Желтые перчатки

ГЛАВА 14

Валентина рассказала Бланш все, что произошло с ней за последние пару месяцев.

После самолета она чувствовала себя совершенно разбитой и уставшей. Сказывалось еще и действие нервно-паралитического газа, которым ее пытались отравить.

Сидя напротив Бланш в квартирке на Фруадво (куда Бланш забежала утром совершенно случайно, чтобы полить цветы и, взяв трубку разрывавшего от звонков телефона, к своему великому удивлению услышала голос только что прилетевшей в Париж Валентины), она еще не могла свыкнуться с мыслью, что это не сон и что она действительно уже в Париже. Валентина собиралась сюда самое меньшее через неделю и даже заказала билет, и это было просто чудо, что она успела купить билет за два часа до отправления…

После ухода Саши у нее словно раскрылись глаза, она проанализировала все свои действия и разговоры, связанные с Ирмой и Костровым, и поняла, что Ирма – совершенно не тот человек, за которого себя выдает. Двадцать три платья, сшитые для нее Валентиной, да еще восемнадцать, которые могла украсть тоже только Ирма, и больше никто, как раз и составили коллекцию платьев, которые Ирма показала в «Савойе», выдавая за свои…

Она вспомнила, в каком состоянии находились Пасечник и Фабиан, когда приезжали к ней на первый просмотр, и поняла, что они, помешанные на коллекции, могли НЕ ЗАПОМНИТЬ лица Валентины. И Ирма сыграла на этом (ведь Валентина сама, рассказывая ей о визите двух модельеров, намекнула на то, что они были в изрядном подпитии), подставив вместо настоящей Валентины либо себя в рыжем парике, либо какую-нибудь свою знакомую, хотя бы немного смахивающую на Валентину. Благо, при ее деньгах отыскать в Москве высокую рыжеволосую девушку, над которой бы поработал гример, не составляет никакого труда… Соединив те платья, что у нее были, с теми, которые она выкрала из ее квартиры, Ирма получила коллекцию из сорока одного платья… Но что же она будет делать дальше? Зачем ей все это? Ради денег? У нее их и так предостаточно…

Бланш, выслушав ее внимательно и ни разу не перебив, находилась в состоянии шока.

– Валентина, – сказала она с горечью в голосе (Бланш говорила по-русски очень плохо, постоянно путая слова и к тому же с сильным акцентом), – а где твой отец?

– А почему вы меня об этом спрашиваете?

– Но ведь он три дня тому назад вылетел в Москву! Разве вы не разговаривали с ним по телефону?

– Нет, мне никто не звонил…

– А письмо, в котором он писал о своем приезде, ты что, тоже не получала?

– Нет, конечно…

– Тогда скажи мне, пожалуйста, у тебя в Москве есть враги? Вернее, враг, причем женщина, которая желала бы если не твоей смерти, то хотя бы унизить тебя, раздавить… уничтожить?

– Женщина? Судя по всему, это Ирма, но я никогда ее прежде не встречала и не сделала ей ничего такого, за что меня можно было бы возненавидеть…

– У тебя, случайно, не было романа с женатым мужчиной?

И Валентина покраснела.

– Был… Больше двух месяцев назад, но он длился всего пару дней, этот мужчина меня бросил, а его жена… Я видела ее, она шила у меня платье… она беременна…

– Вот и думай…

– Вы сказали, что мой отец в Москве? Но я целыми днями была дома… Может, с ним что-нибудь случилось? Вам не известен адрес, где он собирался остановиться?

– Но это же твой адрес… Подожди, у меня здесь все записано… Вот, – Бланш достала блокнот, – Шаболовка, дом пятьдесят…

– Но это не мой адрес… А какой там телефон?

– Здесь их два… Взгляни…

Валентина пробежала глазами номера телефонов и застонала:

– Да это же телефоны Ирмы! Она сказала мне, что у нее две квартиры и что в случае, если она понадобится мне для примерки, ее можно будет найти вот по этим телефонам…

– Значит, Борис сейчас у нее…

– Но зачем?

