у Говинда было отличное, и он мчался на своей «Басанти» как гималайская ласточка, лавируя среди скутеров, рикш и велосипедистов. Обогнув величественный парк Института имени Хавкина на улице Парель, он улыбнулся, вспомнив пакеты со шприцем и сывороткой от укуса кобры… По мощеной брусчатке тарахтели тонги и икки — старинные мусульманские экипажи. В тени зонтичной акации стояла корова, флегматично пережевывая фруктовую кожуру. Ее рога и бока были раскрашены яркой краской.

Говинд вспомнил тонгу, на которой десять лет тому назад его брат Хари уехал сдавать экзамены, и на его лице, словно тень, мелькнула грусть. Широкий грузовик, загородив дорогу, выпускал клубы едкого дыма. Наконец ему удалось обойти эту дымящую керосинку, и он, дав газу на зеленый светофор, помчался дальше… Когда его «форд» вырулил на Марин-драйв, в лицо ударил свежий морской ветерок, наполняя легкие. Говинд, сбавив скорость, двигался на «бреющем полете», в надежде найти клиента. У самого парапета шел продавец бананов, толкая перед собой двухколесную тележку, груженую спелыми золотистыми гроздьями бананов.

— Купите бананы! — хриплым тенором вопил безнадежно лысый продавец. Несколько скудных боковых прядей, зачесанных вверх, с трудом прикрывали его макушку.

«Явно не индуистский ортодокс», — подумал Говинд и, высунувшись из открытого окна машины, крикнул:

— Эй, Джаган!

— Кто это позвал меня? — завертел головой подслеповатый продавец бананов, поправляя круглые очки. — А-а! Это ты, Мастер Чхоту! — наконец сообразил он, увидев приближающуюся к нему машину.

— Здравствуй, друг Джаган, хинду-муслим бхай, бхай! — с улыбкой произнес таксист, что означает: индусы и мусульмане — братья.

— О! Хранит тебя Аллах, Мастер Чхоту! Ты великий человек! Акбар-человек! — заулыбался Джаган, имя которого, по всей вероятности, должно было бы звучать как Джиганг, от названия реки Ганг, воплощения богини Ганга. Но последняя буква его имени почему-то потерялась, как и надежды бедняги на счастье.

— Почему ты такой печальный? — озабоченно спросил Говинд.

— Чему мне радоваться? У меня вся жизнь — одни заботы, — с грустью ответил тот.

— Да… ничто так не старит человека, как заботы, — философски заметил Говинд и вышел из машины.

Они с Джаганом уселись на гранитный парапет, спиной к морю, наслаждаясь погодой, солнцем и морским воздухом. Поливальная машина только что обдала гранитные плиты тротуара, и от них исходила свежесть. Пахло жасмином и сладкими цветами белой акации. В высоком небе парили ширококрылые грифы. Веселые толпы горожан, среди которых особенно выделялись красивые и яркие наряды женщин, проходили мимо. Щелкали фотоаппараты весело переговаривающихся туристов.

— Одни заботы, говоришь?.. — задумчиво повторил таксист.

— Одни заботы, Мастер Чхоту, одни заботы: то болезни, то долги жить не дают… А у меня семья! — многозначительно подняв вверх кривой указательный палец, подчеркнул Джаган. Он снял очки и, вытерев платком глаза, старательно водрузил их на прежнее место. Продавец был вислоухим, а потому дужки очков были загнуты так круто, что почти полностью охватывали его необычные уши.

Говинд подавил невольную улыбку. Испытывая сострадание вообще ко всем бедным труженикам, он почему-то питал особую симпатию к этому, до некоторой степени чудаковатому и убогому Джагану с его примитивной хитростью и доверчивостью.

— А пособия нет? — спросил он торговца.

— Разве от властей дождешься чего-нибудь! — заскрипел тот. — Одна болтовня! Ничем помочь не хотят!

— Да… Но ведь ты у них не один…

— От этого ведь мне не легче! У меня такие маленькие комнаты, руки даже не раскинешь, можно упереться сразу в обе стены! — при этом Джаган смешно расставил руки, как бы ища стены своей лачуги среди благоухающей природы, бесконечно синего неба и моря. — А у меня жена очень полная! — он искренне посмотрел в глаза собеседнику сквозь стекла очков и качнул свою тачку. Они вместе с Говиндом дружно расхохотались.

— Да, Джаган, в чувстве юмора тебе, действительно, не откажешь! — все еще посмеиваясь, дружески заметил таксист.

— Смейтесь, смейтесь надо мной! Все надо мной смеются… А почему так происходит? — изобразив на лице недоумение, чудак тронул грязным пальцем очки, словно профессор на кафедре, и добавил: — Не могу понять!

Двое полицейских, четко шагая, продефилировали мимо них, покачивая дубинками.

— Продавец бананов! Убери свою тележку! — повелительно бросил один из них и, заметив, что продавец не торопится исполнить приказание, громко прикрикнул: — Убирай с дороги! Быстро!

— Ты лучше не связывайся с полицией, — посоветовал ему Мастер Чхоту.

— Угу, — согласно кивнул тот.

— Ну, иди…

Джаган медленно покатил свою тележку, а Говинд смотрел ему вслед. Жилистые загорелые икры продавца бананов сверкали на солнце. Его светло-коричневая набедренная повязка, скорее напоминавшая не дхоти, а женскую юбку, трепетала от порывов свежего морского ветра.

— Бананы! — донесся до Говинда призывный возглас. Он сел в машину и потянулся. Не прошло и пяти минут, как две молодые девушки в ярких сари сели к нему в салон, и он с ветерком помчал их на север, вверх по набережной.

Высадив прелестных пассажирок, Мастер Чхоту круто развернул свою «Басанти» и, решив сократить путь к бульвару Японси, поехал по пустынным переулкам. Дорога шла под уклон, и он сбавил скорость. Впереди, по проезжей части, шла девушка в длинном платье лимонного цвета. На ее красивые обнаженные плечи ниспадали мягкие золотистые волосы. Говинд посигналил, но девушка, как ни в чем не бывало, спокойно продолжала свой путь. Дорога была узкой и объехать ее было почти невозможно. Таксист был озадачен. Едва не прикоснувшись радиатором к обворожительной фигуре, он вновь посигналил, нажал на тормоз и, выглянув из окошка, возмущенно крикнул:

— Эй! Идите по обочине! Чего вы заняли проезжую часть?!

Девушка, не реагируя, продолжала шествовать, как и прежде.

«Наверное, глухая», — подумал Говинд.

— Если я вас задену, вы покатитесь, как футбольный мяч! — сказал он, но не получив никакого ответа и вконец раздосадованный этой задержкой, попытался пристыдить нарушительницу правил: — Не оборачиваетесь? Стыдно? Лицо свое прячете? — Машина медленно катила вслед за девушкой. Потеряв терпение, он остановил ее и пошел за незнакомкой.

— Госпожа! Вы что, не слышите сигналов? Уши ватой заткнули? — бросал он ей в спину фразы, далекие от учтивости. Поравнявшись со странной девушкой, таксист бросил взгляд, полный негодования, но сразу сник, увидев округлившийся профиль ее живота.

— Господи! Беременная! — невольно вырвалось у него. Забежав вперед, Говинд загородил ей дорогу. — Мадам, я наговорил вам лишнего. Вы на меня не обижайтесь, прошу вас! — мягко проговорил он, улыбаясь. — Садитесь в машину. Куда вас отвезти?

Ничего не ответив, девушка села рядом с водителем, продолжая хранить молчание. Ее благородное лицо было невозмутимо.

Говинд посмотрел на свою пассажирку. Она тоже повернулась к нему, и взгляды их встретились. Он вздрогнул, еще не сознавая, что отныне принадлежит ей…

Незнакомка обладала какой-то особенной красотой. У нее был изящный носик с тонкими, выразительными ноздрями, а уголки яркого, прекрасно очерченного рта слегка закруглены. Золотистые волосы, волнистые и густые, слегка прикрывавшие чистый лоб, и необычные, темно-синие, блестящие, как бы влажные глаза, обрамленные густыми ресницами, в которых одновременно таились и огонь и слезы, выдавали в ней жительницу Гоа со значительной примесью португальской крови.

Стоило мужчине заглянуть в эти глаза, как он становился ее рабом. Так, сама о том не подозревая, она взяла Говинда в плен. Он почувствовал, что под взглядом этих глаз теряет самообладание. Им овладело какое-то трепетное, доселе незнакомое чувство, смешанное с досадой, от того, что она замужем, доказательства чего были, как говорится, налицо…

— Так, простите, куда вас отвезти? — растерянно повторил свой вопрос водитель, тщетно нажимая на акселератор: упрямая «Басанти» то ли от ревности, то ли из-за очередного каприза заводиться не желала.

— Мне в Парель. Но у меня нет денег.

— В Парель? Улицу Парель? — уточнил Говинд и, не дожидаясь ответа, воскликнул: — О, с этой улицей у меня многое связано!

Он еще раз посмотрел на женщину, на ее белую чистую кожу, нежный румянец.

«Настоящая роза из Шираза», — думал таксист, безуспешно терзая проклятый акселератор: мотор был нем, как рыба.

— Бедняжка! Нет денег? Ничего, я отвезу вас бесплатно. Вам удобно сидеть? Прошу вас, не волнуйтесь! — успокоил он красавицу и забормотал: — Заводись… заводись, немедленно заводись!

Вокруг не было ни души. Стояла тишина, нарушаемая лишь карканьем ворон.

— «Басанти», я сделаю для тебя все, что хочешь, только заводись! Ну не надо дурить! — уже погромче умолял свою кормилицу Мастер Чхоту, не на шутку разволновавшись. — Опять акселератор! — решил он. — Минутку! — сказал он пассажирке, вышел из машины и поднял капот. Наклонившись над чревом машины, он прокричал, снедаемый досадой относительно ее замужества: — Уважаемая! А кем ваш муж работает?

— Комиссаром полиции, — охотно ответила та.

— О-о-о! Превосходно! — Говинд выглянул из-за капота.

— Начальником отдела, — добавила красавица, и на ее лице появился слабый намек на улыбку.

— У меня есть брат, студент. Я бы хотел устроить его в полицию, — закручивая отверткой шуруп клеммы, пошутил водитель, — но… это нелегко. — Наконец он покончил с шурупом, проверил проводку и, захлопнув капот, вновь сел за баранку, окинув взглядом приятное ему лицо женщины. — Так! — Мастер Чхоту резко нажал на акселератор, который заржал, как молодой жеребец, не вызывая у мотора никаких эмоций. Таксист начинал терять терпение. — Ну почему ты не заводишься? Ну! — угрожающе зашептал он свои «мантры». Вдруг машина издала точно такой же звук, как в случае с торговцами наркотиками. — Что ты? — удивился Говинд. — Нет, не верю!

Ничего не сказав, девушка вдруг открыла дверцу и вышла из машины.

— Куда же вы? — сокрушенно спросил молодой человек. — Уходите? Я… я желаю вам, чтобы у вас родился здоровый сын… — Он вышел из машины и долго смотрел вслед молодой женщине, так поразившей его воображение.

«Что же такое любовь? Наверное, какой-то сигнал, который понимают только двое», — предположил Говинд, снова садясь за руль и с отвращением сознавая, что вынужден бесконечно крутить баранку, чтобы зарабатывать на жизнь.

— Будь они прокляты, эти деньги! — С этими словами он предпринял новую попытку, и мотор завелся как ни в чем не бывало, рычаг коробки скоростей заколебался…

«Надо срочно сделать капитальный ремонт» — решил Мастер Чхоту. Мотор работал, как часы, из выхлопной трубы выходили струйки голубого дыма. — Ты, видно, погубить меня хочешь! — упрекнул он «Басанти», и посмотрев сквозь стекло на счетчик, высунул в окно руку и поправил его. — Я потеряю заработок и честь! — продолжал Говинд отчитывать машину. — Скажите пожалуйста! Контрабандистов ты не возишь. Это я понимаю. Но сейчас! Женщина! Ребенок! Так почему же ты не завелась?..

Спустя несколько минут «Басанти» мчалась по бульвару Японси…

Радостный, словно мальчишка, хотя, в сущности, он еще душой и был таковым, Говинд влетел в дом.

— Фарида! Фарида! — возбужденно кричал он.

— Я здесь, брат мой! — громко отозвалась та, выбежав на веранду с полотенцем в руке.

— И ты, Анвар, иди сюда! — позвал таксист своего на званного брата.

— Иду! — послышался из глубины дома голос Анвара, который вскоре появился, щурясь от солнца.

— Смотрите! Я получил пригласительный билет из колледжа! У них торжественный вечер! — поделился своей радостью с домашними молодой человек. — И я непременно поеду!

— Доставишь брату большую радость! — резонно заметила Фарида, улыбаясь.

— Да, конечно! — согласился Говинд, мечтательно глядя вдаль. — Надо приодеться, чтобы Радже было не стыдно, — при этом он критически осмотрел свое одеяние.

— Надень свои шальвары! Красиво и удобно! — с воодушевлением предложил Анвар.

— Что ты, Анвар! — разочаровала его сестра. — Это же не праздник урожая, а торжественный вечер в городском колледже!

— Ладно, может быть, дхоти? — таксист вопросительно посмотрел на сестру. — Или ширвани?

— Что ты, что ты! Ты же не в парламент едешь! — запротестовала та, смеясь и озорно сверкая черными глазами. — Надо купить европейский костюм! Скорее, скорее! Пошли, я помогу тебе выбрать.

Фарида и Говинд сели в машину и через несколько минут подкатили к магазину готового платья.

В торговом зале шумно гудели вентиляторы.

— Вот, смотри, брат! — девушка показала ему на ряды вешалок. — Примерь вот этот, — она сняла костюм из тонкого сукна кремового цвета.

Говинд взял его и прошел в примерочную.

— Беру! — сказал он, разглядывая себя в зеркале.

— Он очень идет тебе и прекрасно сидит! — одобрила Фарида.

День уже клонился к закату, когда Говинд, облаченный в новый костюм, ослепительно белую рубашку и яркий шелковый галстук, вышел из автобуса и направился к парадному входу медицинского колледжа.

В вестибюле висела огромная афиша.

«Надо же! Его фотография!» — с удивлением и гордостью подумал Мастер Чхоту, увидев портрет брата, красовавшийся на афише рядом с портретом эффектной девушки.

Внизу была надпись: «Главные роли исполняют».

— Раджа Шривостав, — прочитал таксист.

«Наша фамилия! Молодец, Раджа! Он не только будущий врач, но еще и артист! Не напрасны мои труды и усилия!» — с удовлетворением подумал Говинд, промокнув шею носовым платком.

Оглядевшись, он подошел к парню с красной повязкой на рукаве и спросил, можно ли пройти к Радже Шривоставу.

— Боюсь, что нельзя! — ответил студент, с интересом посмотрев на него.

— Ведь я его брат!

— Он сейчас гримируется. Ему нельзя мешать. Но позднее, я думаю, будет можно.

— Хорошо, — согласился Говинд и снова стал осматривать вестибюль, обводя каштановыми глазами интерьер. Его взгляд встретил две пары любопытных девичьих глаз, которые сразу же смущенно уставились в пол.

— Это брат Раджи, — тихо сообщила Анита подруге, безошибочно уловив в высоком красавце явное сходство с братом.

Он внимательного взгляда профессионального водителя не ускользнуло то обстоятельство, что студентами этого колледжа были дети богатых родителей.

«А мой Раджа тоже брат богатого брата, да и сам скоро станет богатым», — раздумывал он, расхаживая по вестибюлю свободной и твердой, слегка пружинистой походкой, статный и стройный… На него начали засматриваться девушки, но он ничего не замечал, ожидая начала спектакля. У туалетной комнаты покуривали ребята. В кафе звучала ритмичная музыка. Несколько пар танцевали. Не дожидаясь звонка, Говинд вошел в зрительный зал, который был уже почти полон. Он сел поближе к сцене, в третьем ряду с краю, и вытянул свои длинные ноги в проход, но тут же убрал их, заметив осуждающие взгляды женщин. И хотя, согнув ноги, сидеть было неудобно, приходилось соблюдать этикет.

Прозвенел третий звонок. Из-за бархатного занавеса на авансцену вышла стройная девушка и обратилась к залу:

— Дамы и господа! Предлагаем вашему вниманию спектакль. Он поставлен по пьесе «Горькая страсть Брута». — Раздались аплодисменты, и Говинд тоже хлопнул несколько раз. — Исполнители главных ролей: Джулия — мисс Манжу, Брут — Коман Кумар.

— Ура! — раздались из зала крики студентов.

Девушка продолжала:

— Марк — Раджа Шривостав.

— Ура-а! — во весь голос закричал Говинд, вскочил с кресла и захлопал в ладоши, оглядываясь по сторонам, мол, знай наших. Но, встретив осуждающие и недоумевающие взгляды и вспомнив, что находится не в своем таксопарке, он сел, все же проинформировав своих соседей справа, слева и сзади, что Раджа — его младший брат.

Позади Говинда сидел студент, которому широкая спина и высокий торс таксиста загораживали добрую половину сцены, и он ерзал в кресле, то и дело меняя положение, в зависимости от телодвижений старшего брата Раджи.

Занавес с легким шумом медленно и торжественно раздвигался, уходя в стороны. Яркие, выразительные декорации, освещенные прожекторами, ошеломили Говинда. На сцене в чисто индийском колорите, соответствующем климату этой страны, были, видимо, изображены Пиренеи, которые более всего походили на Гималаи.

Спектакль начался. Говинд замер, с интересом глядя из темноты зала на сцену, где в кресле, облаченная в голубую тунику, сидела Джулия. Рядом с ней — слуга, посланник Брута.

— К тебе идет мой господин! Готовься его принять.

Вошел Брут в воинских латах, плаще и каске-шлеме римского легионера.

— Горяча моя страсть! К твоим ногам упасть жаждет моя душа! — он опустился на одно колено и велел слуге: — А ты ступай отсюда!

— Повинуюсь тебе, Брут! — ответил тот.

— Что я сказал? Любовь слепа! Твой Брут слепой! Утешь меня! — Кумар, изображающий Брута, как-то неуклюже снова падает теперь уже на оба колена.

В зале раздался смех студентов, у которых малейшая неудача и фальшь всегда вызывают незамедлительную бурную реакцию.

— Прости, Брут, — трагическим голосом ответила Джулия, — но мое сердце покорил Марк, который горячо любит меня.

Брут вскочил с колен, с трудом извлекая из картонных ножен картонный меч.

— Я разрублю его на части! — В зале вновь раздался смех. — И мы будем счастливы!

— О, Брут! — с волнением воскликнул старый слуга.

— Чего тебе?

— Беги скорей отсюда! Сюда идет Марк, — предупредил он.

— А! Я понял тебя… Я ухожу! — сказал Джулии Брут. — Но вскоре я вернусь сюда! Ведь в моем сердце ты одна! Завтра я вернусь сюда, и ты будешь моей! По части страстей нет меня сильней!

В зале снова хохот.

Брут ушел, вместо него появился Марк.

Зазвучала торжественная музыка.

— Джулия! Любовь моя! Как хороша ты, как нежна! Ты — мои Солнце и Луна! Мое бедное сердце трепещет, как в лире струна! — продекламировал Марк. — Открой свои объятия, чтоб мог тебя обнять я! Никому не удастся нас разлучить!

— Эй, Раджа! — воскликнул Говинд и помахал ему рукой, развалившись в кресле, словно он сидел дома за чашкой чая.

Раджа, увидев брата, от неожиданности сделал неверный шаг, споткнулся о скамейку и упал.

— Он упал! — воскликнул сосед Говинда и друг Раджа Туман. — Эй, Раджа, ты портишь спектакль! — прокричал он снова, но тут же раскаялся в сказанном: мощный толчок в плечо заставил его вскрикнуть.

— Нахал! Что ты плетешь! Чтоб я больше не слышал! — цыкнул на него таксист. — Я его брат!

— Брат? Откуда? — удивленно захлопал глазами Туман.

На сцене продолжалось действие.

проговорила Джулия.

Марк грустно опустил голову.

— Чего ты, Раджа! Гляди веселей! — громко подбодрил его Говинд из зала, отчего младший брат напрочь забыл текст своей роли.

Раджа был буквально потрясен появлением в зале старшего брата, потому что не приглашал его.

«Наверняка это Анита послала приглашение, — думал он вместо того, чтобы начинать свой монолог. — Не дай Бог, опозорит меня, и все узнают, что он — простой таксист!» — Эта мысль совершенно выбила Раджа из колеи, и он молчал. Пауза на сцене затягивалась.

Суфлер, изнемогавший от жары, истекал потом. Поминутно прикладываясь к бутылке с содовой, он кричал:

— Раджа! Начинай свой монолог!..

Студенты из зала стали подсказывать начало.

— О! Чтоб быть с тобой, Джулия, я море взорвал и переплыл горы, — наконец сказал Марк, все перепутав.

Суфлер надрывался:

— Все наоборот, Раджа! Я море переплыл, и взорвал я горы!

Раджа повторил за суфлером, как робот, без всякой артистичности и проникновения в образ, совершенно смущенный присутствием брата.

В зале начался шум и смех.

— О, Джулия! Марк готов для тебя с неба звезды достать!

— Красиво сказано! — громко похвалил брата Говинд и улыбнулся, довольный, и с мечтательной улыбкой вспоминая необычайно привлекательный образ беременной женщины, которую не мог забыть.

— Готов любить твоих злейших врагов! — сообщил Марк, но поправился: — Готов убить твоих злейших врагов! Перевернуть всю вселенную!

Суфлер:

— Мне злата не надо!

Марк:

— Мне злата не надо!

Суфлер:

— И власти не надо!

Марк:

— И власти не надо!

Суфлер:

— Любовь в награду!

Марк:

— Власти не надо! Любовь в награду!

— Он повторяет! — послышалось из зала.

— Дальше не повторяй! — предупредил суфлер Раджу, но тот, совершенно сбитый с толку, выдал эту фразу за слова Марка:

— Дальше не повторяй! — громко и трагично произнес он.

Сей факт поверг серьезную публику в недоумение, но люди с повышенным чувством юмора смеялись до упаду.

Суфлер, пытаясь выправить положение, стал объяснять Раджу:

— Это я сказал, а тебе не надо… говорить.

Тот, снова приняв его наставления за слова своей роли, торжественно изрек:

— Это я сказал, а тебе не надо… говорить…

— Он не знает роли! — вдруг закричали студенты, сидевшие на задних рядах.

— Гоните его! — возмущенно призвал парень из первого ряда.

— Совсем стыд потерял! — упрекнул второй.

— Если слова забыл, иди домой! — неслось с галерки. — Убирайся! Все! Хорош! Гоните его!

Режиссер, почувствовав, что дело принимает плохой оборот, не выходя на сцену, стал призывать Раджу удалиться со сцены и вызвал дублера.

Через несколько секунд на сцене появился дублер, но Раджа, явно возмущенный этим, оттолкнул его и хватил мечом по голове, который, к счастью, был картонным… Поднялась суматоха. Раджа попытались вытащить со сцены.

— Еще чего! — воскликнул Говинд и кинулся ему на выручку, в мгновение ока очутившись на подмостках. Он раздавал удары направо и налево, защищая своего любимого брата, и больше всего досталось дублеру, который претендовал на роль Раджи…

Братья медленно шли по шумной улице, направляясь к автобусной остановке.

— Какой я дурак, что избил этого парня! — казнился Говинд. — Я просто забыл, что это спектакль! — извиняющимся тоном говорил он.

Раджа был несколько пониже брата, но поплотнее, а черты его лица — мягче, женственнее, что соответствовало его характеру.

Говинд в свои двадцать с небольшим лет уже полностью сформировался нравственно и обладал натурой цельной и ясной, твердым характером, чего нельзя было сказать о его младшем брате, более романтичном, но дерзком в помыслах, стремящемся к богатству, характер которого еще не был полностью сложившимся, как говорится, был еще сыроват. Закончить, завершить его изваяние могла только жизнь — этот великий скульптор, данный дхармой.

Мягко улыбаясь в ответ на слова брата, он чувствовал, что в глубине души очень любит его и понимает. Но попав в среду детей богатых, обеспеченных и стремясь ни в чем не отстать от них, он кривил душой, для которой подобное состояние крайне опасно, так как в любой момент темная сила может воспользоваться этой слабостью и увлечь его на свою орбиту…

Раджа был рад встрече с братом, так как жил в общежитии, в отдельной комнате. Он имел все условия для учебы. А платил за все, конечно, Говинд. Он понимал и ценил все, что делает для него тот, и твердо знал, что, если бы не Говинд, неизвестно, кем бы он был сейчас…

— Слава Богу, что мне удалось тебя утащить! Ты бы разбил весь театр, — тихо сказал Раджа, улыбаясь и глядя брату в глаза.

— Мне кажется, что у меня в голове вместо мозгов одни болты и гайки, шурупы и отвертки, — каялся Говинд, вздохнув и с досадой махнув рукой. — Да, чуть не забыл, — он остановился и вынул из бокового кармана смятую купюру, — держи пятьдесят рупий на всякий случай.

— Э-э! Ну да ладно! Спасибо, брат! — ответил Раджа, смущенно принимая деньги.

Таксист вынул из другого кармана еще одну такую же купюру и снова протянул ее брату:

— И тому парню дай пятьдесят рупий. Скажешь, брат прислал. Пусть думает, что на спектакле был не я, а? Пошли…

— Угу, — согласился студент.

— Ну хорошо, пошли. Почему я свалял дурака?! — упрекал себя Говинд. — Ведь когда-то я тоже играл в самодеятельности. Ты помнишь, как я был Хануманом — богом обезьян? Я должен был победить Равану, дьявола, и так сильно отшвырнул его в сторону, что он две недели провалялся в больнице! — поведал он, совершив экскурс в прошлое.

Раджу это развеселило, и он от души рассмеялся.

— Да, кстати, — вновь остановился Мастер Чхоту, — вот еще двадцать рупий, тебе пригодятся, — и он положил в карман брата купюру. — Ну, теперь пошли.

— Пошли, — с улыбкой согласился Раджа.

— За то, что я побил парня, его родители будут обижаться? — осторожно осведомился Говинд.

— Нет, нет, не волнуйся.

— Нужно дать ему еще двадцать рупий. Пусть купит себе лекарства, да?

Раджа с готовностью принял и эти деньги и положил их в карман.

— Ну, пойдем! Ты меня простил?

— Ну что ты! Мне нечего тебя прощать! — искренне и добродушно ответил младший брат.

Они подошли к автобусной остановке и остановились у передней, открытой двери автобуса, который готовился к отправлению.

— Мой маленький братик очень добрый человек! — тихо и нежно проговорил Говинд. — Да! Вот, возьми еще денег! Ты похудел! Надо побольше есть! — приговаривал он, опуская в карман брата очередную купюру.

Водитель нетерпеливо просигналил.

— Скорее, автобус уходит! — беспокойно заметил Раджа.

Говинд поднялся по ступенькам, прошел в салон, сел у открытого окна, посмотрел на своего младшего брата, который превратился в такого красивого юношу, и на его глазах появились слезы.

— Ты плачешь? Не надо! — попросил его расстроенный Раджа.

— Ничего, все в порядке! — Говинд вытирал слезы кулаком, совершенно позабыв о носовом платке, который заботливо положила ему в карман Фарида.

Студент стоял около раскрытого окна автобуса и грустно смотрел на старшего брата.

— Учись! Что будет надо, проси, не стесняйся!

— Спасибо, брат!

— Да! Вот еще пятьдесят рупий, возьми! — и таксист протянул из окна загорелую руку с деньгами. — И писать не забывай! Береги себя, малыш! — кричал он уже из удалявшегося автобуса.

Раджа стоял на остановке и махал правой рукой брату.

Встречный ветер сушил слезы, которые бежали по гладко выбритым щекам Мастера Чхоту…

ГЛАВА СЕДЬМАЯ

Говинд мчался на своей «Басанти», ловко лавируя в потоке транспорта. Вспомнив инцидент, который произошел в колледже, он болезненно поморщился, но тут же успокоил себя тем, что все, слава Богу, обошлось без последствий. Сейчас таксиста волновало состояние его верной кормилицы, которая стала вести себя самым загадочным образом и даже умудрилась подвести его в тот самый ответственный момент, когда он намеревался подвезти очаровательную беременную незнакомку, которая не выходила у него из головы. Подъехав к мастерской, он притормозил.

Слесари-авторемонтники и добродушный хозяин, у которого Мастер Чхоту учился постигать премудрости слесарного дела, радостно приветствовали его.

— Я хочу вправить мозги моей подруге «Басанти»: заводится, когда ей вздумается! — возмущенно сообщил он коллегам.

Хозяин выделил ему в помощь слесаря, с которым они полдня прокопались в машине, проверяя каждый винтик, тщательно смазывая и приводя все в порядок. Оставалось только сменить изрядно облысевшую резину, и Говинд отправился на склад запасных частей, где на колеса поставили новые шины.

— Вот, все готово! — сказал слесарь, ловко закручивая болты ключом.

— Хорошо, — ответил Мастер Чхоту. — Держи! — и он протянул ему деньги. — А ну, катись! — скомандовал он, направляя запасное колесо в сторону «форда», и вдруг услышал:

— Здравствуй, Мастер Чхоту!

— Здравствуй, друг! — ответил он, увидев знакомого таксиста, плотного рослого сикха в голубой чалме, и на мгновение выпустил колесо, которое произвольно покатилось под уклон и сбило проходившую мимо женщину.

Молодая мисс упала. Говинд быстро подбежал к ней и помог подняться. Каково же было его удивление, когда он узнал в ней ту самую прекрасную незнакомку, которую пытался подвезти не так давно.

— О боги! — воскликнул он, потрясенный и не веря своим глазам. — Жена комиссара полиции! Извините!

— Ой! — удивилась она в свою очередь, обдав его голубой волной своего очаровательного взгляда.

— Извините, пожалуйста! — стараясь быть галантным, повторил молодой человек.

Она выпрямилась и одарила его улыбкой.

— Ну, а где?.. — не решаясь назвать вещи своими именами, он выразительно жестикулировал в области своего живота. — Ну… у вас был… а теперь нет… — и он стал ходить вокруг красавицы, как бы ища пропажу. — Куда же он пропал? Меня могут обвинить в убийстве! Арестовать даже…

— А ничего уже нет! — лукаво, в тон своему собеседнику ответила девушка.

— Как? — не унимался таксист.

— Так, ничего нет!

— Уже состоялось? — серьезно поинтересовался он.

— Конечно! — красавица загадочно улыбнулась, изогнувшись в тонкой талии.

— А кто же родился?

— Двойня! — торжественно сообщила женщина.

— Двойня?! — восхищенно повторил Говинд и осведомился: — И давно?

— На днях, — загадочно, играя глазами, ответила мать двоих детей.

— Скажите, госпожа, а где теперь ваши дети?

— В школе! — резко ответила та.

— Чудо какое-то! — Говинд озадаченно смотрел на девушку. На его лице играл ослепительный свет электросварки. Сердце неровно стучало. Из мастерской доносился стук молотка по железу.

— Да, они пошли в школу! — незнакомка хмыкнула и, резко повернувшись, пошла прочь, покачиваясь, словно ромашка под легким ветром, и вскоре скрылась за поворотом, оставив своего обожателя в полном недоумении.

— О, Всемогущий! Велики дела твои! — воскликнул Мастер Чхоту, пристраивая запасное колесо. Сев за руль, он легко тронул машину с места и вскоре затерялся в плотном потоке транспорта…

Хлопнула дверца «форда», Говинд направился к дому и медленно поднялся на террасу. Лучи утреннего яркого солнца уже просачивались сквозь просветы между вершинами Западных Гат.

Он выпил чаю и стал просматривать вечернюю газету.

— Доброе утро, брат! — услышал он ласковый голос Фариды.

— Доброе утро, сестра! — весело и бодро ответил таксист. — Анвар, наверное, еще дрыхнет? — осведомился он.

— Нет, что ты! Он уже час тому назад уехал по делам.

— Ну, ну… — задумчиво промычал Говинд, снова направляясь к машине.

Он сел за руль и положил на баранку отдохнувшие за ночь руки. «Басанти» легко завелась и плавно тронулась. После ремонта Мастер Чхоту не мог на нее нарадоваться.

«Попалась бы мне сейчас жена комиссара, вот прокатил бы ее!» — подумал он, наслаждаясь необыкновенной послушностью машины и рискованно маневрируя, что позволяла новая резина.

Его острый, как у браминского орла, взгляд сверлил пространство. Вдруг в поле зрения Мастера Чхоту попала машина, показавшаяся ему довольно подозрительной. Приглядевшись, он увидел, что за рулем сидит водитель, печально известный своими темными делишками, а рядом с ним — его названый брат Алвар. Чхоту перестроился в их ряд и прибавил скорость, решив «сесть им на хвост». В преследуемой машине это сразу поняли, так как, вероятно, все время были начеку, и попытались оторваться. Анвар, оглянувшись, сразу узнал Говинда.

— Там мой брат, он убьет меня! — испуганно воскликнул он. — Сейчас на повороте притормози, Кирки! Я выпрыгну на ходу.

— Хорошо! — глухо ответил тот, нажимая на педаль газа изо всех сил. Из выхлопной трубы повалил черный дым. Не заметив впереди крутого поворота, Кирки на полной скорости врезался в зонтичную акацию.

Анвар, выскочив из машины, словно ошпаренный, перепрыгнул через кусты и стремительно скрылся.

В это время подоспел Говинд, который, схватив негодяя за грудки, закричал:

— С кем ты ехал? Куда он девался? Отвечай!

Кирки молчал. Мастер Чхоту слегка стукнул его затылком о кузов машины и схватил за горло. Послышался рокот двух полицейских мотоциклов и «джипа», которые уже спешили к месту аварии.

— Он предлагал мне взятку, чтобы я отпустил его! — доложил Говинд полицейским. — Откройте его сумку, я уверен, что там контрабанда!

Полицейский, взяв сумку из разбитой машины, резко рванул «молнию».

— Гашиш! Мерзавец! — возмущенно бросил Мастер Чхоту в лицо контрабандиста, остолбеневшего от такого стремительного провала «операции» и все еще не уразумевшего, что взят «с поличным».

— Отвезти в камеру! — строго распорядился сержант.

Анвар, задыхаясь от усталости, толкнул стеклянную дверь транспортной конторы и быстро направился в кабинет управляющего, Рамасана, который, водрузив на огромный лиловый нос массивные очки в роговой оправе, проверял сводки, рыская карандашом по столбцам цифр.

— Рамасан! — воскликнул Анвар, тяжело дыша и вытирая рукавом пот, который струился по его лицу, покрытому пылью. — Где Бонси?

— А? — оторвался тот от бумаг и спокойно снял очки.

— Где Бонси? — повторил беглец.

— Доставил товар? — не отвечая, задал тот встречный вопрос подчиненному ему агенту.

— Все пропало! Кирки с товаром арестован!

— Как?!

— Где же господин Бонси? — не унимался Анвар.

— Он у брата… Господи, вот несчастье, — постукивая очками по столу констатировал бизнесмен.

В это самое время Бонси действительно находился в кабинете своего старшего брата Вармы — грузного господина с мясистым лицом, серыми большими глазами и аккуратно подстриженными серебристыми усиками.

Варма сидел за массивным двухтумбовым столом, откинувшись на спинку мягкого кресла. Он был владельцем солидной транспортной компании грузовых перевозок.

Бонси, одетый в голубой костюм и алый галстук, кротко улыбаясь, стоял перед ним в позе просителя. Он провел тонкой холеной рукой по гладко причесанной лысеющей голове и сказал:

— Знаешь, так хочется бросить преступный бизнес… Я исправлюсь и начну новую жизнь…

— Я больше не верю тебе, — грубо отрезал Варма и грузно пошевелился в кресле. — Ты никогда бы не пришел, если бы тебе не понадобился миллион рупий! Ты начнешь новую жизнь? Я знаю, чего стоят твои обещания! Я не дам тебе денег! — Он встал и вышел из-за стола, глядя прямо в глаза Бонси. — Запомни: ты мне не брат! Уходи отсюда! — показал Варма на дверь.

Бонси, сраженный неожиданной резкостью хозяина кабинета, которого он всегда считал добрым и глуповатым, медленно пятился к двери.

«Надо же!» — мысленно удивлялся он.

— И чтоб ноги твоей здесь больше не было! — дрожащими губами произнес Варма. Его лицо побагровело.

— Ну, тогда берегись!.. — прищурив глаза, негромко сказал Бонси, съежившись, словно шакал. — Я уйду! Но ты мне заплатишь за это! Со мной опасно затевать ссоры!

— Угрожаешь?! — встрепенулся Варма. — Да что ты мне сделаешь? — и он стал надвигаться на него своей тучной фигурой. — Убьешь, да? Чего ждешь, негодяй, кидайся!.. — Воцарилась томительная тишина, нарушаемая лишь шумным дыханием Вармы да тиканьем больших часов, стоявших на полу кабинета, устланном прекрасным кашмирским ковром. — Можешь других пугать! — уже более спокойно продолжал хозяин кабинета. — Со мной ничего не выйдет! — и на его лице отразилась грусть и страдание, он отвернулся, почувствовав себя совсем скверно. В левой стороне груди заныло. У Вармы было такое состояние, будто он только что похоронил близкого человека, ноги его подкашивались. Опустившись в кресло и достав из коробки валидол, бизнесмен положил таблетку под язык и прикрыл глаза.

— Ну успокойтесь! — вкрадчиво начал было новую атаку Бонси, которая была решительно отражена.

— Иди отсюда! — спокойно донеслось из-за двухтумбового стола. — Иди, я сказал.

— Успокойтесь! Не губите себя! — нисколько не растерявшись, твердо посоветовал брату Бонси, явно намекая на тяжелые последствия этого конфликта… Даже не взглянув на Варму, он решительно направился к двери и тихонько прикрыл ее за собой.

Выбрасывая клубы дыма, «форд» влетел во двор и, скрипнув тормозами, застыл у подъезда дома. Говинд, как коршун к добыче, бросился к двери и, резко распахнув ее, крикнул Рахиму, который шел ему навстречу:

— Дядя Рахим, где Анвар?

— Анвар? У себя.

— Анвар! — закричал таксист, перепугав своим тоном всех домочадцев, которые сразу же собрались на террасе за широким столом.

— Кто эти люди, и что им нужно от тебя? — без обиняков приступил Говинд к допросу Анвара.

Рахим и Фарида, ничего не понимая, взволнованно смотрели на Анвара.

— Никому ничего от меня не надо, — опустив голову, как провинившийся школьник, ответил беглец и, подняв глаза, сказал: — Отец, клянусь, брат ошибается! Он, видно, с кем-то меня перепутал. Я ни в чем не виноват. Объясните ему это.

— Сам с ним говори, — резко сказал отец, почувствовав, что сын лжет, и отвернулся. — Я тут ни при чем.

— С каких это пор ты перевозишь контрабанду? — давил таксист на брата.

— И слова такого «контрабанда» не знаю! — настойчиво отбивался тот. — Я работаю в транспортной компании, там есть хозяин. У него и спроси, чем я занимаюсь. Не хочешь верить, сходи… — изобразив на лице обиду, Анвар вытер нос ладонью и кротко добавил: — Не станешь же ты зря обвинять человека.

— Допустим, что меня обмануло зрение и что там был не ты, — сказал Говинд, обезоруженный бесстыдной ложью братца, — но, пожалуйста, не забудь, что этот дом стал для меня родным. Это — моя сестра, а это — папа, — он поочередно указал на Фариду и Рахима, — а ты стал моим родным братом. Так запомни, мой брат не может сбиться с честного пути, потому что я этого не допущу, — тихо и строго сказал он в полной тишине. — Я лучше убью его или поймаю и отведу в полицию. И я одинаково расправлюсь и с братом Анваром, и с братом Раджой… не пожалею никого. Так что на мои братские чувства не рассчитывай! — грозно предупредил потомок джатов.

ГЛАВА ВОСЬМАЯ

Пришла великолепная индийская осень. Впереди были еще месяцы куар и картик — лучшее время в Индии.

Раджа и Манжу сидели в парке колледжа на своей любимой скамье и лакомились аррорутным печеньем.

Аромат всевозможных цветов наполнял теплый легкий воздух. По дорожкам, посыпанным гравием, медленно прохаживались павлины — священные птицы. Стаи попугаев, не переставая трещать, перелетали с дерева на дерево. В бездонной глубине синего неба плавали ласточки. Сквозь ряды высоких и стройных арековых пальм виднелась необозримая даль океана. Клумба тюльпанов, расположенная напротив скамейки, на которой сидели влюбленные, пылала алым огнем…

Вдруг Манжу весело и выразительно рассмеялась.

— Почему ты смеешься? — удивился Раджа, заглядывая в глаза девушки.

— Потому, что я теперь все узнала о твоем старшем брате! Что бедняга нелегко зарабатывает деньги, что ему с утра до вечера приходится водить такси…

— Откуда ты… — удивленно начал Раджа, но Манжу прервала его:

— Спряталась за дерево и своими ушами слышала, о чем вы говорили!

— Манжу, я прошу тебя, никому не говори, — студент тяжело вздохнул, — что… что мой брат… шофер.

— А что в том плохого! Он ведь честно зарабатывает свой хлеб! — весело проговорила девушка.

— Я стыжусь бедности… Но я буду богат, будут и у меня деньги!..

Человек не дорожит молодостью, слишком расточительно обращаясь с этим бесценным даром и, несмотря на кажущееся владение мгновением, живет более будущим, а в конце своей жизни сетует на то, что жизнь его была ошибкой. Так оно и случается на самом деле, когда человека не находится там во времени, где он находится; когда он, имея, желает большего, а желая большего, не пользуется, в результате, тем, что имеет в определенный отрезок времени. Отсюда философская сентенция о том, что жизнь — иллюзия, майя и, более того, что жизнь есть сон, становится условной истиной. На самом же деле жизнь — прекрасная реальность, великий божественный дар человеку на этой земле! Если бы молодость знала, а старость могла…

На ветку фикуса села пичуга, которая завела веселую песню, как бы подбадривая Раджа.

— Будьте, как птицы небесные… — процитировала Манжу, взглянув на птичку.

Раджа улыбнулся.

— Я понимаю, что, может быть, все это от молодости. Бедность чистая, трудовая — как вода в роднике, она питает жизнь, но кто ее уважает? — грустно изрек он.

— Мне все равно, беден ты или богат! Я люблю тебя, Раджа! Не думай, что богатство — это главное. Важно человека встретить… полюбить… важна жизнь, — мудро заметила девушка. — Помнишь, у Ремарка: «Человек без любви не более, чем покойник в отпуске»? — Манжу прижалась к возлюбленному, и они счастливо засмеялись.

— Неужели не это главное, Раджа?

— Это главное, я согласен, но когда у тебя есть уверенное материальное благополучие. У кого много денег, тому можно рассуждать, философствовать. Деньги это не только форма, посредник общения, это еще и мощный рычаг угнетения, в них коренится источник зла.

— Многое зависит от того, как и на что их использовать. Деньга должны приносить человеку счастье, а иначе зачем они?

— Вот и я хочу денег для счастья своего и людей, — усмехнулся Раджа, посмотрев на оживленное, милое лицо Манжу. — У кого деньги, у того и счастье, вот мое кредо! — выложил он свое мировоззрение.

Солнце уже клонилось к синей морской полосе горизонта. Запахи трав, цветов и листвы сгустились и стали более ощутимыми. Дышалось легко и свободно.

Молодые люди поднялись со скамейки и направились к остановке.

— До завтра! — улыбаясь, помахала рукой девушка, устроившись на переднем сиденье автобуса.

— До завтра, Манжу! — попрощался с ней Раджа и медленно пошел к общежитию колледжа.

Раджа вошел в свою комнату и, не раздеваясь, лег на диван, заложив руки за голову. Через несколько минут он взял учебник, включил настольную лампу и стал перелистывать страницы. Послышался стук в дверь.

— Можно, Раджа? — спросил Туман, просунув голову в приоткрытую дверь.

— Входи, входи, друг! Что привело тебя ко мне? — с иронией осведомился Раджа.

— Есть один разговор. Я гляжу, ты мучаешься!

— Чем я мучаюсь?

— Ну хотя бы тем, что не можешь себе позволить хорошо погулять, покутить, как другие. Живешь, как отшельник: книги, учеба, сон…

— Меня это вполне устраивает! — отрезал Раджа. — Вот окончу колледж, стану работать, тогда разбогатею.

— Ну да, разбогатеешь! Для этого еще надо найти хорошую работу, — попытался разочаровать его Туман.

— Ничего, найду! — уверенно ответил ему приятель и не без раздражения спросил: — Ладно, к чему ты клонишь? Выкладывай!

Туман придвинул стул поближе к своему собеседнику, который, вытянувшись на диване, приготовился слушать.

— Ты пойми, что денежки с неба не падают и не растут на деревьях! — стал поучать он Раджу.

— Естественно, они и не будут падать и расти на деревьях, если их придумали люди, — резонно заметил тот.

— Да, это так! Но получает их только тот, кто не боится взобраться на Луну, — он посмотрел в окно, и не обнаружив там Луны, добавил: — Или в пекло залезть!

— Ничего не понимаю, Туман! Ты можешь попроще сказать, — изобразив на лице недоумение, упрекнул его однокашник.

— Да, могу. И скажу прямо. Раджа, имея такую внешность, как у тебя, грех не зарабатывать деньги! Я бы на твоем месте не стал зевать. Ты мог бы иметь тысячи!..

Последние слова Тумана явно подействовали на его друга, который даже привстал на своем ложе, а в глазах его блеснул огонек.

— А нельзя ли поподробнее, поконкретнее, — более сговорчиво спросил он.

— Я могу все устроить, — с готовностью зачастил гость. — У меня есть друзья в определенных кругах… Красивое лицо и ловкие руки… Больше там ничего не потребуется. Ты не пожалеешь!

— Дай мне подумать, — задумчиво ответил Раджа.

— Но только поскорее! Не согласишься ты, согласится другой, а ты останешься ни с чем! — набивал цену Туман, вставая со стула. — Пока! — сказал он и, с легким поклоном, удалился.

Когда за ним захлопнулась дверь, Раджа почувствовал, что, кажется, не сможет устоять перед таким соблазном.

Темные силы бросили пробный шар, который попал в цель… Жертва уже на пути к расставленной сети… Вперед, Раджа! Игроки ждут…

Синее теплое море трепетало под чистым и высоким небом.

Мастер Чхоту очень любил Марин-драйв. В те дни, когда заработок был хорошим, он позволял себе «проветриться» по чудесной приморской набережной. Стоило здесь сесть на теплоход — и через сутки можно было очутиться в Дамане, откуда рукой подать до родного дома.

Говинд переключил скорость, развернулся на развязке и медленно двигался по набережной, поглядывая на море.

«Как там Хари? Здоров ли? Наверное, уже солидный адвокат или судья», — думал он, поглядывая на море.

Не успел он остановить машину, чтобы немного посидеть у моря, как услышал возглас:

— Такси! Такси!

Оставив свое намерение до следующего раза, таксист проехал немного вперед и остановился около нескладного приземистого человека в костюме европейского покроя, с коричнево-рыжими волосами и круглыми очками в блестящей металлической оправе на курносом носу. Его голос показался Говинду очень знакомым.

— Ты что, не слышишь меня? — возмущенно кричал господин, руки которого были заняты полиэтиленовыми сумками, разрисованными красочными надписями на английском языке. — Открой дверцу! И помоги мне сесть! — хриплым и певучим тенором приказал он.

Таксист вышел из машины и внимательно посмотрел на увальня.

— Чего смотришь? Ты что, хочешь сглазить меня? — протараторил клиент, вставляя между зубов турецкую трубку из темного дерева.

— У нас в квартале есть продавец бананов по имени Джаган! Как вы на него похожи!

— Похожи? Это верно! — осклабился пассажир, растягивая слова. — И звали меня Джаган, а теперь меня зовут Джаксоном! — гордо сообщил он.

— Ты Джаган? — удивился Говинд.

— Да, Джаган! — захихикал господин и провел рукой по пуговицам белого жилета.

— И волосы даже выросли! — ехидно заметил Мастер Чхоту.

— Да! Разбогатеешь, так и волосы могут вырасти! — подтвердил тот, подергав себя за парик. — Ты отвезешь меня на Виле-Парле, это в районе Джангла, — с гордостью добавил «Джаксон».

— Ладно, садись, садись, — бесцеремонно сказал ему таксист, — господин нео-Джаксон!

Говинд с интересом наблюдал за Джаганом, не проявляя ни малейшего желания помогать ему. Тот, пыхтя и сопя, поставил на сиденье четыре сумки, набитые всякой всячиной, и погрузился сам. Усевшись поудобнее, он провел заскорузлой, но уже почти отмытой рукой по шелковому галстуку и бросил:

— Поехали!

Таксист, включив счетчик, повел машину в указанном клиентом направлении. Обогнув гостиницу «Тадж Махал», он окинул взглядом памятник великому вождю маратхов в борьбе с моголами — Шиваджи, восседающему на могучем коне, и вырулил на шоссе, ведущее в сторону острова Элефанта.

— В хорошем районе ты живешь! Откуда богатство? Выиграл в лотерею? — осторожно спросил Говинд.

— Да никакая не лотерея! — с готовностью ответил пассажир. — Один друг мне объяснил, как делать деньги.

— Да-а?.. — с притворным удивлением произнес водитель.

— Контрабанда — это просто золотая жила! Я теперь все понял. Зачем бедствовать, когда можно разбогатеть! — тонким голосом вещал чудак, вообразивший себя знатоком суеты сует этого бренного мира.

— Угу! — недовольно буркнул Говинд.

— Да-а! Все, как в странной сказке! — захихикал нувориш, явно опьяненный своими успехами. — Знаешь, это дело очень опасное! Рискуешь каждый день! А по ночам у меня кошмары, будто я, как и раньше, продаю бананы! — Джаксон снова визгливо захихикал, брызгая слюной, которая попадала на шею водителя. — Я боюсь, но ни за что не брошу. Теперь я много зарабатываю. Вот сейчас: передал сверток — а получил полтора миллиона! — с гордостью сообщил он.

— Полтора? — с издевкой переспросил Говинд.

— Да… я виллу уже купил. Да и машина у меня шикарная, — продолжал хвастать «убогий во всех отношениях».

