Герой

Я застрелю столько, сколько смогу, и продержусь так долго, как смогу. Зед сильный. Быстрый. Умный. Он не допустит, чтобы Рина пострадала. Того времени, которое я могу им дать, должно хватить.

Должно.

Когда начинается стрельба, я не удивляюсь. Я делаю все возможное, чтобы открыть ответный огонь, лишь изредка мне удается прицелиться более-менее точно. В дополнение к одному из четырех оставшихся пистолетов появилось как минимум пять новых.

Шестеро против одного.

Они начинают обходить меня с фланга.

Я прикидываю, что, если повезет, то смогу продержаться еще минуты три-четыре.

Справа от меня шумят деревья, и я жду, пока не замечу, как кто-то обходит фургон и направляется ко мне. Я стреляю. Кто бы это ни был, он падает.

Но теперь шорохов становится больше — слева и справа от меня. Они приближаются.

Сейчас будет конец.

Так и должно быть — по всем разумным предположениям. Я давно перестала молиться о чудесах.

Я держу пистолет наготове, целясь в того, кто обходит меня слева. Может быть, я успею прикончить его раньше, чем тот, кто справа, доберется до меня.

Затем человек слева падает, прежде чем я успеваю выстрелить. Я разворачиваюсь, чтобы выстрелить в того, кто справа, но он тоже падает.

С другой стороны фургона раздается еще несколько выстрелов, но они не такие, как раньше.

Они стреляют не в меня. Они стреляют в нападавших на меня.

Это происходит на протяжении двух минут. Все нападавшие падают.

Все кончено. Полностью кончено. И я понятия не имею как.

Дорога и лес вокруг нас внезапно наполняются женщинами. Их много. Все они хорошо обученные и умелые, и некоторые из них улыбаются мне.

— С тобой все в порядке? — спрашивает меня одна из них. — Теперь ты в безопасности. Мы уложили их всех.

Я едва могу вымолвить хоть слово. Я беспомощно дрожу от последствий кризиса, от внезапного облегчения и полной растерянности.

— Ч-что?

— Все кончено, — теперь это говорит другая женщина. Она высокая и привлекательная, с темными волосами и загорелой кожей. — Ты в безопасности. Мы следили за этой группой в течение нескольких недель. Они нападали на путешественников в радиусе ста миль. Я рада, что мы добрались до них вовремя, чтобы спасти тебя.

— С-большое вам спасибо, — я пытаюсь встать, но колени отказываются слушаться. Я вспоминаю, что Рэйчел и Анна рассказывали мне о группе женщин-воинов в этом регионе.

Это, должно быть, они.

— Я Мария. Мы с этими женщинами ходим по округе и помогаем людям, которые нуждаются в помощи. Ты сама по себе?

Я качаю головой и оглядываюсь назад, на дорогу, где исчезли Зед и Рина. Дружок трется о мои ноги, и я наклоняюсь, чтобы погладить его.

— Я не одна. У меня есть… У меня есть… моя семья.

— Тогда мы поможем тебе вернуться к ним.

Глава 8

Что происходит дальше, я помню как в тумане.

Те минуты, проведенные в одиночестве за фургоном, растянулись на целую вечность, и они врезались в мою память с четкостью, как высеченные лазером. В тот момент я точно знала, что должно произойти. Это было неизбежно. Предопределено. Безвозвратно. И это был бы конец.

Но этого не произошло. Этого просто… не случилось. Так что мир как будто больше не имеет смысла.

Я смутно осознаю, что иду с несколькими женщинами из спасшей меня группы по дороге, по которой Зед унес Рину. Дружок по-прежнему следует за мной по пятам. Мы движемся так быстро, как только можем, и вскоре я запыхалась, почти бегу трусцой, так мне не терпится снова их догнать.

Однако у Зеда была большая фора. Когда мы добежали до конца дороги, его по-прежнему нигде не видно. Естественно. Он решит, что за ними следуют те самые преступники. Он будет держаться от них как можно дальше.

Возможно, я никогда не найду его и Рину.

Я так устала, эмоционально подавлена и напугана хаотической чередой событий, что стою на унылом перекрестке и выкрикиваю его имя. Снова и снова.

Я никогда не ожидала, что это сработает. Это акт последнего отчаяния. Поэтому я с трудом понимаю, что вижу, когда через минуту или две из-за густой группы деревьев, прихрамывая, появляется фигура.

Мужчина. Крупный. И он держит на руках маленькую девочку.

Заходящее солнце находится у него за спиной, так что от него остается только силуэт. Я тупо смотрю на него, пока он не подходит достаточно близко, чтобы я могла его узнать.

Затем девочка кричит: «Эсси! Эсси!» и извивается, пока мужчина не выпускает ее из своих объятий.

Она со всех ног бежит ко мне. Я готовлюсь, чтобы поймать ее. Подхватываю ее на руки и крепко обнимаю.

Я беспомощно дрожу. Может быть, плачу. Может быть, что-то говорю. Я понятия не имею.

— Ты в порядке! — хрипло произносит Рина, когда наконец разжимает объятия. — Я так испугалась, а папа плакал, и я не понимала, что происходит!

— Я знаю, что ты не понимала, — мой голос звучит странно. Я сама едва разбираю свои слова. Зед все еще приближается, двигаясь намного медленнее, чем Рина. Намного медленнее, чем обычно. Он бережет левую ногу. Я все еще не могу ясно разглядеть его лицо. — Мне жаль, что тебе было так страшно. Думаю, теперь все в порядке.

— Папа поранился, и нам пришлось прятаться, — голубые глаза Рины широко раскрыты, а лицо красное и заплаканное, с размазанной грязью по щеке. Она оглядывается на Зеда. — Она говорит, что все в порядке, папочка.

Я снова прижимаю девочку к себе, едва в силах ее отпустить, но смотрю на Зеда через ее плечо. Он наконец-то достаточно близко, чтобы разглядеть его получше.

Он такой же раскрасневшийся и грязный, как и его дочь. По щекам у него все еще стекает пот. Выражение его лица ошеломленное. Потрясенное. Он всматривается в меня, но как-то рассеянно.

Он в таком же смятении, как и я.

— Эта группа женщин пришла, чтобы спасти меня, — объясняю я, обращаясь не столько к Рине, сколько к нему. — Те, о которых мне рассказывали Анна и Рэйчел. Я думаю, они долго искали этих плохих людей и добрались до них как раз вовремя.

— Тебе надо было бежать со мной и папой, — говорит Рина, извиваясь, поэтому я ставлю ее на ноги. Она подбегает и обнимает ноги Зеда. — Мы бежали так быстро. Папа повредил лодыжку.

