Жених из Чернодырья (СИ)

Глава 5

— Я серьезно, Сим! Не ходи, — он преградил путь, и в неприлично синих глазах мелькнуло что-то похожее на беспокойство.

— С чего бы это? — я попыталась его обойти.

Тропа не очень широкая, сильно не развернешься, поэтому еще и плечом задела. Получилось некультурно, но я сердилась, поэтому не стала извиняться. Ханс оказался непонятливы, и вместо того, чтобы отступить, еще и за руку схватил. Крепко так схватил, требовательно.

— Стой!

— Пусти.

Моего предупреждающего тона он не понял и вцепился еще сильнее:

— Баба Люся эта… как бы тебе сказать…не очень приятная женщина.

— А мне с ней не жить и детей не крестить. Пирогов выпрошу и обратно.

Я очень надеялась, что эта неведомая баба Люся окажется не такой расчетливой, как остальные житель Чернодырья, и не отправит меня дальше за каким-нибудь веслом или пирогами. Должен же тут быть хоть кто-то нормальный.

— Она ж тебя… — Ханс не договорил. Кашлянул, будто внезапно в горло попал студеный воздух, — в общем не ходи!

— В общем, я пошла, — мне все-таки удалось высвободиться из его тисков, — а ты можешь идти куда хочешь. Или опять скажешь, что нам по пути, а в самый последний момент возьмёшь и спрячешься?

Ханс как-то беспомощно развел руками:

— Все сложно.

— Так объясни.

— Не могу.

Я фыркнула, глянула на него выразительно, мол все с тобой ясно, и дальше пошагала.

Ланс в сердцах пробухтел что-то неразборчивое, и снова увязался следом за мной.

Тем временем пошел снег.

Сначала крохотные искрящиеся снежинки, а потом крупные тяжелые хлопья.

Они неспешно кружили в воздухе, опускаясь на тяжелые лапы елей и снежный ковер по обе стороны от тропинки.

Пахло так вкусно… Лесом и снегом. Шишками и сосновой смолой. А еще немного дымом, будто кто-то топил баню.

Однако постепенно ветер стал усиливаться и менять направление. Если сначала он налетал сбоку, то постепенно сместился и начал бить прямо в лицо. Причем как бы я не отворачивалась, как бы ни прикрывалась – все без толку. Колючий мокрый снег летел в глаза, в рот, в нос, от ветра перехватывало дыхание. И все сложнее становилось преодолевать его сердитые порывы.

— Поворачивай обратно!

Непонятно как прямо передо мной из вьюги снова выступил Ханс.

— Я почти дошла.

— Не надо тебе туда!

— Надо! — я упрямо шла вперед, прикрывая лицо от бушующей стихии.

Каждый шаг давался с трудом. Ветер так и норовил повалить меня на землю, бил по ногам, по лицу, слепил.

— Разверчивайся!

— Опять ты?

— Уходи отсюда.

— Мне надо спасти Марка. — упорно твердила я, хотя уже зуб на зуб не попадал.

— Да не стоит он того, — синеглазый схватил меня за плечи и хорошенько встряхнул, — не стоит!

— Да как же не стоит, если он жених мой? — я подозрительно уставилась на него, — если тебе есть что сказать – говори.

И снова он ничего не смог ответить, только зубами сердито клацнул.

— Прочь с дороги.

Я отправилась дальше. И чем дольше шла, прорываясь сквозь внезапную непогоду, тем сильнее крепла уверенность в том, что ветер этот, будь он неладен, специально мешал мне, настырно разворачивая с пути и пытаясь оттолкнуть назад.

— Прекрати! — закричала я, и в ответ прогремело:

— Тебе туда не надо!

Но меня так просто не остановишь. Я шла, шла, шла, упрямо переставляя нога. Снег слепил глаза, лип на меня, превращая в большого снеговика, но я не сдавалась. Надо спасти Марка. Он лежит там бедный, едва дышит…в тепле и на мягком диване. А если бы кое-кто так жадно не налегал на стряпню нашей кухарки, то всего этого бы и не произошло.