– Пока не знаю… Возможно, что с его помощью она захочет пристроить твою коллекцию в Париже, ведь ты же сама мне сказала, что Фабиан Роччи, так кажется зовут твоего итальянца, родом из Парижа… Подожди… Мне сейчас в голову пришла одна мысль… Ты можешь назвать мне фамилию того женатого мужчины, с которым у тебя был роман?

– Могу, – проговорила Валентина упавшим голосом, – Невский…

– Если ты мне позволишь, я сейчас закажу Москву и попрошу соединить меня с одним из этих номеров и спрошу НЕВСКУЮ… Как зовут его жену?

– Кажется, Анной…

Через четверть часа раздался звонок, Бланш взяла трубку:

– Алло, Москва? Могу я поговорить с Анной Невской?

– Я вас слушаю, – ответил ей усталый женский голос, – кто это?

Бланш, прикрыв ладонью трубку, вопросительно посмотрела на Валентину:

– Она, это она, и она спрашивает, кто это… Валентина взяла трубку:

– Это я, Валентина…

– Валентина? – Анна соображала слишком медленно после выпитого коньяка. – Ты откуда мне звонишь?

– С того света… Скажи мне лучше: ты кто – Анна или Ирма?

– Сейчас я для тебя Анна… Я всегда была для тебя Анна… Я ненавижу тебя…

– Где мой отец?

– Не знаю, ушел куда-то… Меня уже это не интересует…

– Как прошел показ в «Савойе»?

– Превосходно! Можешь себя поздравить… Но только твоей коллекции уже не существует… Если бы ты могла сейчас перенестись сюда, в мою квартиру и выглянуть в окно, то увидела бы, как горят посреди двора три сундука, набитые твоим барахлом… Мне понадобилась всего одна канистра бензина, чтобы они вспыхнули… Все кругом оранжевое от огня… Твои платья так красивы, что даже огонь какой-то особенный… потрясающий…

Звон в ушах, горечь во рту – и Валентина упала без чувств.

На следующее утро Бланш перевезла Валентину в особняк в Булонском лесу. А чуть позже, в полдень, вернулась из аэропорта только что прилетевшая из Цюриха Эмма.

Обедали втроем: Эмма, Бланш и Валентина. Эмма расспрашивала Валентину о России, Москве и очень расстроилась, когда узнала, что они с отцом разминулись.

– Вы знаете, Валентина, что вы очень красивая?

– Красивая… – вздохнула Валентина. – Мне, знаете, сейчас не до красоты… У меня такое впечатление, словно меня нет вообще… Я не чувствую своего тела, мне не нравится мое лицо, волосы… Я потерялась, сгорела, как сгорели все мои платья…

Бланш взяла ее за руку. А Эмма, еще ничего не понимая, предложила ей поездить по магазинам и развеяться.

– У вас хандра, милочка, у всех русских хандра, это национальное… А в Париже всем весело… – последнюю фразу она произнесла, как показалось Бланш, с иронией. – Нет, правда, вам надо развеяться… Попросите Бланш показать вам магазины… Деньги у вас есть, а что еще нужно для молодой красивой девушки?

Когда послышался звонок – это звонили у ворот, – Патрисия, бухнув на стол блюдо с телятиной, вздрогнула.

– Кто бы это мог быть? – пробормотала она, глядя не на Эмму, а на Бланш.

– Кто бы это ни был, тебе следует открыть…

Пат убежала, а вернулась в сопровождении невысокого господина во всем черном. Бланш, увидев его, бросилась ему в объятия:

– Борис! Наконец-то!

Борис остановился посреди гостиной:

– Полина?

Бланш резко повернулась, испугавшись, что в комнате помимо уже знакомых ей лиц, появился призрак бывшей жены Бориса. Но из-за стола медленно поднялась Валентина и с тихим всхлипом: «Папа!» – бросилась Борису на шею.

С приездом Бориса все в доме изменилось. И даже солнце, все утро пытавшееся прорваться сквозь тонкую паутину облаков, залило своим теплым светом сад и через распахнутые окна проникло в дом и осветило все вокруг.