— Я знаю, что вы бежали. Твой папа спасал тебя от плохих людей. Но теперь они ушли, так что нам больше не нужно убегать или прятаться. Надеюсь, лодыжка твоего папы не слишком сильно пострадала.

— Ты в порядке, папочка? — Рина пристально смотрит на лицо Зеда, очевидно, замечая ошеломление своего отца и не понимая его.

— Я в порядке, — его голос такой же хриплый и натянутый, как и мой. — Теперь у нас все в порядке.

Рина снова обхватывает его ноги, а затем протягивает руки, чтобы обнять меня. Я поднимаю ее и несу на руках.

Я пока не готова ее отпустить.

* * *

Остаток дня проходит как в тумане. Мария и другие женщины сопровождают нас в город Холбрук. Похоже, что когда-то это был небольшой сельский городок, но за прошедшие годы его обнесли стеной и поставили вооруженную охрану. У них есть общественная ферма, организованная ротация рабочих обязанностей и ежедневный рацион.

Я и понятия не имела, что поблизости есть такие города. Они приспособились. Изменились. Выжили. И создают жизнь для членов своего сообщества.

Охранники знают Марию, так что нас без проблем впустили, и когда мы объяснили, как попали в этот район. Стало ясно, что все они также знают Мака, Анну, Кэла и Рэйчел. Люди, с которыми мы общаемся, хотят узнать о нас побольше, но в их расспросах нет враждебности. Они говорят нам, что если мы готовы сотрудничать и разделять нагрузку, то можем остаться в городе. Жить здесь. Постоянно.

Вот так просто. Они разрешили нам остаться. Чтобы мы могли сделать этот город своим новым домом.

Я уже давно потеряла счет дням недели, но, должно быть, сегодня пятница, потому что вечером на городской площади играют музыку и танцуют, что, судя по всему, у них организовано в каждую пятницу. Здесь подают блюда — картофель, жареную свинину и жареные яблоки — и это настолько вкуснее, чем все, что мы ели за последние годы, что я с трудом перевариваю вкус. Площадь освещена десятками факелов, и они ярко мерцают в ночной темноте.

Люди подходят поприветствовать нас. Кажется, они рады познакомиться с нами, и никто не задает вопросов, как и зачем мы пришли. Мы не единственные, кто оказался здесь бездомными и отчаявшимися.

Самое приятное — это когда подходят несколько маленьких девочек, чтобы представиться Рине. На вид им от четырех до семи лет. Поскольку Рине скоро исполнится пять, она примерно их ровесница.

Рина стесняется других девочек. Ей потребуется некоторое время, чтобы привыкнуть к общению с другими детьми. Но это только начало.

Мы слишком измотаны и подавлены, чтобы танцевать или петь под музыку, хотя узнаем многие песни в стиле кантри, исполняемые на гитарах, барабанах и скрипке. Праздник еще в самом разгаре, когда мы решаем, что пора спать.

Нам разрешили пожить в одном из гостевых домиков города, пока мы не подыщем себе жилье. У нас две маленькие спальни, в одной из которых две односпальные кровати, поэтому я ложусь на вторую кровать в комнате Рины, чтобы обстановка была как можно более привычной для девочки.

Зед ложится на большую кровать в другой спальне.

После того, как мы выключаем свет, Рина еще несколько минут болтает, расспрашивая о том, что будет завтра, и думаю ли я, что она понравится этим девочкам. В конце концов она замолкает, а я лежу без сна, уставившись в темноту. У меня все еще кружится голова. Мне трудно переварить все, что произошло сегодня. И я никак не могу унять дрожь.

Дружок забрался ко мне в постель и тихо похрапывает на моей кровати. Я жду, пока не услышу, как дыхание Рины замедляется и становится глубже. Затем я жду еще минут двадцать, чтобы убедиться, что она крепко спит.

Наконец я встаю так тихо, как только могу, и босиком выхожу из комнаты и направляюсь к Зеду.

Я несколько раз спотыкаюсь, потому что темно, и я не очень хорошо знаю планировку этого дома. Но мне удается не разбудить Рину, и я на ощупь пробираюсь через комнату Зеда, пока не натыкаюсь на кровать.

— Эстер? — у него мягкий голос. Слегка хрипловатый. Но не сонный. Он не спал, как и я.

— Да.

— Слава Богу, — он тянется ко мне, чтобы схватить за руку, и утягивает меня на кровать рядом с собой. — Я боялся, что ты не придешь.

— Я… — я не знаю, что сказать. Прямо сейчас мои мысли не наполнены ничем, кроме глубокого облегчения от того, что я с Зедом. Его крепкий запах. Жар, исходящий от его тела. Настойчивость в его объятиях, когда он прижимает меня к себе всем телом. — Мне это было нужно.

Он меняет наше положение, ложась на спину, так что я почти всегда лежу на нем сверху. Меня это устраивает. Я могу зарыться лицом в его майку. Я дышу часто и глубоко, пытаясь отпустить, пытаясь разжать кулаки после того, как так долго держала их стиснутыми.

Он тоже шумно дышит, и одной рукой сжимает в кулаке мои волосы, которые я расчесала и распустила перед сном.

Проходит несколько минут, прежде чем он снова заговаривает.

Тогда он, наконец, бормочет:

— Никогда, никогда больше так со мной не поступай.

Я точно знаю, что он имеет в виду. Острая боль этого момента все еще сотрясает меня изнутри.

— Я не хотела… У нас не было другого выбора.

— Я знаю это. Я знаю это. Но мне пришлось оставить тебя умирать, — его голос скрипит, как наждачная бумага. Он даже сейчас не полностью контролирует свои эмоции. — Мне пришлось… оставить тебя.

— Чтобы спасти Рину.

— Да, чтобы спасти Рину. Я знаю, что у меня не было другого выбора. Я знаю, что это, вероятно, был правильный поступок. Но это не ощущалось правильным. Это ощущалось… мне казалось, что я разрываю себя на части. Мне пришлось оставить тебя. И тогда ты бы умерла. И я бы просто позволил этому случиться, — его тело внезапно начинает беспомощно трястись. Так сильно, что это пугает меня.

Я крепко прижимаюсь к нему и утыкаюсь носом в его шею.

— Этого не случилось. Этого не случилось, Зед. Я в порядке. И Рина тоже. И ты тоже.

— Я не чувствую себя в порядке.

— Я тоже. У меня до сих пор такое чувство, что я должна была умереть там. И теперь я будто дрейфую. Без якоря в море. И я понятия не имею, что происходит, или что произойдет, или что должно произойти.

— Я тоже это чувствую, — его дрожь уже начала утихать. Его дыхание замедляется. Вероятно, он намеренно пытается расслабить свое тело.

Мы еще несколько минут лежим, обнимая друг друга, пока мое сердцебиение не замедляется, а его напряжение не спадает.