Я отмахнулась от крамольных мыслей, поднажала и вскоре вышла к высокому, но аккуратному дому с большими окнами и дверью, рассчитанному как минимум на богатыря.

Снег с ветром, так и не остановив меня, обиженно отступили, и к крыльцу я уже подходила при свете зимнего холодного солнца. И снова Ханса рядом со мной не было, хотя еще минуту назад он преграждал мне путь. Чертовщина какая-то.

Прежде чем подниматься на чистенькое крыльцо, я отряхнулась, смела себя снег и только после этого аккуратно постучала по косяку.

— Иду, иду, — раздалось изнутри.

И спустя миг передо мной появилась бабушка в голубом платочке.

— Здравствуйте, — простучала я зубами.

Из-за снега окаянного одежда промокла и было жуть как холодно.

— Здравствуй, милая, — улыбнулась старушка, — тебя как ко мне занесло-то в такую глушь?

— По делу я к вам. По важному.

Она вытерла руки о клетчатое полотенчико, перекинутое через плечо:

— Ну рассказывай, что за дело такое.

— Пирожков ваших надо очень. Тех самых, которые Леший очень любит.

Бабушка слегка подняла седые брови, а я, воодушевленная ее интересом, продолжила:

— Если вы пирожков напечете, я отнесу их Лешему. Леший взамен отдаст мне заговоренное весло, которое он у ведьмы с озера украл. Я отнесу весло ведьме, она меня тогда на остров отвезет, где ключ спрятан. Ключ этот я медведю понесу, который на привязи в пещере сидит. Медведь уйдет – освободится путь к истоку Синей реки. Я воды там наберу и домой побегу, в Синеречье, чтобы жениха своего спасти. Подавился женишок бобовым зернышком.

— Какой сложный план, — хмыкнула бабушка.

А я, сложив ладони домиком, взмолилась:

— Бабушка, милая. Испеки пирожочков. Пожа-а-а-алуйста.

— Пирожочков, говоришь? — задумалась она.

— Да. Тех самых, что Леший просит. Его любимых

— Его любимых? — она окинула меня с ног до головы придирчивым взглядом, — ну разве что один.

— Спасибо! Спасибо! Спасибо!

— Да ты не стой на пороге. Поди замерзла вся?

— Очень замерзла, — согласилась я.

— Заходи, не стесняйся. Пока я печку посильнее растапливаю, согреешься, — она гостеприимно распахнула дверь, — и тесто у меня как раз подошло. Я как чувствовала, что пригодится, когда с ночи опару ставила. Заходи.

И даже взамен ничего не попросила!

Вот есть же добрые люди на этом свете. Не то что все эти ведьмы, да лешие. Да Синеглазые, которые то под ногами путаются, то исчезают внезапно.

Оглянувшись, я обвела взглядом полянку перед домом и ожидаемо не увидела своего странного спутника. И вопреки здравому смыслу, так жалко стало, что словами не передать.

Вот чего он мне так в душу запал? Кто-нибудь может объяснить?

Я, конечно, себя отругала. Напомнила, что я тут не просто так чтобы по лесу мотаться, а чтобы спасти своего любимого. Самого достойного, между прочим, кто бы там чтобы ни говорил!

— Ну что ты топчешься снаружи, как неродная. Заходи, — поманила бабушка, отступая в сторону и широким жестом приглашая меня зайти.

Ну я и зашла.

Внутри дом оказался еще просторнее, чем снаружи. Высокие потолки, да дверные проемы. Сени широкие, комнатка за цветной шторой, дверь в погреб, да кухня в центре которой стоял большой дубовый стол, а у стены потрескивала печка.

