Жертвы осени

Город Вольск, год назад

Чтобы попасть в архив, пришлось обращаться за помощью к отцу. И вот здесь ее ждал очень неожиданный и крайне неприятный сюрприз. Владимир Михайлович как раз вернулся из командировки и, когда Васёна озвучила свою просьбу, вдруг замкнулся, долго молчал, словно что-то взвешивал, а потом категорично заявил:

– Я запрещаю тебе влезать в это дело.

– То есть? – растерялась Васёна, в жизни не слышавшая от отца слово «запрещаю», кроме, разве, прогулок в парке.

– Не прикидывайся, Василиса. Я сказал: запрещаю тебе заниматься расследованием на эту тему. Все, больше не хочу говорить об этом. Скажи лучше, как тут без меня?

– Нет, постой, не переводи разговор! – уперлась она. – Ты не можешь запретить мне, я давно самостоятельная. Или объясни причину.

Владимир Михайлович нахмурился – дочь крайне редко перечила ему, и сейчас ему меньше всего хотелось ссориться, но Васёна смотрела требовательно.

– Я не хочу, чтобы ты копалась в деле двадцатилетней давности, это бесперспективно.

– Это не ответ, папа. Я не собираюсь расследовать что-то в прошлом, мне кажется странным то, что я обнаружила в настоящем, и мне надо найти связь – или доказать себе, что связи этой не существует, и успокоиться, признав ошибку.

– Тогда зачем тебе архив?

– А как я узнаю, есть ли связь между Тиханевичем, в чьем доме нашли какой-то пистолет, его братом и фотороботом маньяка, которого называли Бегущим со смертью? – возразила Василиса, устраиваясь за столом напротив отца и по привычке подпирая щеку кулаком.

– Никакой связи там нет и не может быть, – отрезал отец. – Вознесенский, которого называли Бегущим со смертью, отбывает наказание, фамилия «Тиханевич» в деле не фигурировала… – И он осекся, закашлявшись, сделал вид, что пьет чай.

– Папа… – подозрительно начала Василиса, но Владимир Михайлович, не переставая натужно кашлять, замахал рукой – мол, отстань, видишь же, что со мной.

Поняв, что больше говорить на эту тему отец ни за что не станет, Васёна ушла к себе, тихонько переоделась в спортивный костюм и выскользнула из квартиры. Ей необходимо было срочно поговорить с Романом – только с ним она обсуждала все, что находила по этому странному делу. А уж отцовская оговорка, явно подчеркнувшая, что он осведомлен о деле Бегущего со смертью куда лучше, чем хочет показать, вообще не давала ей покоя.

В холостяцкой квартире Романа было прохладно – он никогда не закрывал окно на кухне. Сам Васильев занимался обработкой фотографий, торопился выполнить заказ, «халтуру», которую нередко брал где-то на стороне, чтобы подработать.

– А ты ч-чего? – удивился он, когда открыл дверь и обнаружил за ней расстроенную Васёну. – Отец же п-приехал? Или н-нет?

– Ты один? – проигнорировала его вопросы Василиса, перенося ногу через порог.

– Н-нет, меня д-два! Что ты г-глупости спрашиваешь?

– Ну, вдруг… – Васёна привычно сбросила кроссовки, сняла куртку и спросила: – Рома, ты можешь со мной поговорить? В смысле – я тебя ни от чего не отрываю?

– Если п-посидишь полчасика, я з-закончу и поболтаем. Т-там немного осталось… – почти виновато сказал Роман.

– Посижу, конечно, ты работай. Или хочешь – я что-нибудь приготовлю?

– Ой, с-сиди ты! – отмахнулся Роман, возвращаясь за ноутбук. – П-приготовит она…

Василиса забралась с ногами в кресло у окна, вынула из большой сумки планшет, открыла очередную закладку, вставила наушник и погрузилась в просмотр старой передачи одного из московских телеканалов, где как раз и рассказывалось о деле Бегущего со смертью: одна серия – одна жертва. Она смотрела этот цикл уже несколько дней, делая перерывы в просмотрах – настолько ей было не по себе после этих программ.

О журналисте Колесникове Васёна, разумеется, много слышала, даже видела пару его современных передач, но он никогда не нравился ей как профессионал – слишком уж много времени в его программах отводилось лично ему, его мнению, а гости являлись как бы дополнением, призванным оттенить свет «звезды».

Васёне при просмотре показалось даже, что Колесникову вообще все равно, кто сидит перед ним в кресле гостя, о чем говорит, – ему важно только то, как он сам выглядит в кадре, как звучит его бархатный голос, какие слова он выбирает для формулировки своего мнения.

