Жемчужная тропа

3

Кортни потянулась и села на кровати с закрытыми глазами. Это был ритуал пробуждения. Она не любила подолгу залеживаться в постели и ждать, пока сонные глаза откроются сами собой. Ей нужно было потянуться навстречу новому, свежему дню, подняться и только потом открыть глаза, уже готовые впитывать в себя краски окружающего мира. Пусть даже этот мир был не так уж прекрасен, как ей хотелось бы…

Она распахнула глаза, но первым чувством, которое они заставили ее испытать, было удивление. Диванчик, на котором она вчера постелила Морису, был пуст, освобожден от постельных принадлежностей и безукоризненно собран. Остатки сна моментально схлынули с Кортни, как дорожная пыль, смытая водой. Не доверяя собственным глазам, она подошла к дивану и обнаружила на нем коротенькую записку.

«Сердечно благодарю за ужин, ночлег и беседу. Человеческое участие – великая вещь. Желаю всех благ. Морис Митчелл».

Вместо разумного облегчения – ей не придется выпроваживать этого светловолосого донжуана, – Кортни испытала досаду. С чего бы это? Вчера в кафе она готова была разорвать его на тысячу маленьких митчеллов, но сейчас ей даже не хватало этого галантного пройдохи… Наверное, она слишком долго была одна, если начала скучать по первому встречному…

Но что поделаешь, у ее свободы есть свои плюсы и свои минусы. И один из этих минусов – долгое одиночество. Одинокие дороги, одинокие стоянки, одинокие ночевки… Вчера Морис говорил ей что-то о «незаменимой радости человеческого общения», но тогда она и слушать его не хотела, уверенная в том, что этот тип – очередной приспешник ее матери, жаждущей, чтобы непутевая дочь наконец-то вернулась домой.

А ведь Морис в чем-то был прав, когда говорил, что у нее – паранойя. Ведь теперь во всех симпатичных незнакомцах мужского пола она будет видеть тех, кого подсылала к ней мать… Впрочем, и у этого Мориса в душе достаточно сюрпризов. Только он, в отличие от Кортни, прекрасно держит себя в руках, сохраняя недюжинное самообладание даже в критической ситуации. Этакий довольный жизнью паренек-оптимист, который со всеми ладит и чувствует себя отлично…

Но Кортни с самого начала поняла, что это лишь маска. Когда он уходил из «Твистера», Кортни видела его лицо. И в нем было не только показное отчаяние… В чем-то они похожи Может быть, поэтому ей так грустно и досадно оттого, что Морис ушел, не попрощавшись, оставив лишь короткую записку, написанную тем, за кого он хотел себя выдать…

Ну и Бог с ним. Кортни махнула рукой. В конце концов, ей же никогда не нравились бабники, а этот белобрысый тип с ярко-голубыми глазами – к гадалке не ходи, именно из их числа. Так что его внезапный уход даже к лучшему. Кто знает, может быть, утром ее пожирал бы тот же самый взгляд, что и вчера в «Твистере». Оценивающий взгляд самца, желающего получить свое. Даже если это «свое» принадлежит кому-то другому… Правда, Кортни Вулф принадлежала только самой себе, но мистер Бабник едва ли об этом догадывался…

Окончательно махнув рукой на воспоминания о Морисе, Кортни позавтракала яичницей с беконом и села за руль автокемпера.

– Ну что, Роджер, снова в путь? – поинтересовалась она у машины, как будто та могла ей ответить. – По плану очередной день дороги, хотя ты, наверное, к этому уже привык…

Привычка разговаривать с машиной, как и сама машина, досталась Кортни от отца. Натаниэль Вулф начал путешествовать раньше, чем успел родиться. Его мать, будучи беременной, исколесила половину Северной Америки. Так что, можно сказать, страсть к путешествиям передалась Натану по наследству.

