Жемчужина Сиднея

Пятнадцатая глава

Прозвучал выстрел. Затем наступила тишина.

Джек Кэмерон, целый и невредимый, опустил руки. В последнее мгновение, услышав голос Тома, Эстер успела отвести пистолет, выстрелив поверх головы Джека и пробив бесценную кедровую панель.

Сжимая в руке дымящийся пистолет, она рухнула в кресло, глядя на вышедшего из-за кушетки Тома. Они не сводили друг с друга глаз. Джек Кэмерон был забыт.

Джек смотрел на них, растеряв всю свою жажду мести. Его страсть развеялась. Он по-прежнему восхищался храбростью и красотой Эстер, но теперь это чувство уже не могло толкнуть его на безумные поступки. Он горько сожалел о своем спасении, зная, что лишь приказ Дилхорна заставил Эстер выстрелить в потолок.

Хуже того, он был обязан жизнью подонку-«каторжанину».

Прислонившись к стене, выдохшийся и измученный, он мог думать лишь об одном: в мире нет ни одного человека, который любил бы его так сильно, что решился бы ради него на убийство.

Том опустился рядом с Эстер на колени, не замечая крови, струящейся из простреленного плеча, и обнял ее здоровой рукой.

Эстер расплакалась, сквозь слезы она вновь и вновь повторяла его имя.

— Я думала, он убил тебя, — выдавила она наконец.

— Моя отважная девочка, — прошептал Том. — Успокойся, все уже позади.

— Я бы убила его, — сказала Эстер, — ради тебя.

Постепенно ее рыдания стихли, и она молча прижалась к Тому.

Джек Кэмерон рухнул в кресло. Его лицо тоже казалось пепельным. Разряженный пистолет лежал перед ним на столе, но у него не было сил зарядить его.

Джек сам не понимал, что делает здесь, в этой странной комнате на краю света, перед мужчиной и женщиной, забывшими о ее присутствии. Он безучастно взглянул на Тома, который, успокоив Эстер, вынул пистолет из ее ослабевшей руки и положил его на стол рядом с пистолетом Джека.

— Убирайся, — сказал он Джеку. — Чтоб духу твоего здесь не было.

— Нет, — воскликнула Эстер, вскочив с кресла. — Нет, Том! Он пытался убить тебя. Он тебя ранил. Ты не можешь его отпустить.

Он попытался ее утихомирить.

— Любимая, не надо горячиться. Не хватало нам еще подавать в суд на этого мошенника. Он уже достаточно наказан. Я же не умер.

Но Эстер не сдавалась — словно тигрица, защищающая своего возлюбленного и своего нерожденного детеныша.

— Пускай его повесят. Я хочу, чтобы его повесили. Он думал, что убил тебя. Он радовался. Он сам так сказал.

Том погладил ее по щеке.

— Тише, дорогая. Я и сам виноват. Я обошелся с ним слишком жестоко. Перестарался. Если бы я не гордился так своей хитростью, ничего бы не случилось. Не повторяй моих ошибок.

Он снова взглянул на Джека, и его лицо помрачнело.

— Убирайся, пока я не передумал. Утром я пришлю тебе твои долговые расписки, и можешь их сжечь. Мне ничего от тебя не нужно.

У Джека подгибались колени. С трудом он встал, цепляясь за столик, и повернулся к Тому.

— Я должен благодарить тебя за спасение?

Он усмехался, хоть слабо, но усмехался.

— Не стоит, — ответил Том. — Я ничего от тебя не хочу. Оставь меня в покое. Никто ничего не узнает. Мстить я тебе не собираюсь. Возвращайся в казарму, пока тебя не хватились.

Том считал Джека конченым человеком, и это было недалеко от истины. Он повернулся к жене и поцеловал ее. Эстер все еще не оправилась от потрясения.

Душа Джека вновь наполнилась горьким сожалением. Его военная карьера завершилась, будущее неясно, а его жизнь спас бывший каторжник, которому посчастливилось завоевать такую любовь, о которой большинство мужчин могут только мечтать.

Какая женщина пошла бы на убийство ради Джека Кэмерона?

Ни Том, ни Эстер не заметили его ухода. Эстер снова бросило в дрожь.

— Все позади, — сказал ей Том. — Он конченый человек. Даже пистолеты свои не забрал. Надо будет вернуть их ему, но так, чтобы О’Коннелл ни о чем не догадался.

Постепенно Эстер начала успокаиваться. Сердце Тома было переполнено любовью к ней и, как ни странно, благодарностью. Не за спасение от смерти, а за то, что Эстер своими действиями доказала всю силу своих чувств к нему.