— Мне кажется, этот город довольно хороший, — говорю я наконец. — Но если нам здесь не понравится, мы не обязаны здесь оставаться. Есть и другие населенные пункты, которые могли бы нас принять.

— Это, наверное, лучшее место для Рины. Ранее я разговаривал с одним парнем о других населенных пунктах в этом районе. Здесь больше детей и более организованная школа. И для меня это похоже на Гивенс. Такой же маленький городок. Так что мне нравится то, что я вижу на данный момент. Но если тебе не по душе…

— Мне это правда нравится. Пока что все кажется замечательным. Но думаю, что у нас могут быть и другие варианты, если они нам понадобятся. Мы не… мы не застряли тут.

— Да. Мы не застряли, — его объятия, наконец, разжимаются, и он начинает гладить меня по волосам и спине.

Это так приятно, что я громко вздыхаю. Это почти стон.

Поскольку я все еще лежу на нем, я чувствую, как его член подергивается у меня между ног.

Ответная боль пульсирует у меня между ног. Я должна быть слишком измучена для секса, но сейчас я так невероятно нуждаюсь в нем. Все внутри меня нуждается в нем.

— Так что, может быть, мы попробуем пожить здесь пару недель. А потом решим, действительно ли хотим здесь остаться.

— Звучит заманчиво. Это так странно. Чувствовать себя… в безопасности. Мы за стенами. И вооруженной охраной. В центре города. Это так… странно.

— Для меня тоже, — его рука скользит ниже и обхватывает мою ягодицу. Это все еще кажется скорее ленивым движением, чем намеренным. — Думаю, со временем мы к этому привыкнем.

— Да, — я приподнимаюсь над ним. Он становится еще тверже. Я хочу потереться о него. — Зед.

— Все нормально, если тебе этого не хочется. После всего, что у нас было. За эти дни. Я знаю, что мой член живет своей жизнью, но я пойму, если ты не готова к…

— Я готова, — я просовываю руку между нашими телами, чтобы погладить его член через фланелевые пижамные штаны. — Я тоже этого хочу.

— Слава Богу, — хрипло бормочет он, переворачивая нас, чтобы оказаться сверху. Затем он целует меня глубоко, крепко и требовательно. — Эстер.

Мы целуемся несколько минут, но сегодня вечером ни у кого из нас нет сил на длительную прелюдию. Вскоре мы уже возимся со своей одеждой, а потом я раздвигаю ноги, и он пристраивается к моему входу.

Он вонзается в мою киску с протяжным, раскованным стоном. Я обхватываю его ногами, и мы двигаемся вместе, быстро, грубо и неуклюже. Я держусь за его плечи. Затем впиваюсь ногтями в его шею сзади, когда наступает быстрый и глубокий оргазм. Я думаю, он пытается удержаться, когда мои внутренние мышцы сжимаются вокруг него, но не может.

Он сбивается с ритма, бормоча хриплые слова, которые звучат как «Эстер», «Да» и «Пожалуйста».

В последнюю секунду он с мучительным звуком выходит и кончает мне на живот. Затем падает на меня сверху. Это грязно, но именно то, что мне нужно.

Его вес — это сила, безопасность и прибежище для меня. Дом.

— Эстер, — он все еще тяжело дышит, уткнувшись лицом в изгиб моей шеи и плечо.

Я поднимаю руки и глажу его по голове.

— Да. Это… я.

Теперь его тело полностью расслаблено. Мне кажется, что он задремал на несколько минут, но потом резко просыпается и скатывается с меня, вставая, чтобы намочить полотенце и вытереть мой живот и между ног.

Когда он забирается обратно в постель, то снова прижимает меня к себе, на этот раз более расслабленно и уютно. Я жду, что он снова заснет. Мне тоже нужно поспать, но мои мысли все еще мечутся.

Я слишком многого не знаю. Слишком многое мне нужно переварить и упорядочить в своей голове. Расставить свои тревоги по местам. Взять под контроль хаос в моей голове, чтобы я могла успокоиться.

Я только начала, когда Зед говорит в темноту комнаты:

— Я не собираюсь… Я имею в виду, что буду вести себя хорошо.

— Хорошо?

— Осторожно. Не эгоистично.

— Не эгоистично? — я так растеряна и внезапно так напугана, что приподнимаюсь и, моргая, смотрю на него сверху вниз.

В темноте я не могу отчетливо разглядеть его. Далеко не достаточно отчетливо.

— У тебя есть… — он прочищает горло. — Теперь у нас есть выбор. Мы не застряли. Не в этом городе и не с… друг с другом.

Мне так больно, что я издаю сдавленный звук, как будто кто-то ударил меня кулаком в живот.

— Я знаю, сегодня все по-другому, — продолжает он, как будто заставляя себя произносить эти слова. — Мы оба немного… нуждаемся друг в друге. После всего, что случилось. Но я не буду вставать у тебя на пути. Я видел вокруг кучу одиноких мужчин. Может быть, один из них тебе… тебе понравится.

— Д-да, — у меня перехватывает горло от усилий, которые требуются, чтобы произнести хотя бы одно слово.

Вот и все. Он наконец-то заговорил о том, что произошло между нами. И это не какое-то чудесное признание в истинных чувствах.

Он пытается мягко порвать со мной. С таким же успехом он мог бы вскрыть мне грудную клетку.

— Так что нам следует быть осторожными. Когда мы будем в городе. Люди подумают, что мы пара, и мы должны позаботиться, чтобы.… не создать такое впечатление.

Я пытаюсь сказать что-нибудь связное. Не могу.

Он беспокойно ерзает. Он снова хватает меня за волосы.

— Я знаю, что никто из нас не любит… выпаливать то, что мы чувствуем. Но я хотел дать тебе знать. Насколько это в моих силах. Я хочу, чтобы ты была… была счастлива. Чтобы у нас была хорошая жизнь. Поэтому я не думаю, что мы должны вести себя так, будто мы…… мы настоящая пара, — он издает странный сдавленный звук. — Когда это не так.

Боль от этого пульсирует у меня в груди, в горле, в ушах, перед глазами. Мир снова расплывается, как и после неожиданного спасения, произошедшего сегодня утром.

Но на этот раз это не чудесная отсрочка.

Это конец мечтам, за которые я цеплялась, сама это едва осознавая.

Но теперь я их потеряла. Я потеряла его, когда едва могла признаться, как сильно я его хочу.

— Ладно, — наконец-то удается произнести мне после долгого молчания. — В этом есть смысл.

Смешно это говорить, но я всегда так поступала. Никогда ни о чем не просила. Притворялась, что в жизни все хорошо, когда это не так. Защищала себя за маской самообладания, которой на самом деле нет. Не признавала слабости.