— Да что ты?.. Надо же!

— Не люблю мелочиться. Взял на заказ белый, как его…

— «Мерседес»?

— Во-во! — подтвердил Джаган. — Все, приехали, Чхоту Мастер!

— Хорошо, — сказал таксист, останавливая машину.

— Я тебе советую, продай свою машину. Есть дела повыгоднее. Ты же человек способный. Тебе легко нажить капитал. Ты можешь стать в тысячу раз богаче меня. А сделать это очень просто: носи туда-сюда, сюда-туда — и ты богат!..

— Все? — строго бросил ему Говинд.

— Теперь решай! — не унимался клиент.

— Больше не повторяй этого! — зло отрезал Чхоту, в душе которого чувство жалости к этому, в сущности, несчастному человеку, сменилось ненавистью.

— А я готов повторять это хоть каждый день! — твердил богач-выскочка, которому было неведомо, что кроме денег, существуют еще и совесть, и честь…

— Я так изобью тебя, что зубов не останется! — почти закричал таксист, доведенный этим юродивым до белого каления. Обдав его холодным и гневным взглядом и изящно откинувшись на спинку сиденья, он открыл дверцу и добавил: — И сам тут ляжешь! А зубы сейчас недешево стоят!

При этих словах пассажир покрепче сжал челюсти, как бы боясь и вправду потерять зубы.

— Понятно? — уже потише спросил Говинд.

— Да, понятно, — упавшим голосом прошелестел Джаксон. — Сколько у тебя на счетчике? — с нотками превосходства бросил он как ни в чем не бывало и посмотрел на водителя взглядом наваба, который смотрит на расстилальщика ковров или же на ответственного за хукку или бетель.

— Я не возьму с тебя денег, — с трудом подавляя раздражение, холодно ответил таксист и брезгливо посмотрел на торговца бананами, которому так и не удалось поколебать его сатьягру — твердую уверенность в правильности своих жизненных принципов.

— Ты только не горячись! — вытаскивая бумажник из бокового кармана, попросил нео-Джаксон. — Ты же мне давал деньги, когда моя семья бедствовала, голодала, — вдруг вспомнил он, — а теперь я богат и могу отплатить за добро!

Последняя фраза клиента несколько успокоила Говинда и он согласился:

— Ладно, давай десять рупий!

Пока Джаксон возился с бумажником, Мастер Чхоту огляделся по сторонам. Район был на редкость уютным. В вечерних лучах белели виллы, утопавшие в зелени садов. Громко пели птицы. На небе не было ни одного облачка. Легкий ветер с моря ласкал и убаюкивал все живое, отдыхавшее от дневного зноя.

— Вот, возьми сто! — пассажир протянул водителю купюру и направился к высокой калитке из кованого железа.

— Еле набрал сдачи! — проворчал себе под нос Говинд и позвал: — Эй, Джаган! Стой, стой! Девяносто рупий сдача!

— Не возьму я от тебя никакой сдачи! Ты можешь считать, что это чаевые! — торжественно изрек тот, уже стоя на высоких мраморных ступенях двухэтажного особняка и поправляя съехавший парик. — До свидания!

— Остановись! Забери деньги! — тщетно взывал таксист, потому что его клиент уже отвернулся и вошел в дом.

— Ну, хорошо! Возьмешь, когда понадобятся! — смирился Мастер Чхоту. — Я сохраню их для тебя, «на черный день»! — и он резко тронул машину.

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ

— Раджа! Сынок! — радостно воскликнул Рахим, увидев вошедшего во двор приемного сына. Названый отец провел рукой по редкому серебру своей бородки и, прищурившись, оглядел молодого элегантного господина. — Молодец, что приехал!

Из дома вышел Говинд и с распростертыми объятиями подошел к брату.

— Что же ты не сообщил мне? Я бы встретил тебя на автобусной станции, — улыбаясь, упрекнул он его.

— Хотел сделать тебе сюрприз! — басом ответил Раджа. — Что? — не понял старший брат. — Что сделать?

— Сюрприз. Сюр-приз! — повторил студент французское слово.

— Постой! У меня что-то в голове не укладывается! Наверное, ты хотел сказать, что привез нам какой-то «приз», а это значит подарок, но нам подарков не нужно! — Говинд засмеялся и добавил: — Значение слова «приз» я знаю, а вот с приставкой «сюр» слышать не приходилось! Да и где нам, темным!

— Нет! Ты меня не понял. Я хотел приятно удивить вас своим приездом! — терпеливо пояснил младший брат.

— Ах, вот оно что! Ну, пошли в дом, пошли, дорогой! — хлопая брата по широкой, упитанной спине, сказал таксист.

Братья сели за круглый стол. Фарида проворно накрыла его белой скатертью и принесла чай.

— Как сдал экзамены? — отхлебнув из чашки, спросил Говинд.

— Замечательно.

— А письменные?

— И письменные экзамены я сдал тоже! — засмеялся Раджа. — Я все сдал!

— О! Я знал, что из тебя выйдет толк, — поглядывая на студента, довольно сказал старший брат, который был очень рад его приезду и пребывал в прекрасном настроении. Внезапный визит Раджа был для Говинда лучше всяких подарков, ибо что может быть лучше, чем встреча и общение людей, так сильно любящих друг друга?..

К ним подошел дядя Рахим, который держал в руках карандаш и бумагу.

— Скажи, пожалуйста, какой у тебя номер? — спросил он гостя.

— Извините, дядя, этой мой брат, Раджа, а номера бывают только у автомашин.

— Речь идет о номере на экзаменационных работах студента, — спокойно пояснил Рахим.

— А-а! Хорошо, хорошо! А я об этом не знал! Так какой у тебя номер? — тоже спросил он у Раджа и извлек из нагрудного кармана старый путевой лист.

— Семьдесят пять-тридцать восемь! — ответил студент.

— Так, я запишу его! — Рахим написал номер и передал карандаш Говинду, который сделал то же самое и, аккуратно сложив лист, положил его обратно в карман.

Более часа братья провели за чаем, беседуя на разные темы и вспоминая свою родину и брата Хари…

— Вот получишь диплом, и мы съездим в наши родные края! — мечтательно посмотрев на брата, пообещал ему Говинд.

Стеклянный фасад «Диско-клуба-82» сиял красочной иллюминацией. Его прозрачные двери на шарнирах непрерывно вертелись, пропуская входивших и выходивших посетителей.

В огромном подковообразном зале с баром, кафе и танцевальной площадкой в левой половине, освещаемом лишь разноцветными бликами, царил полумрак.

С правой стороны находился длинный и широкий игорный стол под зеленым сукном, над которым горели яркие неоновые лампы. За ним сидели мужчины, в основном средних лет, одетые в смокинги, с тщательно уложенными прическами, элегантные и внешне спокойные.

В стороне от него, у стеклянной стены, за небольшим столом, на котором стояла лампа с зеленым абажуром, расположился крупье. Не умолкая, звучали громкие танцевальные ритмы, стилизованные под индийские мелодии. Двое высоких парней вращали круги с разноцветными глазками, которые придавали музыке цвет. Огромные стереофонические колонки, словно загнанные лошади, напряженно гудели, издавая мощные звуки. Диджей, как поплавок, мягко плясал на вращающемся кресле. Танцующие исступленно двигались в танце, охваченные магией и гармонией ритма и подчиняясь могучей воле и силе порядка в хаосе шума жизни — музыке.

Раджа и Туман подошли к «Диско-клубу».

— Войдем? — спросил Туман.

— Я боюсь. Лучше не надо, — тихо ответил ему приятель, неуверенно опустив глаза.

— Ну, Раджа, это же глупо! — усмехнулся Туман, и, увидев, что его спутник колеблется, молодой совратитель наклонился к нему и пустил в ход свое главное оружие: — Разбогатеть хочешь? — зашептал он. — За этой дверью находятся очень большие деньги Не теряйся! Давай! — и, открыв стеклянную дверь, Туман подтолкнул товарища вперед.

Громкая музыка, яркие блики, шум, звон бокалов у стойки бара подействовали возбуждающе на оробевшего Раджа.

Они подошли к игорному столу.

— В таком случае ставлю тысячу! — донеслись до их слуха слова одного из игроков.

— Беру банк, — ответил другой.

— Добрый вечер, господа! — обратился к играющим Туман.

— Добрый вечер! — послышались голоса ему в ответ.

— Вот новый игрок! — он взял Раджа за руку.

— Приятно! Очень приятно! Прекрасно! — приговаривал, подходя к молодым людям, крупье, худощавый мужчина в черном смокинге и с узкой полоской усов над верхней толстоватой губой.

— Он будет играть за меня! — сообщил Туман игрокам и крупье, который сказал:

— Хорошо!

— Желаю удачи! — изобразив галантный поклон, молодой картежник удалился от стола и стал наблюдать за своей «жертвой». Увидев, что Раджа взял в руки карты, он пошел к стойке бара, где его ждал Бонси.

Раджа, любивший играть в карты и обыгрывавший многих «умельцев» и в своем общежитии, и в студенческом городке, быстро увлекся.

— Ну вот я и привел Раджа! — бросил Туман Бонси, который потягивал шампанское.

— Где он? — спросил бизнесмен, поставив бокал на стекло стойки.

— Вон там, за столом! Сидит, играет, — показал студент глазами в сторону играющих.

— Хорошо! — коротко ответил Бонси и прикрыл глаза. Это был верный знак того, что хозяин доволен и наградит за верную службу.

Едва начинало светать, а муниципальные «свиперы» — подметальщики из самых низших слоев «неприкасаемых», босые, с грязными чалмами на головах, с вениками и совками в руках уже мели улицы. Было еще темно и безлюдно, и толстяки, которые, стыдясь своей тучности, избегают окружающих, совершали утренний моцион.

Мастер Чхоту, подъехав к бензоколонке, заправил полный бак бензином.

— Сурья, намаскар! Здравствуй, солнце! — с улыбкой приветствовал раннего клиента владелец заведения.

— Рам, рам! — спокойно ответил Говинд, вдыхая воздух с легким запахом бензина.

Сегодня у него предстоял напряженный день: было много заказов, и первый из них был довольно выгодный, но утомительный: в Пуну.

Клиент, сделавший этот заказ, жил в самом центре города, на Садовой. Времени было достаточно, и Говинд медленно ехал по левой стороне улицы, разглядывая подметальщиков, которые заставили его вспомнить книгу Махатмы Ганди «Мои опыты с правдой» и те страницы из нее, где он защищает и добивается справедливости по отношению к «неприкасаемым», этим «божьим людям» — «хариджанам». Потом он вспомнил о своем старшем брате Хари.

«Мой брат умный, образованный и добрый человек. Он многому меня научил, много читал и рассказывал нам с Раджой. Надо будет обязательно поехать на родину», — решил таксист, подъезжая к дому заказчика.

Остановив машину у подъезда, он посигналил. Вскоре появился грузный человек с двумя чемоданами в руках.

Говинд погрузил вещи в багажник, а когда пассажир устроился на заднем сиденье, весело улыбнулся ему и тронул машину, направляясь к цели. Спустя полчаса они пересекли Западные Гаты по шоссе, проложенному через перевал Бор-Гат. Впереди показалась столица маратхов — прекрасный город Пуна.

На обратном пути Говинду повезло: попался пассажир, которого он обслужил, как говорится, по высшему разряду.

Он немного устал, но настроение было прекрасным. Хотелось пить. Притормозив у лотка, таксист вышел, чтобы купить бутылку минеральной воды. Он протянул продавцу деньги и, пока тот отсчитывал сдачу, стал глядеть по сторонам. Вдруг он увидел знакомое женское лицо и вспомнил: «Жена комиссара полиции!» Как всегда, она была прекрасна и обворожительна, но опять… беременна! Это повергло Говинда в изумление, и он на мгновение замер, ничего не понимая. Красавица перехватила взгляд черноволосого и статного водителя такси, знакомого ей, и быстро отвернулась. Говинд направился к ней, забыв и воду, и деньги, а она, заметив это, попыталась затеряться в очереди на автобус, что было довольно непросто. Молодой человек сразу нашел ее и, остановившись, принялся откровенно рассматривать ее внушительный живот, бросая красноречивые взгляды то на ее лицо, то на округлившуюся фигуру. В ответ она лукаво улыбнулась и кротко потупила взор.

С наивностью, которая иногда бывает так свойственна всем мужчинам, Говинд стал ломать голову над тем, каким же образом может так стремительно развиваться плод? Ведь всего неделю назад будущая мать была стройна и изящна, как пальма Малабарского побережья!

Жестом руки он указал ей на живот, как бы спрашивая, что это значит. А она снова подарила ему обворожительную улыбку и, увидев, что подошел автобус, двинулась к передней двери, Увидев беременную, люди расступались, пропуская ее вперед. Красавица, подобрав подол своего яркого платья, легко внесла в салон свое объемистое тело и села у окошка.

Красавицу звали Мери. Она была еще совсем молоденькой, когда ее родители переехали из Гоа в Бомбей. Она стала ходить в школу, и вскоре после того, как закончила ее, мать и отец умерли, оставив ее без всяких средств к существованию. Чтобы заработать на жизнь, Мери поступила на ткацкую фабрику, где приходилось трудиться каждый день с утра до вечера за ничтожную плату, которой едва хватало на пропитание. И она стала подумывать о том, как выбраться из нищеты…

День выдался удачным. Выручка была приличной, и Говинд решил закончить работу пораньше. Когда он вернулся домой, было еще довольно светло. Сделав несколько упражнений, он принял холодный душ и тщательно растер тело суровым полотенцем. Облачившись в чистую рубашку и легкие брюки, он сел на скамейку во дворе дома, занятый своими мыслями.

Вдруг его тонкое обоняние трезвенника уловило запах сивухи. Откуда-то тянуло спиртными парами. Таксист встал и, выйдя на улицу, стал принюхиваться, словно охотничий пес, отыскивая путь к источнику запаха. Трещали цикады. В кустарнике суетились цесарки, выискивая мошек и всевозможных мелких насекомых. Говинд подошел к высокому каменному забору. Здесь запах был сильнее.

— Странно! Что это может быть? — пробормотал он себе под нос, и, не долго думая, легко подпрыгнув, уселся на забор. Теперь явственно ощущалось, откуда шел запах, и таксист спрыгнул во двор. Подойдя к находившемуся в глубине двора флигелю, окна которого были закрыты деревянными створками, он приоткрыл одну из них, и перед его взором предстала потрясающая картина: та самая «беременная» красавица, которая всякий раз так ловко ускользала от него, стояла посередине комнаты в распахнутом халате. Это была Мери. Двумя ремнями к ее животу была прикреплена стеклянная трехлитровая бутыль, в которую «жена комиссара» сливала таинственную жидкость.

Таксист неподвижно стоял на месте, пораженный, с одной стороны, красотой ее тела, а с другой стороны, открытием причины «таинственного» исчезновения и появления живота у предмета своих грез.

«Вот почему моя «Басанти» отказалась тогда завестись!» — вдруг понял он, вспомнив тот случай, когда хотел сделать одолжение для очаровательной беременной незнакомки.

— Снова появился животик! — тихо щебетала девушка, лукаво улыбаясь.

— Эй, чертовка! — крикнул Говинд в окно.

Мери вздрогнула и чуть было не опрокинула ковш с жидкостью, испуганно охнув.

Молодой человек ударом ноги открыл дверь и вошел в дом.

— Ясно, — презрительно посмотрев на красавицу, сказал он. — Опять живот, да?

— Эй-эй! Ты куда? — попыталась остановить его она.

— Устроили в квартале бедняков винокурню?! — грозно закричал Говинд, сверкая глазами и оглядываясь по сторонам.

У стены, на бамбуковых корзинах сидели трое тщедушных пьяниц в дхоти, которые смотрели на незваного гостя красными, как у кроликов, глазами.

Мери беспомощно забегала по комнате. Разъяренный таксист несколькими ударами отправил оборванцев в нокдаун и, под звон разбитых бутылок и всевозможных банок, швырнул их, как лягушат, за дверь. Затем набросился на «аппаратуру» и банки с разноцветными жидкостями, которые в изобилии стояли на полках.

Хозяйка винокурни, перепуганная и возмущенная, гневно сверкая неотразимыми синими глазами, набросилась с кулаками на таксиста, но он легким движением руки уложил ее на диван, к ее счастью, стоявший поблизости. Но Мери, как молодая пантера, тут же вскочила и, схватив обидчика за шею, предприняла тщетную попытку задушить его. Едва не рассмеявшись, Говинд легко отстранил ее, словно это была гибкая лоза.

— Ты мне всю винокурню разрушишь! — кричала девушка, доведенная до бешенства. Казалось, что она могла бы разорвать пришельца на куски, если бы это было возможно. — Негодяй! — вновь набросилась она на возмутителя спокойствия и «трудов».

— Ну, дрянь, я тебе покажу! — оттолкнул ее Говинд и еще усерднее принялся громить все, что попадалось ему под руку.

В «цехе» винокурни раздавались шум, грохот, крики. Пыль и смрад столбом поднимались к потолку. Когда ломать было уже нечего, таксист остановился.

— Ну что, «супруга полицейского комиссара»? — ехидно сказал он. — Теперь я понял, почему у тебя живот то пропадает, то появляется беременность! — Говинд с презрением и упреком смотрел на девушку, широко расставив ноги на полу, усеянном осколками и обломками винокуренных снастей, словно матрос на палубе корабля, потерпевшего крушение. В его больших глазах, округлившихся от негодования, отражались огоньки люстры, которая, покачиваясь, тускло светилась под низким потолком.

— Убирайся отсюда! — завопила Мери и попыталась вытолкнуть из разрушенного «цеха» врага, который, как молодой бог, все еще размахивал «карающей десницей».

— Нет! Отсюда уйдешь ты! — угрожающе возразил ей Говинд, напускаясь на хозяйку.

— А если я все оставлю здесь по-прежнему, ты что, убьешь меня? — настороженно спросила та.

— Я не только тебя, но всю шайку твою сживу со света! — пригрозил ей в ответ молодой человек.

Еще совсем недавно он испытывал к этой девушке нежность, которая теперь сменилась в его сердце ненавистью и полным отчаянием!

«Почему же такая красавица, которую я, кажется, полюбил, оказалась нечестной, связавшейся с грязным бизнесом, что равносильно падшей!» — с досадой подумал Говинд и, не в силах сдержать свое возмущение и негодование, в сердцах ударил девушку по щеке.

Мери всхлипнула и схватилась за лицо.

— Ты посмел меня ударить?! — вспыхнула она. Мавританская и маратхская кровь вскипели в ней с неудержимой силой, она оглушительно завизжала и бросилась на обидчика. Но тот ловко уклонился от нападения и, схватив ее за талию, вновь отбросил на спасительный для хозяйки дома диван.

— Мало? Хочешь еще получить? — дрожа от негодования и каких-то сложных, непонятных для него чувств, закричал молодой человек.

Шумная баталия, происходившая в доме Мери, не осталась не замеченной соседями, которые не замедлили явиться, шумной толпой ввалившись в дверь винокурни. Впереди всех был Рахим.

— Что случилось? В чем дело?! — растерянно воскликнул он, обращаясь к пылающему гневом приемному сыну. Зная его нрав и крутой характер, дядя потребовал оставить девушку в покое и идти домой.

— Дядя Рахим! Это… это гнусная обманщица! — с обидой поведал тот.

— Не надо так, не надо! Иди домой! — настойчиво повторят Рахим.

— Это мерзавка! — не унимался Говинд.

— Не ругайся! — успокаивал его дядя.

— Как я могу не ругаться?! Она же мне морочила голову! То есть живот, то нет живота! — снова закричал таксист, невольно выдавая свое неравнодушие к девушке и недавние изводившие его душу сомнения по поводу этих метаморфоз. — А сама переносила самогон!..

— Дурак! А какое твое дело? — презрительно сверкнув глазами, бросила ему Мери, уперев руки в изящные бедра.

— Ты у меня сейчас… — бросился было на нее с кулаками оскорбленный, но был остановлен доблестным Рахимом, который стал грудью на защиту Мери, расставив руки в стороны.

— Нет, нет, сынок! Опомнись! Нельзя бить девушку!

— Какая она девушка?! Она преступница!

— А ты, борец за правду, всем осточертел! — грубо заметила ему в ответ Мери, отвернувшись и наконец-то отвязывая бутыль, которая все еще была при ней.

Утром следующего дня Мери привела себя в порядок, надела прекрасно скроенную широкую пеструю юбку, желтую шелковую блузку, украшения и отправилась выполнять план мести, продуманный ею во всех деталях, довольно коварный и жестокий.

Она подъехала к низкому легкому одноэтажному строению — «офису» одного из местных мелких мафиози, некоего Кисы, который контролировал несколько десятков торговых точек. В его «могущественной» руке находилась группа «промысловиков», с десяток мелких рэкетиров, несколько мелких воришек и прочих подонков. За определенную мзду Киса предоставлял желающим всевозможные преступные услуги. Он мог угнать чью-то машину, ограбить квартиру, припугнуть назойливого истца, избить до полусмерти неугодного кому-либо человека и многое другое, но только в пределах контролируемой им территории.

Мери вошла к «повелителю», который на манер раджи или могольского наваба, сидел, развалясь, в мягком кресле с высокой спинкой и жевал бетель.

Вожделенная позолота идола власти на протяжении веков сгубила не одного смертного на пути к себе… Обладать и владеть — два неистребимых чувства, царствующие в умах и душах многих людей на земле, но лишь немногие из них понимают, что в них кроется источник и попустительство злу.

Киса окинул ленивым взглядом ослепительную и недоступную для него красавицу и сразу же спросил:

— Кого надо прикончить?

— Одного подлеца! — коротко ответила та, поставила на стол свою сумочку и села в указанное уголовником кресло напротив.

— Он погубил все мое дело! А Мери ничего не прощает. Его надо уничтожить! — твердо сказала гостья, поглядев в глаза мелкого властителя.

Киса обратил свой взор на двух прислонившихся к стене бездельников и лениво бросил им:

— Двое!

Те, почуяв «работу», резко отделились от стены и предстали пред далеко не ясные очи повелителя.

— Найдите человека, — Киса сплюнул бетелевую жвачку в латунную плевательницу и оглядел своих подопечных взглядом, полным безнаказанной вседозволенности, — о котором говорит Мери, и приведите его ко мне! — приказал он, явно стараясь угодить девушке, к которой он вот уже несколько лет испытывал безответную страсть. — Помните! — грозно добавил «наваб» бандитам. — Чтобы ровно в семь часов вечера он был здесь! — и ударил ладонью по столу.

«Двое», сутулясь, безмолвно удалились.

— Ровно в семь я буду здесь, — прощебетала Мери.

— Конечно! Само собой разумеется, — ответил лысеющий Киса и, скабрезно улыбаясь, окинул взглядом ее соблазнительную фигуру, — ведь я бесплатно ничего не делаю…

Тень широколиственной кроны платана, прохладная, как вода в колодце, осеняла «форд». Мастер Чхоту восседал на его капоте и в ожидании клиента читал, широко развернув, газету «Навбхарат таймс», которая остро пахла свежей типографской краской. Левой босой ногой водитель упирался в крышку капота, а правая — расслабленно свисала до земли. Периферийным зрением он заметил, что к нему лениво приближается группа людей, чей социальный статус он определил без труда, продолжая находиться все в той же непринужденной позе, но, между тем, уже намечал первую жертву и решал, кого бить правой ногой, а кого левой…

Башмаки участников шайки угрожающе стучали по мостовой. В центре шел стриженый тип с головой в форме удлиненной тыквы в клетчатой рубашке, которая была завязана узлом на животе. От локтя до кисти на его правой руке синела татуированная змея.

Группа «боевиков» подошла к таксисту, безмятежно читавшему газету.

— Скажи, такси свободно? — спросил стриженый.

Мастер Чхоту, не отрывая глаз от газеты, лениво бросил:

— Да, да, такси свободно, но… ехать в нем можно только четверым. Всех не возьму!

— Зато мы возьмем тебя! — хрипло пролаял стриженый, сделав угрожающий жест в сторону Говинда, но тут же согнулся пополам, пронзенный резким ударом ступни его правой ноги.

Центральная голова «гидры» была отсечена. Ударом левой ноги таксист рассеял левую фалангу, а правой рукой нанес удар в висок нападавшему справа. Молниеносно спрыгнув с машины, он принялся раздавать удары направо и налево, уложив на мостовую всех пятерых. Заточив троих уголовников в багажник, двух оставшихся он бросил на заднее сиденье. Придавив главному горло монтировкой, он стал допрашивать, кто их послал и куда их доставить.

Доверенное лицо Кисы с редкостной откровенностью поведал Говинду о возложенной на него миссии.

— Что ж, я доставлю себя и вас к семи часам! — едва сдерживая гнев, пообещал Мастер Чхоту и включил зажигание.

Часы показывали половину седьмого. Мери надела темное, облегающее фигуру платье европейского покроя с глубоким вырезом на спине и, подняв свои роскошные волосы шелковой ангочхой, вышла на улицу. Вскоре она открыла дверь «офиса» Кисы.

Одетый в светлые мягкие брюки и тонкую белую рубашку, довольный, веселый и развязный, он пригласил:

— Заходи, заходи! С минуту на минуту твой Мастер Чхоту будет здесь! Мои люди пошли за ним. Мне только что сообщили, что место нахождения твоего обидчика установлено… — он с вожделением оглядел девушку, едва сдерживая охватившую его волну желания. — Проходи ко мне, — указал он на открытую дверь второй комнаты.

Мери вошла и огляделась. Широкий турецкий диван занимал почти все пространство. Рядом с ним стоял мраморный низкий стол и бар.

— Выпить не хочешь? — спросил уголовник.

— Нет, спасибо, я не пью!

— Вот как? — удивился хозяин. — Ну, а я выпью! — и Киса наполнил бокал из начатой бутылки виски. Тряхнув головой, он залпом выпил его содержимое, подошел к девушке и уставился в ясные синие глаза Мери долгим взглядом, полным страсти. Проворно обвив ее стан правой рукой, он повалил девушку на диван.

— Ах! Нет! — закричала красавица, вырываясь из цепких объятий проходимца, который судорожно тискал желанное и трепетное тело Мери.

— Я же тебе сказал, что придется расплачиваться за мои старания, — прерывисто дыша, объяснял ей стареющий ловелас.

В этот момент девушка выскользнула из его объятий и заявила:

— Могу только деньгами за это расплачиваться, а о другом и не мечтай! — она поправила волосы и попыталась открыть сумочку, но Киса вновь набросился на нее, нетерпеливо скользнув своей потной рукой по ее бедру и животу.

Мери, резко оттолкнув насильника, отпрянула в угол комнаты.

— Ах так! — закричал Киса, доведенный до умопомрачения безуспешными домогательствами, и предпринял тщетную попытку сорвать с девушки платье, опять повалив ее на диван.

— Отпусти меня сейчас же! — кричала та, извиваясь на кожаной обивке ложа. Ее обнаженные ноги беспомощно бились, словно рыбы, выброшенные на берег.

Тяжело дыша, Киса едва сдерживался, чтобы не застонать от нетерпения. Его рука скользнула под одежду красавицы, лаская ее пылающую кожу. Еще мгновение — и его пальцы достигли тонкого шелка ее трусиков. Уголовник терял последние остатки самообладания, но его жертва, стремительно выхватив нож из-за лифчика, быстро отрезвила его, приставив лезвие ножа к горлу обидчика.

— Я тебя зарежу, негодяй! — закричала Мери.

Изловчившись, Киса схватил ее за запястье руки, сжимающей нож, с силой отвел в сторону и вырвал холодное оружие. Это был кривой нож для разделки мяса.

— Со мной шутки плохи, Киса! — гневно сверкая глазами, тихо проговорила девушка.

— Напрасно сопротивляешься! — грубо ответил тот и, взмахнув ножом, разрезал на груди Мери платье и лифчик. Отбросив оружие, он резко рванул разрезанную одежду вниз, которая упала как кожура банана, обнажив упругие и пышные груди с нежными розовато-коричневыми сосками… Потеряв последнюю волю над своим телом, насильник перешел к самым откровенным ласкам.

— На помощь! Не смей! На помощь! — во весь голос закричала Мери, инстинктивно прикрываясь руками и чувствуя, что силы ее иссякают.

Но в эту критическую минуту раздался глухой треск, и в проломленной стене «офиса», сооруженного из оргалита и сухой штукатурки, показался бампер «форда». Вслед за этим в комнату, словно мешок с мукой, ввалился стриженый посланец Кисы. За ним следовали четверо его сообщников-неудачников, которые яростно ругались, вымещая свое поражение друг на друге.

Отвлеченный от своих намерений треском и руганью, Киса в недоумении выпучил глаза, не в силах сообразить, что происходит. Страсть, только что безраздельно владевшая им, постепенно сменилась страхом, и он, поспешно вскочив с дивана и кое-как поправив одежду, вышел из комнаты, а Мери, обрадованная столь неожиданным избавлением, стала приводить себя в порядок, насколько это, конечно, было возможно с ее истерзанной одеждой.

— Что это значит? — зло спросил Киса, уставившись в бараньи глаза стриженого, но тот молчал, словно у него отнялся язык. — Что это значит?! — теряя терпение, повторил «повелитель» в расстегнутой рубашке и измятых брюках. — Я приказал привезти сюда того человека! — напомнил он главному исполнителю своей воли, который, тупо посмотрев в глаза шефа, рухнул на пол, сбитый с ног и придавленный упавшим на него «коллегой».

— Ты приказал привезти меня сюда, а все получилось иначе! — неожиданно послышался голос из проема дверей.

Киса оглянулся и увидел высокую и статную фигуру молодого человека. Это был Говинд.

— Я привел их сюда! — слегка усмехнулся таксист и приблизился к опешившему уголовнику, который, быстро схватив нож, держал его на вытянутой руке перед незнакомцем. Это была грубейшая и непростительная ошибка со стороны ошеломленного подонка. Он стал приближаться к Говинду. Обсыпанные сухой штукатуркой, его «боевики» закопошились на полу, словно мучные черви.

— Когда я увидел твоих парней, то сразу понял, какой ты кретин! — снисходительно бросил Говинд и сделал стремительное ложное движение корпусом в сторону. Сильным ударом ребра ладони он выбил нож из руки Кисы и сразу же нанес ему удар в живот, от которого тот согнулся, а таксист, не теряя времени, сцепил кисти рук и ударил ими по затылку «наваба» преступного мира. Один из негодяев попытался защитить своего работодателя и кормильца, но тут же был отброшен с такой силой, что отлетел к противоположной стене, которая угрожающе покачнулась, поколебав потолок и люстру, со звоном рухнувшую на пол.

Хрустя осколками хрусталя, Говинд подошел к Кисе, неподвижно распростертому около своего «трона», и вгляделся в его лицо.

— Готов! Потерял сознание! — громко констатировал он, и стал расхаживать по комнате, обставленной с претензией на роскошь. — Полнейшее отсутствие вкуса! Законченная вульгарность и развратное представление об уюте! — говорил он сам себе, разглядывая логово бандита. — Всем хочется роскоши и власти! Ничтожные людишки! А стремление к роскоши есть грех! Потому что из-за этого один человек начинает жить за счет другого, нарушая гармонию человеческого общежития. — Он заглянул в маленькую комнату, где находилась Мери, и совершенно не удивленный ее видом и присутствием, спросил с надменной улыбкой. — Ну? Это ты подослала ко мне убийц? Да?

Девушка молча держала в руках разорванное ожерелье, жемчуг которого сыпался на грязный пол.

— Смотри… сплошная труха, — указал ей Говинд на «друзей» Кисы, которые все еще лежали на полу. — Эти люди много пьянствуют и много едят… и им никогда не справиться с настоящим мужчиной! В следующий раз найди кого-нибудь посильней, — грустно закончил таксист и направился к выходу.

Мери стояла неподвижно, пораженная благородством и статью этого человека, который был похож на истинного героя «Рамаяны», великого бога Раму, победившего злого духа. В ней просыпалась настоящая женщина, «от младых ногтей» мечтающая о рыцаре на белом коне, о принце, об избавителе от всех злых сил, воплощении чистоты и правды… Девушка ясно ощутила всем своим существом, что Говинд и есть ее рыцарь, ее избранник, тот единственный мужчина, который предназначен ей свыше.

За несколько минут из непокорной и строптивой Мери превратилась в кроткую рабыню, рабыню своего повелителя, великолепного Мастера Чхоту. Она кинулась вслед за ним и окликнула молодого человека. Говинд остановился, а Мери упала перед ним на колени и прижалась лбом к ступням его ног. По ее лицу побежали слезы, золотые волосы девушки мягко ласкали кожу босых ног Говинда. Сцена напоминала картину, изображающую кающуюся Марию Магдалину.

— Прости меня! Прости! — тихо и настойчиво, искренне и от всей души просила она любимого, стоя на коленях и стараясь заглянуть ему в глаза. — Прости за все! — повторила она, обнимая ноги Говинда и не переставая плакать.

— Ты мне в ноги кланяешься? Ничего не понимаю! — холодно ответил тот на ее причитания.

— Прости, прости меня за все! Ведь ты спас меня сегодня! Ты спас меня от бесчестья!

— Ты говоришь о чести?! Нельзя похитить честь у того, кто ею не обладает! — возмутился таксист. — Как будто я тебя не знаю! И винокурня у тебя, и вино тайно продаешь! — Немного успокоившись, Мастер Чхоту заговорил более участливо, не в силах противиться чувству к этой девушке, которая покорила его своей внешней красотой и в которой проснулась красота внутренняя, загнанная вглубь жизненными обстоятельствами.

— Если ты знаешь цену чести, то брось это все и пойди работать. Полы мой или посуду… Ну а не будет денег, не пообедаешь! — примирительно сказал он и осторожно поднял с колен рыдающую Мери за вздрагивающие плечи; она прильнула к нему, но Говинд тут же отстранил ее и задумчиво проговорил, глядя куда-то в пространство:

— Бесчестье!..

Резко повернувшись, он направился к своей машине, оставив всхлипывающую девушку в одиночестве.

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ

Великий гражданин Афин Сократ, прогуливаясь в своем поношенном халате вдоль рядов рынка, пестрых от всевозможных товаров, воскликнул:

— Как я счастлив оттого, что в мире так много вещей, в которых я не нуждаюсь!

Небезызвестен и тот факт, что все, принадлежавшее Махатме Ганди, могло уместиться в небольшом узелке.

Перепроизводство вещей заставляет человека бросать одни предметы и устремляться к другим, увлекая его в бесконечный круг потребительства и заставляя, таким образом, все больше терять в себе духовного, человеческого. Вместо одной марки машины покупается более новая, вместо обычного фаянсового унитаза — хрустальный, вместо еще хорошего телевизора — более модный. За вещи отдают все, ради этого работают, очень легко расстаются с ними, меняя на иные, непривычные…

Но в мире духовности, как ни странно, привязанность к одной какой-то вещи бывает удивительной. Так ребенок среди множества своих игрушек предан одной, единственно любимой им.

А происходит это тогда, когда человек вкладывает в предмет, вещь или же иное материальное явление свою душу, самого себя. В Индии нелегко расстаются со старыми вещами, в противоположность Италии, где под Новый год выбрасывают все старое прямо из окон.

Так, нелегко расстается старый поживший человек со своими вещами, которые были свидетелями его жизни; так, с трудом расстается старый солдат со своими истоптанными сапогами, в которых он прошагал не одну сотню километров, ибо они становятся почти что его друзьями и соратниками… Подобное одухотворение вещей — есть явление полнокровной, культурной жизни человека, целостности в ощущении единства мира духовного и материального. И это — взгляд человека на уровне интуиции, таланта, а не потребителя: мол, кашку слопал — чашку об пол!

Отсюда и отношение Мастера Чхоту к своему старенькому «форду», который много лет помогал ему жить, кормил его и поил. На деньги, заработанные извозом, он учил брата в колледже.

К своей «Басанти» Говинд относился, словно к живому существу, с почтением, как всадник к своей верной лошади. Тем более что машину он отремонтировал и собрал своими руками, вложил в нее свою душу, свой энергопотенциал, а следовательно, она стала как бы его продолжением, его частицей.

Мир вещей рассеивает человеческую душу, лишает ее устойчивости, обрекает ее на бездействие, а следовательно, на отмирание. Вещизм — жуткий и преступный порок! Невидимый грех! Очень часто многие обеспеченные люди ощущают себя безгрешными, ибо не понимают свое собственное несовершенство. Такой человек как бы спит. И только в этом случае прав был Кальдерон, когда сказал, что жизнь — есть сон.

Человек, окружая себя вещами, через них восполняет пустоту душевную. Духовно же богатому излишество и роскошь не нужны. Они отвлекают душу от познания самого себя, крадут ее и обедняют. Тем более что вещь материальная по энергоемкости значительно беднее произведения искусства.

Говинд, который, может быть, и не совсем ясно представлял себе, в чем смысл жизни, знал одно: все должны быть равны перед законом. И он любил жизнь больше, по словам Достоевского, чем ее смысл. И был прав, этот молодой и красивый сын благословенного Бхарата…

Побарабанив длинными пальцами по рулю своей верной подруги «Басанти», Мастер Чхоту откинулся на спинку сиденья, включил зажигание и неспеша покатил вдоль набережной, поглядывая на пеструю толпу пешеходов.

— Такси! Такси! — донеслось до его слуха.

Говинд притормозил.

— Стоп! Стоп! — воскликнул мужчина невысокого роста в светлом костюме и ярком галстуке.

Таксист наклонился и помог ему открыть дверцу. Пассажир ловко уселся рядом.

— Куда едем? — окинув взглядом клиента, улыбнулся Мастер Чхоту.

— Бирла-сквер!

— Хорошо! — Легко переключив скорость, Говинд погнал машину по указанному адресу.

Впереди возвышалось высокое, многоэтажное здание из стекла и бетона. Хвосты бурундучков мягко покачивались над кромкой ветрового стекла. Сквозь «какофонию» многоэтажных строений проглядывали кокосовые пальмы и синие куски океана.

— Мы приехали. Остановите здесь, вот у этого подъезда! — вежливо проговорил пассажир, расплатился, покинул салон машины, резко захлопнув за собой дверцу, и направился к массивной стеклянной двери, окантованной латунной рамой и с такими же ручками, над которой красовалась вывеска с надписью: «Нотариальная контора. Ассоциация адвокатов. Юридические консультации».

Говинд хмыкнул и подумал:

«Наверное, и Хари где-то работает адвокатом».

Еще немного постояв, он поехал к стоянке такси, улыбаясь каким-то своим мыслям.

Человек в светлом костюме и ярком галстуке, которого подвез Говинд, вошел в приемную адвоката, где за небольшим столом сидела молодая женщина. На ней была блузка с поперечными синими полосками, которая выразительно облегала ее грудь, прикасавшуюся к столешнице из органического стекла. Справа от нее стоял столик с пишущей машинкой. На стене мерно тикали большие настенные часы в резном деревянном футляре. Женщина разговаривала по телефону.

— Алло! Я вас слушаю! — певуче произнесла она. — К сожалению, не могу. Сегодня записаться на прием никак нельзя. Я попытаюсь записать вас на четверг. Конечно… спасибо! — Она взглянула на посетителя и положила трубку. — Извините! А теперь я слушаю вас, — сказала она.

— Господин адвокат здесь? — спросил мужчина как можно вежливее.

— Да. А он вам на сегодня назначил? — секретарша взяла в руки журнал регистрации, и ее тугая грудь слегка поколебалась, что не ускользнуло от взгляда незнакомца, который явно оценил это волнующее движение жизни.

— Нет… скажите, что пришел его старый приятель, — нехотя отрывая взгляд от бюста женщины, сообщил тот.

Секретарша скрылась за дверью.

За столом красного дерева сидел плотно сбитый мужчина с тщательно подстриженными черными усами и волнистыми седеющими волосами, зачесанными назад. Закашлявшись, он загасил в пепельнице сигарету и посмотрел на женщину.

— Извините, сэр, — заметил ему нотариус, стоявший рядом со столом, — вам не кажется, что вы слишком много курите?

— А что делать? — усмехнулся адвокат. — Ладно уж, попытаюсь бросить еще раз. Как сказал Марк Твен, нет ничего проще, чем бросить курить. Я лично бросал двадцать раз! Помните? — он засмеялся и расстегнул пуговицы светлого жилета.

— Читал когда-то, в туманной юности, — улыбнулся нотариус, забрал со стола подписанную бумагу и, поклонившись, направился к двери.

Когда он вышел, секретарша сообщила адвокату, что к нему пришел старый приятель. Адвокат кивнул.

Через несколько секунд в кабинет вошел человек в светлом костюме, всем своим видом выражая почтительность к хозяину кабинета.

Адвокат откашлялся и посмотрел на посетителя.

— Здравствуй, Хари! — сказал гость.

Присмотревшись повнимательнее, адвокат вспомнил:

— Вы — Бонси?!

— Надо же! — хихикнул тот. — Все-таки узнал!

— Узнал, — спокойно и сухо ответил адвокат и приготовился слушать.

— Люди после двенадцати лет не могут узнать даже своей матери, — осторожно продолжал Бонси, приглаживая и без того прилизанные редкие волосы.

— Тебя я запомнил навсегда! — без обиняков бросил ему в лицо Хари.

— Ну? И чем это я тебе так врезался в память?..

— Тем, что ты затеял тогда драку, а меня выгнали из колледжа, — адвокат немного помолчал, потом вздохнул и хотел было снова закурить, но отдернул от сигаретницы руку. — Я сдавал экстерном. И это имело для меня тяжелые последствия, — Хари поднялся и вышел из-за стола. В его темных карих глазах отразилось заходящее солнце. Брови его нахмурились, а вся слегка сутуловатая фигура выражала скорбь. — А все потому, что пришлось поехать в Бомбей, чтобы сдавать экзамены… Я потерял своих братьев навсегда… — адвокат подошел к высокому венецианскому окну и устремил взгляд сквозь ребра небоскребов на узкую полоску океана. Потом он резко повернулся к непрошеному гостю, смерил его отсутствующим взглядом и, как бы невзначай, обронил: — Да что там, давай, присядь!

Бонси с удовольствием сел в кресло, на которое ему указал хозяин кабинета. Он чувствовал, что сейчас самый подходящий момент, что, пока душа Хари затронута болью воспоминаний, самое время вонзить в нее стрелу своей просьбы.

— Спасибо, — Бонси поудобнее устроился в кресле, извлек сигару и закурил. — Можно? — осведомился он несколько запоздало.

— Разумеется.

— У меня есть к тебе дело, — посмотрев на адвоката, Бонси еще раз оценил его настроение, — понимаешь, арестовали одного из моих людей…

— За что арестовали? — неожиданно твердым для посетителя голосом поинтересовался Хари.

— Ну-у, как тебе объяснить… э-э-э… запрещенный товар.

— Какой именно?

— Обычный… — промямлил делец теневого бизнеса. — Там были… марихуана, кокаин, — Бонси сбил пепел с сигары в массивную хрустальную пепельницу, — ну еще… опиум, — бизнесмен кашлянул и поднял на адвоката кроткий взгляд агнца. — Ну помоги, Хари! Освободи парня? Для тебя невозможного не существует. Я слышал о тебе много лестного, тебя прекрасно знают в Махараштре. Я готов много заплатить! — изображая смиренного католика, упрашивал адвоката Бонси. — Назови свой гонорар, и я немедленно вышлю тебе чек.

Слушая продолжительную тираду Бонси, Хари не сводил с него глаз, и когда речь подошла к довольно банальному финалу, адвокат отвел глаза в сторону и с профессиональной дипломатичностью заметил:

— Ты, Бонси, не сможешь дать мне того, что я попрошу.

— Почему? Скажи… Может, я и смогу, — забегали глазки Бонси, — так сказать, наш разговор, разговор между старыми друзьями, междусобойчик…

— Ты пойдешь и заявишь в полиции, что весь товар твой и что парень не виноват! Ну, что? Говори! Пойдешь? — «припер его к стене» Хари, наперед зная, что этот хитрый лис ни за что не сделает такого шага. А просто отказать ему, без нравственного урока, Хари не хотел, да это было бы и непрофессионально.

Бонси мучительно глотал предложенную ему «пилюлю», отчего глаза его постепенно стекленели. Он машинально раздавил сигару в пепельнице, щурясь от дыма.

— Ясно! — скривил он тонкие губы. — Я-то думал, что услышу от тебя другой ответ, — медленно проговорил он, с трудом переваривая «пилюлю».

«Неожиданность — сильная вещь», — вспомнилось ему. Он никак не мог овладеть собой, чувствуя себя так, как будто его раздели догола, и молчал, не зная, как выйти из положения… Хари одной фразой перекрыл ему все подступы. Подкопаться было не к чему…

— Что ж! Напрасные надежды часто подводят нас, — философски заметил Хари не без умысла, добавляя этим яду к «пилюле» и придавая беседе необратимый характер. Адвокат встал, давая гостю понять, что разговор окончен и его ждут дальнейшие дела. Но Бонси сидел, не зная, как поступить. Он был очень зол на себя. Все попытки призвать на помощь свою фантазию и обычное нахальство не увенчались успехом: его словно подменили. Хари явно действовал на него угнетающе. Его открытый, не злой, уверенный взгляд, проницательный, словно рентген, будто просвечивал его насквозь. Проходимец попытался возобновить разговор, бросив не совсем удачную фразу:

— Ты плохо меня знаешь, Хари!

— Да? — артистично изобразив удивление, адвокат поднял брови. — Ну, ну!

— Я уважаю законы! — заверил Бонси.

— Все в мире движется по закону. Не дай Бог, Земля нарушит закон движения, что будет? И каждый гражданин обязан уважать закон, — сухо и внушительно констатировал адвокат в надежде поставить точку на неприятном ему разговоре, который он переносил с трудом, невольно сжимая кулаки, которые прятал в карманы брюк.

За дверью послышался возглас секретарши, резкий мужской голос, шум, скрип отодвигаемого кресла… Вслед за этим дверь кабинета распахнулась и в него стремительно влетел Говинд.

Секретарша, поймав вопросительный взгляд шефа, красноречиво развела холеными руками. Хари понимающе кивнул.

— А… тебе… что? — бросил он шумному посетителю, и его сердце почему-то защемило.

— Извините, пожалуйста! — с достоинством произнес тот густым баритоном. Каштановый омут его живых глаз светился благородством. Взгляд незнакомца метнулся, как чайка над бесконечной гладью океана, направляя свой полет против ветра… Он, слегка изогнувшись в тонкой талии, склонился над Бонси, который бесцеремонно развалился в кресле.

— Это вы сегодня приехали сюда со мной? — спросил молодой человек с легкой улыбкой.

— Кажется, да, — ответил тот, уставившись на него, и вдруг почему-то беспокойно дернулся.

Хари, не отрываясь, смотрел на этого молодого красавца. Его открытый взгляд, прямота и какое-то особенное обаяние, исходившее от него, притягивали адвоката, и он невольно залюбовался парнем. Мало кто из его клиентов обладал подобными качествами. Хари посмотрел в окно. Голубизна океана взбодрила его душу. Он вспомнил родину, море, скалы, высокие пальмы и своих братьев.

«Где они теперь? Живы ли?..» — с горечью подумал он.

ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ

Солнце клонилось к закату. У самых горных вершин сновали ласточки. Погруженная в невеселые мысли, Мери сидела на террасе. Последние два дня она провела почти без сна и еды, ее мучила совесть за прошлую неправедную жизнь и неблаговидный поступок, совершенный по отношению к Говинду, так неожиданно покорившему ее сердце, но который так резко отверг ее.

На столике около нее стоял стакан с нетронутым соком манго. Она протянула к столу изящную руку с серебряным браслетом и немного отпила.

«Нет мне счастья, — думала убитая горем девушка, — и ведь это я сама разрушила его! Презренные рупии! Не могу жить без него! Все валится из рук. Я проглядела своего принца! Где он теперь? Как мне заслужить его прощение и любовь?»

Двор, в котором находился дом Мери, примыкал задней частью к двору дяди Рахима. Таким образом, их дома выходили на противоположные улицы. Мери прислушалась и различила шум подъезжающей машины. Она вышла за ворота и направилась к дому Рахима, но там было пустынно. Мери обошла два раза почти весь квартал, затем, спрятавшись за кустом лавровишни, снова понаблюдала за домом Рахима. Но «форда», который она так мечтала увидеть, не было…

«Если он не простит меня, я уеду к сестре, на родину, в Гоа, чтобы не видеть его, и постараюсь забыть», — решила девушка, не подумав о том, что сделать это ей будет не так просто, и пошла домой. Немного отдохнув и еще поразмыслив, она пришла к выводу, что должна устроиться на работу, как ей посоветовал Мастер Чхоту. Она взяла сумочку и поехала к старой подруге, в надежде на то, что та поможет ей. Сидя в автобусе, она вспомнила, что скоро ее день рождения, и к этому дню ей просто необходимо навести в доме порядок и сделать хотя бы небольшой ремонт.

Подруга предложила ей работу в своем ателье по пошиву женского платья, и Мери с охотой согласилась попробовать.

Возвращаясь домой, она не села на автобус, а подошла к стоянке такси. Солнце утонуло в туманной дымке, расстилавшейся над океаном. Пристально рассмотрев все машины, которые были на стоянке, Мери не нашла среди «фордов» своего возлюбленного.

Двое сикхов, плотных мужчин в высоких синих чалмах и с черными густыми бородами, обрамлявшими их загорелые лица, предложили ей свои услуги, но она отказалась, рассеянно махнув рукой и всматриваясь в поток проходящих мимо машин, надеясь отыскать среди них крышу канареечного цвета со съемным багажником.

Безуспешно простояв еще несколько минут, Мери с грустным видом побрела к остановке автобуса…

Войдя в комнату, она распахнула шкаф, осторожно сняла с вешалки голубое и розовое сари, скинув с себя длинную цветастую юбку, облачилась в голубое. Включив свет, девушка направилась к зеркалу, отыскала сандаловую палочку и принялась наносить на лоб тику, которая очень шла ей, прекрасно оттеняя брови. В окно смотрела полная луна, в сиянии которой ее синие глаза приобрели непередаваемый оттенок, необыкновенно сочетавшийся с цветом сари.

Она внимательно рассматривала свое отражение в зеркале, как бы боясь увидеть, что недостаточно красива, чтобы покорить любимого, а это ей было необходимо, или просто желая еще раз убедиться в своей неотразимости.