— Скажи, любовь моя, ты в самом деле бы его убила? Ты так сильно меня любишь? Были времена, когда я боялся, что ты испытываешь ко мне одну лишь благодарность, что ты не можешь любить меня… любить такого грубияна.

— Да, — искренне ответила Эстер. — Я влюбилась в тебя еще на собеседовании в Школьном совете. Ты как-то упомянул об этом во время ссоры, и был прав. Тогда я этого не понимала. Да, я убила бы его. За тебя, только за тебя.

Том молчал. Эстер напомнила ему о тех словах, которые он бросил ей в гневе. Склонив голову, он высказал ей все то, что таил в своей душе.

— Я не достоин тебя и твоей любви, Эстер. Я плохой человек, хитрый, злой и жестокий. Кэмерон не зря меня ранил. Я прострелил плечо бедному Каю, когда он стоял передо мной, безоружный. Я совершал и другие преступления, еще ужаснее.

— Я знаю, — просто сказала Эстер. — Но это не важно. Я люблю тебя, и все остальное меня не волнует. Я знаю, что сначала ты помогал мне, потому что это тебя развлекало. Так было в первые дни. А потом ты влюбился в меня. Ты изменил меня и изменился сам.

Она погладила Тома по голове.

— Почему мы болтаем, когда надо заняться твоей раной? Нужно хотя бы взглянуть на нее.

Том неохотно поднялся. Его рана не была серьезной, но нуждалась в лечении.

— Ты практична, как всегда, любовь моя. Я скажу тебе, что нужно сделать, а потом мы пошлем за Аланом. Он не станет задавать лишних вопросов.

Эстер принесла воду и чистое полотно, а затем промыла и перевязала рану. К счастью, пуля прошла навылет и не задела кость. Затем Том улегся в свое глубокое кресло, попивая бренди.

Впервые Тому изменила его наблюдательность. Боль и потрясение помешали ему заметить, что Эстер тоже страдает, и ее страдания становятся все сильнее. Усилие, с которым она оттолкнула тяжелое кресло, отозвалось резкой болью в спине. Тогда ей было не до этого, и Эстер решила, что боль вызвана резким движением.

Позже, когда Эстер ходила за водой, чтобы смыть кровь с пола и стены, боль вернулась. Если бы болела не спина, а живот, Эстер бы поняла, что у нее начинаются роды, а так она решила, что это один из неприятных симптомов беременности.

Но когда она подошла к Тому, чтобы проверить, удобно ли ему, приступ боли оказался таким сильным, что она вцепилась в ручку кресла и вскрикнула.

Том открыл глаза и схватил ее здоровой рукой за запястье.

— Эстер? Что с тобой?

— Спина болит, — сдавленным голосом ответила Эстер. — Не пройдет никак.

Забыв о простреленном плече, Том вскочил на ноги.

— Скорее, дорогая. Когда это началось?

Она удивленно взглянула на мужа.

— Когда я встала, чтобы схватить пистолет, и оттолкнула кресло. Но это же не роды, мистер Дилхорн. Болит не там, и рано еще… ой!

Боль оказалась такой острой, что Эстер чуть не упала.

— Нет, это роды, Эстер. Быстрее, надо уложить тебя в кровать и послать, наконец, за Аланом. Если бы не моя рана, мы справились бы и без него. Я принимал роды, и не раз, но сейчас! Господи! И сиделки нет!

Эстер впервые видела Тома таким взволнованным. Он был измучен болью в раненом плече и страхом за нее. Но при этом попытался поднять ее на руки, чтобы отнести на второй этаж.

— Нет, — возразила Эстер. — Я дойду сама. Ты не должен перенапрягаться, Том. Подумай о своей руке.

— К черту руку!

Он помог ей подняться по лестнице и поддержал, когда случилась очередная схватка.

Даже страдая от боли, Эстер не могла не думать о том, как смешно они выглядят со стороны: раненый мужчина и женщина на сносях, неуклюже карабкающиеся по ступенькам. В конце концов, Том втащил ее в спальню и уложил на кровать.

— Лежи здесь, — велел он (как будто Эстер могла убежать!) — Я разбужу Миллера и отправлю его за Аланом. Даст Бог, он приедет вовремя.

Она слышала, как он бежит вниз по лестнице, сзывая Миллера, миссис Хакетт и маленькую горничную. «Про кухарку забыл», — со смехом подумала Эстер, а затем мысли исчезли, и она закусила край простыни.

Я не буду кричать! Не буду! Былое мужество вернулось к ней.

Вскоре Том вернулся в свободной куртке, скрывающей перевязанную руку, и с охапкой полотенец и простыней.

— Миссис Хакетт поставила воду кипятить. Садись, и мы тебя разденем, любовь моя. Ты хотела, чтобы я был рядом, когда ты будешь рожать, так что твое желание исполняется.