Я никогда не стану кем-то другим.

Я осторожно высвобождаюсь из его объятий и перекатываюсь на край кровати.

— Что ты делаешь? — он тянется, чтобы схватить меня за руку.

Я изумленно смотрю на него в темноте.

— Ты сказал, что мы не должны… вести себя как пара. Я собиралась лечь в свою постель.

— Останься на ночь, — хрипло бормочет он. — По крайней мере, останься со мной на эту ночь.

Я хочу этого так сильно, что мои глаза наполняются слезами, но мне удается не дать им пролиться. Пока что нет.

— Нет, — не могу поверить, что мой голос звучит так спокойно. — Ты был прав. Если мы хотим найти других… других людей, нам нужно вести себя лучше.

Теперь я все понимаю и ясно вижу, как это произошло. Почему Зед лег со мной в постель, хотя я никогда не была той, кого он хотел. Поэтому я заставляю себя сказать все это.

— Мы не должны трахать друг друга только потому, что мы под рукой друг у друга.

Мой голос срывается на последнем слове, поэтому я заставляю себя подняться на ноги. Я делаю несколько шагов к двери.

— Эстер.

Одно-единственное слово останавливает меня. И снова мое сердце тянется к надежде, хотя я знаю, что не надо в это верить.

— Спасибо. За все. Мы с Риной не справились бы без тебя.

Слезы текут по моему лицу. Но здесь темно, и я стою к нему спиной, так что, возможно, он не увидит.

— Взаимно. Спасибо.

С этими словами мне, наконец, удается покинуть комнату.

* * *

Я сплю несколько часов, потому что очень устала, но на следующее утро не чувствую себя отдохнувшей. Я чувствую себя так же, как каждое утро после смерти любимого человека.

Я молча умываюсь и одеваюсь. Рина все еще крепко спит в своей кроватке, и я наклоняюсь, чтобы поцеловать ее в лоб, прежде чем выйти из комнаты. Дружок идет со мной, помахивая хвостом и сверкая глазами.

По крайней мере, он рад началу дня.

Зед уже встал и сидит в одном из шезлонгов на крыльце. Он выпрямляется, когда видит, что мы выходим из парадной двери.

— Привет.

Дружок подбегает поприветствовать его, и Зед чешет пса за ушами.

— Привет, — мне удается улыбнуться, но я не могу встретиться с ним взглядом.

— Они завтракают в столовой. Там, внизу, недалеко от главной площади. Если хочешь, можешь пойти перекусить, а я немного погодя разбужу Рину и пойду есть с ней.

Я киваю и улыбаюсь. Киваю и улыбаюсь.

— Ладно. Звучит неплохо.

Я ухожу, прежде чем скажу что-нибудь еще — что-нибудь, что покажет, насколько разбитой я себя чувствую… или снова разрыдаюсь.

Зед предложил завтракать именно так, чтобы не создавалось впечатление, что мы вместе. Если мы все вместе пойдем есть, люди подумают, что мы семья.

Но теперь становится все яснее, что я могу потерять не только Зеда. Я могу потерять и Рину тоже.

Может, он хочет, чтобы матерью для нее стала другая женщина.

Она никогда по-настоящему не была моей.

Я иду к большому зданию, которое они используют как столовую, встаю в очередь и беру тарелку яиц с беконом. Я оглядываюсь в поисках места, где бы присесть. Я никого не знаю.

Приветливая женщина машет мне рукой и приглашает присесть за их столик. Я знакомлюсь с ее семьей и несколькими другими людьми, которые сидят с ними. Я пытаюсь принять участие в разговоре и запомнить имена и лица.

Но не могу сосредоточиться. Я с трудом сохраняю самообладание. Они видят мое душевное состояние, но предполагают, что это усталость и дезориентация после долгой поездки.

Это достаточно хорошее оправдание.

Примерно через двадцать минут приходят Зед и Рина. Рина оглядывает большую комнату и всех людей огромными от удивления глазами. Я предполагаю, что она пытается осознать все это, но в конце концов ее взгляд находит меня, и она сияет, как восходящее солнце. Она искала меня. Она радостно машет рукой и выкрикивает приветствие.

Я машу и улыбаюсь ей в ответ. Я думаю, она подбежала бы ко мне, но Зед загоняет ее в очередь за едой.

Когда они взяли свои тарелки, он наклоняется, чтобы что-то сказать Рине на ухо. Вместо того, чтобы подойти и сесть на свободные стулья рядом со мной, они пересекают зал и садятся за другой столик.

Вчера ночью он сказал мне, что собирается сделать. Я не могу ожидать ничего другого. Кроме того, одна из маленьких девочек, с которыми Рина познакомилась вчера вечером, сидит за столом, к которому они присоединились. Эта девочка может стать подругой Рины.

Ей нужны друзья.

А мне нужны… Это не имеет значения. Я справлюсь сама.

Я пытаюсь продолжать дружескую беседу с людьми, с которыми я познакомилась, но осознание того, что Зед и Рина сидят в другом конце комнаты — далеко от меня, — нарастает в моем сознании, и в итоге я не могу видеть больше ничего.

Это слишком.

Это причиняет боль, как рана.

Ничто уже не будет прежним.

Я потеряла все, что когда-либо для меня значило, и теперь я совершенно одна.

За исключением Дружка. Он сидит рядом со мной, как послушный пес, и следит за каждым моим кусочком, поэтому я отдаю ему остатки своего бекона.

По крайней мере, он меня не бросил.

Когда слезы уже не сдерживаются, я резко встаю, бормоча оправдание, что мне нужно размять ноги.

Я пытаюсь выйти нормальным шагом, но рыдания застревают у меня в горле. Я наполовину бегу, наполовину спотыкаюсь к двери, чтобы, по крайней мере, не разрыдаться на глазах у всех.

Оказавшись на улице, я понятия не имею, где нахожусь. Я вышла не через ту дверь, через которую вошла, и у меня в голове еще не сложился план города. Я не знаю, в какой стороне находится маленький гостевой дом.

Я совсем не знаю это место.

Неподалеку есть скамейка, и она пустует. Ноги меня больше не держат, поэтому я направляюсь к скамейке и падаю на нее. Дружок следует за мной и скулит у моих ног.

Я не плакса. Я никогда не была такой — и уж точно не на людях. Но у меня нет дома. Некуда идти. Я потеряла свою семью и окружена незнакомыми людьми.

Я сгибаюсь и рыдаю, уткнувшись в колени.

На заднем плане слышен неясный шум просыпающегося города, выполняющего свои утренние обязанности, но сквозь него слышны приближающиеся шаги. Они движутся быстро и становятся громче. Затем в нос мне ударяет знакомый запах земли.

Затем я слышу его голос.

— Эстер. Эстер!