После обеда, уединившись в дальней комнате, Борис рассказал Валентине, Бланш и Эмме, о том, как он принял совершенно незнакомую ему девушку за свою дочь. Это была Лариса Игудина, приятельница Анны Невской.

– Знаете, я так и не понял, зачем им понадобилось все это делать…

В комнате воцарилась тишина.

– Ты очень похожа на свою мать… – сказал он, немного придя в себя, – я, кстати, позвонил ей… – он повернулся и ободряюще посмотрел на Бланш, – мы просто поговорили с ней по душам… По-моему, она тоже решила начать новую жизнь и, кажется, собирается замуж… А ведь эта Лариса, когда говорила мне об этом, ничего не могла знать: она все, что касалось Полины, выдумала на ходу…

– А я ничего не знала, – сказала Валентина.

– Потом узнаешь…

Валентина рассказала ему про Анну и про то, как погибла вся ее коллекция. Про горящие сундуки с платьями…

После ее рассказа стало как-то особенно тихо, словно только что на глазах у всех вспыхнувшее пламя уничтожило все надежды Валентины…

– Что за похоронное настроение? – вдруг словно очнувшись, произнесла Эмма, поднимаясь с кресла и оглядывая всех присутствующих слегка насмешливым взглядом. – Даже если коллекция Валентины и сгорела, не стоит отчаиваться… Я уже говорила Борису, что готова вложить деньги в ателье или что-нибудь в этом роде, и дать таким образом возможность Валентине проявить свой талант… Вы называли имя Фабиан, если этот человек из Парижа, то рано или поздно он вернется сюда из Москвы и я помогу вам организовать с ним встречу… Выше нос! Вы, Валечка, еще так молоды, полны сил, что еще все успеете, тем более что мы вам в этом поможем… Я понимаю, конечно, как тяжело вам сейчас, но при благоприятном стечении обстоятельств вы не спеша создадите другую коллекцию, быть может, еще более блестящую…

Поэтому, честное слово, не стоит отчаиваться… Я могу начать поиски помещения под ателье уже завтра, мне стоит только поднять трубку телефона, и через час ко мне уже приедет представитель агентства по недвижимости, и мы поедем с вами выбирать…

Валентине казалось, что она спит и видит сон.

Когда же Эмма Латинская во всеуслышание объявила, что ее поездка в Цюрих была связана с открытием счета на имя своего мужа, Бориса Захарова, и покупкой там дома, разволновался и сам Борис. Он смотрел то на Бланш, то на Эмму и никак не мог взять в толк, за что ему свалилось такое счастье, о чем он не преминул спросить и свою благодетельницу.

– Я очень стара, Борис, у меня много денег и нет семьи, о которой мечтает каждый нормальный человек… Уж не знаю, почему я выбрала именно тебя, но ведь выбрала… А твоя Бланш оказалась настолько умна, что не стала препятствовать тебе в этом сумасшедшем браке… Я – русская, ты – русский… Просто мне бы хотелось слышать каждый день в своем доме русскую речь и, возможно, детские голоса… Да, это блажь, каприз, это попытка реанимировать хотя бы в этом доме русское начало… И очень хорошо, что у тебя есть такая красивая и совсем молодая дочь, которой я могу еще чем-то помочь… Я прожила долгую и счастливую жизнь, но мне бы не хотелось до самой смерти только и делать, что смотреть в окно и ограничиваться обществом Пат… А рядом с вами я еще поживу, порадуюсь за вас… Вот в принципе и вся тайна моего решения выйти за тебя замуж…

Бланш, слушая Эмму, подумала о том, что это, конечно, маразм, но маразм созидательный, и даже улыбнулась жене своего «мужа». «В принципе каждый сходит с ума по-своему…»

Валентина же, с трудом осознавая все происходящее, смотрела на Эмму, закутанную в красную шаль, и пыталась представить ее молодой…

«А может, папа просто похож на ее первую любовь?» – подумала она и улыбнулась этой мысли.

Ночью в спальню Валентины кто-то постучал.

– Кто это? – спросила она сквозь сон.

– Валя, это я, твой папа…

Она поднялась, открыла дверь и впустила Бориса. Он был в пижаме и бесшумных войлочных туфлях: смешной и домашний.