«Неужели я никогда не стану женой этого прекрасного рыцаря, спасшего мою честь?!» — с отчаянием думала девушка, не в силах отыскать в своем воображении, что будет с нею, если любовь ее останется безответной…

Было тихо. И вдруг она отчетливо услышала шум мотора. Хлопнула дверца, и снова все стихло.

«Это он! Это приехал Чхоту!» — вздрогнула Мери, и ее сердце затрепетало. Волна нежности захлестнула душу, и она предалась счастливым мечтам. В сердце Мери распускалась роза любви. На нее смотрели яркие и крупные звезды.

Быстро раздевшись, она легла в постель и еще долго не могла уснуть, лежа с открытыми глазами и не понимая, как могла она в свои восемнадцать лет жить без любви и почему так жестоко обманывалась, занимаясь предосудительным промыслом? Чтобы успокоиться, Мери зашептала молитвы, которым в детстве ее научила мать, и незаметно уснула…

Перед внутренним взором Хари за несколько секунд пронеслась сцена прощания с младшими братьями…

Два японских спиннинга — подарок Радже и Говинду — он хранил уже многие годы. Голос молодого человека вернул его к действительности.

— Вы забыли в такси часы, — произнес тот, протягивая Бонси наручные часы в золотой оправе с голубым циферблатом и белыми римскими цифрами.

— О, Боже мой! — лениво и небрежно воскликнул тот. — Какая мелочь! Браслет расстегнулся! — Он взял из рук таксиста возвращенную потерю, посмотрел на нее и ловко защелкнул браслет.

— Да, да! Это мои часы. Большое спасибо!

Мастер Чхоту, довольно улыбаясь, поклонился господам и направился к двери с сознанием выполненного долга.

— Постойте! — остановил его Бонси и извлек из нагрудного кармана купюру.

— Да? — остановился водитель и вопросительно посмотрел на Бонси, лысеющая голова которого с тщательно зализанными волосами поблескивала под лучом солнца, просочившимся сквозь жалюзи.

— Вот, возьмите! — протянул он деньги.

— Что это? — недовольно спросил Говинд.

— Это тебе! — небрежно пояснил владелец красивых часов, всем своим видом как будто говоря: «Бери быстрей и не занимай зря время».

— Нет, господин! — сурово возразил водитель такси. — Я не возьму! Я проехал весь город, когда заметил ваши часы. Думаете, я вернулся ради награды? — он засмеялся, с иронией глядя на недавнего пассажира. — Я потому вернулся, что я честный человек, — будничным тоном подчеркнул он.

Восхищенный Хари внимательно смотрел на молодого человека.

— Ну что ж, спасибо, — буркнул посрамленный Бонси и поспешно спрятал деньги в карман.

Говинд бросил взгляд в сторону адвоката, и их глаза встретились. Таксист замер, пораженный сходством этого господина с братом Хари, образ которого навсегда отложился в его сознании и памяти.

«Неужели это он? Нет, скорее всего, я ошибаюсь», — отогнал он от себя внезапную мысль, которая заставила его вспомнить годы детства, отца, маленького Раджа с больной ногой, старшего брата, который то готовит им завтрак, то весело крутит педали велосипеда, провожая их в школу.

От этих воспоминаний Говинду стало не по себе. Терзаемый сомнениями, он не знал, как поступить. Будь они наедине, он, может быть, и решился бы спросить у адвоката его имя, но сейчас, когда у него на приеме был такой респектабельный господин, молодой человек на это не решался.

«Нет, нет, я не сделаю этого! Как-нибудь потом!» — пришел он к выводу, но на ум почему-то пришла та песня, которую они пели в детстве со старшим братом. В песне говорилось о том, что если выбрал цель в жизни, то несмотря ни на какие невзгоды, не сворачивая с выбранного пути, иди вперед, и солнце озарит твой путь. В глазах таксиста поплыл туман.

— Как тебя зовут? — услышал вдруг он голос адвоката, который, быть может, только что вспоминал то же, что и он.

— Меня? — растерянно очнулся Говинд от своих воспоминаний.

— Да, конечно, тебя, — улыбнулся Хари, не отрывая глаз от молодого человека.

— Меня… — таксист откашлялся, выигрывая время и, не решившись назвать своего имени, сказал: — Люди меня называют… меня зовут Мастер Чхоту.

— Чхоту, значит, — адвокат разочарованно опустил глаза, с его лица ушло прежнее оживление, и оно приняло будничное выражение. Он прошелся по кабинету, провел рукой по волосам и снова посмотрел на Говинда, который стоял, ни жив ни мертв: он узнал в адвокате своего брата Хари. Да, это был, без сомнения, он! От такого открытия ноги Говинда словно приросли к ковру адвокатского кабинета, язык не повиновался, и ему показалось, что это сон. — Чхоту, ты, видно, порядочный парень! — медленно проговорил Хари, про себя подсчитывая, сколько же минуло лет и примеривая их к возрасту этого красавца.

«К сожалению, его зовут не Говинд, а Чхоту! А сходство с братом сильное… эти глаза и что-то еще, неуловимое! Но, кажется, я схожу с ума… прошло столько времени! Прекрати, Хари!» — мысленно приказал он себе.

К этому времени Говинд, кое-как собравшись с духом, хрипловато произнес:

— До свидания! — и медленно направился к двери, чувствуя затылком, что его сопровождает взгляд адвоката.

— До свидания, — услышал он голос своего старшего брата Хари, которого не видел двенадцать лет с тех пор, как они с Раджой покинули родной дом. Закрыв за собой дверь кабинета, Мастер Чхоту почувствовал, что в висках бешено застучало. Пробормотав секретарше что-то наподобие извинения, он бросился прочь…

Бонси и Хари с минуту помолчали. Адвокат смотрел в окно. Ему было грустно, сердце тревожно ныло. Только что ему показалось, что он нашел своего брата, но оказалось, что это не так! А он вполне мог бы быть таким, как этот Чхоту.

«Красавец»! А какой человек! Сколько достоинства! Видимо, хорошее воспитание, наследственность, истинный корень. К сожалению, не на таких держится этот мир… — Погруженный в свои мысли, Хари совершенно позабыл, что он не один, и, взглянув на Бонси, сидевшего в кресле все в той же позе, вспомнил об этом.

Тот смотрел на адвоката испытующим хитрым взглядом.

— Ну, хорошо, если ты передумаешь, дай мне знать, — сказал он, чувствуя, что адвоката уже ничем не проймешь, но все-таки решив поставить в конце их беседы многоточие. Хари изобразил на лице подобие улыбки и посмотрел на часы Бонси. Это они — причина того, что он пережил несколько волнующих я горьких минут.

— Красивые у тебя часы! — оживленно заметил он, провожая «старого приятеля» к двери.

— Спасибо! — угрюмо поблагодарил Бонси и неуверенной походкой вышел вон. На его лице, заняв свое привычное место, воцарилась завистливая, ненавидящая маска. Сердце теневого бизнесмена преисполнилось жаждой мести.

Говинд плюхнулся на горячее сиденье автомобиля, захлопнул дверцу и, положив на баранку отяжелевшие руки, уронил голову, размышляя о случившемся.

«Мой брат Хари нашелся! Он жив и здоров! И он теперь солидный и известный адвокат».

Включив мотор, он несколько минут бесцельно разъезжал по городу, а затем свернул на Марин-драйв, к берегам спасительного океана, волны которого унесли вдаль его детство, отрочество и юность, возвращая взамен вместе с шумным приливом сладкий сон воспоминаний. На горизонте медленно скользил белый теплоход. У портовых пирсов кружились стаи чаек.

«Надо срочно взять пассажира, — решил Говинд, — иначе я сойду с ума».

Его мысль еще не успела реализоваться в действие, как на обочине он увидел господина средних лет в светлом ширвани, с седыми усами и клинообразной бородкой. Таксист облегченно вздохнул, улыбнулся клиенту, включил счетчик и с радостью погрузился в работу, которая так же, как пост и молитва, спасает, освобождает от жизни, от ее забот, проблем, бед, несчастий и радостей…

Мастер Чхоту, легко переключая скорость, рискованно лавировал в шумном потоке разнообразного бомбейского транспорта. Едва не задев педаль велосипеда, он лихо повернул на Майо-роуд и, обогнув музей принца Уэльского, остановился перед картинной галереей, как и просил клиент, добродушный господин, который, расплатившись с ним и поблагодарив, вышел из такси и направился по аккуратно подстриженной аллее к высоким дверям здания с белыми колоннами.

Постояв несколько минут, Говинд решил ехать домой.

Осторожно въехав во двор дома, Мастер Чхоту остановил свою «Басанти» у зонтичной акации с толстым крепким стволом — привычной и своеобразной «коновязи» его неустанной трудяги, верной «кобылы на четырех колесах», поглощающей в день несколько литров прозрачного бензина вместо золотого овса.

После встречи с Хари им овладели сложные чувства. В его голове роились вопросы, на которые он сам вряд ли смог бы дать разумный ответ. Вместо радости он чувствовал растерянность, вместо облегчения — раскаяние и вину. Его обуревали сомнения, и он не знал, что с ними делать.

Поднявшись на террасу, Говинд устало улегся на кушетку, стоявшую у глухой стены.

Рахим, увидев приемного сына в таком состоянии, почувствовал что-то неладное. Ведь обычно после работы он входил в дом веселый и улыбающийся, и Фарида сразу же несла ему дымящийся чай, лепешки и фрукты. Но сегодня он не вошел в дом, а остался на террасе.

«Что бы это могло означать?» — с тревогой подумал Рахим и, покашливая, подошел к сыну.

— Добрый вечер, дядя Рахим.

— Добрый вечер, сынок! Тебе нездоровится?

— Да, пожалуй…

— Тогда выпей кофе или чаю и, вообще, поужинай. Сегодня у нас кюфты, рис, соус карри!

— Да? Хорошо, дядя! Но я немножко полежу.

— А что случилось? Мне кажется…

— Да, дядя Рахим, — не дав ему договорить, Говинд приподнялся и сел.

— Что-то в парке?

— Нет, в таксопарке все хорошо.

— В полицию попал за нарушение правил и пришлось заплатить штраф? — гадал дядя.

— Что ты, дядя Рахим! Разве из-за таких мелочей переживают?!

— А из-за чего ты переживаешь? Что произошло?

— Произошло нечто важное, дядя, — грустно ответил Говинд, глядя куда-то в сторону, — вот я и переживаю!

— Так расскажи мне, старику, своему отцу. Ведь ты никогда, сынок, от меня ничего не скрывал, — улыбнулся Рахим своей доброй улыбкой.

— Да, отец! И на сей раз я ничего не скрою от тебя!

— Влюбился, наверное? Так пора бы тебе! Свадьбу сыграем хоть завтра! — засмеялся Рахим.

В ответ Говинд криво улыбнулся и перевел дыхание.

— Дядя Рахим, ты же знаешь, что у нас с Раджой есть старший брат Хари.

— Да, конечно. Ты постоянно мне говоришь о нем. Ты что, нашел его? С ним что-то случилось? Он жив? — встревоженный Рахим присел на край кушетки и положил руку на плечо Говинда.

— Я нашел его, дядя Рахим! Он жив и здоров! — радостно сообщил Говинд, сияя глазами.

— Так это же счастье, сынок! Наконец-то судьба смилостивилась над тобой!

— Ты прав, дядя Рахим! Столько лет прошло, как мы с братом ушли из дома. Наверное, я совершил большую ошибку в своей жизни, покинув родной дом и брата, не сказав ему ничего.

— Хватит тебе корить и мучить себя! Тогда ты был еще ребенком. И судьбе было угодно так поступить. Может быть, этим ты сохранил брачные узы брата.

— Не знаю, дядя. Но что же мне делать?!

— А где твой брат? Сейчас же пойдем к нему!

— Нет, нет! Я не могу! — и Говинд поведал Рахиму о случившемся. — Он известный адвокат, важный и уважаемый господин! Как я появлюсь перед ним, если солгал, не назвав своего имени?! Он так смотрел на меня, но когда я сказал ему, что меня зовут Чхоту, он как-то сразу сник и загрустил.

— Да все это ерунда! — воскликнул Рахим и вскочил на ноги. Вся его фигура оживилась, и он забегал по террасе, размахивая руками. — Ты всю жизнь искал своего брата, а встретил… и скрыл от него, что вы с ним братья! — возмущался дядя. — Нет, так, сынок, не пойдет! Иди к нему и все расскажи! Если хочешь, пойдем вместе. Где он живет?

— Я не знаю! Я был в его конторе.

— Так! Завтра чуть свет — поедем к нему! Почему ты не сказал, что ты его брат? — не унимался старик. — Уму непостижимо! Ты соображаешь хоть что-нибудь? Как можно так?! Я отказываюсь тебя понимать!

— Я растерялся, — тихо ответил Говинд. — Я был потрясен. И мне было стыдно. Брат стал таким знаменитым адвокатом… Самым знаменитым в городе, да, наверное, и во всем штате Махараштра… У него такой офис, такие богатые клиенты, секретарша, телефоны, селектор, ковры! Он красивый и солидный. А волосы уже с проседью. Он так похож на нашего отца. Вид у него очень мужественный! Все слушаются его, вокруг бегают клерки, он богатый и образованный. А я? Нищий шофер…

— Ну и что здесь плохого? Ты честно зарабатываешь свой хлеб, содержишь брата! Это ведь на твои деньги Раджа окончил школу и вот-вот получит диплом и станет врачом. И все это только благодаря тебе!

Говинд молчал. В словах дяди Рахима была сермяжная правда, но все же ему было стыдно идти к брату.

«Но почему я стыжусь своей бедности? Может быть, потому, что бедность — результат несовершенства человека, его бездарности? — спрашивал он себя и сам же отвечал: — Ну, нет! Ведь я же не преступник! Я — человек честный. Неужели быть честным стыдно?» — У него в голове все перемешалось. Всегда собраный, прямой и рассудительный, умеющий постоять за себя в любых ситуациях, заступиться за обиженных, сейчас он оказался совершенно беспомощным.

Им овладело ощущение, что он раб в этом мире, в философском смысле, ощущение ничтожества и бренности жизни и относительности ее ценностей.

— Выходит, — продолжал Рахим, — будешь молчать всю жизнь, а он не будет знать, что у него есть родня, что братья его живы, здоровы, красивы; молоды! Чего еще ему желать?! — воскликнул дядя и, укоризненно посмотрев на Говинда, уже тихо добавил: — Так нельзя, сынок! Мы просто обязаны пойти к нему и признаться во всем. Сходите к нему вместе с Раджой. Послушай меня, старика, сынок!

— Он все скоро узнает! — грустно и мечтательно ответил ему приемный сын. — Наступит день! Когда мой Раджа добьется высокого положения, я смогу сказать брату: «Господин, я вам в братья не гожусь, потому что я бедный человек и у меня нет никакого образования! Но признайте же братом Раджу, его вам не придется стыдиться…»

Рахим грустно качал головой.

Образование дорого ценится в Индии и многое значит. И Говинд хорошо отдавал себе в этом отчет. Среди огромных слоев неграмотного населения образованный человек — это символ света. Из тех, кто выбивается в люди, многие, гордясь своим образованием, становились высокомерными и гордыми, и всех неграмотных, стоящих на низшей ступени социальной лестницы, считали недостойными себя. Боязнь этого крепко проникла в сознание таксиста. Тем более, что с этим он столкнулся в свои девять лет, когда в их дом вошла невестка, которая сразу же возгордилась, считая себя выше братьев Хари по положению в доме. Раненая душа Говинда была очень чуткой по отношению к социальной несправедливости. И это, пожалуй, был единственный комплекс его свободной, открытой, доброй, мужественной и отзывчивой души.

Молодой человек вытер набежавшую слезу и посмотрел на дядю Рахима.

— Ладно! — сказал тот. — Утро мудренее вечера, пошли ужинать. Фарида!

— Да, папа? — донесся звонкий голос дочери из глубины дома.

— Собирай на стол, брат пришел с работы, и он очень голоден!

— А у меня уже все готово! — сообщила Фарида. — Пожалуйста, садитесь!

Говинд пожал плечами, вздохнул, посмотрел на гаснущее в тумане море и пошел вслед за Рахимом. Аппетитный запах пищи, наполненный ароматами экзотических индийских пряностей, вернул к жизни его угнетенный последними событиями организм.

ГЛАВА ПЕРВАЯ

Швейцар, скучавший у дверей «Дискоклуба», снял форменную фуражку с кокардой и вытер платком ее внутреннюю сторону. На город спускалась ночь, но было все еще очень душно. Аллея, обсаженная аккуратно подстриженными кустами лавра и лавровишни, которая вела к клубу, была покрыта пеленой лунного света. По обе стороны здания, словно ночные стражи, высились неподвижно застывшие пирамиды кипарисов. Издалека доносилось громкое пощелкивание соловья. Молодые пары медленно брели вдоль аллеи, исчезая в лунной мгле. Из клуба доносилась ритмичная музыка. Люди то и дело входили и выходили из него.

Бонси, расстегнув жилет, промокнул испарину, выступившую на лбу. Он изрядно выпил. За столом, напротив него, сидел управляющий его брата, Вармы, — Рамасан, который с жадностью поглощал отлично поджаренную сочную телятину, запивая ее шампанским. Бонси, прищурив глаза, с интересом смотрел на танцующих.

— Вон, твой Раджа танцует с Манжу! — И Рамасан кивнул в сторону танцующих.

— Да, вижу… — сквозь зубы процедил Бонси и задумчиво добавил: — Красивый парень!

Он вставил сигарету в мундштук из слоновой кости и заметил тоном знатока и философа:

— А красота неплохой товар!

— Согласен! — утвердительно кивнул его собеседник, отрывисто икнув.

— Его надо продать как можно дороже, Рамасан…

В это время Раджа, сделав необычное па, ловко подхватил Манжу за талию. Девушка была очень красива. Она улыбалась, и по ее лицу было видно, что она счастлива. Манжу была без ума от Раджа, любила его самоотверженно и мечтала выйти за него замуж. До выпускных экзаменов оставался всего лишь месяц. Скоро они получат дипломы. Манжу почти не сомневалась, что ее возлюбленный женится на ней. Она была единственной наследницей солидного состояния отца, и потому не волновалась за материальное положение своей будущей семьи. Они с Раджем будут жить безбедно…

— Надо женить его на Манжу! Ведь она дочь моего милого братца!

Бонси лукаво посмотрел на управляющего транспортной компанией и своего сообщника. В его голове зрел коварный план. Этому авантюристу нельзя было отказать в дерзости мышления и интуиции, которая порой была безошибочной. Всех своих марионеток он умел держать за нужную нитку. Проходимец хорошо усвоил: чтобы управлять людьми, совсем не обязательно быть тонким психологом, достаточно иметь деньги и умело применять их, дабы использовать человеческие пороки для достижения своих целей. И если нельзя вить веревки из песка и шить сари из воздуха, то вить веревки из темной части человеческой души проще простого, если ты полон презрения и ненависти к людям — этим слабым и хрупким существам на их стезе познания самих себя и Бога в себе…

— Неплохо бы женить его на Манжу, — согласился Рамасан.

Покончив с телятиной, он налил в свой бокал виски и, подняв его, сказал:

— Давай выпьем за это!

Дельцы чокнулись…

Бонси, откинувшись на спинку стула, закурил, а его сотрапезник принялся жевать бетель.

— Добейся этого, Рамасан, и я озолочу тебя! — предложил Бонси.

— Нет ничего проще, она влюблена в Раджа по уши!

— Да, но ты уломай моего братца! В этом главное препятствие. Сделаешь — будешь жить до конца своей жизни, ни о чем не думая! — Бонси многозначительно посмотрел на Рамасана и стряхнул на пол пепел.

На лице управляющего, который, развалившись в кресле, мерно двигал челюстями, появилось мечтательное выражение. Он уже представлял свою безоблачную жизнь в роскоши и довольстве, уставившись на извивающиеся фигуры танцующих девушек.

— Надо будет попробовать, шеф! — прокаркал Рамасан и, сплюнув бетель в плевательницу, скабрезно улыбнулся, обнажив зубы и десны, розово-красные от жвачки. Тонкая струйка слюны, словно паутинка, легла на лацкан его пиджака.

Решение женить Раджа на Манжу пришло к Бонси после неудачных попыток подсунуть ему одну из своих верных сотрудниц, красавицу Радху, которая изящной походкой шла к их столику в длинном блестящем голубом платье с глубоким вырезом.

Обдав мужчин тонким сладковатым запахом духов, она опустилась в свободное кресло, стоявшее рядом с «шефом», и оперлась точеными руками в браслетах из разноцветных драгоценных камней о стол, отчего те издали кроткий звук.

Бонси самодовольно посмотрел на свой подарок и улыбнулся, сощурив глаза, словно старый сытый кот, побеспокоенный после обеда.

— Здравствуй, детка! Как дела? — бросил он ей, погасил сигарету и продул мундштук.

Радха покачала обнаженными округлыми плечами в такт музыке и одарила его обольстительным взглядом, затененным подкрашенными ресницами.

Рамасан, не отрываясь, смотрел на молодую женщину, «поедая ее глазами». Его тянуло к ней с непреодолимой силой.

«Она непременно будет моей», — подумал он и стал размышлять о том, как бы поближе подобраться к Радхе, старательно принюхиваясь к запаху ее духов, словно охотничья собака.

— Ты уже целую неделю обхаживаешь вон того красавца, — кивнул Бонси в сторону Раджа, который все еще танцевал, — и каковы же успехи? Ты положила его на лопатки?

— Нет еще!

Красавица посмотрела на бокал. Рамасан с готовностью схватил бутылку с шампанским и наполнил его. Поблагодарив «джентльмена» изящным кивком головы, Радха стала пить искрящееся вино, а он не отводил от нее мутных, как у буйвола, глаз, уставившись на соблазнительно видневшуюся в глубоком вырезе ее платья пышную грудь, в ложбинке которой «улыбался» изумрудами золотой медальон в виде сердечка.

Поставив бокал, Радха посмотрела на Бонси, поглощавшего поджаренный арахис, и пренебрежительно бросила:

— Он романтик, этот ваш Раджа!

— Ну-у?! Если ты ничего не добилась, то он безнадежен! — съязвил Бонси, наполняя бокалы.

Выпив еще шампанского и полакомившись великолепными сладостями Востока — панди, девушка покинула захмелевших заговорщиков. К ней сразу же подошел высокий юноша в смокинге, который увлек ее в толпу танцующих.

— Ра-ма-сан… постарайся… сосватать Раджа моей племяннице Манжу… — тянул осоловевший Бонси.

— Угу! — клюнул тот выдающимся носом.

— И… побыстрее! — настаивал делец. — Тогда и транспортная фирма моего брата будет работать на нас… На его машинах я буду перевозить все, что мне понадобится: контрабанду, наркотики… Пусть мой брат поработает на меня! — алчно сверкнул он глазами.

Рамасан, приоткрыв рот, не спускал глаз со своего теневого шефа.

— Превосходная будет месть!

Бонси довольно потер холеные руки с длинными пальцами, на которых ослепительно сверкнули бриллианты.

Белая двухэтажная приземистая вилла с двумя классическими фасадами с портиками и колоннами, с крутой черепичной крышей и широкими квадратными окнами, окаймленными коричневыми наличниками, утопала в пышной зелени. С тыла ее защищали манговые деревья, создавая своими широкими кронами устойчивую и прохладную тень. В саду, окружавшем виллу, росли яблони и груши. Веранду густо обвивали виноградные лозы. Садовые дорожки были усыпаны мелким гравием и ракушечником. В самом солнечном месте благоухал розарий — полистан, гордость хозяина. У входа во двор красовались стройные и величественные арековые и кокосовые пальмы. В правом углу белела беседка, стены которой были сплетены из бамбука. Вокруг нее — широкая садовая скамейка.

Варма, наслаждаясь свежестью раннего утра, увлеченно работал в саду. Размотав длинный резиновый шланг, он включил кран и, щурясь от солнца, стал поливать свой полистан, пестревший розами различных оттенков, которые, распустив свои широкие нежные лепестки, впитывали солнце, пронизанное праной благословенного Бхарата…

День только начинался, и было еще не жарко. Дышалось легко.

«Вот для чего стоит жить! — подумал Варма. — Живи сам и давай жить другим, и давай жизнь всему, что достойно жизни, что украшает ее, утверждает в любви и добре».

Его метафизические размышления были неожиданно прерваны Рамасаном, который появился в саду.

— Рамасан, ты? Отчего ты здесь, а не в офисе или на линии? В чем дело?

— Я на минуту, хозяин! Доброе утро!

— Ах, да, извини, доброе утро! — улыбнулся Варма. — Ты так внезапно появился, что я подумал, не случилось ли чего?

— Не беспокойтесь, хозяин, все хорошо! Заказы все выполнены, весь транспорт в работе. Никаких простоев и поломок! — подобострастным тоном доложил управляющий.

— Очень хорошо! Я рад. Ты молодец, я доволен тобой! И что бы я делал без тебя, Рамасан! Ты просто прирожденный управленец!

Польщенный словами хозяина, Рамасан тихо захихикал.

— Ну, садись, садись! — пригласил его Варма, отбросив шланг на газон и закрутив вентиль поливочного крана, находившегося в нише цокольной части дома.

Они сели на скамью под тенью густой айвы, плоды которой уже начинали созревать.

— Красивые у вас розы! — заметил гость.

— Спасибо! Розы — это моя радость! Они — символ красоты жизни и вечной молодости и любви! Это шелест страниц любви, как сказал поэт! — хозяин дома прикрыл глаза и, немного помолчав, добавил: — «Благословен Творец, украсивший сад человеческой плоти розой разума», сказал древний мудрец, давший этому цветку столь высокое сравнение.

— К сожалению, не каждая плоть имеет разум.

— Ты совершенно прав, дорогой! Но что же привело тебя ко мне? Я готов выслушать тебя.

— Видите ли, господин Варма, только слепец может не заметить, что ваша дочь расцвела, как роза!

На лице отца появилась счастливая улыбка. Легкий ветерок, наполненный ароматами буйной растительности, шевельнул его седеющие волосы.

— Пожалуй, вы правы.

— А не пора ли найти ей жениха? — переходя к главному, спросил управляющий и вопросительно посмотрел на хозяина.

— Найти жениха? — удивился тот. — Легко сказать! Ведь тогда мой дом опустеет, а я не хочу оставаться один. Да и дом велик для меня одного! — жестом руки он указал на утопающую в зелени сада виллу.

— А ей не обязательно жить у мужа! — оживился Рамасан, явно довольный тем, что разговор потек по нужному ему руслу. — Ей можно найти такого жениха, который после женитьбы не станет ее забирать… он к вам переедет!

Варма недоверчиво посмотрел на собеседника и рассмеялся.

— Где же вы найдете такого жениха? — спросил он, сделав акцент на слове «такого».

Рамасан изобразил на лице смущение и, опустив глаза, поведал негромко и как бы извиняясь:

— Да есть на примете один молодой человек…

— Неужели?

В голосе хозяина звучала надежда. Почувствовав это, Рамасан принялся «ковать железо, пока горячо».

— И я почти уверен, что Манжу возражать не станет! — многозначительно изрек управляющий.

— Вы уверены?

— Да… Я случайно узнал, что они любят друг друга.

— Вот как? — растерялся отец. — Когда же?.. Хотя… — бессвязно мямлил он.

— Но он беден.

— Беден?

— Да, беден и поэтому жить будет у вас. И Манжу никуда не переедет. К тому же бедный всегда скромнее, — окончательно закрутил Рамасан «гайку», ловко сыграв на отцовских чувствах.

Варма с минуту молчал, обдумывая ситуацию и, вздохнув, спросил:

— Вы можете устроить нам встречу?

— Ну конечно! — сдержанно ответил хитрец, спасаясь выражать эмоции по поводу такой удачи, так как они могли бы выдать его явную заинтересованность в этом деле. — Я сегодня же этим займусь. У вас ведь завтра прием? Можно его пригласить?

— Можно! — добродушно ответил Варма, и его глаза приняли мечтательное выражение.

Огромная фура, крытая брезентом, тяжело остановилась, заслонив солнце, светившее в окна офиса транспортной фирмы. Водитель выключил компрессор, и лишний воздух, ударивший в бетонные плиты сильной струей, поднял клубы пыли. Вслед за грузовиком во двор въехал «фиат», в котором были Рамасан и Раджа.

В приемной секретарша строчила на пишущей машинке. Рамасан и Раджа сели в глубокие кресла около круглого мраморного столика.

— Хозяин хочет с тобой поговорить, — сказал управляющий студенту.

— Зачем? — тихо спросил тот, поправляя новый шелковый галстук.

Теперь Раджа имел неплохие деньги, играя в карты. Ему везло. Он стал чувствовать себя более уверенно среди однокашников. Однако времени для занятий у него поубавилось, так как приходилось поздно ложиться и поздно просыпаться. Да и мысли его часто направлялись по иному руслу, явно начиная сбиваться с «пути истинного».

На нем был только что купленный голубой костюм в мелкую еле заметную полоску, которая придавала серебристый оттенок цвету. Золотой перстень с массивным дорогим камнем держал в своих объятьях безымянный палец правой руки.

— Я же тебе сказал, что Варма — отец Манжу и брат Бонси. Как-то в разговоре с ним, Бонси сказал о тебе. Ему нужны молодые энергичные люди, — как мог выкручивался Рамасан.

— Не надо темнить! Ты устраиваешь смотрины, как я понимаю? — Раджа строго посмотрел в глаза управляющего.

— Пусть так! А чего тут плохого? — сдался его собеседник.

— Господа! Вас приглашает господин Варма! — обратилась к ним секретарша.

Она открыла перед посетителями тяжелую дверь. Раджа и Рамасан прошли несколько шагов по мягкому зеленому ковру и остановились, традиционно поклонившись важному седовласому господину. Варма вышел из-за стола. Он пожал руки вошедшим и предложил им сесть на небольшой диван у низкого столика. Сам же, придвинув стул, сел напротив них.

— Позвольте, господин Варма, представить вам моего друга, господина Раджа.

Раджа встал и, сложив ладони у подбородка, вновь поклонился.

Варма улыбнулся и по селектору попросил секретаршу принести чай, кофе и фрукты. Вскоре она появилась с подносом в руках и, поставив его на стол перед гостями, удалилась с легким поклоном, сияя тонким шелковым сари, затканным серебряными цветами.

— Прошу! — пригласил хозяин. — Кофе? Чай?

— Чай! — ответил Раджа.

— А мне кофе, но я налью сам! Не беспокойтесь, господин Варма! — Рамасан посмотрел на шефа и заговорщически улыбнулся.

— Я слышал, молодой человек, что вы учитесь в медицинском колледже и скоро получите диплом врача. Так?

— Совершенно верно, господин! Вы правильно информированы, — мягко и с достоинством ответил студент.

По лицу Вармы было видно, что ответ парня ему понравился.

— Образование для молодого человека необходимо. Нам нужны образованные, умные и честные люди. Без этого государство не смогло бы существовать!

Варма отхлебнул чаю из тонкой фарфоровой чашки с голубыми цветами и посмотрел на жениха сквозь очки с большими стеклами.

— Вы говорите истину, господин Варма! Вы всегда отличались государственным мышлением! — сделал комплимент Рамасан, больше для поддержки разговора, чем для констатации факта.

— Спасибо, дорогой, за высокую оценку моей личности! — Хозяин усмехнулся.

— Вы живете один? — спросил он Раджа, снова посмотрев на него.

— Нет, у меня есть старший брат.

— Понятно…

— А живу я в студенческом городке, — пояснил молодой человек.

— Моя дочь учится в том же колледже, что и вы… и мне стало известно, что вы с ней знакомы…

— Да, господин Варма, мы дружны с ней с первого курса, — поспешно сообщил Раджа.

— Это очень хорошо! Я рад за свою Манжу! У нее такой достойный друг!..

Немного помолчав, Варма предложил молодому человеку помогать ему в работе фирмы в свободное время.

— Оклад я вам назначу позднее, когда определим ваши функции! Ну вот и все, наше время истекло, меня ждут посетители.

— Мне было очень приятно познакомиться с вами, господин Варма, тем более что вы отец Манжу.

— Спасибо, молодой человек, мне тоже! И я… не был бы против, если бы вы захотели стать моим зятем! — Варма улыбнулся. — Но все зависит от вас, молодых. Такое нынче время! Дети все меньше слушаются родителей… Но Манжу — моя единственная дочь, и вы должны понимать, как я дорожу ею! Я, как и каждый отец, желал бы ей только одного: счастья!

Гости раскланялись и удалились.

Варма сел в кресло и задумался. Раджа, несомненно, понравился ему.

«Лучшего мужа для Манжу я и не желал бы! Он красив, благороден и умен. Сегодня же надо поговорить с дочерью», — решил он и нажал кнопку селектора.

— Просите следующего! — пробасил бизнесмен, раскладывая на столе какие-то бумаги.

В кабинет вошел толстый господин, бухгалтер транспортной фирмы, который пришел к шефу с личной просьбой. Хозяин был в отличном настроении и отнесся к нему с величайшим вниманием.

Остаток дня пролетел почти незаметно и, когда настенные часы пробили семь часов, Варма оделся и вышел из кабинета.

«Ролс-ройс» мягко подкатил к подъезду виллы. Домоправитель и слуга Вармы подошел к автомобилю и открыл дверцу.

— Спасибо, — буркнул тот и вынес свое объемистое тело из салона машины.

Шофер, дав задний газ, развернулся и загнал автомобиль в гараж.

— Манжу дома? — спросил хозяин.

— Она только что вернулась из колледжа и находится в своей комнате. Наверное, готовится к экзаменам, — доложил слуга.

— Хорошо!

Варма добродушно посмотрел на слугу и пошел наверх. Осторожно постучав в дверь, он услышал знакомый и милый голос:

— Да, да, входите!

— Это я, доченька!

Отец открыл дверь и вошел.

— А! Папа! Входи, входи! Ты сегодня такой красивый, сияющий! Дела, наверное, процветают? Да, папа?

Манжу засмеялась и подставила отцу упругую щеку, которую тот нежно поцеловал.

— Да, да, дела процветают, дочь моя! Так же цветут, как ты, моя розочка! — с этими словами бизнесмен опустился на кушетку. — Манжу, а кто такой Раджа? — неожиданно спросил он.

Дочь вздрогнула и опустила глаза.

— Ну, ну! Не скромничай! Я все знаю! — засмеялся Варма. — Он ведь учится с тобой? Сегодня я его видел, и он мне понравился!

— Понравился?! Папа, какой ты у меня хороший! — Манжу радостно бросилась на шею отцу.

— И я не против, дочка, если вы поженитесь, но при условии, что жить он будет здесь. У нас просторный дом, места всем хватит. Ты должна понять, что я не хочу оставаться один. — Глаза Вармы застилали слезы. — Жаль, твоя мать не дожила до этого дня!

— Раджа очень хороший, и я люблю его, папа! И если бы он стал моим мужем, я была бы самой счастливой женщиной на свете!

— Все зависит от тебя. Мне думается, он не откажется переехать к нам.

— Ты так считаешь? — Манжу взволнованно смотрела на отца большими, сияющими от счастья глазами.

— Вот сдадите экзамены, и можно будет объявить о помолвке! А сейчас, доченька, я пойду выпью чаю и немного поработаю в саду.

— Хорошо, папа! — Манжу поцеловала отца в щетинистую и горячую щеку.

Улыбнувшись, отец ушел.

Манжу легла на кушетку и закрыла глаза в надежде унять охватившее ее волнение. Однако это намерение не увенчалось успехом: перед ее глазами сразу же возник образ возлюбленного, отчего ей стало еще радостнее и тревожнее. Скоро случится то, чего она ждала с замиранием сердца, то, что было мечтой ее жизни: Раджа станет ее мужем!

Не в силах овладеть собой, она порывисто встала и подошла к открытому окну, в которое врывался мягкий свежий ветер, напоенный ароматами жасмина и роз. Красное солнце медленно погружалось в Аравийское море.

Девушка открыла шкаф и стала примерять давно забытые ею сари, внимательно рассматривая себя в зеркале, где отражался только что появившийся тонкий молодой месяц, который как бы улыбался, с высоты небес любуясь ее нежной красотой…

ГЛАВА ВТОРАЯ

Пронзительно завизжав тормозами, «Басанти» резко остановилась, задев колесами бордюр. Мастер Чхоту вышел из машины и направился к киоску.

— Будьте добры, мне сегодняшнюю газету! — попросил он, протягивая киоскеру деньги.

— Пожалуйста, возьмите! — сказал тот.

— Спасибо! — Говинд свернул листки, остро пахнущие типографской краской, и сел на широкую скамейку под густой тенью платана.

Жара уже начинала спадать. Жизнь, которая совершенно замирает в городе в полуденный зной, снова оживлялась, чтобы уже не прекращаться до ночи и даже всю ночь напролет. К четырем часам стали постепенно открываться магазины и лавки, вновь появился транспорт.

Таксист вынул из кармана большое яблоко и с удовольствием стал жевать его, погружая зубы в хрустящую белую мякоть. Покончив с едой, он развернул газету и сделал попытку разобраться в столбцах, где сообщались результаты сдачи государственных экзаменов в колледжах, которая не увенчалась успехом: он не мог ничего понять. Оглядевшись по сторонам, Говинд увидел на противоположной стороне улицы мужчину с кожаным портфелем.

«Вот у кого надо спросить! По виду человек ученый», — подумал он и быстро пересек улицу.

— Доктор! — обратился он к прохожему с портфелем, и тут же поправился: — Господин доктор! Здесь результаты экзаменов в колледжах, — он ткнул пальцем в столбцы цифр, — и я хочу узнать, как сдал их мой брат.

Господин поправил очки и, взглянув на развернутую газету, спросил:

— А какой у него номер?

Теперь Говинд понял, отчего ему не удалось разобраться, и извлек из кармана рубашки путевой лист.

— Его номер семьдесят пять-тридцать восемь, — прочитал он.

— Так, так, семьдесят пять-тридцать восемь, — повторил господин, проверяя глазами столбцы цифр, — а вот и он! Поздравляю! Твой брат сдал все экзамены!

Вспышка радостной улыбки озарила лицо Говинда, и он чуть было не бросился обнимать господина, но, вовремя опомнившись, ограничился лишь громкими и восторженными словами благодарности:

— Спасибо, господин доктор! Дай вам Бог всяческих благ! Еще раз благодарю!

Таксист схватил худую и жесткую руку господина и с силой ее потряс. Тот слегка скривился и изобразил на лице подобие улыбки. А Говинд, ничего не замечая, вихрем помчался к машине и сел за руль. Теперь его путь лежал к дому, он спешил поделиться своей радостью со всеми домашними и соседями. Через несколько минут, хлопнув дверцей машины, Мастер Чхоту взбежал на веранду и громко закричал:

— Какое счастье! Фарида! Отец! Раджа все экзамены сдал!

На его крик выбежал испуганный Рахим, забыв надеть свою неизменную вязаную шапочку, а вслед за ним шла улыбающаяся Фарида.

— Дядюшка Рахим! Фарида! — снова воскликнул Говинд, размахивая газетой, словно флагом. — Раджа все экзамены сдал! Смотри, Фарида! — он придвинулся к ней, тыча длинным пальцем в газету. — В газете его номер! Все, все! Раджа! Раджа! — взволнованно повторял молодой человек. Его сияющие глаза метались из стороны в сторону, словно птицы, потревоженные приближением муссона. — Ты молодец, брат мой, мальчик мой! Раджа, ты молодец! — повторял счастливый Говинд, выбегая во двор, где уже собрались соседи. Каждый пытался заглянуть в газету, желая лично убедиться, что их не обманывают, будто Раджа был их братом. — Теперь я могу рассказать всем! Дядя Рахим, смотрите, вот его номер, семьдесят пять-тридцать восемь!

Рахим, напялив на нос круглые очки со шнурком, долго изучал столбцы с цифрами и названиями предметов, по которым сдавались государственные экзамены.

— Да, действительно, семьдесят пять-тридцать восемь сдал все экзамены! Молодец, Раджа! Поздравляю тебя, сын мой! Раджа теперь настоящий ученый!

Лицо Рахима светилось неподдельной радостью.

— Да, да, дядя Рахим! Настоящий! Теперь я могу на весь мир кричать, что мой Раджа — умный и образованный человек! — он окинул взглядом всех присутствующих, гордый за своего брата и окрыленный. — Молодец! Теперь я могу сказать старшему брату, что у него есть брат Раджа!..

Говинд вернулся на террасу и опустился на стул. Вспомнив о Хари, он почувствовал, что к его беспредельной радости примешивается непрошеное чувство легкой грусти и неудовлетворенности собой…

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

Был месяц картик — последний месяц золотой к благословенной индийской осени.

По лицу спящего Говинда скользнул солнечный луч. Он открыл глаза и улыбнулся. Потом, отбросив легкий плед и встав с постели, прошлепал босыми ногами по истертому ковру террасы и вышел во двор. Он сделал несколько йоговских упражнений и асан, облился водой из укрепленного на шесте резинового шланга и тщательно растерся холщовым полотенцем. Побрившись, Мастер Чхоту надел свежую рубашку, выглаженные брюки и обулся в недавно купленные Фаридой сандалии из оленьей кожи.

Сегодня он чувствовал в себе необычайный прилив энергии и бодрости, душевной и физической. А «мир, как известно, принадлежит бодрым».

Фарида, в белом переднике, шелестя длинной юбкой, появилась с подносом, на котором был привычный завтрак бомбейского таксиста Мастера Чхоту: чашечка горячего кофе, две лепешки — чапати и стакан мангового сока.

— Доброе утро, брат! — звонко сказала она.

— Доброе утро, сестра!

Послышался гул мотора, Говинд оглянулся и увидел медленно подъезжавший к дому темно-синий «ролс-ройс». Он поспешил во двор. Навстречу ему шли два незнакомых господина. Один из них был в белом тонком хлопчатобумажном костюме европейского покроя и синей рубашке, седовласый, грузный, высокого роста. Он шел уверенной и важной походкой. Это был Варма. Рядом с ним семенил Рамасан в сером костюме. Его нос, впечатляющий своими размерами, сиял в лучах утреннего солнца.

Гости поприветствовали его и поклонились. Говинд окинул их серьезным взглядом и жестом руки пригласил пройти на террасу. Когда они познакомились, он сказал официальным тоном:

— Прошу садиться, господа! Я вас слушаю.

Фарида сразу же принесла чай и, выслушав благодарности, удалилась.

Оглядев высокую фигуру старшего брата Раджи, его волевое, мужественное лицо, Варма остался доволен, но неожиданная робость, словно мышь, тихо заскреблась в его сердце.

— Ваш брат Раджа, господин Чхоту, мне очень нравится… Он образованный, порядочный, — Варма отпил немного чаю и добавил: — Это редкость в наши дни, и я буду рад, если он женится на моей дочери!

Рамасан молча пил чай.

Говинд, удивленный внезапным появлением этих господ и совсем не готовый к неожиданному для него разговору, поскольку Раджа ничего не говорил ему об этом сватовстве, ответил так, как и подобает по традиции:

— Благодарю вас! Я польщен, господин Варма! Это большая честь. Вы пришли к нам и говорите такие добрые слова. Ничего лучшего мне в жизни не нужно…

— Однако, простите, у меня есть одно желание, — торопливо прервал его Варма.

— Да? — резко спросил Говинд.

— Мне не важно, кто мой зять: богач или бедняк, но…

— Что такое? — насторожился таксист, чувствуя, что разговор принимает неприятный оборот.

Рамасан, пристально наблюдавший за ним, поспешил на помощь своему хозяину. Пытаясь придать обстановке непринужденный характер, он фальшиво захихикал и произнес слова, которые произвели эффект, прямо противоположный ожидаемому:

— Нужно еще учитывать, что Манжу, невеста Раджа и, как вам известно, дочь господина Вармы, привыкла к роскоши, к обеспеченной жизни. И ей будет трудно жить в таком доме, как этот, — «слуга двух господ» обвел террасу постным взглядом.

В грудь Говинда ударила холодная волна возмущения, и он с трудом сдержался, чтобы не придушить этого носатого холуя.

— Господин! — обратился он к Варме. — У них все будет. Я постараюсь, чтобы вашей дочери в нашем доме жилось не хуже королевы! — заверил Мастер Чхоту, допивая свой кофе и резко отодвинув от себя чашку.

— Нет! Ты меня не понял, — попытался уточнить Варма, у которого от волнения дрожали руки. Он был полностью сокрушен сильным характером, простотой и энергией, исходящей от молодого человека, необыкновенно собранного, ясно мыслящего и обладающего обостренным чувством собственного достоинства. Иметь дело с людьми, подобными ему, иными словами, личностями, бизнесмену приходилось не так уж часто.

— Может быть, — спокойно ответил Говинд, не сводя с Вармы глаз.

— После свадьбы Раджа будет работать в моей фирме, и они, конечно, должны жить у меня, — снова попытался отец завуалировать свое нежелание расставаться с дочерью, чем окончательно вывел таксиста из себя, задев его гордость и самолюбие.

Говинду стало грустно. Все это напоминало ему постыдный торг, посредством которого этот важный господин, нарушая вековые святые традиции народа, хочет купить его любимого брата.

— Ну да, мне все ясно! — не глядя на респектабельных господ, тихо проговорил Мастер Чхоту. — Мой брат должен работать у вас? Я так вас понял? Да? Вы этого хотите?

— Нет, мне просто хочется… — хотел успокоить его Варма, но тот прервал его:

— Не надо, не надо! Вы первый, кто осмелился оскорбить меня в этом доме! Оскорбить мою честь! — Кровь предков — джатов, сикхов и раджпутов — ударила в голову молодому человеку. — Забрать брата хотите?! — возмущенно воскликнул он и встал из-за стола.

Рамасан сжался всем телом, чувствуя, что миссия находится на грани провала.

— Его дом, это не только эти стены! Он навсегда поселился здесь! — Говинд приложил ладонь к левой стороне груди. — Он здесь, в моем сердце! — более спокойно уточнил он.

Варма был сражен логикой его простых, наполненных энергией слов.

«Как я недооценивал нынешнее молодое поколение! Вот где сама Индия!» — с горечью подумал он. После знакомства с Говиндом брак Манжу с Раджем стал для него еще более желанным, поскольку давал возможность породниться с этой чистой, активной и животворной кровью. Но, увы… Все было испорчено необдуманными словами, разговор устремился по нежелательному руслу.

— Отсюда, из моего сердца, его можно вырвать лишь после моей смерти!

Глаза таксиста затуманились, и он отвернулся.

Воцарилось молчание. Фарида, затаив дыхание, слушала разговор, стоя у дверей кухни. Она была полностью согласна с братом, несмотря на то, что ей все-таки хотелось, чтобы Раджа женился на этой Манжу.

— Ты неправильно меня понял, — вновь сказал Варма, стремясь во что бы то ни стало выправить положение.

— Да нет, я понял все правильно! — отрезал Говинд и, резко повернувшись, пошел в комнату, но, остановившись в дверях, все же решил высказать непрошеным гостям все, что кипело в его душе:

— Я же не дурак! И я не настолько жаден, чтобы торговать братом. Он ведь мне как сын! Он моя радость, отрада моей души! Но в мире богатых душа не ценится. А у нас, в мире бедных, душа не продается! — Таксист выразительно поднял правую руку вверх. — Ладно, все! Идите с миром, господин! Говорить мне с вами не о чем!

Пришельцы, обескураженно озираясь друг на друга, медленно поднялись с жестких стульев и делали безуспешные попытки что-то сказать, но из их уст вырывалось лишь невнятное бормотание, и они, оставив всякую надежду, «потекли» к машине, раскалившейся от солнца.

— Уходите! — повторил им вслед Говинд.

Хлопнули дверцы автомобиля, взревел мотор, набирая скорость. «Ролс-ройс», круто свернув вправо, запылил по улице…

— Какой негодяй! — в сердцах сплюнул таксист вслед удалявшейся машине.

Вот уже несколько дней Раджа работал в транспортной фирме своего будущего тестя, контролируя часть колонн по перевозке грузов.

Управляющий, который все еще не мог прийти в себя после неудавшегося сватовства, уединившись в своем кабинете, с тоской размышлял о том, что крупное вознаграждение, обещанное ему Бонси, вот-вот выскользнет из рук. Надо было срочно исправлять положение. И он решил действовать с другой стороны, вызвав к себе Раджа. Когда тот вошел, он нервно теребил толстый журнал регистрации рейсов.

— А-а! Явился! А ты знаешь, что твой братец наотрез отказал господину Варме?

— В чем? — тихо спросил молодой служащий.

— Не видать тебе Манжу, как своих ушей! — прищурившись, бросил ему Рамасан.

— Что случилось? Прошу вас, говорите конкретнее.

— Вчера мы были с господином Вармой у твоего брата. Когда мы поставили условие, что после свадьбы ты переедешь жить к жене, твой братец встал на дыбы и выгнал нас!

Управляющий внимательно посмотрел на парня, проверяя реакцию на свое сообщение, и понял, что попал прямо в цель.

— Не может этого быть! — почти закричал Раджа, округлив глаза. — Он любит меня и не должен был помешать моему счастью!

— Ладно! Нет времени распространяться! Ты сейчас же поезжай к нему и уговори его забрать свои слова обратно, ясно? Возьми мою машину и поезжай! — сделал он щедрый жест.

— Хорошо! — с готовностью согласился Раджа и поспешно вышел.

Сев в машину управляющего, он велел шоферу ехать домой.

— Туда, где живет ваш брат? — уточнил водитель.

— Да, туда, где живет мой брат и где живу я, — раздраженно ответил Раджа.

Собираясь ехать на работу, Говинд прикручивал счетчик. На дороге показался быстро приближающийся «фиат», который неожиданно остановился около их дома. Открылась передняя дверца, и из машины вышел Раджа.

Они обнялись.

— Проходи, дорогой мой, в дом, проходи! — улыбался старший, взяв младшего за руку.

— Был у тебя… ее отец? — робко спросил тот у брата.

— Да! Был. Он хотел купить тебя! Какой нахал! Эти богачи думают, что все на свете продается, — раздраженно ответил Говинд. — Но я ему отказал!

Таксист посмотрел на брата и, встретив его укоризненный взгляд, зло спросил:

— Ты продаешься, да? Продаешься?