Когда ему исполнилось шестнадцать, он повторил свой подвиг, совершенный еще в материнской утробе, и объехал половину Северной Америки. Только, в отличие от матушки, автостопом. На свое двадцатилетие он сделал себе подарок и отправился в Африку. А потом… потом сложно было бы перечислить те места, в которых не бывал Натаниэль Вулф. Англия, Голландия, Франция, Германия, Австралия и Индонезия – все это входило в послужной список закоренелого холостяка. Но пришло время, и Натан не избежал участи большинства мужчин. Он женился.

Миранда Вулф, в девичестве Ширстон, была особой весьма воинственной и деспотичной. Она, как никто другой, умела властным голосом сказать мужчине «стоп». Что и проделала с Натаниэлем. «Хватит с тебя путешествий, – сказала она сразу же после окончания медового месяца, проведенного в устье реки Амазонки. – Пора переставать быть бродягой и становиться человеком».

Натаниэль не совсем понимал, почему он раньше не был человеком, а теперь вдруг им станет, но в течение нескольких лет Миранда успешно объяснила ему значение слова «человек». Быть человеком, по ее мнению, значило отказаться от всех радостей жизни. За исключением тех, которые Миранда Ширстон допускала скорее для себя, нежели для других. Такими, например, были посиделки с подругами, на которых высшим шиком считалось высмеять кого-то, кто ведет образ жизни, не схожий с тем, которого придерживались собравшиеся дамы.

В общем, в список «запретов для Натана» входили: встречи с друзьями, кроме как по серьезному поводу, то есть по случаю похорон кого-то из них; поездки куда-либо без участия жены; разговоры о поездках куда-либо без участия жены; разговоры о поездках куда-либо вообще; еда в постели – эту привычку Натан приобрел, когда впал в глубочайшую депрессию через год после брака; еда на улице; банка пива перед сном; чтение книги «на сон грядущий» и так далее… Список можно было продолжать до бесконечности… Натан терпел семь лет, а потом решил развестись.

Кортни было шесть лет, когда Натан сообщил о своем решении Миранде. Девочка сидела у дверного косяка, слушала выкрики матери, напоминающие душераздирающее мяуканье мартовской кошки, и пыталась понять, что же означает страшное слово «развод».

Как выяснилось, это слово Миранда Ширстон понимала по-своему. Натан очень любил дочь. Он был одним из тех немногих отцов, которые хотят после развода оставить ребенка у себя. Он понимал, что на это Миранда не согласится никогда, но так же понимал, что жизнь без дочери станет для него невыносимой. Оставалась лишь надежда на то, что Миранда позволит ему видеться с дочерью тогда, когда ему захочется. Но у Миранды было на этот счет собственное мнение. Она не сомневалась, что после развода Натан сойдет с «пути истинного» и пустится «во все тяжкие», то есть снова будет жить так, как раньше. И разве девочке пойдет на пользу общение с отцом, который не имеет приличной работы и постоянно «бродяжничает»?

Однако, несмотря на то что Натаниэль нашел себе превосходную работу и изо всех сил пытался не оправдать чаяний бывшей жены, его общение с Кортни свелось к одному уик-энду в месяц. Так постановило правосудие, к которому не преминула обратиться отчаявшаяся женщина…

Конечно, ни Кортни, ни Натаниэля такое положение дел совершенно не устраивало. Поэтому девочка сделала вид, что записалась на школьный кружок рисования, и все время, свободное от материнского надзора, проводила с отцом. Именно тогда он начал учить девочку борьбе, стрельбе и прочим «неженским» премудростям, что маленькой Кортни было несказанно интересно. Иногда он рассказывал ей о своем детстве, о своей матери, объехавшей половину Северной Америки, о своих путешествиях по Африке и Индонезии. И если раньше Кортни души не чаяла в отце, то теперь мысль о кратких свиданиях, о мимолетных моментах счастья заставляла ее сходить с ума от тоски по Натану. И ценить каждый миг, каждую секунду, проведенную вместе с отцом.