Черт бы побрал все это. Зед, должно быть, последовал за мной сюда.

— Я в порядке, — выдавливаю я, все еще согнувшись и пряча лицо. — Я в порядке.

— Нет, это не так. Ты разваливаешься на куски.

— Нет, я в порядке! — я поднимаю голову и смотрю на него сквозь слезы. — Я не разваливаюсь на куски.

Он стоит надо мной, глядя вниз, и выражение его лица ошеломленное, болезненное и растерянное.

— Прекрати, — вырывается у него.

Я моргаю.

— Что?

— Прекрати мне врать и скажи, что, черт возьми, не так.

— Что не так? Что не так?

— Да, — он присаживается на корточки и обхватывает мое лицо одной рукой, смахивая большим пальцем несколько слезинок. — Я думал, ты хотела… ты хотела быть здесь.

— Я и хотела. Ну то есть, я думаю, что это лучшее место для… для вас с Риной, — я вдруг понимаю, в какой эмоциональный бардак я превратилась. Зед будет жалеть меня, а этого я хочу меньше всего на свете. Я стряхиваю его руку и остатки слез и ухитряюсь сказать: — Я правда в порядке. Наверное, это из-за переутомления. И всех перемен. Со мной все будет в порядке.

— Прекрати, — снова выдавливает он, на этот раз тихо и почти яростно.

По какой-то причине это так меня злит, что я резко отстраняюсь, нахмурившись.

— Перестань говорить мне, чтобы я прекратила! Я делаю все, что в моих силах. Я потеряла все. Всех, кого я любила, и все, чего я хотела в жизни. Мне позволено справляться с этим единственным доступным мне способом!

Зед выпрямляется. Несколько раз моргает, глядя на меня.

— Ч-что?

— Если я хочу притворяться, что со мной все в порядке, когда это не так, то я могу это делать! Если ты не хочешь быть со мной, ты не имеешь права вести себя так, будто я должна говорить тебе правду.

— Если я не хочу… — он повторяет эти слова хриплым шепотом. Он застывает, только его глаза двигаются, настойчиво изучая мое лицо. — Что, черт возьми, здесь происходит?

— А ты как думаешь, что происходит? — огрызаюсь я в ответ. Я не понимаю его реакции, и это расстраивает меня еще больше. — Я понимаю. Правда понимаю. Ты трахал меня, потому что больше никого не было, и это лучше, чем вообще ни с кем не трахаться. Ты не знал, что у меня возникнут чувства, и я все испорчу. Я поняла. Но вы с Риной — единственные люди на свете, которые у меня есть. И я… — черт возьми. Слезы снова текут по моим щекам. — И я люблю вас обоих. Я не могу просто отложить все это в сторону, потому что ты сейчас хочешь освободиться, чтобы найти… найти другую женщину…

— О, Боже милостивый, — выдыхает он, вставая, делая шаг назад, затем вперед, а затем опускаясь на колени передо мной. Он протягивает руки, чтобы схватить меня за руки, которыми я вытирала лицо и глаза. — Что, черт возьми, здесь происходит?

Я смотрю вниз, настолько потрясенная его драматической реакцией, что инерция моего взрыва будто врезается в кирпичную стену.

— Почему ты вообще здесь?

Он прямо передо мной, втиснулся между моих колен. И выражение его лица меняется, и на нем появляется что-то похожее на надежду.

Надежда.

Освещающая его лицо. Освещающая все вокруг.

— Ты только что сказала… ты только что сказала, что любишь меня? — хрипит он.

Я хмурюсь.

— Я сказала, что люблю и тебя, и Рину.

— Как… как семью?

Я так растеряна, что отвечаю ему напрямик.

— Рину как члена семьи. Тебя же скорее как… как…

— Скорее как кого?

— Как… мужчину, — это звучит нелепо. Что, черт возьми, я несу? Я не такая. Я никогда такой не была.

— Ты любишь меня как мужчину?

— Почему мы должны все время это повторять? Ты и так это знал, не так ли? Иначе зачем бы ты затеял этот ужасный разговор прошлой ночью, пытаясь мягко порвать со мной и сказать, как все должно быть впредь? Я понимаю, но легче от этого не становится. И если я хочу разрываться на куски, мне позволено разрываться. Если я хочу притворяться, что со мной все в порядке, то и это мне тоже позволено. Ты не можешь вести себя так, будто мы вместе, если ты на самом деле не хочешь быть вместе с…

Я не могу закончить свою позорную тираду, потому что он наклоняет мою голову, чтобы поцеловать меня.

Когда он отпускает меня, я говорю:

— Подожди. Что?

Он усмехается, и выражение его лица, наконец, смягчается, снимая напряжение.

— Я думаю, мы, должно быть, где-то запутались. Поэтому давай так. Я люблю тебя, Эстер. Я влюблен в тебя. Я безумно влюблен в тебя. Я влюблен в тебя уже как минимум два года.

Я издаю странный писклявый звук.

— Подожди. Что? Подожди. Что?

Он снова смеется, обхватывая мое лицо своими большими теплыми ладонями.

— Я люблю тебя.

Проходит целая минута, прежде чем слова и их значение доходят до моей затуманенной головы.

Затем:

— Почему ты не сказал мне об этом раньше? — вопрос прозвучал довольно громко.

— Потому что я тебе даже не нравился.

— Еще как нравился…

— О, нет, не нравился. Я не идиот. Я знаю, что я тебе не нравился. Ты застряла со мной, и нам приходилось как-то выживать в наших обстоятельствах. И если бы я ляпнул, что каким-то образом за эти годы я влюбился в тебя, это сделало бы все только хуже. Тебе не нужно было столько давления. Нам не нужно было испытывать неловкость и вести себя друг с другом неестественно. Тебе не нужно было чувствовать себя странно из-за того, что ты не можешь ответить на мои чувства взаимностью. Я не мог сказать, когда я впервые в тебя влюбился, а потом, наверное, просто как-то… я привык это скрывать.

— Но ты, само собой, мог заметить, что мои чувства тоже начали меняться. Ну то есть, я сама инициировала секс в первый раз.

— Конечно, — он все еще улыбается. Все еще стоит на коленях у меня между ног. Это, должно быть, неудобно, но он не предпринимает ни малейшей попытки встать. — Тогда я начал надеяться, но ты не сильно изменилась, не считая того времени, когда мы занимались сексом. Поэтому я решил, что это… ситуация, когда «ну лучше так, чем ничего».

— Я думала, что ты именно так относишься ко мне.

— Ну, это не так. До Падения я встречался со многими женщинами, но никогда не был влюблен. Не так, как сейчас. До тебя.

Мои слезы прекратились, но горло все еще сжимается. Я делаю несколько тяжелых вдохов.