Раджа молчал, опустив голову и не решаясь ответить. Говинд, конечно, был по-своему прав. Но его аргументы не убеждали младшего из рода Шривостав, который хотел быть богатым, и средства достижения этой цели его мало заботили, конечно, за исключением тех, которые вступали в противоречие с законом гражданским, а преступить закон нравственный он был готов.

— Разве у тебя нет всего необходимого? — не унимался таксист. — Когда мы с тобой пришли из деревни, ты помнишь, какими мы были?.. Бездомные, ни одежды, ни обуви. А сейчас у нас есть все. Беден не тот, у кого мало, а тот, кто желает большего. Ты усвоил эту истину? Или вас в колледже этому не учили?

На щеках Раджа проступил румянец. Он был пристыжен. Слова брата, как отравленные стрелы, язвили его еще не испорченную душу, потому что были справедливы. Одного не учитывал Говинд — той яростной игры в жизнь, на которую согласилась и по законам которой жила часть человечества.

— У нас есть дом, — продолжал Мастер Чхоту, — мы не терпим нужды. С нами дядя Рахим, Фарида, Анвар. А разве моя «Басанти» не как родная мать? — он выглянул в окно и посмотрел на свой старый «форд». — Не знаю, чего еще надо? — Эти слова шли из глубины чистой души таксиста. — Чего ты молчишь? А? — забеспокоился он, настороженный молчанием брата. — Ну, отвечай же! Почему ты молчишь?!

— Брат… я думаю иначе! — тихо сказал Раджа, но смысл сказанного произвел в душе старшего эффект разорвавшейся бомбы, он ошалело уставился на студента, ноги его ослабли, и он рухнул на табурет.

— Богатства так нелегко добиться, брат! — «открыл младший Америку», и Говинд вяло улыбнулся. — Раз подвернулось, нельзя упускать случая. — Раджа поднял на брата глаза, полные грусти. — Такого уже не будет никогда! — убежденно подчеркнул он, отвернулся и, чуть не плача, продолжал: — Мне представился случай, колоссальные деньги, прекрасное будущее…

— И ты считаешь, что все это погубил я? Ты меня винишь?

Лицо Говинда вытянулось от отчаяния.

— Да… Брат! Ты знаешь, сколько образованных людей слоняется без работы и не могут ее найти? Мне же счастье само пришло в руки, а ты прогнал его! Ты вышвырнул на улицу мое счастье…

Никогда не думал Говинд, что услышит такое от своего младшего брата! Теперь он начинал понимать, в каком сне живет тот, вращаясь в мире бизнеса, где все наперекосяк, где все продается и покупается, где все может служить предметом спекуляции: слово, дело, товар, предмет, честь, совесть; где Бог — это деньги, которые правят людьми и миром.

— Да… Сатана там правит бал! — обреченно вздохнул Мастер Чхоту.

— Самый близкий человек лишил меня последней надежды! Да, брат, можно всем жертвовать ради своих родных, но приносить их в жертву — нельзя!

Последние слова Раджа произнес с горестным пафосом, что не могло не задеть чуткого сердца старшего брата.

Студент медленно повернулся и направился к машине. Затем вдруг остановился и, повернувшись, поклонился Говинду.

Хлопнула дверца, и «фиат» мягко «отчалил» от калитки тихого и скромного дома дядюшки Рахима — пристани, где братья выросли, обрели силу и жизненный путь…

Таксист лег на кушетку и неподвижно лежал несколько минут, приходя в себя после пережитого волнения. Потом медленно встал и отправился работать, заниматься своими повседневными делами.

Говинд любил свою профессию. Она приносила заработок, которого вполне хватало на скромную жизнь, была его забавой и развлечением, давала ощущение свободы и своей нужности людям, помогая им встречаться, совершать сделки, успевать на деловые и любовные свидания, или просто кататься по набережной, любуясь бухтой Бэк-Бей… Но при этом она была еще опасной и рискованной, так как в считанные секунды он мог потерять все, включая жизнь…

Целый день в голове Мастера Чхоту шла работа. Он тщательно проанализировал разговор с младшим братом, прогнав его через свое воображение и сердце, и засомневался в своей правоте.

«Может быть, я действительно, лишил счастья своего родного брата? Ведь счастье, оно как истина, которую все понимают по-разному», — подумал он и пришел к выводу, что следует проявить мудрость. Нельзя быть упрямым ортодоксом ни в чем, потому что все относительно.

Итогом его умственных исканий было решение завтра же заехать в «Варма-транспорт» к будущему тестю Раджа.

— Передайте хозяину, что пришел Мастер Чхоту! — обратился Говинд к секретарше господина Вармы.

— Хорошо! — ответила та и скрылась за массивной дверью кабинета.

Минуту спустя дверь открылась, и она пригласила таксиста к шефу.

— Господин Варма вас ждет, молодой человек! — она улыбнулась и окинула одобрительным взглядом стройную и мужественную фигуру посетителя.

— Благодарю вас! — ответил тот и вошел в кабинет.

Хозяин фирмы сидел на своем привычном месте, за массивным письменным столом, важный и тучный.

— Рам, рам! — поприветствовал его гость.

— Рам, рам! — ответил Варма, приложив правую руку поочередно к сердцу и лбу, вышел из-за стола и предложил Говинду кресло у низкого столика, а сам сел напротив и, внимательно посмотрев на молодого человека, поправил очки. Он ждал, что же скажет ему брат Раджа, хотя то, что он сам пришел к нему, уже кое о чем говорило…

— Господин Варма! Я пришел просить у вас прощения! — негромко поведал гость. — Когда вы приходили к нам, я позволил себе говорить с вами непочтительно, поэтому я прошу вас простить меня! — он встал и приложил правую руку к сердцу.

Строгие глаза Вармы потеплели. По его лицу промелькнула быстрая, как ящерица, улыбка, которая тут же исчезла.

— Господин, я прошу вас не наказывать брата за мою дерзость. Просто мне казалось и кажется, что любовь — главное в жизни! Однако выходит, что главное не это, — грустно заметил он и опустил глаза. Никто не знал, как трудно было ему прийти сюда и говорить с этим человеком! Но он сделал это ради своего брата! Ради него он стал «мудрецом», не в силах справиться с отеческой любовью, которой нельзя накормить к которая не дает уверенности и даже мешает жить… — Так пусть моя любовь к брату не мешает ему. По моей вине он не должен терять счастье! Простите и примите моего брата в дом, как родного сына! — Говинд встал. — Я склоняюсь к вашим ногам, господин! — с этими словами он попытался совершить глубокий поклон с прикосновением правой руки к стопам, но хозяин кабинета с добродушной улыбкой удержал молодого человека.

Бизнесмен был очень доволен, что все так хорошо устраивается, что будущий муж Манжу происходит от такой благородной родовой ветви.

«Внуки пойдут хорошие!» — подумал он.

Соблюдая традиции, Говинд попросил разрешение удалиться у старшего по возрасту.

— Иди, дорогой! — Варма улыбнулся и встал.

Таксист уже повернулся, чтобы идти, но вдруг остановился.

— Еще одно, господин! Будьте так великодушны, позвольте мне высказать одно пожелание.

— Говори, — просто ответил тот.

— Мне… мне хочется, — молодой человек внимательно посмотрел в глаза Вармы, — устроить свадебную церемонию в нашем квартале.

— Пусть будет так! — согласился счастливый отец, не отрывая взгляда от гостя. Затем он открыл перед ним дверь и на прощанье крепко пожал ему руку.

Говинд облегченно вздохнул и, выйдя в приемную, направился к выходу. Секретарша проводила его долгим, внимательным взглядом.

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

Хари стоял у окна своей квартиры в легком шелковом халате и курил. Это была вторая сигарета за весь день. Он твердо решил наконец-то покончить с этой пагубной привычкой и теперь позволял себе прибегать к зелью лишь утром и вечером, когда становилось совсем невмоготу.

Громадный мегаполис Бомбей был залит множеством огней: неподвижных, ползущих и стремительно летящих. Их сверкающее сонмище обрывалось полукругом лампионов набережной, за которой начиналась черная бездна моря и неба.

Прошло уже пять лет с тех пор, как Хари и Сима поселились на девятом этаже дома, построенного в центре города по специальному проекту. В их квартире с высокими потолками и прекрасной планировкой было четыре большие комнаты, холл, столовая и кухня.

Почти все свободное время адвокат проводил в своем кабинете, занимаясь делами. Он только что написал письмо в Панджим, известному адвокату территории Гоа, другу своего покойного отца, Вишнанатху. Заклеив конверт, Хари написал адрес. Вдруг мелодично прозвенел звонок. Послышались шаги: это Сима пошла открывать входную дверь.

— О, мистер Рави! Добрый вечер!

— Добрый вечер, госпожа! А наш великий адвокат Хари присутствует? — с улыбкой спросил вошедший, мужчина лет сорока в голубом ширвани.

— Не только присутствует, но и произрастает, а произрастая, мыслит и, следовательно, живет! — Хари раскинул руки и обнял своего старого друга. — Входи, Рави, дружище! Входи, брат! Рад видеть тебя элегантным, красивым и… необоснованно самоуверенным! — оглядывая гостя, пошутил хозяин.

— Что так? Почему «необоснованно»?!

— Потому, друг мой, что самоуверенность не обладает основой. Ты ведь не Бог и не его аватара.

— Ладно тебе потешаться над стариком! — отшутился друг. — Я никогда не был самоуверенным, я просто верю в свои силы, которые посылает мне Творец в соответствии с моими делами и молитвами.

— Все! Сдаюсь! Твоя защитительная речь была довольно убедительной и, что немаловажно, краткой. Садись, — пригласил Хари, когда они вошли в кабинет. — Ты голоден?

— Слегка.

— Хорошо. Подожди минутку, я попрошу Симу принесли нам чего-нибудь, кроме чая и кофе. Что будешь пить: виски или водку?

— Пожалуй, водку. Сейчас уже не так жарко, и, признаться, я почти целый год не держал во рту спиртного!

— А я вообще не пью. Мы ведь не европейцы!

— Я знаю, что ты трезвенник, — улыбнулся Рави.

Хозяин вышел и вскоре вернулся. За ним шла Сима. Она катила перед собой небольшой столик на колесах, уставленный выпивкой, закуской, фруктами и соками.

— Все для вас, господин Рави, и ради вас!

Сима лукаво улыбнулась.

— Спасибо, госпожа! — Рави встал и поклонился.

— Молодец! А я-то думал, что ты, как европеец, сейчас бросишься целовать ей руку! Но, слава Богу, ты не ударил в грязь лицом! — со смехом воскликнул Хари.

Хозяйка дома с поклоном удалилась, оставив друзей одних.

— Ну что, Рави, — хитро улыбнулся адвокат, — ты давно был в Пенджабе?

— Давно.

— А я вот месяц тому назад был там. Это удивительный край! Ты ведь знаешь, что мои предки из Пенджаба?

— Да, ты как-то говорил мне об этом.

— Но ты, наверняка, не знаешь о том, что один из притоков Панджнада носит такое же имя, как и ты!

— Неужели?

— Да, они называются Джелам, Чинаб, Биас, Сатледж и пятая — Рави!

Хари налил в маленькие рюмочки русской «Столичной» и сказал:

— Давай выпьем за Пенджаб, и за реку Рави, и за тебя, дружище!

Они чокнулись и стали молча жевать розоватые ломтики прекрасно просоленной семги.

— А что слышно о твоих братьях, Хари? — с участием спросил друг.

— Эта рана время от времени не дает мне покоя. По пути в Пенджаб я заезжал на родину, спрашивал о них. Но никто из соседей не видел и ничего не слышал о них. Один Бог знает, где они! Недавно в мой офис приходил молодой человек, который своим обликом поразительно напомнил мне Говинда.

— Какое гордое имя — Говинд Раи — последний гуру сикхов!

— Да, да! Спасибо, Рави! Ты настоящий друг! Так вот, этот парень показался мне очень честным. К тому же он красив, строен… Он похож на брата моего отца. Вот каким он был, — Хари указал глазами на стену, где висели два портрета, написанные маслом, — справа — мой отец, а слева — дядя, брат отца.

— Орел! Какие крепкие и статные люди! — восхищенно заметил гость. — Мы с тобой слабаки по сравнению с ними!

— Ты не совсем прав, друг, — возразил адвокат, — интеллигентность придает человеку инфантильность. Гармоничный человек не должен делать из интеллигентности профессию. Это драма нашего времени. Вот, скажем, тот же Говинд Сингх. Он и интеллигент, и учитель-гуру, и охотник, и воин, и земледелец, и отец, и муж. Словом, гражданин! Или Шиваджи! Пойдем, посмотрим! Отсюда виден его памятник, — Хари поднялся и взял Рави за плечо. Они подошли к окну. Недалеко от белого высотного прямоугольника гостиницы «Тадж Махал» красовался освещенный прожекторами вождь маратхов — великий Шиваджи, восседавший на скакуне. «Ворота Индии» переливались иллюминацией. — Я уж не говорю о великом гуру Ганди, этом философе, аскете, глубоко познавшем Истину… — вздохнул хозяин дома.

— А кто мешает нам с тобой заниматься спортом?

— Ха-ха! Как будто ты не знаешь, что мой завтрашний день расписан по минутам.

— Да, мы все — рабы обстоятельств и сами наваливаем, вернее, позволяем наваливать на себя, как на вьючных животных, грузы новых и новых обязательств, дел… Что это? Жажда денег, славы или жажда деятельности?

— Наверное, все вместе, — засмеялся Хари. — Скоро я возьму отпуск и стану писать свой трактат. Как только дунет муссон и начнется сезон дождей — барсат, я засяду за книги и займусь гимнастикой.

— Молодец! Хорошо задумано! А что это за трактат, можно узнать?

— Коротко об этом не расскажешь, но я хотя бы намекну. Ты знаешь профессора древнеиндийской истории и культуры университета в Варанаси и его книгу «Хинду санскарас»?

— Да, конечно! Это Радж Бали Пандей, — серьезно ответил Рави.

— Как тебе известно, наша древняя культура ритуальна. Санскары — это обряды. «Махабхарата» и «Рамаяна» являются не только сводами эпической поэзии, но и целой энциклопедией индийской обрядности. Для того, кто не знаком с этим, значительная часть содержания и очарования индийской литературы пропадают. Вот я и хотел бы проанализировать в свете своего мышления, видения и понимания несколько трактатов, таких, как «Артхашастра» — наука политики, «Камасутра» — наука любви, трактаты по аюрведической медицине и юридические из «Агни-пураны»-дхармашастры Яджнавалкьи. Ясно? — улыбнулся адвокат. — Или туманно?

— Ясно, но чтобы было еще яснее, налей чуть-чуть, да перейдем к чаю! — в тон ему ответил гость, поправляя очки.

— Нет ничего проще и приятнее, чем угощать друга!

— Если есть чем!

— Для тебя всегда найдется!

— Извини, Хари, но я хочу поднять тост за твоих братьев. Желаю тебе, чтобы вы поскорее встретились! И знаешь, я почему-то уверен, что это событие не за горами!

— Спасибо, Рави, на добром слове!

Друзья снова выпили, и пока гость с аппетитом поглощал салат из красного сладкого перца, сдобренного зеленью и пряностями, Хари налил в чашки душистый чай. Потом открыл крышку чайника и с удовольствием вдохнул его аромат.

— Уже собран двенадцатый урожай чая! — заметил Рави.

— Слава Богу! — Хари сделал глоток. — Попробуй, друг! Это поистине живительный напиток.

— А ты ешь помногу? — неожиданно спросил Рави.

— Когда как. Но перед тем, как выступать с защитительной речью, не ем вообще. А перед разбирательством в судебном заседании пощусь подолгу… А вообще-то и в древней Византии, и у нас в Индии, и на Руси изографы перед тем, как приступить к письму божественного лика, икон или возведению изваяний, постились по несколько дней, дабы усмирить, утишить плоть, обуздать страсти и таким образом дать более широкий путь духовности, святому Духу… Постились и великие гуру, и правители, и военачальники, и мудрецы, и старцы перед важными делами и свершениями. Постились Будда, Христос, Конфуций, Ганди и многие великие писатели.

Полный желудок требует много энергии для утилизации и усвоения пищи, а отягченный мозг не может иметь высшей трезвости, истинного бесстрастия и не может видеть вещи в их истинном свете. В конечном счете адвокат или судья не может объективно оценить ситуацию. Об этом я много говорю моим коллегам. Разве может брахман, священнослужитель выходить к пастве, не подготовив себя постом и молитвой к священнодействию, литургии?

— Спасибо тебе, Хари! У нас с тобой получился неплохой сатсанг — беседа… И, как говорят мудрецы, пища — яд для неспособного переварить, и яд — знание без упражнений…

— Согласен. Знание — великий дар. Но все зависит от того, на какую почву упало его зерно.

— Последнее время меня волнует проблема семьи, которая уже десять лет назад очень обострилась в нашей стране, — озабоченно сказал Рави.

— Да, да! Меня это тоже мучит, и в своем трактате я непременно коснусь этого направления.

— Ты вот говорил о санскарах. Действительно, в Индии испокон веков придавалось семье весьма огромное значение. Воспитание детей начиналось с колыбели. И жрецы, мудрецы, старейшины или гуру соответственно каждому возрасту составляли санскары, упаковывая их практическую пользу в мистическую оболочку…

Хари внимательно слушал. Умение слушать — отличительная черта сатсанга, во время которого не следует мешать парению мысли, ее импровизации и воспоминаниям души.

— Существуют санскары детства, наречения имени, первого кормления, стрижки, начала изучения вед, а также свадебные, похоронные и так далее, которые вносили культуру в народные обычаи. Благодаря сохранению семейных традиций, а скорее, вследствие их, Индия сохранила себя и свою нацию, свой народ. И как ни стараются темные силы, особенно в последние годы, разрушить семью, насаждая вместо свобод сексуальную распущенность и порнографию, половые извращения, наркотики, ночные клубы, алкоголь и заражая бесконечной гонкой потребления, из-за чего семья уходит на второй план, а порой и разрушается… Человек вне семьи — это человек вне нации, вне страны, вне себя, вне Бога. Отшельничество же угодно Творцу, когда оно во имя Его, во имя народа и семьи.

— Да, Рави, к сожалению, все это так, — огорченно согласился адвокат, уловив, что его друг выплеснул первую волну своих мыслей и чувств. — Умаляется человек в человеке! Но все же меня успокаивает то обстоятельство, что у нас, в Индии, сохранилась и преумножается национально-патриотическая элита. И именно ей предстоит повлиять на общество, дабы массовая культура не захлестнула нас, не разрушила в человеке все человеческое. И мы с тобой, друг, не должны оставаться от этого в стороне, помогая и словом, и делом, внося посильную лепту. Во всех делах прежде всего нужно начинать с себя. И когда на меня нападают сомнения, я вспоминаю великого Федора Михайловича Достоевского, который сказал, что жизнь надо любить больше, чем ее смысл. И еще одно его высказывание: «Делай дело так, как будто ты век собираешься жить, а молись так, как будто сейчас готовишься умирать».

— Спасибо, Хари, за все! Я очень рад, что навестил тебя, а теперь мне пора! — Гость поднялся и поклонился хозяину дома. — Мир дому твоему!

— Спасибо, Рави! Я провожу тебя.

Друзья спустились на лифте на первый этаж, вышли на улицу и направились к стоянке такси. Потоки машин редели. Город постепенно затихал, погружаясь в короткий сон.

Попрощавшись, Рави сел в машину и поехал домой.

С утра море заволновалось. Свежий порывистый ветер яростно трепал широкие перистые листья арековых пальм.

Опершись о кузов своей «Басанти», Говинд стоял около нотариальной конторы и Ассоциации адвокатов штата Махараштра и с тревогой ждал появления своего старшего брата Хари. Аккуратно одетые служащие, хлопая дверью, входили в высокое здание, построенное в викторианском стиле, цоколь которого обрамляли массивные гранитные плиты. Боясь пропустить брата, таксист внимательно всматривался в лица служащих. Но вот к зданию медленно подъехал юркий «премьер», родственник «фиата», и из него вышел Хари, одетый в светлый костюм. В левой руке он держал небольшой кожаный портфель с двумя латунными застежками. Адвокат быстро направился к входу, но Говинд негромко его окликнул:

— Господин! Доброе утро!

Хари оглянулся и с удивлением посмотрел на брата. Его короткие черные усики дернулись, и он обрадованно заулыбался.

— Доброе утро, молодой человек! Вы ко мне? Идемте же скорее, у меня мало времени.

— Нет, нет, господин адвокат. Прошу меня простить, но я на минуту.

— Слушаю вас, Мастер Чхоту, кажется? Я очень рад вас видеть. Кстати, вот вам моя визитная карточка! — он извлек из кармана плотную картонную полоску. — В следующий раз, если понадоблюсь, звоните, не стесняйтесь.

— Спасибо, — смущенно поблагодарил таксист, — я ценю ваше доброе отношение ко мне.

— Не стоит благодарности, — коротко ответил тот и приготовился слушать.

Водитель «премьера» и швейцар внимательно наблюдали за адвокатом: один из машины, а другой сквозь стекло дверей.

— Мой брат женится. А вы… для меня, как старший брат… и я хотел бы пригласить вас на свадебную церемонию.

— А сколько лет вашему брату? — снова заулыбался Хари.

— Он молод. Моложе меня на два года.

— Значит, опередил вас! А невеста хороша?

— О да! Она красива и молода. А там… что Бог пошлет!

— Мудрый ответ, — заметил адвокат и, немного помедлив, сказал: — Что ж, я принимаю ваше приглашение. Остается только узнать, когда и где?

— Свадьба через два дня, а адрес вот здесь, — Говинд протянул сложенный вдвое лист бумаги. — Это бедный квартал, и в церемонии будет участвовать все его население.

— Это очень кстати и очень интересно! — оживился Хари. — Мне просто необходимо побывать на такой свадьбе, Чхоту Мастер, потому что я как раз сейчас пишу о традиционных индийских свадьбах. Но я приду не только поэтому, а еще и из уважения лично к вам. Вы вызвали у меня симпатию с тех пор, когда я впервые увидел вас в своем кабинете. Вы честный и мужественный человек. Не сомневайтесь, я буду пунктуален.

— Благодарю вас, господин! Брахман придет к семи вечера, — сказал Говинд, вручая брату пучок куркумы и бетель — символ оповещения о готовящейся свадьбе.

— Спасибо и до свидания, мне пора. Если что изменится, позвоните мне домой, — добродушно посоветовал Хари.

Братья раскланялись.

«Когда он придет на свадьбу, я скажу ему: «Смотри, брат, каким стал наш маленький Раджеш! — с гордостью подумал Чхоту и сел за руль. — А пока пусть все будет так, как есть».

Верная кормилица понесла Говинда по городу, который уже гудел, как пчелиный улей.

ГЛАВА ПЯТАЯ

В густых кронах тамаринда, полных осенней прохлады, слышался птичий гомон. Была середина месяца картик, благоуханная золотая пора — осень роз.

До свадьбы Раджа и Манжу оставался один день.

В надежде увидеть Мастера Чхоту Мери, стараясь придать лицу безразличное выражение, несколько раз проходила мимо дома дяди Рахима. И ей неожиданно повезло. Говинд подъехал на своей «Басанти» в необычный час и, увидев девушку, приветливо улыбнулся. А она, почувствовав его хорошее расположение, подошла поближе к молодому красавцу и заглянула ему прямо в глаза, отчего голова у нее слегка закружилась, сердце наполнилось восторгом, и она смутилась, боясь, что не сможет говорить с ним спокойно.

Взяв Мери за локоть, Говинд улыбнулся.

— Помогла бы готовиться к свадьбе, все равно без толку гуляешь по улице!

— Я бы с удовольствием. Мне и Фарида предлагала, но я думала, что ты будешь против.

— Наоборот, милая Мери! Держи!

Говинд протянул ей пучок куркумы и бетель.

— О, какая честь, Чхоту! Спасибо!

Смешанное чувство смущения, гордости и уверенности в себе охватило девушку; она вновь посмотрела на молодого человека, как бы ища поддержки, и услышала:

— Мой брат Раджа женится. И мне будет очень приятно, если ты согласишься участвовать в церемонии. Я прошу тебя быть его сестрой!

— Хорошо! Я сейчас же пойду помогать Фариде! — обрадовалась Мери и, повернувшись, пошла во двор, а он с нежностью любовался линиями ее тела, которые удивительно подчеркивались складками сари из тончайшей ткани.

Да, эта девушка не шла из головы Мастера Чхоту, и он, чтобы выдумать оправдание своему поведению, попытался внушить себе, что наслаждается ее походкой просто из эстетических соображений. Но вдруг все его мысли спутались, оставив в душе лишь смутное беспокойство.

Трое бомбейских таксистов, крепких сикхов и лучших друзей Говинда, вонзили топоры в плаху, что означало: пандал — специальный помост под навесом, где будет проводиться основной обряд свадебной церемонии, — готов…

Мери и Фарида обвили стойки пандала разноцветной фольгой и украсили их цветами, а рабочие из фирмы «Варма-транспорт» оснастили помост иллюминацией. Когда «электрификация» была закончена, Говинд установил рядом с помостом базальтовый камень, привезенный с дикого берега, на котором жених должен будет произнести речь.

Все соседние дома тоже были украшены цветами и разноцветными лампочками.

Дядюшка Рахим был очень рад этой свадьбе и принимал самое деятельное участие в подготовке к ней. Он даже чистил песком кастрюли и до блеска полировал золой медные чаши… Родственники Рахима, Мери, Фарида и соседки варили, пекли, устанавливали во дворе столы, расстилали циновки и ковры…

На торжество был приглашен индийский фольклорный ансамбль и танцовщица — исполнительница классических танцев.

Памятуя о том, что в их квартале еще не перевелись любители чараса, Говинд заранее позаботился о том, чтобы были заварены цветы конопли. Для испорченных цивилизацией были припасены коньяки, водка, виски и всевозможные вина.

И вот день, которого так ждали и к которому так тщательно готовились, наступил.

Пожалуй, нигде не справляют свадьбы, так скрупулезно выполняя религиозные и традиционные обряды, с такой языческой красочностью и детской непосредственностью, с такой верой и надеждой, как в Индии.

Невеста и многочисленные родственники с утра уже находились в доме Рахима.

В празднично украшенной комнате вокруг Манжу хлопотали сестры и подруги, убирая ее к свадебной церемонии. Она уже была облачена в красное свадебное сари — патолу, затканное серебряными цветами, и накидку-шарф из такой же ткани — чунари, которые ослепительно переливались в ярких лучах солнца. В крыло носа девушки продето золотое кольцо, покрытое жемчугом, — украшение замужней женщины, подарок отца. С пробора в волосах на лоб свисает до самых бровей золотая розетка — булак, тоже украшенная жемчугом, в ушах сверкают такие же массивные серьги, шея и грудь увешаны ожерельями из всевозможных драгоценных камней, среди которых выделяется традиционная «мангаль-сутра» — брачное ожерелье.

Лицо Манжу светится счастливым и тревожным ожиданием.

Двоюродная сестра невесты, девушка лет пятнадцати, кисточкой наносит на ее лицо линии из серебристых точек, которые идут вдоль бровей и по щекам спускаются до самого подбородка…

Наконец великолепное убранство невесты, которое вряд ли может оставить равнодушным хотя бы одного из созерцающих его и вызывающее в душе каждого острое и радостное ощущение красоты жизни, готово.

Все ждут жениха, и вскоре к дому медленно приближается «ролс-ройс-кабриолет» красного цвета с открытым верхом, кузов которого сплошь увит гирляндами из мелких белых цветов. Рядом с водителем сидит жених. На заднем сидении — его друг, Туман. Он держит над Раджой яркий большой зонт — символ власти вообще.

За машиной жениха следует кортеж из машин бомбейских таксистов, разных марок и цветов…

Раджа выходит из машины и в сопровождении Тумана, который неотступно следует за ним с раскрытым зонтом, проходит через арку, сплошь увитую белыми и розовыми гирляндами из нейлоновых цветов и похожую на ворота в Эдем. Во дворе, стены которого увешаны разноцветными яркими тканями, раздалась барабанная дробь: табалчи, сидевшие, скрестив ноги, на циновках у красочной арки, забили по воловьей шкуре табла длинными пружинящими пальцами. Пронзительно запела флейта, зарыдали тампуры и ситары… Двенадцать парней в белых дхоти и красных ангочках ударили в большие пестрые барабаны, повешенные через плечо. Вся округа как бы погрузилась в неповторимый ритм торжества, свадьбы.

Мастер Чхоту стоял на помосте. На его лбу сияли семь цветов радуги. Он был в длинной белой рубашке из домотканого кхаддара — хлопчатобумажной ткани и белых сикхских штанах. В его ушах качались серьги в форме полумесяца, а через плечо перекинут витой шнур из разноцветных ниток — символ касты кшатриев-воинов.

— Он приехал! Жених приехал! — раздались возгласы.

Говинд и Рахим, взяв Раджа за обе руки, ввели его под кров пандала. Жених одет в светлый ширвани из парчи и такие же штаны. Голова обвита шелковой красной повязкой в виде тюрбана, поверх которой идет гирлянда из мелких белых цветов. Лицо его закрывают свисающие с краев тюрбана подвески из таких же цветов, на шее — венок из крупных белых, розовых и серебряных цветов.

На шею невесты надевают такую же цветочную гирлянду и торжественно ведут ее на помост.

Молодые опускаются на ковер и, приняв позу лотоса, ожидают начала церемонии.

В сопровождении своих учеников появляется брахман. Начинают разводить священный огонь.

Говинд стоял на террасе и смотрел на море. Солнце уже клонилось к закату. Начали собираться гости, которые рассаживались на приготовленные напротив пандала стулья.

Увидев, что к воротам дома медленно приближается черный автомобиль, Мастер Чхоту поспешил на улицу. Когда машина остановилась, из нее вышел Хари.

— Ну, Чхоту, ты пригласил меня, и вот я здесь! — громко сказал он, подходя к Говинду, который благодарно посмотрел на старшего брата и поклонился.

— Я не позволю начать церемонию без вас, господин адвокат, то есть без старшего брата. Прошу вас, проходите!

Хари прошел во двор и занял место в первом ряду, предназначенном для самых почетных гостей. Здесь уже сидели Варма и его двоюродная сестра, а также Бонси, который, лукаво прищурившись, поглядывал то на жениха, то на его будущего тестя…

Говинд дал знак, и церемония началась. Высокий тенор священнослужителя вознесся над священным огнем, мягко растаяв в вышине. Гости притихли. Замолчала музыка. Распевая матры, брахман бросил в огонь масло гхи — очищенное топленое коровье масло, символ плодородия — и лепестки роз. По двору распространился запах благовоний и горелого сандала. Кроме возгласов священника, ничего не было слышно.

Взором, затуманенным слезами, Говинд смотрел на брата и его будущую жену. На глаза Хари тоже набежали слезы. Он вспоминал своих братьев — Говинда и Раджеша. Ему казалось, что они едут на велосипеде в школу и поют:

Мелодия этой песни приподняла Хари над этим праздником, пронесла его над великим Индийским океаном и опустила на землю малой родины, родины его братьев…

Говинд осторожно поглядывал на Хари. И хотя он был счастлив, что Раджа женится, но в его ушах звучали не слова мантр, которые распевал брахман, а слова песни, которую вспоминал его старший брат.

«Мой брат Хари здесь, рядом, и я счастлив! Но Раджа женится и уйдет к жене! — эта горькая пилюля не давала молодому человеку покоя. — За счастьем всегда приходит боль», — подумал он, и его взор обратился к жениху и невесте.

Бонси и Рамасан с довольными лицами наблюдали за ритуалом.

— Ты получишь свое, Рамасан, как я и обещал тебе! — прошептал Бонси.

— Разумеется! — тихо ответил тот, но Бонси уже не слушал его.

Говинд был доволен: все шло, как нельзя лучше. Считая, что свадьба брата — событие первостепенной важности, он сделал все, что от него зависело, чтобы отпраздновать ее достойным образом, не вызвав нареканий ни со стороны своей родни: дяди Рахима, Фариды и Анвара, ни со стороны своих друзей — многочисленной армии таксистов Большого Бомбея, ни со стороны старшего брата Хари, ни со стороны членов своей касты кшатриев и соседей по кварталу.

Мери с волнением наблюдала за всеми перипетиями обряда. Ее душа стремилась к Мастеру Чхоту; хотелось прильнуть к любимому, обвиться вокруг него лианой и никогда-никогда не расставаться… Великолепные украшения, которые сияли на ней, словно на богине Сарасвати, не могли затмить ее нежной красоты. Чувства девушки, вероятно, передавались и Говинду, который ловил себя на том, что, глядя на Мери, не может оторвать от нее глаз. Теперь, заметив в ней перемены, он почти обожал ее, чувствуя, как гармонично соединяются в девушке красота внешняя и духовная, которая пробудилась от любви к нему.

Фарида, наклонившись, приблизилась к новобрачным с медным тазом и омыла им ноги. Брахман легким движением руки дал знак, и племянник Вармы ловко надел на пальцы ног невесты серебряные кольца. Фарида и Мери поднесли топленое масло, налитое в глиняный сосуд и поочередно подошли к Радже и Манжу, давая им выпить по чайной ложке масла.

Раджа прикоснулся к Манжу. Их глаза встретились, и он нежно сжал ее ладонь.

Из руки связали тонким шнуром. Под пронзительные возгласы брахмана, читавшего мантры, молодые обошли семь раз вокруг священного огня… Обряд был закончен. Муж и жена сошли с пандала.

К этому времени на город опустилась темная тропическая ночь. На небе зажглись яркие, крупные звезды, и вместе с ними засияло множество разноцветных электрических гирлянд, развешанных повсюду: на деревьях, кустарниках, между домами. В небо взлетели две красные ракеты: это детвора приветствовала новобрачных. Со всех сторон к дому Рахима шли люди, чтобы поздравить их и принять участие в празднике. Во дворе появились люди-лампы — живые подставки, на головах которых ослепительно сияли карбидные лампы. Пандал тоже весь переливался в огнях. Над ним горела иллюминация, изображающая змею, заглатывающую свой хвост, — символ бесконечности.

Снова грянули барабаны, зазвучали флейты и ситары.

Вокруг столов на широких скамьях, покрытых коврами, сидели таксисты — сикхи в чалмах, рядом с ними — мясники, чамары — кожевники и сапожники, аскеты-проповедники — сваши, шудры. Чандалы, цыгане, слесари и рабочие, швеи и дхоби-прачки — почти весь трудовой люд, создающий богатство Индии. Среди них сияли Говинд, Варма и раисы — когда-то служившие англичанам титулованные слои, родственники и друзья Вармы, риясатдары — потомки мелких князьков и разоренных навабов — раджей и раджпутов, сетхи — богатые предприниматели и торговцы.

В углу двора был расстелен отдельный дастархан из бамбуковой циновки для отшельников, нищих, безработных, мелких жуликов и аскетов — садху, желающих поесть и попить бесплатно.

Молодые нарядные девушки разносили гостям всевозможные яства, лепешки, рис, соки, напитки и фрукты. Дымились хукки, жевался бетель. Слышались смех, музыка, радостные возгласы. Блестели бритые головы, развевались длинные пучки волос на стриженых головах. Ширвани, рубашки, европейские костюмы и дхоти, сари и платья, длинные и мини-юбки, шорты и шальвары пестрели на празднестве.

Раджа вступил на базальтовый камень.

Отец Манжу обратился к жениху:

— Ради обретения дхармы, артхи и камы с женой следует обращаться надлежащим образом.

Раджа громко ответил, стоя на камне:

— Я буду обращаться с ней должным образом.

Этот диалог повторился трижды. Потом к невесте стали подходить родственники и друзья, которые клали к ее ногам свадебные подарки и деньги.

Потом Раджа обратился к отцу своей жены:

— Кто отдал мне эту девушку?

— Кама, бог любви! — громко воскликнул Варма. Он не выдержал нахлынувших на него в этот момент чувств, и по его щекам потекли слезы, а его зять продолжал:

— А чтобы моя жена была тверда в верности, я прошу ее наступить правой ногой на этот камень! Взойди на этот камень, как камень тверд, будь тверда!

Артистичности Радже было не занимать. Видимо, занятия в художественной самодеятельности не прошли даром.

Женщины и мальчики стали бросать в священный огонь злаковые зерна со словами: «Бхаге свага!», умоляя Агни дать потомство молодоженам.

— Будь преданной мне! Ты сделала семь кругов вокруг огня, а теперь узаконь это прикосновением к крепости камня! — снова воскликнул Раджа и прикоснулся ладонью к сердцу Манжу, сверкнув перстнем с драгоценным камнем. — По своему желанию я подчиняю твое сердце моей воле! Твоя душа пусть живет в моей душе!

Манжу, разбрасывая зерна из медной чаши, в ответ мужу восклицала:

— Пусть мой муж живет долго! Пусть мои родственники будут благополучны! — она бросила взгляд на Говинда, и тот кивнул ей в ответ. — Это зерно я бросила в огонь. Пусть оно принесет благополучие тебе и пусть соединит меня с тобою! Пусть Агни подарит нам хороших детей! Свага!

Затем Варма и Говинд вывели молодых в центр двора. Издав громкий возглас, брахман воздел руки к небу. Все присутствующие подняли к небу взоры. Новобрачные, стараясь не мигать, смотрели на неподвижную Полярную звезду. Указав жене взглядом на звезду, Раджа произнес:

— Ты неизменна! Я вижу тебя, о неизменная! Будь неизменна ты со мной! — он посмотрел на Манжу. — Процветающая! Брихаспати дал тебя мне, твоему мужу! Живи со мной сто осеней!

Снова зазвучали чарующие мелодии флейты и ситары, раздались аплодисменты.

Настал черед следующего обряда — мантри-пуджана — почитания родителей и ближайших родственников. Раджа и Манжу подошли к Говинду и хотели поклониться ему до земли, но он остановил их:

— Нет, нет! Не надо! Ему поклонитесь! — указал он на Хари.

Молодые замерли в недоумении.

— Поклонитесь ему в ноги! — снова сказал мастер Чхоту. Молодожены, утомленные обрядами, были в явном замешательстве: они не знали этого господина, который, кажется, тоже был удивлен не меньше их.

— А почему они должны мне поклониться? — спросил тот.

— Я уважаю вас так, как будто вы мой старший брат! Позвольте, пожалуйста! Позвольте им поклониться вам! — вежливо и настойчиво просил Говинд и сказал Раджу и Манжу: — Поклонитесь ему!

Молодые супруги склонились до земли перед незнакомцем. Хари был потрясен. Он отказывался что-либо понимать.

— Встаньте! — попросил он и в свою очередь поклонился им.

Сыпалась ритмичная дробь барабанов, удивительно гармонично сочетавшаяся со звучанием духовых инструментов и ситары, создавая торжественную, незабываемую атмосферу этой теплой праздничной тропической ночи великого месяца картик, которая казалась бесконечной, как небо, звезды, лунный свет и Индия…

ГЛАВА ШЕСТАЯ

Медовый месяц Раджа и Манжу подходил к концу, догорая вместе с последним месяцем осени, благоухавшим розами.

Молодым был отведен весь верхний этаж дома и нанят еще один слуга.

Денег для своей единственной дочери Варма не жалел. Да и к чему? Ведь он вдовец, один, как перст! Но теперь он счастлив, потому что Манжу — его надежда и утешение — теперь не покинет его. Она будет жить здесь, в его доме, с любимым мужем, который умен, образован и порядочен.

«Я дам ему возможность заработать, сколотить свой капитал, чтобы стать независимым!» — решил Варма и, встретившись однажды с Говиндом, сообщил ему о своем намерении.

— В будущем, господин Чхоту, я всю свою фирму передам Радже. И чтобы не оскорблять чувства его собственного достоинства, я помогу ему выкупить ее у меня. Он это сумеет! Раджа — способный человек. Я всегда желал иметь такого сына!

Эти слова проливали бальзам на душу Говинда, он гордился своим братом и нисколечко не жалел о том, что, в ущерб себе, вложил в него столько сил и средств. Однако то, что Раджа переехал к жене, противоречило его взглядам на уклад жизни. Это нарушало индийские традиции и претило его натуре. Но что было делать? Раджа сам хотел этого!

Шли дни за днями. Чхоту по-прежнему крутил баранку своего «форда», разъезжая по улицам Большого Бомбея, полным шума и суеты, которые он знал, как свои пять, а вернее, десять пальцев…

Выждав время, достаточное для того, чтобы ни у кого не возникло никаких подозрений по отношению к ним, Бонси и Рамасан «выползли из укрытия» и принялись за претворение своего плана в жизнь.

Раджа, который по существу теперь распоряжался всеми перевозками, богател, получая проценты от прибылей, которые текли на его банковский счет.

— Раджа, дорогой! Ну что тебе эти мелкие проценты? Жизнь одна, и она стремительно катится под гору. Ты только к старости обретешь приличный капитал, хотя на твоем месте можно иметь десятки миллионов сейчас! — принялся искушать Бонси молодого человека.

— Неужели?! — удивился тот.

— Да! Вот, например, я — миллионер. А ты — так, жалкий слуга, раб Вармы, моего брата. Ты должен быть независимым. И у тебя для этого есть все возможности, абсолютно все!

Бонси схватил бутылку виски и, не глядя, наполнил бокалы, ни капли не пролив.

— Выпьем, господа! — предложил он.

Раджа поднял бокал и выпил со своими компаньонами.

— Официант, закуску и баранины, быстро! — небрежно приказал Бонси.

Тот вихрем скрылся на кухне и вскоре принес аппетитно пахнущий шашлык на углях, политый соусом карри, рис, овощи, зелень, соки и фрукты. Поставив все на стол, он почтительно склонился в ожидании дальнейших указаний.

— Шампанского! — крикнул ему Раджа, и официант мгновенно подал серебряное ведерко со льдом и с бутылкой вина.

Коллеги пировали, что называется, «от души»: много пили и ели. Одурманенная душа Раджа, покачиваясь на хмельных волнах, стремилась к вожделенному богатству, славе и власти, не ведая о том, что путь, предложенный его «благодетелем», ведет к позору и бесчестью.

Бонси, который контролировал многочисленную сеть игорных домов, а также не гнушался и мелким бизнесом, умело манипулировал тройкой Варма — Рамасан — Раджа, естественно, не раскрывая ни одному из них своих карт.

Почти каждый вечер он втягивал Раджа в попойки, на которые не жалел денег, и убеждал его в том, что на транспорте его тестя можно перевозить дополнительные, «левые» грузы по более низкой таксе, поскольку их владельцы или не успели приобрести лицензию, или же не могут ждать из-за того, что товар скоропортящийся, или же из-за того, что не может ждать зафрахтованный сухогруз, контейнер, и прочее.

— Вот за это тебе и будут платить гонорары наличными! — объяснял он доверчивому молодому человеку, который, кажется, не возражал принять участие в этих «добрых делах».

Однажды вечером к конторе фирмы «Варма-транспорт», угрюмо пыхтя, подъехала двадцатитонная фура, брезентовый тент которой был покрыт плотным слоем коричневой пыли пустыни Тар.

— Из Раджастхана? — спросил Бонси.

— Да! — ответил водитель.

— Хорошо! Разгружайтесь, и побыстрее! — скомандовал тот.

Свора наемных грузчиков принялась за работу. Когда семиметровый по длине кузов опустел, из складов выехали два погрузчика, на вилах которых стояли картонные коробки.

— Быстро, к погрузке! — велел им Бонси. — Раджа, проследи за погрузкой, а я сейчас, — он подошел к Рамасану. — Все идет отлично, дорогой! Поезжай и закажи стол, и чтобы всего было в изобилии!

— Ясно, — ответил Рамасан.

— Мы с Раджой и моими подопечными подъедем, как только все погрузим и рассчитаемся с «заказчиком» и грузчиками.

Управляющий Вармы, нырнув в машину, хлопнул дверцей и уехал.

— Поторапливайтесь! Быстрее! — тоном надсмотрщика на каторжных работах покрикивал мошенник. Посмотрев на Раджа, он бросил: — Я буду ждать тебя в машине, — и направился к своему «мерседесу».

Через пятнадцать минут все было готово. Раджа пересчитал коробки, подписал накладные и путевой лист водителя и подошел к «мерседесу».

— Господин Бонси, кажется все. Товар погружен.

— Очень хорошо! — небрежно ответил делец. — Садись, молодец! Поехали! — сказал он водителю.

И вновь застолье… Изрядно захмелевший Раджа не замечал, что уже довольно поздно, и не помнил о том, что дома его ждет молодая жена, изнемогая от тревоги.

Оттопырив пальцы, Бонси держал в мундштуке из слоновой кости дымящуюся сигарету. Солидная доза виски ударила ему в голову. На лбу пульсировала вздувшаяся вена.

— Ну что, ребята? Трудно стало работать, а? Но ведь дураками нас не назовешь, так ведь?..

Прихвостни мошенника подобострастно рассмеялись, жуя бетель.

— А умный всегда найдет какой-нибудь выход! Будем перевозить весь товар на грузовиках «Варма-транспорт». Сюда — один, туда — другой! — нараспев объяснял Бонси, качаясь в кресле.

Снова раздался дружный хохот.

— Главное, чтобы мой брат не догадался, — он изобразил на лице гримасу и покачал пальцем. — Пусть твой тесть, Раджа, думает, что ты святой.

Бонси прищурился и посмотрел на совершенно окосевшего Раджу, который явно ничего не улавливал.

— За эту партию я должен получить семь миллионов! — выразительно округлив глаза, сообщил Бонси. — Три миллиона будут твои, — он ткнул пальцем в грудь Раджа, — а мне — четыре! — Но молодой человек уже ни на что не реагировал.

Бонси поднялся с кресла с бокалом искрящегося шампанского в руке и сказал:

— Выпьем, друзья, ваше здоровье!

— За ваше здоровье! — вразнобой прокричали собутыльники и алчно припали к веселящей сердце влаге.

Раджа ничего не соображал. Ярко освещенный зал бара качался. Он уронил голову на руки, лежавшие на столе, и отключился… Двое дюжих молодцов по знаку Бонси подхватили его под руки и повели к машине…

Жизнь Раджа превратилась в сплошное колесо. Днем — работа, а по вечерам — веселая компания, выпивка, танцы, женщины… Стараниями хитрого «благодетеля» Бонси он все больше запутывался в расставленных им сетях.

Манжу, взволнованная поведением мужа, не находила себе места, не зная, что предпринять. Но отцу сказать об этом боялась.

Во хмелю он был не буйным, а наоборот, кротким. Он мирно ложился в постель, сытый и довольный, и засыпал глубоким сном, совершенно не уделяя внимания жене.

Его окружали богатые бездельники, кутилы, прожигающие жизнь в грохоте цвето-музыки и алкогольном угаре, сыновья нуворишей — богатые щеголи, карточные шулера и мелкие торговцы. Раджа богател, его счет в банке значительно увеличился, а в сейфе хранилось несколько миллионов наличными.

Очутившись в прекрасном доме тестя — настоящем райском уголке с большим садом, где чистый воздух, много птиц, цветов и диковинных растений, и получив богатство, деньги и положение в обществе, он полностью уверовал в свою дхарму, в свое имя, олицетворяющее ее, а главное — в свою непогрешимость и правоту. Теперь он чувствовал себя важным барином, раджой и даже махараджей, у которого красивая молодая жена, шелковые халаты, тонкое белье, бархатные туфли и роскошный дом со слугами…

Манжу, получившая традиционное индийское воспитание, несколько раз робко упрекала мужа за то, что он приходит домой поздно, да еще нетрезвым. Для нее это было дико, так как в индийских семьях это величайшая редкость, и она никогда не видела своего отца в таком состоянии.

Европейское зелье проникло в Индию с приходом англичан. Поначалу его стала употреблять в основном высшая знать и часть интеллигенции, а потом и та часть народа, где менее всего чтились кастовые традиции.

Однажды Манжу не смыкала глаз до самого рассвета, ожидая Раджу. Вот наконец он появился и, покачиваясь, подошел к постели. От него разило спиртным… Когда солнце уже поднялось над кромкой гор, молодой супруг открыл глаза и попросил кофе. Манжу поднялась, надела халат, пошла на кухню и вернулась с подносом, на котором стояли дымящиеся чашечки. Раджа ожидал ее, запахнув полы халата и удобно устроившись в кресле на балконе. Его взгляд отдыхал на трепетной глади моря после вчерашнего служения Бахусу.

После кофе Манжу вновь попыталась мягко «наставить мужа на путь истинный», напомнив, что он портит свое здоровье, нарушая сон и много и часто употребляя спиртное. Она не хотела ссоры, и поэтому чисто по-дружески говорила ему обычные, простые слова, которые всегда говорят в подобных случаях.

Раджа понимал, что виноват, но не мог скрыть своего раздражения и повысил на жену голос, чем Манжу была потрясена. Она отвернулась, и из ее прекрасных глаз потекли тихие слезы.

— Не можешь и дня прожить, чтобы не устроить сцену, — проворчал Раджа знакомое многим мужьям стандартное изречение в свою защиту. — Чего ты от меня хочешь? — он зашагал по комнате. — Ты, Манжу, должна понять, почему мне приходится пить… Мне самому не нравится… Но не могу же я сидеть с ними и не пить!

— Но мой отец владеет фирмой тридцать пять лет! — со слезами возразила супруга. — Фирма процветала, дела шли прекрасно, а он никогда не угощал, и сам ни капли не пил! Что же случилось? — она подняла на Раджа влажные от слез глаза. — Неужели теперь нужно всех спаивать?!

Раджа вышел на балкон и еще выпил кофе. Немного успокоившись, он подошел к жене, взял ее за руку и попытался оправдаться:

— Твой отец стар и отстал от времени. Сейчас старые методы уже не годятся!

— Времена не изменились! — строго ответила Манжу. — А вот ты стал другим!

Не взглянув на мужа, она вышла из спальни.

После свадьбы Раджа Мери все чаще стала встречаться с Мастером Чхоту. Она была кроткой и внимательной к своему рыцарю, постепенно укрощая правдивую и мужественную натуру избранника, не терпящую никакой фальши. Она подтачивала упрямую стойкость этого мужчины нежностью и покорностью, как морская волна подтачивает скалу.

Вчера она праздновала в душе свою первую победу: Говинд согласился посетить вместе с ней пещерные храмы Элефанты.