Том переодел Эстер в ночную рубашку, не замечая, что от боли его лицо покрылось испариной. Он разорвал простыню на полосы, подтащил поближе тяжелое кресло и привязал конец самодельной веревки к одной из ножек. Другой конец он дал Эстер.

— Тяни за веревку, когда будет больно. Легче будет терпеть.

Эстер взглянула на него огромными глазами и еле слышно прошептала.

— Есть хоть что-нибудь, чего вы не умеете, мистер Дилхорн?

Том поцеловал ее руку.

— Я не могу взять себе твою боль, любовь моя. Это твой первый ребенок. Алан говорил, что первые роды длятся долго, так что он успеет вовремя. А теперь выпейте это, миссис Дилхорн.

Он дал ей стакан неразбавленного бренди, и Эстер послушно выпила, вспоминая бренди, которое они пили в первую ночь любви.

Затем началась очередная схватка; от боли и спиртного прошлое смешалось с настоящим, и Эстер то вновь оказывалась одна в комнатке миссис Кук, то лежала в объятиях Тома во время их бурных ночей.

Время свернулось в кольцо.

Том стоял рядом с ней, вытирая пот с ее лица, хотя она вряд ли замечала его присутствие. Однажды она заворочалась, схватила его за руку и слабым голосом произнесла:

— Ты сам не понимаешь, Том, какой счастливой ты меня сделал.

Казалось, будто она прощается с ним навсегда. Тома бросило в дрожь. Впервые он понял, в какую пустыню превратится его жизнь, если Эстер умрет.

Он прижался лицом к ее руке. В комнату вошла миссис Хакетт с ведром горячей воды. Впервые на ее суровом морщинистом лице отразилась жалость. Позже она принесла сухие полотенца, свечи и велела Тому отдохнуть, пока она сама присмотрит за Эстер.

Теперь ее схватки шли очень часто — верный признак, что ребенок вот-вот родится, но когда Том велел ей тужиться, у нее ничего не получилось. Том видел такое и раньше и знал, что это не к добру. Он почти утратил надежду, когда к дому подъехал экипаж Алана.

Чувствуя головокружение, едва не теряя сознание, он сбежал вниз по лестнице навстречу Алану и Саре, которая часто помогала мужу принимать роды.

— Ей-богу, Алан, — воскликнул он. — С ней что-то неладное.

— Все отцы так говорят, — спокойно ответил Алан. — Дай взглянуть на нее.

Но после осмотра он и сам встревожился. Узнав, что Том ранен, он велел другу отдохнуть.

— Нет, я не могу ее оставить, — возразил Том.

— Ты ей ничем не поможешь, — тихо сказал Алан. — Не стану лгать, она очень слаба, и я боюсь за нее. Если до этого дойдет, кого мне спасать, мать или ребенка?

Том резко отвернулся.

— Ради Бога, Алан, что за вопрос! Мать, конечно. Я не могу потерять Эстер. Ты не представляешь, что она сегодня для меня сделала.

— Догадываюсь, — ответил Алан; он слышал, как Эстер бредила. — Я для них обоих в лепешку расшибусь… и для тебя тоже. Но не все зависит от меня. Если что-то случится, я тебя позову.

Разлученный с Эстер, его любовью, его звездой, без которой его жизнь лишится смысла, Том рухнул в кресло и закрыл лицо ладонями.

Он женился на ней в шутку, считал ее лишь очередным приобретением на пути к власти и могуществу, и теперь сам оказался в ее власти. Они — две половинки одной души, соединенные судьбой, и если Эстер умрет, что останется Тому Дилхорну?

В спальне Алан и Сара суетились вокруг Эстер. Выйдя из комнаты, Сара увидела, что Том стоит в коридоре, прижавшись к стене здоровым плечом. Его лицо было мертвенно-бледным.

— Том, сядь хотя бы, — в ужасе воскликнула Сара. — Ты себя в гроб загонишь.

Он отказался.

— Нет, пока Эстер так мучается. Боже, Сара, я был таким эгоистом, а она такая малышка. Она знала, как сильно я хочу ребенка. За все эти месяцы она даже не пожаловалась ни разу.

— Не отчаивайся, — с чувством сказала Сара. — Алан думает, что ему удастся спасти обоих. Рожать всегда тяжело.

— Но это же Эстер, а я никого не любил, кроме нее… и я ничего не могу сделать, ничего. Если бы я мог забрать себе ее боль, но я и этого не могу… Если я ее потеряю, мое сердце разорвется на части.

Он закрыл лицо ладонями и разрыдался.

Сара никогда не думала, что увидит Тома Дилхорна таким расстроенным.