– К тебе пришли…

– Ко мне? Но кто?

– Один человек…

– Папа, по-моему, ты слишком много выпил: у меня нет в Париже знакомых…

– Есть… Это я сообщил ему адрес, и теперь он ждет тебя внизу… Пат открыла ему ворота…

– Ты скажи сначала, кто это?

– Не могу… Я дал слово. Ты должна его увидеть…

Валентина, накинув халат, выбежала из спальни: только одного человека она хотела видеть всегда.

– Невский! – крикнула она уже на лестнице. – Игорь, это ты?

Он подхватил ее на руки и прижал к себе:

– Валентина! – Он целовал ее щеки, глаза и чуть не раздавил Валентину в своих объятиях.

Наконец она отстранилась от него, но потом взяла за руку и привела в спальню, чтобы никто не помешал их разговору:

– Слушай, Невский, ты почему тогда не спустился ко мне? Я прождала тебя целых три часа?! – Она казалась разъяренной.

– Я потом все объясню…

– Ну уж нет, объясняй сейчас…

– Анна заперла меня в квартире, она врезала новые замки… Я потом тебе объясню! все подробно, а сначала я хотел бы передать тебе кое-что… – Он достал из кармана плаща большой конверт и протянул его Валентине.

– Что это? От кого?

– Прочитай, тогда и узнаешь…

Она распечатала конверт и оттуда выпало несколько снимков, при виде которых она покраснела.

– Что это такое? Кто меня снимал?

– Успокойся, это Саша Родиков… А на словах он просил передать тебе, что у него таких фотографий целая коллекция и что он почти в тебя влюблен… Бывает же такое…

Она облегченно вздохнула, но тут же, вспомнив про СВОЮ коллекцию, нахмурила брови.

– А вся моя коллекция сгорела… Ее сожгла твоя жена… Она сама сказала мне об этом по телефону…

– Она и мне рассказала…

– Ты виделся с ней?

– Мой адвокат занимается разводом… Да, я виделся с ней, мне необходимо было все узнать… И она мне с какой-то болезненной радостью рассказала обо всем, что предпринимала против нас… Ты представить себе не можешь, с каким наслаждением она показывала мне твои фотографии, над которым потрудился ее знакомый гример из театра, создавая из Игудиной твою копию, чтобы сбить с толку Пасечника и Фабиана… Как они с ней перехватывали письма – твои и твоего отца, – как отмечали свой триумф, как веселились… Больше того, я тебе скажу, в твоем костюме расхаживала по Москве и еще одна девица, какая-то Маша, подруга Игудиной, которую Лариса в самом начале этой авантюры выдавала за тебя. Потом, когда Анна каким-то образом узнала о тебе – скорее всего, ей все же удалось вывести на чистую воду Ларису, – эта же Маша приходила к тебе под видом самой Анны, якобы МОЕЙ жены, ожидающей ребенка… Короче, Анна, Лариса и ее подруга Маша – все трое чуть было не сломали тебе жизнь… И все это из-за меня…

– Но как же мог Пасечник не понять, что ему вместо меня подсунули совершенно другую девушку? Он что же, был настолько пьян? Но ведь когда-то он был и трезв…

– Говорю же, Анна наняла хорошего гримера, который с твоих фотографий буквально вылепил на Игудиной ТВОЕ лицо…

– Но что я сделала этой Игудиной, чтобы она так поступила со мной и папой?

– Абсолютно ничего. Она работала за деньги. Так же, как и Маша, она, кстати, тоже работает горничной в той самой гостинице, где мы с тобой останавливались… А первой меня там с тобой в гостинице увидела Лариса и сразу же воспользовалась случаем насолить моей бывшей жене… У них старые счеты… Мать Ларисы работала в семье Вельде домработницей… Они, Аня и Лариса, росли вместе, но, понятное дело, в неравных условиях…

– Значит, назвавшись Ирмой, твоя жена использовала меня, заказывая это немыслимое количество платьев, чтобы потом, выкрав оставшиеся платья, выдать их за Ларисины?…

– Дело не в том, чтобы выдать их за чьи-нибудь… Как видишь, она не пошла в своей мести дальше… Она бы могла сделать на коллекции деньги, но ей для удовлетворения этой самой мести хватило и спектакля в «Савойе»…

– Ладно, бог с ней, с этой Анной, но ты-то почему меня не искал? Анна захотела и нашла, а ты?