Обман раскрылся только через год, когда Миранда Ширстон захотела побеседовать с руководительницей школьного кружка рисования. Узнав, что дочь не только ничего не достигла на поприще живописи, но и ни разу не посетила занятия, Миранда была в ярости. Вернувшись домой, она рвала и метала, пытаясь заставить Кортни ответить на вопрос, где же все-таки юная мисс Вулф проводила свободное время.

Кортни прекрасно понимала, чем разоблачение грозит ее отцу.

– Я работала, – ляпнула она первое, что пришло в голову. – Продавала газеты и помогала продавцу хот-догов… За это мне давали деньги, которые я тратила… на безделушки.

– Что за бред? Что еще за безделушки? – опешила Миранда.

Кортни с готовностью показала подарки отца: разноцветные бусы, браслеты и детские часики с блестящим розовым циферблатом.

– Но мы же не бедные, Кортни, – прошелестела обескураженная мать. – И потом, твой отец дает немалые деньги на то, чтобы ты одевалась и покупала себе то, что нужно…

– Тогда почему я так редко вижу его, мама? – со слезами в глазах спросила девочка.

Упрямство Миранды было сломлено. Образ дочери, торгующей газетами, так напугал ее, что она предпочла уступить бывшему мужу и позволить ему забирать ребенка не на один, а на два уик-энда в месяц.

Для Кортни наступило самое счастливое время. Натан, все еще изнывающий от страсти к путешествиям, купил трейлер, на котором возил свою дочь по самым интересным местам Америки. Однажды они совместили два уик-энда и побывали в Мексике, где Кортни объелась какого-то острого блюда, после чего у нее начались колики. Натан, как сумасшедший, носился по всему Ларедо в поисках доктора, но, слава Богу, все обошлось. Несмотря ни на что, поездка удалась, и Кортни запомнила ее на всю жизнь…

А потом, когда ей исполнилось шестнадцать, Натаниэль Вулф неожиданно скончался. Он погиб, как любила говорить Миранда, очень глупо. Но для Кортни смерть близкого человека не могла быть ни глупой, ни романтичной – она была ужасной. Натаниэль вышел из-за трейлера в тот момент, когда мимо проносилась машина. Его нашли неподалеку от «Свободного Роджера». Он был уже мертв, но, как ни странно, в его глазах не было ужаса. В них светилась улыбка. И не зря – последние годы этот человек жил полной жизнью. И смерть… Наверное, смерть уже ничего не могла изменить…

Кортни крутанула руль вправо, открыв дорогу «вольво» цвета мокрого асфальта. Задумалась и чуть было не устроила дорожное происшествие… Всегда, когда Кортни вспоминала об отце, она полностью уходила в себя, и то, что происходило вокруг, утрачивало свой смысл…

Она посмотрела в зеркало и встретилась с затуманенными черными глазами. Внезапно ей пришла в голову еще одна мысль. Пришла, как будто ударила током. Могли бы улыбаться темные глаза ее отца, если бы он умер не на дороге, рядом со «Свободным Роджером», а в холодном доме Миранды? Сейчас она знает ответ на этот вопрос: нет, не могли бы. Они были бы такими же холодными и пустыми, как дом Миранды, как сама Миранда, черствая женщина, понимающая только одного человека – себя саму…

Ну хватит. Не стоит терзать себя понапрасну. День начался совсем недавно, а им с Роджером нужно преодолеть приличное расстояние. Иногда Кортни казалось, что эта дорога – то ровная и гладкая, то нервная и извивающаяся – никогда не закончится. А иногда от приближения желанной развязки замирало сердце и душа отплясывала безумный танец свободы. Но так или иначе, Кортни знала, что конец обязательно наступит. Вот только какой?