— Ты сам на себя не похож, Том… Я прошу тебя, мужайся.

— Нет, ты видишь, я не могу.

Он сжал ее руку с такой силой, что Сара чуть не вскрикнула.

— Пообещай, что если случится беда, ты меня впустишь. Я должен быть с ней.

— Конечно. Доверься нам, Том. Если дойдет до самого худшего, мы сразу же тебя позовем.

Казалось, эта ночь никогда не кончится. Силы Эстер таяли. Она так долго мучилась и так ослабела, что начала погружаться в блаженную пустоту, где не было ни боли, ни радости.

Ее внутренний голос, помогавший ей поначалу, давно умолк. Воля и мужество ее покинули. Алан, не сводивший с нее глаз, увидел то, что иногда встречал и раньше: в ее взгляде появилось смирение и умиротворенность. Он знал, что это означает. Эстер умирала.

Сара тоже заметила. Со скорбным лицом она обратилась к мужу:

— Позвать Тома?

— Нет! — решительно воскликнул Алан. — Рано. Я их не потеряю. Хотя бы Эстер спасу.

Услышав имя Тома, Эстер распахнула глаза, но снова их закрыла.

Алан схватил ее подмышками, усадил на кровати и подсунул ей под поясницу диванный валик.

— Эстер! — настойчиво позвал он. — Посмотри на меня.

Ее глаза открылись.

— Делай, как я скажу. Ради Тома и ребенка.

«Том и ребенок, — прошептал ее внутренний голос. — Подумай о Томе и ребенке. Не спи. Сон это смерть. Помни, Эстер, Том и ребенок. Ты же хочешь увидеть ребенка… и увидеть Тома с ребенком на руках?»

Сначала Эстер не желала ничего слышать. Пробуждение, возвращение к жизни означало для нее боль и страдание. Она мечтала лишь о спокойствии и избавлении от боли. Том не захотел бы, чтобы она мучилась.

Голос зазвучал снова, громче и убедительнее. «Подумай о Томе и ребенке… ты же не хочешь оставить его одного? Вспомни, как сильно ты его любишь».

— Да, — ответила она так тихо, что Алан с трудом ее расслышал. — Я помню. Я хочу увидеть Тома… и ребенка.

— Держи Сару за руки, — велел Алан, глядя в ее глаза, теперь уже осмысленные, — и когда придет следующая схватка, не сопротивляйся, не пытайся подавить ее. Кричи, Эстер, кричи так громко, как только сможешь. Прими эту боль, пропусти ее через себя, и тогда я смогу тебе помочь.

Не успел он договорить, как боль пришла снова, такая сильная, что Эстер показалось, будто она разрывается пополам. Это был ее первый крик; Алан сказал позже, что именно эта стойкость ее и убивала. В ее крике звучало то же страдание, что и в возгласе, который издала Эстер, решив, что Джек Кэмерон убил Тома.

За дверью Том закрыл лицо ладонями.

— Отлично! И еще раз! — крикнул Алан, видя, что начинается следующая схватка. — Почти получилось. Тужься, Эстер, тужься изо всех сил.

На этот раз Эстер уже не кричала. Они с Аланом испытали огромнейшее облегчение, когда на свет появился крохотный, темноволосый младенец, вопящий от возмущения.

Алан передал ребенка Саре, вновь повернулся к Эстер и изумленно воскликнул:

— Господи! Двойня!

Прорезавшаяся светлая головка объясняла и тяжелую беременность Эстер, и ее слабость, и затянувшиеся роды.

Второй ребенок родился легко. Сара вытерла вспотевшее лицо Эстер и опустила первого ребенка на ее правую руку. Алан положил второго, еще мокрого и орущего во все горло, слева.

— Двое, — удивленно произнесла Эстер. Ее переполняла радость.

— Ты умница, — похвалил ее Алан. — И оба мальчики.

— Не удивительно, что я была, как слон, — вздохнула Эстер. — Два маленьких Тома. А он-то знает? Надо же ему показать.

— Алан позовет его, — сказала Сара.

— И не говори ему, что их двое, — добавила Эстер с прежней лукавинкой.

Впоследствии Алан, Сара и Эстер утверждали, что единственный раз в жизни видели Тома Дилхорна растроганным, когда Эстер показала ему новорожденных сыновей со словами:

— Том и Алан.

Том уставился на двух рассерженных мальчишек, но, как всегда, быстро опомнился.

— Двойная прибыль, Эстер, дорогая. Ты же говорила, что разбираешься в процентах.

А когда Алан и Сара дали ему подержать двоих орущих малышей, он воскликнул:

— Дилхорн и сыновья, Эстер, Дилхорн и сыновья.