И он рассказал о том, как увидел ее на скамейке на Пушкинской площади.

– Я действительно там была, но потом пошла искать квартиру…

– Это я уже потом понял, после того, как поговорил с Родиковым, что в это самое время на этом же самом пятачке площади появилась Маша, одетая в твой костюм и желтые перчатки, которые Лариса украла из нашего номера в гостинице… Понимаешь, ты ушла, а в это время набежали туристы, я потерял тебя из виду, а увидев девушку в черном костюме и желтых перчатках, подумал, что это ты…

И хотя Игорю неприятно было рассказывать ей про ресторан «Макдоналдс» и про коммерческий ларек, он все же рассказал, объяснив, как ему было больно узнать, что девушка, в которую он был влюблен, позволяет себе такие вещи…

Невский вдруг вспомнил, что оставил свою дорожную сумку в холле. Когда он вернулся с ней, открыл и достал оттуда достаточно объемный пакет.

– А это тебе еще от одного человека, которого ты тоже хорошо знаешь. Разверни, мне кажется, я догадываюсь, что там…

Валентина развернула сверток и увидела черный костюм и аккуратно сложенные на нем сверху желтые перчатки. Здесь же лежала записка: «Эти вещи мне вернула Анна. Она сказала, что они принадлежат тебе, но не советует тебе их одевать, так как в них долгое время ходила некая Лариса Игудина… А от себя хочу сообщить, что твоя коллекция не сгорела, сгорели лишь сундуки, а все платья ждут тебя в надежном месте. Просто один преданный тебе человек успел вовремя сориентироваться и вместе с известным тебе Фабианом спасти все платья… Он передает тебе привет и свои извинения… Просто на него сильно подействовала русская водка… Позвони по известному тебе телефону, и я перешлю все (41!) платья с оказией… Костров-Альтшулер».

– Мои платья… Игорь, мои платья не сгорели! – Она не верила своим глазам. – Ну что ты так на меня смотришь? У тебя что, еще есть письма?

– Да нет… Просто мне не верится, что мы с тобой вместе… Как странно все… Это я еще не рассказал о том, как наехал на твоего отца в Москве…

Они говорили и говорили и, казалось, время остановилось. За окнами шумел сад, в открытое окно врывался влажный прохладный ветер…

– Валентина, ты ничего не слышишь? – Они сидели на кровати, прижавшись друг к другу, и руки их были сплетены.

– Слышу… Я слышу гул электрички… И он волнует меня… Я знаю, что здесь нет никаких электричек, что это просто шумит листва, но мне кажется, что мы с тобой мчимся в метро под землей в гостиницу… Боже, как же нам тогда было хорошо…

Он обнял ее и поцеловал в губы, потом еще и еще раз…

– Подожди, мне надо тебе что-то сказать… – Она, тяжело дыша от охватившего ее волнения и возбуждения, снова отстранилась от него, как тогда, на лестнице, когда только увидела, но тут же прижалась к нему снова. Она говорила, уткнувшись ему в плечо. Плакала и говорила. – Я очень изменилась за это время, Игорь… Я многое поняла. Пойми и ты меня… Быть может, в таких ситуациях не принято говорить о серьезном, но я хочу, чтобы ты знал… Я многое передумала за то время, что мы не виделись с тобой… Понимаешь, моя мать жила всегда для отца, это считалось в порядке вещей… И Костров тоже считал, что я буду жить для него… Но я буду жить так, как живешь сейчас ты… Как может и должен жить любой человек… Словом, ты должен знать, что я не вернусь в Москву… Никогда.

Валентина зажмурилась, ожидая взрыва. Она знала, какими бывают мужчины, когда с ними поступают не так, как бы они хотели.