Припарковав «форд» на стоянке около «Ворот Индии», Чхоту и Мери сели на небольшой морской трамвайчик, который за полчаса пересек Бомбейскую бухту. Над пристанью кружили чайки, тоскующие крики которых резко отдавались в ушах. Пахло йодом, свежестью и рыбой. Рыбацкие лодки, современные лайнеры и теплоходы, ослепительно белые, как снега гималайских вершин, величественно покачивались на рейде. Мимо прошел танкер, оставивший после себя острый запах нефти.

Молодые люди сошли на острове Элефанта и сразу же оказались среди памятников культуры шестого-восьмого веков. Элефанта — это пещерные храмы, связанные с культом бога Шивы. Они вошли в пещеру и, потрясенные, остановились в просторном зале, вырубленном в гранитной скале. Перед ними высилась шестиметровая скульптура Шивы. Рядом с ней — его супруга Парвати и другие боги индуистского пантеона, хранившие величественное молчание…

Возвращаясь назад, Говинд и Мери были переполнены возвышенными чувствами, ощущением вечности, которое пробуждает красота. Они чувствовали себя облегченными и очищенными от всего суетного. Свежий ветер обдувал их лица влажными запахами моря. Говинд посмотрел на свою очаровательную спутницу. Сейчас он чувствовал, что она была с ним и душой и мыслями. Короткое освобождение от суеты жизни, которое дала эта поездка, принесло в его сознание ощущение счастья.

Когда они сели в машину, молодой человек поведал своей подруге о том, что его брат Раджа, став богатым, забыл его. И еще, сам не зная почему, он рассказал ей всю свою историю: как когда-то, еще будучи детьми, они покинули родной дом и приехали в Бомбей и как дядя Рахим стал им вторым отцом. Не сказал он девушке только о том, что Хари, их старший брат, нашелся…

Говинд отвез Мери домой и погнал свой неутомимый «форд» по знакомым улицам города. Вскоре ему попался клиент. Таксист включил счетчик и принялся за привычную работу.

Дома Мери переоделась и пошла на работу в «Ателье». Оттуда она позвонила в «Варма-транспорт» и попросила к телефону господина Раджа, но ей ответили, что он сейчас дома. Поблагодарив, девушка взяла сумочку, быстро спустилась вниз и вышла на улицу. До Виле-Парле было недалеко, но у нее было мало времени, и она поехала на автобусе. Ей нетерпелось увидеть Раджа и высказать ему все, что она о нем думает.

В саду она встретила слугу, который сказал, что молодые хозяева у себя.

— Спасибо, — ответила Мери и пошла в дом. Она легко взбежала по прохладным ступеням на второй этаж и осторожно постучала в дверь, за которой слышались голоса.

На пороге появилась Манжу.

— О, Мери! — воскликнула она. — Какая радость! Входи, входи, сестра!

Хозяйка взяла гостью под руку и повела ее в комнату. Мери улыбнулась ей, но, увидев Раджа, сразу нахмурилась.

— Мери? — удивился он. — Рад тебя видеть!

Девушка бросила на него строгий взгляд и сразу же «взяла быка за рога»:

— Ты совсем другим стал, дорогой Раджа! Живешь теперь, как князь!

Молодой хозяин, не ожидавший такого поворота, побагровел от смущения.

— Семью забыл! — не унималась Мери. — Легко понять! — Она оглядела обстановку многозначительным взглядом и, уперев руки в узкую талию, бросила ему в лицо упрек: — Почему ты забыл обо всем?

— Мери! — Раджа попытался взять гостью за руку, но она резко отдернула ее и, вспыхнув, бросила на него свой синий взгляд, полный презрения и негодования.

— Не дотрагивайся до меня! Я пришла сказать тебе всю правду! Я еще не встречала такого неблагодарного человека. Твой брат работал, не жалея сил, чтобы ты ни в чем не нуждался. Он сам голодал, а ты был сыт!

Раджа стоял, опустив глаза, словно провинившийся школьник. По лицу Манжу было видно, что она довольна тем, что Мери высказывает ему то, чего не могла сказать она.

— Он так любит тебя. А ты не хочешь знать, жив ли твой брат или нет! Я вижу, что он постоянно мучается, места себе не находит, грустит и все время помнит о тебе… А ты?! — Мери отвернулась и подошла к Манжу. — У тебя нет времени навестить родного брата! А ему так плохо без тебя!

Манжу положила руку на плечо Мери, которая еле сдерживалась, чтобы не расплакаться.

— Он ждет, когда ты, наконец, придешь, а ты преспокойно живешь во дворце и думать не хочешь о нем! Эгоист! — закончила девушка свой монолог безжалостным словом, затем пересекла комнату, устланную роскошным кашмирским ковром, и вышла, оглушительно хлопнув дверью.

Раджа вздрогнул и бросился вслед за Мери, но жена остановила его.

— Вот так, дорогой! — тихо сказала она. — Но ведь Мери права!

— Да, Манжу. Завтра же пойдем к брату, — согласился с ней супруг.

— Я-то с удовольствием, а вот ты…

— Ладно… ладно. Давай переоденемся и поедем за подарками, хорошо?

Манжу ласково улыбнулась и обняла мужа.

— Конечно, милый.

В комнату ворвался теплый, ласковый ветер, наполненный запахами цветов.

Первым делом молодые супруги отправились в кондитерскую. Манжу, со знанием дела рассмотрев витрины, купила две коробки аррорутного печенья и панди.

— Это печенье твое любимое! — ласково улыбнулся Раджа. — Ты ему верна.

— Как и тебе, мой дорогой!

— Спасибо, любимая! Аррорут очень полезен. В нем содержатся витамины, питающие сосуды и мозг. Его делают из крахмальной муки, получаемой из корневищ маранти, маниока, бананов…

— Ты неплохой фармацевт, так будь же и джентльменом, — заметила Манжу, передавая ему коробки.

— Я не фармацевт, а кондитер! — пошутил Раджа. — А теперь, Манжу, пойдем в магазин подарков, я хочу купить кое-что для Фариды и Мери.

Они перешли улицу и поднялись на второй этаж магазина.

— Хочешь подкупить справедливую Мери? — лукаво улыбнулась Манжу.

— Скорее, отблагодарить, — ответил супруг.

Для Мери Раджа выбрал ажурный золотой кулон на тонкой цепочке, а для Фариды — серьги из черного янтаря. Дяде Рахиму, Говинду и Анвару он купил несколько тонких рубашек.

Рано утром следующего дня Варма, как обычно, поливал розарий. Закончив, он выключил воду, сел на скамью и с удовольствием вдохнул прохладную прану, непоеную свежестью утра и ароматами сада. Он был счастлив.

— Господин! — негромко окликнул его слуга. — Молодые ждут вас.

— Ах, да! — спохватился старик, вспомнив, что вечером договорился с детьми предоставить им свой «ролс-ройс» после того, как они отвезут его в контору.

— Доброе утро, отец! — поприветствовали его дочь и зять.

— Доброе утро, доброе утро, дорогие мои! О, вы уже при полном параде? Манжу, ты очаровательна! Это голубое сари тебе к лицу! Всегда надевай его!

— Если хочешь поднять настроение отцу, — добавил с улыбкой Раджа.

— Спасибо, Раджа! Я только выпью полчашки кофе, быстро оденусь и едем. Передавайте поклон Говинду и всей его семье. У тебя прекрасный брат. Я рад, что вы решили его навестить. Давно пора!

Когда Варма был готов, все трое пошли к машине, которая уже стояла наготове, сверкая под лучами солнца. Шофер вышел из машины и, взяв из рук Раджи сумку, поставил ее в багажник.

Доставив отца в офис, супруги направились на север, к острову Солсетт.

Увидев у ворот черный «ролс-ройс», Говинд, Рахим, Фарида и Мери, которая теперь стала частой гостьей в их доме, вышли во двор. Навстречу им шли Раджа и Манжу. Встрепенувшись от радости, Мастер Чхоту приблизился к брату и его жене. Супруги наклонились, чтобы совершить глубокий пронам — поклон уважения, но Говинд с улыбкой удержал их за плечи, приговаривая:

— Не надо, не надо!

Он смотрел на Раджа, одетого в легкий европейский костюм, и ему показалось, что он слегка пополнел.

Мери стояла в стороне и с довольной улыбкой наблюдала за встречей братьев, которая состоялась благодаря ее вмешательству.

«Не совсем еще потерял совесть», — подумала она про себя, глядя на Раджа.

— Какие дорогие гости! Раджа, сынок, проходите в дом! — засуетился Рахим.

— Прошу, проходите! — тоже пригласил Говинд.

Супруги переступили порог дома, священную черту, отделяющую очаг от Вселенной…

— Садись, невестка! — окинув красавицу спокойным взглядом, предложил таксист, придвигая ей стул.

Манжу села, смущенно оглядывая присутствующих.

Раджа стал доставать из сумки подарки. Сладости он передал Манжу, которая положила их на стол.

— Дядя Рахим, это тебе! — Раджа протянул ему две рубашки, упакованные в пакет. — А это тебе, брат! — вручил он подарок.

В это время появился Анвар, который, поприветствовав гостей, с поклоном принял подарок.

— Мери! — смущенно сказал Раджа, подходя к девушке. — Мы с Манжу хотим преподнести тебе этот скромный подарок.

— Спасибо! — кротко ответила та и зарделась.

Фарида, получив серьги и поблагодарив, тут же исчезла и вскоре появилась в новом украшении, радостная и довольная.

— О, Раджа! И ты, диди, еще раз большое вам спасибо! Эти серьги — моя мечта! — Она поклонилась гостям. — Сейчас будет готов чай.

— Прошу всех к столу! — пригласил Рахим.

Когда все расселись на просторной террасе за длинным столом, Говинд посмотрел на Раджа, и с обидой сказал:

— Так, так… значит, забыл о своем брате? Забыл, да?

— Нет, нет! Что ты, брат, не забыл! — запротестовал тот с нотками испуга в голосе. — И никогда не забуду!

Мери улыбнулась. Заметив ее улыбку, Манжу опустила глаза.

— У меня теперь много работы! Я сам всем руковожу, — зачастил младший брат, как бы оправдываясь. Заметив, что взгляд Говинда потеплел, он стал говорить тверже и увереннее. — Я стал богатым, уважаемым человеком!

Говинд наконец улыбнулся. Обстановка постепенно разрядилась, исчезла скованность. Фарида внесла большой поднос с чайником и чашками и поставила его на стол. Потом подала сладости, соки и фрукты.

— Тысячи рабочих день и ночь работают, а во главе стоит твой брат, Раджа! — торжественно сообщил младший брат я взмахнул рукой. Его глаза сверкали, как у победителя. — Это миллионное дело, увидишь. Настанет день — и исполнится твоя мечта. Я стану богатым и уважаемым человеком! — с пафосом закончил Раджа свою речь, остановив на Говинде сияющий взгляд…

Своими словами он затронул в душе Мастера Чхоту самые заветные струны, он попал в сердцевину его надежд, вселил уверенность, что мечта станет реальностью. Перед Говиндом сидел младший брат, в которого он вложил плоды своего каждодневного упорного труда, своего целеустремленного подвижничества на грани аскезы… Таксист расчувствовался. Все его сомнения сразу рассеялись, и он уже корил себя за подозрительность и нехорошие мысли, которые посещали его на протяжении всего времени, прошедшего после свадьбы Раджа.

«Зря я беспокоился», — подумал он и облегченно вздохнул.

Все пили чай и наслаждались сладостями и фруктами и лишь старший брат не прикасался ни к чему.

— Подумать только! — он хлопнул ладонью по колену. — Этот важный господин — наш малыш Раджа!

Говинд оглядел всех присутствующих радостным взглядом, в самой глубине которого таилась скорбь. Затем, с удивлением посмотрев на младшего брата, спросил:

— Когда ты успел так вырасти, Раджа? Я не верю своим глазам! Мы с вами даже не знаем, что он у нас уже взрослый! — обратился он к дяде Рахиму, на глаза которого набежали слезы. Да и у Чхоту Мастера тоже затуманился взор, а голос слегка охрип. — Глупый я! Думал, что он забыл обо мне, а он работал день и ночь! Хотел, чтобы моя мечта осуществилась. Я глупый, да, дядя? — спросил он Рахима.

Тот, вытерев глаза, дипломатично ответил:

— Нет, ты просто скучал по брату.

— Нет, дядя, — возразил Говинд, — я очень постарел и поглупел. Я даже самого простого не могу понять… — он опустил голову.

Фарида, Мери и Манжу оживленно беседовали. Анвар и Раджа вспоминали мальчишеские игры. Таксисту показалось, что он сделал для своего брата все, что мог, и что теперь тот вполне обойдется и без него. Раджа богат и уважаем. У него семья, работа, прекрасный дом и скоро он получит диплом врача. И они поедут к своему старшему брату Хари, который еще не знает, что его младшие братья живы и здоровы, а Раджа — уважаемый человек в обществе, к тому же умный и образованный…

Когда застолье подошло к концу, Говинд снова обратился к Радже:

— Желаю тебе, брат мой, быть богатым и счастливым. Работай, и пусть твое богатство увеличивается… — Он вскинул голову и повел большими глазами, с которых не сводила своего взгляда Мери, затем поднял правую руку и погрозил брату указательным пальцем: — Только не продавай свою честь. Доброе имя не купишь ни за какие миллионы! — Он подошел к Радже и крепко обнял его. Доброе сердце Говинда сжалось от смешанного братского и отеческого чувства.

Гости распрощались и сели в машину, которая мягко тронулась и, покачиваясь, покатилась по дороге, оставляя за собой легкий шлейф синеватого дымка. Говинд еще долго смотрел вслед удалявшейся машине, словно вслед своим надеждам, которые, как ему казалось, сбылись…

ГЛАВА СЕДЬМАЯ

По обеим сторонам узкой и пыльной улицы лепились лавчонки торговцев фруктами и овощами. Сухо шумели листья зонтичных акаций под набегами Лу — знойного ветра из пустыни Раджастхана.

На лотках искрились длинные бруски неочищенного сахара, мелкий горошек, дешевое печенье из гороховой муки, соленые бисквиты.

Под густым тамариндовым деревом мальчишка в коротких штанишках и разноцветной майке старательно возводил высокую пирамиду из золотисто-желтых лимонов. Мери купила десяток этих пахнущих горьковатой полынью плодов, и мальчик ослепительно улыбнулся ей, приложив деньги ко лбу.

— Спасибо за покупку, большая госпожа, — сказал он.

На ветке тамаринда была подвешена проволочная корзина, полная яиц. Мальчик, указав на корзину живыми черными глазами, спросил:

— Не купите ли, госпожа, яиц?

В этот момент к девушке подкатил пушистый рыжий щенок и ткнулся черной и влажной пуговицей носа ей в ноги, обутые в изящные босоножки из тонких ремешков, перекрестья которых охватывали голени. Она мило улыбнулась и, присев, погладила щенка. Мери с детства хотела иметь собачку, но родители почему-то не позволяли, и ее мечта так и осталась мечтой.

«Обязательно куплю себе такого симпатичного пушистика», — решила она и пошла дальше.

— Берите, берите! Красные помидоры! Только что привезли! Специально для вас, уважаемая! Покупайте! — голосисто зазывал могучий парень с пышными усами в белой рубашке с засученными рукавами. — Всего пять анн за килограмм!

Девушка купила три килограмма помидор, зелени, несколько ярких плодов гуавы и с полной корзиной пошла к остановке автобуса. До нее еще доносились голоса продавцов:

— Мелкие манго для соуса! Больше нигде не найдете, господин! Полфунта халвы отдаю за полцены!

Подошел автобус, заглушивший шум базара, обдав ожидавших горячим воздухом, который шел от раскаленного мотора.

Дома Мери поставила корзину с покупками на веранду, прошла в комнату и внимательно посмотрела на себя в зеркало. Убедившись в своей неотразимости, она решила пойти узнать, не появился ли ее возлюбленный. Гибкая, как лиана, и стройная, словно македонская сосна — каиль, она мягко ступала по теплым плитам тротуара. На ветхом крылечке невысокого домика сидел человек с длинным пучком волос на макушке бритой головы — чоти, в рубашке из красного хаддара и коротком дхоти. Он громко и проникновенно пел, часто повторяя одни и те же слова:

— Не уезжай на чужбину, милая!

Голос певца проникал в душу красавицы. Ей становилось одновременно и весело, и грустно.

— Привет, Мери! — воскликнул певец.

— Добрый день, великий Тансен! Вы так хорошо поете, просто сердце радуется! Спасибо вам!

— Благодарю тебя, доченька! Но до великого музыканта мне далеко! — и он вновь запел. Его густой, сильный, крылатый голос витал над бедными кварталами Большого Бомбея.

Мастер Чхоту, лежа под своим «фордом», укреплял рессору. У него было прекрасное настроение, и он тоже напевал веселую песенку:

— Веселитесь люди, весь квартал, к нам пришла красавица, та, что всем нам нравится…

В этот момент ключ сорвался с гайки, и он услышал певучий девичий голос:

— Такси не занято?

— А куда ехать? — спросил Говинд, закручивая строптивую гайку.

— В Парель, — ответила девушка.

Таксист ловко вылез из-под машины и встал на ноги. Перед ним стояла Мери, играя своим золотым локоном.

Быстро справившись со смущением, Чхоту напустил на себя безразличный вид.

— Что-о? Я работаю, а ты меня отвлекаешь, — пряча улыбку, громко сказал он и, подняв капот машины, снова принялся напевать.

— Какой ты сегодня веселый! — не отставала Мери, вплотную подходя к молодому человеку.

— Да, — покосился на нее тот, — настроение у меня хорошее.

— Тогда приходи ко мне вечером! — выпалила девушка и зарделась.

— А что у тебя сегодня? Свадьба?

Мастер подкрутил отверткой шуруп клеммы и поднял на Мери глаза.

— Нет! — лукаво засмеялась она, подарив ему синий взгляд. — У меня… день рождения! — тихо сообщила красавица и опустила глаза.

— О-о! — с иронией воскликнул Говинд. — Не люблю я эти дела! Вы все там будете пить вино. По-моему, ты забыла, — подчеркнул он, — что мне это не нравится. Нет…

— Значит, не придешь ко мне?

Голос Мери был едва слышен.

— Нет, не приду! — категорически отверг ее предложение таксист.

— Я написала в пригласительных билетах, что будут все родственники! — попыталась спасти положение девушка. Она тронула свой локон и заглянула своему избраннику в глаза. Сердце ее учащенно забилось. Она не ожидала такого холодного отказа и почувствовала себя беспомощной и подавленной. Возмущаться у нее просто не было сил, поэтому она улыбнулась и посмотрела на Говинда глазами, полными любви и страдания:

— Я прошу тебя, ну зайди хоть на минутку! Хоть ненадолго!

Мери слегка прикоснулась к его руке.

— Э-э… — опешил тот, — виделись мы с тобой всего несколько раз, а я уже попал в родственники? А если я приду к тебе и ты станешь говорить всем, что мы женаты?..

— Ах, вот ты как! — вспыхнула девушка.

— Да, вот так! — лукаво ответил Чхоту.

— Ну что ж, — обиженно сверкнув глазами, Мери резко повернулась и пошла прочь. Подол ее платья, гордо взметнув легкое облачко пыли, скрылся за поворотом.

— Какая злюка! Ну и Мери! Ну беги, беги!..

Говинд многозначительно улыбался, явно довольный всем, что произошло.

Двор, в котором находился уютный домик Мери, был празднично украшен цветами и разноцветными лампочками. По периметру забора были прикреплены цветочные гирлянды, которые куполом сходились на вершине высокого тамаринда, росшего в центре двора.

Длинные столы, покрытые белыми скатертями, были уставлены всевозможными закусками, фруктами и напитками. Играл оркестр, в составе которого помимо национальных индийских инструментов были саксофон-тенор и скрипка-альт. Музыканты в белых одеждах из легкого хлопка, пританцовывая, извлекали из своих инструментов захватывающую мелодию.

Гостей было много. Здесь были все родственники виновницы торжества, а также гоанцы, живущие в Бомбее общиной, и из Панджима. Индусы-ортодоксы, мусульмане, парсы и представители всевозможных профессиональных каст и национальных меньшинств — адиваси — все были веселы, искренни, радостны и объединены праздничным настроением. Они отмечали день, в который по велению Господа в этот мир явилась прекрасная Мери… Гости пели и танцевали.

Для желающих приобщиться к божеству, оплодотворяющему в душе человека желания, был приготовлен отдельный столик, уставленный бутылками с вожделенными наклейками.

Мери грустила. Она сидела на скамейке недалеко от калитки в великолепном голубом платье, похожая на принцессу. Ее волосы слегка прикрывали лоб, полуопущенные веки скрывали печаль, притаившуюся в ее глазах, губы были слегка приоткрыты…

Смеркалось. Двоюродные и троюродные братья и сестры произносили в честь девушки речи и пели для нее песни. Виновница торжества то и дело приглашала гостей угощаться праздничными блюдами, но душа ее страдала, и ей с трудом удавалось сохранять на лице улыбку.

«Какой он жестокий, — подумала бедняжка, — так грубо отказался от моего приглашения! Я ведь унижалась перед ним, просила зайти хотя бы ненадолго, но он почему-то был непреклонен. Ну что ж, придется терпеть и ждать, может быть, все и уладится», — успокоила она себя.

Вдруг кто-то прикоснулся к плечу девушки. От неожиданности Мери вздрогнула и оглянулась. Перед ней стоял монах-отшельник в несколько странном одеянии. На его голову был нахлобучен старый пробковый шлем времен колонизации, на носу — темные круглые очки. Лицо обрамляла длинная черная борода, а одет он был в черный плащ, на котором блестела металлическая цепь, типа вериги, с большим крестом.

Заиграл оркестр. Саксофон, гнусавя на манер хотара — жреца, произносящего гимны в праздник первых плодов, вплетал свои звуки в чарующую мелодию. Застучали барабаны. Все гости, кроме стариков, взявшись за руки, закружились в танце — то страстном, ритмичном и огненном, то плавном и мягком, как лунный свет, высвобождающем душу из тисков повседневных забот. Веселье разгоралось, как солнце, и медленно шло к зениту небосвода торжества…

— Здравствуй, Мери! — хриплым голосом почти прокричал монах-отшельник. — Как поживаешь? — спросил он и сел рядом с ней.

— Здравствуйте.

Девушка бросила на незваного гостя испуганный и недовольный взгляд и отодвинулась, но тот снова подсел к ней поближе и «прокукарекал» голосом молодого петуха:

— С днем рождения!

— Благодарю! — ответила Мери в надежде, что сей странник после этого отстанет от нее и уйдет восвояси. Показывая всем своим видом, что разговор окончен, она отвернулась от него. Однако пришелец продолжал сидеть на скамье и явно не торопился уходить.

— Может быть, вы хотите поесть и выпить за мое здоровье? Прошу вас к столу! — девушка указала монаху на ярко освещенные столы.

— Благодарю, госпожа! Я не ем и не пью после заката солнца… Господи! — возопил отшельник и возвел глаза к звездному небу. — Благослови принять от частых звезд зрения, от синя моря — силы, от сырой земли — резвости, от буйного ветра — храбрости! Еще раз, Мери, с днем рождения!

— Я же сказала, что благодарю вас за внимание ко мне. Но сейчас мне некогда. У меня гости, и я должна быть с ними.

— Нет, дорогая, ты должна быть со мной!

Девушка вспыхнула и с негодованием посмотрела на монаха-наглеца.

— Истинно велик, моя любезная, тот, кому безразлично: золото или булыжник… А вы любите золото? — незваный гость наклонился к хозяйке дома.

— Извините, но я не понимаю, что вам от меня нужно? Я не намерена выслушивать ваши проповеди и бестактные вопросы.

— Это некрасиво с твоей стороны, Мери! — громко и хрипло воскликнул монах. — Ты же сама меня пригласила, а теперь не хочешь даже поговорить!

— Кто вас пригласил?

Мери резко повернулась к отшельнику. У нее был такой вид, что казалось, она вот-вот растерзает настойчивого прилипалу на мелкие кусочки.

— Ты пригласила, — тихо настаивал незнакомец. Он провел узкой рукой с длинными пальцами по бороде и добавил: — И еще говорила: «Ты приходи, я буду ждать». Я здесь, а ты спрашиваешь, кто меня пригласил.

Монах снова придвинулся поближе к красавице.

— С какой это стати я могла вас пригласить? — ничего не понимала та. — Чего вы хотите? Я с вами не знакома!

Странный гость почувствовал, что нить разговора вот-вот оборвется, так как Мери, кажется, не на шутку рассердилась и от нее можно ожидать самого непредвиденного поступка.

— Вглядись! — торжественно продекламировал он. — И ты увидишь в моих глазах отблеск страстной любви… И прошу: не оскорбляй моего чувства, — он поднял перст к небу, — потому что я люблю тебя! И ты тоже любишь меня, — растягивая последние слова закончил монах свой монолог.

Слова любви, конечно, приятны каждой девушке, но этот чудак явно не учитывал, что важно и то обстоятельство, из чьих уст они исходят. А потому Мери, угрожающе сверкнув глазами, бросила велеречивому старцу:

— Прикуси язык!

— Нет! Прикусить свой язык мне не удастся! Нет зубов, нечем кусать!

Этот на вид благочестивый муж, похоже, валял дурака. Терпение девушки было исчерпано. Она поднялась со скамейки с пылающим лицом и набросилась на надоевшего незнакомца:

— Если ты немедленно не уйдешь отсюда, у тебя не только зубов не будет! Я оставлю тебя без бороды!

Угроза, заключенная в гневных словах Мери, не замедлила реализоваться: девушка резким и ловким движением своей изящной белой ручки с великолепным браслетом на запястье вцепилась в бороду монаха и с силой дернула ее книзу. Черная густая борода, отделившись от подбородка пришельца, оказалась у нее в руке.

Мери онемела от ужаса, не в силах ничего понять. Монах вскочил на ноги и подбежал к ней.

— Не надо волноваться, милая! Мне для тебя ничего не жалко! — с этими словами незнакомец сдернул с себя черный плащ, под которым был светлый костюм, белоснежная рубашка и яркий галстук. За плащом последовали очки и пробковый шлем.

— Здравствуй, Мери! — весело воскликнул молодой красавец по имени Говинд.

— Мастер Чхоту?! — радостно сказала девушка и смутилась. Но чувство радости и смущения быстро сменилось обидой.

«Он не смеет так обращаться со мной!» — негодовала она, отвернувшись от возлюбленного и быстро направляясь к гостям. Но ее сердце сладко трепетало: «Он признался, признался мне в любви! Ну и чудак! Нашел форму признания!» — с этими мыслями Мери, легкая, как птичка, запорхала среди танцующих гостей. Только теперь она заметила, как их много и как здесь весело! А для этого нужно было лишь одно: появление ее избранника, без которого теперь ее жизнь не имеет смысла.

— Мери, подожди! — крикнул вслед ей Говинд, но она не услышала его. Он поправил галстук и пошел искать свою возлюбленную, отвечая улыбками на улыбки гостей. Еще минута, и он выудил беглянку из круга ее родственников и повел в центр двора, кивнув музыкантам.

Саксофонист, будто слон, качнув серебряным «хоботом» своего инструмента, начал выводить плавную мелодию, которую подхватили свирель и флейта. Гости притихли. Табалчи неистово выбивал сложный ритм. Говинд запел. Его мягкий баритон, сливаясь с музыкой и лунным светом, переливался и искрился, словно водопад Герсоппа на реке Шаравати. Из кустарника неслась соловьиная трель, заполнявшая короткие паузы в его песне. Влюбленные танцевали. Их гибкие и мягкие движения в такт изумительной музыке завораживали присутствующих, которые, не в силах устоять на месте, хлопали в ладони и приплясывали, подражая Говинду и Мери.

пел Говинд.

Голубое платье Мери трепетало, переливаясь серебряными цветами. Белые туфельки на миниатюрных ножках мелькали, как гималайские ласточки. Ее партнер то круто поворачивал торс, то затейливо поводил плечами. Его глаза, сердце и душа пели, и Говинду казалось, что с ним поет вся вселенная…

Веселье все более и более увлекало всех гостей — от мала до велика. Дети, подражая танцующей паре, выделывали различные па, сияя счастливыми мордашками. Мужчины и женщины, положив друг другу на плечи руки, раскачивались в такт музыке. По лицам музыкантов струился пот.

Но вот Чхоту закончил свою «партию», и в ответ ему зазвучал серебристый голосок Мери, ниспадая, как вода с весел лодки любви, гневный и недоверчивый:

Хор женских голосов повторил последние слова песни. Флейта то захлебывалась, как соловей, выводящий трели, то вновь мягко вела мелодию, чистую и прозрачную.

Говинд, раздосадованный коварным ответом возлюбленной, бросает ультиматум:

вынимает из нагрудного кармана флакон.

Убедившись в искренности признаний своего избранника, Мери спешит его успокоить:

После такого монолога девушки Говинд, радостно улыбаясь, поднимает руки и отбрасывает яд в сторону, берет возлюбленную за талию. Раздается шквал аплодисментов. Гости обступают прекрасную пару, слышатся поздравления. Мери, счастливая и раскрасневшаяся, поправила густые, шелковистые локоны и посмотрела в глаза молодому человеку, который прочел в их синем омуте бесконечную любовь. Он взял ее за руку, а она прикоснулась своей бархатной ладонью к его щеке…

Миновала ночь, настало утро. Ветер осторожно шевелил листву на деревьях, протяжно пели петухи. Бледно-розовые отсветы зари сменились золотистыми бликами первых солнечных лучей, которые играли на лазурной поверхности моря. Остатки ночной тени медленно таяли на побережье, город просыпался.

Мастер Чхоту запустил мотор своей «Басанти» и поехал по знакомой улице. Двигатель с удовольствием втягивал свежий, насыщенный кислородом воздух, издавая мерные, ритмичные звуки.

На сердце у Говинда было легко и спокойно. Его отношения с Мери развивались как нельзя лучше. Он был счастлив, что юная красавица, чуть было не лишившаяся в его глазах своего очарования из-за неправедного «бизнеса», изменилась, взялась за ум и любит его беззаветно. В этом он был уверен.

«Такая пойдет со мной в огонь и в воду», — решил он и переключил скорость. Машина, как бы очнувшись, легко полетела вперед. На дороге возникла согбенная серая фигура с веником и совком. Говинд притормозил, чтобы объехать этого представителя касты «неприкасаемых».

— Эй, подметальщик! — крикнул он, опершись локтем на опущенное стекло дверцы.

— Какой же я подметальщик?! — послышался возмущенный писклявый голос, и его обладатель распрямился, поправляя круглые очки, привязанные веревочками за оттопыренные уши. — Нет, это не я подметальщик, а моя горькая судьба! Она выгнала меня из дома!

— Извини, что обидел тебя! — сказал таксист и посмотрел на него. — А ты очень похож на одного моего знакомого торговца бананами!

— Так это я и есть! — ответил ему тот. — Вот таким стал Джаган! — чуть не плача, признался он, узнав Мастера Чхоту.

— Как?! — удивился Говинд, с трудом узнавая в этом грязном нищем бывшего продавца и, тем более, дельца наркобизнеса Джаксона. — Неужели это ты?!

— Да, Чхоту Мастер.

— А почему ты метешь улицы?

— Полиция все забрала, и моим детям нечего есть, — сокрушенно сообщил Джаган.

— А куда делся твой костюм, твои волосы? — грустно осведомился молодой человек, посмотрев на его лысую голову с остатками редких волос у самого лба.

— У кого нет денег, тому и волосы не нужны! — философски заметил бедняга.

Говинду стало жаль незадачливого бизнесмена, он выключил мотор и вышел из машины.

— Я в отчаянии! У меня ничего нет! — запричитал Джаган со свойственной ему откровенностью. — На хлеб даже не хватает!

— И у тебя ничего не осталось? — почему-то улыбнулся таксист.

— Устроили обыск, а потом все забрали, — шмыгал тот носом. — Бриллианты забрали, ковры, посуду… все у нас забрали и из дома выгнали. А чтобы снять квартиру, у нас нет денег. Я стал нищим. За один день из богатого человека я превратился в жалкого бедняка! — Ветерок забавлялся одинокими прядками на лысой голове неудачника, торчащими в разные стороны. Он грустно посмотрел на высокого и статного Мастера Чхоту и опустил свои близко посаженные глаза. — О чем думают наши власти? Муниципалитет дал мне работу, но платит всего пять рупий в день за то, что я подметаю улицу в этом районе! — жалобно поведал Джаган.

— Что ж, Джаган, неизбежно одно из двух: или человек покидает богатство, или богатство покидает человека. Но читать тебе мораль теперь нет смысла, Я думаю, ты все понял на своем горьком опыте, — мягко сказал Говинд, положив руку ему на плечо.

— Две недели я искал работу и не находил. Я не мог смотреть на мучения моих детей. Они плакали от голода, — всхлипывая, исповедовался бедняга и сморкался в грязную полу полотняной рубахи.

— Подожди, Джаган, я сейчас!

Говинд подошел к машине и открыл дверцу ящичка, именуемого в среде таксистов пикантным словом «бардачок», и извлек из него завернутые в старый пожелтевший путевой лист купюры.

— Когда-то ты дал мне на чай девяносто рупий!

— А? А! Да, да! — засуетился Джаган. — Да, на чай! Вспомнил!

Он глупо заморгал глазами и алчно посмотрел на руку Говинда со свертком.

— Я сохранил их. Знал, что настанет черный день. Контрабанда к добру не приводит.

Когда деньги оказались в руках Джагана, он всполошился, засуетился и залепетал быстро и отрывисто:

— И где были мои уши? Ты ведь предупреждал меня!

Торговец посмотрел Говинду в глаза и, явно повеселев, затараторил:

— Ты — ангел! Ты — спаситель! Для меня девяносто рупий — целое состояние! — он положил деньги в карман широких штанов и схватил себя за уши — в знак раскаяния. — Прости меня, Мастер Чхоту, прости! И спасибо! — он неуклюже повернулся и, вяло перебирая кривыми ногами, засеменил домой.

— Накупи бананов на эти деньги! Будешь торговать ими, как и раньше! — посоветовал ему вслед Говинд.

Джаган махнул ему в ответ рукой и исчез за углом.

Говинд всегда ел мало, и в основном пищу, в которой сама природа накопила энергетический потенциал. Это, прежде всего, были спелые фрукты и блюда из зерен: риса, пшеницы, гороха и тому подобных, а также зелень. И очень любил чай, черный, душистый, предпочитая цейлонский.

Вот и сегодня, легко пообедав и выпив чаю, он сел на берегу под сенью арековой пальмы и задремал под легкий шорох волн. Был жаркий полдень, когда жизнь в городе затихает…

Через некоторое время таксист взглянул на часы: они показывали четверть четвертого. Пора ехать. Он встал, немного полюбовался ровной блестящей поверхностью моря, вздохнул и направился к своей «Басанти». Через десять минут он подъехал к стоянке такси, где почему-то скопилось очень много машин. До него донеслись возгласы:

— Мастер Чхоту приехал! Мастер, мы так ждали тебя!

Он вышел из машины. Шум и суета обрушились на таксиста, только что так сладко дремавшего на берегу вечности.

Высокий плотный сикх в голубой чалме, напевая, одаривал каждого пакетом с ароматным печеньем.

— О, Чхоту! — обрадовался он. — Я хочу тебя угостить. Открой рот и попробуй мое печенье. Оно превосходно. Рецепт мой, а пекла, конечно, жена. Это древнейший рецепт! Аррорутное печенье, нежнейшее! Вот так! А это тебе с собой, — и он вручил ему пакет.

— Спасибо, дорогой Рамдас! А что за радость у тебя?

— Брат получил диплом колледжа! Вот он, гляди, это его фотография. Какой парень, а? — не уставая, делился таксист своей радостью и восхищался братом.

Говинд посмотрел на увеличенную копию диплома и сразу вспомнил о своем Радже, о своем любимом брате…

— Мой брат тоже сдал экзамены! — громко сообщил он друзьям и коллегам.

— Ну, тогда и ты должен всех нас угостить и заказать такую же фотографию! — посоветовал возбужденный Рамдас.

— Еще большую сделаю! — воскликнул Говинд. — Пусть весь квартал знает, какой молодец мой брат Раджа!

— Мы знаем твоего брата! Орел! Мы же были на свадьбе. Красивый, стройный, словно гималайский деодар! — кричали веселые голоса.

Постепенно таксисты стали разъезжаться, сажая клиентов.

— Да, Мастер Чхоту, обязательно сделай большую фотографию брата. Это же на всю жизнь.

— Поздравляем тебя, Рамдас, и твоего брата. Пусть его ученость служит нашему народу! — кричали таксисты, поглощая печенье и запивая его водой.

Отделившись от друзей, Говинд подошел к Рамдасу и спросил его:

— А где это выдают? — он указал на свернутую трубочкой копию диплома и фотографию.

— А ты его номер знаешь?

— Да, да, я сейчас.

Говинд вытащил из нагрудного кармана рубашки путевой лист, на котором когда-то записал номер.

— Не надо, не ищи, Чхоту! Назовешь номер в колледже, и тебе все выдадут.

— Спасибо, Рамдас! — поблагодарил Говинд и хлопнул его по плечу. — Еще раз поздравляю тебя! А печенье очень вкусное!

— Благодарю! — пробасил тот и принялся угощать вновь прибывших коллег.

Говинд, не мешкая, помчался в колледж. В конце пути дорога проходила через великолепную манговую рощу. Душа Говинда пела. Тени деревьев мягко падали на машину, которая легко скользила по гладкой дороге. Он остановился у ворот парка, на территории которого находился колледж, и направился к главному корпусу, как посоветовал ему привратник, прямо к декану факультета или его секретарю. Весело взбежав по ступеням широкой лестницы, он оказался на втором этаже, повернул направо и по красной ковровой дорожке подошел к массивной двери. Он постучал и, не услышав ответа, вошел.

— Вам кого, господин? — приветливо спросила девушка приятным голосом.

— Простите, но мне хотелось бы узнать результаты экзаменов моего брата.

— Вы знаете его номер?

— Да, семьдесят пять-тридцать восемь.

— Это по коридору налево. Ищите дверь с надписью: «Секретариат факультета».

— Спасибо, госпожа! — поклонился Говинд.

— Не за что! — улыбнулась девушка, не отрывая от него долгого взгляда.

Но таксист не обратил на это ни малейшего внимания и отправился искать секретариат факультета.

— Добрый день, господин! — сказал он худощавому человеку в очках с жидкими волосами, зачесанными назад.

Объяснив причину своего визита, таксист назвал номер. Секретарь, а может быть декан, в чем Говинд сомневался, открыл толстую тетрадь и стал водить по страницам пальцем со сломанным ногтем.

— Значит, семьдесят пять-тридцать восемь, не так ли, — бормотал человек в очках.

— Да.

— Ни здесь, ни здесь, — приговаривал он, разыскивая нужный номер, — ни здесь. А! Вот он. Как зовут вашего брата? Рамеш Гупта?

— Моего брата зовут Раджа! — возмутился Говинд и сжал кулаки.

— Как?

— Раджа.

— А это номер Рамеша Гупты! — удивленно ответил очкарик, метнув быстрый взгляд на посетителя, который начинал терять терпение.

— Так как зовут вашего брата? — холодно переспросил служащий.

— Раджеш Шривостав.

— Раджеш! Одну минуту! — и рука чиновника взяла другую тетрадь. — А! Раджеш Шривостав! Очень печально, — произнес он, не отрывая пальца от найденной фамилии. Секретарша перестала стрекотать на машинке. Воцарилась глубокая тишина. На лице Говинда появился румянец. — Гм! Он провалил экзамены! — наконец сообщил секретарь и захлопнул тетрадь.

Говинд не поверил своим ушам.

— КАК?! — спросил он голосом, похожим на рычание раненого зверя. — Вы лжете! — Он схватил очкарика за лацканы пиджака и едва сдержался, чтобы не вытряхнуть его тщедушное тело из рукотворной оболочки.

— Чего вы хотите от меня? — завопил тот, испуганно вращая близорукими глазами. — Я ведь ни в чем не виноват!

Опомнившись, таксист медленно разжал пальцы, и секретарь благополучно высвободился из его рук. Отряхнувшись, словно петух, побывавший в луже, он с облегчением посоветовал агрессивному посетителю:

— Поговорите лучше с братом.

От этих слов Говинд сник и, пробормотав нечто, отдаленно напоминающее извинение, быстро вышел.

ГЛАВА ВОСЬМАЯ

Мастер Чхоту гнал машину на предельной скорости, но правил движения все же не нарушал — в силу привычки. Солнце уже садилось. Дороги были забиты транспортом, раздражали светофоры. Говинд спешил. Но еще не решил, куда ему ехать и где застать брата.

«Так обмануть меня и дядю Рахима! Подлец! Назвал чужой номер! Какая ложь! Где его искать? Ехать к тестю в «Варма-транспорт» или домой?» — лихорадочно думал таксист, лавируя в потоке машин. До его слуха доносились незлобивые ругательства со стороны других водителей, но он уже привык не обращать на это внимания, потому что спешить приходилось довольно часто и ради клиента, и ради заработка… Но сейчас дело касалось его чести и чести младшего брата, чести всей семьи и чести старшего брата Хари… Обида и ярость обдавали его горячей, обжигающей волной, но он сохранил выдержку и хладнокровие. Его рассудок, неусыпный страж чувств, работал в подобных ситуациях надежно.

Наконец, он миновал центр города и вырвался на Колаба-роуд. Обогнув Эфгэн-Чадж — афганскую церковь, вырулил на Майо-роуд. Здесь он чувствовал себя как дома. Остановившись у светофора, Говинд, не отрываясь, смотрел на его красный глаз и лихорадочно думал, куда ехать.

«Для начала проверю несколько «Диско-клубов!», — решил он и уже через несколько минут остановился около объемистого ствола мангового дерева, которое, как могучий страж, высилось у тяжелых ворот из кованого железа. Он вышел и пружинистой походкой направился к сияющему иллюминацией зданию клуба по дорожке, усыпанной гравием. Не взглянув на неподвижно застывшего швейцара, он стремительно вошел в ярко освещенный зал и невольно прищурил глаза. В воздухе витал сигаретный дым и резкий запах алкоголя. Бармен, скорее похожий на мясника, наполнял изящные бокалы всевозможными напитками. Слева таксист увидел игорный стол, справа — пеструю толпу танцующих, а на невысокой эстраде — секстет музыкантов, вооруженных электрогитарами, электроорганом и клавишным синтезатором.

Говинд стал пристально разглядывать танцующих и сразу заметил Раджа, который танцевал, прижав к себе пышную красавицу и часто сбиваясь с ритма. Было видно, как говорится «невооруженным глазом», что он сильно пьян.

С эстрады звучал шлягер, исполняемый певицей в длинном облегающем платье, переливавшемся, словно чешуйчатая шкура кобры. Она мягко извивалась рядом с тощим хлыщом в черном смокинге с красным галстуком-бабочкой, который подпевал ей:

Чхоту с ужасом смотрел на отвратительное стадо дергающихся двуногих существ.

— Однако, — сказал он, — что-то никто в обморок не падает! А жаль!

В несколько мягких и мощных, как у тигра, прыжков, он оказался у подмостков.

— Эй, музыканты! — громко крикнул таксист. — Прекратите! Прекратите!

Но те не унимались.

— Прекратите! — еще громче крикнул Говинд и угрожающе махнул рукой.

Музыка смолкла. Танцующие замерли, в недоумении оглядываясь на эстраду, откуда широким и решительным шагом шел Мастер Чхоту, направляясь к Раджу. Перед ним расступились. Он остановился и в упор посмотрел на брата. Тот поднял на него осоловевшие глаза, с трудом узнавая, кто перед ним стоит.

— Брат! — наконец небрежно произнес он, качнувшись. Его партнерша, почуяв, что «дело пахнет керосином», решила не рисковать и растворилась в пестрой толпе.

— Чего тебе надо? — грубо и зло спросил Раджа, расставляя ноги пошире, чтобы не упасть.

Ничего не отвечая, Говинд сделал навстречу ему шага и, молниеносно выбросив вперед кулак правой руки, ударил брата по лицу. Потрясенная челюсть Раджа безвольно отвисла, а его обмякшее тело опустилось на тщательно отполированный паркет из гималайского деодара. Толпа в ужасе отпрянула, словно тростник от набега тайфуна. Стало совсем тихо.

— Каждого, кто меня тронет, я убью на месте! — негромко, но убедительно предупредил таксист, но это уже было излишним. Вид его братца был красноречивее всяких слов.

Раджа с трудом пришел в себя и, тряхнув головой, медленно поднялся на ноги.

— Чего мне надо, да? Чего мне надо?! — гневно закричал старший брат. — Ты не знаешь, подлец? Вот как ты заплатил за все мои мучения!

— Чего я тебе не заплатил? — еле ворочая языком переспросил Раджа, явно не понимая, чего от него хотят. — У меня нет времени, говори быстрее! — он поправил перекосившийся галстук и выпрямился. — Чего надо?

— Вот как? Времени у тебя для меня нет?! Какой ты стал важный! — Говинд презрительно скривил губы. — А я лучшие годы себя не жалел, работал, как каторжный, на тебя. А ты мне о времени говоришь?

Глаза Чхоту горели, как угли, раздуваемые мехами гнева.

— Жалкий человек! Не смог выдержать экзаменов! И всех нас обманул. На, негодяй, полюбуйся на это! — он бросил в лицо Радже выписку, полученную в колледже, которую поспешно напечатала перепуганная машинистка.

— Ну и что?

Младший брат обвел присутствующих насмешливым взглядом и криво усмехнулся.

— Ты все узнал? А мне наплевать на это…

— Да, я все узнал. Но поздно узнал, а то оставил бы тебя тогда на вокзале. Клянчил бы милостыню и жил бы, как нищий, но совесть, может быть, сохранил бы! Да ты от богатства и этих ресторанов голову потерял и на ногах почти не держишься. Как же ты сможешь потом работать?

— А ты сам, видно, не знаешь, что тебе надо. Ты же мечтал, чтобы я был богатым. Теперь я богач! У меня блестящее положение! Ну зачем мне эта бумажка, если я и так добился всего?!

Раджа снова покачнулся, едва держась на ногах.

— Это верно, — тихо сказал Говинд, — не нужна тебе эта бумажка, ты продал себя за другие бумажки!

— Эх-х! — как от назойливой мухи, отмахнулся от брата студент-неудачник. — Сам знаешь, что за эти бумажки люди готовы продать и совесть и честь!

— Да, и ты тоже продал их. Ты продал и совесть, и честь, и самоуважение. У тебя нет ничего. Ты — богатый нищий!

— Н-не надо меня учить! — икнул гуляка. — Это философия трусов. Чтобы разбогатеть, нужна большая смелость! И у меня… она есть, а у тебя ее нет! Таким, как ты, суждено нищими родиться, жить в нищете, работать всю жизнь и умереть в нищете! — заключил свой метафизический монолог сын тьмы, больно пронзив доброе сердце своего старшего брата. Ему не хватило ума, чтобы промолчать, и он сказал страшные слова, пошел открытым злом без забрала на суть и соль жизни, ветхий, ничтожный прах, жадный, себялюбивый алчный червь, мгновение в вечности, песчинка во вселенной! Но этого ему показалось мало, и, оставив лжефилософию, он цинично заявил:

— Разве я виноват, что ты остался бедным и необразованным? Иди и наживай деньги, если посмеешь!..

«Бить его жалко и бессмысленно, — подумал Говинд, — да и что это изменит? — К нему внезапно вернулась его обычная рассудительность. — То, что Раджа сказал все это в пьяном виде, не смягчает его вины. Но он сказал то, что сказал, и то, что он думает».

Таксист бросил взгляд на застывшую публику, резко повернулся и решительно направился к выходу. С мрачным видом «рухнул» он на сиденье своей верной «Басанти», раздраженно хлопнул дверцей и нажал на газ. Бешеный стук сердца больно отдавался в висках.

В дом Говинд вошел мрачнее тучи. Его глаза, в которых светилась ярость, беспокойно бегали.

Фарида, увидев брата, подняла на него испуганные глаза и с тревогой спросила:

— Что с тобой, брат мой?! Что случилось? Что-то на дороге?

— Нет! — грубо отрезал Чхоту, повергнув девушку в полное замешательство, так как таким она не видела его никогда.

Почуяв неладное, ей на помощь пришел Рахим:

— Сынок, садись и успокойся. Фарида, принеси брату чаю, побыстрее!

С трудом уговорив сына выпить чаю, отец спросил:

— Что произошло, Говинд, на тебе просто лица нет!

— Он всех нас, дядя Рахим, обманул! Всех! Он подлец! Имя ему — негодяй! — гневно выкрикнул молодой человек и, вскочив, бросился к машине. — Я ему покажу! — угрожающе добавил он.

Испуганная Фарида преградила ему путь.

— Никуда ты не поедешь! Куда тебе, ты ведь вне себя! Брат, пойдем домой!

— Оставь меня! Оставьте меня все! — сопротивляясь, кричал таксист.

— Успокойся, пожалуйста, успокойся! — попросила Фарида, чуть не плача.

— Я ему покажу! Он меня еще узнает! Меня трусом назвал! Это я учил его ходить по земле, сделал человеком. Он достиг высокого положения, потому что я работал на него до седьмого пота! А теперь он называет меня трусом, потому что я не сумел разбогатеть! — Эти слова шли из страдающего, честного и обиженного сердца Говинда. — Ну ничего! Он меня еще узнает. Дядя, он не заработает и за десять лет того, что я заработаю за полгода! — решительно сказал он, снова направляясь к машине.

— Брат! — воскликнула Фарида, умоляюще глядя ему в глаза.

— Фарида, не задерживай его, — строго сказал Рахим, — оставь его!

Отец взял дочь за руку и отвел ее в сторону, поняв, что глубоко оскорбленной и уязвленной душе сына, дошедшей до крайнего напряжения, требуется какой-то выход.

Говинд сел в машину и нажал на акселератор.

— Давай, «Басанти»! Давай! Ну, давай, заводись, говорю, заводись!. Сегодня со мной шутки плохи! — угрюмо бросал он, но машина стояла, как вкопанная, невзирая на его призывы. — Ну ладно, Бог с тобой! Стой здесь!

Чхоту с досадой сплюнул и исчез в темноте.