В тех фильмах, на которые они ходили с отцом, конец был обязательно хорошим. Герой непременно добивался героини, отвоевывал ее у злодеев, и они жили долго и счастливо. Но у Кортни не было героя. И спасать себя приходилось самой. Право на свободу оказалось не такой уж легкой добычей. Напротив, право на свободу обернулось для нее ловушкой, из которой она, не жалея сил и изобретательности, пыталась выбраться…

А герой? Ну что – герой? Честно говоря, Кортни очень сильно сомневалась в том, что эти персонажи, созданные на потребу романтикам, могли бы выжить в реальном мире. Этих принцев и рыцарей моментально бы разжевала и выплюнула взбешенная толпа. Почему? Все очень просто: в том мире, в котором живет Кортни, нет места идеалу. Здесь все должны быть одинаковыми, а любое отклонение чревато для тебя серьезными последствиями. Она знает об этом лучше, чем кто-либо другой. Так что храбрые рыцари с мечами, инкрустированными топазами и рубинами, могут спокойно почивать в своих склепах. Потому что этот мир никогда их не примет…

Правда, иногда Кортни Вулф ловила себя на мысли, что именно она могла бы принять такого героя. Несмотря на то, что Кортни может за себя постоять, ей нужна поддержка. Ей нужна передышка, пока кто-то очень близкий и любимый будет спасать ее от преследователей. И ей бы хотелось, чтобы этот кто-то был похож на Натаниэля Вулфа… Конечно, все это бред. Что-то вроде сказок, которые мамаши читают на ночь маленьким девочкам. А она никогда не хотела быть девочкой, потому что мужчинам в этом жестоком мире живется гораздо проще…

Морис остановил мотоцикл у малопривлекательной бетонной стены мотеля. Серо-желтые разводы, краска растрескалась так, что напоминает мозаику… Впрочем, Мориса едва ли можно было удивить ветхостью и неопрятностью здания. За свою не слишком долгую жизнь он успел побывать в самых разнообразных местах, от мерцающих в лучах неона гостиниц до отвратительных третьесортных мотелей, где подают такое пиво, что по вкусу оно напоминает… Лучше не вспоминать.

Он прикрепил шлем к сиденью байка и огляделся по сторонам. Этот маленький городок на окраине Остина такой тихий, что даже жутко становится. Но, по крайней мере, Морис Митчелл может быть уверен – искать его здесь никому не придет в голову. В конце концов, в тихих городках есть своя прелесть: приближение чужаков можно услышать за версту. Во всяком случае, Морису очень хотелось надеяться на это.

Небо над мотелем окрасилось в агрессивно-розовый цвет. Неуклюжие сумерки кольцом сомкнулись над городом. Весь день Морису было не по себе, и поэтому даже небо казалось ему угрожающим. Это началось еще утром, когда он проснулся в трейлере, тьфу ты господи, в автодоме, или, как там его… в «Свободном Роджере». Именно тогда он почувствовал, что сегодня его ждут неприятности, и решил сбежать от этой странной девушки с черешневыми глазами и шоколадной звездочкой на подбородке. Ведь ему совсем не хотелось, чтобы неприятности настигли его именно там, у нее…

Правда, сейчас Морис жалел, что унес ноги так быстро, даже не попрощавшись. В конце концов, он мог бы поймать пару ехидных улыбок – удивительно, но даже это ее красило, – и съесть чудесный завтрак. После «цыпленка по-мексикански» он даже не сомневался, что Кортни, точнее, Вулф, отлично готовит. И вообще, несмотря на ее имидж неприступной королевы дороги, девушки-парня, ей было чем похвастаться. И ей было что показать, кроме, разумеется, женских прелестей. На которые он сразу же обратил внимание. И тотчас же был наказан… А ведь если бы не было этой стычки в кафе, если бы она оказалась гораздо податливее и Морис провел бы с ней ночь… Кто знает, вспоминал бы он о ней весь день? Думал бы всю дорогу до этого маленького городка на окраине Остина? Пожалуй что нет. Таких эпизодов в его жизни было слишком много. А этот – был единственным и неповторимым. И Морису было приятно сознавать, что Кортни стала для него чем-то вроде звездочки, маленького, но яркого маячка на длинном пути…