— Вещи вон туда клади, – она указала на лавку возле печи, — там тепло. И сапоги туда же. Я сейчас тебе носки теплые дам. Между прочим, из собачьей шерсти, в них ноги мигом согреются. А я пока чаю тебе заварю.

Я скинула одежду, с удовольствием напялила огромные бежевые, слегка колючие носки. Хозяйка тем временем накрывала на стол. Выставила чайник с ароматными травами, маленькую вазочку с малиновым вареньем и баранки.

— Спасибо, — я аж от удовольствия зажмурилась, когда холодными ладонями обхватила горячую чашку и сделала первый глоток.

— Ты отдыхай, а я за дровами пока схожу, — она сунула ноги в валенки, накинула на плечи старенький ватный тулуп и вышла на улицу.

А я пока чай пила да отогревалась, после борьбы с непогодой. Потом взгляд подняла, да подавилась, так что слезы из глаз хлынули.

В окне торчал Синеглазый. Да еще и руками махал, требуя, чтобы я вышла.

— Не-а, — фыркнула я и потянулась за очередной баранкой, — тебе надо, ты и заходи.

Он нахмурился и еще сердитее руками замахал, а я взяла и отвернулась. Вот еще, всяких проходимцев слушаться.

А там уже и бабушка вернулась с пятью осиновыми полешками. Один за другим закинула их в топку и шустро пошуровала там кочергой

— Сейчас мигом разогреешься. Расслабишься, — ласково приговаривала она, — Я пока тестом займусь.

— Давай помогу, бабушка, — с этими словами я забрала у нее деревянную кадку, над которой высилась шапка из теста, и с трудом поставила ее на стол.

— Спасибо, внученька. Сейчас мигом все готово будет, — Она присыпала поверхность мукой, потом вытащила тесто из кадки и смачно шлепнула его на стол, — сейчас все-е-е будет.

Вооружившись скалкой, она принялась раскатывать тесто. Да не маленькими кругляшами, а одним большим пластом.

Долго раскатывала – пока весь шматок не превратился в тонкий пласт размером с простынь.

А за окном все так же маячил Синеглазый, размахивая руками пуще прежнего.

— На выход! Живо! — читалось по его губам.

Я упрямо мотнула головой и так же бесшумно сказала:

— Нет.

Старушка каким-то образом услышала:

— Ты с кем это разговариваешь? — и подозрительно на окно обернулась.

К счастью, Хансу уже было не видать.

— Сама с собой спорю, — смиренно произнесла я, — о том, как дальше быть, да домой возвращаться.

— Бывает, — она довольно похлопала ладонью по тесту, — во как тоненько раскатала! Пирожок, что надо получится, с хрустящей корочкой.

— А начинка какая будет?

— Начинка… — бабулечка усмехнулась, — а сама-то как думаешь?

В этот момент я снова увидела за окном Ханса. Он выразительно провел пальцем поперек горла и, кажется, сказал:

— Беги!

Мне как-то не по себе стало.

Посмотрела на бабушку в голубом платочке, на ровнехонький раскатанный пласт теста, на окно, в котором еще мгновение назад торчала макушка Ханса.

Чего он так нервничал-то? Вроде все хорошо, насчет пирожков договорилась. Осталось только дождаться, когда их напекут.

Кстати, а что это за пирожок получится из такого огромного куска теста? Туда целый таз начинки можно вывалить – и то мало будет. Можно теленка целиком завернуть.

Как-то неправильно все это…

Вдобавок за окном снова мельтешил Ханс и уже обеими руками указывал в сторону выхода, и при этом еще что-то беззвучно орал. Судя по движению губ, что-то явно неприличное. Очень неприличное.

И так увлекся этим делом, что не успел спрятаться, когда старушка, обеспокоенная мои подвисшим состоянием, обернулась к окну.

Обернулась, да ни черта не увидела! Хотя Ханс все так же маячил на виду.