— Так… так ты хочешь, чтобы мы были парой?

— Конечно, хочу. Я хочу, чтобы ты была моей… моим партнером, моей возлюбленной, моей женой, как бы ты ни хотела называться. Я хочу прожить с тобой жизнь здесь, в этом городе, и попытаться вернуть хоть что-то из того, что мы потеряли. Ты и так единственная мама, которую Рина когда-либо знала, и я хочу, чтобы ты ей и оставалась. Чтобы мы были настоящей семьей. Она тоже этого хочет.

Я шмыгаю носом. Несколько раз киваю головой.

— Я тоже этого хочу.

— Да.

— Да. Я хочу, чтобы ты был моим… моим мужчиной, и я хочу, чтобы вы с Риной были моими. По-настоящему моими.

Наконец он встает, чтобы присоединиться ко мне на скамейке и обнять меня. Снова поцеловав меня, он говорит:

— Мы оба уже твои.

* * *

Несколько недель спустя я возвращаюсь в наш маленький гостевой дом, когда заканчиваю утреннюю смену в общественном саду.

Я работаю там четыре дня в неделю. В оставшиеся два рабочих дня я помогаю в школе, обучая основам естественных наук детей разного возраста. Я предполагала, что их школьные потребности уже будут удовлетворены, но здешние люди были в восторге от того, что у них появился человек, который изучал науки на таком высоком уровне, как я, поскольку это был серьезный пробел в их знаниях. Преподавание пока не является моей постоянной обязанностью, но я не против поработать и в саду.

Я в восторге от обеих работ, потому что могу внести свой вклад и стать частью построения жизни здесь. Я уверена, что со временем работа станет казаться утомительной, но пока этого не произошло. Чувствовать себя в безопасности большую часть времени — совсем другое дело. Стать частью сообщества. Благодаря этому почти все, что я делала за последние недели, казалось мне свежим и захватывающим.

Зед, Рина и я все еще живем в гостевом доме, но мы выбрали дом из множества незанятых в городе. Он не в лучшем состоянии после многих лет запустения, но мы уже начали разбирать завалы и устранять повреждения. Через несколько недель дом будет в достаточно хорошем состоянии, чтобы мы могли в него переехать.

Он небольшой, но в нем три спальни, на случай, если у Рины когда-нибудь появится маленький братик или сестренка.

Сейчас около получаса после полудня, а я уже пообедала, так что я умываюсь и снимаю грязную одежду, надевая поношенные спортивные штаны и футболку безразмерного размера. Я устала от физического труда за все утро, и у меня есть пара часов, чтобы отдохнуть, прежде чем Рина придет из школы.

Девочка преодолела свою первоначальную застенчивость. Теперь у нее не меньше пяти лучших подруг, и я никогда не видела ее такой счастливой.

Дружок составлял мне компанию в саду — спал в тени, вместо того чтобы участвовать в работе. Но он рад вернуться в дом. Он выпивает полную миску воды и сворачивается калачиком на старой собачьей лежанке, которую мы нашли в одном из пустующих домов в городе.

Я вытягиваюсь на кровати и закрываю глаза. Кладу руку на живот.

Где-то на прошлой неделе я поняла, что клубок беспокойства, который копился в моей душе годами, перестал разрастаться. Я почти ничего не чувствовала.

Тревога не ушла навсегда. Иногда я все еще чувствую напряжение, когда беспокоюсь о будущем или боюсь неизвестности. Но это не так постоянно, как раньше. Сейчас я этого не чувствую. Я чувствую себя… хорошо. Сонной и расслабленной.

Я улыбаюсь, думая о Зеде и Рине, и через несколько минут засыпаю.

* * *

Примерно через час я просыпаюсь, когда кровать проседает, и вдыхаю знакомый запах Зеда.

— Который час? — бормочу я.

Он заключает меня в крепкие объятия.

— У нас еще есть час или около того, прежде чем мы заберем Рину.

— О. Это хорошо, — я прижимаюсь к нему. — Как прошла твоя смена?

Половину своей смены он рыбачит на близлежащей реке, а вторую половину работает охранником на стене периметра. Поскольку он новичок, ему достаются самые тяжелые смены в охране. Он заступает на работу рано утром и заканчивает только сейчас.

Это создает странный распорядок дня, но никто из нас не жалуется на это. В конце концов, его переведут на более удобные смены, чтобы мы могли придерживаться более регулярного графика.

— Нормально. Долго и скучно, но это лучший вариант.

— Да, — я глубоко вдыхаю, все еще уткнувшись носом в его плечо. Должно быть, он, как и я, вымылся, прежде чем лечь в постель. От него пахнет мылом сильнее, чем обычно, и на нем боксеры и майка.

Он уже возбужден. Я чувствую его эрекцию внизу живота.

— Я дремала, — говорю я, скользя рукой вниз, чтобы сжать его член.

Он фыркает от прикосновения моей руки, но в его голосе звучит улыбка.

— Я знаю, что ты спала. Если ты хочешь продолжать спать, мы можем так и сделать.

— Такое ощущение, что ты хочешь заняться чем-то другим.

— Я всегда хочу заняться чем-то другим, — он целует меня, нежно и сладко. — Но я хочу этого только тогда, когда ты тоже этого хочешь.

Я хихикаю и снова прижимаюсь к нему.

— Ну, может, я тоже в настроении.

Он ложится на меня сверху.

— Да.

— Да. Мне вроде как нравится, как мы проводим время после обеда.

Мы часто занимаемся сексом в это время, когда у нас обоих заканчивается смена, но до того, как Рина возвращается из школы. Это странно и свободно — оставаться вдвоем дома. Только мы вдвоем. И приятно, что не всегда приходится вести себя так тихо.

— Я так сексуально принарядилась для тебя, — сухо говорю я ему.

Он уже стягивает с меня мешковатые спортивные штаны.

— Все, что ты носишь, кажется мне сексуальным. Никогда еще никто не сводил меня с ума так, как ты.

— Ты никогда не вел себя так, будто я сводила тебя с ума. Тогда, имею в виду.

— Ну, ты не должна была знать. Но это не значит, что я не испытывал к тебе вожделения, — говоря это, он покрывал поцелуями дорожку вдоль моей шеи, но теперь делает паузу и поднимает голову. — Я не испытывал к тебе вожделения все это время. Просто для ясности. Не тогда, когда ты была подростком. Я даже не думал о тебе в таком ключе.

Я с трудом сдерживаюсь, чтобы не захихикать, хотя и реагирую на то, как он прикасается ко мне, смотрит на меня.

— Я рада это слышать. Это было бы немного жутковато. Ты, конечно, тогда много дразнил меня.

— Ну, это был единственный способ заставить тебя вылезти из своего панциря.