Воспоминание о Кортни быстро подняло ему настроение и даже скрасило угрожающие цвета сумерек. Морис зашел в мотель и первым делом заглянул в местный бар. В поисках чего-нибудь покрепче и посъедобнее. С едой в последнее время было туговато. Морис ел «короткими перебежками», поглощал пищу в вечной спешке. О том, чтобы насладиться едой, не могло быть и речи. В последний раз, когда он надеялся это сделать, на его пути оказалась роскошная брюнетка Кортни Вулф… Правда, цыпленок по-мексикански исправил положение…

Ну все, Морис, сказал он себе, хватит о ней думать. Есть проблемы гораздо более насущные, чем эта девчонка, которую ты едва ли когда-нибудь встретишь…

– Привет, – улыбнулся Морис смуглому бармену, каменной глыбой нависшему над стойкой. Пристальный взгляд исподлобья не сулил ничего хорошего. – Мне бы чего-нибудь покрепче. И еще… У вас готовят?

Вместо ответа бармен покачал головой. Выглядело это так, как будто на огромной скале качается дерево с толстенным стволом и пышной кроной.

– Мне бы чего-нибудь поесть. Пицца, сандвичи? – продолжал допрос Морис.

– Пицца, – выдавил из себя бармен. – И гамбургеры.

– О'кей, – облегченно выдохнул Морис. – Разогрейте-ка мне одну пиццу и два гамбургера. Надеюсь, в вашем мотеле найдется свободный номер? – Морис отлично знал, что в таком маленьком городке спрос на номера невелик, но ему хотелось разговорить эту каменную глыбу и вызвать у нее хотя бы какие-то эмоции.

– Разумеется, – смягчился тип, и на его лице появилось неуклюжее подобие улыбки. – Куча свободных номеров. К нам не так часто заезжают гости вроде вас. Из крупных городов. Так что клиентам мы всегда рады.

Последняя фраза бармена прозвучала мрачновато. Или Морису только показалось? Хотя ему и удалось разговорить бармена, но ощущение недосказанности и недоверия по-прежнему тянулось металлическими проводками от Мориса до стойки бара. Что-то не так… Ох, чует его сердце, что-то не так…

Однако Морис не выказал своей тревоги. Он вновь улыбнулся спокойной, располагающей улыбкой и весело произнес:

– Ну что ж, раз пицца греется, я, пожалуй, посещу удобства. Где у вас тут «дорожная комната»?

– Дорожная комната? – переспросил бармен. Его каменное лицо разрезала трещина недоумения. – А, – улыбнулся он, догадавшись. – Прямо и направо.

– О'кей, спасибо, – бросил Морис и направился «прямо и направо».

Исследуя «дорожную комнату», он задумался над тем, что в нем выдает жителя «большого города». Или здесь любых приезжих оценивают именно так? С какой радостью Морис сейчас отринул бы прочь все волнения, распластался на диване, лопая чипсы и бессмысленно уставясь в мерцающий экран телевизора… Для многих людей это развлечение – обыденность. Но только не для него. Обыденность для Мориса – это байк, скользящий по расплавленной серой глади асфальта. Бегство. Дорога в никуда… Впрочем, жаловаться не на кого. Он сам выбрал этот путь.

Морис щелкнул молнией на темно-синих джинсах и заглянул в зеркало. Увиденное его не удивило. Глаза беглеца, прозрачно-голубые, даже мерцающие от тревоги, от страха быть пойманным, и ресницы, дрожащие, трепещущие, как крылья бабочки. Но он должен держать себя в руках. Должен быть сильным. Потому что его девиз на все времена: «спаси себя сам». Три коротких слова, которые полностью отражают его мировоззрение на конкретный момент времени. Главное, чтобы они не стали девизом всей его последующей жизни…