— Ты чего там все высматриваешь? — спросила она и подошла ближе к окну. Отодвинула накрахмаленную шторку и, чуть ли не прижавшись носом к стеклу, поводила головой из стороны в сторону, — вроде нет никого.

А Ханс прямо перед ней стоял! Еще и махал мне, требуя, чтобы я вышла.

Что вообще тут происходит?

А тут еще и дверь входная возьми, да и бахни со всей дури по стене.

Я вздрогнула и попятилась, а бабушка с какой-то странной прытью подхватила кочергу и пружинистым шагом вышла на крыльцо, дабы проверить все ли в порядке. Хищно прищурившись, посмотрела по сторонам и гаркнула:

— Кто здесь?!

В ответ ветер бросил ей в лицо целый ворох снега.

Не к добру — подумала я. И что-то мне в этот момент так домой захотелось, в родное Синеречье, к батюшке, что даже в груди защемило.

Может, ну его? Это Чернодырье? Пойду-ка лучше обратно.

Я даже про Марка на какой-то краткий миг забыла, правда потом вспомнила и устыдилась своей слабости.

Там человек помирает, а я от просто ветра дрожь словила. Стыдно, дорогая Симелла. Стыдно! Тоже мне невеста!

— Так что там с начинкой? — переспросила я, когда бабулечка вернулась обратно.

— Сейчас все увидишь, — сказала она, и почему-то мне в ее ласковом голосе почудилась не то угроза, не то злорадство, — ты только портки свои тяжелые скинь, да жилетку меховую.

— Зачем?

— Они жуются плохо, да к зубам пристают.

Я натянуто засмеялась:

— Хорошая шутка.

— Какая же это шутка, милая? От меха вечно вонь стоит такая, будто курицу задом в огонь сунули, да изжога лютая мучает. Так что давай, скидывай барахлишко, только носки мои не забудь вернуть. И полезай на стол, — она кивнула на раскатанное тесто, — пирожок лепить буду.

— Ээээ…бабушка? — прокряхтела я и отступила от нее на пару шагов, потому что эту самую бабушку, как-то нездорово перекорежило на бок, — с вами все в порядке?

— В полнейшем, внученька, — сказала она и хрустнула. То ли шеей, то ли ребрами, то ли чем-то еще.

Потом хрустнуло еще раз, уже где-то в районе поясницы, и еще раз у того места, на котором сидят.

Бабку скрючило еще сильнее. Голова, как у совы завернулась назад, а руки с ногами начали изгибаться в противоестественных направлениях.

— Точно все хорошо? — прошептала я, обливаясь ледяным потом, — может, водички?

— Нет воды, — проскрежетала она замогильным голосом, — закончилась.

— Так я сейчас мигом сбегаю, принесу.

Я бросилась к выходу, но на крыльцо выскочить не успела. Только схватилась за дверное кольцо, как в дверь над моей головой уперлась жилистая рука с грязными ногтями. Я аж присела.

Потом, с трудом сглотнув, медленно обернулась.

За спиной стояла…или вернее сказать, стояло что-то очень большое. Выше меня в полтора раза, с длинными ручищами, короткими ножищами, свирепой мордой, лишь отдаленно напоминающей человеческую, и голубеньким платочком на макушке.

— Ба-бу-шка… — просипела я, вжимаясь спиной в дверь, — эк тебя перекосило-то…

Оно улыбнулось, демонстрируя ряд неровных желтых зубов, и хрипло сказало:

— Начинке не положено бегать. Начинке положено лежать.

Я и опомниться не успела, как меня схватили за грудки, рывком оторвали от пола и поволокли обратно на кухню, по дороге небрежно стаскивая одежду.

А потом плюх на стол и запеленали в тесто, как младенчика с тряпочку.

— То-то леший пирожкам порадуется, когда ночью на чай пожалует, — довольно осклабилась «бабушка».

Я же шало скосила глаза на окно и снова увидела Ханса, который стоял, прикрыв глаза рукой, и сокрушенно качал головой.