Мери, которая слышала всю сцену, стоя в своем дворе за высоким забором, быстро вышла на улицу и, увидев возлюбленного, неслышно последовала за ним, словно тень.

На пути Говинда возник небольшой кабачок, уютно расположившийся между двумя высокими пальмами и густым кустарником. Его окна зазывно светились в темноте. Недолго думая, таксист вошел в небольшой зал и закашлялся от густого табачного дыма, висевшего в воздухе.

— Почему не работает вентиляция, хозяин?! Ведь в этом пекле нечем дышать! — грубо сказал он узкоглазому и низкорослому владельцу распивочного заведения, который вышел к нему навстречу.

— Простите, господин! Минуточку!

Коротышка встал на табурет и распахнул окно.

— Вот так будет лучше! — смягчился посетитель и сел за столик у открытого окна.

— Чего изволите? — склонился над ним хозяин.

— Сегодня я позволю себе выпить. Принеси мне такого, чтобы на душе стало легче и не валило с ног.

— В таком случае лучше вина, господин! Я сейчас же распоряжусь!

Когда на столе появилась литровая бутылка красного десертного вина, Говинд сказал:

— Спасибо! И еще, пожалуйста, сок манго.

— Хорошо, господин!

Налив полный стакан вина, Чхоту стал ждать, когда принесут фрукты. Единственный официант, молодой паренек, тихий и улыбчивый, похожий на китайца, принес ему спелые оранжевые плоды. Молодой человек взял в руку стакан и задумался. В его жизни это был первый случай, когда он решился принять алкоголь.

— И мне налей вина! — вдруг услышал он серебристый женский голос с нотками гнева.

Он удивленно поднял глаза и увидел Мери, которая поставила на стол такой же, как у него, стакан и потребовала:

— Налей мне вина!

— Мери, лучше иди отсюда! — грубо бросил он девушке.

— Не уйду! — отрезала та и села на лавку напротив Говинда. — Тебе можно пить, а мне почему нельзя? Ты же не привык пить вино, быстро опьянеешь. Я и сама никогда не пила. Я дураков вином поила. Ладно, давай выпьем! — Она взяла бутылку, налила свой стакан до краев и стала медленно подносить драгоценную влагу, в которой «таится истина», ко рту.

— Не смей! — крикнул таксист и стукнул кулаком по столу.

Мери с удовольствием покорилась, опустила стакан на стол и сказала:

— Ах вот как?! Ты считаешь, что пить не надо? Прекрасно! Значит, ты против того, чтобы я пила? Так с какой же стати ты решил напиться?! Ты же сам говорил мне, что не любишь, когда пьют. Морочил мне голову, хитрец?

Увидев, что ее слова не производят на молодого человека желаемого воздействия, Мери категорически заявила:

— Я тебя предупреждаю: не смей к бутылке прикасаться!

Забыв о своих обязанностях, официант оглянулся, услышав звонкий голос девушки. Несколько посетителей, тоже оторвавшись от своих стаканов, с интересом наблюдали за весьма любопытной сценой.

Говинд посмотрел на Мери, и его глаза наполнились нежностью. Легкий гнев придавал ей еще больше прелести, он невольно любовался возлюбленной и в глубине души чувствовал, что она спасает его, спасает в очень тяжелую минуту его жизни…

— Если ты притронешься к бутылке или к стакану, — строго продолжала девушка, — я стану пить до бесчувствия!

Она вновь взяла стакан и решительно сверкнула своими бесподобными глазами. Говинду показалось, что она сделает то, о чем говорит. Это было в ее характере.

— Себя не жалеешь, так хотя бы меня пожалел! — с этими словами Мери поднесла стакан к своим алым губкам.

— Нет! Не смей! — потребовал Чхоту.

— Почему же? Ведь тебе стакан дороже? — заявила Мери.

Это наконец привело к желаемому результату: Говинд отодвинул вино и опустил голову. Потом он резко встал и, подозвав официанта, расплатился. Мальчишка широко улыбнулся.

Оглянувшись на Мери, таксист пошел к выходу. Красавица последовала за ним.

Полицейский «джип-лендровер» с пронзительно воющей сиреной мчался на предельной скорости, преследуя пытавшийся улизнуть тяжелый грузовик, крытый брезентом, из выхлопной трубы которого валил черный дым.

— Быстрее! — приказал водителю сержант. — Теперь им не уйти от нас. Вместе с товаром возьмем! — полицейский выхватил из кобуры «кольт» и положил его на колени.

Водитель грузовика, а это был Рамасан, понял, что на сей раз уйти не удастся, им овладела паника, и он прокричал Анвару, сидевшему рядом с ним:

— Надо смываться! — резко нажав на тормоз, скомандовал он и прыгнул под откос.

Тот неловко поспешил за ним и вдруг вскрикнул от резкой боли в ноге.

— Молчи! — цыкнул на него водитель.

— Моя нога! — Анвар почти плакал от боли.

Сообщник схватил его за руку и оттащил в придорожные заросли кустов.

Послышался вой сирены.

— Полиция уже здесь! — ужаснулся Рамасан и, бросив Анвара, пустился наутек.

«Джип» остановился около грузовика.

— «Варма-транспорт», — прочел сержант надпись на его боковой стороне. — Посмотри, кто в кабине, быстро! — скомандовал он водителю.

— Странно, господин начальник! Куда они могли подеваться? — послышались возгласы водителя, который никого не обнаружил.

— Заткнись! — грубо оборвал его сержант и прислушался. Из кустарника доносился слабый стон…

— Кто не знает твою тайну, тот никогда тебя не продаст! — напевал один из пьяных собутыльников Бонси.

Сегодня, как обычно, делец ужинал в баре со своими приспешниками. Он наслаждался, закинув ногу на ногу и откинувшись на спинку удобного кресла. Рядом с ним сидел только что появившийся Раджа, который, однако, уже успел опрокинуть две рюмки виски.

В дверях неожиданно появился Рамасан, который был явно «не в своей тарелке». Бледный и растрепанный управляющий и «слуга двух господ» семенящей походкой направился к столику своего «теневого» господина.

— Господин Бонси!

— Да? — встрепенулся тот.

— Только что наш товар захвачен полицией. Машина с грузом в их руках! Боже, что теперь будет?! — Рамасан всплеснул руками…

Бонси мгновенно отрезвел. Его мысли заработали четко, как наручные часы, которые так понравились адвокату Хари…

— Что случилось? — спросил Раджа, который ничего не понял.

— А где Анвар? Он с тобой? — спохватился делец.

— Анвар ранен. У него, наверное, нога сломана. Я спрятал его в кустах и побежал звонить.

— Слушай: немедленно привези Анвара сюда! — потребовал раздосадованный шеф. — Если он попадет в руки полиции, то может проболтаться. Все! Действуй! — резко скомандовал Бонси.

Рамасан поспешно удалился. Раджа, до которого наконец дошел смысл происходящего, резко сглотнул слюну и спросил:

— Полиция захватила грузовик?

— Да.

— Что же будет? — не на шутку встревожился молодой человек. — Мой тесть все узнает, и мне придется признаться, что машина…

— Хватит, — резко оборвал его Бонси. — Если ты такой трус, то нечего было соваться! — Мошенник замолчал, размышляя о случившемся.

Вскоре вернулся Рамасан, который сообщил, что Анвара на месте нет.

— Мои «бродяги» обшарили весь сквер и кустарник. Видимо, ему удалось каким-то образом добраться до дома, — предположил он. — Я послал своих ребят разнюхать, что и как.

— А если его подобрала полиция, что тогда? — прокричал Бонси, срываясь на фальцет. — Ладно, давай, присядь. Выпей!

Рамасан отхлебнул из горлышка глоток виски и запил его водой…

Минут через десять появился посыльный, который принес весть о том, что Анвар дома.

— Срочно забрать его! — скомандовал Бонси. — Хотя я сам должен возглавить эту операцию, — решил он. — Все за мной, живо! У меня созрел отличный план.

Бонси и четверо его «соратников» помчались на ближайшую станцию Скорой помощи. Там он подошел к машине с эмблемой в виде красного креста и полумесяца и вежливо поздоровался с водителем, после чего предложил ему за определенное вознаграждение ехать по указанному адресу, но тот наотрез отказался.

— Тогда, милейший, придется ехать бесплатно! — нагло заявил мошенник, направляя черное дуло пистолета в голову бедняги, которому пришлось повиноваться, и «Скорая помощь» помчалась в северном направлении, к дому Рахима.

Раджа, пропустив еще пару стаканчиков, нетвердой походкой покинул бар.

Арестованный грузовик «Варма-транспорт», доставленный в полицейский участок, после составления протокола был опечатан. Блюстители закона ломали головы, каким образом столь уважаемая фирма оказалась замешанной в контрабанде.

— Мне сдается, что их подставили, — буркнул лейтенант.

— Это еще надо проверить! Я сейчас же свяжусь с Вармой! — ответил сержант, отыскивая номер в телефонном справочнике. — Вот его домашний телефон! — полицейский положил свою волосатую руку на аппарат и резко придвинул его на край стола. Стул под ним жалобно скрипнул. Сержант набрал номер и стал ждать.

— Варма слушает! — раздался в трубке мягкий баритон.

— Господин Варма, ваш грузовик в данный момент находится в нашем гараже.

— В каком гараже? — переспросил тот.

— Простите, это из полиции.

— Из полиции?!

— Да! Ваш грузовик задержан. В нем обнаружен контрабандный груз, попросту, наркотики.

— Как?! На нашем грузовике?! — совершенно оторопел Варма.

— Вы можете сами убедиться. Приезжайте поскорее!

— Да, да, я немедленно выезжаю, немедленно! — согласился владелец фирмы, на лбу которого выступили крупные росинки пота.

Анвар, чудом не обнаруженный полицейскими, дождавшись, когда они уехали, с трудом дополз до шоссе и, остановив такси, добрался до дома.

Рахим с помощью таксиста и Фариды уложил его в постель. Боль в ноге была нестерпимой. Сломанный сустав распухал, как на дрожжах.

— Отец, — простонал он, — Фарида! — По щекам молодого человека потекли слезы.

К нестерпимой боли в ноге примешивался панический страх.

«Я погиб. Теперь меня или убьют люди Бонси, или посадят в тюрьму», — решил он.

— Эх, ты! Вот чем кончаются темные дела! — горестно вздохнул Рахим, который, кажется, все понял. — Я всю жизнь был честным человеком. Почему у меня такой сын?! — сетовал он, на лице старика было неподдельное страдание.

— Прости, отец! У меня очень болит нога!

— Надо срочно вызвать «Скорую помощь», — всхлипывая, предложила Фарида.

— Да, дочка, сходи, позвони из лавки, — согласился старик.

В это время послышался вой сирены и около их дома остановилась карета «Скорой помощи». Во дворе появился «доктор» в белом халате и шапочке, который стремительно шел в дом. Это был Бонси.

— Так быстро? — удивился Рахим. — Кто вас вызвал?

— Нам сообщили из полиции, — соврал тот и, подойдя к Анвару, стал прощупывать сломанную ногу.

Парень взвыл от боли.

— Да! Скверный перелом! — заявил «доктор» с видом знатока. — Его надо поскорее отвезти в больницу, на операцию!

— Я вызову такси, — всполошился Рахим.

— На такси везти опасно, — внушительно предупредил Бонси. — Машина «Скорой помощи» специально для этого оборудована, — поспешил он заверить перепуганного отца и отвернулся, чтобы позвать «санитаров».

Анвар, воспользовавшись этим, знаками объяснил отцу, что это не врач, а к крыльцу уже шли двое уголовников с носилками. Рахим кинулся им навстречу, раскинув руки.

— Прочь с дороги! — прохрипел один из бандитов и наотмашь ударил старика, который покатился по ступеням и упал на землю.

Фарада испуганно завизжала:

— Нет! Нет! Не отдам!

Девушка вцепилась в руки одного из «санитаров», которые укладывали раненого Анвара на носилки. Но тот с силой отбросил ее в угол комнаты. Фарида вновь, как пантера, накинулась на непрошеных гостей. Они схватили ее за руки и заломили их за спину, От боли бедняжка закричала:

— Отпустите меня!

— Анвар, Анвар! — звал Рахим, пытаясь подняться на ноги.

— Быстрее, быстрее, — торопил Бонси, один из сообщников которого сидел в машине и «держал на мушке» водителя.

Наконец Рахиму удалось подняться. Увидев, что бандиты уносят сына, с ужасом закричал:

— Отпустите его! Оставьте моего сына в покое!

— Спасите! — призывала Фарида.

— Анвар! Анвар! — в панике восклицал старик.

— Отец! — жалобно звал Анвар.

— Отпустите его! — потребовал Рахим, вновь преградив путь самозванцам. Он бросился к носилкам со словами:

— Анвар! Я не позволю им увезти тебя!

Бандиты поняли, что дело принимает нежелательный оборот, и один из них по знаку Бонси, выхватив пистолет, выстрелил Рахиму в грудь.

Отец, воспитавший четверых детей, упал, как подкошенный, и сразу умер, беспомощно раскинув руки.

— А-а! Папа! Папочка! — завопила дочь и упала на бездыханное тело бесконечно дорогого ей человека, словно раненая птица. — Что они сделали с тобой? Они убили, убили тебя?! — не веря своим глазам, причитала Фарида, гладя рукой застывшее лицо отца.

Между тем «Скорая помощь» скрылась из виду, увозя с собой раненого Анвара.

Фарида лежала без сознания, обхватив руками остывающее тело отца, когда Говинд и Мери, вернувшись из кабачка, вошли во двор, где бестолково суетились соседи.

Увидев эту сцену, Мери издала страшный вопль и потом что-то бессвязно запричитала.

— Ради Бога, успокойся! И побыстрее принеси мускуса и розовой воды, — попросил ее Говинд. Приложив ухо к груди дяди Рахима, из-под которого вытекала струйка крови, он все понял. Этот страшный день преподнес ему еще один сюрприз, который был похуже первого.

Вернулась Мери.

— Побрызгай ей в лицо! — сказал он, приставляя к носу сестры флакончик с мускусом.

Когда Фарида очнулась, он поднял ее на руки и отнес в дом, где с помощью Мери уложил в постель.

— Что здесь произошло, Фарида? — спросил он.

— Анвара… Анвара увезли бандиты! Они, видимо, хотят убить его! Помоги ему, брат! — попросила еле слышно девушка и вновь затихла, впав в забытье.

— Мери, будь добра, позаботься о ней, — сказал Говинд и вышел во двор.

— Мастер Чхоту, мы уже позвонили в полицию! — сообщила одна из соседок.

— Спасибо! — ответил Говинд и увидел, как к дому приближаются две машины: полицейская и «Скорой помощи».

Таксист быстро сел в свой «форд». На сей раз «Басанти» завелась без лишних разговоров.

Мастера Чхоту била легкая нервная дрожь, но руки уверенно держали баранку, а машина мчалась на большой скорости по довольно свободному шоссе. Сначала Говинд решил посетить «Варма-транспорт», так как ниточку, конечно же, следовало искать именно там, поскольку Анвар работал в этой фирме.

«Видимо, опять попался с товаром, — решил Говинд, — поэтому шеф и решил избавиться от него».

Резко затормозив, он остановился у входа в офис, на втором этаже которого горел свет. Внимательно присмотревшись, он заметил, что в боковом помещении первого этажа сквозь опущенные жалюзи тоже просачивается слабый свет.

«Интересно, кто там в столь неурочное время», — подумал таксист и решительно надавил на кнопку звонка.

Послышались звуки открываемых замков и засовов, и дверь открылась.

— Если вам нужен господин Варма, то он не принимает, — сообщил дежурный.

— А разве он здесь? — удивился Говинд.

— Да. И он, и его помощник, а также управляющий и диспетчер. Если у вас срочное дело, то его можно решить и с господином Рамасаном.

— Рамасаном? — озадаченно переспросил молодой человек.

— Вы с ним знакомы?

— Да. А у него работает Анвар?

— Конечно, у него, и причем давно.

— Хорошо! С вашего позволения, я пройду к господину Рамасану.

— Пожалуйста, — сказал дежурный, пропуская посетителя.

Говинд подошел к светлой пластиковой двери с надписью «Управляющий» и вошел. За столом сидел Рамасан, который сонно уставился на вошедшего, обоняние которого уловило запах алкоголя.

— Где Анвар? — грубо и настойчиво спросил Чхоту.

Ничего не отвечая, управляющий выдвинул ящик стола и, вытащив пистолет, направил его на слишком прыткого, по его мнению, незнакомца.

Говинд стоял близко от выключателя, и ему удалось сразу погасить свет и сделать шаг в сторону. Выстрела не последовало. Он бросился к столу, наощупь схватил негодяя за волосы и с силой ударил лицом об стол. Пистолет с грохотом упал на пол.

Снова включив свет, молодой человек спросил:

— Где Анвар, подлец? — и ударил его в живот и в челюсть.

Стоявшая на столе бутылка с виски, опрокинувшись, покатилась по полу и свалилась, вдребезги разбившись о мраморный пол.

Говинд стащил Рамасана со стула и бросил его прямо в лужу со спиртным и осколками.

— Ты будешь говорить? — он наступил поверженному негодяю ногой на грудь. — Отвечай, подлец!

Тот, беспомощно извиваясь, стал задыхаться. Чхоту слегка ослабил давление и снова спросил:

— Говори, где Анвар, иначе придушу!

— Его увезли! — выдавил Рамасан.

— Быстро, адрес!

— Улица Бахадуршаха, пятнадцать.

— Мерзавец! — пнул его на прощание Говинд и вышел из кабинета.

Минут через двадцать он отыскал нужный адрес и остановил машину за углом соседнего дома. В небольшом особнячке было тихо. Лишь в одном его окошке горел свет. Таксист подошел к входной двери и трижды нажал кнопку звонка. Послышались шаги. Прозвенела дверная цепочка, ключ дважды повернулся в замочной скважине.

— Вам кого? — спросил человек с темным лицом и бритой головой.

— Я от Рамасана и должен кое-что передать Анвару.

— А кто вы?

— Я его брат.

— Чей? Рамасана? Но у него нет братьев, а только сестры, — с этими словами бритоголовый хотел захлопнуть дверь, но гость подставил в образовавшуюся щель ногу и с силой толкнул дверь плечом, а затем нанес сильный удар в лоб недоверчивому стражу, который тихо осел на пол и повалился на бок, как мешок с отрубями.

Молодой человек ловко перешагнул через «препятствие» и сильно толкнул дверь, из-под которой просачивалась полоска света. На широком диване лежал Анвар. Нога его была забинтована. Удивленно хлопая глазами, он привстал и тихо спросил, не веря своим глазам:

— Брат, ты?!

— Как видишь. Но надо скорее уходить!

Анвар, опираясь на плечо брата, вместе с ним вышел из комнаты. Охранник, пришедший в себя, с трудом поднялся им навстречу и попытался вытащить пистолет, но Говинд предупредил его движение, угостив ударом ноги по ребрам, который вернул его на прежнее место.

Дотащив Анвара до машины, смельчак уложил его на заднее сидение и, сев за руль, сорвался с места…

Услышав, что около дома остановилась машина, Фарида и Мери вышли во двор и увидели знакомый «форд».

Говинд открыл заднюю дверцу и помог Анвару выйти. Не спеша, он довел его до веранды и посадил на диван.

— Ну вот, сестра, я выполнил твою просьбу, — грустно сказал он.

— Анвар! — со слезами закричала Фарида. — Отца убили, Анвар! — Она обняла брата, по щекам которого побежали слезы.

На столе лежало неподвижное тело их отца, Рахима. Пуля, извлеченная из его сердца, была отправлена на экспертизу.

Утром следующего дня тело покойного было предано огню по всем индийским обычаям. И о том, что на свете жил этот добрый, чуткий, честный труженик и отец семейства, напоминала лишь жалкая горсть пепла…

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ

В полицейском участке было шумно. После того, как на страницах газет появилось сенсационное сообщение, что фирма «Варма-транспорт» замешана в операциях по торговле наркотиками, его осаждали журналисты. Молодой гоанец со звучной фамилией Перейра — представитель влиятельной газеты «Таймс оф Индии», закинув ногу на ногу, сидел в кабинете комиссара полиции. Деревянное кресло с облупившимся лаком то и дело поскрипывало. Другой газетчик, постарше, из «Бомбей самачар», выходившей на гуджаратском языке, сидел рядом с ним на табурете с включенным магнитофоном в руках.

— Скажите, господин комиссар, — спросил он, — как вы боретесь против социального зла — бандитизма и проституции? Ведь вы не можете не знать о той мрачной улице Бомбея, где в похожих на клетки комнатах, у открытых дверей стоят, зазывая клиентов, доведенные до отчаяния женщины?

Офицер, закурив сигарету, подробно рассказал газетчикам о работе полиции, упрекнув между тем прессу за легкомысленную и часто праздную информацию.

— Не скрою, — улыбнулся Перейра, — чистенькие новости для благостных отцов бизнеса, аппетит которых не должен быть испорчен во время утреннего завтрака, мы, безусловно, даем.

— Мы печатаем ту информацию, которая интересует наших читателей, — добавил второй журналист. — В одном вы правы, господин комиссар, наши статьи, даже самые лучшие, сами по себе не могут искоренить зло. Взять хотя бы вопрос о «черных деньгах», то есть о деньгах, которые их владельцы утаили от налогообложения. Мы пишем о них постоянно, но это не мешает росту этих денег в обращении. Надо ли говорить, какой огромный вред это наносит экономике страны…

— Извините, господа, — сказал полицейский, — я боюсь, что наши разговоры могут перейти в сферу философическую, а мы — люди конкретного дела.

— Итак, правда ли, что грузовик «Варма-транспорт» перевозил наркотики? — ловко ввернул Перейра.

— Полиция разбирается. Владелец фирмы — человек уважаемый, честный… Я думаю, кое-кто ловко воспользовался машиной фирмы. Это вопрос времени. Мы непременно установим истину.

Корреспонденты, поблагодарив комиссара, вскоре ушли. Во дворе толпились фоторепортеры, которые снимали злополучный грузовик во всех ракурсах.

В пепельнице тлела сигара. Синий кудрявый дымок поднимался к потолку и незаметно таял. Смеркалось. В баре зажегся свет.

Бонси читал последние новости. Добрая половина полосы «Таймс оф Индиа» была посвящена случаю с грузовиком из «Варма-транспорт». Дочитав статью до конца, он задумался. Затем, отшвырнув газету, с презрением оглядел присутствующих.

— Влипли! Эти писаки нависли над фирмой, как грифы! Шакалы, — пробормотал себе под нос Рамасан, поправляя темные очки. На его лице были видны следы побоев. Распухшая нижняя губа мешала говорить и жевать.

Поникший Раджа молчал, то и дело опрокидывая стакан с очередной порцией виски.

— Все это ерунда! Мало ли чего? Варма должен сказать, что машину угнали… и все дела! О чем вообще может быть разговор? — вдруг выпалил он.

— А ты забыл об Анваре? — тихо прошелестел распухшей губой Рамасан. — Он в руках Мастера Чхоту.

— Ты хотел сказать, что мы в руках Мастера Чхоту? — злобно прошипел Бонси. — Бездари! Я всех вас уволю! Я могу все простить, кроме предательства и бездарности! — пригрозил он. Бокал в его руке дрожал. Выпив изрядную дозу, он скривился и отправил в рот кусочек нежной мякоти гуавы, дернул головой и поправил галстук-бабочку. — Этого Чхоту Мастера надо убрать с дороги, — рассматривая на свет содержимое бокала, медленно проговорил он…

— Да вы понимаете, что говорите? — возмутился Раджа.

— Прикуси язык! — презрительно бросил Бонси в его сторону, даже не удостоив своего «царственного взгляда».

Тот заерзал в кресле и уставился на своего патрона.

— Что, за брата испугался? — прищурился делец и, загасив остаток истлевшей сигары, надменно заявил: — Тебе плачу я. А мне твой брат мешает! Ты что, собираешься предать нас?!

— Но я получаю прибыль от капитала моего тестя. А ты — преступник! Ты перевозишь на его машинах наркотики! — взвился Раджа, что было весьма неожиданно для Бонси.

— Ошибаешься! — ехидно сообщил он. — Операции проводит его зять!

Собутыльники шефа злорадно переглянулись.

— Я? — испуганно переспросил Раджа.

— Да, накладные подписывал ты! А я не имею к этому никакого отношения. Я — чист! — Бонси победоносно поднял вверх палец. — Если нас возьмет полиция, то отвечать за все будешь ты! — открыл карты делец преступного бизнеса.

У Раджа перехватило дыхание, и он с минуту молчал. Затем, допив остатки коричневатой жидкости, он поднялся и, не прощаясь, вышел из бара…

Часы пробили полночь. Варма, измученный случившимся, «измордованный» репортерами всевозможных газет, сидел в домашнем кабинете за письменным столом. Перед ним стыла нетронутая чашка кофе.

Вдруг до его слуха донесся приглушенный шум подъезжающей машины. Он посмотрел в окно и увидел зятя, который шел по садовой дорожке. Варма позвонил слуге и велел ему сказать Раджу, что он хочет поговорить с ним.

Минут через десять тот явился. Сухо ответив на его приветствие, Варма поправил очки и сказал:

— Полжизни я потратил на то, чтобы создать свое дело… И оно, с благословения Всевышнего, росло и процветало. Я завоевал авторитет. Я добился того, что мое имя стало верной гарантией надежности! — Он встал и беспокойно заходил по ковру. — И это дело уничтожил ты, родной человек! Все погубил! Посмотри, что пишут в газетах. Кто из порядочных людей теперь захочет иметь дело со мной?! Ты втоптал в грязь мое доброе имя! — почти закричал хозяин дома.

Раджа стоял перед ним, опустив голову, словно провинившийся школьник. Ему нечего было сказать в свое оправдание. Тесть был, безусловно, прав.

— Бог тебя накажет! — Варма отвернулся и подошел к окну. Многопалубный лайнер, сияя огнями, медленно скользил по темной поверхности моря. — За меня накажет, — уточнил тесть со скорбными нотками в голосе, — и за мою дочь! — и в упор посмотрел на зятя. — Больше я не верю тебе! Ты способен на все. Ты — чудовище! Теперь я понял, что для тебя нет ничего святого. Ты способен и меня и мою дочь выгнать из дома! — он сел в кресло и отдышался.

Радже казалось, что все это происходит во сне, и эти страшные слова доносятся откуда-то издалека, из темного, далекого хаоса Вселенной…

— Да, Раджа, — медленно продолжал Варма, едва сдерживая гнев, — наконец-то я тебя раскусил! Ты больше не обманешь меня. Манжу не будет с тобой жить! — он яростно сверкнул глазами и, сделав рукой неверное движение, задел чашку с кофе, содержимое которой растеклось по столу, а сама она упала на ковер и раскололась надвое…

В кабинете воцарилось тягостное молчание, нарушаемое лишь мерным тиканьем старинных напольных часов, которые добросовестно отсчитывали неумолимо бегущее время.

Тесть встал и, опершись могучими руками о край стола, вынес своему зятю приговор:

— Ты не достоин моей дочери, уходи отсюда! Немедленно убирайся! Вон отсюда!

— Как?! Вы… меня… — не веря своим ушам, тянул Раджа, но Варма резко оборвал его:

— Сейчас же уходи! — Он приблизился к молодому человеку и повторил, переходя на крик и указывая рукой на дверь: — Уходи отсюда! Вон!

Раджа беспомощно опустил плечи и, открыв дверь, медленно вышел…

Бонси нервничал. Случилось то, что в коне-концов должно было случиться и чего он ждал и боялся постоянно… Перспектива имела вполне определенный цвет и конец. Все в мире имеет свое начало и свой конец…

«Сколько веревочке не виться, а конец будет, — вспомнил он мудрую пословицу, расхаживая по светлому кабинету. — Скорее всего, мой любезный братец отдаст меня в нежные руки правосудия. Он чистый человек… и желает быть им до конца! Ну ничего, еще не все потеряно», — подумал мошенник и, схватив телефонную трубку, быстро набрал номер. — Алло! Рамасан?

— Да, я слушаю, — раздалось на другом конце провода.

— Варма все знает. Он выгнал Раджа из дома!

— О Боже! — всполошился управляющий.

— Немедленно приезжай ко мне! — велел Бонси.

— О’кей! — ответил тот.

«Я знаю, что нет ничего прочного в этом мире, что жизнь моя временна, а потому я не хочу прозябать и сделаю все, чтобы спастись… Вперед, Бонси!» — скомандовал он мысленно самому себе и положил трубку.

На его лице играла страшная, садистская улыбка. Мрачная натура этого человека была готова к тому, чтобы проявить свою жестокую сущность. Отсутствие совести, именуемое в медицине апсией, было опорой и державой этого черного человека, и потому он был свободен в своих действиях. Чтобы спасти свою свободу, он был готов на все, даже на уничтожение любого, пусть самого близкого, родного человека…

Всю ночь Раджа блуждал по городу, в надежде хоть немного развеять свое горе. Он еще и еще раз обдумывал все, что с ним произошло, и, сам того не сознавая, шел на север, как журавль по весне, шел домой, к своему брату Говинду, к дяде Рахиму, Фариде…

Когда звезды на небе стали бледнеть, он подошел к стоянке такси и постучал в лобовое стекло. Задремавший шофер от неожиданности испуганно вскинул голову. Раджа сел в теплый салон машины, и ему стало легче. Нервная дрожь, донимавшая его всю эту теплую ночь, прекратилась. Он расслабился и на мгновение все случившееся показалось ему нереальным.

Не доезжая нескольких десятков метров до дома, Раджа велел притормозить. Расплатившись с водителем, он вышел из машины и направился вдоль узкой улицы к знакомым воротам. Свежий утренний воздух придавал ему бодрости. Трещали цикады. Откуда-то издалека доносилось пение петухов и резкий лай собак. Море отливало сталью, морщась от легких набегов предрассветного ветерка. Неподвижные рыбацкие лодки были похожи на застывших водоплавающих птиц.

Раджа поднялся на веранду и увидел Говинда, который пил чай, время от времени откусывая от своего любимого плода манго.

— О, какая честь! Неужели это ты, Раджа? — с иронией воскликнул он, горько улыбнувшись. — Богач и храбрец! Так зачем же вы пожаловали в наш нищий квартал?

— Брат! — воскликнул тот и согнулся в глубоком пронаме, попытавшись поцеловать брату ноги.

— Нет, пожалуйста, не надо, господин! — Говинд встал. — Это не ножки красивой танцовщицы. А кланяться в ноги таксисту вам ни к чему!

— Пожалуйста, прости своего брата! Прости дурака! — просил Раджа, стоя на коленях. — Простишь? Ведь ты всегда был великодушным!

Младший брат смотрел на Говинда мокрыми от слез глазами.

— Я прощу, я же бедный человек. А кто с бедняком считается? — с горечью и упреком ответил ему тот, неподвижный, как статуя. — Я в бедности рожден и умру тоже в бедности. Кто я такой, чтобы прощать такого богача, как ты? — зло ввернул Говинд брату обидные слова, сказанные им в «Диско-клубе». — Мне самому надо молить о прощении.

— Брат, прошу тебя, будь милосерден! — сдавленным голосом продолжал умолять Раджа. По его лицу ручьями текли слезы покаяния.

— Быть милосердным? Даже не проси! — резко ответил таксист. — Сам ты был милосерден, когда унижал своего старшего брата?! Такое… не прощается!

Говинд отвернулся, потом, наклонившись над Раджой, напомнил ему о свадьбе:

— Для чего ты на свадьбе кидался мне в ноги, а? Чтобы исполнить ритуал? И ты думаешь, что я забуду это?

Эти горькие, полные укоризны слова больно хлестали раненое сердце младшего брата, который все еще стоял на коленях и умолял о прощении.

— Я виноват, — всхлипывал он. Подняв страдальческие глаза, он заявил с упрямством ребенка: — Пока не простишь, буду припадать к твоим ногам! — Он не скрывал своих слез, которые хлынули из его глаз, словно ливень в сезон дождей.

— Наш названый отец погиб от руки наемника твоих приятелей!

Раджа вздрогнул от этих страшных слов.

— Анвара погубили те же люди. Они убийцы, и ты такой же, как они!

Последние слова брата доконали Раджа. Они почти полностью совпадали с тем, что сказал ему тесть, это было невыносимо, и он уткнулся лицом в циновку, обливаясь слезами и судорожно ища руками нога Говинда…

— Мою честь, мою гордость ты топтал ногами! Уходи и забудь ко мне дорогу! Как-нибудь обойдусь без такого брата!

Чхоту сел на табурет, потом снова встал, не находя себе места от волнения.

— Бей меня! — закричал Раджа. — Я подонок! Уничтожь меня, я сам себя ненавижу. Лучше убей меня, но только не гони! — просил он. — Я все понял. Когда-то ты заменил мне мать и отца, учил меня ходить, работал, чтобы я мог встать на ноги. А чем я отблагодарил тебя? Избей меня, я прошу! — прижав правую руку к сердцу, умолял молодой человек.

— Бить тебя, но зачем? Ты был когда-то беден, Раджа, но у тебя была чистая душа! Ты был крошкой, ты не мог ходить, ты ничего не умел. Я растил тебя и старался научить добру, но не получилось! — сокрушенно закончил Говинд, опустил голову и вздохнул. — Сердце у тебя застыло и совесть заснула. Ты решил, что жизнь — игра, поддался темной силе, попался в ее сети. Вот она и сосет кровь из тебя и из твоего брата… В этой игре душа гибнет, там она не нужна! Сколько раз я говорил тебе об этом? И чему только вас учили в колледже! Разбуди свою совесть и живи, как честные люди, — более примирительным тоном сказал Чхоту и помог брату встать с колен. — Садись, выпей чаю! — оттаивая от покаяния Раджа, предложил он.

Послышались торопливые шаги и перед ними возник посыльный из торговой лавки, которая находилась на другой стороне улицы.

— Чхоту Мастер, тебя к телефону! — сообщил худощавый парень лет двадцати.

Тот, ничего не понимая, пожал плечами, посмотрел на брата и позвал:

— Фарида, напои Раджа чаем!

— Сейчас, брат, сейчас! — донесся голос девушки из глубины дома.

Говинд пересек улицу и зашел в лавку. Хозяин, мужчина средних лет, выкладывая товар из коробок, пригласил:

— Проходи, проходи, тебя спрашивают! — и указал на небольшой столик, уставленный всевозможными коробочками, баночками и пачками сигарет, где рядом с красным аппаратом лежала трубка.

Говинд взял ее и произнес традиционное:

— Алло! Слушаю вас!

— Чхоту, — услышал он.

Это говорил не кто иной, как Рамасан, прикрыв микрофон трубки носовым платком и стараясь изменить голос.

— Говорит Варма, тесть твоего брата!

— В чем дело, господин? — холодно спросил таксист.

— Ты можешь приехать ко мне? — раздавался в трубке хриплый голос с кашлем. — Мне необходимо поговорить с тобой!

— О чем?

— О твоем брате. Я выгнал его. Может быть, нам надо помириться? Манжу хочет этого.

— Это все очень благородно, но при чем тут я? — отрезал Говинд, начиная выходить из себя. — Поговорите с братом, а меня не вмешивайте! — грубо ответил он и хотел повесить трубку.

Рамасан понял, что затея может рухнуть и прибег к последней уловке:

— Мне нужен твой совет. Тут такая история, — он сделал акцент на последнем слове, — приезжай!

— Хорошо, приеду, — согласился Чхоту, положил трубку и с озабоченным лицом двинулся назад.

Утренние лучи солнца играли на листьях деревьев, бесшабашные молочники весело мчались на своих велосипедах, увешанных пустыми бидонами. Подметальщики заканчивали свою работу.

Не предупредив домашних, он сел в машину и поехал к Варме. Во дворе особняка никого не было. Он подошел к подъезду, где его никто не встречал, и вошел в холл.

— Есть здесь кто-нибудь? — спросил Говинд, но ему никто не ответил.

Оглядевшись по сторонам, молодой человек поднялся на второй этаж. С правой стороны он увидел открытую дверь и вошел в комнату. Зрелище, представшее перед его глазами, заставило его замереть на месте.

Посреди своего кабинета, на зеленом кашмирском ковре, лежал Варма, прижав правую руку к левой стороне груди. Рука была в крови. Его затылок упирался в широкую тумбу письменного стола. По белому жилету стекала кровь, заливая ковер…

— Кто это сделал? — наконец выговорил ошеломленный таксист, опускаясь на колени перед своим родственником.

Варма попытался ответить, но из его уст вырвалось лишь глухое мычание. Говинд хотел приподнять несчастного, но в этот момент около дверей раздался крик:

— Убили, убили! На помощь! Убили!

Незнакомец в длинном темном халате нажал кнопку в стене коридора — и сверху, тяжело грохоча, опустилась решетка, загородившая дверной проем. Молодой человек оказался в западне. Он кинулся к решетке и закричал:

— Выпустите меня!

Но в доме царила полнейшая тишина. Говинд, как затравленный зверь, метался по кабинету, не зная, что предпринять.

Вновь склонившись над хозяином кабинета, он увидел его остановившиеся глаза и, прислушавшись, понял, что он уже не дышит…

Зловещую тишину нарушил вой полицейской сирены; во двор въехали две машины и «Скорая помощь». Послышались шаги. Коридор заполнили полицейские и врачи. Сержант, подойдя к зарешеченной двери, быстро отыскал кнопку и нажал на нее. Решетка медленно поползла вверх. Над Вармой склонился врач, который, осмотрев пострадавшего, констатировал смерть. На ошеломленного Говинда надели наручники.

— Господин инспектор, я не убивал его! — пытался убедить он блюстителя закона в своей невиновности. — Я здесь потому, что он вызвал меня сюда. Я не убивал его!

Но полицейские не обращали внимания на его восклицания. Мастера Чхоту втолкнули в машину и увезли в тюрьму предварительного заключения.

Садистская темная душа Бонси торжествовала, наслаждаясь плодами своих деяний.

— Важнее всего посеять панику и создать мрак, заставить людей полюбить мрак так же, как свет, поверить, что черное — это белое. Мы должны суметь, господа, заставить полицию сделать это! Мы владеем миром, а не они, и за это можно выпить! — торжественно заявил «князь тьмы», поднимая бокал, наполненный шампанским. — Ты, Рамасан, молодец! Сработано профессионально. Я доволен операцией!

Сообщники пили, восхищаясь своим боссом, который самодовольно улыбался… Его сознание пировало вместе с плотью, пожирая свет и превращая его в свою темную сущность.

— Самые главные препятствия на нашем пути сегодня были устранены… Можно одним ударом поразить одну цель, а можно сразу и три-и-и! — многозначительно пропел тенорком Бонси, вновь наполняя бокалы.

Приспешники негодяя подобострастно захихикали и предложили тост:

— Друзья, выпьем за наше здоровье!

Бонси опрокинул в рот порцию виски и откинулся на спинку кресла. Ему захотелось узнать, который теперь час, и он кинул хмельной взгляд на запястье левой руки, на которой, увы, часов не оказалось. Как ужаленный, он вскочил со своего места и покинул веселую компанию…

Грузное безжизненное тело Вармы по-прежнему лежало на том же месте.

Медицинский эксперт щелкал фотоаппаратом. Один из полицейских с рулеткой в руках замерял нужные ему расстояния, а другой записывал в блокнот цифры, которые ему негромко сообщал коллега.

Манжу рыдала, сидя на ковре около отца. Ее волосы были растрепаны. В глазах, распухших и красных от слез, застыли ужас и растерянность.

— Отец! — воскликнула она и лишилась чувств.

В кабинет вихрем ворвался Бонси.

— Бра-ат! Брат! — завопил он, бросаясь к неподвижному телу. — Кто убил тебя?! Кто убил моего брата?! — запричитал он страдальческим голосом. — Боже мой, Манжу, что с тобой? Что здесь случилось? Будь проклят этот убийца! Как это земля носит таких негодяев?! — неподдельно возмущался он, ползая вокруг Вармы и повторяя: — Брат! Бра-а-т, отзовись!

Приникнув к остывающему и безмолвному телу брата, на лице которого отразилась тень вечности, Бонси зарыдал…

ГЛАВА ПЕРВАЯ

Короткие тропические ночи сменялись первыми проблесками зари, наступали дни, которые вновь погружались в темноту, но Говинд не замечал этого. Все было как в песне: «Солнце всходит и заходит, а в тюрьме моей темно».

Уже неделю он томился в заключении. Допросы были частыми, но короткими. Следствию было ясно, что Варму убил Мастер Чхоту, а обвиняемому было ясно, как божий день, что его убили сообщники Анвара, а подставили его за то, что он встал у них на пути, похитив брата. Но сообщать об этом следствию он не хотел, чтобы не впутывать Анвара и Раджа. Степень вины своих братьев он не выяснил и потому не хотел поднимать этот вопрос, зная, что правды все равно не добьется, а наоборот, погубит их и Манжу, которая может в одночасье стать нищей, ибо имущество будет конфисковано.

Мери сбилась с ног, мотаясь по городу в поисках хорошего адвоката. Она донимала тюремное начальство просьбами и каждый день приносила любимому хорошую еду, фрукты и соки. Дважды ей разрешили встретиться с ним.

— Я уверена, дорогой, что ты невиновен, а вот твои братцы… хороши!

— Мери, я прошу тебя, никому не говори об этом. Они молоды и, я думаю, осознали свои ошибки. А я — жертва нечистой игры. На суде все должно выясниться. Важно то, что я не убивал Варму.

— И кто же это тебе звонил тогда? Если бы я знала, то поехала бы туда с тобой! — горячилась красавица.

Говинду стало немножко полегче на душе, и он улыбнулся впервые за последнее время.

— Тебе привет от Фариды, Анвара и Раджа. Таксисты составили целый трактат в твою защиту и хотят объявить забастовку. На заседание суда они выбрали делегацию из десяти человек. Все возят меня бесплатно. Твоя «Басанти» стоит во дворе, но когда будет суд, они пригонят ее туда. Не переживай, милый, я с тобой! — Мери преданно посмотрела в глаза Говинда и расплакалась.

Заключенный крепко сжал прутья решетки, которая разделяла влюбленных и, резко повернувшись, ушел в глубь камеры…

Надзиратель, запирая за ним дверь, улыбнулся:

— Хорошая у тебя супруга! Красивая! И главное — не забывает тебя. Друг и жена познаются в бедности и беде Крепись, если ты чист, то и на небо попадешь чистым!

— Спасибо! — рассеянно ответил узник. Он сел на топчан, скрестив ноги и предался размышлениям. Как говорится: «Чем меньше простора телу, тем больше — мыслям». Говинд сильно страдал от случившегося.

«Значит, так суждено, — думал он. — Мало ли людей гибнет ни за что ни про что! Вот, например, дядя Рахим… А чем я лучше его?»

Однако в глубине души Чхоту был уверен и спокоен. Он чувствовал, что правда все равно всплывет.

Зал суда был переполнен. Народу собралось великое множество. Здесь были все служащие и водители «Варма-транспорт». Делегация из десяти крепких сикхов в высоких чалмах занимала места во втором ряду — это были бомбейские таксисты.

В первом ряду сидели Манжу, Раджа, Фарида, Анвар, Джаган и соседи подсудимого.

В зале также присутствовали представители из «Хиндустан моторс», которую контролировало богатейшее семейство Бирлы, члены крупных промышленных групп Таты и Мафатлалам.

Убийство Вармы, владельца известного и мощного транспортного агентства Бомбея, вызвало огромный резонанс в сферах промышленности и бизнеса. Газеты пустились «во все тяжкие», обвиняя правительство в бездействии и призывая к ужесточению борьбы с теневой экономикой, подрывающей устои государственности. Журналисты были возмущены, что следствие квалифицировало убийство Вармы, как месть на почве семейных разногласий.

Причем здесь рядовой таксист Бомбея, о котором прекрасно отзывается вся община владельцев частного извоза? — звучало со страниц газет. — Вновь темные силы хотят спрятать от правосудия и общества истинных убийц владельца транспортной компании.

На суд Говинда привезли в закрытой машине с маленьким окошечком, перекрытым крест-накрест толстыми прутьями.

— Руки назад! — грубо скомандовал полицейский, когда узник вышел из темноты, щурясь от яркого солнца.

Щелкнули наручники. Его провели в зал и указали на скамью подсудимых, отделенную от зала высокой деревянной балюстрадой, и по бокам неподвижно застыли двое полицейских, похожих на черных ангелов.

Появился судья в длинной черной мантии. Направляясь к судейскому креслу, он посмотрел на скамью подсудимых и пришел в изумление.

— Чхоту, ты?.. — спросил он и замер на месте. Однако времени для эмоций не было. Судья медленно взошел на кафедру, с трудом преодолев три ступени, и сел за длинный массивный стол на жесткое деревянное кресло с высокой спинкой.

Круглые электрические часы на противоположной стене показывали десять.

— Ваша честь! — заговорил человек в черном костюме, голос которого отчетливо звучал в тишине зала. — Разрешите мне от имени коллегии адвокатов, поздравить вас с избранием на пост судьи, а также с первым делом, которое вы будете рассматривать как судья!

— Благодарю! — мягко ответил Хари и опустил глаза.

Публика оживленно зашумела.

— Начинаем слушание! — объявил судья после небольшой паузы.

Говинд посмотрел на родное, благородное лицо с полоской седины в черных волосах, и в глазах у него потемнело. Это было выше его сил. По щекам подсудимого покатились скупые мужские слезы.

«Господи, за что такой позор! Меня будет судить родной брат!» — с ужасом подумал Чхоту и, прикрыв лицо ладонями, опустил голову.

— Ваша честь, — сказал прокурор — высокий и достаточно изящный для своего возраста мужчина средних лет, — у подсудимого есть младший брат, которого он вырастил и дал ему образование.

Мери сидела, не шевелясь. Ее нервы были натянуты до предела.

— Младший брат Раджа после окончания колледжа, — продолжал прокурор, — женился на дочери господина Вармы и переехал в дом тестя. По вине зятя отношения в доме стали постепенно портиться. Двадцатого января, между Раджой и господином Варма произошла ссора. Тесть выгнал Раджу, как и установлено предварительным расследованием. Подсудимый пошел к пострадавшему для выяснения отношений. Господин Варма горячился. Подсудимый, который хорошо известен, как человек несдержанный, тоже был в гневе. Не сдержавшись, он убил своего родственника…

Говинд был буквально сражен потоком гнусной клеветы, обрушенной на него этим хлыщом. Если бы не наручники и двое стражей по бокам, он бы, наверное, кинулся на него. Вскочив со скамьи, он громко проговорил:

— Каждый день вы подаете людям священную книгу и требуете, чтобы они говорили только правду, чтобы они клялись… Почему же вы сами лжете?!

В зале поднялся шум. Таксисты сорвались со своих мест с криками:

— Вы лжец, господин!

— К порядку! — басом рявкнул секретарь.

— Вам, подсудимый, будет предоставлено слово. В данный момент вы мешаете нам слушать дело, — спокойным и твердым голосом сказал Говинду судья, бросив на молодого человека тревожный взгляд.

Мери тоже узнала судью.

— Слушай, Фарида, — тихо прошептала она. — Этот господин судья был у Раджа на свадьбе!

— Да, да, это он, — согласилась та.

— Раджа, ты узнал этого господина? — Фарида указала глазами на Хари.

— Судью?

— Да.

— Нет, а что?

— Ведь ты с Манжу кланялся ему на свадьбе, как старшему брату, — напомнила девушка.

Раджа присмотрелся к Хари.

— Боже! — воскликнул он, и ему стало не по себе.

— Надо будет обязательно поговорить с ним, — сказала Мери.

— Хорошо, — согласился Раджа.

На молодых людей зашикали соседи.

— Ваша честь, — спросил прокурор сквозь легкий шум в зале, — я могу начать допрос свидетелей?

— Да, конечно, — ответил судья.

— Мой первый свидетель — господин Рамасан!

Рамасан вошел в зал и поднялся на трибуну, предназначенную для свидетелей.

— Клянусь говорить правду, одну лишь правду и ничего, кроме правды, — продекламировал он и выпрямился, поглядывая на прокурора.

— Господин Рамасан, сколько лет вы знали господина Варму? — любезно спросил тот.

— Двадцать лет. Все эти годы я работал у него управляющим.

— Верно ли то, что последнее время отношения между Раджой и его тестем стали враждебными? — Прокурор явно направлял показания своего свидетеля по нужному ему руслу.

— Да, это так. Раджа безалаберен. Он много тратил. Репутации фирмы был нанесен урон, и господин Варма это тяжело переживал.

— Дальше, дальше, — подбадривал его прокурор.

— Наконец, двадцатого января между ними произошла ссора… — свидетель глубоко вздохнул. В зале было душно, к тому же его слегка тошнило после вчерашнего застолья, и еще он очень хорошо понимал, что сильно рискует: на суде было полно респектабельной публики. Но прокурор обещал, что все будет хорошо, и он решил лить воду на ту мельницу, которая намелет ему побольше прибыли. — Сгоряча Варма выгнал своего зятя из дому.

— Прошу занести в протокол, — поспешил заметить прокурор, — когда из дома выгоняют зятя, он, в соответствии с законом, лишается не только крова, но и состояния!

Умело поразив еще одну цель, государственный обвинитель повернул сияющее лицо к свидетелю и продолжал:

— Что было дальше?

— Дальше?.. Раджа ушел, конечно. Я пытался успокоить босса, говорил, что молодому человеку надо дать шанс исправиться, что он поступил с ним уж очень жестоко. Наконец, мы решили, что Раджа должен попросить прощения, но найти его я не смог.

— Хорошо! — кивнул прокурор, вытирая выступившую на лбу испарину.

— Я искал его повсюду, но не нашел. Тогда я подумал, что он у брата, и, позвонив, попросил Раджа к телефону, но подошел Чхоту… В ответ на мои слова он сказал, что придет сам и все уладит.

— Это ложь, ваша честь! — снова не выдержал Говинд и приподнялся со скамьи, но две сильные руки вернули его на место.

— Подсудимый, не нарушайте порядок! — спокойно призвал судья. — Предупреждаю вас!

Соседи Мастера Чхоту и таксисты подняли шум.

— К ответу этого свидетеля! К ответу лжесвидетеля! — кричали они.

— К порядку! — властно воскликнул секретарь.

Полицейские в дверях прикоснулись к дубинкам.

— Пожалуйста, продолжайте свои показания, — сказал судья, обращаясь к свидетелю.