Морис вышел из «дорожной комнаты» и прислушался. Опять тревога заставляет его слышать то, чего нет на самом деле? Нет, на этот раз слух и чутье не подвели Мориса. Бармен-скала действительно беседовал с какими-то мужчинами… «К нам не так часто заезжают гости вроде вас», – вспомнил Морис. Значит… Значит, его тревога была не такой уж безосновательной…

Страх приближался к нему тяжелыми шагами. Вот уже он выбивал свою чечетку в ушах. Вот добрался до сердца и заставил его звучать в унисон своим тяжелым шагам. Морис оцепенел, но только на секунду. Он не относился к породе бесшабашных храбрецов, которые готовы бросаться своей жизнью, как разменной монетой в игровом автомате. Но он мог взять себя в руки и заставить действовать. Потому что другого выхода не было…

Он на цыпочках подкрался к стене, отделяющей его от голосов у стойки бара. Прильнул к ней и замер, пытаясь заглушить гул страха в ушах и уловить хотя бы слово из разговора. Так и есть – сердце Мориса подпрыгнуло, а потом замерло – это они. Эти голоса он ни с чем не спутает…

– Подозреваю, что у вас здесь не так много гостей, – услышал он грубый, хорошо знакомый голос. – Уж одного-то вы можете запомнить…

– Что вам нужно? – ледяным голосом спросил бармен, которого, очевидно, даже такие серьезные ребята не могли вывести из равновесия.

– Все просто. Где он?

Морис не стал дожидаться финала. Даже если бармен его не выдаст, они все равно доберутся до него. И тогда ему несдобровать… Надо действовать. Надо бежать. Но куда? Естественно, через парадный вход ему не выбраться. Но здесь должен быть и черный ход… Только у Мориса не так много времени, чтобы его найти. А если взглянуть в жутковатые глаза правды, времени нет вообще…

Думай, Морис Митчелл. Думай быстрее… От скрипа в твоих мозгах сейчас зависит очень многое… Морис огляделся по сторонам. Если где-то в мотеле и есть черный ход, то явно не здесь. То место, в которое он попал, не предназначено для побега. Это короткий аппендикс с тупиком в конце. Единственный выход – это туалет, пресловутая «дорожная комната», но Морис совершенно не помнил, были ли там окна.

Ладно, попробуем. Других вариантов нет и не предвидится. Морис представил себя кошкой с подушечками на лапках и неслышно скользнул туда, откуда вышел минуту назад. Его взгляд нащупал грязно-белый проем, в котором торчало помутневшее от времени и дождей стекло. Морис с облегчением вздохнул, осознав, что он достаточно худой для того, чтобы проскользнуть в эту спасительную щель. Слава богу, он не так часто баловал себя фаст-фудом…

Правда, есть еще одно «но». Его преследователи сразу поймут, где он находится, и быстро найдут его. Ну ничего. Авось старый трюк с кроссовками вывезет его из этой передряги…

Морис быстро стащил с себя «найковские» кроссовки – жаль расставаться, но ничего не поделаешь, – и поставил их на пол в одной из кабинок. Щелкнул замком изнутри, подтянулся и выбрался наружу. По крайней мере, несколько минут у них уйдет на то, чтобы выманить его оттуда. А точнее, его кроссовки.

Он довольно хмыкнул, но улыбка быстро сползла с его лица. Сейчас он не в школе, где можно было ограничиться простой трепкой от старшеклассников, а в туалете мотеля, куда очень скоро придут здоровые рослые парни и не оставят на нем живого места. Это в лучшем случае…

Ему стоило усилий дотянуться до окна и открыть щеколду. Ноги, на которых остались только синие носки с красным ромбиком, неуклюже ездили по кафелю. Но шорохи в коридоре придали ему сил. В мгновение ока он добрался до окна и, совершенно не думая о том, что ждет его внизу, прыгнул. Боль в лодыжке, острый коготь проволоки, впившийся в руку, – все это не имело значения. Морис еще раз подпрыгнул, чтобы закрыть окно, и очертя голову бросился во влажную мглу.