Жертвы осени

Город Вольск, год назад

Лицо главреда Родиона Криницына было красным и выражало крайнюю степень неудовольствия. Он уставился на вошедшую в кабинет Васёну так, словно видел ее впервые и зрелище ему совершенно не нравилось.

– Вызывали, Родион Алексеевич? – поежившись, спросила она, держа на всякий случай дверь приоткрытой, чтобы успеть выскочить в коридор: бывали случаи, когда главред, взбешенный до крайней степени, бросал в провинившегося что-то со стола. Правда, бывало это редко.

– Дверь закрой, – мрачно потребовал главред. – И сюда иди, присаживайся.

Васёна изрядно струхнула: таким тоном главред разговаривал с ней впервые, и она не понимала, как себя вести и что может за этим последовать.

Она закрыла дверь и осторожно прошла к столу, выдвинула стул и села боком на самый край.

– Ну и? – произнес Родион, глядя на нее в упор.

Васёна поправила очки и переспросила:

– Что – «ну и»?

– Когда ты собиралась меня в известность поставить?

– О чем?

– Что тебе кто-то серию статей о маньяках заказал.

«Вот поганец Карамышев, я же не так сказала…» – пронеслось в голове, и Васёна торопливо зачастила:

– Родион Алексеевич, да не так все было… Никто не заказывал, я сама решила… ну, люди ведь…

– Люди любят жареное, ты права! – перебил Родион и даже по столу ладонью хлопнул легонько. – Но ты-то должна со мной посоветоваться, прежде чем другим изданиям материалы предлагать! Не делается так, Василиса! Вот отец твой так никогда бы не поступил!

– Да я вам клянусь: никаких договоренностей ни с кем!

– Тогда почему представитель пресс-службы УВД мне звонит и интересуется, чего это я кадрами разбрасываюсь?

Васёна захлопала ресницами:

– Какими кадрами? Вообще не понимаю, с чего они это взяли…

– Слушай, Васька, кончай темнить. Мне там прямо намекнули: делай, мол, что хочешь, но Стожникова никуда уходить не должна, ее в Управлении ценят, материалы подает хорошо, вопросов нет.

Василиса почувствовала, что краснеет, а уши становятся пунцовыми и горят. Ей и в голову не приходило, что за ее заметками могут следить в УВД, да еще давать им высокую оценку.

– Надо же… – пробормотала она. – Никогда бы не подумала…

– Так вот, дорогая. Значит, говоришь, цикл про маньяков? Отлично. Работай, будем печатать. А начать с кого хочешь?

Васёна вдруг поняла, что ситуация неожиданно сложилась в ее пользу и теперь важно использовать ее правильно:

– Хочу написать о Бегущем со смертью.

Родион сперва щелкнул по столешнице карандашом, который вертел в пальцах, а потом согласно кивнул:

– Ну, тут ты, наверное, права. Дело было громкое, к тому же – местное.

– Вот я потому и ухватилась! – с воодушевлением произнесла Васёна. – И наверняка ведь найдутся желающие об этом рассказать. Взять хотя бы охранника из бизнес-центра… Вот вы знали, что Кочкин – бывший опер, который как раз по этому делу работал?

– Нет, – удивился Криницын.

– Вот! А я узнала и даже немного с ним поговорила. И наверняка еще многие захотят что-то рассказать, ведь прошло столько лет, все переосмыслилось…

– Н-да… а ты хитрая штучка, Васька. Ну что ж, давай, работай. Если что – обращайся, я помогу. А пресс-служба УВД просила передать, чтобы ты подъехала завтра в первой половине дня, пропуск в архив получишь. Только паспорт не забудь.

Совершенно забыв, что надо бы стать солидной и серьезной, раз уж ей так доверяют в УВД, Васёна взвизгнула и вскочила со стула, бегом кинувшись из кабинета главреда.

Остаток рабочего дня она пыталась сосредоточиться хоть на чем-то, но никак не выходило. Даже глухой бойкот отца перестал казаться чем-то страшным – теперь у нее появилось оправдание своим попыткам разворошить то, что отец категорически запретил.

«Кто знает, а вдруг папа тоже передумает и что-то расскажет, – думала Василиса, рисуя на листке перекидного календаря какие-то кружочки и стрелочки. – Я совершенно уверена, что он знает о деле Бегущего со смертью больше, чем заявил, но пока сердится на меня и ни за что не станет об этом говорить».

В конце рабочего дня, как всегда, пришел Васильев, прислонился к дверному косяку и выразительно посмотрел на нее:

– Ты д-домой собираешься?

– А который час? – растерянно спросила Василиса, погрузившаяся в раздумья настолько, что совершенно не понимала, где находится.

– Ну ты с-совсем, что ли? П-половина девятого, д-давно все ушли.

Василиса выключила компьютер, сбросила в сумку блокнот, флешку и телефон и сунула руки в рукава поданного Романом пальто.

– С отцом-то п-помирилась? – выпуская ее из кабинета в темный коридор, спросил Роман.

– Да мы и не ссорились…

– Р-рассказывай! – усмехнулся он. – Я у него б-был сегодня.

– Рома, а тебе не показалось, что он себя как-то странно ведет, а?

Они вышли на улицу, и недовольный охранник запер за ними стеклянную дверь. Ощутимо похолодало, и Василиса плотнее намотала на шею длинный шарф. Роман подставил ей согнутую в локте руку, и Васёна, уцепившись за нее, напомнила:

– Так ты не ответил.

– Н-нет, не п-показалось. Устал он после к-командировки, это да. А тут еще т-ты со своими в-выкрутасами…

– И ты туда же? Да если хочешь знать, я завтра в пресс-службу УВД еду за пропуском в архив, вот так! – выпалила она, и Роман недоверчиво покосился на нее сверху вниз:

– Не в-врешь?

– Ну что я, маленькая? – обиделась Васёна. – Сегодня Криницыну позвонили, попросили меня подъехать.

– Так, п-погоди… – Роман остановился под фонарем и развернул Василису к себе лицом, крепко взял за плечи и заглянул в глаза: – Ты только в-вчера плакалась, что н-некому тебе помочь, а с-сегодня – бац! – и п-пропуск? Ну-ка, р-рассказывай! Откуда д-дровишки?

Васёна попыталась освободиться, но Роман держал крепко.

– Отпусти! – потребовала она. – Что ты себя так ведешь, как будто я убегаю? Ну, Лешка Карамышев кому-то позвонил…

– Д-да? П-простой лейтенантик из р-районного отделения п-позвонил в УВД, и они тебе п-пропуск сразу в-выдали? Что ты К-карамышеву наврала?

– Я не наврала! Мы с Криницыным обсудили, и он сказал, что, если напишу цикл о серийных убийцах, он его на портале запустит. А в УВД, оказывается, мои заметки видели, им нравится, как я материал подаю.

– П-признание, значит, п-пришло?

– А что?! – возмутилась Васёна, которой вдруг стало до слез обидно. – По-твоему, я ни на что не гожусь? Даже простые заметки можно интересно написать! А если вас с отцом послушать, так я вообще ничтожество!

Она вырвалась из рук Романа и побежала к автобусной остановке, куда как раз подъезжала маршрутка.

Заскочив в заднюю дверь, Василиса бросила взгляд в окно и увидела, что Васильев пошел совсем в другую сторону.

«Он же еще и обиделся, смотри-ка! Сначала унижает меня, а потом делает вид, что это я виновата…»