— Так вот кто звонил! Ах ты, подонок несчастный! Так бы и задушила тебя своими руками, прости, Господи! — сквозь зубы процедила Мери.

— Он пришел, — продолжал Рамасан.

— Кто? — уточнил судья.

— Чхоту. Потом они скандалили… Затем все стихло…

— Это все, вы свободны! — поспешил прокурор подвести черту, опасаясь нежелательных вопросов к своему свидетелю.

— Благодарю вас, сэр! — Рамасан поклонился и, с облегчением вздохнув, вышел из зала.

— Ваша честь, вызываю в качестве свидетеля младшего брата подсудимого, Раджа.

Молодой человек поднялся и подошел к свидетельской кафедре. Прокурору не понравилось, что свидетель был в зале, и он недовольно поморщился.

— Господин Раджа, значит, вы отправились к брату двадцатого января рано утром?

— Да! — ответил тот.

По исхудавшему и бледному лицу Раджа было заметно, что он очень переживает за брата. Теперь он прекрасно понимал, что все произошло по его вине. И то, что за решеткой оказался его старший брат, человек кристальной честности, было для него невыносимо.

— Почему вы пошли тогда к нему?

— Что? — переспросил Раджа, очнувшись от своих тяжелых мыслей.

— Я повторяю свой вопрос: господин Раджа, почему вы пошли рано утром двадцатого января к брату, ныне подсудимому?

— Потому что я давно не видел его.

Публика зашумела. Никто не ожидал такого вопроса, даже судья…

— Господин Раджа, вы могли бы говорить немного погромче? — попросил прокурор.

— Я говорю, — свидетель закашлялся, — что давно не видел брата, — с раздражением повторил он, с ненавистью посмотрев на прокурора.

Мери это очень понравилось, и она подбодрила его:

— Держись, Раджа!

Секретарь не прореагировал на ее реплику, но таксисты, сидевшие позади нее, узнали девушку и тихо поприветствовали ее.

— Неужели именно двадцатого рано утром нужно было бежать к нему, когда он, наверное, спал? — ехидно заметил обвинитель.

— Я думал…

— Что «я думал»?

— При чем здесь «спал»? — отрезал Раджа. — Я вам сказал, что давно не видел брата, и мне захотелось проведать.

— Вы ссорились с тестем?

— Никогда в жизни.

— Но он выгнал вас?

— Откуда вы это взяли? Вы как будто во сне. Проснитесь, и вы увидите, что мой брат невиновен! Это ясно без всякого суда. Он никогда в жизни никого не обижал. Говинд — честный человек. Он гораздо беднее вас, но совесть его чиста, и он всегда боролся со злом. Но кое-кому это не понравилось, и вот эти бессовестные, продажные люди, которые потеряли все человеческое, расставили свои дьявольские сети, в которые попался мой невинный брат! Господин прокурор, посмотрите на этот фарс профессиональнее и глубже, а не списывайте убийство на невинного человека.

— Свидетель, прошу успокоиться и конкретно отвечать на поставленные вопросы, — вмешался судья, которому очень понравился этот парнишка, внесший в дело смуту…

Говинд повеселел. Он уже простил брата и был благодарен ему за эти честные слова.

Мери тихо плакала, время от времени, промокая глаза.

— Не плачь, сестра! Бог милостив, еще, может быть, все обойдется! — успокаивала ее Фарида.

Рамасан был ни жив, ни мертв. Он опасался, что Раджа «расколется» и продаст всю компанию. Его успокаивало лишь то, что накладные подписывал Раджа, хотя это тоже палка о двух концах…

«Да… ну и заварил Бонси кашу… убил своего брата, и теперь я — соучастник», — лихорадочно думал Рамасан, невольно оглядываясь по сторонам, как бы боясь, что его мысли могут быть услышаны.

Прокурор быстро понял, что Раджа может все испортить, и решил как можно скорее довести дело до логического конца.

— Ваша честь, Раджа пошел к старшему брату, потому что знал, что ему больше некуда идти. Ведь он покинул свой бедный дом для того, чтобы переселиться в богатый, а когда его оттуда выгнали, он понял…

— Это ложь, ваша честь, — оборвал его свидетель, — меня никто не выгонял!

Говоря неправду, Раджа сознавал, что их разговор с тестем мог быть подслушан. Но свидетелей явных не было, и потому он решил не отступать от своей версии, так как в данной ситуации спасти Говинда могло только это.

— Свидетель, не мешайте слушанию дела, — попросил судья и кивнул прокурору: — Прошу вас, продолжайте.

— Он понял, что все кончено, что это полный крах, поэтому пошел домой к брату и натравил на господина Варму своего старшего брата, который известен среди таксистов Бомбея своим вспыльчивым характером и, чуть что, пускает в ход кулаки. В данном случае, это был нож.

Упомянув в своей речи таксистов Бомбея, прокурор допустил роковую ошибку. В зале поднялся страшный шум. Рамдас и его приятели соскочили со своих мест и, громко крича и размахивая руками, приблизились к государственному обвинителю.

— Как вы смеете оскорблять нашего друга, Чхоту, а вместе с ним и всех нас? — заявил Рамдас. Его борода качнулась, как хоругвь. — Чхоту, как вы изволили выразиться, пускает в ход кулаки. Да, пускает, когда надо наказать негодяя или контрабандиста. Он бы и вас не пожалел, будь он сейчас без охраны.

— Вы лжец! — кричали таксисты. — Вон из зала!

Полицейские поняли, что дело может дойти до драки, и срочно вмешались в события.

Секретарь вопил что есть мочи, однако судья не реагировал, ему было важно знать разные мнения, а не только те, которые старательно подсовывал суду прокурор и теперь негодовал, бросая на Хари вопросительные взгляды.

— Ваша честь! — наконец возопил обвинитель.

— К порядку! — поддержал его секретарь.

— Продолжайте, я слушаю! — кивнул судья.

— Я хочу сказать, ваша честь, что подсудимый напал на беззащитного господина Варма, который хотел спокойно поговорить с ним, и убил его.

— Нет! — запротестовал Раджа. — Нет! Это гнусная ложь! Ваша честь! — обратился он к судье. — Все это гнусная ложь от начала до конца! Спросите, почему решетка была опущена, а мой брат пойман в западню? Кто был в доме, кроме тестя, когда Говинд пришел туда, и кто знал об этой кнопке?

Новая подробность в деле окончательно смутила государственного обвинителя и улучшила настроение судьи.

«Молодец, парнишка. Как защищает брата», — подумал Хари.

— Ваша честь, — сказал прокурор, чувствуя, что разбирательство затягивается, а это грозило плохими последствиями. — Господин Рамасан сообщил нам, как это все случилось… Этот человек, — он указал на Говинда, который смотрел на него исподлобья, — убийца. Убийца! И я требую смертной казни!

— Он лжет! — закричал подсудимый. — Он лжет, господин судья! Какое он имеет право по свидетельству одного негодяя выносить вердикт?! Он подлец!

— К порядку! — раздалось в зале.

Полиция потихоньку просачивалась в зал, где страсти накалялись. Теперь было достаточно одного неосторожно сказанного слова, и могла произойти свалка, в которой будут жертвы.

Рамасан беспокойно ерзал на стуле. На него со всех сторон были устремлены взгляды, полные ненависти.

— Этого негодяя, при случае, я с удовольствием перееду! — прошипел Рамдас на ухо своему коллеге. Ему очень хотелось выхватить свой кирпан и как следует проучить Рамасана и прокурора. Друзья с трудом успокаивали воинственного сикха.

— Но это еще не все! — кричал прокурор сквозь шум в зале. — Еще не все!

Хари сразу понял, что показания шиты белыми нитками, однако обстоятельства дела более или менее правдоподобны. Он чувствовал профессиональным чутьем, что убийца где-то здесь, в зале и, вероятно, ухмыляется, видя, как страдают невинные.

«Я выполню свой долг судьи и адвоката. Разберусь во всех тонкостях, выужу правду и выведу ее на свет божий… А прокурор, мне кажется, подкуплен и, действительно, подлец. Народ почувствовал это. А Рамасан, каков проходимец? Его, видно, хорошенько потренировали, — размышлял судья, предоставив публике выплеснуть эмоции. — Дело состряпано на редкость фальшиво и грубо. И я раскручу его, для этого у меня достаточно и опыта, и знаний».

Эмоции в зале постепенно стихли, и прокурор вновь подал голос:

— Ваша честь! Можно мне задать вопрос обвиняемому?

— Да, — вздохнул Хари, — пожалуйста.

— Твое имя? — грубо спросил обвинитель у Говинда, воистину «прокурорским» тоном.

Обвиняемый вздрогнул: это было то, чего он боялся. Но все еще надеясь, что удастся скрыть свое настоящее имя хотя бы на время, пока не прояснятся все обстоятельства и он будет оправдан, Говинд сказал негромко: — Чхоту.

— Я спрашиваю о твоем настоящем имени! — не унимался прокурор.

В зале воцарилась тишина.

— Это и есть мое имя, — спокойно ответил обвиняемый.

— Он лжет! Этот человек совсем изолгался! — умело манипулировал обвинитель, готовясь к последнему удару.

— У меня есть официальная справка из колледжа и из отделения полиции есть справка. Там говорится, — голос прокурора набирал силу, — что настоящее имя Чхоту Мастера — Говинд! Говинд Шривостав.

Обвиняемый, не отрываясь, смотрел на Хари, своего старшего брата. Раджа, забытый всеми, стоял на месте свидетеля и, ничего не понимая, смотрел на судью, который побледнел и схватился за сердце…

— Ваша честь! Имя его отца Рамес Шривостав, а имя его брата не Раджа, а Раджеш Шривостав! — победоносно закончил прокурор.

— Говинд?! — вырвалось у Хари, который с болью взирал в сторону скамьи подсудимых. — Брат…

Услышав эти слова судьи, Раджа, не поверил своим ушам.

Мери казалось, что она присутствует не на суде, а на каком-то ритуальном действе, где пытаются убить ее избранника. Ее усталая головка отказывалась что-либо понимать.

«Он изменил свое имя, и что здесь удивительного? И кто этот судья? Почему ему вдруг стало так плохо?»

Хари хватал ртом воздух, как рыба, выброшенная из воды. Перед глазами поплыли круги, сердце как будто остановилось. Сделав над собой невероятное усилие, он взял в руки деревянный молоток и, ударив им по доске, лежавшей на столе, с трудом произнес:

— Заседание… переносится… на завтра…

Мери быстро написала записку, в которой было несколько строк:

«Господин судья, вы были на свадьбе брата Говинда, Раджеша. Пожалуйста, приезжайте в дом подсудимого. Там вы узнаете много полезного для правосудия. Семья Мастера Чхоту».

Девушка огляделась по сторонам. Зал был еще полон, стоял шум. Полицейские повели Говинда к выходу. Она махнула ему рукой и улыбнулась, а он кивнул ей в ответ.

Раджа сидел около Манжу и плакал.

Девушка подошла к таксистам.

— Господин Рамдас, вам не кажется, что судья был на свадьбе Раджеша?

— Да, да, я тоже вспомнил, — подтвердил тот.

— Помогите мне передать ему вот эту записку, — она протянула ему сложенный листок. — Это поможет Чхоту.

— Конечно, постараемся! Давайте! — Рамдас взял из рук девушки записку и поспешил со своими товарищами к полицейскому.

Объяснив ему ситуацию, они услышали в ответ:

— Только через секретаря суда, господа.

— А где его можно найти?

— Я постараюсь вызвать его.

— Будьте любезны, — сказал Рамдас.

Спустя минуту появился секретарь суда, плюгавенький хилый человек в очках. Его обступили высокие таксисты в тюрбанах. Среди них он выглядел как обгорелый пенек в роще гималайских деодаров.

— Господин! — сказал один из таксистов. — К вам обращаются представители панчаята таксистов Бомбея с просьбой передать судье записку.

— Но вы уже подавали просьбы. Они зарегистрированы в деле. Суд рассмотрит их перед тем, как вынести приговор.

— Это хорошо, господин секретарь, но нам необходимо передать лично судье вот эту записку.

— Хорошо.

— Спасибо, мы подождем.

Вскоре секретарь вернулся и кивнул сикхам в знак того, что их просьба выполнена.

— Молодец, передал, — обрадовался Рамдас.

— А если не передал? — засомневалась Мери.

— С нами шутки плохи, — засмеялся молодой таксист.

— Завтра все узнаем, — пробормотал Рамдас, — поехали! Мери, я подвезу вас домой.

— Нет, нет, спасибо, я доберусь сама. Тем более я здесь не одна.

— Это не имеет значения, берите с собой всех, я вас жду.

Таксисты двинулись к выходу. Рамдас сел в машину и стал поджидать Мери и домочадцев Мастера Чхоту, которых обещал отвезти домой.

ГЛАВА ВТОРАЯ

— Произвол кончается тем, где за дело берутся честные и справедливые люди! — этими словами Рамдас начал срочно созванное совещание панчаята таксистов-частников. — Если мы допустим, что обвинят честного труженика, потом и кровью добывающего свой хлеб, то грош нам цена! Мы были на суде и ответственно заявляем, что прокурор явно подкуплен, а Мастер Чхоту, нареченный своим отцом Говиндом в честь последнего гуру сикхов Говинда Раи Сингха, — не виновен! Торговцы наркотиками заманили его в ловушку, чтобы избавиться от него, потому что он кое-что знал про их темные дела и встал на их пути. Мастер Чхоту всегда был готов вступиться за каждого из нас, шел под пулю… Нам надо срочно прижать этих бизнесменов. Управляющего Вармы, Рамасана, я беру на себя, об остальных договоримся позднее.

Послышались одобрительные возгласы. Присутствующие захлопали. Рамдас зачитал еще одно обращение в суд, составленное от имени панчаята таксистов-частников, которое было единогласно одобрено.

— И еще, у меня есть предложение, — сказал Рамдас, — обеспечить невесту Говинда, Мери, и его брата, Раджеша, транспортом. Будем все по очереди возить их по делам, связанным с хлопотами о подсудимом.

Добравшись до дома, Хари принял душ, немного перекусил, выпил чаю и приказал себе отдохнуть. Через час он привел себя в порядок и позвал жену:

— Сима!

— Я слушаю тебя, дорогой, — улыбнулась та, появляясь в дверях. — Как твое первое дело в качестве судьи?

— О, Сима, это долгий разговор, давай отложим его на потом. Но главное я тебе скажу: мои братья нашлись!

— Неужели?! — она всплеснула руками и медленно опустилась в кресло. — Боже! Неисповедимы твои пути, — и на глазах женщины выступили слезы.

— Все, Сима, я ушел! Я должен все расследовать лично. Моего брата Говинда обвиняют в том, чего он не совершал. Дело состряпано поспешно и непрофессионально. Потом я тебе все объясню, а сейчас мне некогда, пока. — Хари быстро вышел, хлопнув дверью.

В лифте он вновь перечитал записку, переданную ему секретарем, и определил, что почерк женский, Он вышел из подъезда и услышал мягкие, прерывистые звуки клаксона, которые доносились из «премьера» с укрепленным у лобового стекла счетчиком. Это было такси. Хари подошел к машине. Водитель вышел и поклонился ему, открывая дверцу.

— Господин судья, мы, друзья Мастера Чхоту, таксисты Бомбея, решили бороться за него до победного конца. Это мы сегодня передали вам записку от его невесты Мери.

— Спасибо, но чем я могу быть полезен вам? — не скрывая своей заинтересованности, спросил судья.

Молодой сикх с черной буйной бородой ослепительно улыбнулся и сказал:

— Наоборот, господин, это я хочу быть полезен вам. С сегодняшнего дня наш транспорт в вашем распоряжении, так постановил наш панчаят.

— Да? — Хари немного смутился, но в душе был рад, что его брата так решительно поддерживают друзья и коллеги.

— Господин судья, этот Рамасан, свидетель обвинения, подозрительный тип. Наши ребята уже следят за ним, он у нас на крючке. Если хотите, я дам его фамилию, — водитель извлек блокнот и, полистав его, сказал: — Рамнат-хан…

— Спасибо, вы молодцы. И я воспользуюсь вашими услугами с одним условием: платить за проезд буду я! В таких делах надо быть осторожным, иначе могут приписать подкуп должностного лица. Вы меня понимаете, надеюсь? — спросил Хари, садясь в машину.

— Хорошо, господин, куда прикажете?

— В следственную тюрьму.

— Значит, к Мастеру Чхоту, к Говинду? Прекрасное имя. А он скрывал от нас. Он ведь сирота, мужественный человек! Дал брату образование! Это большой труженик и честнейший человек. Попал в ловушку по своей доверчивости. Если бы вы помогли разобраться в этом деле!

— Именно этим я и хочу заняться и думаю, что непременно развяжу этот узел.

Через некоторое время машина остановилась у мрачной и высокой стены.

Хари вышел.

— Я жду вас, господин.

— Хорошо, — тихо ответил адвокат и пошел к зданию тюрьмы. В приемной начальника сидел секретарь, и судья справился у него, на месте ли его шеф.

— Да, господин.

— Спасибо, я зайду к нему после посещения обвиняемого.

— Хорошо, я предупрежу его, — вежливо ответил чиновник и поклонился.

Говинд сидел на топчане, растирая занемевшие от наручников запястья. В его душе появилась надежда.

«Молодец, Раджа, хорошо говорил, напомнил о решетке и о кнопке в стене. Ничего, суд во всем разберется», — размышлял он.

Послышались легкие шаги. Кто-то уверенной походкой приближался к его камере, отделенной от коридора толстой бетонной стеной и решетчатой дверью. Мужчина в темно-синем костюме среднего роста подошел к двери. В его черных волосах блеснула седая прядь. Говинд встрепенулся.

— Брат! — воскликнул он, бросился к решетке и протянул навстречу судье руки.

Братья обнялись, по воле судьбы вновь разделенные железными прутьями. По лицу таксиста потекли невольные слезы.

— Говинд, брат мой! — тихо и с болью произнес Хари. — Неужели ты не вспоминал обо мне все эти годы? Не думал о страданиях, о муках твоего старшего брата, который потерял все, чем дорожил в жизни? — Хари на мгновение отстранил от себя брата и посмотрел ему прямо в глаза. — Двенадцать лет вы наказывали меня за поступок, который я никогда не совершал. И мне… мне было так тяжело без вас! — Большие темные глаза Хари расширились. Говинду казалось, что сквозь них на него смотрит исстрадавшаяся душа брата. Они вновь обнялись. Надзиратель тактично отошел в сторону. Братья плакали…

— Все эти годы я не переставал надеяться, что мои братья найдутся, что я смогу прижать их к своей груди, но до сих пор не находил, — голос Хари, похожий на глубокий стон, дрожал…

Слезы взрослых мужчин, сливаясь со слезами их юности и отрочества, текли по лицам братьев.

— Я был в таком отчаянии, — продолжал адвокат. — Я был готов отдать свою жизнь! А сейчас, когда судьба смилостивилась и я обрел вас обоих, тебя судят за убийство! И твою участь должен решать я, твой брат, который так искал тебя! Именно я должен вынести тебе приговор! Но ведь убил не ты?! Я… не верю, что ты способен на это! Не плачь, не плачь! — Хари успокаивал брата, вытирая ему слезы ладонью. — Не надо, малыш! Не плачь, Говинд, не плачь, брат мой! — упрашивал старший, по лицу которого тоже текли ручьи слез. — Настало время больших испытаний… Эти испытания посланы нам Богом, но он милосерден и справедлив, он защищает невиновных, он даст мне силы, чтобы отстоять тебя!

Братья еще раз обнялись, и Хари, с трудом оторвавшись, быстро удалился…

Судья осторожно постучал в дверь начальника тюрьмы и вошел в кабинет. Вкратце рассказав ему о деле, которое он слушал в суде, адвокат добавил:

— Мне кажется, что парень попал в западню, а настоящий преступник разгуливает на свободе. Я очень прошу вас отнестись к обвиняемому снисходительнее. Это моя личная просьба.

— Хорошо, господин судья, но что бы вы хотели конкретно? — сдержанно спросил начальник тюрьмы с погонами полковника. Его аккуратно подстриженные усы дернулись, а рука потянулась к сигаретнице. — Прошу! — предложил он.

— Нет, спасибо, — отказался Хари. — Первое, о чем я прошу, не надо приводить его в судебное заседание в наручниках, потому что следствие уже сомневается в его виновности. Во-вторых, чтобы не травмировать его психику, переведите подсудимого в более удобную камеру и давайте свежие газеты.

— Да, да, я читал об этом процессе. За него поднялись горой все бомбейские таксисты. Объявили забастовку. Заседание приобрело неприятную огласку. Звонили из штата Махараштра, интересовались. Там недовольны прокурором…

— Да, поспешность в предварительном следствии налицо… — согласился судья. — И еще одно: разрешите ему свидание с невестой.

— Это все?

— Пожалуй.

— Хорошо, господин судья, я сейчас же распоряжусь, — начальник тюрьмы снял телефонную трубку.

Хари откланялся и вышел.

Солнце уже село, и на черной глади моря отражалось мерцание огней города, когда Хари подъехал на такси к дому своего брата. Поблагодарив водителя, он заплатил по счетчику и, пожав руку молодому сикху, улыбнулся и сказал:

— А мои предки тоже сикхи…

— Неужели? — обрадовался таксист. — Здесь живет наш Мастер Чхоту, я знаю. Вы уж постарайтесь, господин судья, справедливость должна восторжествовать.

— Именно этим я и занимаюсь, — ответил Хари.

— Да! Завтра вас будет возить другой таксист. Его зовут Ананд.

— Хорошо, а как зовут вас, молодой человек?

— Меня зовут Ранджит.

— Спасибо, Ранджит, и до свидания! — судья поднял руку.

Таксист поклонился.

Хари оглядел знакомый ему двор и дом, в котором он был на свадьбе Раджеша, поднялся по ступенькам на террасу и постучал в дверь.

— Да, да! — отозвался звонкий девичий голос. Дверь открылась, и на пороге появилась Фарида. Она удивленно посмотрела на респектабельного господина и ахнула.

— Господин судья, вы?!

— Да, я, госпожа…

— Фарида.

— Госпожа Фарида. Я отлично помню вас. Вы названая сестра Говинда.

— Да, господин. Проходите, пожалуйста, проходите, — засуетилась девушка. — Садитесь, господин. Что вам принести? Чаю, кофе или сок?

— И того, и другого, и третьего! — непринужденно ответил Хари. — Но у меня мало времени.

— Я быстро, господин.

— Фарида, а могу я увидеть Мери?

— Конечно. Я сейчас позову ее. Она живет на соседней улице, но наши дворы примыкают друг к другу. Подождите минуточку, — сказала хозяйка дома и выбежала во двор.

Через несколько минут Мери и Фарида сидели за столом и пили чай вместе с судьей. Девушки были несколько смущены присутствием столь важного господина и молчали.

— Мери, расскажи мне, кто в тот вечер звонил Говинду? — спросил Хари.

— Господин судья, об этом вам лучше расскажет хозяин вон той лавочки, что напротив, ведь это он позвал Говинда к телефону.

— Хорошо! — улыбнулся Хари. — Допьем чай и пойдем.

— Господин судья! — снова сказала Мери, моргая своими неотразимыми глазами. — У Фариды есть брат Анвар. Он ранен.

— Как ранен?

— Я не так выразилась, он просто ушибся, — поправилась девушка. — Мне хочется, чтобы вы выслушали его. Может быть, то, что он расскажет вам, поможет оправдать моего Говинда… Он ведь самый честный человек в нашем квартале. Здесь его все знают, как борца за справедливость… Признаться, я испытала это на себе, — красавица лукаво улыбнулась, и ее глаза сразу же наполнились слезами. Фарида, глядя на подругу, тоже не выдержала и заплакала.

— Недавно бандиты убили моего отца. Он был отцом и для Говинда и Раджеша.

— Как это убили, какие бандиты? — всполошился Хари.

— Дядя Рахим усыновил малышей двенадцать лет назад и воспитал их, как мог, а теперь его нет с нами! — подтвердила Мери.

— Так, так… а где Анвар?

— Я сейчас позову его, — Фарида встала.

— Нет, нет, лучше проводите меня к нему.

Девушки провели судью в комнату Анвара, который прохаживался там на костылях, несмело наступая на поврежденную ногу.

— Добрый вечер! — поздоровался Хари.

— Добрый вечер, господин! — опешил молодой человек и костыль выпал из его рук.

Девушки улыбнулись.

— Анвар, это господин судья. Он был на свадьбе Раджа, помнишь?

— Да, конечно. Прошу вас, садитесь.

— Милые красавицы, оставьте, пожалуйста, нас на минутку, — вежливо попросил гость.

— Анвар, я пришел к вам за помощью. Если вы располагаете какими-нибудь фактами, которые могут помочь Говинду, я прошу вас изложить их мне.

— Хорошо! Для брата я сделаю все, только обещайте мне…

— Я клянусь вам честью, что ваше имя нигде не будет фигурировать… — предупредил адвокат Анвара.

— Тогда слушайте, господин судья. Конечно же, мой названый брат не убивал господина Вармы. Его подставили. Все таксисты говорят то же самое. И уж поверьте мне, они знают город, как никто другой, и знают, кто чем занимается… Вам бы надо поговорить с ними. А я попал в нехорошую ситуацию. Из-за меня убили моего отца. Дело связано с… контрабандой. Мы попались на грузовике «Варма-транспорт», но нам удалось скрыться. Там я сломал ногу, — Анвар указал на гипс. — За рулем был Рамасан, который лжесвидетельствовал на суде. Я был там. Он все врет…

— Так, так… дальше?

— Они думали, что меня схватила полиция, и испугались, что там я «расколюсь». Но я добрался домой. Они приехали сюда под видом «Скорой помощи» и силой увезли меня. Отец пытался помешать им, и его застрелили! — Анвар закрыл лицо руками. — Это я, господин, виноват в смерти моего отца, и нет мне прощения! — он отвернулся и его плечи затряслись от рыданий.

Хари ждал, когда молодой человек успокоится.

— Извините меня, господин, мне очень тяжело.

— Ничего, ничего, продолжайте.

— Говинд пообещал Фариде, что вызволит меня из рук бандитов, и он действительно нашел меня и вернул домой. Он силой заставил Рамасана назвать адрес, где меня спрятали. Поэтому они и отомстили ему…

— Кто это «они»?

— Бонси и его приспешники.

— Бонси?! — удивился судья. — Прекрасно, прекрасно! Это тот самый Бонси, который занимается контрабандой?

— Да, господин, он. Это брат Вармы!

— Он родной брат Вармы?

— Да. Он и Раджа втянул в свои дела.

— Ну что ж, Анвар, большое тебе спасибо! Ты дал мне ценнейшие сведения. Все это останется между нами, и могу заверить тебя, что ты очень помог своему брату!

— Правда помог? — радостно встрепенулся молодой человек.

— Конечно.

— Слава Богу, что я смог хоть как-то отблагодарить его за то, что он сделал для меня. Помогите ему, господин судья! Всевышний продлит ваши дни…

Попрощавшись с Анваром, Хари направился в лавку в сопровождении невесты Говинда.

— Кстати, Мери, я договорился с начальником тюрьмы о том, чтобы вам разрешили посещать Говинда.

— Неужели? — обрадовалась девушка. — Сегодня уже поздно, а завтра утром я поеду к нему.

— Не стоит благодарить, — ответил судья. — Это мой долг.

Они подошли к лавке, постучали в дощатую дверь и вошли. Их встретил сутулый человек невысокого роста с длинными седыми усами.

Утром Хари позвонил на телефонную станцию, а потом в полицию и попросил снять, если это еще возможно, отпечатки на кнопке у дверей кабинета Вармы, а также подготовить для него все снимки медицинской экспертизы, сделанные на месте преступления. Потом он принялся просматривать корреспонденцию. Развернув свежий номер газеты «Таймс оф Индиа», он увидел на первой полосе фотографию Говинда. Под снимком была надпись: «Мафия пытается обвинить в убийстве бомбейского таксиста». Ниже печатались интервью с водителями, которые в один голос заявляли о высоких нравственных принципах своего коллеги и призывали органы правосудия к разоблачению подлинного убийцы Вармы. Мелькало имя Рамасана и прокурора…

— Хорошо, — довольно потер руки адвокат и решил позвонить своему коллеге.

— Господин Бадринатх?

— Да! Слушаю вас, — раздался в трубке густой, медлительный голос.

— Вас беспокоит Хари.

— О! Я читал о вас в газетах! Вы ведете это нашумевшее дело?

— Да, и хотел бы поговорить с вами на эту тему.

— Хорошо, дорогой, я жду вас. Приезжайте сейчас же! — ответил Бадринатх и повесил трубку.

Нервы судьи были напряжены до предела. Он оделся и поспешил к выходу.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

Городской транспорт Бомбея и все таксисты объявили трехдневную забастовку. Толпы жителей города шли пешком. Многие опаздывали, а порой и вовсе не могли добраться до работы.

Дело принимало серьезный оборот. Хари получил уже несколько звонков от высокопоставленных людей с просьбой как можно скорее закончить дело и выявить подлинного убийцу. Он пообещал, что сделает все необходимое, не пожалев для этого ни сил, ни здоровья. И говорил он это искренне, от всего настрадавшегося сердца.

У здания суда скопилось множество такси. На тротуаре и ступеньках сидели бомбейские водители-частники. Они громко разговаривали, энергично жестикулируя, кричали и угрожали. Когда Хари подъехал, его сразу же атаковала толпа корреспондентов. Полиция с трудом удерживала напор «хищников» от прессы.

В это время у подъезда остановилась, завизжав тормозами, полицейская машина и из нее вышел Говинд в сопровождении двух конвойных. Поднялся неистовый шум, раздались крики:

— Мастер Чхоту, мы с тобой! Зло будет наказано! Держись, брат! Твои враги не уйдут от карающей десницы всевышнего Вишну!

Говинд кивал головой и улыбался, но глаза его были печальны.

— Дорогой! — кричала Мери. — Я с тобой!

Хари быстро поднялся по лестнице, на которой стояли охранники.

Место судьи занимал мужчина с пышными седыми усами и в массивных очках с коричневой роговой оправой.

— Почему другой судья? — испуганно спросил Рамасан, наклонившись к Бонси, который сидел впереди.

Тот недоумевающе пожал плечами.

В первом ряду, как и вчера, сидели Раджа, Фарида и Манжу, к которым присоединилась Мери, Анвара сегодня не было, так как у него разболелась нога и он остался дома.

— Господин судья, извините за опоздание! — сказал Хари, появившийся в зале в облачении адвоката.

Судья кивнул, что можно начинать.

— Ваша честь, — бодро начал прокурор, — поскольку мы выслушали свидетельские показания, не изволите ли вы, ваша честь, вынести приговор?

В зале поднялся шум. Неизвестно каким образом проникшие сюда в большом количестве таксисты, вскочив со своих мест, ринулись к прокурору. Их было так много, что полицейским едва удалось восстановить порядок, водворив их обратно.

— Вон прокурора! — кричал что есть мочи Джаган, который пришел на заседание пораньше и занял место поближе. Встретив угрожающий взгляд полицейского, он сразу осекся и притих, словно мышь.

В это время раздался голос Хари, который произвел на публику действие волшебной палочки: воцарилась полная тишина.

— Уважаемый коллега, — обратился он к прокурору, — куда вы так торопитесь? Я буду защищать подсудимого Говинда. Вот моя доверенность, господин судья! — сказал адвокат, отдавая бумагу секретарю.

Его последние слова буквально потонули в шквале аплодисментов, потрясших стены суда. Прокурор был ошеломлен. Такого поворота событий он явно не ожидал, решив, что Хари заболел после вчерашнего сердечного приступа.

Раджа прослезился, и Манжу протянула ему платок.

Секретарь, зарегистрировав доверенность, передал ее судье, который, скользнув глазами по бумаге, глухо произнес:

— Мы вас слушаем, господин Шривостав!

Этот мудрец-судья, с виду казавшийся довольно флегматичным, не без умысла назвал фамилию Хари.

— Как? — вырвалось у Бонси, и он впился взглядом в защитника, а потом перевел его на Говинда. Ему стало плохо, словно с похмелья.

— Ваша честь! Я вызываю для дачи показаний господина Рамнатхана! — объявил адвокат.

Рамасан вздрогнул. Его редко называли по фамилии, и сегодня он усмотрел в этом дурное знамение. Это говорило о том, что кто-то тщательно разобрался в делах его шефа. «Слуга двух господ» неуверенно подошел к свидетельской кафедре.

— Господин Рамнатхан, — начал Хари, не сводя со свидетеля внимательного и пристального взгляда.

— Да, сэр? — ответил тот.

— Из ваших показаний следует, что двадцатого января, вскоре после ухода Раджи, вы отправились искать его, чтобы помирить с тестем, не так ли?

Голос адвоката звучал четко и выразительно, поэтому все, кто присутствовал в зале, с легкостью воспринимали и улавливали информацию, исходившую из его уст.

— Да, — согласился Рамасан.

— Так, так… И где вы его искали? — быстро спросил Хари, не давая свидетелю времени на раздумья, так как знал, что тот и не думал искать Раджа.

— Э-э… — замялся тот, — в клубах, в ночных барах… в отелях, повсюду…

— Угу-у-у… — защитник протяжно произнес междометие и краем глаза покосился на Бонси, чтобы увидеть его впечатление.

— Ни в одном из этих мест его не было, — бойко врал свидетель.

— Не было… — задумчиво повторил Хари, выдерживая паузу.

Стояла напряженная тишина. Полицейские замерли, похожие на изваяния с дубинками.

— Но вы его нашли. Объясните, как?

— Напротив дома его братьев есть лавчонка. Я и позвонил туда.

— Значит, вы до этого телефонного звонка знали, что Раджа пошел к брату? Отвечайте.

— Знал, — согласился Рамасан, не заметив, что попал в ловушку адвоката.

— А разве вы там живете?

— Что вы, нет! Мой дом находится на бульваре Японси, — еще глубже увязал свидетель.

Бонси побледнел. Адвокату, который столь искусно допрашивал свидетеля, нельзя было отказать в таланте. Каждый из его вопросов, с виду казавшийся таким простым и ничего не значащим, на деле усыплял бдительность свидетеля и таил в себе глубокий смысл.

— А телефон этой лавчонки как вам удалось узнать?

— Ну… мне… мне… — лихорадочно соображал Рамасан, — мне его господин Варма дал. — Он посмотрел на Бонси.

Тот согласно кивнул.

— До убийства или уже после? — строго спросил Хари, сбивая с толку завравшегося свидетеля.

— Ну… как же так? — удивился тот, ошеломленный нелогичностью поставленного вопроса, но вскоре нашелся: — Мне его дал господин Варма полгода назад.

Сказав это, Рамасан уставился на адвоката глазами, полными ужаса и оцепенения, он чувствовал, что окончательно запутался.

— Господин Рамнатхан, у вас, по-моему, очень плохая память! — иронично заметил защитник. — Все было не так. Вы сами пошли туда, узнали номер и, позвонив из автомата, вызвали Говинда. — Хари круто повернулся и взмахнул руками. Его мантия при этом развевалась, словно крылья величественной черной птицы.

— Нет, неправда, это ложь! — Рамасан затрепетал, словно перепел, попавшийся в силки, и посмотрел на Бонси, как бы ища поддержки, но тот опустил глаза.

— В зале сидит человек, который дал вам номер телефона, — спокойно парировал адвокат его протесты.

— А?

— Смотрите.

Хари подошел к первому ряду, где сидел владелец лавки, спокойно смотревший на свидетеля. Его усы слегка шевелились.

— Видите, да? Пригласить его сюда? Пригласить?

— Нет, я действительно брал у него номер…

Публика замерла, почувствовав, что кульминация приближается.

— Ах, так? — воскликнул защитник в абсолютной тишине зала.

— Да, я вспомнил, — безнадежным тоном заявил Рамасан.

— Так почему вы звонили? — не унимался адвокат.

— Я звонил… я думал, может удастся их помирить…

— Почему вы не пошли к Радже, ведь вы были рядом, а позвонили? Для чего вы звонили, отвечайте! — грозно потребовал Хари, надвигаясь на Рамнатхана.

— Но… я… я… — забормотал свидетель, совершенно смешавшись.

Получив желаемый результат и не давая Рамасану опомниться, защитник быстро повернулся к судье и спросил:

— Ваша честь! Я могу сказать, зачем он звонил?

Тот согласно кивнул.

— Когда господин Рамнатхан звонил в лавку, господин Варма уже лежал убитый.

Хари посмотрел в зал, откуда доносился одобрительный шум.

— Слава адвокату! — пропищал Джаган, но его никто не услышал.

Секретарь молча строчил на машинке. Судья скучал, вычислив финал этого дела.

— Он попросил позвать к телефону Говинда, чтобы заманить его в ловушку. Убийца хотел избавиться от него, а заодно снять с себя подозрение в убийстве.

Хари посмотрел на судью.

— Господин Рамнатхан, вы свободны, — объявил судья.

— Свободен пока! — пробасил высокий сикх в голубой чалме.

— Спасибо! — нервно бросил свидетель и удалился в специальную комнату.

— Не за что, — буркнул судья, снял очки и ударил молотком по доске. — Слушание дела откладывается до среды! — объявил он и взглянул на часы, которые били полдень.

Говинда снова повели к полицейской машине. Его коллеги радостно шумели. Слышались возгласы:

— Поздравляем, Мастер! Скоро будешь на свободе! Убийца понесет наказание! Привет, Чхоту! Держись, Мастер!

Охранники с трудом сдерживали напор таксистов. Говинд улыбался впервые за много дней, проведенных в камере. Он поднял руку и помахал своим друзьям. В ответ ему прогремело дружное «Ура!». Мастер Чхоту был очень тронут таким мощным проявлением солидарности со стороны своих коллег и гордился этим…

В камере он стал просматривать свежие газеты, в которых сообщалось, что забастовка городского транспорта частично прекращена, а также о том, что благодаря адвокату, господину Шривоставу, следствие пошло по другому руслу, которое, по их мнению, должно привести к истине.

О таксистах говорилось, что они намерены бастовать все три дня…

К Говинду вернулась его прежняя уверенность в себе. Мери посещала любимого каждый день. Вместе с фруктами и цветами она приносила в мрачную одиночку горячее дыхание жизни, которое сегодня он ощутил особенно остро впервые с тех пор, как произошли эти трагические события, изменившие весь ход его существования и перевернувшие его душу. Теперь он не опасался новых испытаний и надеялся с честью выйти из этой борьбы.

Он вдруг осознал, что эта волшебная девушка — его судьба, символ его дальнейшей жизни. Надежда, которую дал ему старший брат, окрыляла.

Вечером у него побывал Хари, который задал ему несколько вопросов и сразу же убежал. Дел у него было невпроворот. Он, почти не отдыхая, носился по городу и по крупицам собирал важные сведения и факты.

Манжу жила теперь в доме мужа. Она слишком тяжело переживала потерю отца и не могла находиться в доме, где все напоминало о нем, и который был взят под охрану полиции.

Адвокату отца девушка доверила подыскать вместо Рамасана нового управляющего, чтобы дела фирмы не слишком пошатнулись.

Раджа сильно изменился за последние дни. Он решил пересмотреть свое поведение, отношение к жизни, исправить свои дела в колледже.

«Если все кончится хорошо, буду готовиться к экзаменам и непременно получу диплом», — решил он. Однако сил у него было мало. Сказалось пережитое им нервное потрясение. К тому же он сильно страдал, прекрасно сознавая, что виновник всего — он. Радость встречи с Хари как бы угнеталась этим обстоятельством, и ему временами не верилось, что это произошло не во сне, а наяву. Его хрупкая, романтичная натура была подавлена. Он часто уходил к морю и часами сидел, глядя вдаль, молился Творцу неба и земли, молился за своих братьев и за свою растерзанную душу. Любовь к Манжу как бы отошла на второй план, его душа мучительно обретала обновление… Его тянуло на вокзал «Виктория», где они с Говиндом двенадцать лет назад начали новую жизнь, он пытался понять, зачем они ушли из дома?

А сейчас Раджа не находил себе места оттого, что Говинд мучается в тюрьме, что ему грозит суровое наказание. От бессилия ему хотелось плакать, но слез не было…

Накануне очередного заседания суда он пришел вечером совершенно разбитый и, опустившись на кушетку, сразу уснул.

Тем временем Хари, собрав нужную информацию, фотоснимки, справки экспертов, свидетельские показания и другие необходимые документы, сидел у себя в кабинете. Он готовился к завтрашнему заседанию, отрабатывая схему допроса свидетелей, вопросы и тактику поведения, соблюдая к тому же пост с упорством хальса.

У подъезда Хари стояла «Басанти», на которой он ездил с разрешения брата.

Адвокат вышел на балкон. Солнце еще не показалось из-за гор, и город был окрашен лиловатыми тенями уходящей ночи. Откуда-то доносился унылый звук свирели. Хари увидел бредущего по улице «санп-вала» — заклинателя змей.

«Есть же на свете люди, свободные от всех забот, — вздохнул он. — Но я не могу быть свободным от людей, от их забот, надежд и жажды справедливости… Я — адвокат, я — профессионал, а не ахир — пастух и не отшельник. Я еще молод и обязан реализовать свои способности, отдать их людям, своим близким. А сейчас — в бой, Хари!» — приказал он себе.

С нижнего балкона донеслось нежное звучание струн вины. Хари прислушался, и на душе у него стало солнечно…

Первый рассветный луч вспыхнул на небосводе и рассыпался над городом, затрепетав всеми цветами радуги на поверхности слегка волнующегося моря.

Бросив взгляд на памятник Шиваджи, он вернулся в комнату и, подойдя к столу, выжал дольку лимона в стакан с водой и выпил ее маленькими глотками. Внимательно осмотрев свое отражение в зеркале, он взял портфель и вышел.

«Форд» стоял в ожидании брата своего хозяина.

Хари отыскал ключ, сел в машину, включил зажигание и запустил мотор. Улицы были еще довольно свободны, и он быстро добрался до здания суда, где уже дремали таксисты на циновках, расстеленных рядом со своими автомобилями.

Как и накануне, зал был полон. Появление адвоката вызвало одобрительный гул, который быстро пронесся по рядам и медленно стих под сводами огромного помещения. Через несколько минут судья открыл заседание. Первым был вызван свидетель Бонси, который, сверкнув великолепным бриллиантом, красовавшимся на его пальце, поправил галстук и бодрой походкой взошел на трибуну. Его дорогой светлый костюм переливался в ярких лучах солнца, оттеняя темные круги под глазами, которые свидетельствовали о том, что он провел бессонную ночь.

— Двадцатого января вы узнали об убийстве брата. Как вы об этом узнали? — спросил его защитник.

— Странный вопрос, господин адвокат, весь город об этом говорил, как я мог не узнать? — вежливо ответил Бонси, с трудом скрывая раздражение и ненависть. — Речь, в конце концов, шла о моем брате! — подчеркнул он, слегка хлопнув ладонью левой руки по трибуне.

— Господин Бонси, я выяснил, что полиция, явившаяся на место преступления, четыре часа никому не сообщала об убийстве… кроме дочери, — Хари указал на Манжу, — а вы явились в дом брата через полчаса.

Хари бросил на обескураженное лицо Бонси негодующий взгляд и быстро перевел его на Рамасана, который поспешно опустил глаза.

— Как же вы узнали так быстро?

— Мне позвонили.

— Кто?

— Кто-то из слуг, — ответил свидетель, и его глаза беспокойно заметались; он чувствовал, что его подстерегает опасность, но не находил способа уберечься от нее. Его изворотливый, лживый ум был не способен противостоять опытнейшему юристу, обладавшему, кроме профессионализма, ведической мудростью и талантом.

— Господин свидетель, телефонная станция дала официальную справку о том, что в течение четырех часов после убийства никто не звонил в дом господина Варма и не звонил оттуда! Так почему же вы все-таки поехали туда? — наступал Хари на Бонси.

— Как я уже говорил… — машинально пролепетал совершенно выбитый из колеи мошенник, лихорадочно отыскивая в голове правдоподобную версию.

— Ваша честь! — воспользовался адвокат его замешательством. — Я знаю ответ на вопрос!

Присутствовавшие в зале стихли, предвкушая сенсацию.

Защитник медленно и уверенно подошел к судье, протянул ему конверт с фотографиями и сказал:

— Они сделаны на месте преступления. Все вещи, которые видны на этих снимках, зафиксированы в протоколе, кроме этих часов, — многозначительно сообщил Хари, повышая голос и указывая на фотографию, где часы были сняты крупным планом.

— Эти часы имеют какое-то отношение к убийству? — бесцветным голосом произнес судья, дабы продемонстрировать хоть какую-то заинтересованность в деле, и тут же покосился на большие электрические часы, висевшие в зале заседаний, стрелки которых, как ему казалось, стояли на месте.

«Дай Бог здоровья и энергии моему коллеге Хари. Прекрасный он парень и талантливый человек! А мне, пожалуй, пора на покой. Рыбку удить, рыбку, господин Бадринатх», — пожелал сам себе судья и услышал ответ адвоката:

— Конечно имеют!

Судья посмотрел на него с некоторым интересом.

— И самое прямое отношение.

Однако Бадринатх никак не мог взять в толк, каким образом эти неизвестно кому принадлежащие часы могут иметь отношение к преступлению?

— Часы, которые вы видите на фотографии, — продолжал Хари, приближаясь к трибуне, на которой стоял свидетель, — здесь! — Он резко взял левую руку Бонси и вытянул, показывая судье надетые на запястье свидетеля часы, которые были абсолютно такими же, как на снимке.

Глаза Бонси округлились, наполняясь ужасом. По залу пробежал шум. Говинд, не отрываясь, смотрел на старшего брата. Раджа и Мери радостно переглянулись.

Судья удивленно посмотрел на Хари, и глаза его подобрели. Теперь он понял все, и его мысли заработали более четко. Шум нарастал. Таксисты, многие из которых лично знали Бонси и его темные дела, бушевали. Бадринатх постучал молотком по доске, призывая публику к порядку, и снова взглянул на адвоката.

— Ваша честь! На фотографии часы показывают месяц, число и время точно, до секунды. Медицинская экспертиза утверждает, что убийство произошло в одиннадцать часов тридцать минут. На часах, зафиксированных на фотографии, тоже одиннадцать тридцать.

— Ваша честь! — подал голос прокурор. — Я протестую.

Хари замолчал и посмотрел на него. Бонси тоже с надеждой обратил на него свой взор.

— Убийство произошло в одиннадцать тридцать, и на часах тоже одиннадцать тридцать. Мой уважаемый коллега хочет убедить суд в том, что полиция находилась там во время убийства и вместо того, чтобы ловить убийцу, делала фотографии? — с иронией спросил тот.

Свидетель, несколько успокоившись, бросил на адвоката презрительный взгляд.

Последние слова прокурора потонули в гуле недовольства публики. Послышались возгласы, требующие, чтобы прокурор покинул заседание. Джаган, получивший от Мери поощрение за поддержку возлюбленного в виде нескольких рупий, вопил, что есть мочи, прячась за широкими спинами таксистов-сикхов.

— Прошу соблюдать тишину! — призвал судья, снова с надеждой взглянув на настенные часы.

— Я имел в виду другое, ваша честь! Полиция приехала в двенадцать десять, не раньше, и сделала снимок, наверное, в двенадцать пятнадцать, а часы на снимке показывают одиннадцать тридцать. Это доказывает, что часы в момент убийства остановились от сильного удара!

Бонси, который несколько оправился от шока и все это время с усмешкой погладывал на адвоката, нагло заявил:

— Пусть господин адвокат успокоится, мои часы ходят! — он победоносно посмотрел на Хари, считая, что разговор исчерпан.

Но тот, слегка прищурившись, нанес противнику ответный удар:

— Да, теперь они ходят! Однако до одиннадцати часов двадцать первого января они не ходили! Вам починили их в мастерской, которая находится на Фаунтоне! Сохранилась копия квитанции! — адвокат извлек из папки листок и, положив его перед судьей, добавил: — Это дубликат. А оригинал должен быть у вас! — защитник посмотрел на свидетеля.

Поднялся неистовый шум. Пестрые тюрбаны сторонников подсудимого заволновались, словно головки цветов от порыва сильного ветра из пустыни Тар.

Бонси беспомощно захлопал глазами и огляделся, как бы ища поддержки, но встретил лишь взгляды, полные презрения и ненависти.

Говинд с надеждой и восхищением смотрел на Хари, который сражался за него умно и ловко, как настоящий сингх, что на пенджаби означает лев. Несколько раз он встретился взглядом с продавцов бананов, Джаганом, который был как бы его духовным подопечным, с удивлением и радостью наблюдая его участие в своей судьбе. На него смотрели, полные участия и поддержки, глаза Раджа, Мери, Фариды и Манжу. Гвардия таксистов, похожая на бойцов передовой линии фронта, тоже постоянно подбадривала его взглядами, жестами и возгласами.

И вот вновь заговорил его брат, его гордость и защита, который отстаивал его и справедливость, словно крепость.

— Ваша честь, господин Бонси ненавидел брата и задумал убить его, а Говинда заманить в ловушку, чтобы спихнуть свою вину на него! — адвокат повысил голос и с презрением посмотрел на свидетеля. — Но, как известно, каждый преступник оставляет на месте преступления следы. Так случилось и на этот раз. Когда он обнаружил, что потерял свои часы во время убийства, сел в машину и вернулся в дом Варма. Увидев полицию, он разыграл комедию! Склонившись над убитым и жалобно стеная, господин Бонси, вероятно, обшаривал глазами пол, разыскивая свои часы; и он заметил их под книжным шкафом, около его ножки. Как ему удалось подобрать их, я могу только предполагать, но это не столь важно! Но убийца опоздал — их уже сфотографировали! И это была улика! А в деле этого вещественного доказательства не оказалось, хотя оно и зафиксировано на снимке.

Зал рукоплескал, награждая аплодисментами адвоката подсудимого за мастерство, мужество и стремление к истине. Хлопали все: и бизнесмены, и промышленники, и таксисты, и родственники, и Джаган, возмечтавший открыть свою овощную лавочку…

— Ваша честь! — перешел адвокат к заключительной части защиты. — Свидетель Рамнатхан тут гнусно лгал! Утверждая, что он звонил Радже, чтобы позвать его в дом Варма, он вводил суд в заблуждение! А то, что господин Бонси явился в дом убитого через полчаса, что после его визита часов на полу не оказалось, что исчезнувшие часы сейчас на его руке, — адвокат повернулся к свидетелю и устремил на него гневный взгляд, — все это ясно говорит о том, ваша честь, что вина этого человека уже доказана! Убил Варма он! — извлек Хари последний «аккорд», сделав яростный жест рукой в сторону преступника.