— Я не хотела вылезать из своего панциря, так что это в основном только выводило меня из себя.

— Я знаю. Вот почему я продолжал. Я решил, что злиться лучше, чем прятаться в себе. Только много позже я начал хотеть от тебя большего. Я начал хотеть, чтобы ты открылась мне по-другому. Не могу поверить, что ты тоже этого хочешь. Все еще не могу поверить, что все это реально, — теперь он снял с меня всю одежду и снова целует меня. Затем его губы опускаются к моей груди.

— Я тоже, — признаюсь я, выгибаясь от удовольствия, когда его губы касаются моего соска. — Я тоже не могу поверить, что это реально.

Он не спешит, возбуждая меня, и заставляет кончить пару раз, двигая пальцами в моей киске.

Немного переведя дыхание, я переворачиваю его на спину, чтобы снять с него одежду. Я целую его всего, а потом беру его член в рот. Он позволяет мне поласкать его таким образом, но останавливает меня, не дав себе кончить. Я обхватываю его бедра и опускаюсь на его возбужденный член. Я чувствую себя сексуальной, свободной и странно могущественной, когда скачу на нем.

Он вбивается в меня, когда я ускоряюсь. Мы занимаемся этим так активно, что сотрясаем кровать, и изголовье стучит о стену. Я подпрыгиваю на нем, мое тело сотрясается, а крики становятся все громче и громче, когда я отпускаю свои обычные запреты. Я кончаю безудержно и едва успеваю прийти в себя, как он издает рев и тоже кончает.

Он не выходит, и я чувствую, как он кончает во мне. Затем я падаю на него сверху, и он заключает меня в объятия.

Месячные у меня все еще идут с перебоями, поэтому я не уверена, насколько я фертильна. Но мы это обсуждали. Мы будем счастливы в любом случае, но готовы к появлению еще одного ребенка, если у нас это получится.

Мы долго лежим, обнаженные, прижавшись друг к другу. Зед засыпает, а я нет. Когда приходит время, я выскальзываю из его объятий и встаю с кровати, натягивая кое-какую одежду, чтобы пойти забрать Рину.

Занятия начались в половине десятого и закончатся через несколько минут. Это не слишком интенсивные занятия, особенно для детей возраста Рины. Она много играет, иногда дремлет, занимается забавными художественными проектами и немного учится. Ей это нравится.

Дружок идет со мной, когда я прохожу несколько кварталов до здания школы. Она играет с несколькими своими друзьями на детской площадке, но, увидев меня, радостно подбегает ко мне. Она обнимает меня, а затем и Дружка. Берет меня за руку и всю дорогу домой рассказывает обо всем, что она делала в тот день.

Дети поистине стойкие. Я боялась, что ей потребуются месяцы, чтобы адаптироваться к социализации и новой среде обитания, но Рина пережила лишь несколько трудностей, и ничего такого, с чем мы не смогли бы справиться.

— Папа спит? — спрашивает она, когда мы входим в дом.

— Да, он устал от долгой работы у стены прошлой ночью.

— О. Хорошо, — она шмыгает носом и оглядывается по сторонам. Я вижу, что ей хочется побежать к отцу, но я не собираюсь ее в этом поощрять. Во-первых, Зеду действительно нужно немного поспать. Во-вторых, я оставила его совершенно голым в постели.

Я ищу, чем бы ее отвлечь, когда из коридора доносится приглушенный голос.

— Я не сплю, если кто-то захочет подойти и поздороваться со мной!

Рина смеется, хлопает в ладоши и смотрит на меня, спрашивая разрешения, прежде чем броситься по коридору в спальню.

Когда мы с Дружком входим в комнату, я не удивляюсь, увидев, что Зед надел майку и пижамные штаны. Рина сидит на середине кровати и рассказывает ему о событиях прошедшего дня так же подробно, как и мне.

Дружок запрыгивает на кровать, решив, что присутствие Рины — достаточный повод присоединиться к ним. Я не хочу оставаться в стороне, поэтому вытягиваюсь, положив голову на подушку.

Зед улыбается, слушая Рину. Его глаза мягкие и затуманенные, а ее глаза переполнены искренним волнением.

Я люблю их обоих так сильно, что готова проглотить их целиком.

Когда Рина заканчивает рассказывать подробности прошедшего дня, она спрашивает:

— Можно мы останемся здесь навсегда, папочка? Ты, я, Эсси и Дружок?

Зед серьезно кивает.

— Да. Если нам здесь понравится, мы сможем остаться здесь навсегда.

Рина взвизгивает и подбегает, чтобы обнять его. Затем она по очереди обнимает меня и Дружка. Я обнимаю ее в ответ, а Дружок принимает свои объятия, страдальчески постукивая хвостом.

Затем я говорю:

— Хорошо. Нам нужно дать папе еще немного отдохнуть. Не хочешь спуститься вниз и помочь мне придумать, что мы можем приготовить на ужин из наших пайков?

Рине это нравится, поэтому она соскакивает с кровати и бежит обратно по коридору на кухню.

Зед делает жест рукой, подзывая меня к себе. Когда я наклоняюсь, он шепчет «Люблю тебя» и быстро целует меня.

— Я тоже тебя люблю.

Я улыбаюсь, закрывая дверь с тихим щелчком.

Эпилог

Пять месяцев спустя я заканчиваю занятия по Солнечной Системе, которые провожу с пятнадцатью учениками в возрасте от семи до двенадцати лет.

В городе пока недостаточно детей, чтобы иметь отдельные классы для каждого возраста, поэтому мы делим их на начальные, средние и старшие классы и стараемся изо всех сил. Мы преподаем предметы классам как единому целому и прививаем навыки в более индивидуальном порядке.

Это лучшее, что мы можем сделать, учитывая наши нынешние размеры и ресурсы, и в целом наши дети узнают столько, сколько им, вероятно, понадобится в этом новом мире. Некоторые родители хотят, чтобы программа обучения была более практической и включала еще больше базовых жизненных навыков, которые мы сейчас изучаем. Но цель образования никогда не сводилась к простому выживанию. У детей должна быть возможность мыслить, выражать себя, узнавать о мире, в котором они живут, задавать вопросы, удивляться, распознавать красоту.

Возможно, им не нужно будет называть и описывать другие планеты нашей Солнечной системы, чтобы выполнять ту работу, которой они, вероятно, будут заниматься, когда вырастут, но у них все равно должен быть шанс узнать о них побольше.

Я по-прежнему преподаю естественные науки всего три дня в неделю. Однако с каждым месяцем в городе рождается все больше детей, и люди из близлежащих районов начали отправлять своих детей в нашу школу, поскольку она является самой престижной в регионе. Через год или два я, вероятно, смогу преподавать полный рабочий день вместо того, чтобы делить свои рабочие смены между школой и садом.