Когда ущемляют их мужское достоинство.

Игорь взял ее лицо в свои руки и внимательно посмотрел ей в глаза:

– Что ты этим хочешь сказать?

Она почувствовала, как он весь напрягся, ожидая услышать от нее самое худшее.

– У тебя есть кто-то другой?

– Нет, я люблю только тебя, но кроме тебя есть еще и я… И у меня есть дело. Эмма поможет мне открыть ателье или стать настоящим профессиональным модельером… Пойми, я мечтала об этом всю жизнь, и теперь, когда у меня есть шанс, я должна его использовать… Я понимаю, конечно, что у тебя в Москве фирма, что ты занятой человек… Но я создана для большего, чем варить суп и стирать пеленки… Это не означает, что я не хочу детей, я хочу, и они у меня будут… Но я не вернусь в Москву… – она говорила, глотая слезы, и мысленно прощалась с Невским. Валентина разрывалась между своим будущим, о котором мечтала еще будучи девочкой, и мужчиной, которого желала больше всего на свете… Она запуталась, ей было страшно и больно при мысли, что ее не поймут, что она вновь останется одна… – Господи, как бы мне хотелось, чтобы ты понял меня…

И вдруг она к своему ужасу поняла, что Игорь не слышит ее, что его мысли сейчас заняты только одним: как бы поскорее снять с нее рубашку и самому освободиться от одежды. «Он мужчина, и устроен иначе… Он не слышит меня, а слушает только свое тело, свои желания…» И тут же: «Но ведь это и мое желание…» Она закрыла глаза и почувствовала на своей спине его руки, и сразу же все приобрело другой смысл или наоборот – все лишилось всякого смысла. Она только чувствовала обжигающее ее тело мужчины, его жаркие прикосновения, его нежные и страстные поцелуи и те движения, которые доставляли ей неслыханное наслаждение… И ей уже было все равно, где этот мужчина будет владеть ею – в Париже ли, Москве… Валентина принадлежала ему, она уже не принадлежала себе…

И только под утро, изнемогая от усталости и счастья, нежась в руках засыпающего Невского, она вдруг услышала:

– Знаешь, ты права… тебе нечего делать в Москве…

Она мгновенно распахнула глаза: что Игорь хочет этим сказать? Он уедет и оставит ее здесь? Весь ее любовный хмель выветрился…

– Нет, правда, – он, обеими руками обхватив ее и прижав к себе, зашептал ей в самое ухо: – Ты действительно должна остаться здесь… но только со мной… И я сделаю все, чтобы так оно и случилось… Я смогу… Больше того, мы с Родиковым тебе поможем… Если тебе здесь будет хорошо, значит, хорошо будет и мне… Ты выйдешь за меня замуж, но если захочешь, сможешь оставить свою фамилию…

Но этот вопрос сейчас волновал ее меньше всего. Она поняла главное: он переедет в Париж, и он, Игорь Невский, сделает все, чтобы они были вместе…

В одиннадцать утра все еще спали. Кроме Эммы, Бориса и Пат.

– Пат, налей нам кофе и постарайся своим пылесосом не разбудить Валентину с Игорем… Так на чем я остановился? – Борис раскрыл книгу и, поводив по ней пальцем, сказал: – Вот, нашел… «В десять часов утра, солнечного, жаркого, счастливого, со звоном церквей, с базаром на площади перед гостиницей, с запахом сена, дегтя и опять всего того сложного и пахучего, чем пахнет русский уездный город, она, эта маленькая безымянная женщина, так и не сказавшая своего имени, шутя называвшая себя прекрасной незнакомкой, уехала…»

– Борис… как хорошо вы читаете… – Эмма с чувством вздохнула и прикрыла глаза. – А Бунин… У него и проза как стихи…

– Эмма, я вот все хочу вас спросить… Кому принадлежала идея подать объявление?

– Вы насчет чтеца? Мне, кому же еще… Так захотелось послушать русскую речь…

– Но почему вы все-таки выбрали меня?

– «Почему-почему», – она лениво потянулась и кокетливо взбила свою прическу, – да потому что, глупый, вы мне просто понравились…