– Фу таким быть, – сказала она однажды, когда они смотрели какую-то программу вместе с отцом, и тот машинально отозвался:

– Да, раньше он таким не был. Скромный мальчик в синей курточке, хоть и из столицы…

Тогда Васёна не придала значения этим словам, а сейчас, когда лицо Колесникова возникло на экране планшета, вдруг вспомнила их и задумалась.

В связи с категоричным требованием прекратить «копаться в этом деле» и оговоркой, демонстрировавшей большую, чем бы он хотел, осведомленность отца, получалось, что Владимир Михайлович давно что-то от нее скрывает. Возможно, он был знаком с Колесниковым, явившимся сюда снимать серию репортажей, а до этого написавшим большую статью о расследовании дела Бегущего со смертью.

Это показалось Василисе вполне годной версией: отец уже в то время был довольно известен в городе, да и в столичной прессе его статьи и репортажи из горячих точек появлялись нередко, потому молодой репортер Колесников вполне мог обратиться к нему за советом, например, или за помощью.

– Т-ты чего зависла? – Роман заглянул ей через плечо, и Васёна машинально прижала планшет к груди:

– Напугал! Ты закончил уже?

– «Уже»! – передразнил он весело. – Да я минут д-двадцать за тобой н-наблюдаю. Нет, с-серьезно – что с-смотрела?

– Рома… я могу попросить тебя не передавать наш разговор папе?

Василиса, не выпуская планшет из рук, серьезно посмотрела на Васильева, и тот тоже стер с губ улыбку:

– А к-когда я ему п-передавал?

– Ну, я не про то… я на будущее, – смешалась Василиса. – Понимаешь… мне кажется, что он меня обманывает. Нет, ты не перебивай, выслушай! – предвосхитила она следующую реплику, и Роман сделал жест рукой, словно закрыл рот на «молнию». – Я сегодня с ним решила переговорить и попросить помощи. Вдруг у него есть кто-то в архиве УВД, кто мог бы мне дать возможность прочитать дело Вознесенского… А он так разозлился, аж кричал… ну, не совсем кричал, конечно, но очень жестко сказал: запрещаю, мол, тебе в этом копаться, представляешь? Он мне никогда ничего не запрещал, кроме прогулок в парке, ничего и никогда! А тут вдруг… – Она поежилась. – Знаешь, что еще странно? Я попыталась объяснить, что меня не Вознесенский вовсе интересует, а как он связан с Тиханевичем, его братом, пистолетом и фотороботом. А папа вдруг сказал, что такая фамилия в деле вообще не фигурировала. Откуда ему это знать? Он, выходит, видел дело? Или, что вероятнее, писал о нем и я ошибалась, когда думала, что такого не могло быть? А сейчас я смотрела репортаж Колесникова о ходе расследования – старый, почти двадцатилетней давности, – и вдруг вспомнила, как папа однажды сказал: мол, Колесников раньше не был таким, как сейчас. Откуда он мог знать, каким он был? Выходит, общался? Такое-то ведь точно могло быть – папа в то время уже был именитый, а Колесников этот только начал, сюда приехал за сенсацией – мог ведь обратиться, правда?

Роман слушал ее и мрачнел, это не укрылось от взгляда Васёны:

– Рома… а что у тебя с лицом? Только не говори… не говори, пожалуйста, что мне не надо влезать в это дело! Ты-то видел, сколько я уже сил и времени потратила!

– Д-да я не об этом… п-просто… если Вовка п-против, может, на самом д-деле не надо, а? К-как ты ему объяснять б-будешь?

– А почему я должна объяснять? – возмутилась Васёна, чувствуя, что единственный союзник, казавшийся ей надежным, похоже, начинает колебаться. – Он же не спрашивает моего мнения, когда улетает куда-то, где вообще-то стреляют? Он же не спрашивает, как я тут живу с мыслями о том, что его могут и… – Она не смогла произнести слово «убить», оно казалось ей слишком ужасным, чтобы выговаривать его вслух, да еще и применительно к собственному отцу.

– В-васёна, ты погоди… у-успокойся. – Роман подошел к креслу и сел перед ним на корточки, взял руку Василисы в свою. – Я не д-думаю, что Вовка х-хочет тебя ограничить в в-выборе…

– Ну конечно! – Она выдернула руку. – Конечно, какое же это ограничение, это просто прямой запрет! Ладно, не хочет помогать – не надо, сама справлюсь!

«Ну, ничем хорошим это не закончится, – вздохнул про себя Роман. – А уж если Васька что-то решила, ее с пути не собьешь. И мне придется ей помогать, потому что сама она наверняка куда-то вляпается. Не хочу, чтобы потом Вовка меня виноватым считал».