Дети задают кучу вопросов о планетах, и я с энтузиазмом отвечаю на них. Возможно, я слишком увлекаюсь. Возможно, я слишком много болтаю, потому что многое из того, что мне нравилось изучать много лет назад, нахлынуло на меня.

Но, возможно, открытая страсть к астрономии — это не так уж плохо. Даже здесь. Даже сейчас.

Большинство детей увлечены уроком так же, как и я, и время летит быстро. Когда мы заканчиваем, тихий десятилетний мальчик по имени Чак поднимает руку и спрашивает:

— Откуда мы знаем все это о Марсе и Венере, если там никто никогда не был?

— Потому что люди изучали планеты в течение многих лет. Они смотрели в сверхмощные телескопы и отправляли зонды в космос, чтобы получить данные измерений со всех планет, которые только могли. До Падения некоторые люди посвятили всю свою жизнь тому, чтобы собрать как можно больше информации о нашей планете и всех остальных. Мы не хотим потерять то, ради чего они так упорно трудились, только потому, что наша жизнь теперь другая. Мы все еще можем научиться тому, чему научились они. Мы можем позволить этому расширить наши представления.

Возможно, дело в моем тоне, но это заключительное заявление явно задело некоторых детей. Они серьезно кивают, широко раскрыв глаза, и я неожиданно для себя растрогана.

Прежде чем я успеваю продолжить, снаружи раздается звон старого коровьего колокольчика, возвещающий об окончании учебного дня. Несколько ребят задерживаются, чтобы задать мне еще вопросы, поэтому я возвращаюсь домой позже обычного.

Люди приветствуют меня, когда я иду. Теперь нас знает каждый в городе. Странно, что все произошло так быстро.

Полгода назад мы втроем все еще жили в нашей маленькой хижине, совершенно одни в этом мире, и едва держались на грани выживания. Затем случайная встреча с четырьмя путешественниками изменила все.

Мне до сих пор трудно осознать нашу новую реальность. Я больше не просыпаюсь каждое утро, задаваясь вопросом, как мы переживем этот день. Конечно, у меня по-прежнему много забот. Я всю жизнь беспокоилась, и этот мир всегда будет более ненадежным, чем был до Падения.

Но сейчас в жизни есть гораздо больше, чем просто доживать каждый день до вечера.

Приближаясь к дому, я слышу смех Рины и радостный лай Дружка, прежде чем вижу наш маленький домик с тремя спальнями.

Этот звук вызывает у меня улыбку, и я все еще улыбаюсь, когда добираюсь до нашего двора.

Зед заканчивает ремонтировать переднее крыльцо, пока Рина и Дружок играют во дворе в мяч. Они оба подбегают поприветствовать меня, Рина бросается в объятия, а Дружок восторженно пыхтит, ожидая, когда я почешу его за ухом.

У Рины более короткий учебный день, чем у старших детей, поэтому в те дни, когда я преподаю, Зед забирает ее с рыбалки на реке после своей смены.

— Тебе весело было преподавать, Эсси? — выпаливает она, когда я ее обнимаю. — Дружок поймал мяч десять раз подряд! А я в школе прочитала целую книгу!

— Ух ты, похоже, вы оба проделали впечатляющую работу. Позже тебе придется показать мне, насколько хорошо ты читаешь.

— Покажу, — она кивает, пытаясь сохранить серьезный вид, но на ее лице продолжает сиять солнечная улыбка. — У меня это очень хорошо получается.

— Я знаю, что у тебя получается. Ты отлично справляешься для своих пяти лет, — я бросаю взгляд на Зеда, который все еще приколачивает доску на крыльце. Однако его взгляд прикован к нам, и я вижу нежную улыбку на его лице.

В последнее время он был таким счастливым. Он явно, открыто радовался тому, как складывается наша семья и наша жизнь.

— У меня отлично получается читать, — Рина берет меня за руку и тянет к крыльцу. — Дженни сказала, что у меня нет мамы, а я сказала ей, что у меня есть Эсси, и она сказала, что это не то же самое, но я сказала, что это то же самое. Она не захотела слушать! Разве ты не похожа на мою маму, Эсси?

Она меняет тему так быстро, без всякого перехода, что слова врезаются в меня без предупреждения. Я резко останавливаюсь и смотрю на девочку сверху вниз, чувствуя, как комок в горле нарастает.

Рина озабоченно хмурится, глядя на меня снизу вверх.

— Что не так? Я плохо поступила, сказав это? Папа сказал, что все в порядке, потому что ты любишь меня, как родная мама.

— Конечно, все в порядке, — выдыхаю я, опускаясь на колени, чтобы быть ближе к ней. — Я люблю тебя, как родная мама. Всегда любила и всегда буду любить.

Рина снова расплывается в улыбке.

— Я тоже тебя люблю! — она бросается ко мне, чтобы обнять еще раз.

Я обхватываю девочку руками и крепко прижимаю к себе, усилием воли возвращая себе самообладание.

Когда я смотрю поверх плеча Рины на Зеда, он совершенно перестает стучать молотком. Он смотрит на нас с таким искренним выражением в глазах, и это чуть не заставляет меня снова расплакаться.

Рина отстраняется.

— Значит, я скажу Дженни, что она ошибается, и ты то же самое, как мама. Сегодня папа сказал, что женится на тебе, если ты скажешь «да», но сначала он должен сделать тебе предложение. И у него красивое кольцо! Ты ведь согласишься, когда он попросит, правда, Эсси?

Я моргаю, все еще стоя на коленях. Мой взгляд медленно поднимается к Зеду.

Он прикрывает глаза рукой. Его плечи трясутся от беззвучного смеха.

— Это должно было остаться секретом, Рина.

Глаза и рот Рины округляются.

— Ой! Прости, папочка.

Я издаю странный звук. Наполовину смеясь, наполовину всхлипывая.

Зед подходит к тому месту, где остановились мы с Риной, и опускается на колени рядом с нами. В его глазах живет нежность. Они полны чувств. Он лезет в карман своих поношенных джинсов и достает маленькое красивое колечко, протягивая его мне с немым вопросом на лице.

— Ты согласна, Эсси? — спрашивает Рина, улыбаясь и переводя взгляд с меня на своего отца.

Я подавляю очередной всхлип.

— Да, я говорю «да».

— Ура! — Рина хлопает в ладоши и бегает по кругу вокруг нас. Дружок присоединяется к ней, лая от восторга.

Зед нежно берет меня за руку и надевает кольцо мне на палец.

— Я собирался сделать все романтично.

Я целую кольцо. Затем наклоняюсь, чтобы поцеловать и его тоже.

— Для меня это романтично. Я бы не хотела ничего другого.

Конец