Бонси, вцепившись руками в трибуну, затравленно озирался по сторонам, похожий на загнанного зверя. Волосы его растрепались, и одна прядь свалилась на лоб. Решительно тряхнув головой, он злобно прокричал:

— Да, я убил своего брата! Но я об этом не жалею! — С этими словами он выхватил из кармана пиджака пистолет и направил его на адвоката: — Но и ты не уйдешь от меня, Хари!

Раздался выстрел. Пуля, слегка задев руку адвоката, попала в оконное стекло, осколки которого со звоном посыпались на пол. Бонси в два прыжка оказался у выхода. Направив пистолет на двух полицейских, которые кинулись было за ним, он пригрозил:

— Не подходите! Предупреждаю, я буду стрелять! Не подходите! Не подходите! — он попятился назад и кинулся бежать.

За ним последовали полицейские.

Говинд, перемахнув через ограду, отделявшую скамью подсудимых от зала, подскочил к Хари.

— Брат, ты ранен?! — испуганно спросил он.

— Это просто царапина! Но негодяй может уйти! — ответил тот.

Говинд взял у брата ключи от «форда» и побежал на улицу. Бонси, успевший вскочить в свой светлый «мерседес», уже сорвался с места, спасаясь от погони. Говинд, оседлав верную «Басанти», кинулся вслед за ним. Подоспевшие полицейские, ничего не понимая, кричали и размахивали «кольтами» и дубинками. Некоторые таксисты тоже снялись с мест и последовали за Чхоту. Две полицейские машины ехали последними, завывая сиренами.

«Басанти» мчалась на предельной скорости, из ее выхлопной трубы вырывались искры. За Говиндом летел на своем «мерседесе» Рамдас. Мотор его машины ревел от напряжения.

Крепко вцепившись в баранку, Чхоту обдумывал положение. В обойме пистолета Бонси должно было остаться пять патронов.

Между «мерседесом» беглеца и «фордом» разрыв составлял не более пятнадцати метров. Держась левой рукой за руль, Бонси прицелился и выстрелил в своего преследователя, но тот ожидал выстрела и потому резко вильнул.

«Осталось четыре», — констатировал Говинд и услышал еще один выстрел, который, к счастью, тоже прошел мимо, но заставил и без того напряженные нервы молодого человека сжаться в комок.

«Спокойно, спокойно», — уговаривал он сам себя, не спуская глаз с цели, которая плясала и извивалась в потоке проносящихся мимо машин. Наконец ему удалось поравняться с машиной убийцы, и он попытался притереть ее к обочине, но вновь раздался выстрел, не попавший в цель, и «мерседесу» удалось уйти немного вперед. Говинд опять догнал его и, чтобы задержать, стал прижиматься к нему бортом, на что последовала знакомая реакция. Это была четвертая пуля, оставалась еще одна, последняя, которая и была неудачно выпущена озверевшим убийцей при следующей попытке Чхоту приблизиться к борту его машины. Теперь преследовать его было не так опасно.

Бонси хорошо знал город и, по возможности, избегал светофоров и перекрестков. Вот он круто повернул на Садовой улице и направился к стадиону. Приближался перекресток, на который вдруг выкатилась полицейская машина. «Мерседес» на всей скорости врезался в нее и понесся дальше. Объехав перевернувшийся «джип», «Басанти» продолжала погоню. Бонси задыхался от страха и ярости. Израсходовав все пули, он чувствовал себя в ловушке. Он весь взмок. Веки стали липкими. Баранка скользила в руках, словно змея, пистолет за ненадобностью, валялся на полу…

Говинд догнал Бонси и слегка «боднул» его в багажник, отчего тот едва не врезался в грузовик, который успел среагировать, прибавив газу. Поворот на стадион был в нескольких метрах, и Говинд изо всех сил рванулся вперед. Поравнявшись с «мерседесом», он притерся к нему вплотную с правой стороны, не дав проехать мимо стадиона, и тот был вынужден свернуть, с ревом ворвавшись на круглую арену. За ним последовала «Басанти». Начались гонки по кругу. Говинду удалось зайти с внутренней стороны и сильно стукнуть в борт «мерседеса», который от удара отскочил на середину поля. «Форд» последовал за ним и вновь ударил его, на этот раз в багажник. Машины закрутились волчком. Но вдруг Бонси снова оторвался, намереваясь покинуть стадион. Говинд ринулся за ним, и сходу въехал на крышу преследуемой машины. Бонси открыл дверцу и, не веря своим глазам, посмотрел наверх. Но тут перед его носом приземлился Мастер Чхоту, ловко прыгнувший вниз. Молодой человек схватил убийцу за лацканы пиджака.

— Иди сюда, иди! Ты хотел убить моего брата?! — с этими словами Говинд нанес ему сокрушительный удар в подбородок. Голова Бонси резко откинулась назад. Он рухнул на землю.

Мастер Чхоту подошел к нему и наступил ногой на его горло.

Подоспевшие полицейские оттащили его от жертвы.

— Ну что ж, — сказал храбрец, — я сделал свое дело, теперь вы делайте свое! — указал он на Бонси.

Полицейские подобрали беглеца и под руки повели его к машине. Говинд тоже шел с ними.

Когда он вновь очутился в своей камере, к нему пришел начальник тюрьмы и объяснил:

— Вам придется провести здесь еще одну ночь, пока мы не оформим документы. Завтра утром вас выпустят!

— Спасибо! — ответил узник и с жадностью выпил сок, принесенный Мери. Он лег на топчан и улыбнулся, представив свою очаровательную возлюбленную, с ее чудными волосами и синими, как море, добрыми глазами. Ему стало легко и спокойно, и он не заметил, как уснул…

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

Ближе к рассвету прошел небольшой дождь. Невесть откуда взявшиеся редкие тучки проплыли мимо бухты Бэк-Бей и, немного задержавшись над заливом Харбур, медленно двинулись дальше и незаметно растаяли в утренних лилово-голубых небесах.

Солнце заплясало веселыми бликами на крышах домов, затрепетало восторженно на пальмовых листьях, на широкой и длинной желобообразной листве бананов, кустарниках лавра, заулыбалось над вечно юной зеленью газонов…

Дыхание могучего простора океана, смешиваясь с ароматическими запахами тропического царства растений, создавало ощущения, которые невозможно передать никакими словами. В такие минуты каждый мельчайший орган человека как бы живет своей отдельной жизнью, посылая импульсы к сердцу; сознание и дух слушают и внутреннюю природу, и окружающую. В такие часы, наверное, никто не умирает и не рождается, в такие часы только пребывают, испытывают величайший пик праздника присутствия жизни… Это и есть любовь к жизни, которую ощущает все живое, и даже камень…

Джаган сидел на тротуаре у калитки дома, где жил Говинд, зажав под мышкой веник, с лицом расстроенной обезьяны-ханумана.

«Какое великолепное утро, просто чудо! Спасибо тебе, Всевышний, что ты дал мне возможность быть тут, на этой земле! Какая благодать!» — подумал он, беззвучно шевеля губами, и прикрыл глаза, вспоминая свое детство…

Где-то протяжно пропел петух, за ним другой, потом третий… Над головой Джагана пронеслась с шумом стая попугаев, и он встрепенулся. Отогнав назойливую осу, которая настойчиво норовила ужалить его в левое веко, он подумал:

«А почему именно в левое?» — и сердито буркнул:

— Вот дура, прицепилась же! — и со всего маху ударил веником по своему лбу: человеческий гений возобладал над низшей тварью — осу как ветром сдуло… Бывший торговец бананами снова успокоился, но звонки молочников окончательно нарушили его поэтические грезы. Они шумели так же назойливо, как и минуту назад оса, скрывшаяся в неизвестность. Джаган поморгал глазами, надел очки, тщательно укрепив тесемочки на внушительных ушах, и медленно поднялся на свои, далекие от идеала ноги, которые все-таки еще кормили его и домочадцев.

Зайти домой к своему духовному наставнику он не решался.

«Ничего, — думал он, — вот промету до того столба, глядишь, проснутся Фарида или Мери, у них и расспрошу о Мастере».

Присев на корточки, он принялся медленно подметать проезжую часть. Машин пока не было видно.

«И что эти молочники так несутся? И откуда берут так много молока? Неплохо бы завести коровенку», — подумал он, но эта мысль так и улетела восвояси, не родив другую, из его головы, повязанной новой ангочхой, которую ему подарила Мери. Послышался шум мотора. Джаган выпрямился. Сверкая в солнечных лучах, ему навстречу несся голубой «форд» с желтым верхом.

«Неужто Мастер Чхоту, Говинд Сингх! — обрадовался он. — Какая удача!»

Машина, подняв клубы пыли и обдав подметальщика горячей волной выхлопных газов, остановилась, как вкопанная. За ней подъехала еще одна машина, какой марки, Джаган не понял, и, круто развернувшись, остановилась. Огромный детина в светлой рубашке с короткими рукавами и голубых брюках, плотно сбитый, с густой и черной, как смоль, бородой, посмотрел на подметальщика и поприветствовал его. Взгляд его больших темных глаз был несколько тяжеловат; кожа на лице лоснилась, словно бамбук.

Джаган, сложив ладони у подбородка, поклонился господину.

— Простите, господин, — обратился он к великану, — но мне кажется, что эта машина, — он кивнул в сторону «форда», — принадлежит моему другу Мастеру Чхоту.

— У вас хорошая зрительная память! — улыбнулся сикх, слегка откинув назад голову, которую украшала чалма из тончайшей хлопчатобумажной ткани бирюзового цвета. — Меня зовут Рамдас, и у меня тоже неплохая зрительная память. Я видел вас вчера в зале суда.

— О, я тоже узнал вас, господин Рамдас! — зачастил подметальщик, переходя с тенора на фальцет. — Я едва сдержался, чтобы не вцепиться в горло этому прокурору! А что с Говиндом, господин? Ведь он погнался за этим бандитом…

— С ним все в порядке, как тебя?

— Джаган.

— Сегодня, Джаган, мы всем парком будем встречать нашего друга. Его освободили.

— Уже?!

— Да, осталось только оформить бумаги. Вот его машина. Ее ремонтировали всю ночь. Было три пулевых пробоины. Мы заменили счетчик, фары, лобовое стекло, резину и установили в салоне новые сиденья.

— Да, машина выглядит так, как будто только что сошла с конвейера!

— Ты прав, только не с конвейера, а из рук его друзей.

— А вы все еще бастуете? — Джаган поправил очки и запрокинул голову, стараясь заглянуть сикху в глаза.

— Нет, уже все! Сегодня все таксисты на дорогах города. Можете ехать, прошу!

— Да у меня нет денег, — бедняга опустил глаза.

— Но если ты друг Говинда, мы подвезем тебя бесплатно!

— Спасибо, господин! Мне казалось, что у меня только один добрый и великодушный друг — Говинд. Но оказывается, я обрел новых друзей!

Таксисты весело рассмеялись.

— Ты пока подметай, а мы зайдем к Фариде и Мери.

Услышав имя Фариды, молодой водитель, приехавший на «форде» Говинда, смутился и опустил глаза. Этот факт не остался незамеченным «простаком» Джаганом, который наклонился и продолжил свой скорбный труд, столь необходимый и нужный людям, но слишком скудно оплачиваемый.

«Ну ничего, не быть мне Джаганом, если я не открою в этом квартале овощную лавку! Мне бы кредит взять. Молодец, Мери, что надоумила! Можно взять ее в компаньоны», — размечтался подметальщик, яростно работая веником, который метался в его руках, как крыло экзотической птицы.

Через несколько минут он услышал голоса и оглянулся. К машинам, в сопровождении таксистов шла Мери в яркой, нарядной юбке и полупрозрачной желтой блузке из тончайшего шелка, которая плотно облегала ее округлую грудь. По плечам девушки рассыпались золотистые локоны. Она вся сверкала украшениями, на ее лице светилась счастливая улыбка. Не спуская глаз с красавицы, Джаган засеменил к машинам, выронив совок…

Фарида тоже вышла на улицу и ждала, когда соберутся остальные.

— О! Джаган! Доброе утро! Ну, что же ты стоишь, как пень?! Садись в машину, сейчас поедем! — весело сказала Мери.

— Ах, госпожа! Апсара! Облачная дева! Мери, вы неотразимы! Я сражен вашей красотой! А я… я в таком виде! Простите, я должен переодеться!

— Хорошо, мы подъедем к твоему дому! — пробасил Рамдас.

— Да? К дому?! — обрадовался Джаган. — А куда положить веник и совок?

— В багажник! — ответил Рамдас, направляясь к «форду». За ним поспешил подметальщик и бережно уложил свой реквизит. Усевшись на заднее сиденье машины, он умолк.

Спустя некоторое время «форд» и «премьер» уже неслись по широкой улице, направляясь к следственной тюрьме. Джаган, облаченный в чистую голубую рубашку и светлые брюки, улыбался, поглаживая свою редкую шевелюру.

Такси, быстро сорвавшись с места, быстро промчалось мимо отеля «Тадж-Махал» и высоких небоскребов — безжизненно застывшей фантазии Ле Корбюзье.

Хари молчал, охваченный радостным ожиданием. Ему не терпелось обнять Говинда на воле, а не через решетки, не в суде. Он посмотрел на загорелые руки водителя такси, Ананда, который вел машину безукоризненно, как бы сливаясь с ней в одно целое.

Чтобы ускорить освобождение брата из тюрьмы, Хари решил сам отвезти приговор на утверждение в высший судебный орган штата Махараштра. Ему было невыносимо сознавать, что его родной брат Говинд совершенно безвинно томится в камере тюрьмы. Он вспомнил слова профессора, который в колледже читал им теорию относительности: «Час, проведенный в обществе любимой женщины, кажется нам минутой, а минута, проведенная на раскаленной печке, — часом…»

— Остановите, пожалуйста, здесь, — попросил он водителя, когда они поравнялись с высоким зданием, построенным в викторианском стиле, взял портфель и вышел из машины.

Ананд развернул газету «Хиндустан таймс». На первой полосе была напечатана фотография Хари и Говинда и большая статья об известном адвокате, который в течение трех дней «перевернул» дело об убийстве Вармы и разоблачил подлинного преступника.

Ниже он увидел фотографию Бонси, стоящего за свидетельской кафедрой, под которой была надпись, отражавшая циничную жестокость преступника: «Убийца родного брата».

«Бомбейские таксисты закончили свою забастовку, благодаря гениальному профессионализму адвоката Хари Шривостава, сумевшего снять преступное обвинение с их коллеги Говинда Шривостава. Панчаят частного извоза Бомбея от всей души выражает благодарность адвокату Шривоставу и судье Бадринатху, в лице которых они видят гарантию и величие индийского правосудия», — прочитал Ананд в конце статьи.

В этот момент Хари открыл дверцу и сел рядом с ним.

— Все в порядке! — радостно сообщил он. — А теперь — сам знаешь, куда!

— Понятно! — Ананд ослепительно улыбнулся.

Развернувшись, машина помчалась на улицу Мухаммеда Али, где находилась следственная тюрьма предварительного заключения. Когда они подъехали к высокой каменной стене, ограждавшей тюрьму, Хари был удивлен скоплением людей и машин.

У ворот мрачного здания стоял автобус телевидения. Операторы суетились с тяжелыми камерами на плечах. Хари попытался незаметно юркнуть в дверь пропускного пункта, но не тут-то было: двое журналистов преградили ему путь. Один из них громко выкрикнул:

— Господин Шривостав! Два слова для бомбейского телевидения!

Отступать было некуда и адвокат заговорил.

До слуха Раджи доносились лишь некоторые фразы.

— Я счастлив тем, что с помощью Всевышнего мне удалось исполнить свой профессиональный и человеческий долг. А когда это человеку удается в любой сфере, он счастлив, счастлив потому, что соединился с миром гармонии путем усилия над собой, над бренностью, над стереотипами и всем тем, что разделяет людей! Это все, господа! Мне очень некогда, я должен передать копию приговора и всевозможные выписки и документы для освобождения из-под стражи невинно заключенного в эти стены моего брата Говинда Шривостава! — с этими словами Хари скрылся за дверью.

Раздались аплодисменты, шум и крики. Щелкали фотоаппараты. Застучали барабаны: это группа бродячих музыкантов исполняла чудесную ритмичную мелодию.

Часы на высокой тюремной башне показывали половину четвертого. Было тепло и сухо.

Мери немного всплакнула, опершись на плечо Фариды. Раджа поминутно промокал носовым платком свое разгоряченное лицо.

Говинд, как тигр в клетке, нетерпеливо ходил по камере.

«Слава Богу, я оправдан! И теперь я вновь обрел старшего брата! Как я был неправ, что сразу не сказал Хари, что узнал его! Почему я не послушался покойного дядю Рахима?!» — упрекал себя молодой человек, чувствуя свою вину перед Хари.

Его взгляд остановился на большой полиэтиленовой сумке.

«Господи! Я же совсем забыл, что надо переодеться», — спохватился он, извлек из сумки ослепительно белую рубашку, галстук, носки, светлый костюм и стал приводить себя в порядок. В заключение он провел расческой по волосам и прислушался. Но было тихо. Его чуткий слух не уловил ни одного звука, похожего на звуки шагов. Посмотрев в высокое окно, узник определил, что солнце миновало зенит.

«Наверное, теперь уже скоро! Если что-нибудь переменилось, брат непременно предупредил бы меня!» — решил Говинд.

Нетерпение, овладевшее им, не давало ему спокойно сидеть на месте, и он снова почти забегал по камере, меряя ее из конца в конец. У него было такое ощущение, что в нем все замерло и что время остановилось…

Внезапно послышались приближающиеся голоса и шаги.

«Идут!» — радостной птицей рванулась мысль в его сознании. И действительно, зазвенели ключи, и дверь камеры отворилась.

— Говинд, выходи, ты свободен! — объявил Хари, сияя улыбкой и раскрывая свои объятья.

Узник крепко обнял своего избавителя. По его щекам покатились счастливые благодарные слезы.

Корреспондент незаметно щелкнул несколько раз эту трогательную сцену и быстро удалился.

— Господин Говинд, поздравляю вас с освобождением! — сказал начальник тюрьмы, стараясь разрядить обстановку. — Господин Шривостав, примите и вы мое личное поздравление!

— Большое вам спасибо! — поклонились братья.

— Ну вот и все, мы можем идти, — сказал Хари. Они спустились вниз и, миновав двор, вошли в пропускное отделение.

— По ту сторону этих железных дверей тебя ждет свобода и много людей. Среди них наши родственники, друзья и твои коллеги — таксисты. Готовься к встрече! — с улыбкой сообщил адвокат.

— Ты не шутишь?

— Сейчас увидишь!

Дежурный полицейский, который находился за плотной решеткой в отдельном боксе, поочередно выдернул три металлических засова, и сопровождавший их надзиратель толкнул тяжелую дверь.

Говинд, сложив руки у подбородка, шагнул вперед, и его охватило ощущение, что он сразу оказался в совершенно другом мире.

Перед его глазами кипела яркая, огромная толпа, напоминавшая роскошный газон, усаженный цветами. Здесь были мужчины в белом, цветастом, клетчатом и полосатом. Головы одних были увенчаны тюрбанами, других — обнажены и блестели под солнцем, смазанные маслом для волос. Разноцветные сари женщин из шелковых и хлопчатобумажных тканей переливались на солнце такими оттенками, которым нет названия ни на хинди, ни на пенджаби, ни на бенгали… Все кричали и говорили. Чхоту опешил.

— Господин Говинд, скажите, что вы почувствовали в эти минуты? — прокричал корреспондент, ловко подбежавший к братьям.

Говинд смутился еще больше. Он отвернулся от журналиста, но тот не отставал. Микрофон в его руке, словно магнит, следовал за устами молодого человека, которому ничего не оставалось, как произнести «речь».

— Понимаете, — начал он, — мне никогда не приходилось выступать перед какой-либо аудиторией… и я впервые побывал в тюрьме…

— Скажите своим друзьям несколько слов приветствия, благодарности, — подсказал корреспондент, молодой худощавый парень невысокого роста в джинсах и клетчатой рубашке с короткими рукавами.

Немного помедлив и собравшись с мыслями, освобожденный узник сказал:

— Я благодарен всем моим коллегам — бомбейским таксистам, лучшим таксистам в мире, за самоотверженную поддержку, за солидарность, за веру в мою непричастность к убийству, за веру в справедливость. Я люблю вас, друзья мои! И спасибо за вашу любовь ко мне! Что может быть выше этого? Я благодарю Всевышнего за то, что он объединил нас в любви друг к другу!

Послышались одобрительные возгласы, и небольшую площадь заполнил шквал аплодисментов.

— Я низко кланяюсь прекрасному человеку и адвокату, моему старшему брату — Хари Шривоставу за его профессиональное мастерство, за терпение, за верное служение истине и закону! Ведь если бы́ не он, мне уже не пришлось говорить с вами! Он спас мне жизнь!.. По воле случая мы разлучились с ним двенадцать лет тому назад и встретились снова в зале суда!

Опять раздались рукоплескания и возгласы:

— Слава адвокату! Да продлит Всевышний его дни!

— Дорогие друзья и братья, спасибо вам за все! Я в не оплатном долгу перед всеми вами! Но, как сказал поэт, за все добро расплатимся добром, за всю любовь расплатимся любовью! До скорой встречи!

Под вспышки фотоаппаратов братья спустились со ступенек и подошли к родственникам. Хари обнял Раджа, который, как ни крепился, все же не мог сдержать слез. Манжу стояла рядом с мужем и тоже плакала.

Мери, словно на крыльях, подлетела к своему избраннику и, похожая на яркую экзотическую птичку, нежно прильнула к нему, никого не стесняясь. А он в ответ улыбнулся и, взяв ее за белые, тронутые легким загаром плечики, осторожно отстранил от себя и посмотрел ей в глаза долгим благодарным взглядом.

Радом с ними репортер из «Навбхарат таймс» терзал Рамдаса и Фариду — в надежде получить интервью. Но таксист, не обращая на него внимания и потрясая могучими кулаками, что-то громко басил посреди невообразимого шума.

Спустя некоторое время три брата, которые наконец-то вновь обрели друг друга после стольких лет злоключений, пробирались сквозь бурное море толпы вместе с Манжу, Фаридой и Мери. Благополучно миновав площадь, они подошли к машинам, около которых их уже поджидал Рамдас. Великан сжал Говинда в своих могучих объятьях. Друзья пожали друг другу руки у локтей.

— А теперь я хочу, чтобы вы все поехали ко мне! — объявил Хари. — Я должен привезти братьев в свой дом!

Все быстро расселись по машинам, которые влились в поток транспорта и, оставляя позади мрачные стены тюрьмы, заспешили к дому адвоката.

Они миновали «Ворота Индии», которые считаются более массивными и внушительными, чем делийские. Ширина их арки имеет классическую величину, установленную еще с ассирийских времен градостроения и позволяющую свободно проезжать в ворота четверке запряженных лошадей.

Впереди показался легендарный Шиваджи, всю жизнь возглавлявший борьбу маратхов против мусульманских завоевателей, а радом с ним — строгий параллелепипед гостиницы «Тадж-Махал».

— А вот и мой дом! Приехали! — сообщил Хари и первым вышел из машины, а затем помог Мери.

Вскоре подъехал «премьер», и все приглашенные последовали за адвокатом.

— Лифт берет восемь человек, а нас, кажется, девять! — сказал он, оглядев своих гостей. — Ну ничего, прошу!

Когда лифт остановился на девятом этаже и все вышли из него, дверь одной из квартир распахнулась, и на площадке появилась Сима в розовом сари. Пробор на ее голове был выкрашен синдуром, на лбу сияла тика. Она с улыбкой подошла к гостям и медленно обвела их глазами. Узнав Говинда, она закрыла лицо ладонями и опустилась на колени.

— Что с вами, невестка? Встаньте, пожалуйста! Не надо, я ведь не изваяние божества! — стал уговаривать ее молодой человек, сильными руками поднимая женщину с колен.

На лице Симы отразились страдание и вина. Было видно, что она глубоко раскаивается в своем поступке, который произошел много лет назад. Затем она подошла к Радже и совершила пронам. Тот не шевелился. Отвернувшись, он уткнулся в плечо Хари. Его глаза вновь стали мокрыми. В душе он, конечно же, простил Симу, но сейчас, когда увидел ее, вновь вспомнил те далекие годы и ее жестокое отношение и не смог удержать себя в руках.

— Ну ничего, ничего! — похлопал Хари его по плечу. — Прошу всех в мой дом!

Гости прошли в гостиную, примыкавшую к кабинету хозяина дома, где были сдвинуты два стола, празднично украшенные в честь семейного торжества и уставленные сладостями, фруктами, овощами и зеленью. Когда все расселись, Сима отправилась на кухню и принесла мясные блюда, а Хари откупорил бутылку коньяка и, наполнив маленькие рюмочки, сказал:

— Дорогие братья, Говинд и Раджа, сегодня я хочу выпить эту рюмку за то, что судьба вновь соединила нас!

Говинд встал.

— Брат, хотя я никогда в своей жизни не пил ничего, что содержит алкоголь, потому что считаю его врагом сознания, но сегодня я позволю себе выпить с тобой, мой старший брат! — Чхоту взял рюмку и поднял ее.

— Я не могу оставлять моего друга в одиночестве! — пошутил Рамдас и тоже поднял свой коньяк.

Ананд и Анвар, поблагодарив, отказались, так как у одного нога была еще в гипсе, а другой благородно решил сохранять абсолютную трезвость, чтобы доставить Рамдаса домой.

— Пусть Рамдас выпьет и за себя и за меня! — улыбнулся он.

— Приятно видеть, что молодежь уважает стариков! Спасибо за доверие, брат! — снова пошутил великан.

— Друзья! — снова сказал Хари. — Сегодня мне хочется выпить еще и за то, что все испытания, которые послал мне Господь, я прошел, как мне кажется, с честью! Давайте же, братья мои и сестры, возблагодарим Всевышнего! — и он на несколько секунд прикрыл глаза. Помолившись, все желающие выпили, остальные пригубили.

Говинд, поклонившись старшему брату, отпил глоток коньяка, но вкуса его не почувствовал, так как сразу же запил соком.

Мери улыбнулась ему.

— Молодец, дорогой, я так рада за тебя!

Чхоту крепко сжал ее маленькую ручку в своей горячей ладони.

— Я никогда не смогу отблагодарить тебя за твою преданность! Только тебе я обязан тем, что в моих волосах не заблестела седина…

— Позволь, брат, и мне сказать несколько слов! — Раджа посмотрел сначала на Хари, а потом на Говинда.

Те согласно кивнули.

— Хари! Мы с братом виноваты перед тобой. Но ведь кто старое помянет — тому глаз вон, как говорится, поэтому будем жить настоящим. Мы ведь тоже хватили свою долю лиха, и, если бы не дядя Рахим, кто знает, что с нами было бы. Сегодня я хочу поблагодарить всех, кому обязан тем, что я вырос и получил образование. Это вы, мои старшие братья, которые нянчились со мной, когда мы остались без родителей. Это ты, Говинд, который работал с детства, чтобы мы прокормились, чтобы вылечить мою ногу и чтобы я смог учиться в школе, а потом в колледже; это дядя Рахим Фарида и Анвар, которые приняли нас в свою семью, как родных… Мне горько сознаваться в том, что я оступился в жизни, что обманывал тех, кто отдал мне все! Мне очень стыдно перед вами, сейчас я понял, что вел себя недостойно. И я обещаю, что вы еще будете гордиться мной! Я ведь хорошо учился и обязательно сдам экзамены, и получу диплом врача. Я докажу тебе, Говинд, что ты не напрасно принес в жертву свои интересы ради меня! И еще: я восхищен моим страшим братом! — глаза Раджа сегодня явно были на мокром месте, и его взор увлажнился. — Я преклоняюсь перед твоим мужеством, интеллектом, профессионализмом и считаю тебя образцом для подражания. Благодаря тебе я понял, что человек родится не для того, чтобы стяжать богатство, а для того, чтобы реализовать свои способности, проявить через себя волю Творца, его промысел. Слава Богу, что тебе, брат, дано так умело отделять свет от тьмы! Благодаря этому ты спас Говинда! — Раджа выпил и опустился на стул.

Воцарилось молчание. Дамы, растроганные мудрой речью «малыша», прослезились… Говинд понял, что надо спасать настроение всего застолья, и решительно произнес:

— Брат! Как хорошо, что мы теперь вместе! Мы еще молоды и у нас впереди почти вся жизнь! Давайте больше не вспоминать плохое! Я думаю, сегодня нам не грех немного повеселиться?! — и он негромко запел старую песенку, знакомую с детства. Братья тоже подхватили:

Братьям зааплодировали. Хари отхлебнул глоток чаю и сказал:

— Эта песня стала девизом моей жизни, и я никогда не расстаюсь с ней. Только что Раджа очень хорошо сформулировал, для чего человек приходит в этот мир. Говинд потратил немало лет своей жизни, чтобы выучить брата, но темная сила набросила на него свою тайную сеть, которую сорвал Господь… Ты освободился, Раджа, ты встал на путь истины! И я очень рад этому! Иди вперед, и солнце путь твой озарит!

— Какая красивая и умная песня! — тихо сказала Манжу. — Но я ни разу не слышала ее от тебя! Почему ты никогда не пел ее мне?

— Я спел ее тебе только что, дорогая! — Раджа взял супругу за руку и улыбнулся.

Манжу откинула назад косу и посмотрела на адвоката.

— Можно мне, господин Хари, сказать несколько слов?

— Ради Бога, невестушка! — ответил хозяин дома, глаза которого светились добротой.

— Понимаете, может быть, это несвоевременно, ведь прошло всего несколько дней, как тело моего отца было предано священному огню, но я очень благодарна вам, что вы смогли изобличить подлинного убийцу. И как это ни прискорбно, им оказался мой дядя Бонси. Отец знал, что он занимается темными делами и не хотел с ним знаться. Он говорил, что однажды не выдержит и заявит на него… Бедный отец! Без него дом осиротел. Но мне хотелось бы, чтобы все, кто здесь присутствует, приехали к нам с Раджой на обед, как бы в память об отце. Я очень прошу!

— Что скажете, братья? — спросил Раджа.

— Нет вопросов, — спокойно ответил Говинд, — и я думаю, что выразил мнение всех остальных?

Все согласно закивали.

— Вам остается только назначить день! — улыбнулся старший брат и добавил: — Кстати, Манжу, кто сейчас занимается делами фирмы?

— Спасибо вам за заботу, господин адвокат. Я распорядилась о том, чтобы господин Гупта, адвокат моего отца, подобрал нового управляющего вместо…

— Да, дорогая, — прервал ее хозяин дома, — Рамасан за лжесвидетельство и соучастие в убийстве приговорен к двадцати пяти годам каторжной тюрьмы.

— Господин Хари, я могу попросить вас помочь фирме, помочь Радже? Ему одному будет трудно. И еще необходимо решить вопрос о наследстве, — попросила Манжу.

— Нет ничего проще! Я завтра же пришлю в помощь господину Гупте двух своих помощников. Они оформят все за один день. Только я попрошу вас тоже присутствовать при этом! — согласился адвокат. — Я думаю, вам необходимо сделать ревизию и неплохо бы назначить генерального директора.

— Им будет Говинд! — решительно заявил Раджа. — Если он, конечно, не возражает.

Чхоту изумленно уставился на младшего брата.

— Какой из меня генеральный директор? Я — таксист! Бомбейский таксист! Бог с тобой, малыш!

Фарида, улыбаясь, внесла запеченную рыбу. Это был карп, аппетитный запах которого наполнил комнату. Сима и Мери подали еще несколько бутылок минеральной воды и кофе.

— Говинд, в этом предложении есть принципиальное зерно, — заметил Хари. — Ведь ты же транспортник! Превосходно знаешь автомобиль, дороги и все, что с этим связано… Знаешь людей, водителей, наконец! Ты подумай, конечно. Но я думаю, что тебе грех отказываться!

— Истину глаголете! — заметил Рамдас, расправляясь с рыбой. — Говинд — мастер высокой пробы!

— Ну, я смотрю, вы все заодно! — отмахнулся Чхоту.

— Раджа, Говинд, попробуйте рыбу! — нежно предложила невестка.

— Да, да, надо поесть, а то мы слишком увлеклись разговорами, — поддержал ее Хари, придвигая поближе свою тарелку.

— Сима, вы просто волшебница! Моя жена не умеет так вкусно готовить рыбу, — сделал Рамдас комплимент хозяйке.

— Благодари Бога, что твоя жена не здесь! — шутливо «поддел» его коллега.

— Друзья, а не выпить ли нам белого винца? К рыбе очень идет! — предложил хозяин и стал разливать гостям вино. — Признаться, я очень устал за эти годы от неизвестности. Но усталость эта кажется мне теперь какой-то необычной и, я бы даже сказал, счастливой… И еще, Говинд, мне кажется, что если ты согласишься на предложение Раджи, то тебя вполне бы мог заменить Анвар.

Адвокат внимательно посмотрел на молодого человека, который молчал все это время.

Тот смутился и выронил вилку.

— Извините, — спохватился он.

— Ничего, ничего! — подбодрила его Сима, подавая чистую вилку.

— Это было бы неплохо, но все же мне надо подумать…

— Нечего и думать, — решительно сказал Говинд. — Как только нога будет в норме, будешь ездить со мной, я тебя всему научу. Это не так денежно, как твой прежний «бизнес», но зато спокойно и достойно. Придешь в себя, а там будет видно, все в твоих руках, не так ли?

— Ясно, брат! — тихо ответил Анвар, по лицу которого было видно, что он бесконечно благодарен Говинду, ставшему для него почти отцом.

— Если уж все заговорили о делах, то и я позволю себе вставить несколько слов на эту тему, — сказала Мери и посмотрела на Чхоту. — Ты, конечно, помнишь Джагана?

— Еще бы, конечно! Я слышал, как он вопил в зале суда: «Долой прокурора!» Это невозможно забыть!

Все оживились, вспомнив лысеющего коротышку в круглых очках.

— И ты, наверное, не забыл, что он работает подметальщиком? — продолжала девушка. — Я разговаривала с ним. Он очень уважает и благодарит тебя. И считает, что это ты вернул его на «путь истинный».

— Не я, Мери, а полиция!

Та улыбнулась.

— Ему платят пять рупий в день, а у него ведь семья, дети! Может быть, можно помочь этому бедняге? Он считает тебя чуть ли не своим гуру! А как он поддерживал тебя на суде! — настаивала красавица.

— У тебя доброе сердце, дорогая!

— Спасибо, — ответила девушка. — Но мне кажется, что общими усилиями мы могли бы что-нибудь сделать для него.

— О ком идет речь? — спросил Хари. — Что это за человек?

— Это Джаган, бывший продавец бананов, — ответил Говинд, не переставая улыбаться, — волею судеб превратившийся в подметальщика. Раньше я часто давал ему денег, так как и тогда выручка у него была мизерной. И вот однажды я с трудом его узнал. Он сел ко мне в машину, разодетый, как джентльмен, в парике, в импортных дорогих очках и объявил, что занимается контрабандой и что теперь его зовут не Джаган, а Джаксон!

Все дружно рассмеялись.

— Джаксон?! — сквозь смех переспросил Хари.

Рамдас вытирал глаза платком и смеялся громче всех.

— Эта история, как и следовало ожидать, закончилась тем, что у него все конфисковали, и он был вынужден обратиться в муниципалитет, где и получил работу подметальщика. Я пытался помочь ему: вернул те девяносто рупий, которые он дал мне тогда «на чай», и посоветовал, чтобы он вновь вложил их в дело, но он потратил их на еду и одежду для детей, — поведал Говинд историю своего подопечного.

— Так вот, надо дать ему небольшой кредит, чтобы он мог встать на ноги, открыть лавчонку, — посоветовала Мери.

— И, как я понимаю, дорогая, это должен сделать я? — улыбнулся Чхоту.

— Ну конечно, — ответила та. — Ведь ты всегда опекал его! А теперь ты будешь генеральным директором фирмы! Я думаю, что тебе нетрудно будет изыскать небольшую сумму для этого доброго и искреннего человека?

— Ты просто умница, Мери! — похвалила девушку Манжу. — Сам Бог велел тебе быть управляющей — вместо Рамасана!

— Что ты, Манжу! Ни в коем случае! Она через месяц пустит вас по миру! Посмотрите, как любит наряжаться эта кокетка! — пошутил Говинд. — У нее будет та должность, на которую ее назначу я!

— И какая же? — поинтересовался старший брат.

— Да, мне тоже это очень интересно! — Мери лукаво посмотрела в глаза любимого.

— Это будет… должность моей жены! — объявил молодой человек.

Мери смущенно опустила глаза, душа ее сладко затрепетала.

— Для меня это слишком неожиданное предложение, — тихо проговорила она, — но я не могу отвергнуть его, это выше моих сил! — Она посмотрела на возлюбленного, который слушал ее слова с замиранием сердца. Услышав «приговор», Говинд повернулся к своей избраннице, задыхаясь от волнения, а она подарила ему пламенный взгляд и протянула свои маленькие ладони навстречу его сильным рукам.

Все зааплодировали.

Круто повернув у светофора, Мастер Чхоту выехал на любимую Марин-драйв. Не торопясь, он выбрал удобное место и остановил свою «Басанти». Настроение у него было отличное. Только что в таксомоторном парке он угощал своих коллег. В этом ему очень помогла Мери, которая накрывала импровизированный стол фруктами, сладостями и прохладительными напитками. Суровая и отчаянная братия таксистов с веселыми прибаутками поглощала всю эту божью благодать. Друзья хлопали Говинда по плечу, обнимали, благодарили за угощение…

Он сел на прибрежный камень, слушая шум моря, крики чаек и гудки теплоходов.

«Так хочется проплыть отсюда до Дамана, а оттуда поехать на родину, — с тоской подумал он. — Обязательно предложу Хари ненадолго съездить туда», — решил он и посмотрел на часы.

Приближался вечер, пора было ехать к Радже и Манжу, которые сегодня устраивали ужин. Говинд встал и, глубоко вдохнув свежий морской воздух, медленно пошел по берегу, усыпанному теплой галькой, перемешанной с ракушками…

Великолепный сад, окружавший дом Варма, был наполнен воздухом, пропитанным ароматами жасмина и сирени. Загнав свой «форд» под навес, Говинд пошел к дому.

«Варма был добрым и благородным человеком, а его подлый братец пользовался этим, мерзавец, и дошел до того, что лишил человека жизни!» — с горечью подумал он.

Слуга, закончив поливать, сматывал шланг. Увидев молодого человека, он подошел к нему и поклонился. Говинд ответил ему кивком головы и подумал:

«Интересно, где был этот слуга, когда убивали его хозяина?»

— Здравствуй, брат! — с улыбкой сказал Раджа, который уже шел навстречу.

— Добрый день! — ответил Чхоту и обнял младшего.

— А Хари уже здесь?

— Нет еще. Он звонил, что задержится на полчаса.

— Хорошо, а Мери?

— Вот она!

— Я здесь, мой повелитель! — пошутила та, приближаясь к братьям. Ее гибкое тело вздрагивало при каждом шаге. На девушке было длинное платье с широким золотистым поясом из тончайшей ткани цвета морской волны, расшитой цветами, под складками которого трепетали ее ничем не стесненные груди и мягко покачивались бедра. Темно-синий сапфир, оправленный в золото, скреплял сборки на левом плече, удивительно оттеняя цвет ее дивных глаз.

— О нет, я, скорее, твой пленник! — с восторгом ответил Говинд, любуясь невестой, словно святой жемчужиной. Он ласково взял ее под руку, и они последовали за хозяином дома, который повел их на террасу.

Навстречу им, улыбаясь, шла хозяйка, сияя великолепием одежд и украшений.

— Сегодня наши женщины так неотразимы, что мы невольно превращаемся в их рабов! — воскликнул Говинд, с удивлением разглядывая Манжу, которая улыбнулась и смущенно потупила взор.

— И где ты только научился отпускать такие комплименты? — удивленно заметил Раджа.

— Я таксист, мой дорогой. И мое красноречие родилось в постоянном общении с народом. Но смею заметить, что я не делал невестке комплимента, а просто констатировал факт!

— Прошу в гостиную! — пригласил Раджа, довольно улыбаясь.

— Спасибо, — ответил Говинд, — и я совсем не против выпить какого-нибудь соку!

— Да, да, сейчас я попрошу об этом жену.

— Добрый день, братья! — раздался голос Хари, который вошел вслед за ними и, приблизившись к братьям, шутливо приказал: — Целуйте!

Хари подставил им свое лицо, как когда-то двенадцать лет назад. Говинд и Раджа с серьезными лицами исполнили давно забытый ритуал.

Манжу и Мери любовались этим непосредственным выражением чувств.

— Манжу! — позвал Раджа.

— Слушаю тебя, милый!

— Распорядись, пожалуйста, чтобы принесли прохладительные напитки и сок манго нашему сластене Говинду.

— Минуточку! — сказала та и удалилась.

Вскоре появился слуга, который вкатил столик, уставленный всевозможными напитками и бокалами.

Манжу взяла поднос и, поставив на него три стакана, налила в них сок, затем подошла с подносом к братьям и вежливо сказала:

— Прошу вас, господа!

— Всем манго? — удивился Раджа.

— Да, милый, тебе надо отвыкать от дурных привычек! — ответила ему жена и многозначительно посмотрела на старших братьев.

Раджа обречено взял в руки свой стакан и со вздохом стал пить ароматную, густую влагу.

— Сегодня я угощал своих друзей, — сообщил Говинд, — и они удивлялись, что я погнался за Бонси. Я, может быть, чего-то недопонимаю в жизни, но мне кажется, что я не мог поступить иначе! Ведь этот негодяй помимо того, что убил господина Варму, еще покусился и на твою жизнь, Хари, и на жизнь Раджа. Не знаю, наверное, кто-то называет меня дураком, но Бог с ними, такой уж я есть…

— Говорят, что дурак всегда ближе к природе и к Богу, — улыбнулся адвокат. — Ты, мой дорогой, не стал рассуждать и умничать в тот критический момент, хотя это должны были сделать полицейские раньше тебя. Но тогда бы ты не был тем, кто ты есть и кого мы все так любим, и особенно Мери! — Хари лукаво посмотрел на девушку.

— А чем отличается глупец от дурака? — задала ему красавица каверзный вопрос.

— Тем, что глупец — это одноклеточное существо, духовный раб с недоразвитой мыслительной способностью. Он считает: если ему плохо — значит, это зло, а если ему хорошо — это добро, — блеснул эрудицией адвокат, вызвав всеобщее оживление.

— Скажите, господин Шривостав, а что́ вы принесли с собой в чехле? — спросила Манжу.

— Ой, — спохватился Хари, — чуть не забыл! — Он взял сверток и, развернув его, вынул из чехла два спиннинга. — Это, — грустно сказал он, — я купил в Бомбее двенадцать лет назад, когда приезжал сюда сдавать экзамены, вам обоим в подарок. С тех пор эти подарки ожидали своего часа и вот теперь, кажется, дождались, Я прошу вас, родные мои, примите этот скромный дар, ставший теперь как бы символом того, что мы снова вместе! — с трудом договорив последние слова, Хари полез в карман за платком: его глаза застилали слезы.

Воцарилось молчание.

— Ну вот, опять слезы! Я думала, что мы пришли веселиться! Господин адвокат, я прошу вас, не надо грустить!

— А я и не грущу, Мери! Это от радости, что я наконец-то могу вручить подарки своим братьям!

Во дворе послышался шум машин. Во двор въехали два такси. Из одного вышел Рамдас, который, открыв дверцу, помогал дамам: Симе и своей супруге, которая была пышна, как цветущее апельсиновое дерево; из другого — Ананд, Фарида и Анвар с незнакомой всем девушкой.

Раджа, как хозяин дома, пошел встречать новых гостей. Он вел себя просто и вместе с тем сохранял достоинство, и это очень нравилось его страшим братьям.

— Господа! Прошу всех к столу! — пригласил он, когда все перезнакомились.

Мери немножко смущалась, ведь она впервые была в таком богатом доме.

Слуга распахнул двери в столовую с празднично сервированным столом. Двое официантов, почтительно поклонившись, неподвижно застыли в стороне, ожидая, когда гости рассядутся.

— Кстати, Раджа, вспомнил: а слуги у тебя прежние? — поинтересовался Говинд.

— Нет, брат, мы с Манжу всех уволили!

— Правильно сделали! Здесь не должно быть всякой нечисти.

— Да, мы с женой тоже так решили, хотя они утверждали, что их похитили перед тем, как совершить преступление. Но мы решили не рисковать и подыскали других.

— Прошу угощаться, господа! — пригласила всех Манжу, приветливо улыбаясь.

Официанты принялись за привычное дело, обнося гостей искусно приготовленными блюдами индийской кухни.

Спустя некоторое время Говинд поднялся со своего места и попросил минуточку внимания к своей персоне.

— У меня есть предложение к моим братьям, — сказал он, обводя гостей глазами. — Сегодня я немного посидел у моря, и вот что взбрело в мою, далеко не умную голову! — пошутил он.

Все притихли и с интересом смотрели на этого рослого красавца.

— Говинд, извини, что прерываю тебя, но ты — ни дать ни взять — Говинд Раи Сингх! Тебе не хватает только меча и сокола на левой руке! — воскликнул Хари, которого поддержали остальные, одобрительно кивая головами.

— Да ладно вам смущать меня! Я просто хотел предложить братьям взять отпуск и проплыть отсюда до Дамана на теплоходе. А потом отправиться на родину. Там и порыбачим! Ты ведь подарил нам спиннинги!

— Прекрасная идея! — в один голос согласились с ним братья.

— А нас вы не возьмете с собой? — спросила Мери, сделав невинную физиономию.

— Это мы обсудим на совете старейшин! — в тон ей ответил Говинд и сел.

Между тем Манжу включила магнитофон. Полилась ритмичная и нежная музыка.

— Кавалеры, приглашайте дам на танец! — объявила хозяйка дома гостям, которых не пришлось упрашивать.

Волнующие звуки танго соединили в танце несколько пар. Повинуясь правилам этого латиноамериканского танца, Мери нежно прильнула к своему возлюбленному. Говинд прикоснулся губами к пылающей щеке невесты и нежно прошептал ей на ушко:

— Ты еще не знаешь, как я люблю тебя! Я подарю тебе поцелуев больше, чем звезд на небе!

— Я знаю и чувствую, что ты дашь мне все это, и поверь, что во всем мире ты не сыщешь любви сильнее, чем моя! — тихо ответила она и заглянула в глаза любимого.

Под взглядом этих глаз Говинд чувствовал, что теряет всю свою волю, и его охватило непреодолимое желание обладать ее красотой, ее телом, ее горячим дыханием и биением ее сердца…

Хари и Сима тоже танцевали.

— Сима, мне кажется, я не танцевал сто лет!

— Со мной, во всяком случае, да! — ответила она.

— Как тебе не стыдно, дорогая!

— Мне совсем не стыдно, — нежно ответила Сима и тихо добавила: — У твоих братьев скоро будет племянник или племянница…

— Что? — опешил Хари.

— Да, да!

— Не может быть! Ты решила разыграть меня?!

— Позвони доктору, если не веришь. Я могу дать номер его телефона!

— О, Господи! Сима! Давай выйдем! Мне душно! Неужели такое счастье? Я буду отцом?! — И он вытащил жену на балкон.

На черной глади моря отражалось мерцание огней. Его поверхность волновалась. Луна лила на землю свой золотой свет.

— Сима, я прошу тебя, никому пока ни слова, а то еще сглазят! — промолвил Хари, сразив жену невесть откуда взявшимся суеверием.

Они молча смотрели на кроны деревьев, подсвечиваемых снизу фонарями.

— Это не дом, а настоящий дворец! Как здесь уютно и просторно! — восхищалась Сима.

Но Хари не реагировал на ее слова. Он опустился в плетеное бамбуковое кресло и прикрыл глаза.

— Ты что, уснул? — лукаво спросила жена.

— Не шути, Сима, я просто прихожу в себя… А дом, действительно хорош. У покойного был хороший вкус. Здесь все говорит об этом.

— Для твоего брата и его супруги дом слишком велик, если даже у них будут дети. Было бы здорово, если бы Говинд и Мери после свадьбы переехали к ним.

— Все женщины очень практичны, — заметил Хари.

— А разве это плохо?

— Это заложено в вас самой природой, а следовательно, это не может быть плохо.

Небо было усеяно звездами, а воздух — напоен пьянящими запахами моря и ночных цветов…

— Манжу уже намекала мне об этом, — сказал Хари. — Но зачем нам вмешиваться. Они сами все решат, не маленькие… — Он встал и обнял Симу, склонившись на ее плечо.

— Мне уже четвертый десяток, милая.

— Это прекрасный возраст для мужчины, отца и адвоката, — нежно ответила она.

— В общем-то, да! Все в мире относительно. Когда мне будет за пятьдесят, нашему наследнику исполнится двадцать! И это будет замечательно! Я благодарю Всевышнего, что он вспомнил о нас. Будем молиться, чтобы все было хорошо! А теперь пойдем в комнату, а то наше отсутствие, кажется, слишком затянулось.

Они вернулись в гостиную, и Хари отыскал глазами Говинда. Его брат все еще танцевал, что-то шепча на ушко вконец разомлевшей красавице сквозь переливающийся шелк ее золотистых волос…

«Им можно только позавидовать, ведь мне все-таки уже тридцать три, а не двадцать!» — подумал адвокат.

— Всему свое время, — заметила Сима, как бы угадав его мысли и тоже любуясь влюбленными.

Супруги вернулись на балкон.

Ранний рассвет вставал над морем. Город спал, погруженный в последние, тревожные предутренние сны. Кругом властвовала тишина.

На востоке вспыхнула золотая полоска, над которой заиграли красноватые блики, и в этом ярком потоке света появилось солнце, рождая новый день. Хари крепко сжал руку Симы.

Внезапно ими овладело непреодолимое желание все начать сначала, все изменить в своих отношениях и вновь все испытать…